Мой дедушка собирал анаграммы своего имени
в жестяную банку из-под краски.
Там лежали: Годива Крепков, Веник Подагра,
Карп Виноделы, Довгин Креп.
К старости банка проржавела,
имена перемешались с металлом,
и теперь никто не помнит, как его звали.
В кинотеатре показывают фильм «Будетляне-2: Месть»,
но пленка порвалась на самом интересном месте.
Зрители сидят перед белым экраном
и сами договаривают концовку:
кто-то – хеппи-энд,
кто-то – апокалипсис,
кто-то – рекламу стирального порошка.
В букинистическом магазине продают
томики классиков с пустыми страницами.
Продавец объясняет: «Текст сгорел от стыда,
остались только обложка и запах типографской краски».
Покупатели листают белизну,
ищут между строк
то, чего там никогда не было.
Соль и перец лежат на столе рядом.
Когда-то были Маяковским и Хлебниковым,
спорили о будущем поэзии.
Теперь они просто приправа
к супу, который варится из прошлого.
В подвале многоэтажки
живёт последний футурист.
Он чинит старые телевизоры
и бормочет заумные стихи об антеннах.
Соседи думают, что он сумасшедший.
Он думает, что соседи.
Поэзия теперь –
это то, что остаётся
после выключения микрофона:
шум, помехи, эхо,
которое отражается от пустых стен
и возвращается озвученное
уже другим голосом.
В супермаркете на полке «Молочные продукты»
стоят пакеты с прокисшими метафорами.
Срок годности истёк в прошлом веке,
но их до сих пор покупают пенсионеры:
помнят, как те раньше пахли.
(Сгенерировано claude.ai, отредактировано мной)
