— То бишь ты пережила феноменальный опыт? Трансцендентный, можно сказать... Раздвоение личности, — задумчиво произнесла Дженни, раскачиваясь в плетёном кресле-качалке в форме грецкой скорлупки.
— А вдруг у меня диссоциативное расстройство идентичности? — с нотками грустной самоиронии заметила Лис.
Она расхаживала по библиотеке, скрестив на груди руки.
— Не думаю, — рассмеялась подруга, тряхнув кудрявой шевелюрой уже с голубыми прядями. — В любом случае... поразительное приключение. Мне так жаль, что меня не было рядом.
— Ты вовремя огрела Демона сковородкой, боюсь представить, что случилось бы, не вынырни ты тогда из лужи.
Краем глаза Лис заметила Субботу, которая магическим образом материализовалась буквально на несколько секунд.
— Всё же... меня беспокоит судьба сковородки, — скороговоркой затараторила она. — Утварь, которой так залихватски разбрасываются, переживает потрясения, трансформации и возвращается иной, чудит и втихаря пишет мемуары. Шуточное ли дело — пройти сквозь чью-то голову! Если выйти задом наперёд, можно стать красивым эпиграфом. Не изящным, конечно... Она открыла шкаф и достала оттуда тяжёлую сковородку... обещает изящества с гулькин нос. Но определённо лучше, чем выйти спереди назад. Эпитафией. А Демону полагается эпитафия?..
Лис подошла к глобусу, положила ладонь на выпуклую стеклянную поверхность и крутанула его.
Когда движение замедлилось, её взгляд упал на побережье. В этот раз на глобусе лежал город, залитый изнутри шара почти нестерпимым жёлтым светом. Точнее, это был не вполне город в привычном понимании, а праздник искривлённой геометрии. Улицы не знали, не ведали, что такое прямая; фасады домов, покрытые мозаикой и переливающимися осколками, плавились и текли, как тесто, создавая причудливые, волнообразные формы. Увенчанные нелепыми башенками, напоминающими взбитые сливки, и авангардными скульптурами, крыши выглядели по-детски непосредственно. В центре фантасмагории архитектурного сумасшествия красовался собор с высокими шпилями, словно покрытыми чешуёй ящера, и гигантскими лапами-колоннами.
Но взгляд Лис устремился не к морю, а к парку развлечений на краю города, похожему на многослойный торт. Рядом с закрученными в узел испанскими горками, стояли фахверковые домики с игрушечными мельницами, а по искусственной реке плыли крошечные лодки. Поодаль виднелась миниатюрная копия древнеримского Колизея с головокружительной змеёй американских горок. Вся территория была пронизана артериями фуникулёров, монорельсов и футуристических труб.
— Спорим, я угадаю с одной попытки, куда бы ты хотела отправиться? — с улыбкой сказала Лис, и в её зрачках заискрились лукавые смешинки. — В парк аттракционов!
Дженни захлопала в ладоши и закивала всеми кудряшками сразу:
— С превеликим удовольствием!
Через пару минут подруги уже ели фисташковое мороженое, сидя на ажурной скамейке под Эйфелевой башней в миниатюре. Воздух бутафорского Парижа полнился запахами свежей выпечки и дразнящим ароматом авантюры.
Прямо перед ними в водную гладь среди клумб и газонов с оглушительным всплеском падали дирижабли с визжащими от восторга взрослыми и детьми. Рядом по круглому желобу, как по горной реке, с шипением и смехом проносились гигантские круги. А над узкими улочками с многочисленными булочными и каруселями царила гигантская серебряная горка, взмывающая в небо на высоту трёх девятиэтажных домов, пронзая облака. Её искривлённые спиральные рельсы, как застывшая молния, стремились в бесконечность. Стальные жуки-вагонетки с невероятной скоростью взлетали по вертикали, замирали на вершине и стремительно падали вниз, совершая немыслимые виражи и закручивая мёртвые петли.
