A Funerall Elegye on the Death of Richard Burbage Перевод
A Funeral Elegy on the Death of Richard Burbage Перевод
Погребальная элегия неизвестного автора на смерть Ричарда Бербеджа (ок. 1567-1619), знаменитого английского актера, первого исполнителя главных ролей в шекспировских трагедиях (а также художника). Нашла два варианта текста оригинала и сделала два перевода.
1) Более длинный вариант.
Источник текста оригинала:
Payne Collier J. Memoirs of the principal actors in the plays of Shakespeare. London: Printed for the Shakespeare Society. 1846. P. 52-55.
A Funerall Elegye on the Death of the famous Actor Richard Burbage who died on Saturday in Lent 13 March 1619
Some skilful limner help me! If not so,
Some sad tragedian to express my woe!
Alas! he's gone, that could the best, both limn
And act my grief; and 'tis for only him
That I invoke this strange assistance to it,
And on the point invoke himself to do it;
For none but Tully Tully's praise can tell,
And no man act a grief, or act so well.
He's gone, and with him what a world are dead,
Friends, every one, and what a blank instead!
Take him for all in all, he was a man
Not to be match'd, and no age ever can.
No more young Hamlet, though but scant of breath,
Shall cry "Revenge!" for his dear father's death.
Poor Romeo never more shall tears beget
For Juliet's love and cruel Capulet:
Harry shall not be seen as king or prince,
They died with thee, dear Dick, [and not long since]
Not to revive again. Jeronimo
Shall cease to mourn his son Horatio:
They cannot call thee from thy naked bed
By horrid outcry; and Antonio's dead.
Edward shall lack a representative;
And Crookback, as befits, shall cease to live.
Tyrant Macbeth, with unwash'd, bloody hand,
We vainly now may hope to understand.
Brutus and Marcius henceforth must be dumb,
For ne'er thy like upon the stage shall come,
To charm the faculty of ears and eyes,
Unless we could command the dead to rise.
Vindex is gone, and what a loss was he!
Frankford, Brachiano, and Malevole.
Heart-broke Philaster, and Amintas too,
Are lost for ever; with the red-hair' d Jew,
Which sought the bankrupt merchant's pound of flesh,
By woman-lawyer caught in his own mesh.
What a wide world was in that little space,
Thyself a world the Globe thy fittest place!
Thy stature small, but every thought and mood
Might throughly from thy face be understood;
And his whole action he could change with ease
From ancient Lear to youthful Pericles.
But let me not forget one chiefest part,
Wherein, beyond the rest, he mov'd the heart;
The grieved Moor, made jealous by a slave,
Who sent his wife to fill a timeless grave,
Then slew himself upon the bloody bed.
All these and many more are with him dead.
Hereafter must our Poets cease to write.
Since thou art gone, dear Dick, a tragic night
Will wrap our black-hung stage: he made a Poet,
And those who yet remain full surely know it,
For, having Burbage to give forth each line,
It fill'd their brain with fury more divine.
Oft have I seen him leap into the grave,
Suiting the person, which he seem'd to have,
Of a mad lover, with so true an eye,
That there I would have sworn he meant to die.
Oft have I seen him play this part in jest
So lively that spectators, and the rest
Of his sad crew, whilst he but seem'd to bleed,
Amazed, thought even then he died in deed.
O let not me be check'd, and I shall swear
E'en yet it is a false report I hear,
And think that he, that did so truly feign
Is still but dead in jest, to live again.
But now this part he acts, not plays; 'tis known
Other he play's, but acted hath his own,
England's great Roscius! for what was Roscius
Was unto Rome, that Burbage was to us!
How did his speech become him, and his pace
Suit with his speech, and every action grace
Them both alike, whilst not a word did fall
Without just weight to ballast it withal.
Hadst thou but spoke to Death, and us'd thy power
Of thy enchanting tongue, at that first hour
Of his assault, he had let fall his dart
And been quite charm'd by thy all-charming art.
This Death well knew, and to prevent this wrong
He first made seizure of thy wondrous tongue;
Then on the rest: 'twas easy; by degrees
The slender ivy tops the smallest trees.
