Война надела свадебное платье
(черешня майская не так чиста),
преоборола давнее заклятье,
поцеловали спящую в уста.
Облобызавшему её не знать бы
какая уготована судьба –
ему не вырваться живым с объятий,
ведь у Войны железная рука
и удушающая хватка,
где не спасёт ни вопль ни мольба,
вот разве только – климатрон и свадьба,
вот два условия для храбреца.
И тот, надев литой цилиндр и латы,
ведёт судьбу под лавровый венец,
обритый, как небитые солдаты,
безусый неопе́ренный самец.
Готово ложе под огнями рампы,
днём месяц, ночью солнце – вопреки,
горсть о-беззараживающих ампул,
две трубочки для кала и нуги.
Кулиса, авансцена, всюду маки,
по краю – чернокнижье спорыша,
за красною чертою – лоно самки,
подснежник на приснеженной полянке
(родившаяся снежная душа)...
О, белые реликтовые чайки,
галдящие над родовым гнездом
в каком-то хаотичном беспорядке,
с каким-то откровенным торжеством.
