Лиза Муромская

От субботы до субботы. Не надо бояться Вирджинии Вульф

Лодка  скользила  по  маслянистой  воде  залива,  разрезая  мелкие,  как  оборки  на  юбке,  волны  с  тихим  шелестом.  Лис  налегала  на  вёсла.  Мерный  скрип  уключин  задавал  ритм,  успокаивающий  и  гипнотический,  как  метроном.  Суббота  сидела  на  корме,  крепко  сжимая  румпель,  и  выглядела  свежекоронованной  туземной  принцессой,  или,  по  меньшей  мере,  рестораторкой,  получивший  звезду  Мишлен.  Дженни,  перевесившись  через  борт,  лениво  болтала  рукой  в  прохладной  воде,  выкручивая  кисть  туда-сюда  по  причудливому  зигзагу  —  СДВГшный  способ  справляться  с  миром  и  фокусироваться  на  чём-то  одном.

После  обеда,  достойного  олимпийских  богинь,  в  телах  закручивалась  воздушными  облаками  сладкая  вата.

—  Это  было...  трансцендентно,  —  промурлыкала  Дженни.  —  Твоё  рагу,  Суббота...  по  рецепту  нянюшки  Ягг...  Ты  сотворила  тот  самый  «момент  бытия».  Пока  мы  ели,  хаос  отступил.  Разрозненные  фрагменты  соединились.

—  Скажешь  тоже,  —  зарделась  брюнетка.  Впрочем,  кончик  её  носа,  казалось,  пронзит  небесный  свод  и  проникнет  в  унылые  кабинеты  чистилища,  где  многочисленные  клерки  с  весами  филигранно  щёлкали  чужие  проступки  и  добродетели,  как  семечки.  —  Просто  щепотка  магии  и  правильный  маринад.

—  Нет,  правда,  —  подхватила  Лис,  делая  мощный  гребок.  —  В  отличие  от  комнаты  Джейкоба,  где  вещи  разбросаны  осколками  чужих  жизней...  где  вечно  сквозит  одиночеством,  наш  обед  был  ядром,  не  распадающимся  на  атомы.

Её  материализовавшееся  альтер  эго  сияло  ярче  всех  маяков  вместе  взятых.  Женщина  поправила  шерстяной  жилет,  готовая  лопнуть  от  гордости,  как  переспелый  инжир.

—  Я  же  говорила!  Праздник  —  клей  для  реальности.  Греби,  именинница,  греби!  Маяк  ждёт.

Лис  кивнула  и  потянула  на  себя  вёсла.

«Мне  сорок,  —  думала  она,  глядя  на  ритмично  взлетающие  капли  сопротивляющейся  воды.  —  Середина  пути,  как  у  Данте.  Суббота  устроила  пир,  Дженни  начертила  прямую...  и  я  в  восторге...  но  почему  так  пусто  внутри?  Словно  сердцевину  вычерпали  ложкой  для  мороженого».

Вёсла  входили  в  воду:  раз-два.

«Чувствую  себя  самозванкой  на  собственном  празднике.  Ущербной.  Недостаточной.  Это  ощущение...  как  паралич.  Дублинский  паралич  души,  когда  ты  смотришь  в  окно  на  падающий  снег  и  понимаешь,  что  ты  не  Майкл  Фьюри,  умерший  от  любви,  ты  даже  не  Габриэль  Конрой...  ты  просто  тень  на  заснеженной  мостовой.  Статистка.  Ничтожество».

Раз-два.  Лодка  качнулась.

«Где  мой  Улисс?  Я  же  хотела  написать  его...  когда-то  давно.  Хотела  создать  свой  город,  свой  день,  вмещающий  вечность,  поток  сознания,  путешествие,  разделившее  литературу  на  до  и  после.  Хотела  выковать  в  кузнице  души  несотворённую  совесть  моего  рода...  А  что  в  итоге?  Я  гребу  в  чужом...  блестящем,  надобно  сказать,  романе.  Мой  Блум  так  и  не  вышел  из  дома.  Мой  Стивен  Дедал  так  и  остался  учителем  в  школе,  погрязшим  в  мелких  обидах.  Я  ничего  не  создала.  Ни  бестселлера,  ни  манифеста,  ни  даже  сносного  рассказа...  Нарциссическая  дыра  размером  с  Марианскую  впадину.  Я  такая  обыкновенная!  Так  страшусь  быть  заурядной,  что  тревога  парализует  любую  попытку  творчества.  Я  —  нереализованный  черновик.  Эпифания  не  наступает.  Я  старею.  Кожа  теряет  упругость,  а  текст  —  смысл.  Я  коплю  годы,  ничего  больше.  Ни  строчки,  ни  звука.  Никто.  Пустое  место».

—  Эй,  полегче!  —  воскликнула  Суббота.  —  Ты  сейчас  сломаешь  вёсла,  Лис!  Мы  не  на  галерах!

Лис  моргнула,  выныривая  из  омута  самобичевания.

—  Прости,  —  выдохнула  она,  ослабляя  хватку.  —  Просто...  течение  сильное.

—  У  тебя  в  голове...  —  пробормотала  Дженни.

...Вёсла  выскользнули  из  рук,  последнее,  что  Лис  услышала,  был  скрип  уключин,  который  внезапно  затих...  словно  киноплёнка  оборвалась.  Плотная  тьма  обволокла  её.  Женщина  открыла  глаза.

Вместо  аквамаринового  залива  над  ней  нависал  украшенный  лепниной  потолок.  Гипсовые  херувимы  с  покрытыми  то  ли  плесенью,  то  ли  мхом  крыльями  буравили  её  пристальными  взорами.  Она  лежала  на  широкой  кровати  под  балдахином  из  тёмно-зелёного  бархата.  В  комнате  полутеней  и  полувздохов.  Проникающий  через  высокие  готические  окна  с  цветными  витражами  свет  казался...  замшевым,  подтверждая,  не  освещая,  незримую  текучую  сырость  эпохи.  Каждый  предмет  источал  укоризну:  массивный  дубовый  шкаф,  полный  твидовых  костюмов;  тяжёлый,  с  инкрустацией,  письменный  стол,  на  котором  стопкой  лежали  нетронутые  парламентские  законопроекты,  перевязанные  красной  лентой;  и  главное  —  огромное,  в  полный  рост,  зеркало  в  резной  раме.  Тяжёлые  шёлковые  портьеры,  затканные  лилиями,  впитывали  и  удерживали  дневной  свет.

Лис  медленно  поднялась.  Голова  была  свинцовой,  как  гора  философских  камней.  Руки...  крупными,  мускулистыми,  с  чётко  очерченными  венами,  а  ноги  в  шёлковом  белье  —  непривычно  крепкими  и  длинными.  Её  накрыло  шокирующее,  но  неоспоримое  осознание:  она  проснулась...  мужчиной.

Она  подошла  к  зеркалу.  На  неё  смотрел  лорд  Лис,  высокий,  статный,  с  густыми  светло-русыми,  слегка  посеребрёнными  сединой  волосами,  резко  очерченными  скулами,  раскосыми  глазами  цвета  зелёного  чая  и  взглядом,  в  котором  читались  привилегии  и  вселенская  усталость.

«Я  была  сорокалетней  женщиной...  с  чёрной  дырой  внутри.  А  стала…  мужчиной.  Но  дыра  никуда  не  делась»,  —  её  женская  сущность  была  заключена,  запечатана,  заточена  в  новом  теле.  Она  ощущала,  как  костюм  из  чужой  плоти  сковывает  движения,  требуя  соответствия  чужому...  долгу.

Лис  оделась  и  вышла  из  спальни.  Поместье  было  грандиозным  лабиринтом  ускользающих  во  мрак  галерей  и  коридоров.  Оно  не  просто  стояло  —  поглощало,  распространялось,  расширялось.

По  главной  лестнице,  затянутой  толстым  ковром  с  персидским  узором,  спускалась  Дженни.  На  ней  была  белая,  свободная  рубашка  с  мужским  воротником  и  широкие,  элегантные  брюки-кюлоты.  На  голове  —  лихо  заломленная  фетровая  шляпа.  Она  легко  скользила  по  ступеням,  как  вырвавшийся  из  клетки  скворец,  игнорируя  викторианские  условности.

—  Сэр  Лис!  Вы  ещё  не  закончили  письмо?  —  её  голос  звучал  насмешливо.  —  Вам  же  нужно  спасти  бюджет  Ирландии!..  И  дописать  новую  главу  любовного  романа...  читательцы  ждут!  Изнывают  от  нетерпения!..

Свободная  художница  воплощала  всё  то,  чего  Лис,  даже  проснувшись  мужчиной,  боялась  и  жаждала.  Сэр  Лис,  скованный  цепью-ролью  —  политика,  писателя,  представителя  сильного  /в  кавычках/  пола,  ощущал  себя  узником  долга  и  тяжеловесных  обязательств,  она  же  вольна  была  носить  мужские  брюки,  делать  выбор  в  пользу  протеста  /но  какой  ценой!  Феминизм  не  сразу  строился/.  Дженни  рисовала  наброски,  писала  эскизы  просто  потому  что  ей  хотелось,  из  любви  к  процессу,  нужды  доказывать  собственную  гениальность  у  неё  не  было.

В  холле,  у  огромного  камина  без  единого  намёка  на  пламя,  сидел...  Суббота,  закутанный  в  клетчатый  плед.  Его  длинные,  стянутые  в  аккуратный  пучок,  когда-то  тёмные  волосы  поседели  и  стали  платиновыми,  лицо  с  поразительно  правильными  чертами,  точёными  скулами  и  выразительными  тонкими  губами  оставалось  гладким  и  чистым,  а  в  лазоревых  глазах  то  и  дело  скакали  искорки  острой  критики,  цинизма  и  ненасытных  возражений.  Одет  он  был  с  иголочки,  воротник-стойка  сверкал  белизной,  а  стальное  пенсне  лукаво  поблёскивало  в  полумраке.

—  Сэр  Лис,  надеюсь,  вы  не  собираетесь  в  парламент  в  таком  виде?  Выглядите,  как  ночной  кошмар...  полагаю,  вы  вряд  ли  писали  всю  ночь,  скорее,  искали  истину.  В  вине.

—  Я...  —  робко  начала  Лис.

—  Труд,  Лис,  труд!  —  критик  постучал  тростью.  —  Вы  должны  решить,  кто  вы:  государственный  деятель,  который  спасёт  империю,  или  писатель,  автор  величайшей  поэмы  всех  времён,  способный  стереть  Шекспира  в  порошок...  Вы  написали  всего  две  строчки  в  этом  году!  У  вас  паралич  воли...  вы  больны.  Метафорически,  друг  мой.  А  ваше  предложение  о  развитии  портов...  оно  же  не  выдерживает  никакой  критики!  Даже  последний  уборщик  Дублина  заслуживает  лучшей  бумаги,  чтобы  подтереться!..  Вы  должны  быть  гением,  иначе  вы  —  ничтожество!