Poets, whose glory whilom 'twas to hear
Your lines go well express'd, henceforth forbear,
And write no more; or if you do, let't be
In comic scenes, since tragic parts, you see,
Die all with him: nay, rather sluice your eyes,
And henceforth wrote nought else but tragedies,
Or dirges, or sad elegies, or those
Mournful laments that not accord with prose.
Blur all your leaves with blots, that all you've writ
May be but one sad black; and upon it
Draw marble lines that may outlast the sun
And stand like trophies when the world is done.
Turn all your ink to blood, your pens to spears,
To pierce and wound the hearers ' hearts and ears:
Enrag'd, write stabbing lines, that every word
May be as apt for murder as a sword,
That no man may survive after this fact
Of ruthless Death, either to hear or act.
And you, his sad companions, to whom Lent
Becomes more lenten by this accident,
Henceforth your waving flag no more hang out,
Play now no more at all: when round about
We look and miss the Atlas of your sphere,
What comfort have we, think you, to be there?
And how can you delight in playing, when
Such mourning so affecteth other men?
Or if you will still put't out, let it wear
No more light colours, but Death's livery there.
Hang all your house with black, the ewe it bears,
With icicles of ever-melting tears;
And if you ever chance to play again,
May nought by tragedies afflict your scene!
And now, dear Earth, that must enshrine that dust,
By heaven now committed to thy trust,
Keep it as precious as the richest mine
That lies entomb'd in that rich womb of thine,
That after times may know that much lov'd mould
From other dust, and cherish it as gold:
On it be laid some soft but lasting stone,
With this short epitaph endors'd thereon,
That every eye may read, and reading, weep -
'Tis England's Roscius, Burbage, that I Keep.
Мой перевод:
Погребальная элегия на смерть знаменитого актера Ричарда Бербеджа, умершего в субботу, в Великий пост, 13 марта 1619 года
Умелый живописец, помоги!
Не можешь? Трагик, ты со мной скорби!
Увы, вы бесполезны: нет его,
Чье на холсте и сцене мастерство,
Одно раскрыло бы, как я горюю.
Чтоб он себя почтил, его зову я.
О Туллии - лишь Туллию сказать.
Никто не мог бы горя так сыграть.
Ушел, и что за мир унес с собой!
Был многими - остался лист пустой.
Как не взгляни, во всем был человек,
Не повторит такого новый век.
Не крикнет "Мщенье!" - хоть одышлив он -
Сын Гамлет, чей отец был умерщвлен.
Ромео не заплачет о своей
Джульетте, осудив вражду семей.
Не будет Гарри - принца, короля...
Друг Дик, смерть отняла их, взяв тебя,
Чтоб не вернуть их. Иеронимо
Не горевать о сыне, о Горацио.
На страшный крик не можешь встать ты с ложа,
Антонио теперь скончался тоже.
Уж некому нам Эдварда явить,
И Горбуну - за дело! - уж не жить.
Тиран Макбет с рукой всегда в крови
Таким не будет, чтоб понять смогли.
Должны замолкнуть Брут, Кориолан -
Ведь равного тебе не видеть нам,
Чтоб взор и слух умел так чаровать -
Когда тебя из гроба не призвать.
Нет Виндика, что за утрата - он!
Малеволе, Брачано и Франкфор,
Ушли, Аминта, в горести своей
Филастр ушел, и рыжий тот еврей -
Фунт плоти должника добыл бы он,
Но женщиной-юристом посрамлен.
Был в малом заключен огромный мир -
Недаром "Глобус" миром был твоим!
Хоть ростом мал, ты все сыграть умел -
Лицо все выражало, что хотел.
Ты, превращаясь, чудеса творил:
Был - Лир-старик, стал - юноша Перикл.
Роль лучшая мне помнится одна -
Меня волнует больше всех она.
Несчастный мавр, прислушавшись к рабу,
Убил из ревности свою жену,
Потом от горя и себя убил...
И он, среди других, - уже почил.
Поэтам быть теперь без ремесла.
