*посвящается Кате
Солнца не было тогда три дня,
За те три дня немало приключилось,
Глаза его не знали сна,
Душа его в бессоннице ночной томилась.
И часто-часто поздней ночью,
Когда, шатаясь, шел домой,
Ту ночь глухую пачкал кровью,
Своим разбитым напрочь кулаком.
Одни такси в ночной прохладе
Не спали вместе с ним тогда,
Да лай собак в помойном смраде,
А солнца не было тогда три дня.
Три дня в предчувствии чего-то
Душа его пускалась в пляс,
Ведь ожидала от кого-то
Улыбку в профиль и в анфас.
Не то она играет в карты,
Не то стакан берет рукой,
Не то сидит на грязной лавке,
Качая томно головой.
Но нету сна – и нет веселья,
Об этом он прекрасно знал,
Он ждал, когда распустит перья
Его мечта, что так искал.
Ночами снился белый потолок,
Верней, ему это казалось,
Ведь ночью он уснуть не мог,
Предательски его подушка мялась.
Он так устал от этого всего,
Искал покоя в сладком хмеле,
И каждый осуждал его,
И каждого он был глупее.
И лето было жарким в том году,
И солнце мучило всех нас тогда,
Но было все похоже на грозу
В те странные и долгие три дня.
* * *
Он много думал в те три дня,
Хоть сложно у него то получалось,
Крутились в голове стихи, слова,
Рука за карандаш нередко бралась.
Друзья. У каждого живущего на свете есть друзья
И связано не мало в жизни с ними,
Воспоминания, былые времена, –
Везде они – во всем огромном мире.
И у него, конечно, были дни,
Которые засели в сердце крепко,
Где совсем юные, счастливые они
За дружбу зацепились цепко.
Немало встречено рассветов было,
Немало выпито вина,
Нередко кровь под носом стыла,
Нередко жизнь бывала немила.
Любили их все бабушки двора,
Хоть часто называли сорванцами,
Но то была простая детвора,
Как тысячи других, живущих с нами.
Но годы шли, покой в душе угас,
Раздался в сердце новый грохот,
Как в те три дня, глушил он нас
В преддверии каких-то хлопот.
И девушка была одна,
В нее влюбился всей душою,
Такою юною была тогда она,
Такой красивою казалась под луною.
Так сильно билось его сердце,
Когда ее он взгляд ловил,
Так чувственно скрипела дверца,
Когда к ней в гости скромно заходил.
* * *
Задумчиво глядя в стальное небо,
Прокручивал он в сердце тот мотив,
Что напевал когда-то он нелепо
Сквозь голоса ее речитатив.
Автобус утренний битком набитый
В то утро вез его тогда,
В окно уставившись, в себе закрытый,
Былые вспоминал он времена.
Он видел лица в хаотичных остановках,
С угрюмым выражением на них,
И будто бы случиться должно что-то,
Не зря угрюмость поселилась в них.
“Надолго тучи затянули небо…” –
Подумать не успел, как вдруг
Под вспышку ослепительного света
По крыше он услышал бойкий стук.
Слеза небес скользнула по стеклу,
Затем еще одна и вот
В автобусе поднялся гул,
Расшевелив угрюмый сброд.
Прям перед носом промелькнула,
Перевернула в сердце все,
И снова молния мелькнула,
И снова вспомнил он ее.
Свершилось то, что долго ждали,
Случилась в городе гроза,
И то, что скоро с ним настанет,
Он не забудет никогда.
Ребенком маленьким рыдало в те дни лето,
Кричало на известном языке,
И он рыдал, кричал он против ветра,
Несвязное, обидное судьбе.
Ему она была, как месяц в небе,
Как солнце яркое в прохладе дня,
Как море нежное в бездельном лете,
Хотя как таковой, конечно, не была.
Он помнит, помнит этот вечер,
Его он не забудет никогда,
Когда угасли в сердце его свечи,
Когда она ему бросала в след обидные слова.
И у него остались всего две подруги –
Эта ночь да гитара его,
Тихо дождик ходил в округе,
Тихо песню он пел для нее.
* * *
Он узнал бы ее из тысячи, –
Хоть не любит он эти слова –
“Её образ на сердце высечен”,
Но случилась в те дни беда.
И стальное небо не радует,
Хоть погоду он ту любил,
И никто его уж не обрадует,
И никто его сердцу не мил.