— Знаешь, — начала Лис, — Суббота, рыба-хромоножка... честное несовершенство. Ценность искренности. Мне бы очень хотелось в это верить, Джен... верить безоговорочно.
Дженни почувствовала неладное, перестала качать ногой и обняла подругу.
— А ты сомневаешься?
Лис тяжело вздохнула.
— Помнишь, я говорила, Суббота — это я, отражение моего богемного прошлого? Это был вихрь... театр абсурда из Беккета. Мы ждали чего-то великого, но на деле... Годо, который так никогда и не явился. Тем не менее... каждая встреча сулила волнующие знакомства, философские дебаты, безумные головоломки и, разумеется, стихи.
— Ты об АртБузе, да? Расскажи!
— Я как будто дышала в декорациях Уайльда... красиво, цинично и... невыносимо. Вокруг — поэты, поэтессы, музыканты/ки, художники/цы, театралы всех мастей... герои/ни Элиота, его бесплодной земли... пытались вырастить в пустыне что-то подлинное. В идеале... бессмертное! Кто же устоит перед анналами вечности?.. Фестивали, квартирники, творческие мастерские... я была влюблена... страстно и горячо... в утопию, в иллюзию, в атмосферу! В единственное, что тогда примеряло меня с реальностью, — Лис помолчала. — А потом всё обернулось ночным кошмаром... Душа моя, серьёзно, — её голос дрожал. — Я предпочла бы вычеркнуть эти пару лет из своей истории... как никчёмный черновик... скомкать и бросить в камин. Я ощущаю себя такой... банальной. Как бульварный роман.
— Почему? Что ты сделала?
— Влюблялась. Бестолково. В людей, которые видели во мне развлечение. Способ удовлетворить сиюсекундную потребность. О, моя запятнанная репутация меня нагоняла! — Лис криво усмехнулась. — Мне приписывали неуёмные аппетиты: мужчины, женщины... а я просто отчаянно металась. Мне так хотелось, чтобы меня любили. Остро и неумело... Вот и бегала восторженным щенком за каждым и каждой, кто обратил/а на меня внимание, — она понизила голос. — Одна мимолетная связь и... меня выкинули из АртБузы. Исключили из проекта. Изгнали. Мир рухнул. Веришь ли, я испачкала чистое искусство... такой себе персонаж Генри Миллера... оставила на пороге кучу первосортного дерьма!.. Пристыжённую, нагую, испорченную, меня выбросили на обочину.
На глаза Лис навернулись слёзы.
— А ещё человек, которого я... само собой, ошибочно... считала важным, авторитетным, значительным... с лёгкой руки назвал меня поверхностной, а мои тексты — примитивными. Это надолго выбило меня из колеи.
— Лис, родная, ты не должна была соответствовать их стандартам и вписываться... использовать слова, как оружие, мелочно. Недостойно.
— А потом моя близкая подруга от меня отвернулась. Ничего не попишешь... секс портит отношения, ставит на них крест. Я ужасна, Джен. Почти преступница. Мне себя не простить.
Дженни крепко сжала её руку.
— Послушай, — твёрдо сказала она, наклонившись вперёд, — ты не сделала ничего дурного. Ты, вероятно, запуталась, искала себя, тепло и принятие. Искренность, наконец! Скорее, другие не смогли выдержать твою неидеальность. Может, ты отказалась слишком настоящей для их фальшивого искусства?.. Простить? Кого? Заплутавшую художницу, преданную единомышленниц(к)ами?.. За что её прощать?
— Наверное, ты права... я должна... примириться... с собой, — повторила Лис, как заклинание. — Может, именно это хотела донести до меня Суббота.
Синдром дефицита внимания побуждал Дженни к постоянной мультизадачности. Почти одновременно она утешала подругу, разглядывала карусель, где на радужных лошадках, верблюдах и зебрах кружились довольные малыши, и угрюмого подростка в тени декоративного пустого павильона, стилизованного под старинный вокзал. Её профессиональный инстинкт сработал мгновенно.
