«Так начались мои ментальные путешествия. Сначала смутно, а потом лучше я видел новые места, города, страны. Жил там, встречался с людьми, заводил друзей. В это трудно поверить, но они мне столь же дороги как моя семья и столь же реальны»
Улицы Воцберга были завалены снегом, и снегопад не прекращался. Бледно – серое небо, равномерно – однотонная поверхность унылого бесцветного небесного полотна, бледно – серые снежинки, кружащиеся в воздухе, прилипающие к ветвям деревьев, к стеклам – и тающие на них, тяжелые мокрые снежинки, бледно – серые сугробы, грязная снеговая каша на дорогах…
«Ничего, зима когда – нибудь закончится» - безрадостно подумал Франц, глядя, как узорные льдинки разбиваются о стекло.
С безрадостным видом он подошел к зеркалу. Смотреть было не на что – внешность, обычная для его расы: смуглая, как у эллина или итальянца кожа, серовато – коричневые с чуть заметной прозеленью волосы, достаточно длинные для того, чтобы прикрывать уши, тонкие, но не аристократические черты лица. И очередной день рождения, уже девятнадцатый в его жизни, не менял ничего, и ни один из последующих дней рождения никогда ничего не изменит, никогда не сделает его тем, кем он всю сознательную жизнь хотел быть. Он ненавидел свое происхождение даже здесь, в Терранове, где оно не оказывало на его жизнь большого влияния.
Он был из сильванов.
Физически эти существа мало отличались от представителей вида Homo sapiens, человек разумный, и ученые СРНС считали их всего лишь одной из человеческих рас, так как, вступая в связь с обычными людьми, они могли давать потомство, более того, метисы были плодовиты и жизнеспособны в той же мере, что и их родители.
Название «сильваны» характеризовало их весьма точно. Светло – коричневая кожа, зеленовато – серые волосы – покровительственная окраска, идеально подходящая для обитания в лесу. Ростом они были меньше обычного европейца, физически – слабее, что в сочетании с практически полным отсутствием воинского мастерства автоматически делало их проигравшими в борьбе за существование с более сильной и агрессивной белой расой.
Когда – то они населяли всю Европу от Словеции до Эллады, мирно уживаясь с человеческим населением – прежде всего в силу своей скрытности, но теперь это было невозможно – слишком мало осталось незаселенных территорий, нетронутых лесов, где они могли бы жить, не контактируя с обычными людьми.
Постепенно ему подобные перенимали язык, веру, обычаи своих победителей, переселялись в города, пытаясь приспособиться к новым изменившимся условиям, но полная ассимиляция была невозможной: общество не хотело принимать тех, кто чем – то выделялся из общей массы и немногим сильванам удавалось занять в нем достойное место.
Они были плохо приспособлены к жизни – природа родных мест не заставляла их отвоевывать у нее земли, не мучила жарой и холодом, но напротив, давала все необходимое, а нужно им было всегда совсем мало, они не развязывали войн(только изредка принимали участие, чаще всего невольное, в человеческих конфликтах), в их обществе не было глубокого расслоения по материальному признаку и жестокой классовой вражды, и все это в итоге сформировало народ, которому неведомо было понятие борьбы, мирный, но безвольный, слабый не только физически, но и морально.
Франц родился и вырос в Австрии, где таких, как он, называли эльфами. Это было слово, по эмоциональной окраске примерно такое же, как мурин, и вошло оно в употребление из – за того, что именно сильваны были прототипом эльфов (эллинских дриад, нимф, славянских русалок) в народных сказаниях, а вовсе не из – за того, что таково было их самоназвание.
На новалатыни их называли вудменами или сильвами. Эти слова не несли никакой отрицательной коннотации – но тем не менее Франц ненавидел, когда кто – то так о нем говорил.
Несколько минут он смотрел на себя в зеркало, мысленно изменяя цвет волос и глаз, пытаясь представить себя одним из множества нормальных людей, населявших Воцберг, одним из тех, от кого мало отличался, одним из тех, которым он не был.
Несколько следующих часов он ходил по комнате маленькими кругами, не находя места. Выходной.
