Зима развернула рождественский снежный наряд
за окнами дома. Замёрзших берёзок-наяд
вдруг замерли в танце метели нагие тела.
Вновь ночь-незнакомка в пространстве приют обрела.
Зажженные свечи подносят во мраке волхвы
к уставшей бумаге от писем моих – от, увы,
бесчисленных снов, что словами в пути становясь,
с душой навсегда расторгают ненужную связь.
Всё призраки рядом, и якорных ржавых цепей
блуждает звучанье по дому, и взгляд-скарабей
грызет мой папирус, где речь уходя от земли,
слегка ослабляет на горле объятья петли.
Возможно не мне эта выя навеки дана.
Желает дыханья. Но мертвою хватка она
забвенья прижата во мгле беспросветной к стене,
что холод бежит, словно Ирод за мной, по спине
и явно становится частью ладоней живых,
и в сердце закравшись, последней надежды ночник
стремительно гасит, и дом, что хранил и берег,
становится адом, как рыба – всегда поперек.
За стенами слышатся музыка зимняя, хруст,
под острым твоим каблучком... Я достаточно пуст,
чтоб внутрь пропускать твой стремящийся сызмала свет
ко мраку – в котором отныне светильника нет.
Мой дом – это крепость из собственных ломких костей,
из крови, по коей бежит от минувших страстей
всесильная стужа, да взгляд в никуда устремлен,
пусть и перепутал снега эти с драхмами он.