Мальчик лет шестнадцати в серой куртке выглядел шокирующе неуместным на фоне буйной феерии цвета. Ссутулившись, он сидел на полу, обхватив голову руками. Люди вокруг вопили и хохотали, аттракционы работали без устали, музыка гремела, а парень не двигался, уставившись в одну точку, совсем как истукан среди пляшущих фей. Взгляд его был устремлён в никуда.
— Видишь? — прошептала Дженни. — Все вокруг излучают... механический восторг, а его выключили. Ошибка в коде искусственного счастья.
Лис прищурилась. В подростке ей почудилось что-то тревожное и понятное — неприкаянность, исключённость, потерянность.
— Не вписался, — пробормотала она.
Дженни встала, сделала несколько шагов по направлению к павильону и села на корточки на некотором расстоянии от ребёнка. Лис последовала за ней и остановилась за спиной подруги.
— Привет, меня зовут Дженни, а это моя подруга, Лис, — обратилась она к мальчику. — Ты выглядишь... слишком сосредоточенным. Что ты здесь делаешь, если не секрет?
Подросток медленно поднял голову, посмотрел на женщин пустыми глазами и уставился на свои колени.
— Ничего, — промычал он.
— Понимаю, — мягко ответила Дженни. — Мороженого хочешь?
— У меня другая идея, — шагнула вперёд Лис. — Лучше! Идём кататься на американских горках?
— Ни за что! — испуганно вскричал ребёнок. — Вы не понимаете... это место питается радостью. Если ты весел, оно тебя... перемалывает. Этот парк развлечений... кровожаден. Он заманчив, но... собирает души, крадёт настоящие чувства и перерабатывает в механический восторг, — он указал на толпу. — Смотрите, они бесконечно вертятся по кругу, покупают сладкую вату, смеются без умолку. Страна... поддельной радости, которой правит Хохотун.
— Погоди... Значит, чем радостнее ты здесь, тем опаснее? — спросила Лис.
Подросток кивнул.
— Именно. Всё устроено так, чтобы вынудить веселиться. Я не подчиняюсь, чтобы меня не перемололи.
— Храбро, — произнесла Дженни. — Но нельзя же сидеть тут вечно... жутковато, — она невольно поёжилась. — Да и... все эти люди... получается, они — узники/цы Хохотуна? Навсегда? А я-то думала, Ктулху-Франкенштейн был худшим из зол.
— Чего?.. — с намёком на любопытство посмотрел на неё ребёнок, впрочем, к нему быстро вернулось прежнее унылое выражение лица. — Хохотун заманивает в парк развлечений, а тут почти не возможно не веселиться... он поглощает удовольствие, ликование, упоение и перемалывает в энергию для аттракционов. Не пойму, как вы до сих пор в своём уме. Мои мама и папа, моя младшая сестрёнка, её смех напоминает звон колокольчиков... вон они, в дирижабле, уже в сотый раз ныряют в озеро.
— Ужасно, — сказала Лис. — Тебя как зовут?
— Франц Кафка.
От неожиданности Лис чуть не поперхнулась: занятное совпадение!
— Родители надо мной посмеиваются... посмеивались... мол, я никогда не улыбаюсь, — продолжал Франц, — называли ворчуном, хмурой тучей, пессимистом. Кабы знали, что меланхолия убережёт от поглощения, может, сами поверили бы в полупустой стакан.
— Есть мысли, как отсюда выбраться? — поинтересовалась Лис. — И как вызволить всех этих несчастных? — и она посмотрела на гигантскую серебряную горку. — Франц, Хохотун перемалывает радость в энергию для аттракционов, верно?
— Полагаю, да. Чем больше визга, тем быстрее вращаются карусели.
— Значит нужно отыскать... эмоциональный трансформатор. Место, где удовольствие преобразуется.
Дженни догадалась, к чему подруга клонит.
— Думаешь, исполинская горка?.. Этот колосс? Он, наверняка, требует мощного ликования... может, это и есть центр переработки?
