Судьба терзала, как голодный зверь.
Жестоко. Без надежды на халяву.
Но это были детские забавы,
В сравненье с тем, где я торчу теперь.
Я маюсь перед чёрною дырой.
И очень чёрной. И вполне реальной.
Она имеет вид убогой спальни,
Брыдкой, как застарелый геморрой.
Так выглядит теперь моё жильё.
Матрац лежащий прямо на полу.
Стол из столовки. Табурет в углу.
Застиранное, серое бельё.
Пустая банка на краю стола,
Что пепельницу заменяет мне,
Да заспанная муха на окне,
А за окном предутренняя мгла.
В каморке даже света, толком, нет.
Торчит крючок от люстры в потолке –
Повёрнутым вопросом. На крюке
Висит петля. Она – прямой ответ.
Вот. Это завершённая картина,
Скорее даже, ямы, чем дыры.
А на табло сигнал – конец игры.
Я ставлю табурет на середину.
Последние, глубокие затяжки.
Окурок в банку… только дрожь в руках.
Не отрывая взгляд от потолка,
Я на матрац заваливаюсь тяжко.
И мёртвый холод мне сдвигает крышу.
И ужас пред петлёй меня сильней.
Но жить ещё противней и страшней.
…И тут, я совершенно ясно слышу.
«Проснись-ка, братец. Что ж ты так орёшь-то?»
Вокруг светло, спокойно, греет лето.
Так что же, мне всего лишь снилось это?
Справляюсь постепенно с мелкой дрожью.
Кто разбудил меня? И чей был голос?
Нет никого. Хорошенькое дело.
Я ощущаю собственное тело
И тёплый ветерок мне треплет волос.
Все ощущения остры, как в детстве.
Какие чудо-запахи и звуки.
Я медленно протягиваю руку
К Огонь-цветку со мною по соседству.
…И тут, как будто выключили свет.
Всё та же муха на окне куняет.
Дотлел бычок, отчаянно воняя.
Висит петля. Под нею табурет.
И снова надо мной сомкнулся мрак.
Я не хочу опять в болото это.
Ведь только что вокруг сияло лето.
Заснул ли я? Проснулся? Или как?
Пускай меня считают ненормальным,
Я избираю сном свои потери.
Тем более что я уже не верю,
Что только лишь «сейчас» и «здесь» реальны.
