Обдали санки комьями и гиком,
и пьяный бросил под ноги пятак,
в своём веселье залихватском, диком,
обматерив и вскинувши кулак.
Затейливо петляет след по снегу.
Но что тому, кто оставляет след?
Бредёт мальчишка к скромному ночлегу -
к заступнику от голода и бед.
Он смотрит с удивлением на небо,
на фонари, очерченность ветвей.
И ловит снег, как ловит крошки хлеба,
у жёлтых окон стайка снегирей.
И отступает дрожь и чувство глада,
прикрыв глаза, он думает о том,
как оживляет холст цветеньем сада,
как впишет плёс в сиянье золотом.
И меж ресниц прозрение лучится,
и нетерпенье.
Господи, смотри!
Он плачет, понимая, что случится
ему великим вышло на Руси…
Соблазн витрин ему не по карману,
в глазах тоска… Останется навек.
Век смотрит хмуро в спину Левитану,
как давший в долг, из лавки, человек.
Не зная то, что он вернёт сторицей -
за чёрный хлеб расплатится душой,
еврейский мальчик вскормленный столицей,
с незаживающей, в очах, тоской.
спасибо