Лорд  Лис  почувствовал,  как  его  строгий,  сшитый  по  последней  моде,  твидовый  костюм  превращается  в  похоронный  саван  для  изрезанной  в  клочья  самооценки:  «Опять!  Опять  я  должна  доказывать  свою  значимость!  Никакого  здесь  и  сейчас,  только  долги  и  критика...»

Она  подумала,  что  если  не  предпримет  что-то  прямо  сию  секунду,  то  паралич  воли  навсегда  прикуёт  её  к  дубовому  столу,  а  жизнь,  в  чужом  теле,  станет  ещё  одним...  черновиком.

Лорд  Лис  поплёлся  в  кабинет.  На  столе  лежали  нетронутые  парламентские  законопроекты.

«Ничтожество.  Я  не  стою  лоскутка  твидовой  ткани  на  этом  костюме.  Я  не  стою  огарка  свечи»,  —  лорд  тщетно  пытался  выдавить  из  себя  хотя  бы  строчку.

Рядом,  у  мольберта,  стояла  Дженни.  Она  рисовала  его  углём,  быстро  и  зло,  на  куске  грубой  обёрточной  бумаги.  Она  изображала  Лис  не  героем  —  карикатурным  истуканом,  используя  угловатые  линии,  намеренно  ломая  композицию.

—  Ты  не  гений,  Лис,  —  произнесла  Дженни,  не  отрываясь  от  мольберта.  —  Нет  в  тебе  ничего  выдающегося...  ты  страшишься  быть  обыкновенной,  но  лучшее  из  возможного  —  выбирать  жизнь,  будучи  заурядной.

Лорд  Лис  вздрогнул.  В  этот  момент  в  кабинет  вошёл  Суббота,  оракул  с  приговором  наперевес.

—  Вы  тут!  —  воскликнул  критик,  с  презрением  глядя  на  набросок.  —  Посредственность!  Лорд  Лис,  вы  никто!

Впервые  Лис  не  стала  защищаться  или  апеллировать  к  логике.

—  Да!  Всё  так  и  есть!  Я  не  стану  спасать  империю,  я  не  напишу  великую  поэму!  Я  —  обыкновенная,  и  я  имею  на  это  право.  Моя  жизнь  не  обязана  быть  шедевром...  это  уникальный  узор  переживаний,  не  более.

На  надменном  лице  Субботы  промелькнула  задорная  улыбка.  Он  снял  пенсне.

—  Так  докажите  свою  ординарность  делом.  Сделайте  нечто,  что  не  имеет  исторического  значения,  но  исключительно  важно  для  одного  человека.

Критик  подошёл  к  столу,  отодвинул  стопку  бумаг  и  вытащил  из  кармана  конверт.

—  Давеча  я  получил  письмо  от  одной  уборщицы  из  Дублина.  Она  жалуется  на  отсутствие  общественных  туалетов.  Лорды  и  пэры  не  утруждают  себя  размышлениями  о  насущном...  это  же  не  эпичная  битва  за  галактику.  Сэр  Лис,  разработайте  проект  женских  общественных  туалетов.  Для  уборщиц.  Для  прислуги.  Для  каждой.

Лорд  Лис  взял  протянутый  конверт  и  внимательно  прочёл  письмо.  Сел  за  стол  и  с  неожиданным  рвением  начал  чертить  план,  проектировать,  сосредоточившись  на  канализации,  вентиляции,  удобстве  и  практичности.  На  этот  раз  всё  давалось  ему  с  оглушительной  лёгкостью.  Наконец  он  поднял  голову.  Чувство  гнетущего  паралича  исчезло.  Испарилось.  Выварилось.

...Твидовый  костюм,  гипсовые  херувимы,  пенсне,  мольберт,  поместье  —  всё  вокруг  завибрировало,  расшаталось  и  потекло.

Лис  открыла  глаза.  Солёный  ветер  настойчиво  дул  в  лицо.  Она  сидела  в  лодке,  а  её  руки  крепко  сжимали  вёсла.  Суббота  в  шерстяном  жилете  и  с  идеальной  причёской  сияла  у  румпеля.  Дженни  смеялась,  набирая  воду  в  ладони  и  разбрызгивая  вокруг.  Прямо  перед  ними  высился  маяк.

—  Очнулась,  именинница?

...Ночь  над  заливом  взорвалась  багровыми,  золотыми,  изумрудными,  лавандовыми  хризантемами  фейерверков.  Лис  смотрела  на  мимолётные,  недолговечные,  но  ослепительно  красивые  узоры.  Она  повернулась  к  подругам:

—  Я...  так  люблю  вас.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1053300
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 14.12.2025

От субботы до субботы. На маяк или окно в себя

Лис  кипела.  Внутренний  пар,  невидимый  и  неслышимый  для  внешнего  мира,  поднимался  со  дна  с  неумолимостью  кипящего  чайника,  чей  свисток  вот-вот  должен  был  взорвать  тишину  субботнего  утра.

«Ещё  семь  недель.  От  выходного  до  выходного,  —  мысль  пульсировала  незаживающей  раной.  —  И  снова...  субботний  вечер,  когда  план  на  жизнь,  на  неделю,  на  завтра  сваливается  снегом  на  голову,  как  приговор.  Затыкаю  дыры!  Затычка...  зачем  я  учила  математику  в  университете?..  Чтобы  быть  временным  решением  в  бессистемном  хаосе?»

Остывший  кофе  с  молоком,  гренки  и  сливочный  сыр  с  форелью  казались  неуместной  роскошью  в  контексте  тоскливого  рассвета,  предпоследнего  в  отпуске.

«С  понедельника  бесконечные  бестолковые  указания.  Противоречивые.  От  забора  и  до  обеда.  А  что  потом?  Новые  пятна  на  одежде,  не  отстирывающиеся...  клеймом  бессилия  перед  безжалостной  системой».

Вода.  Прохладная  вода  должна  была  смыть  эту  липкую  грязь  раздражения,  но  даже  часовое  плавание  принесло  новую  порцию  первосортной  ярости.  Бассейн  был  оккупирован.  Суббота,  первый  мороз,  снег  —  люди,  как  мальки,  заполонили  спасительную  синь.

«Как  на  маяк,  —  Лис  усмехнулась.  —  Ты  должна  идти,  стремиться,  а  вокруг  суета...  и  люди.  Необходимость...  постоянно  двигаться  сквозь  других,  ощущать  их,  не  себя».

Она  вышла,  накинула  пальто,  небрежно  повязала  шарф  и  пошла  по  улице.  Мокрые  пряди,  торчащие  из-под  шапки,  стыли  на  ветру.  Посмотреть  бы  в  другое  окно,  нырнуть  в  иной  пейзаж!..  Женщина  закрыла  глаза.  Нащупала  тяжёлую,  шершавую  занавеску.  Резко  дёрнула  влево.  Шаг...  и  она  оказалась  на  острове  Скай  в  1935  году.

Яркий  солнечный  свет  заставил  Лис  прищуриться.  Она  стояла  на  мощёной  дорожке,  ведущей  к  летнему  домику,  прижавшемуся  к  скалистому  шотландскому  берегу.  Он  казался  одновременно  добротным  и  потрёпанным:  его  же  постоянно  обдувал  солёный  ветер  и  поливали  частые  дожди,  но  он  противостоял  им  десятилетиями...  хрупким  символом  неизменности.  Панорамные  окна  отражали  аквамариновое  небо,  усыпанное  перистыми  облаками.  Погода  стояла  тёплая.  Начало  сентября  —  время,  когда  солнце  ещё  сияет  обманчивой  улыбкой  во  весь  рот,  но  в  воздухе  ощущается  леденящая  свежесть  грядущей  скорби.

Вдали,  почти  на  горизонте,  на  краю  залива  Лис  заприметила  маяк  —  тонкий,  белоснежный  столб,  спасительный  ориентир  и  недостижимую  цель.

На  женщине,  по  моде  тридцатых,  было  надето  длинное  шерстяное  платье  из  мягкого  кремового  трикотажа,  с  высоким  воротником-стойкой  и  длинными  узкими  рукавами.  Талию  подчёркивал  тонкий  кожаный  ремень.  Поверх  —  строгий  твидовый  жакет  в  клетку,  с  широкими  лацканами.  На  ногах  —  туфли  «Мэри  Джейн»  на  невысоком  каблуке.  Внезапно  к  Лис  пришло  несколько  пугающее  осознание:  сегодня  её  день  рождения.  Часы,  минуты,  секунды  вращались  вокруг  неё.  Она  неожиданно  стала  центром,  осью,  вокруг  которой  должны  разворачиваться  события.

Она  вошла  в  дом.  Внутри  царила  неразбериха  подготовки  к  торжеству.  По  коридорам  сновали  тени  —  не  персонажи,  отголоски,  декорации.  Мужчина  с  размытым  лицом  что-то  бормотал  о  погоде  и  алфавите.  Женщина  в  длинном  переднике  увлечённо  расставляла  цветы.  В  холле  ссорились  дети.  Кто-то  чистил  столовое  серебро,  кто-то  раскладывал  салфетки,  кто-то  поддерживал...  канву  сюжета,  обеспечивая,  чтобы  история  не  разваливалась  на  ходу.

Лис,  ступая  по  краю  потока  сознания,  вошла  в  просторную  гостиную  с  огромным  окном.  В  углу,  перед  мольбертом,  стояла  Дженни,  одетая  как  истинная  художница  эпохи:  свободная  юбка-миди  из  плотного  материала  песочного  цвета,  белая  блуза  с  объёмными  рукавами  и  жилет  из  тёмно-зелёного  вельвета.  Её  нынче  совсем  короткие  розовые  кудряшки  непослушно  торчали,  а  длинные  серьги  с  тихим  звоном  покачивались.  Молодая  женщина  смотрела  на  мольберт,  на  котором  был  изображен  незаконченный  портрет.

—  Мне  это  снится?  —  прошептала  Лис.

—  Уже  нет,  —  ответила  Дженни,  не  отрываясь  от  картины.

«Ты  выбрала  вымысел,  я  —  истину.  Как  бы  не  так,  Лис!  —  её  внутренний  голос  забился  пойманной  птицей.  —  Я  здесь,  у  холста...  да  я  не  в  состоянии  даже  прямую  ровно  нарисовать!  Лишённая  воли  Стриндбергом,  теперь  придётся,  похоже,  замарать  кисти.  Я  смотрю  на  бесполый  силуэт  на  холсте,  но  вижу...  беспорядочную...  себя...  сплошные  загадки,  медузы-лентяи.  Социальная  педагогика  —  белое  пятно  на  карте.  В  каждом  дне  хохочет  Улисс  наизнанку.  Но  вместо  эпического  путешествия,  сиди  и  слушай.  Конфликты,  ссоры,  крики.  По  восьмёрке  до  бесконечности.  Всякий  раз  от  меня  требуется  творить  из  грязи  голема  сплошной  гармонии,  но  нет  же!  Глупо  пытаться  собрать  всех  за  обеденным  столом.  Мой  персональный  враг  смысла?  Иллюзия  достижения  результата.  Как  же  я  устала...  от  бесконечных  разговоров,  от  человеческих  взаимодействий.  От  необходимости  постоянно  дарить  утешение,  когда  у  меня  самой  нет  никакого  маяка.  И  вот  я  здесь,  в  этом  мелодраматическом  аду,  где  меня  заставляют  рисовать!  Да  к  чёрту  художественную  миссию!  К  дьяволу  вечное  искупление...»

