Туман от набережной плыл,
по-рыбьи шевеля губами,
я в подстаканник ставил Крым,
не дожидаясь встречи с Вами.
Когда по Солнечной тропе,
касаясь пальчиками лета,
в стране дельфинов и торпед
Вы шли, в апрель едва одеты,
когда швартовые на бак,
когда казалось утро глыбой,
потёртый времени пятак
скормили Вы глубинным рыбам,
чтобы вернуться без меня
на ливадийские террасы,
туда, где брошены баркасы
в полоске мокнущего дня.
Мой собутыльник с островов
чернее африканской ночи,
вязальщик вёдерных узлов,
был в выражениях не точен.
Он говорил про сырость дня,
про безобразия на рынке,
что жмут ему мои ботинки,
что Вы не любите меня.
Я рассердился и сказал,
что он подлец и подстрекатель.
Поймал такси и на вокзал
уехал, сотенку взлохматив.
Там посетил я винный ряд,
вкусил чудес из винных бочек.
Ботинки на крыльце стоят,
но их носить никто не хочет.
Лишь чёрный собутыльник мой
босой, худой, в звенящих бусах
шагает Солнечной тропой,
следя за тенью Иисуса.