Ушел ты, добрый Дик - и ночь черна
На сцене нашей. Он творил поэтов:
Те, кто остался, все согласны в этом.
Ведь если Бербедж тексты оживлял,
Поэт с огнем божественным писал.
Я видел, как в могилу прыгал он,
Тогда всецело ролью поглощен
Влюбленного, что разума лишился ...
Поклялся б я: он умереть решился.
Играл он, роль играл, изображал,
Но зал, как и актеры, трепетал.
Когда казалось лишь, что кровь идет,
Все думали, что вправду он умрет.
Признаюсь: я б поклялся и сейчас,
Что весть о смерти обманула нас
И что умевший ловко так играть
Лишь в шутку умер и живет опять.
Увы, не притворяется, а есть.
Но был - собой он, хоть ролей не счесть:
Он был - английский Росций. Не поспоришь:
У Рима Росций был, у нас был Бербедж.
Как точно подбирал он речи тон,
Как каждый жест был слову подчинен!
Уместны были взгляды и движенья,
И речь всегда звучала со значеньем.
Когда б он мог со смертью говорить,
К ней речь волшебную мог обратить,
Она б свое оружье отклонила, -
Твое искусство бы и смерть пленило.
Но знала хитрая, чем ты силен -
И твой язык был ею отсечен
Сперва. Затем - и остальному сдаться ...
Так плющ умеет высоко взбираться.
Поэты, слышать рады были вы,
Как он читал, - вы бросить труд должны.
А если все ж продолжите писать,
Вам лучше лишь комедии слагать,
Затем, что он трагедию унес...
Нет, лучше так: не осушая слез,
Пишите лишь трагедии одни,
Иль гимны - без веселой суетни.
Сажайте больше клякс: пускай листки
Черны пребудут - от большой тоски.
Но строки Солнце пусть переживут,
До окончанья мира пусть их чтут.
Пусть ранят и сражают ваши перья,
Отнюдь сердец и слуха не жалея
Тех, кто стихи услышит; такова
Будь ярость, чтоб мечами стать словам!
Чтоб, увидав на сцене злую смерть,
И сам был должен зритель умереть.
А вы, его товарищи - вам пост
С утратой этой горести принес -
Теперь вам флага уж не подымать,
Придется бросить навсегда играть.
Нет больше Атласа, что шар держал, -
Нельзя, чтоб зритель ваш не заскучал.
Как получать вам радость от игры,
Коль в скорбь все зрители погружены?
Но если все ж поднимете вы флаг,
Не нужно радости в его цветах.
Покройте тканью черной ваш театр,
Пусть в нем всегда сосульки cлез висят.
Коль сцены вы не бросите своей -
Пусть лишь трагедия идет на ней.
Теперь, земля, ты примешь этот прах,
Что был тебе поручен в небесах.
Пусть будет кладом дорогим твоим,
Среди других богатств тобой храним.
Пусть этот прах, от прочих отделив,
Хранят потомки, с золотом сравнив.
Пускай плита не будет тяжела,
Но долго будут пусть видны слова,
Чтоб всякий, кто прочтет их, слезы пролил:
"Английский Росций, Бербедж, здесь - в покое".
Перевод 11 - 13, 15,16.04.2021
Не названный по имени Горбун - по всей видимости, Ричард III. Еврей и женщина-юрист - персонажи "Венецианского купца" Шекспира Шейлок и Порция.
Упоминаемые в тексте роли Бербеджа, кроме ролей в шекспировских пьесах: Иеронимо и Горацио - персонажи "Испанской трагедии" Томаса Кида; Антонио - персонаж пьесы Джона Марстона "Антонио и Меллида"; Эдвард - вероятно, король Эдуард II в исторической трагедии о нем Кристофера Марло, но, может быть, и Эдуард III в пьесе о нем, одним из авторов которой в настоящее время признается Шекспир; Виндек - Гай Юлий Виндекс, римский полководец, но здесь под Виндеком, вероятно, имеется в виду Виндиче из пьесы Томаса Миддлтона "Трагедия мстителя". Брачано - персонаж трагедии "Белый дьявол" Джона Вебстера. Франкфор - персонаж трагедии Томаса Хейвуда "Женщина, убитая добротой". Филастр - персонаж трагедии Бомонта и Флетчера "Филастр, или Любовь истекает кровью". Малеволе - персонаж пьесы Джона Марстона "Недовольный", Аминта - здесь, вероятно, описка.