—  Я  не  понимаю,  —  произнесла  Дженни  вслух,  указывая  на  холст.  —  Я  не  умею  рисовать.  Межпространство  решило  сделать  из  меня  художницу,  не  способную  завершить  полотно.  Ирония?..

—  Сегодня  мой  день  рождения,  Джен,  —  ответила  Лис.  —  Ты  не  рада?

—  Отнюдь.  Но  я  растеряна...  что  нам  делать?

Воздух  в  комнате  сгустился,  наполняясь  электричеством.  Краски  на  незавершённом  портрете  запульсировали.  Границы  силуэта  на  холсте  дрогнули  и...  выскользнули  из  рамы.  На  мозаичном  полу  появилась...  Суббота.  Вполне  материальная,  хотя  её  лицо  с  высокими  скулами  и  поразительными  серо-лазоревыми  монгольскими  глазами  дышало  инопланетными  духами  и  туманами.  Одета  женщина  была  элегантно,  но  практично:  длинная,  складчатая  юбка-миди  из  плотной  серой  шерсти,  белый  шелковый  гольф  и  короткий  шерстяной  жилет  в  тонкую  полоску.  Шею  украшало  причудливое  серебристое  ожерелье.

Дженни  невольно  отшатнулась,  прижав  руку  к  груди.

«Славно!  Плотность.  Материя.  Видимость!  —  подумала  Суббота.  —  Я  —  факт,  способный  удержать  момент...  Склеить  разбитое.  Кинцуги...  Хаос?  Нет-нет,  милая  Лис,  не  сегодня.  Мой  обед  просто  обязан  быть  идеальным.  Сила  мгновения  —  единственное  оружие  против  пожирающей  тьмы  между  битвами  и  отключением  света.  Вода  в  бассейне,  бестолковые  указания,  недовольство  подопечных...  сложных  подростков,  интриги  социальных  работников  —  разрозненные  бусины.  Собрать,  нанизать  на  прочную  леску  в  единое  целое.  Всех  собрать  за  одним  столом...  Зафиксировать.  Удержать.  Не  дать  им...  не  дать  миру  распасться.  Лис  всё  ещё  в  поисках  финала,  жаждет  поставить  точку...  но  это  не  цель,  не  смысл.  Здесь  и  сейчас  петля  за  петлёй  вязать  уют...  сегодня  день  рождения...»

Суббота  широко  улыбнулась.

—  Разумеется,  ты  растеряна,  Дженни.  Выдернули  из  эпической  битвы?  А  тебя,  Лис,  отвлекли  от  самоедства?..  Где  в  твоём  графике  буква  Б  следует  за  А?  К  слову,  я  —  Суббота,  —  картинно  поклонилась  она  Дженни.  —  И  я  здесь,  чтобы  устроить  непревзойдённый  день  всех  святых...  день  всех  грехов...  ну,  вы  поняли.  Приятного  всем  аппетита!  —  и  женщина  смачно  чихнула.

Дженни  моргнула.

—  Ты...  живая?..

—  Межпространство,  душа  моя.  Организую  бытие,  определяющее  сознание,  —  и  она  энергично  потёрла  ладони.  —  К  обеду  запланировано  семь  перемен  блюд.  Нас  ждут  куриный  бульон  с  перепелиными  гроздьями,  страусиные  ноги  на  вертеле,  оленьи  рога  с  брусничным  соусом,  лосось  в  мании  с  лимонным  маслом  и  три  толстяка  с  муссом  из  маракуйи  на  десерт.  А  как  солнце  начнёт  клониться  в  сон,  отправимся  на  маяк.  И...  само  собой,  вечером  —  фейерверки  над  заливом!

«Фейерверки?  —  Лис  почувствовала,  как  внутри  неё  начинает  разворачиваться  бесконечный  свиток  неуверенности.  —  Семь  перемен  блюд,  маяк,  фейерверки...  для  меня?  Я  не  заслуживаю.  Я  незначительна,  как  садовый  гном  фабричного  производства.  Она  права,  Б  следует  за  А.  Я  застряла  на  В  —  временное  решение.  А  ищу  цель...  смысл.  Предназначение.  В  чём  мой  вклад?  Я  не  писательница.  Не  героиня.  Мои  сорок  —  пара  абзацев  в  будущем  некрологе.  Я  —  затычка  метафорической  дыры.  Это  математика.  Я  не  стою  фейерверка.  Маяка.  Я  должна  доказать  собственную  несостоятельность».

Лис  шагнула  вперед,  её  твидовый  жакет  отяжелел,  как  броня.  Глаза  были  полны  логически  выверенной  печали.

—  Ты  не  должна  этого  делать,  Суббота.  Я...  я  не  заслужила.

—  О  чём  ты?  —  нахмурилась  Дженни.

Лис  покачала  головой.

—  Мы  живём  в  эпоху  трагедий  и  великих  умов.  Я  дожила  до  сорока  и  не  сделала  ни-че-го...  не  посадила  дом,  не  построила  ребёнка,  не  родила  дерево.  Живу  от  субботы  до  субботы.  Никакой  маяк,  никакой  фейерверк  не  способны  скрыть  мою  несущественность.  Это...  логическая  насмешка  над  моей  несостоятельностью.

«Насмешка.  Вот  именно!  —  Дженни  остро  почувствовала  уколы  неудержимого  гнева  где-то  в  районе  рёбер.  —  Логика!  Лис,  вечно  тебе  не  хватает  букв  в  алфавите,  чтобы  запрыгнуть  в  анналы  вечности.  Богиня,  поменяла  депрессивных,  угрюмых  подростков  и  их  невыносимых  родителей  на  эту  доморощенную  философию  незначительности...  как  примирить  сметающую  с  ног  жизне...  праздничность  Субботы  с  бескрайним  недовольством  собой  Лис?..  Мне  бы  тоже  не  помешало  отвлечься.  Я  хочу  торжества  и  удовольствий.  Начать  с  малого.  С  мелочи,  которую  можно  контролировать».

Дженни  сиремительно  пододвинулась  к  мольберту.  Суббота  вздрогнула.  Тени  в  коридорах,  казалось,  замедлили  своё  движение...  сгорая  от  любопытства.

—  Семь  блюд?  Фейерверки?  Маяк?  Сомнения?  Нарочитое  самоедство?  Логика  несостоятельности?..  Лис,  ты  утверждаешь,  что  не  заслужила  праздник  в  твою  честь,  требуя  от  себя  капитального...  ремонта...  строительства...  сожительства...  вклада!  Серьёзного  вклада.  Гениального  ребёнка,  плодового  дерева  и  грандиозного  замка.  Логически  пытаешься  обосновать  запрет  на  мимолётную  радость?..

—  Это  логично...  —  начала  Лис,  но  подруга  перебила  её.

—  Нет!  Твоя  жизнь  —  не  капитал,  поток...  она  порой  помещается  в  один-единственный  день,  полный  драм,  смысла  и  приключений,  а  иногда  распадается  на  множество  малюсеньких  актов  созидания  или  противостояния  злу.  Всякий  раз,  когда  ты  встаёшь  с  постели  и  решаешь  прожить  день,  ты  идёшь  к  маяку.  Не  к  цели.  К  точке  отсчёта.

Дженни  взяла  со  стола  кисть.

—  Суббота,  ты  жаждешь  гармонии  и  целостности?..  Я  тоже.  Начнём  с  кратчайшего  пути  к  маяку...  начнём  с  прямой  линии.

Она  провела  кистью  по  центру  незаконченного  портрета  и  начертила  толстую  фиолетовую  вертикальную  линию.

—  Вот.  Мой  вклад.  Моя  правда.  Ни  капли  величия.  Ни  грамма  искусства.  А  теперь...  семь  перемен  блюд.  Маяк  и  фейерверки.

«Прямая  линия.  Реальная.  Никуда  не  ведёт,  но  она  есть,  —  мысли  толпились  в  голове  Лис,  перекрикивая  одна  другую,  в  очереди  за  справедливостью.  —  Я  застряла  между  убогим  существованием  и  великим  подвигом,  на  который  не  способна.  Но  Джен  права:  жизнь  —  поток.  Маяк  —  не  цель,  а  точка  отсчёта...  ноль  важен  в  теории  поля...  я  могу  принять  этот  день?»

—  Я  согласна,  —  улыбнулась  Лис.  —  Пусть  твоя  феминистичная  несовершенная  прямая  ведёт  нас  к  маяку.

—  Все  в  столовую!  —  воскликнула  Суббота.  —  С  днём  варенья,  печенья,  конфет  и  сластей  всей  мастей!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1053299
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 14.12.2025

От субботы до субботы. Невыносимая лёгкость бытия

—  Ничего  себе  пельмень!  —  воскликнула  Дженни,  раскачиваясь  в  кресле-качели  в  виде  грецкой  скорлупки  в  библиотеке  с  зеркальными  многогранниками  и  конусообразными  книжными  шкафами.

На  молодой  женщине  был  модный,  чрезвычайно  уютный  спортивный  костюм  цвета  морской  волны,  оттеняющий  синие  пряди  в  волосах,  и  высокие  ботинки  на  шнуровке.

—  Не  представляешь,  каково  было  всякий  раз  переживать  твою  кончину...  ты  как-то  говорила,  что  в  межпространстве  всё  картонное,  да  и  мы  сами...  но  вот  эмоции,  чувства,  переживания,  напротив,  как  будто  под  лупой,  преувеличены,  усилены,  вытянуты  в  гиперболу.  Это  пугает,  признаться...

Лис  в  кожаных  лосинах,  огромных  белых  кроссовках  и  длинном  сливовом  худи  свернулась  клубочком  на  багряном  диване  в  форме  губ.  Рядом  лежали  кожаный  жилет  и  почти  бесконечный  вязаный  шарф.

Дженни  встала  и  подошла  к  стеклянному  глобусу  по  центру,  мечтательно  провела  рукой  по  неровной  поверхности,  по  которой,  как  обычно,  растекался  очередной  город.  Через  него  лентой  жидкого  серебра,  изогнутая  в  форме  утончённой  буквы  S,  текла  река,  разрезающая  глобус  на  два  неравных  берега.  Над  одним,  на  высоком  холме,  словно  величественная  корона,  возвышались  готические  дворцы  и  соборы.  Берега  соединял  мост  со  статуями  молчаливых,  вероятно,  потемневших  от  времени,  святых,  чьи  взгляды  устремились  в  воду  в  поисках  утраченных  истин.  В  сердце  города,  на  пропитанной  барочной  театральностью  площади,  время  измерялось  нелинейно.  На  башне  можно  было  разглядеть  античный  циферблат,  повествующий  через  равные  промежутки  механическую  сказку  об  апостолах.  В  лабиринте  узких  улочек  Дженни  заметила  памятник  философу,  чья  голова  состояла  из  вращающихся  вокруг  своей  оси  фрагментов,  —  тысячи  обломков  расколотого  разума,  отражающие  свет.