На работе, стуча по клавишам «андервуда», печатая бессмысленные для себя, но живые и одухотворенные для других слова, Франц хотя бы мог забыться, загипнотизированный тихим стуком и чередованием черных букв и белых промежутков между ними, а сейчас, в воскресенье, когда другие отдыхают и развлекаются, он не мог отвлечься от тяжелых и полных отчаяния мыслей.
Он достал из стола дневник, который вел уже почти семь лет, толстую книгу его жизни, переплетенную в темно – зеленый ужасный картон, распухшую от бесчисленных вклеек и бесконечного перелистывания исчерканных неряшливым почерком ( уползающие вниз, теснящие друг друга нестройные ряды букв, зачастую не просто неразборчивых, а просто не поддающихся прочтению, понятных лишь автору) поставил перед собою чернильницу и после долгих раздумий написал несколько непонятных размашистых строк.
Это была последняя запись в книге жизни, и зима, которая когда – нибудь закончится, для него не закончится никогда, и следующий день рождения уже не прибавит еще одного года к его стажу существования в материальном мире.
Оставшуюся часть дня Франц бродил по засыпанным снегом улицам, пытаясь по – новому взглянуть на мир, бесцветный, холодный и мокрый, который жесток ко всем, но к кому – то более жесток, чем к другим. Это было бесполезно, ведь не его взгляд, а сам мир нуждался в переменах, и никто, никто – если бы кто-нибудь вдруг решил взглянуть на все, не обманывая себя и не позволяя обмануть себя другим – не увидел бы ничего подлинного и ценного в маскараде существования, как бы ни старался. Снег запутывался и таял в его волосах, и локоны неприятно прилипали ко лбу и щекам. Намокая, они приобретали вполне человеческий темно – коричневый цвет, но когда высыхали, вновь обнаруживали предательскую прозелень.
Редкие случайные прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания друг на друга и на него. Некоторые их них притворялись счастливыми, но Франц – то знал, что все это – лишь видимость, и у каждого из них сейчас такой же холод в душе, безрадостное время, когда стоит у ворот продрогшая весна, но зима еще в силе, и разница лишь в том, что ему некому сказать что – то такое, после чего захочется жить, а у каждого из них, наверное, есть кто – то, с кем можно разделить любое чувство, умножая вдвое радость и облегчая вдвое горе.
Но это неважно, потому что не меняет общей картины мироздания…
Темнело, и вскоре ранняя зимняя ночь опустилась на Воцберг, лишь фонари напоминаниями о дневном светиле параллельными рядами бледных огней обозначали границу улицы, синусоидой змеившейся вдаль и скрывающейся вдали за горизонтом на северо – западе. Айронделл – стрит, самая длинная улица города, посередине была пересечена рекой, протекающей через весь Воцберг, и мост был конечным пунктом назначения.
Мост, с которого Франц смотрел вниз, на подрагивающую гладь черной воды, был совсем новым, и ни один самоубийца еще не ступал с него в вечную тьму. Он должен был стать первым.
У него не было причин жить. Да, он смог продержаться в городе людей очень долго, не спился и не сошел с ума. Да, он смог заработать на билет до Террановы и неплохо устроиться – но зачем все это? Уставший от бесконечного доказывания того, что другим доказывать не требуется, от нескончаемого переступания через свои желания и убеждения во имя приспособления к обществу непохожих на себя не столько во внешнем, сколько во внутреннем плане существ, юноша решил смертью прекратить существование, которое не было похоже на то, что в его представлении было настоящей жизнью.
Ночь была ветреной, и вода волновалась, отражая блики тусклых фонарей. Он перелез через перила и посмотрел вниз. Никого не было поблизости, и некому было помешать ему, но внезапно мертвую тишину нарушили чьи – то приближающиеся шаги.
Незнакомец, словно появившийся из ниоткуда, нарушал планы Франца. Надо было окончательно определиться с действиями и прыгнуть наконец, однако нерешительность и страх несколько секунд боролись с отчаянием и усталостью. Они были обречены на поражение и тем не менее несколько минут удерживали его.
