ЖЗЛ

[i]Есть  такая  серия  книг  —  «Жизнь  замечательных  людей»,  «ЖЗЛ».  Это  собрание  жизнеописаний  выдающихся  учёных,  писателей,  государственных  деятелей.  Они  оказались  замечательными,  потому  что  успешно  реализовали  свои  таланты  и  способности.  Но  в  жизни  бывает  и  так,  что  замечательные  люди  —  заметные,  выдающиеся,  одарённые  —  оказываются  пустоцветами,  не  добиваются  ничего,  кроме  саморазрушения[/i].

[b]Таланты  в  землю[/b]

Прародители  человечества  были  созданы  непосредственно  Богом,  по  Его  собственному  образу  и  подобию.  Можно  только  представлять  себе,  каковы  были  Адам  и  Ева,  какими  талантами  наградил  их  Творец.

Печать  греха  навсегда  исказила  и  облик,  и  образ  жизни  человека.  Однако  щедрость  Господа  в  момент  сотворения  мира  была  такова,  что  и  сегодня  мы  рождаемся  с  разнообразными  талантами  и  задатками.

Кто-то  старательно  развивает  свои  способности,  а  кто-то,  как  в  библейской  притче,  зарывает  таланты  в  землю  (Мф.  25,  18),  обменивает  на  сомнительные  удовольствия  и  мимолётные  радости.  Бывает,  что  в  результате  в  землю  зарывают  и  беспечных  прожигателей  талантов.

Расскажу  три  истории  о  людях,  которых  знал.  Каждый  был  по-своему  одарён,  необычен,  чем-то  выделялся  или  хотел  выделяться.  О  таких  говорят:  «Далеко  пойдёт»,  —  или  молча  им  завидуют.  Но  никто  из  них  далеко  не  пошёл;  ни  война,  ни  болезнь,  ни  чужая  воля  —  они  сгубили  себя  сами.

[b]Тарзан[/b]

Был  у  меня  знакомый.  Он  жил  на  днепровском  острове,  работал  дачным  сторожем.  Острова  в  низовьях  Днепра  —  это  настоящие  джунгли,  вроде  Амазонии.  Дачи  тянутся  вдоль  берега  узкой  полоской,  а  потом  на  километры  —  непролазные  топи,  непроходимые  леса  и  камыши,  не  обозначенные  на  картах  озёра  и  речушки.  Это  —  плавни.

Так  вот,  он  был  Тарзаном  плавней,  повелителем  рыб,  птиц,  зверей  и  дачниц.  Он  и  выглядел  как  Тарзан  —  мускулистый,  загорелый,  длинные  спутанные  волосы,  ярко-голубые  глаза.  В  чём  бы  он  ни  вышел  на  берег,  всегда  казалось,  что  на  нём  набедренная  повязка  из  шкуры  леопарда  и  ожерелье  из  зубов  того  же  хищника.  Куда  бы  он  ни  смотрел,  казалось,  что  он  прицеливается.

Иной  дачник  на  своей  даче  —  словно  инопланетянин:  он  спотыкается  обо  все  корни,  его  жалят  все  насекомые  и  кусают  даже  смирные  ежи  и  ужи,  а  его  посевы  и  посадки  не  приносят  плодов.  Одно  слово  —  горожанин,  интеллигент...  С  Тарзаном  эти  номера  у  природы  не  проходили:  он  безраздельно  господствовал  над  нею,  брал  от  неё  всё,  что  ему  было  нужно.  Не  он  приспосабливался  к  природе,  а  природа  услужливо  принимала  необходимую  ему  форму.

Но  наш  Тарзан  дружил  с  алкоголем.  Можно  сказать,  они  были  неразлучны.  Мне  доводилось  пить  с  ним  под  яркими  южными  звёздами;  казалось,  что  водка  делает  Тарзана  просто  всемогущим,  его  глаза  начинали  светиться  в  темноте,  а  волосы  развевались  вокруг  головы,  словно  он  нёсся,  озарённый  лунным  светом,  по  верхушкам  деревьев,  едва  касаясь  ветвей...

Прошло  немного  лет,  и  от  Тарзана  осталась  жалкая  тень.  Он  сжался,  пожух,  потускнел,  глаза  утратили  яростное  голубое  сияние,  черты  лица  сложились  в  маловыразительную  маску,  какую  носят  все  алкоголики.  А  потом  он  умер.

[b]Андрюша[/b]

Именно  так  он  о  себе  говорил  —  в  третьем  лице,  уменьшительно-ласкательно.  Но  в  этой  лингвистической  отстранённости  от  себя  не  было  самоиронии  —  чем  ближе  мы  знакомились,  тем  отчётливее  проступала  его  чрезвычайная  снисходительность  к  своим  слабостям  и  желаниям.  Она  его  в  конце  концов  и  подвела.