—  Какой  загадочный  и  капризный  город,  —  улыбнулась  Дженни,  —  пропитан  шёпотами  легенд  и  алхимическими  секретами.

Лис  подошла  к  подруге  и  обняла  её  за  плечи.  Они  обе  одновременно  разглядели  симпатичный  причал  у  моста  и  несколько  экскурсионных  катеров.

—  Как  насчёт  прогулки  на  кораблике?  —  спросила  Лис.

Дженни  одобрительно  присвистнула,  коснувшись  моста  на  карте,  и  обе  женщины  зажмурились.  Секунда...  и  они  оказались  на  деревянном  причале,  покачивающемся  в  такт  воде.  Зазывала  в  матросской  форме  широко  улыбнулся  и  моментально  увлёк  женщин  за  собой.

На  катере  было  немноголюдно.  Лис  и  Дженни  выбрали  уютные  места  у  окна.  На  большом  столе,  сверкающем  свежестью  и  изобилием,  лежали  хлебички  —  бутерброды,  напоминающие  архитектурные  шедевры,  с  розовыми  завитками  ветчины,  яичными  дольками  с  майонезом  и  разнообразными  паштетами.  На  десерт  подавали  трдло  —  румяные  трубочки,  пахнущие  ванилью  и  корицей,  и  нежные  колачи  с  творогом  и  ягодами.  В  центре  стоял  поднос  с  гермелином  —  сыром,  маринованном  в  масле  с  пряностями.  Он  выглядел...  подозрительно,  словно  скрывал  алхимический  секрет.

Катер  мягко  отчалил.

—  Ты  знаешь,  —  Дженни  откусила  кусочек  хлебичка  с  красным  перцем,  —  вся  эта  драма  с  твоим  контрактом,  эти  смертельные  циклы…  какая-то  невыносимая  лёгкость  бытия.  Каждая  попытка  спасти  меня  была...  эдаким  этерналистским  желанием  вечного  возвращения.  А  единственное,  что  помогло,  —  отказаться  и  отпустить.  С  лёгкой  руки.

Лис,  наслаждаясь  тёплым  колачом,  согласно  кивнула.

—  Точно.  А  моё  бегство  было  попыткой  скрыться  в...  китч...  Типичный  отказ  принимать  уродство  реальности.  Смотри,  —  она  указала  на  проплывающий  мимо  мост  со  святыми,  —  они  такие  тяжеловесные,  навеки  привязаны  к  камню.  Пришвартованы.  А  нам  как  будто  разрешена  лёгкость  скольжения  между  мирами.

—  Или  вот,  —  Дженни  указала  на  промзону,  —  война  с  саламандрами...  мы  боимся,  что  наш  собственный  разум,  наша  наука  превратят  нас  в  роботов.  Бежим,  чтобы  доказать,  мы  —  люди,  не  машины,  не  искусственный  интеллект.  Души,  измученные  гипертрофированными  эмоциями.

Катер  повернул.  Перед  глазами  подруг  открылся  вид  на  величественный  готический  собор  на  холме,  чьи  острые  шпили  риторическими  вопросами  пронзали  небеса.

—  А  то,  что  мы  сейчас  сидим  на  катере,  едим  вкуснейшие  пироги,  обсуждаем  философию,  пока  мир  вокруг  полон  призраками  алхимиков  и  вращающимися  головами  сумасбродных  философов...  это  же  чистейший  театр  абсурда,  Джен!  Заседание,  где  все  говорят  разом,  но  никто  не  слушает.  Протест,  где  само  существование  —  уже  акт  сопротивления.

Солнце  тем  временем  неохотно  скатывалось  за  крыши.  Небо  слоилось,  как  древняя  рукопись.  Каждый  луч,  рискуя  оказаться  последним,  распадался  оттенками  сливового,  ржавого  и  медного.  Дневной  свет  медленно  уплывал,  оставляя  город  наедине  с  сумеречными  тайнами.

Корабль  причалил  к  берегу.  Поодаль  стоял,  насупившись,  необычный  гид,  одетый  в  тёмно-зелёный  бархатный  дублет,  отделанный  золотым  шнуром,  с  высоким  накрахмаленным  воротником-рафом.  На  поясе  у  него  висел  кожаный  пенал  с  перьями,  в  руке  он  держал  старинную  лампу  со  слюдяными  окошками.

—  Добро  пожаловать,  дамы,  —  его  голос  был  певучим  и  дружелюбным.  —  Разрешите  представиться:  Вацлав  Бржезан.  Приглашаю  вас  на  увлекательную  прогулку.  Мистическую!  Такой  не  найти  в  обычных  путеводителях.

Дженни  и  Лис  одобрительно  переглянулись:  «за  любой  движ,  кроме  голодовки»  давно  стало  их  девизом.

—  Я  служил  при  дворе  Вилема  из  Рожмберга,  великого  алхимика  и  мецената,  —  Вацлав  поклонился  с  театральным  изяществом.  —  Был  архивариусом  и  летописцем,  получил  доступ  к  тайным  бумагам,  алхимическим  секретам.  Поверьте,  я  умею  превращать  ртуть  в  золото,  но  тайну  философского  камня  я,  разумеется,  запечатал  за  семью  замками  вещей  премудрости.  В  игле,  которая  в  яйце,  оно,  в  свою  очередь,  —  в  утке,  утка  —  в  зайце,  в  сундуке,  зарытом  под  дубом  на  острове  в  океане.

Он  повёл  женщин  по  набережной  к  узкому  проходу  между  домами.

—  В  тени  древних  стен  можно  увидеть  палличек,  крошек-гномов.  Они  помогают  честным,  но  проклинают  жадин.  Иной  раз  можно  заметить  вдалеке  каменный  силуэт  голема,  притаившегося  в  подворотне,  ждущего  своего  часа.  А  у  реки  до  сих  пор  бродят  водяные...  вынюхивают,  высматривают,  кого  бы  выдернуть,  схватить,  утащить.  Здесь  вы  обязательно  отыщете  тайные  знаки,  а  в  каждом  углу  таится  призрак.  Есть  такие  места,  где  непрошеных  гостей  не  ждут,  куда  без  особого  приглашения  не  пустят,  —  Вацлав  понизил  голос  до  шёпота,  хотя  на  улице  никого  не  было.  —  Говорят,  здесь  до  сих  пор  собираются  масоны,  которые  хотели  бы  судьбы  мира  вертеть  сами  знаете  на  чём,  да  только  конспирологические  теории  —  пшик  на  ножках!  Утверждают,  город  стоит  на  радиоактивной  земле,  искажает  сознание...  позволяет  заглянуть  как  в  прошлое,  так  и  в  иные  миры.  Лучшее  время  для  этого  —  ночь.

Он  поднял  свою  лампу,  освещая  крепостные  стены.

—  Отсюда,  с  крепостной  стены,  княжна,  дочь  пращура  здешнего  народа,  предсказала  рождение  великого  чуда  на  холме.  Под  утёсом  до  сих  пор  спят  львы,  каждую  минуту  готовые  отвратить  по  её  приказу  беду...  или  победу.

Наконец,  они  вышли  на  Злату  улочку  —  крошечную,  извилистую,  где  домики  теснились,  как  книги  на  полке.

—  А  здесь,  —  Вацлав  постучал  по  стене  одного  из  домов,  —  жил  сумасшедший  доктор  философии  Улле.  Пока  не  произошёл  взрыв.  А  нечего  экспериментировать  с  порохом!..  Профессора  нашли  бездыханным  с  зажатым  в  кулаке  золотым  слитком.

В  эту  минуту,  повинуясь  неписаному  указанию  сцены,  густой  молочный  туман  начал  выползать  из  переулков,  обволакивая  всё  вокруг.

Экскурсовод  остановился  у  мерцающего  фонаря.

—  А  здесь,  дамы,  —  прошептал  он,  —  находится  порог  в  иной  мир.

Из  липкой  пелены,  прямо  напротив  проступило  призрачное  здание,  отсутствующее  в  плане  города.  В  окнах,  походивших  на  печальные  глаза  неведомого  существа,  огоньками  несбыточных  надежд  мерцали  свечи.

—  Я,  пожалуй,  останусь  здесь,  у  порога,  —  Вацлав  Бржезан  отступил,  прижимая  к  груди  старинную  лампу.  Высокий  воротник-раф  нервно  заходил  ходуном.  —  Согласно  пророчеству,  сегодня  в  ином  мире  грандиозный  девичник.  Мне  туда,  как  мужчине,  вход  заказан!

Дженни  и  Лис  обменялись  многозначительными  взглядами  и  вошли  внутрь.  В  следующее  мгновение  они  оказались  в  громадном,  гудящем  от  голосов  зале...  в  прикинувшейся  средневековой  восточно-европейской  таверной  Вальхалле.  Огромные,  почерневшие  от  копоти  дубовые  балки  пересекали  потолок,  между  ними  сверкали  рунические  символы.  Стены  были  увешаны  щитами  и  доспехами,  под  ними  стояли  длинные,  грубые,  деревянные  столы  и  скамьи,  на  них  сидели  исключительно  женщины.  Не  вполне  женщины  —  богини,  почившие  всуе  воительницы,  валькирии:  бесшабашные  луноликие  красавицы  в  кожаных  корсетах,  металлических  нагрудниках,  с  роскошными  волосами,  заплетёнными  в  косы  —  серебряные  канаты.  Они  громогласно  хохотали,  пировали,  разухабисто  и  непристойно  шутили  с  такой  яростью,  как  будто  били  кулаками  по  щитам.

Гастрономическое  торжество  ошеломляло,  сбивало  с  ног  и  с  толку:  горы  жареной  картошки,  огромные  вепревы  колена  с  хрустящей  корочкой,  запечённая  утка,  густой  овощной  суп,  чаны  с  кислой  капустой.  Пиво,  тёмное  и  бесконечное,  браво  лилось  из  установленных  на  постаментах  бочек.

В  углу  на  наскоро  сколоченной  сцене  трое  музыкантов  в  красных  жилетах  и  белых  рубахах  с  неистовой  энергией  исполняли  традиционную  польку  и  прочие  напевы  на  аккордеонах  и  скрипке.

Лис  и  Дженни  тут  же  подхватили  и  усадили.  В  руки  им  сунули  кружки  с  пивом,  а  под  нос  тарелки,  полные  яств.

—  За  невесту!  За  Фрейю!  —  рявкнула  высокая,  мускулистая  валькирия.

Виновница  торжества  сидела  во  главе  стола.  Она  была  ослепительна  в  позолоченной  кольчуге  и  счастливо  смеялась.

В  воздухе  витало,  топталось,  грохотало  концентрированное  сумасбродное,  беспечное,  бестолковое  веселье.  Лис  чувствовала,  как  её  тело  забывает  все  перепитии  уродливой  реальности.  Она  была  окончательно  и  бесповоротно  счастлива.  Дженни  подмигнула  подруге:  никаких  драм  и  трагедий,  чистое  наслаждение.

