Неспешные семидесятые
брели просторами Союза,
И стали ведьмами носатыми
Подруги статных, черноусых,
Росли сады, дома и улицы,
Детьми наполнились кварталы,
А баба Ксения, ссутулившись,
над грядкой тихо бормотала…
Внимали баклажаны сизые,
Оранжевые помидоры:
«Опять всю ночь вздыхала, Лизонька?
А выходной ещё не скоро.
Не зной – так дождь, не дождь – так наледи,
А ты, сестра, на службу ездишь…
Копейка в дом, и легче на людях.
А то – пололи б грядки вместе.
Утешься, Лиза, дочкой, внуками,
Они – твои и Михаила».
Вдохнёт и шепчет грядке луковой:
«Любила я, и ты любила,
Я хоть рыдала над покойником,
А у тебя – одна бумага:
Пропал на фронте Миша Сойников
без вести. Негде и оплакать».
Вздыхали шумно вишни с грушами,
Услышав: «Думать нелегко мне,
Что, может, Михаил, контуженный,
Очнулся – да себя не вспомнил?
И хоть одна зацепка если бы,
Но - всем чужой, в незнамом месте…
Ах, Лиза, Лиза! Ты же ездила –
Страна большая, не объездить.
А может, ветрена головушка,
Поворотил, красавец, лыжи
к какой-нибудь румяной вдовушке?
…Со…? Громче сделать. Я не слышу»
На всю страну кричало радио,
когда брела она обратно:
«Сорокин Алексей Геннадьевич…
Родился в Минске… ищет брата…»