Тем временем одинокий человек приблизился. Жгучий брюнет лет тридцати, одетый немного не по погоде, с небольшой книгой в руках смотрел на самоубийцу – сильвана, как на странное и забавное насекомое, и в этом было нечто настолько оскорбительное, что он разжал пальцы и упал бы, если бы не был схвачен незнакомцем за руки и затащен обратно на мост, что не было слишком сложно для невольного спасителя, достаточно сильного для того, чтобы удержать и кого – то гораздо более тяжелого.
-Вы выбрали неподходящее время и место для купания.
Тут Франца словно током ударило. Брюнет говорил на наречии, удивительно похожем на то, которое использовали люди и сильваны в его родной австрийской провинции. Нет, это был не совсем тот язык, но отличался очень незначительно – пожалуй, в нем было меньше западноевропейского налета – и понимать его было несложно.
Звуки родной речи словно привели юношу в чувство. Он понял, что несколько секунд назад чуть не лишил себя жизни, уступив непозволительной слабости власть над разумом, что чуть не совершил ошибку, которую никто никогда бы не смог исправить…что он такое же безвольное и бесхарактерное существо, как любой из вудменов, не умеющих преодолевать трудности, которые встают перед ними, один из ушастых недолюдей, вполне заслуживших пренебрежительное отношение со стороны тех, кто сделан из более прочного теста, и что смерть была бы не протестом и даже не точкой в коротком и неудачном абзаце жизни, а признанием поражения и позорным отступлением под белым знаменем с поля битвы – а ведь он не хотел быть побежденным!
Но и место победителя было явно забронировано не для него, и поэтому он, схватившись за волосы, заплакал от стыда и бессилия.
-Вы ведете себя, как истеричная барышня – тихо сказал незнакомец – Помилуйте, кто где видел мужчин, топящихся в реке? Это нонсенс, и завтра утром или позже, узнав о сегодняшнем происшествии, все ваши друзья и родственники смеялись бы над тем, каким способом вы прервали свою жизнь!
Эти слова добили Франца.
-У меня нет друзей, а родственники слишком далеко, чтобы узнать… - тихо произнес он.
-Простите. И все-таки вы очень глупо себя ведете, глупо и недостойно. Оказавшись тут несколькими минутами позже, я бы не смог вам этого сказать, понимаете? Вы еще молоды, и не знаете, что не стоит поддаваться чувствам в столь важных вопросах. Несчастная любовь?
-Пожалуйста, не спрашивайте ничего!
-Как угодно – согласился брюнет – Идите домой и успокойтесь.
-Не хочу я туда идти – сказал Франц и сел в грязь, опираясь на чугунные перила.
-Тогда пойдемте ко мне. Может быть, я смогу вам в чем – то помочь.
-Вы далеко живете?
-Очень…то есть – совсем близко… в общем, сейчас увидите. Вставайте, пойдемте со мной.
Незнакомец отчего – то внушал доверие – внешностью ли или тем, что говорил на родном сильвану языке, или чем- то другим, необъяснимым с точки зрения простого человека – как бы то ни было, ему хотелось поверить беспрекословно, вручить свою жизнь, исполнять его приказы, непременно важные и мудрые. А может быть, дело было вовсе не в нем самом, а лишь в настроении отчаявшегося неудавшегося самоубийцы, готового теперь в чем угодно и в ком угодно искать таких недостающих в его бесцветном мире сочувствия и поддержки.
Францу было в общем – то безразлично, куда идти, и оттого он поторопился вслед за ним, исчезающим за завесой мокрых серых снежинок. Но не только пелена снега скрывала фигуру брюнета – какой – то другой туман, клубы дыма, не похожего на дым окутывали его и все вокруг, словно растворяя пространство, как капля воды, попавшая на акварельный рисунок, растворяет краски, превращая элементы узора в расплывчатое пятно.
«Колдовство?» - подумал он, на секунду парализованный суеверным страхом. Потом пришла невольная мысль о том, что черноволосый спаситель – демон, который ведет его прямиком в ад. Но эта мысль не была похожа на правду: в конце концов, если бы демону была нужна его душа, он бы не стал спасать его, а спокойно дождался бы смерти, тело же вряд ли могло как – то его интересовать.
-Идемте, чего вы стоите? Боитесь? Не надо, это совсем не страшно.