Фрейя  схватила  обеих  за  руки  и  потянула  а  центр  зала,  где  уже  кружились  в  танце  богини  и  воительницы.

Вальхалла,  город,  библиотека,  межпространство  с  картонными  декорациями  —  всё  завертелось,  закружилось  в  бесшабашном  урагане  неразбавленного,  пьянящего,  абсолютного  удовольствия.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1052508
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 01.12.2025

От субботы до субботы. Колыбель для кошки

Лис  несла  домой  тяжёлые  пакеты  с  продуктами  —  символ  неумолимого  движения  жизни  и  всех  повесившихся  в  холодильнике  мышей.  Но  куда  больше  тяготило  её...  бремя  времени.  Злобный,  как  тролль,  промозглый  дождь  избивал  каплями  землю.  Ветер,  как  неутомимо  перевирающий  факты  монах-историк,  завывал  из  всех  щелей  и  отверстий,  дул  резко  и  невменяемо,  перелистывая  страницы  бытия.  Холод  настойчиво  проникал  под  тёплый  шарф,  напоминая:  отпуск  —  исчерпаемый,  конечный  ресурс.  Отчаяние  в  связи  с  этим  ощущалось  физически  во  всех  внутренних  органах...  тяжёлым,  как  свинец.

В  январе  должна  была  забрезжить  робкая  надежда  —  новая,  менее  изнурительная  работа,  где  не  пришлось  бы  сражаться  за  каждый  вздох.  Но  с  подписанием  контракта  тянули  резину.  Неделя  сменяла  неделю,  как  главы,  не  ведавшие  развязки.  Лис  сознавала  неприятную,  липкую  правду:  не  по  Сеньке  шапка.  Потенциальные  работодатели,  вероятно,  передумали.  Досада  грызла  изнутри  похлеще  паразитов,  несмотря  на  излюбленное:  если  невеста  ушла  к  другой,  неизвестно,  кому  повезло.  Каждый  новый  день  ложился  в  копилку  протоколом  разочарования.

Она  вошла  в  квартиру  и  разложила  покупки,  даст  богиня,  хватит  на  неделю.  Звуки  железной  дороги  и  немногочисленных  автомобилей  за  окном  слились  в  глухое,  безразличное  жужжание.  Надо  бы  сходить  в  бассейн,  —  подумала  Лис.  Она  чувствовала  себя  древней  развалиной,  как  артефакт  прошлого  века.  Усталость  была  настолько  неподъёмной,  что  грозила  раздавить.

На  диван  она  буквально  рухнула:  нужно  бежать.  Не  в  будущее,  как  герой  Уэллса,  —  в  межпространство,  честное  в  своей  невозможности.  Она  зажмурилась,  всматриваясь  в  плотную,  бархатную  тьму.  Рука  машинально  нащупала  край  занавески  и  отодвинула  влево,  чтобы  войти  в  мир  парадоксов  и  метаморфоз.  Шаг  —  и  она  выскользнула  из  своей  гостиной.

...Воздух  был  сухим.  Почти  мёртвым,  как  неподтверждённая  гипотеза.  Пахло  лёгким  морозцем  и  полным  отсутствием.  Лис  стояла  на  вершине  карибской  горы.  Мир  внизу  был  белым  и  безмятежным.  Океан  сковал  Лёд-девять.  Идеальная,  бесчеловечная  чистота.

Неподалёку,  у  каменного  обрыва,  обхватив  колени  руками,  сидел  мужчина.  Разумеется,  писатель.  Один  из  немногих  выживших  в  постапокалиптической  вселенной.  Он  был  раздавлен...  метафизически.  Его  лицо  выражало  беспрецендентное  недоумение:  оказалось,  изумительно  точная  наука  привела  к  глобальной  катастрофе.  А  его  самого  спасло  безразличие  к  расписанию  и  распорядку.

Лис  подошла  к  нему.

—  Мир  замёрз,  —  констатировала  она.

—  Добро  пожаловать.  Я  Джон.  Или  как  говорил  Боконон...  Иона,  —  его  глаза  были  полны  чего  угодно,  в  частности,  миллионами  оттенков  тоски,  но  не  удивления.

—  Я  Лис.  Ищу  свою  подругу.  Она  любит  истории,  фотографировать,  танцевать  и  куриный  бульон.  Она  изучала  в  университете  психологию,  а  нынче  работает  со  сложными  подростками.  Как  и  я...  импульсивна,  депрессивна  и  склонна  наслаждаться  абсурдом.

Джон  безучастно  кивнул.

—  Только  абсурд  здесь  реален.  Моя  возлюбленная  его  обожала.  И  литературу.  И  танго.  И  свой  фотоаппарат.  А  на  обед  часто  готовила  бульон.  Её  звали  Дженни.

Лис  замерла.  Время,  которое  она  так  стремилась  затормозить  в  обычной  жизни,  обрушилось  на  неё.

—  Она  была  вашей  женой?..  Как  она  выглядела?

—  Она  была  всем.  И  ничем.  Высокая.  Кокетливая.  Очаровательные  кудряшки.  Отдельные  пряди  были  синими.  Частенько  носила  что-нибудь  нелепое,  но  эффектное,  —  мужчина  как  будто  перечислял  пункты  в  договоре,  который  никогда  не  будет  подписан.  —  Например,  диадему  из  пластиковых  цветов.  Она  не  выжила.  Купалась  в  океане,  когда  Лёд-девять...  она  и  меня  звала,  мы  договаривались.  Я  даже  записал...  —  он  похлопал  себя  по  карманам.  —  Где  же  он?  —  с  третьей  попытки  Джон  достал  из  внутреннего  кармана  пиджака  смятый  блокнот.  —  Вот!  Мой  список  дел...  я  всегда  записываю,  только  это  не  помогает.  Я  ежедневно  пренебрегаю  расписанием.  Сегодня  тоже.

Лис  с  ужасом  узнала  в  его  рассказе  подругу.  Дженни  мертва.  Здесь,  в  этом  замороженном  мире.  Кошмар  утраты  был  тяжелее  всех  пакетов  из  супермаркета  вместе  взятых.  Слепая,  бессмысленная  ярость  на  межпространство  полилась  через  край.  Можно  ли  погибнуть  в  межпространстве  по-настоящему?  —  этот  вопрос  не  давал  ей  покоя.

Джон,  ничего  не  замечая,  показал  рукой  на  выступ  скалы.

—  Боконон...  оставил  нам  последнюю  ложь.

Под  камнем  лежала  скрученная  бумага.  Лис  развернула  её:  «Если  человек  хочет  создать  новую,  более  совершенную  ложь  для  утешения,  он  может  в  воображении  повернуть  время  вспять».

Женщина  стояла,  сжимая  записку.  Гнев,  слепой,  бескрайний,  немыслимый,  —  единственное  живое  в  этом  замёрзшем  мире,  —  стал  её  Льдом-девять,  угрожая  расколоть  изнутри.

Погибнуть  в  межпространстве  по-настоящему?..  Если  здесь  Дженни  была  частью  карасса  Джона  и  её  уничтожила  гениальная  идея  бесчувственного  учёного...  её  собственная  Дженни  может  быть  уязвима.  Граница  между  ложью  и  правдой  истончилась,  как  нить,  из  которой  плетут  колыбель  для  кошки.

Вспомнить  русые  кудряшки,  обрамлённые  электрически-синей  прядью,  куриный  бульон  в  Книжном  Ковчеге,  пикник  на  обочине  и  бассейны  термального  комплекса  на  краю  света,  поразительный  музей-театр  и  Диего  Веласкеса...

—  Мы  должны  повернуть  время  вспять...  не  на  самом  деле.  В  воображении.

Джон  непонимающе  уставился  на  Лис:

—  Но  это  же...  утешительная  ложь.  Не  инструкция  к  машине  времени.

Женщина  прищурилась,  рассматривая  безмятежный,  белый  океан:

—  Время  —  коллективная  ложь,  в  которую  верят.

Она  закрыла  глаза,  пытаясь  увидеть  Дженни  живой  и  невредимой.  Не  просто  представить,  потребовать.  Как  путешественник,  непроизвольно  соскальзывающий  во  времени,  или  как  героиня,  которую  шокирующая  боль  выталкивает  из  реальности,  Лис  сфокусировала  всю  свою  горечь  в  одну-единственную  мысль:  немедленно  верни  мне  её!  В  сознании  начали  накладываться  друг  на  друга  изображения:  застывшая  Дженни  в  океане,  скованном  Льдом-девять,  улыбающаяся,  напряжённая,  печальная,  задумчивая,  счастливая  Дженни  из  сотен  воспоминаний  Лис.

В  этот  момент  Джон  вскочил,  хватаясь  за  голову:

—  Я  должен  был  пойти  с  ней!  Я  должен  был...

Но  прежде  чем  Лис  смогла  понять,  что  происходит,  мир  треснул.  Не  камни.  Не  лёд.  Треснул  звук.  Вокруг  мужчины  и  женщины  образовался  временной  вихрь  —  не  турбулентность,  скорее,  дрожание  кадра,  как  при  некачественном  монтаже.

Лис  почувствовала,  как  её  вытолкнуло...  в  президентский  дворец  Сан-Лоренцо.  Построенный  в  стиле  тяжеловесного  неоклассицизма,  он  напоминал  кладбище  нереализованных  амбиций:  широкие  колонны,  блестящий  мрамор,  неподвижный  воздух.  Всюду  сновали  гости  —  дипломаты,  политики,  богатые  чужеземцы.  Гости  толпились  вокруг  столов  с  ромовыми  коктейлями.  Пустые,  как  барабан,  разговоры  клубились  густым  туманом.

—  ...А  потом  господин  Пулемёт  сказал:  бывает.

—  Всё  равно  время  идёт  вперёд  и  назад  одновременно.

—  Какая  разница,  что  продавать?..

—  Вот  я  считаю,  изменить  прошлое  можно,  если  разбить  на  миллионы  мелких  осколков.

У  стены,  под  портретом  диктатора,  стояли  Джон  и...  Дженни,  живая,  здоровая,  яркая,  как  мотылёк.  На  ней  было  лёгкое  платье  цвета  спелых  апельсинов,  модного  фасона,  ловко  скроенное  по  фигуре.  Лис  ринулась  к  подруге.

—  Дженни!  —  Лис  схватила  её  за  руку.  —  Ты  жива!  Надо  уходить,  пока  мир  не  рухнул.

Молодая  женщина  с  удивлением  выдернула  руку.

—  Простите?  Вы,  должно  быть,  обознались.  А  мир  рушится  ежедневно,  если  вы  не  заметили.

Лис  с  надеждой  посмотрела  на  Джона:

—  Помнишь,  мы  стояли  на  вершине  горы,  а  время  треснуло  и  выгнулось?