Росций - знаменитый древнеримский актер (которого Бербедж упоминал со сцены, играя, в частности, Гамлета).
Атлас, что шар держал - намек на эмблему театра "Глобус": Атласа или Геркулеса, держащего земной шар.
2) Более короткий вариант (список ролей героя в нем меньше, есть еще несколько отличий).
Источник:
Antoine Joseph, English Professional Theatre, 1530-1660. P. 181-183.
A Funeral Elegy on the Death of the famous Actor Richard Burbage who died on Saturday in Lent 13 March 1619
Some skileful limner help me; if not so,
Some sad tragedian help t'express my woe.
But O he's gone, that could both best: both limn
And act my grief: and 'tis for only him
That I invoke this strange assistance to it,
And on the point invoke himself to do it;
For none but Tully, Tully's praise can tell,
And as he could, no man could act so well.
This part of sorrow for him no man draw,
So truly to the life, this map of woe,
That grief's true picture, which his loss has bred.
He's gone, and with him what a world are dead.
Which he reviv'd, to be revived so
No more: young Hamlet, old Hieronimo,
Kind Lear, the grieved Moor, and more beside,
That liv'd in him, have now forever died.
Oft have I seen him leap into the grave,
Suiting the person, which he seem'd to have,
Of a sad love, with so true an eye
That there I would have sworn he meant to die.
Oft have I seen him play this part in jest
So lively that spectators, and the rest
Of his sad crew, whilst he but seem'd to bleed,
Amazed, thought even then he died in deed.
O let not me be check'd, and I shall swear
E'en yet it is a false report I hear,
And think that he, that did so truly feign
Is still but dead in jest, to live again.
But now this part he acts, not plays; 'tis known
Other he play'd, but acted hath his own,
England's great Roscius, for what was Roscius
Was unto Rome, that Burbage was to us.
How did his speech become him, and his pace
Suit with his speech, and every action grace
Them both alike, whilst not a word did fall
Without just weight to ballast it withal.
Hadst thou but spoke to death, and us'd thy power
Of thy enchanting tongue, at that first hour
Of his assault, he had let fall his dart
And been quite charm'd by thy all-charming art.
This he well knew, and to prevent this wrong
He therefore first made seizure of his tongue;
Then on the rest, 'twas easy by degrees;
The slender ivy tops the smallest trees.
Poets whose glory whilom 'twas to hear
Your lines so well express'd, henceforth forbear
And write no more; or if you do, let't be
In comic scenes, since tragic parts you see
Die all with him. Nay, rather sluice your eyes
And henceforth wrote nought else but tragedies,
Or dirges, or sad elegies, or those
Mournful laments that not accord with prose.
Blur all your leaves with blots, that all you writ
May be but one sad black, and open it.
Draw marble lines that may outlast the sun
And stand like trophies when the world is done.
Turn all your ink to blood, your pens to spears,
To pierce and wound the hearers ' hearts and ears.
Enrag'd, write stabbing lines, that every word
May be as apt for murther as a sword,
That no man may survive after this fact
Of ruthless death, either to hear or act;
And you his sad companions, to whom Lent,
Becomes more lenten by this accident,
Henceforth your waving flag no more hang out,
Play now no more at all, when round about
We look and miss the Atlas of your sphere.
What comfort have we (think you) to be there.
And how can you delight in playing, when
Such mourning so affecteth other men;
Or if you will still put't out let it wear
No more light colours, but death livery there
Hang all your house with black, the hue it bears,
With icicles of ever-melting tears,
And if you ever chance to play again,
May nought by tragedies afflict your scene.
And thou dear Earth, that must enshrine that dust
By Heaven now committed to thy trust,
Keep it as precious as the richest mine
That lies entomb'd in that rich womb of thine,
That after-times may know that much-lov'd mould
From other dust, and cherish it as gold.