Франц медлил: он еще никогда не видел магии в действии. Теперь понятно было, что значит одновременно очень далеко и совсем близко. Где бы ни находился дом этого колдуна, он мог переместиться туда в любое время и из любого места. Значит, это на самом деле возможно не только в сказках, но и в реальной жизни…
«Кто бы ты ни был, я почему – то тебе верю» - подумал он и последовал за незнакомцем.
***
Квартира колдуна не была похожа на золотые чертоги джинна, но скорее напоминала лабораторию алхимика, маленькую и темную, полную непонятных приборов. За окнами светила полная луна на фоне ясного звездного неба, и это значило, что они находятся как минимум не в Воцберге и его окрестностях, а вероятно – даже не в Терранове, может быть, переместившись в какую – то из стран Старого света.
-Осторожнее, ничего не свалите, и не трогайте ничего – предупреждающим тоном сказал он, зажигая странную, не газовую и не керосиновую лампу.
Бледный огонь в союзе с луной осветил комнату, выхватывая из темноты блестящие части сосудов и механизмов, назначение которых понять было невозможно. Там и тут были разложены книги, открытые и закрытые, толстые и тонкие – ни у одного человека Франц еще не видел такого множества книг.
-А теперь рассказывайте, кто и как привел вас на мост. Вас бросила жена?
-У меня нет жены…
-Значит, вы разорились?
-Нет.
-Тогда почему же вам пришло в голову покончить с собой? Нелогично!
-Вы не поймете.
-Отчего же? Вероятно, вы предполагаете, что все ваши чувства и мысли не могут быть понятны другим, потому что больше никто ничего не чувствует, и что Создатель дал вам монополию на эмоции? Не стоит так думать. И не стоит думать, что я не смогу вас понять только потому, что я - не вы, а совершенно другой человек. Пойдемте покурим, здесь погода гораздо лучше, чем у вас, поговорим , разберемся, в чем дело, и, возможно, я смогу что – то посоветовать вам.
Они спустились по темной лестнице и оказались на освещенной яркой луной улице большого города, чем – то похожего на Воцберг, но отличающегося от него – так похожи на первый взгляд, но различны по химическому составу капли воды, пролившиеся на землю из двух разных облаков.
-Это Нью – Йорк –сказал колдун – Его можно назвать аналогом вашего Воцберга. Я сравнивал карты: совпадает даже расположение некоторых улиц. Возможно, вы решили, что попали в другой город или даже в другое государство, но это не так. Формально ваши географические координаты остались неизменными, но вы – не в Воцберге и не в СРНС, а в Нью – Йорке в США. Не знаю, распространена ли в вашем мире теория о множественности параллельно существующих миров, однако могу с полной уверенностью заявить, что она верна. Более того, я – живое тому подтверждение, так как был в некоторых из этих миров. Многие из них похожи на мой гораздо больше, чем ваш, другие же напротив, отличаются гораздо больше. Я не знаю, сколько их, но все говорит о том, что должно существовать бесконечное множество различных вселенных для бесчисленного множества вариантов развития неисчислимого количества событий и их комбинаций. Большая часть их, конечно же, должна быть необитаема, так как сочетание физических законов, отличных от сочетания законов, царящих в моем и вашем мире, не позволит возникнуть жизни. Где – то звезды сгорят слишком быстро, где – то гравитация окажется слишком слабой для того, чтобы вещество смогло сформировать небесные тела, где – то само понятие материи не будет существовать, и это будет мир пустоты, заполненной лишь эфиром. Вероятности бесконечны, и каждая из них где – то осуществляется, а сочетаний их – еще больше, и каждое из сочетаний воплощается в жизнь.
-Я никогда не слышал о такой теории – ответил Франц, пытаясь представить множество миров, которые невозможно сосчитать, но которые существуют – одновременно рядом и далеко друг от друга.
-При этом я склоняюсь к мысли, что не существует никакого мира – исходника, который был бы оригиналом для всех остальных, в котором бы события развивались по некоему несуществующему единственно верному сценарию. Все варианты являются равноправными и по – своему верными.
-Я…я ничего не могу сказать об этом.