Джон  с  блокнотом  в  руках  смотрел  на  Лис  с  писательским  любопытством:

—  Вы  говорите  о  временной  петле,  мадам?  Я  знаю  женщину,  которая  непроизвольно  перемещалась  во  времени,  но  она  всегда  возвращалась  к  своему  мужу.  Предопределённый  брак.  Вы...  сторонняя  наблюдательница,  которая  знает  финал?  Хотите  испортить  историю?..

Похоже,  в  этом  мире  Джон  был  соратником  Дженни,  а  Лис...  безумным  признаком?

—  Твоя  диадема!  —  отчаянно  воскликнула  Лис.  —  Ты  повесила  её  на  лимонное  дерево  в  таинственном  саду  в  Макондо!

—  Макондо?  —  Дженни  натужно  улыбнулась.  —  Это  новый  курорт?  Я  не  ношу  диадем.

Это  была  какая-то  фальшивая  копия  Дженни,  не  помнящая  общей  сладкой  лжи.

В  этот  момент  события  ускорились,  как  будто  кто-то  включил  быструю  перемотку.  Джон  и  Дженни  оставили  дворец.  Через  зал  пронёсся  резкий,  дребезжащий  звук.  Папа  Монзано  в  кресле  смялся  и  остановился.  Гости  забегали  в  панике.  Анжела  Хоникер  судорожно  задвигала  бровями  в  истерике  и  споткнулась.  Термос  с  Льдом-девять  ударился  о  мрамор,  кристалл  разлетелся.

Внезапно  Лис  увидела  Дженни  на  берегу  океана.  Та  стояла  по  колено  в  воде.

—  Лис!  Я  помню!  Не  подходи!

Смерть  в  мгновение  ока  сковала  океан.

Лис  закрутило  в  вихре  времени.

...Она  снова  оказалась  на  вершине  горы.  Океан  был  белым.  Джон  сидел  рядом  с  глазами,  полными  миллионов  оттенков  тоски.  Женщина  почувствовала  себя  героиней,  застрявшей  на  первой  странице.  В  руках  Лис  держала  записку:  «Если  человек  хочет  создать  новую,  более  совершенную  ложь  для  утешения,  он  может  в  воображении  искривить  пространство».

—  Искривить  пространство,  —  прошептала  она.  —  Геометрия  в  сумасшедшем  доме!..  Не  когда,  а  где.

Джон  кивнул:

—  Бокононизм  всегда  был  о  местонахождении,  мадам.  Карасс  должен  быть  в  нужном  месте  для  выполнения  божьей  воли.

—  Мы  с  Джен  —  карасс,  —  подтвердила  женщина,  принимая  утешительную  ложь,  как  научный  факт.

Мысленно  она  создавала  карту.  Ей  нужно  было  место,  безопасное  для  обеих...  желательно  подальше  от  воды.  Убежище.  Другая  история.

Лис  зажмурилась,  фокусируя  всю  свою  ярость  на  том,  чтобы  выпрыгнуть  из  этого  постапокалипсиса.  Пространство  вокруг  скрипнуло  и  лопнуло,  как  пересушенная  кожа.  Женщина  ударилась  о  что-то  холодное.  В  воздухе  пахло  сырыми  камнями  и  невыветриваемой  вонью  скотобойни  —  смесью  мяса  и  крови,  которую  ни  один  химикат  не  способен  полностью  уничтожить.  Она  оказалась  в  подземном  цехе,  в  гигантском  нерабочем  холодильнике.  Вокруг  —  голые  бетонные  стены.  Тусклый  одинокий  фонарь  свисал  на  проводе  с  потолка.  Рядом,  привалившись  к  стене,  сидела  Дженни.  На  ней  была  мешковатая  грязная  американская  военная  форма  не  по  размеру.  Молодая  женщина  выглядела  уставшей  и  смотрела  в  одну  точку.

—  Привет,  —  тихо  сказала  Дженни.  —  Или  как  говорят  на  Тральфамадоре...  Poo-tee-weet?..

Лис  бросилась  к  ней:

—  Джен!  Это  сработало!

—  Я  Билли  Пилигрим,  —  ровным,  отстранённым  голосом  сообщила  Дженни.  —  А  ты,  должно  быть,  моя  жена.  Из  будущего.  Твои  руки  такие  тёплые.

—  Я  Лис!  Твоя  подруга!  Мы...  мы  бежали  из  другой  книги!

—  Книги?..  Я  только  что  был  на  Тральфамадоре.  Они  показали  мне,  что  время  не  течёт.  Все  моменты  —  прошлое,  настоящее,  будущее  —  существуют  одновременно,  как  горы  в  застывшем  пейзаже.  В  каждом  моменте  я  жив.

—  Я  искривила  пространство,  чтобы  спасти  тебя  от  смерти!

—  Смерть?  —  Дженни-Билли  слабо  улыбнулась.  —  Смерть  —  это  просто  неудачный  момент,  дорогая.  Наш  дом  горит,  но  вчера  или  завтра  я  сижу  в  саду  и  слушаю  ночное  радио.  Я  жив.

Её  спокойствие,  её  принятие  неизбежности  раздражало  Лис  больше,  чем  бесчеловечная  чистота  Льда-девять.

—  Но  я  так  не  хочу!  Я  хочу,  чтобы  ты  всё  вспомнила.

—  Наша  любовь,  —  ровно  сказала  Дженни-Билли.  —  Наша  любовь  есть  в  каждом  мгновении.  Вон  там,  —  она  указала  пальцем  на  бетонную  стену,  —  сейчас  наша  свадьба.

В  эту  минуту  сюжет  снова  взял  в  свои  руки  всё  и  вся.  Ускоренная  перемотка  прожевала  Лис  и  Дженни-Билли.  С  головокружительной  скоростью  перед  глазами  возник  ночной  разрушенный  Дрезден  в  лунном  свете.  Дженни-Билли  равнодушно  произнесла:  «Бывает».  Свадьба.  Смех.  Лис,  в  фате  и  подвенечном  платье,  рука  об  руку  с  Дженни  в  парадной  военной  форме.  Чуть  позже  Лис,  утомлённая  старуха,  над  креслом-качалкой  в  саду.  В  кресле  —  состарившаяся  Дженни.  Она  тихо  умерла  под  пледом,  слушая  ночное  радио.

...И  Лис  снова  оказалась  на  вершине  горы  в  Сан-Лоренцо.  Океан  был  белым.  Джон  сидел  рядом.  В  руках  у  женщины  была  записка:  «Если  человек  хочет  создать  новую,  более  совершенную  ложь  для  утешения,  он  может  в  воображении  искривить  причины  и  последствия».

Лис  села  на  траву,  опустошённая  тремя  смертями  Дженни  и  двумя  провалами  в  попытке  изменить  предопределённое.  Она  смотрела  на  безмятежный  океан:

—  Причины  и  последствия...  не  когда  и  где,  а  почему.  Но,  зуб  даю,  мыслить  надобно  нелинейно...  возвращение  а  прошлое  не  помогло,  побег  в  другую  историю  тоже.  Вряд  ли  достаточно  просто  уничтожить  Лёд-девять...  или  не  допустить  его  создания.  Почему  я  здесь  оказалась?  В  чём  причина?  Зачем  межпространство  испытывает  меня  на  прочность?  Время  разбрасывать  камни  и  время  их  собирать.  Ты  нигде  не  побываешь  по-настоящему,  пока  не  вернёшься  домой.

Она  смяла  записку  Боконона.  Она  осознала:  причина  межпространственных  злоключений  —  отчаяние  в  её  обычной,  такой  тусклой  и  одинокой,  жизни.  Она  бежала  от  разочарования  в  вымысел,  где  её  всякий  раз  душила  невыносимой  болью  смерть  подруги.  Похоже,  межпространство  преподало  ей  урок:  Лис  не  в  состоянии  контролировать  свой  собственный  сюжет,  можно  только  принять  превратности  судьбы.

—  Я  отказываюсь  от  борьбы,  Джон.  Бывает.  Я  не  стану  никого  спасать.  Мне  пора  возвращаться  в  моё  настоящее.  Нужно  сплести  колыбель  для  кошки.  Метафорически.

—  Ложь  прекрасна,  мадам.  Но  от  правды  и  от  себя  не  убежишь,  —  подтвердил  мужчина.

Лис  закрыла  глаза,  отодвинула  занавеску  влево...  и  вернулась  в  свою  гостиную.  В  этот  же  миг  мобильный  взорвался  жизнерадостным  звонком.

—  Ja?  —  сухо  ответила  Лис.

На  другом  конце  провода  раздался  весёлый  голос  владелицы  кафе.

—  Hallo  Lisa,  alles  gut  bei  dir?

—  Ja,  danke,  alles  klar.  Und  bei  euch?

—  Auch  so,  danke.  Wir  haben  schon  geschafft,  den  Starttermin  final  zu  klären.  Der  15.Januar  klingt  OK  für  dich  oder?

—  Ja,  klar.  Wunderbar.

—  Dann  schicke  ich  dir  die  Unterlagen  in  den  nächsten  Tagen  zu.  Würdest  du,  bitte,  am  Montag  vorbeikommen,  um  den  Vertrag  zu  unterschreiben?

—  Natürlich!  Vielen  herzlichen  Dank!

Казалось,  протокол  разочарования  аннулирован.

Лис  уставилась  в  стену.  Она  всё  ещё  не  была  довольна  реальностью.  Ей,  тревожной  и  сомневающейся,  было  чертовски  сложно  верить  в  адекватность  людей,  на  которых  можно  положиться,  которые  не  подводят.  Но  факт  оставался  фактом:  она  проиграла  вымыслу,  но  одержала  крошечную  победу  в  настоящем.  В  эту  секунду  пришло  уведомление  о  сообщении...  от  Дженни:  «Лис,  прости,  совсем  потеряла  счёт  времени.  Зависла  над  фотографиями.  Увидимся  через  неделю?»

Надо  бы  сходить  в  бассейн,  —  подумала  Лис.  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1052507
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 01.12.2025

От субботы до субботы. Таинственный сад

Лис  и  Дженни  оказались  на  залитой  жёлтым,  как  старое  масло,  солнцем  земле.  Здесь  воздух  был  не  просто  влажным  —  тяжёлым,  как  прогорклое  золото.  Пахло  пылью,  неистребимым  потом  и  перезрелыми  бананами.  Они  перенеслись  в...  Макондо.  Обе  стояли  под  сенью  древнего,  могучего  каштана,  с  невозможно  толстым  стволом,  совсем  как  история,  которую  нельзя  пересказать  в  двух  словах.

На  Лис  был  строгий  льняной  костюм  бледно-жёлтого  цвета,  дополненный  кружевным  воротником  и  нелепым  викторианским  зонтиком  с  бахромой  от  солнца.  Дженни  была  облачена  в  длинное  белоснежное  хлопковое  платье,  расшитое  оборками,  придававшее  ей  сходство  с  невестой  или  актрисой  немого  кино.  На  голове  у  неё  возлежала  диадема  из...  искусственных  ярких  пластиковых  цветов.

Рядом  под  каштаном  коченел...  труп.  Полковник  Аурелиано  Буэндиа,  легендарный  полководец,  скончался,  обречённый  навеки  оставаться  в  пустыне  тотального  одиночества.  Его  смерть  была  тихой  и...  официальной.

