Не совсем, как будто, тридевятое,
Даже превеликое вполне,
Жило царство нищих и ораторов,
С вечным - на войне, как на войне.
С трактами и стародавней дуростью,
Самохвальством прущим напролом,
И медвежьей горделивой буростью,
И змеегорыночным орлом.
Были тут поля под кукурузою,
Тьма "не пионерских" лагерей,
Вытуренный вон, с картавой музою,
Премией отмеченный еврей…
Беспокоит прошлое имперское,
Спать народа слугам не даёт.
Сёстры, братья оказались дерзкими,
И не удалось их срезать влёт.
Разлетелась стая непослушная,
Клетку голубятни разметав.
В огороде общем стало скушно им,
Каждый чтит отныне свой устав…
Надо бы как следует Царь-Пушкою
Пригрозить ушедшей в блуд сестре.
Ишь, как раздобрела на пампушках-то,
И на сале - соромно смотреть.
А вторая, та совсем с дуриною,
Вздумала перечить невзначай.
За душой лишь чача с мандаринами,
И дешёвый банно-листный чай.
Царство воздыхает черносотенно,
Вспоминая то, что не вернуть.
И твердит упорно обормотинам
Про единый историчный путь.
А в самом, по-прежнему, распутица.
Снова бурость выперла в самом.
Сотню лет почти, как нет Распутина,
И цари живут своим умом.
Царство верит яростно - воротится
Всё на круги прежние своя,
Содержа холопов в тихой кротости
Остриём егорьева копья...
Увы, только Вы да Ющенко и видите жизнь. А вот остальная страна 