-Неважно. Так в чем же было дело?
-Я просто устал. Жизнь у меня была…не осмелюсь сказать, что неудачная, но тем не менее не такая, какой бы я хотел.
-Что же в ней было не так?
-Все, начиная от тех, кто окружал меня и заканчивая мною самим.
-Такое бывает, и это не повод для самоубийства. Я понимаю вас. Вы ведь в Воцберге – не местный? Можете не отвечать, я догадался об этом, когда увидел вашу реакцию на мои слова – я говорил на своем родном языке, забыв о том, где нахожусь, но вы меня поняли, и я сейчас на девяносто процентов понимаю вас. Следовательно, мы с вами в каком – то смысле земляки. Вы приехали в чужую страну, и все вокруг – чужое для вас. Приспособиться всегда бывает трудно…
-Мне и на родине все было чужим, потому что я не человек, и люди не хотят признавать таких, как я.
Брюнет непонимающе нахмурился.
-Как прикажете это осмысливать? Вы сейчас признаетесь мне в своем безумии? В таком случае я не удивляюсь тому, что вас позвала смерть…
Франц вспомнил, что находится в месте, отличном от привычного ему мира. «Может быть, тут не отделяют сильванов от людей?» - подумал он и нерешительно произнес
-В Европе с презрением относятся ко мне подобным. В СРНС отношение лучше, но все равно любой человек, посмотрев на меня, замечает сразу, кто я, и даже если обращается ко мне так же, как к себе подобному, я чувствую себя неравным ему.
Незнакомец все с тем же недопонимающим выражением довольно грубо ухватил его и повернул так, чтобы свет луны и далекого фонаря яснее осветил его лицо. Насмотревшись, он скорее себе, чем Францу сказал
-Я не вижу никаких резких отличий от нормального облика и не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
-Неужели в этом мире нет сильванов…вудменов, эльфов, сильвов?
-Если и есть, то только в мифах. А что вы имеете в виду, спрашивая это?
«Он не замечает, насколько я от него отличаюсь?»
-Присмотритесь ко мне – с чувством стыда и одновременно некоторого удивления сказал Франц.
Незнакомец несколько минут смотрел и думал, и несложно было заметить, что он понял, что имелось в виду и обдумывает это.
-Так значит, в вашем мире существует расовая дискриминация?
-Да…
-И вы – ее жертва?
-Не совсем…уже нет…да.
-То есть?
-Если хотите, я могу рассказать вам…
-Слушаю вас.
-Я на самом деле родился не в СРНС, а на территории Австрийской империи, в одной из ее восточных провинций. В деревне, где я жил, не слишком хорошо относились к таким, как я, и эта ситуация еще более усугубилась, когда моя семья перебралась в город. Я видел вокруг себя нормальных людей и хотел быть им подобным, одним из них, но никто из них не признавал меня подобным себе, и я в свою очередь понимал, что вряд ли смогу приспособиться к их обществу. Моей расе свойственны трусость, нерешительность. Сильваны молчат, когда надо говорить, сидят, когда надо идти, прячутся, когда надо воевать… - начал Франц, но был перебит.
-Могу ли я задавать вопросы по ходу вашего рассказа? – поинтересовался брюнет.
-Конечно.
-У меня сразу возник один. Вы говорите, что сильваны отличаются от людей чуть ли не сильнее, чем левое от правого, но внешние отличия, которые я заметил, не столь уж значительны. Можно ли сказать то же самое о культуре, языке?
-Нет. У нас уже давно нет собственной культуры, как нет и собственного языка. Сильваны, обитающие на различных территориях Европы, перенимали обычаи и речь человеческих народов. Возможно, когда – то все это было, но время стерло, не оставив следов...
-Печально, ведь что может быть хуже… Продолжайте.