Цивилизация  вокруг  пульсировала  похуже  войны.  По  краю  деревни,  через  бывшие  поля  маниоки,  тянулась  железная  дорога.  На  путях  стоял  паровоз,  похожий  на  напыщенного  дракона,  его  бока  блестели,  как  жирная  с  расширенными  порами  чешуя.  По  столбам  тянулись  новые,  криво  повешенные  провода,  обещавшие  электричество.  Но  обещать  не  значит  жениться:  в  проводах  ютились  тропические  птицы.  Из  деревянного  сарая,  где  раньше  была  мастерская,  доносился  стук  и  разухабистые  звуки  расстроенного  рояля:  там,  привезённый  итальянским  чужеземцем,  работал  синематограф.  На  экране  двигались  в  ритме  вальса  чёрно-белые  танцовщицы.  А  посреди  главной  площади  высилась  банановая  компания.  В  открытых  окнах  чужеземцы  из  США  в  белых  накрахмаленных  костюмах  со  стеклянными,  безразличными  лицами  толковали  на  быстром,  деловом  языке,  отвешивая  времени  пощёчину  за  пощёчиной.

Из  огромного  дома,  казавшегося  одновременно  старинным  дворцом  и  заброшенным  склепом,  вышла  древняя,  как  сама  эпоха,  Урсула.  Её  морщинистая  кожа  напоминала  пергаментный  свиток,  на  голове  красовался  соломенный  чепец.  В  почти  растерявших  остатки  зрения  зрачках  отражался  глубочайший  трагизм  ста  лет  и  дары  прорицания.  Старуха,  похоже,  не  замечала  лежащего  под  каштаном  сына.  Глаза  ей  мозолили  накопленные  бедствия  своего  рода  —  война,  бойцовые  петухи,  распутные  женщины  и  бредовые  затеи.  Наконец  она  обратила  внимание  на  двух  элегантно  одетых  иностранок  и  уставилась  невидящим  взором  на  диадему  Дженни.

—  Благие  намерения...  дурные  предчувствия,  —  пробормотала  женщина  себе  под  нос.  —  И  вот  пластиковые  цветы...  небывалый  недуг!

Она  уморительно  трагично  приложила  руку  ко  лбу:

—  Чужеземцы  привезли  с  собой  не  только  железные  дороги,  но  и  новый  вид  легкомыслия.

Дженни  почувствовала,  как  по  её  щеке  соскользнула  горячая  слеза:  ей  горько  было  смотреть  на  эту  умудрённую  опытом  и  непростой  долей  женщину,  ворчливую,  но  не  сломленную,  пережившую  супруга  и  детей.

Лис  взяла  подругу  под  руку...  Женщины  оставили  Урсулу,  которая  продолжила  вполголоса  причитать,  и  пошли  прочь.  Среди  запутанных  троп  личных  и  семейных  воспоминаний  в  Макондо  они  тотчас  же  заблудились  и  вышли  к  полуразрушенной  прачечной,  где  скопилась  гора  грязного  белья  с  прошлого  века.  Там,  окружённая  мерцающим,  невесомым  ореолом,  сидела  Ремедиос.

Она  была  абсолютно  прекрасна,  но  её  красота,  подобно  лихорадке  с  нестерпимым  жаром,  не  давала  ей  покоя.  Над  её  головой  водили  хороводы  светящиеся  мотыльки.

На  Ремедиос  было  простое  розовое  платье,  слишком  чистое  для  этого  мира.  В  руках  она  держала  иглу,  но  вышивать  не  могла:  нить  просто  сгорала  от  её  прикосновения.

—  Опять!  —  простонала  Ремедиос.  —  Ничего  не  выходит...  все  умерли!  —  и  она  подняла  полные  невыносимого  страдания  глаза.  —  Моя  красота  —  эпидемия.  Мужчины  умирают,  едва  взглянув  на  меня.  Что  мне  делать  с  этим  бременем  страстей  человеческих?!

Она  казалась  божеством  и  героиней  английского  романа,  приговорённой  к  вездесущему  страданию  из-за  чрезмерной  добродетели.  Лис  попыталась  её  неумело  утешить  и  долго  что-то  несущественное  говорила.  Все  они  тем  временем  отошли  от  прачечной  и  снова  потеряли  дорогу.  Хаос  переулков  поглотил  их.  В  Макондо  время  шло,  как  подвыпивший  сапожник  из  бара  в  бар...  после  недель  блужданий  женщины  вышли  на  окраину  и  обнаружили  высокую  серую  стену,  увитую  ядовитым  плющом.  У  её  основания  в  засохшей  грязи  лежал  ключ,  большой,  ржавый,  старинный.

—  Ключ,  —  прошептала  Дженни,  вспоминая  своё  пророчество.  —  Мы  заблудились  и  отыскали  ключ.

Лис  взяла  его.  Ключ  был  холодным,  но  стоило  ей  сжать  его  в  ладони,  по  телу  разлилось  тепло.  В  стене  обнаружилась  потайная  калитка.  Ключ  вошёл  в  замочную  скважину,  и  они  втроём  вошли  в  заросший  сад.

Давно  пересоший  фонтан  зарос  мягким,  как  бархат,  мхом.  Цветы  росли  буйно,  бесцельно  и  радостно.  Здесь  было  тихо,  уединённо  и  светло,  как  в  лучшие  минуты  бесшабашного  детства.  Ни  капли  напряжения.  Ни  крупицы  горя.

Ремедиос  больше  не  стонала,  заламывая  руки.  Она  преобразилась,  сбросила  с  плеч  всю  тяжесть  своего  совершенства,  утратила  ореол  и  превратилась  в  обыкновенную  симпатичную  девушку  с  поэтичной  горбинкой  на  носу.  Она  сняла  ботинки  и  босиком  устремилась  на  траву  в  самую  гущу  папоротников.  Дженни  сняла  свою  нелепую  диадему  и  повесила  её  на  ветку  лимонного  дерева:

—  Самое  время  привести  сюда  всех  Буэндиа,  иначе  их  смоют  дожди,  съедят  муравьи  и  снесёт  ураган.

Лис  знала,  что  Макондо  обречено  на  забвение,  вероятно,  единственный  шанс  спасти  семью  и  историю  —  спрятать  Урсулу,  её  внуков  и  правнуков  в  таинственном  саду.

Втроём  женщины  двинулись  по  направлению  к  калитке,  Дженни  дёрнула  ручку,  они  вышли  из  сада  и...  мир  рухнул.  Жёлтое  солнце  скрыло  серое,  низкое  небо.  Прогорклый  зной  унёс  холодный,  свежий  ветер.  Макондо  исчезло,  растворилось,  растаяло,  как  ни  в  чём  не  бывало.  Перед  ними  расстилались  Йоркширские  вересковые  пустоши.  Ремедиос  Прекрасной  тоже  не  стало  в  помине.  На  её  месте  стояла  молодая  женщина  в  строгом  платье  викторианского  кроя.  У  неё  были  резкие,  тонкие  черты  лица  и  прямой  взгляд.  Она  держала  в  руках  садовые  перчатки.  Звали  её  Мэри  Леннокс.

Дженни  обхватила  голову  руками.

—  Всё  потеряно.  Окончательно  и  бесповоротно.  Кануло  в  небытие...

Её  грусть  была  шире  каштанового  ствола.  По  щекам  текли  слёзы  об  утраченном...  не  столько  Макондо,  сколько  идеи,  возможности  противостоять  забвению  и  злу.

Лис  смотрела  на  бесконечную  равнину.  Она  чувствовала  себя  пустой  и  потерянной,  словно  утратила  опоры,  ориентиры,  сюжеты.

Мэри  Леннокс  искренне  улыбнулась.

—  Прошу,  присоединяйтесь  к  нам  за  чаем!  —  она  махнула  рукой  в  сторону  видневшегося  вдали  хозяйского  дома.  —  Мои  кузен  и  дядя  будут  рады  обществу.  Уверена,  камин  уже  разожгли...  и  сегодня,  кажется,  к  чаю  подают  блинчики,  —  и  она,  не  оглядываясь,  направилась  к  дому.

Лис  и  Дженни  поплелись  следом,  стараясь  отвлечься  от  мыслей  о  невозможности  вернуть  себе  прежнюю  довоенную  жизнь.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051809
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 20.11.2025

От субботы до субботы. Книжный Ковчег мистера Пенумбры

Тишина  была  такой  плотной  и  бархатной,  словно  новое  агрегатное  состояние  материи.  Лис  и  Дженни  оказались  в  библиотеке  с  бесконечными  полками,  где  корешки  книг  менялись,  отражая  все  возможные,  написанные  и  не  написанные,  вселенные.  Пахло  свежим  кофе,  орехами  и  отсутствием  неотложных  дел.

Лис  отложила  в  сторону  потрёпанную  треуголку  и  с  удовольствием  натянула  тёплый  шерстяной  свитер,  волею  случая  попавшийся  под  руку.    Дженни  поправила  индиговый  шёлковый  платок.

—  Ну  вот,  —  Лис  вздохнула,  проведя  рукой  по  корешку,  который  на  секунду  принял  вид  томика  Диккенса,  а  потом  Прачетта.  —  Гештальт  закрыт.  Корабль  свободен,  змея  выполняет  своё  предназначение.  А  мы  здесь...

Дженни  взяла  с  полки  книгу.  На  обложке  чёрный  плащ  развевался  над  ночным  Лондоном.

—  Здесь  всегда  тихо.  Можно,  наконец,  услышать  собственные  мысли.

—  И?  Что  они?  Шепчут  о  Кеннете  или  о  новом  солнце?..

—  Я  поговорила  с  ним,  Лис.  С  Кеннетом.  Спустя  девять  лет.  Наш  романтический  контракт  истёк.  И  я  не  намерена  его  продлевать.

Лис  подошла  ближе  и  крепко  обняла  подругу.

—  Моя  королева  разрушенных  мифов...  не  стала  притворяться,  что  любишь...  ты  закрыла  дверь,  не  согласившись  с  реальностью.

—  Я  счастлива,  словно  нашла  не  наследника,  а  истинного  попутчика.  Мы  говорим  о  Дэвиде  Линче  и  танго.  Мы  готовы  создавать  наш  общий  язык  и  делить  страсть  к  красивому,  но  странному.

—  О,  да.  Фотография  и  танцы  —  поиск  белого  дракона  во  время  шторма.

—  Да,  но...  Лис,  он  такой...  немец.  Такой  прагматик.  Он  талдычит  о  личном  пространстве,  о  времени  наедине  с  собой,  с  друзьями...  это  же  очевидные  вещи!  А  ещё  боится,  что  я  сочту  его  жизнь  скучной,  обыкновенной,  обыденной,  а  его  —  занудой.

—  Всем  нам  нужна  закрытая  комната,  дабы  открыть  душу.  Может,  он  строит  свою  крепость?..  А  ты  ищешь  дверь?  Не  боишься,  что  он  окажется  простым  клерком...  не  божеством?