— Звучит логично, — согласилась Лис. — А если попытаться ввести в систему то, что она не в состоянии переварить?.. В противоположность веселью?
Франц выглядел заинтригованным.
— Настоящая грусть? Отчаяние? Истинное сомнение? — предположил он.
Лис потёрла виски и поправила волосы.
— Ты спрашивал, почему мы всё ещё в здравом уме и твёрдой памяти... исключительно благодаря печали богемных времён. И сомнениям.
— Итак... план такой, — резюмировала Дженни. — Доберёмся до вершины горки. Попробуем донести туда толику сомнения и крупицу безнадёжности. И вызовем сбой системы.
— Но как? — спросил Франц. — Если сядем в вагонетку, скорей всего, не сможем не поддаться всеобщему механическому восторгу.
— Если серебряный исполин — трансформатор, его нужно обслуживать. Должен быть... служебный вход? — предположила Лис.
— Есть, — ответил мальчик, — думаю, туда ведёт винтовая лестница. В соседнем павильоне, за дверью с надписью «Посторонним вход запрещён».
— Отлично, никакого восторга, утомительный подъём, позволяющий сосредоточиться на плохом против всего хорошего.
— Тогда полный вперёд, — выдохнула Дженни. — Веди нас, Франц.
Кафка двинулся к соседнему павильону и повёл подруг в самый дальний угол. Над невзрачной, изъеденной временем дверью тускнела табличка. За дверью было темно и сыро. Пахло машинным маслом. Винтовая лестница уходила вверх и терялась в пустоте и безысходности.
Франц, Лис и Дженни начали подниматься по ступеням. Сначала они ступали бодро, но через несколько пролётов уже чертыхались и отдувались. Ноги гудели, потные ладони скользили по холодным поручням. Друзья едва дышали, когда доползли до крошечной служебной площадки на самой вершине, где гудел механизм и свистел ветер.
— Центр... переработки, — прошептала Дженни, указывая на гудящий маховик.
— Самое время взломать систему, — пробормотала Лис и сделала шаг вперёд.
Она сосредоточилась на болезненных воспоминаниях, на чувстве оголтелого стыда и одиночества изгоя, на предательстве и отречении. Её захлестнули гнев, обида, страх, отчаяние и сомнения.
Дженни положила руку подруге на плечо, словно заземляя её эмоции тоской по незбыточному, тревогой и беспокойством за всех грядущих.
Франц Кафка отрешённо стоял поодаль, усиливая врождённой меланхолией эмоциональный заряд.
Маховик перестал гудеть и остановился. Серебряный колосс содрогнулся под напором горя, боли и дурных предчувствий. Внизу, в парке, всё остановилось. Прервался смех, замолкли голоса. Люди, катавшиеся на дирижаблях и каруселях, замерли безвольными манекенами. Но потом медленно начали... осознавать. Их лица и взгляды полнились недоумением, усталостью, изумлением. Кто-то заплакал, кто-то ощутил голод, кто-то испытывал отвращение, а кто-то — тошноту.
Лис глубоко вздохнула.
— Пора спускаться.
Теперь серебряная горка стала обычным аттракционом. Втроём они сели а вагонетку и стремительно покатились вниз.
У озера Франц заметил сестру и маму с папой. Они выглядели сбитыми с толку, но вполне живыми. Подросток крепко обнял родных, а его вечно недовольное лицо озарила, наконец, искренняя широкая улыбка.
Лис и Дженни переглянулись. Мир вокруг снова пришёл в движение.
— Дело сделано, — сказала Дженни.
— Да, — согласилась Лис, — мы здесь больше не нужны.
И женщины рука об руку направились в город, оставляя позади страну неподдельной радости, где теперь бурлила настоящая жизнь.
ID:
1051084
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Фантастичний
ВИД ТВОРУ: Мініатюра
ТЕМАТИКА: Присвячення
дата надходження: 08.11.2025 21:17:32
© дата внесення змiн: 08.11.2025 21:17:32
автор: Лиза Муромская
Вкажіть причину вашої скарги
|