-Я не мог оставаться у себя на родине и три года назад приплыл в Терранову. Здесь…там…в общем, на территориях Нового света люди более терпимы к представителям других народов. Более того, сильванов причисляют к людям. Пожалуй, такого статуса их удостоили только в СРНС и Словеции… Я мог бы перебраться и в Словецию, ведь она гораздо ближе, но ее границу слишком сложно пересечь без документов, которых у меня как у гражданина второго сорта не было. В Терранове я смог устроиться на работу и ходить по центру Воцберга, не опасаясь за свою жизнь, но все равно что – то не устраивало меня. Отчасти то, что я все – таки не могу уподобиться большинству обитателей СРНС и навсегда останусь не более чем сильваном, тогда как хочу чего – то совершенно другого… Отчасти то, что мне не нравится и никогда не нравился этот город – исполин, то, что я устал от огромного множества чужих мне и не замечающих меня людей, устал делать вид, что всем доволен…
-Что ж, поздравляю. В этом, как мне кажется, мы похожи.
Франц понимал его не больше чем наполовину – отчасти из – за того, что языки, на которых они разговаривали, были похожи, но не одинаковы, отчасти из – за странной манеры речи и не знал, что ответить, с каждым словом незнакомца все больше убеждаясь в своей глупости.
Тот, по всей видимости, догадался и замолчал, поглядывая на сильвана не с насмешкой или презрением, но с любопытством и еще чем – то, что невозможно было так просто идентифицировать, тем более - с первого взгляда и имея за плечами девятнадцатилетний стаж жизни.
-Я и так слишком увлекся. Расскажите теперь что – нибудь вы.
-Мне…нечего рассказать, но я хочу спросить. То, о чем вы говорили, то, как я оказался здесь – это проявления магии?
-Видно, люди везде одинаковы, если везде одинаково считают непонятное потусторонним – вздохнув, произнес брюнет – Нет, магия здесь ни при чем. Возможно, у вас нечто, противоречащее известным законам мироздания, можно видеть чаще, но в любом случае – можете поверить мне – в мире нет ничего необъяснимого, и говоря так я имею в виду не только мой или ваш мир, но всю совокупность вселенных, всю их бесконечность. И для того, чтобы переместиться из одной части этой бесконечности в другую, достаточно лишь войти в резонанс с этой частью. Точно так же можно войти в резонанс с чужими мыслями и чувствами…поэтому я и могу говорить о том, что понимаю вас.
***
-Мой мир во многом отличается от вашего… с полной уверенностью могу заявить, что эльфов там нет. Римская империя была разрушена варварами, а возникшая на ее руинах Византия погибла под натиском турок. Словеция и Алая империя занимают на вашей карте территории, которые в моем мире входят в состав Российской империи, а СРНС соответствует Соединенным Штатам Америки.
-Чего?
-Северная и Южная Терранова в моем мире называются Северная и Южная Америка, причем СРНС больше, чем США, так как северная часть материка, у вас входящая в Союз, у нас является независимой страной.
-Как она называется?
-Канада.
-Какое-то странное название… можно подумать, его дали краснокожие.
-Возможно. Подождите, я принесу атлас.
Брюнет на несколько минут исчез в соседней комнате и вернулся с большой картой мира, на которой были обозначены границы государств. Часть из них названием и очертаниями напоминала Францу страны его мира, другие имели абсолютно иные имена и занимали территории, которые делили между собою другие страны.
-Вот на этих островах располагается Гранбретань…
-Она же Великобритания, как ее называют у нас. А вот тут, на материке?
-Лютеция…
-Франция. А вот это?
-Италия.
-У нас она называется так же. А вот тут? – мужчина ткнул пальцем в желто – пустынную площадь Австралии.
-На севере находится террановийская колония, на юге – гранбретанская…кроме того, вот тут, недалеко от Нормандии и Словеции, на север в море у нас есть небольшой архипелаг…
-Кому он принадлежит?
-Государство Семберланд, не так давно там случилась революция, движимая силами Алой империи, ее деньгами и достижениями.
-Уже интересно. Что за достижения?
-Там запрещены любые занятия наукой, но поощряется магия, и умельцы тех мест смогли вдохнуть жизнь или как минимум ее подобие в металлических исполинов. Об этом передавали по радио, а в газетах я видел их фотографии…
-Пятьдесят процентов, что нечто, называемое магией, здесь ни при чем. Я думаю, что им просто удалось создать очень сложные и мощные машины, нечто, подобное тому, что Чапек назвал «робот»… А вот здесь что находится?