Андрюша  из  толпы  выделялся  сразу  же,  в  буквальном  смысле.  Он  пытался  быть  вне  толпы,  но  в  то  же  время  неподалёку  —  так  остро  он  нуждался  в  зрителях  и  слушателях.  Ему  неистово  хотелось  быть  обожаемым,  всегда  находиться  в  фокусе  внимания.  И  Андрюша  привлекал  к  себе  внимание  —  любыми  средствами.  Огромной  коллекцией  сомнительных  анекдотов,  собственными  удачными  и  неудачными  остротами  и  пантомимами,  специфической  лексикой  (феней,  по  большей  части),  нестандартными,  но  тщательно  отрепетированными  жестами  и  движениями,  эпатажными  привычками.  Например,  он  часто  останавливался  в  холле  нашего  корпуса,  где  занимались  студенты-юристы,  и  при  большом  стечении  народа  небрежно  пересчитывал  толстую  пачку  разноцветных  купюр.

Живость  и  гибкость  ума,  цепкая  память  и  мгновенная  реакция  могли  бы  помочь  ему  стать  хорошим  юристом.  Но  Андрюша  преследовал  какие-то  свои  призрачные  цели.  Со  временем  его  остроты  и  сентенции  стали  всё  чаще  повторяться,  приелись  всем,  его  одинокая  антреприза  уже  не  приносила  былого  успеха.  Но  выйти  за  рамки  собственного  образа,  тщательно  созданного  ещё  в  школе,  он  не  хотел.  А  может,  уже  и  не  мог;  ведь  мысль,  словно  лошадь,  навсегда  запоминает  раз  пройденную  дорогу  и  может  быть  выведена  к  новым  горизонтам  только  большим  усилием  воли...

Возможно,  его  стремление  быть  замеченным  объяснялось  маленьким  ростом?  Он  действительно  был  всем  по  плечо,  но  при  этом  выглядел  довольно  экзотично:  очень  смуглый,  лицо  узкое,  с  резкими,  просто  заострёнными  чертами.  Люди  часто  бывают  похожи  на  тех  или  иных  животных  —  его  же  внешность  можно  было  назвать  только  змеиной.  Сходство  дополнялось  стремительными  и  неуловимыми  переходами-перетеканиями  из  одной  точки  пространства  в  другую.

Занятый  выделением  из  толпы,  Андрей  учился  плохо.  Уже  к  третьему  курсу  его  отрыв  от  учёбы  превратился  в  пропасть  —  и  он  стал  теряться  среди  людей,  постоянно  погружённых  в  новые  факты  и  закономерности.  Он  тут  же  утратил  интерес  к  университету  как  таковому,  потому  что  университет  перестал  быть  сценой,  на  которой  Андрюша  мог  кого-то  поразить.  Он  стал  искать  себе  новых  почитателей.

Его  новая  компания  не  могла  быть  никак  охарактеризована.  В  высшей  степени  ничем  не  примечательные  ребята,  с  невыразительной  внешностью,  сливающиеся  со  стеной.  Смотреть  на  них  прямо  было  невозможно  —  они  постоянно  оказывались  на  самом  краю  поля  зрения,  оставляя  самое  смутное  впечатление.  Когда  мы  встречали  Андрюшу,  они  безмолвно  присутствовали,  словно  некий  фон,  нечёткие  и  размытые,  как  бы  отделённые  от  нас  полупрозрачным  занавесом.

Потом  я  узнал,  что  эти  ребята  —  наркоманы.  Андрюша  тоже  стал  употреблять  эту  дрянь.  Наркотики  —  это  совсем  другая  жизнь,  со  своей  культурой,  поэтому  его  речи  стали  для  нас  совершенно  непонятны,  кроме  тех  случаев,  когда  в  его  несчастной  голове  вдруг  начинала  вертеться  заезженная  пластинка  намертво  заученных  острот  и  анекдотов...

Кончилось  это  как  в  трагическом  кино  —  Андрюша  погиб,  бросившись  под  колёса  поезда.

[b]Букинист[/b]

Он  был  самым  высоким  в  нашем  классе,  да  и  в  школе,  наверное.  Весёлый,  добрый  мальчик,  очень  любознательный,  он  странным  образом  сочетал  страстную  любовь  к  чтению  с  довольно-таки  посредственной  учёбой.  А  книги  он  читал  запоем:  Верн,  Дюма,  Скотт  —  вот  его  любимые  авторы,  ему  нравились  приключения  и  романтика.

Эти  книги,  как  и  вообще  хорошие  книги  в  советское  время,  были  дефицитом.  Раздобыть  их  можно  было  у  знакомых,  в  библиотеках  или  в  магазинах  «Букинист».

Он  выбрал  «Букинист»  —  потому  что  ни  у  знакомых,  ни  в  библиотеках  не  было  таких  сокровищ.  Но  книги  —  хорошие,  отличные  книги  —  были  весьма  недешёвыми,  25–50  рублей,  по  тем  временам  целое  состояние.

