Я вхожу в воды этой реки нагишом,
окунаю себя как в купель.
Как мальчишка доволен, что сразу нашёл
довоенный последний апрель.
Только прогромыхал на Двине ледоход.
Ещё вешние воды мутны.
А уже в Губернаторском парке народ
захмелел от дыханья весны.
Сквозь песок на дорожках пробилась трава,
на эстраде военный оркестр,
на ветру шелестит молодая листва,
благодать и веселье окрест.
И плевать всем, что рядом какой-то малец
переходит с рыданий на визг:
нынче ночью с балкона мальчишкин отец
сиганул головою вниз.
Ну, а мой, отсидевший три года пришёл!
И уже говорит, что здоров,
и что там, где он был, там почти хорошо,
есть работа и пища, и кров.
И готовятся зэки там праздник встречать.
Ну, не так, но почти что как тут.
А потом головой начинает качать,
и его лихорадки трясут.
Кучеряв до отсидки был волос его,
а теперь голова как качан.
И, конечно, не может понять, отчего,
это девятилетний пацан.
И ещё. Почему годовалый братень
от рожденья болезненно квёл?
Бабка, слышал, сказала: « Тюремную тень
наш зятёк и на сына навёл.
Если будет война, он останется жить ».
Я не понял, что бабка хотела сказать
…Через разные я прошагал рубежи.
Смерть и радость смотрели в глаза.
Но всегда вспоминаю последний апрель
предвоенной, из детства, весны.
Накрывают нежданно, как дикая сель
с гор сорвавшись, реальные сны.
...и сурово! 