On it be laid some soft but lasting stone,
With this short epitaph endors'd thereon,
That every eye may read, and reading, weep:
'Tis England's Roscius, Burbage, that I Keep'.
Мой перевод:
Погребальная элегия на смерть знаменитого актера Ричарда Бербеджа, умершего в субботу, в Великий пост, 13 марта 1619 года
Умелый живописец, помоги!
Не можешь? Трагик, ты со мной скорби!
Увы, вы бесполезны: нет его,
Чье на холсте и сцене мастерство,
Одно раскрыло бы, как я горюю.
Чтоб он себя почтил, его зову я.
О Туллии - лишь Туллию сказать.
Никто не мог бы так, как он, сыграть.
Лишь он правдиво бы изобразил,
Какую боль утраты нам внушил -
Но роли не написано такой...
Ушел, и что за мир унес с собой!
Их оживлял искусством он своим:
Был молод Гамлет, стар Иероним,
Был Лир, был мавр несчастный - и другие ...
Теперь - мертвы навечно: в нем ведь жили.
Я видел, как в могилу прыгал он,
Тогда всецело ролью поглощен
Бедняги, что возлюбленной лишился ...
Поклялся б я: он умереть решился.
Играл он, роль играл, изображал,
Но зал, как и актеры, трепетал.
Когда казалось лишь, что кровь идет,
Все думали, что вправду он умрет.
Признаюсь: я б поклялся и сейчас,
Что весть о смерти обманула нас
И что умевший ловко так играть
Лишь в шутку умер и живет опять.
Увы, не притворяется, а есть.
Но был - собой он, хоть ролей не счесть:
Он был - английский Росций. Не поспоришь:
У Рима Росций был, у нас был Бербедж.
Как точно подбирал он речи тон,
Как каждый жест был слову подчинен!
Уместны были взгляды и движенья,
И речь всегда звучала со значеньем.
Когда б он мог со смертью говорить,
К ней речь волшебную мог обратить,
Она б свое оружье отклонила, -
Твое искусство бы и смерть пленило.
Но знала хитрая, чем ты силен -
И твой язык был ею отсечен
Сперва. Затем - и остальному сдаться ...
Так плющ умеет высоко взбираться.
Поэты, слышать рады были вы,
Как он читал, - вы бросить труд должны.
А если все ж продолжите писать,
Вам лучше лишь комедии слагать,
Затем, что он трагедию унес...
Нет, лучше так: не осушая слез,
Пишите лишь трагедии одни,
Иль гимны - без веселой суетни.
Сажайте больше клякс: пускай листки
Черны пребудут - от большой тоски.
Но строки Солнце пусть переживут,
До окончанья мира пусть их чтут.
Пусть ранят и сражают ваши перья,
Отнюдь сердец и слуха не жалея
Тех, кто стихи услышит; такова
Будь ярость, чтоб мечами стать словам!
Чтоб, увидав на сцене злую смерть,
И сам был должен зритель умереть.
А вы, его товарищи - вам пост
С утратой этой горести принес -
Теперь вам флага уж не подымать,
Придется бросить навсегда играть.
Нет больше Атласа, что шар держал, -
Нельзя, чтоб зритель ваш не заскучал.
Как получать вам радость от игры,
Коль в скорбь все зрители погружены?
Но если все ж поднимете вы флаг,
Не нужно радости в его цветах.
Покройте тканью черной ваш театр,
Пусть в нем всегда сосульки cлез висят.
Коль сцены вы не бросите своей -
Пусть лишь трагедия идет на ней.
Теперь, земля, ты примешь этот прах,
Что был тебе поручен в небесах.
Пусть будет кладом дорогим твоим,
Среди других богатств тобой храним.
Пусть этот прах, от прочих отделив,
Хранят потомки, с золотом сравнив.
Пускай плита не будет тяжела,
Но долго будут пусть видны слова,
Чтоб всякий, кто прочтет их, слезы пролил:
"Английский Росций, Бербедж, здесь - в покое".
Перевод 15.04.2021.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=965546
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 13.11.2022
автор: Валентина Ржевская