На долю секунды (незнакомец показывал на участок Ближнего востока, соседствующий с Красным морем, а Франц обводил очертания территориальных вод Семберланда) их руки соприкоснулись.
Сильван отдернул руку, как ошпаренный.
Глядя на него, незнакомец вдруг беспричинно захохотал.
-Вы...в - вы покраснели, как барышня! - произнес он, смеясь - можно подумать, это я нарочно! Откуда такая стыдливость?
-От природы - только и смог промямлить Франц.
-Право, не стоит. У меня и в мыслях не было прикоснуться к вам...- с этими словами он поднялся с пола, где была раскинута карта, надел на патефон пластинку и завел его.
Музыка была похожа на ту, что играла в мюзик - холлах Террановы, но слова песни были на незнакомом Францу языке. Его бы понял гранбретанец, но не житель СРНС.
-Язык, распространенный здесь - это диалект английского, у вас же почти весь Новый свет говорит на том, что в нашем мире уже несколько веков не употребляется и называется вульгарной латынью, или же по вашему - новалатынью. Пожалуй, ваша культура сильнее романизирована, чем наша. Как минимум, у вас в ходу валюта, которая именуется римскими, вернее, романскими названиями, от сестерция до обола. Вообще, как я заметил, раньше между нашими мирами было гораздо меньше различий, но со временем они накапливались, и одно событие, отличное от того, что происходило у нас, неизбежно порождало череду последующих различий – впрочем, наивно было бы предполагать, что именно наш мир был оригиналом для множества существующих миров, как не стоит подобной чести и ваш. Думается мне, того, что можно назвать оригиналом, в природе не существует и не может существовать, так как все возникшие в перспективе возможности являются равноправными. А что находится здесь?
Франц начал рассказывать о диковинных обычаях магометанского Гюлистана, страны, из которой в Терранову экспортировалось розовое масло.
Незнакомец слушал с удивительным вниманием, какого сильвану еще не приходилось никогда видеть. Время от времени он о чем – то расспрашивал в подробностях, и было понятно, что узнать многие факты напрямую, а не догадываться о них по собственным наблюдениям для него очень интересно.
Через некоторое время он перевернул пластинку и как бы между делом заметил
-Вам лучше вернуться домой до рассвета. А то если утром кто – нибудь придет, то непременно спросит, кто вы. Что предложите сказать в этом случае? Шучу, не буду я ничего говорить, просто уже четыре часа, а вам еще надо вернуться домой, принять надлежащий вид…
-Нет – неожиданно решительно для себя сказал Франц – Успеется, а пока я побуду с вами – часов до шести.
-Как хотите. Ой, как же я не обратил внимания на ваши волосы! Надо сказать, они весьма странного цвета. Что ж, расскажите мне еще о Гюлистане, мой зеленоволосый друг!
Франц остался до шести.
-Подождите, не уходите – сказал незнакомец – Оставьте мне ваш адрес, чтобы я во время следующего посещения Террановы смог зайти к вам.
-Хорошо.
Франц написал адрес своей квартиры на Айронделл – стрит и в сопровождении нового знакомого вышел на улицу.
Ранним утром было достаточно безлюдно, чтобы никто не заметил ни их, ни того, как они оказались за границами видимости.
-До встречи – сказал незнакомец и оставил сильвана на мосту, исчезнув. Воцберг в этот час так же пуст, и никакой ненужный свидетель не заметил их появления из ниоткуда.
Франц окинул взглядом заметенные снегом улицы. Это была встреча из разряда случайных и ненужных встреч, дающих напрасную надежду, но ничего не меняющих в течении жизни. Его уже безразличный взгляд в последний раз скользил по окрестностям. Он запечатлел в памяти - не на будущее, нет, скорее случайно - длинные ряды становящихся ненужными с приходом рассвета фонарей, которые вскоре погаснут, сереющее на востоке небо , и, не разбегаясь, перемахнул через перила, где его уже дожидалась тихая темная вода.
ID:
143869
Рубрика: Проза
дата надходження: 02.09.2009 09:11:51
© дата внесення змiн: 02.09.2009 09:11:51
автор: Хейзел Шейд
Вкажіть причину вашої скарги
|
