В ступоре я от сейчас увиденного.
Лишь за то, что вроде бы обидела, –
как могло такое в жизни стать? –
девочка убила свою мать.
Стукнула бутылкою по темени,
проорала: «Сука, замолчи!» –
и ушла, – дочь нынешнего времени! –
с мальчиками пьянствовать в ночи.
… Средь телевизионного экрана
в нищей кухне на полу лежит
женщина в халатике. Из раны
струйкой на пол кровь ещё бежит.
Так мне кажется. А кровь, на самом деле,
стылая, успела почернеть.
Тележурналистка что-то мелет
про мораль, про нищету, про смерть.
Мальчик лет двенадцати, рыдая,
пробует про горе рассказать
участковому: сестра его, родная!
ни за что! убила его мать!
Не слова – скорее клокотанье:
«Мамка денег не давала ей».
«Нету! Нету! Дочка, перестань ты.
Постыдись, Наташенька, людей!»
А Наташка раз её бутылкой.
И ушла. И нараспашку дверь.
Мамка об пол стукнулась затылком…
Дядя Вань, а как же мне теперь?!»
Участковый смотрит на мальчишку
и не знает, что ему сказать:
видел разное, но это, право, слишком.
«Как могло такое в свете стать?
До чего же люди опустились! –
и не одиночки – весь народ.
Без работы, без заботы все здесь спились,
превратились в настоящий сброд.
И верховной власти нету дела
до людей. Одни слова, слова…»
Бездыханное среди экрана тело…
Как же, Русь, во всём ты не права!
А последняя строка - 
Так как очень-очень многое подразумевает 
Ух! 