Долго мучился он в истоме,
Долго в сердце тот день вспоминал,
Кулаки разбивал до крови
Да вдоль рельс по ночам гулял.
Долго теплилась в сердце гадюка,
Злая боль да скорбь о любви,
И противно от каждого стука,
Что звучал безрассудно в груди.
Хуже некуда было боле,
Боле некуда боль вмещать,
И решил он тогда на воле
День и ночь лишь пить да гулять.
Эх, душа! Молодая, красивая,
Честность глаз и тоскливость дум,
Пусть, как это вино игристое,
Не достанешься ты никому!
Никому тебя греть не надобно,
Никому ведь ты не нужна,
И игристое стало снадобьем,
И крепленое – сладкий бальзам.
И гулялось, жилось нехитростно,
Рвались струны то в день, то в ночь,
И казалась дорога извилистой,
Что три дня уносила прочь.
И привык он, привык безрадостно
Чувства новые сердцем встречать,
Никогда уж не будет сладостно
Чьё-то сердце в своё впускать.
И друзья, сорванцы из прошлого,
Снова стали ему роднёй,
Много было у них хорошего,
С ними он обретал покой.
Тот покой был в гуляньях праздничных,
В колорите заморских вин,
И буянил он, и проказничал,
Словно в чем-то себя винил.
И друзья помогали радостно,
Продолжая тем самым пир,
В сердце боль его сделалась сладостной,
Понял он, как устроен мир.
Только мир оказался гадостным,
Одиноким, пустым, как он,
Безрассудный, такой же набожный,
В этом мире он стал чужой.
Просыпаясь в постели мятой,
Взглядом сонным сверля потолок,
Он мечтал, что б в холодном стакане
Смог найти для себя глоток.
Та гроза отгремела нынче,
Позабыл он и те три дня,
Но глаза его стали иными
С тех времен уже навсегда.
* * *
Снова едет автобус душный,
В том автобусе он сидит,
У того же окна, как прежде,
И как прежде в него глядит.
И затянуто небо сталью,
И безликий угрюмый сброд,
И прельщает дорога далью,
И душа его вновь поет.
Снова крутится в сердце песня,
Снова рубль зажат в руке,
В его сердце другая невеста
Излучает прекрасный свет.
Да, воды утекло немало,
Стал взрослее, умнее он,
Да и жизнь уж другая стала,
Да и люди другие кругом.
Люди те же – глаза да руки,
И пожатия рук все те ж,
Лишь глаза опьянели со скуки,
Да душа их пустила брешь.
Пьяным голосом кличет кто-то
Под гитару пуститься в ночь,
Он проводит домой кого-то
И от празднества сгинет прочь.
Сорванцы да гуляки былые,
Уж гуляками не назвать,
Видно были часы такие,
Что позволили низко пасть.
Те часы и его коснулись,
Злополучные те три дня,
Но вот чувства опять проснулись,
У него теперь есть Она.
И огонь загорелся снова,
Пусть не щедр, пусть неказист,
Но намного прекрасней былого
И приятней былого на вид.
Он опять понимает светила,
Что-то им говорит о ней,
Она чувства в него вселила,
За что он благодарен ей.
Все деревья спокойны стали,
Кулаки больше их не бьют,
В благодарность они отдали
Самый чистый июньский пух.
Он живет еще там, где прежде,
Любит ветер, дожди и май,
Засыпает теперь в надежде,
Что примерно таким будет рай.
Впрочем, рай и не раем будет,
Лучше в ад – лишь бы только с ней,
Только нет, не настолько он любит,
Чтобы больно там было ей.
Поздним вечером в пухе лета,
Кто хотел бы увидеть их,
Разглядит пусть два силуэта
На аллее отцвёвших лип.
* * *
Солнца не было уже три дня,
Прекрасный вид с балконного окна,
Бокал вина и мягкая софа,
И рядом с ним Она томится ото сна.
Он все сидел, рассказывал ей что-то,
В блаженстве вглядываясь вдаль,
А небо, словно ждя чего-то,
Все озаряло блеском свою сталь.
И он запомнит это небо,
Запомнит, как мягка софа,
Как девушка, его теплом согретая,
Просила об одном – остаться до утра.
25 июля, 2007г.
ID:
43762
Рубрика: Поезія, Вірші, що не увійшли до рубрики
дата надходження: 23.10.2007 17:46:38
© дата внесення змiн: 23.10.2007 17:46:38
автор: DAMIAN
Вкажіть причину вашої скарги
|
