– Как звать тебя? – он спросит, но уже
прекрасно зная, кто: и боль, и нега
соперничают царственно в душе
за право называться – Alter ego.
Сквозит с утра. Возлюбленную Мэри
употребляя, бодрствует акын;
входные и межкомнатные двери
глася о несгибаемости спин
и их необходимости, немало
его страшат, но зная мир-иной,
он сам стоит под лампой вполнакала
к столетию – надломленной спиной.
С утра поддав, поёт про всё на свете,
но думает: «в своём ли я уме?..» –
желанье пробуждается в поэте
писать стихи о призраках во тьме,
о душах, затерявшихся во мраке
земных судеб, о ратях эвридик;
пусть в каждом слове верном – на бумаге –
пространством углубляется тупик.
Вновь с болью бард осваивает душу,
что нынче одинок и однобок.
Несчастьем став, приду я, да разрушу
составленные башенки из строк;
приду, в лице еще одной напасти,
ещё одной – для бедствующих муз.
…но скажет он: «Мне нравится Чиладзе…
верней сказать, мне нравится - мой вкус».
Приду к нему, чтоб лишние терзанья
его прервать, но, что не говори,
не примет бард, как выхода за грань я,
любого комментария внутри.
Поэзия не любит пустословья,
но Вертера, с трагедией в конце…
Зачем к словам подмешиваю кровь я,
иль оторопь пред мухою цеце?..
Певца пьянит цыганским романсеро
дух пролитых на белое чернил.
Будь всё ни так безжизненно и серо,
он столь бы экспрессивно не чудил.
Сквозит с утра. Возлюбленная Мэри
во тьму вплетает ласково рассвет:
входные и межкомнатные двери
ему поаплодируют вослед.