Откуда  в  самом  начале  80-х  школьнику  взять  денег?  У  родителей,  например;  однако  его  родители  давным-давно  развелись,  а  мать  не  могла  себе  позволить  такие  траты.  —  Накопить.  —  Но  какое  тут  надо  нечеловеческое  терпение,  ведь  уже  они  стоят  там,  за  стеклом,  толстенные  тома,  с  золотыми  и  серебряными  буквами  на  корешках!  —  Заработать.  —  Пожалуй,  да;  в  нашем  городе  тогда  ещё  работали  заводы,  и  нас,  мальчишек,  даже  брали  туда,  правда,  в  качестве  «помощи  нашим  шефам».  Как  сейчас  помню,  по  восемь  часов  мы  собирали  части  карданных  валов  для  грузовиков,  а  всё  это  время  за  спиной  оглушительно  ахал  гигантский  пресс  с  поэтическим  названием  «Аида».  Дня  через  три  вырабатывался  автоматизм,  через  неделю  заживали  порезы  и  царапины,  однообразная  работа  и  ровный  оглушающий  шум  гипнотизировали,  и  ты  работал,  как  в  полусне,  как  робот,  бездумно  и  бессмысленно.  Через  месяц  не  хотелось  уже  ни  читать,  ни  думать...

Таким  образом,  ситуация  была  очень  сложной  для  человека  пятнадцати  лет.  И  он  с  ней  не  справился  —  начал  красть  книги  в  «Букинисте».  Не  помешал  даже  его  рост;  таким  он  оказался  ловким  специалистом,  что  скоро  стал  обладателем  роскошной,  просто  волшебной  библиотеки...

Наши  проступки  остаются  с  нами.  Они  уязвляют  нашу  совесть,  заставляя  раскаяться,  а  если  очищающее  раскаяние  не  приходит,  они  начинают  разрастаться,  как  лишай,  как  плесень,  как  проказа.  Очевидно,  с  ним  случилось  последнее;  не  уберегли  его  от  разрушающей  изнутри  напасти  ни  Айвенго,  ни  лорд  Гленарван,  ни  Д’Артаньян.  Последний  раз,  когда  мы  встретились,  много  лет  назад,  он  изо  всех  сил  пытался  поскорее  уйти  в  армию,  чтобы  не  попасть  под  следствие  по  делу  о  хищениях  в  кафе,  где  он  работал  поваром.  Больше  я  его  не  видел.

[b]Эпилог[/b]

Если  рассматривать  свою  жизнь,  здоровье  и  способности  как  нечто  целиком  и  полностью  нам  принадлежащее,  то  легко  можно  увериться  в  своём  праве  ими  распорядиться  по  своему  усмотрению.  Усмотрение  моих  знакомых,  как  оно  их  ни  радовало,  не  принесло  доброго  плода.  Всё  с  ними  вышло  как  в  притче  о  талантах:  если  человек  имел  что-то  и  не  употребил  на  благое  дело,  то  не  только  ничего  не  приобрёл,  но  и  своё  потерял:  [i]всякому  имеющему  дастся  и  приумножится,  а  у  неимеющего  отнимется  и  то,  что  имеет[/i]  (Мф.  25,  29).

Можно  сколько  угодно  бороться  с  алкоголизмом,  наркоманией  и  прочими  пагубными  пристрастиями,  а  результата  не  будет.  Можно  призывать  людей  к  честности,  справедливости,  доброте,  впустую  сотрясая  воздух.  Можно  страшными  словами  клеймить  все  болезни  века  и  даже  бросать  поражённых  ими  в  тюрьмы,  концлагеря  и  лечебницы,  пока  не  опустеют  города  и  сёла.  Тщета  этих  усилий  может  быть  объяснена  лишь  тем,  что  усилия  эти  основаны  на  ложном  представлении  о  мироздании.  Отнимая  у  наркомана  шприц,  у  алкоголика  бутылку  —  что  им  предлагают  взамен?  Ничего,  кроме  неотвратимой,  только  более  поздней  смерти.  Но  ведь  ничто  так  не  толкает  обратно  к  дурману,  как  отсутствие  смысла.  Так,  может,  нужно  наконец  дать  людям  смысл?  Может  быть,  люди,  с  детства  узнавшие  иное  мироздание  —  мироздание,  в  котором  есть  Любовь,  —  найдут  в  нём  своё  место?

Не  знаю,  как  сложилась  бы  жизнь  Тарзана,  Андрюши  или  Букиниста,  если  бы  они  были  верующими,  церковными  людьми.  Но  верю  я  вот  во  что  —  их  жизнь  сложилась  бы  по-другому,  иначе,  лучше:  [i]Бог  идеже  хощет,  побеждается  естества  чин:  творит  бо,  елика  хощет[/i]  (Великий  канон  Андрея  Критского,  песнь  4).  А  ещё  очень  хочется  верить,  что  я  ничем  не  мог  им  помочь...

2012  г.
Опубликовано:  журнал  "Отрок.UA"

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=507009
Рубрика: Лирика
дата надходження 24.06.2014
автор: Максим Тарасівський