|
Я сижу в кафе
на Пятьдесят второй
улице и боюсь,
а разумные упования вон
из подлого десятилетия.
Волны садо- мазо-
кружат над светлыми
и потемневшими странами
увлекая наши жизни.
Незаметный дурман смерти
атакует сентябрьскую ночь.
Аккуратный заучка
эксгумирует агрессию
со времён Лютера поныне, ту
что взбесила культуру—
выяснит, что случилось в Линце*,
чьё немерянное подсознание
сотворило бога-психопата...
Я ,как и вся публика, знаю—
это и школьники зубрят:
те, кому причинили зло,
его возвращают.
Изгнанник Фукидид слышал
всевозможные спичи
демократов,
и иные, диктаторов:
старый хлам, рекомый ими
непафосной могиле;
о том --в его книге:
искоренённое просвещение,
укоренённая боль,
злоупотребления и горе—
это нам предстоит терпеть.
В этот нейтральный эфир
где слепые небоскрёбы
во весь свой рост гласят
силу Коллектива,
все языци тщетно наперегонки
подпускают оправданий,
но кто долго протянет
в эйфорической грёзе?
В общем зеркале видны
лицо империализма
и международная кривда.
Лица вдоль стойки
живы насущным днём;
надо огням гореть,
надо музыке играть;
согласно тайному уговору
решено обставить этот форт
по-домашнему,
чтоб мы не замечали, где мы,
заблудившиеся в глухом лесу,
боящиеся ночи дети,
всегда несчастные и недобрые.
Сверхлетучая воинственная смесь,
что извергают Важные Рты—
концентрат нашей подноготной:
что бешеный Нижинский черкнул
о Дягилеве,
то верно о всяком нормальном сердце;
ибо вирус нашей натуры
жив жаждой обладания
недостижимого-- любви к себе,
а не всеобщей.
Выбираясь из косности
в этическое сегодня,
те, кто с проездными,
твердят утренний обет:
"Я б у д у верен жене,
пуще трудолюбив...",
а закоренелые власти
снова за своё, привычное:
кто их распустит ныне,
кто проймёт глухого,
кто заговорит с немым?
У меня есть только голос
чтоб распутать складчатую ложь,
романтическую ложь в мозгу
нервного человека-с-улицы,
и ложь Авторитета,
чьи здания скребут небо:
здесь нет никакого Государства,
и никто не сам-по-себе;
голод не оставляет выбора
гражданину и силовикам;
взаимная любовь или смерть.
Наш слабый мир в ступоре
стелется под ночь;
да, он окраплён напоказ
повсюду ироническими
выспышками— это Судьи
обмениваются посланиями;
Может и мне, подобно им
склеенному из Эроса и праха,
осаждённому теми же
отрицанием и отчаяньем,
согласно блеснуть огоньком?
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* в Линце прошло детство Гитлера, там же было принято соглашение об аншлюсе Австрии;
** Нижинский упрекнул Дягилева в том, что "он не хочет всеобщей любви, а хочет, чтоб любили только его одного", —прим. перев.
September 1, 1939
I sit in one of the dives
On Fifty-second street
Uncertain and afraid
As the clever hopes expire
Of a low dishonest decade:
Waves of anger and fear
Circulate over the bright
and darkened lands of the earth,
Obsessing our private lives;
The unmentionable odour of death
Offends the September night.
Accurate scholarship can
unearth the whole offence
From Luther until now
That has driven a culture mad,
Find what occurred at Linz,
What huge imago made
A psychopathic god:
I and the public know
What all schoolchildren learn,
Those to whom evil is done
Do evil in return.
Exiled Thucydides knew
All that a speech can say
About Democracy,
And what dictators do,
The elderly rubbish they talk
To an apathetic grave;
Analysed all in his book,
The enlightenment driven away,
The habit-forming pain,
Mismanagement and grief:
We must suffer them all again.
Into this neutral air
Where blind skyscrapers use
Their full height to proclaim
The strength of Collective Man,
Each language pours its vain
Competitive excuse:
But who can live for long
In an euphoric dream;
Out of the mirror they stare,
Imperialism¹s face
And the international wrong.
Faces along the bar
Cling to their average day:
The lights must never go out,
The music must always play,
All the conventions conspire
To make this fort assume
The furniture of home;
Lest we should see where we are,
Lost in a haunted wood,
Children afraid of the night
who have never been happy or good.
The windiest militant trash
Important Persons shout
Is not so crude as our wish:
What mad Nijinsky wrote
About Diaghilev
Is true of the normal heart;
For the error bred in the bone
Of each woman and each man
Craves what it cannot have,
Not universal love
But to be loved alone.
From the conservative dark
Into the ethical life
The dense commuters come,
Repeating their morning vow,
"I will be true to the wife.
I'll concentrate more on my work,"
And helpless governors wake
To resume their compulsory game:
Who can release them now,
Who can reach the deaf,
Who can speak for the dumb?
All I have is a voice
To undo the folded lie,
The romantic lie in the brain
Of the sensual man-in-the-street
And the lie of Authority
Whose buildings grope the sky:
There is no such thing as the State
And no one exists alone;
Hunger allows no choice
To the citizen or the police;
We must love one another or die.
Defenceless under the night
Our world in stupor lies;
Yet, dotted everywhere,
Ironic points of light
Flash out wherever the Just
Exchange their messages;
May I, composed like them
Of Eros and of dust,
Beleaguered by the same
Negation and despair,
Show an affirming flame.
Wystan Hugh Auden
ID:
253128
Рубрика: Поезія, Поетичні переклади
дата надходження: 11.04.2011 19:22:39
© дата внесення змiн: 06.06.2011 10:08:43
автор: Терджиман Кырымлы
Вкажіть причину вашої скарги
|