—  Не  знаю.  А  ещё...  еда!  Он  вегетарианец.  И  не  ест  горячего.  Яиц!  Но  омлет  и  горячий  куриный  бульон  —  это  же  фундамент  мироздания!..

—  Ага,  и  мирового  господства.

—  Наш  быт  —  кулинарный  конфликт  ученика  убийцы.  Но  мы  бьёмся  не  за  наследие,  за  стейк!  Я  хочу  мяса,  а  не  салат.  Я  же  не  лама.

Лис  рассмеялась.

—  Дженни!  Душа  моя!  Тебя  пугает  холодная  брокколи?..  Ты  рассталась  с  девятилетней  эпохой.  Ты  счастлива.  Если  он  прагматичен,  самое  время  научить  его  абсурду.  Если  он  хочет  побыть  один,  вручи  ему  книгу,  а  сама  иди  танцевать.  А  что  касается  мяса...  мы  всегда  можем  нырнуть  в  межпространство  и  попробовать  любое  блюдо,  настоящее  или  вымышленное.  Любовь  —  не  Одиссея  Гомера,  где  всё  предопределено...  не  нужна  «Бесконечная  история»,  чтобы  найти  ответы.  Отношения  —  это  переговоры.

—  Так  и  есть,  капитанка!

И  Дженни  благодарно  сжала  руку  подруги.

Женщины  отпустили  руки,  но  чувство  сплетённости,  как  после  сложного  танцевального  па,  осталось.  Они  обе  направились  к  центру  комнаты,  где  на  молочном  ковре  из  овчины  стоял  стеклянный  глобус.  Как  всегда,  по  нему  растекалась  выпуклая  карта  неведомого  города.  Лис  прищурилась,  глядя  на  мерцающую  стеклянную  сферу,  в  которой  отражались  тысячи  крошечных  многогранников.

—  Никаких  экзотических  джунглей  или  затопленных  храмов.  Скукота,  —  притворно  зевнула  она.

Нынче  глобус  демонстрировал  схему  пульсирующего  мегаполиса,  вокруг  которого,  казалось,  клубились  густые  туманы.  Дженни  склонилась  над  стеклом.  Она  увидела  вечные  камни  брусчатки,  по  которым  скользили  двухэтажные  жуки-коробочки.  Вдоль  серебристой  ленты  извивающейся  реки  тянулись,  словно  замершие  на  параде,  надменные  здания  с  высокими  шпилями.  Над  всем  этим  королевским  вычурным  великолепием  горделиво  высилась  башня  с  часами.

Дженни  медленно,  мечтательно  повернула  глобус.  Ракурс  изменился,  взору  открылся  футуристический  пейзаж.  Подруги  увидели  небоскрёб-огурец  —  цилиндрический,  элегантный,  инопланетный.  Рядом  с  ним  сверкал  небоскрёб-осколок,  пронзающий  туман,  как  всеведущий  пророк.

—  Город,  который  помнит  прошлое  и  не  боится  будущего,  —  прошептала  Дженни.

Она  провела  пальцем  по  выпуклой  стеклянной  поверхности.  Её  внимание  привлекла  деталь:  через  реку  легла  крупная  перекладина,  усыпанная  башнями,  —  готический  мост,  который,  казалось,  чертил  сам  сэр  Артур  Конан  Дойл  для  своих  загадок.

—  Пахнет  чаем  со  вкусом  дождя  и  парадоксами,  —  задумчиво  сказала  Лис.

На  набережной  реки  она  заприметила  вращающееся  гигантское  колесо  обозрения  с  яйцевидными  капсулами.

—  Может,  прокатимся?  —  Лис  вопросительно  взглянула  на  подругу.

—  С  радостью!  Нас  мясом  не  корми,  дай  только  взобраться  повыше,  —  подмигнула  Дженни.

Через  минуту  обе,  одетые  вполне  современно  и  удобно,  оказались  возле  огромного  колеса,  высотой  с  пятидесятиэтажный  небоскрёб.
Вечернее  солнце  тонуло  в  реке.  Капсулы  мягко  пульсировали  синеватым  светом.

—  Поговорим  с  богиней?  —  произнесла  Лис,  поправляя  воротник  тёплой  куртки.

Они  легко  миновали  турникеты  и  вошли  в  кабинку.  Город,  словно  сложный  готический  механизм,  разворачивался  под  ними.

—  Как  думаешь,  —  Лис  прислонилась  лбом  к  стеклу,  рассматривая,  как  красные  жуки-автобусы  ползут  по  брусчатой  мостовой,  —  что  нас  ждёт?

—  Я  думаю,  мы  заблудимся.  Нарушим  правила.  Найдём  ключи,  потом  их  растеряем.  Время  разбрасывать  камни...

На  стекле  капсулы  выступили  капли  конденсата,  они  сливались  в  струйки,  те  в  буквы,  а  последние  —  в  слова:

«Я  знаю,  что  вы  ищете  и  что  голодны.  Горячий  бульон  и  порция  сочного  вымысла  ждут  вас  в  Книжном  Ковчеге.  Голландская  баржа  пришвартована  в  Малом  канале».

Капли  мгновенно  и  бесследно  испарились,  колесо  продолжило  плавный  спуск  вниз.

Подруги  переглянулись.

—  Бульон...  как  нельзя  кстати,  —  улыбнулась  Дженни.

Они  спустились  к  причалу,  оставив  позади  аттракцион,  вращающийся  в  сумерках,  как  часовой  механизм  могучих  великанов.

—  Малый  канал...  —  мечтательно  произнесла  Дженни.  —  Думаю,  там  останавливается  время,  а  рукописи  не  тонут.

—  Но  горят,  —  саркастично  парировала  Лис.

Они  шли  по  брусчатой  мостовой  мимо  вековых  зданий  с  причудливыми  каменными  горгульями.

—  Смотри,  —  Лис  кивнула  на  огромную,  светящуюся  витрину  лавки,  где  продавались  холодные  веганские  сэндвичи  и  электронные  сигареты.  —  Вот  он,  дух  века.

—  И  причина  кулинарных  конфликтов.

Вскоре  они  свернули  с  шумной  улицы  в  узкий  переулок,  где  воздух  стал  гуще.  Повеяло  сыростью  и  водорослями.  Впереди,  сквозь  клубящийся  туман,  скользящий  по  водной  глади,  показался  канал,  похожий  на  незаживающий  шрам  на  теле  города.  По  нему  медленно,  как  воспоминания,  скользили  старые  баржи.  Среди  них,  пришвартованный  к  чугунной  ограде,  стоял  Книжный  Ковчег,  голландская  баржа  старого  образца.  Её  тёмный  корпус  был  отполирован  годами  странствий,  а  на  крыше,  поверх  зелёного  брезента,  громоздились  стопки  потрёпанных  книг,  словно  вавилонские  башни.  Сбоку  на  чёрной  стене,  нарисованная  от  руки  краской,  красовалась  вывеска:  Книжный  Ковчег.  Вначале  был  бульон.

Изнутри  судна  через  крошечные  иллюминаторы  лился  маслянистый  свет,  а  из  трубы  валил  успокаивающий  дым  —  верный  признак  растопленной  угольной  печи.

Лис  и  Дженни  подошли  к  сходням.  С  баржи  доносились  звуки  джазовой  импровизации.

—  Это  не  просто  книжный,  —  Лис  ступила  на  скрипучий  деревянный  настил.  —  Это  место  силы...  начало  всех  историй.

Женщины  вошли  внутрь.

Интерьер  книжной  лавки  был  плотным,  жарким  и  переполненным  смыслами.  Книги  громоздились  от  пола  до  потолка,  в  узких  проходах,  в  углах,  сбивались  в  кучки  на  потрескавшихся  диванах  и  даже  на  толстых  цепях.  Пахло  специями  и  прессованной  бумагой.  Возле  чугунной  угольной  печи  стоял  хозяин  —  высокий,  с  проседью,  с  добрыми,  но  усталыми  глазами,  в  которых  читалась  вся  история  английской  литературы  от  Диккенса  до  Геймана.  На  нём  был  толстый  шерстяной  жилет,  а  из  кармана  торчал...  трактат  по  термодинамике.

—  Добрый  вечер,  леди,  меня  зовут  мистер  Пенумбра,  —  его  голос  был  мягким,  как  хорошо  проклеенный  корешок  антикварной  книги.  —  Не  желаете  бульона?  —  и  поставил  на  печь  небольшой  эмалированный  котелок.

Рядом  сидел  облезлый  кот,  а  из  угла  доносился  исполняемый  невидимым  музыкантом  на  губной  гармошке  джаз.

—  С  превеликим  удовольствием,  —  Лис  сняла  куртку.  —  А  ещё  мы  всегда  жаждем  вымысла.

—  Тогда  вы  по  адресу.  Бульон  —  начало  всех  историй.  Горячее  и  сытное  даёт  нам  силы  сомневаться  в  холодной  реальности.  Прошу  вас.

Он  достал  из-под  прилавка  две  резные  деревянные  миски  и  половник.

Дженни  села  на  старую  подушку  рядом  с  котом,  взяла  миску  и  вдохнула  аромат.

—  У  вас,  —  начала  она,  —  весьма  необычный  способ  ведения  дел.  Мы  получили  послание  на  стекле  кабинки  колеса  обозрения.

—  Ах,  да!  —  хозяин  засмеялся.  —  Конденсат  вымысла...  проявляется  по  достижении  критического  литературного  напряжения.  Тем,  кто  смотрит  вглубь.  Я  только  посредник,  не  более.  Мне  платят  не  деньгами,  историями,  ещё  не  созданными,  недосказанными,  недописанными.  Как  ваша.  О  прагматичном  бойфренде  и  кулинарном  конфликте.

—  Но  это  же  личное!  —  воскликнула  Дженни.

—  Мисс,  в  межпространстве  нет  ничего  личного,  всё  становится  литературным  достоянием.  Прежде  наше  тайное  общество,  «Фонд  Ферми»,  стремилось  раскрыть  великую  тайну,  зашифрованную  в  недописанных  и  неопубликованных  историях.  Впрочем,  напрасно,  —  мистер  Пенумбра  обречённо  махнул  рукой.  —  Как  там?..  У  самурая  нет  цели,  есть  только  путь?..  Поиск  важнее  найденного.  Процесс  существеннее  результата.  Согласны?

Лис  задумчиво  кивнула.  Она  ощутила,  как  веки  её  тяжелеют  и  опускаются.  Это  был  долгий  день,  казалось,  он  подходил  к  своему  (а)логичному  завершению.  Женщине,  как  всегда,  было  немного  грустно,  что  суббота  заканчивается.  Но  вечного  двигателя  не  существует.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051808
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 20.11.2025

От субботы до субботы. Волшебный корабль

Утро  ступало  мягко,  но  верно,  поднимаясь  на  цыпочках,  как  тёплый  бисквит.  Светало  медленно,  солнце  ленилось  просыпаться,  и  комнату  заливал  сливочный  полумрак.

Лис  открыла  глаза.  Первая  мысль  была  чистой,  как  дистиллированная  вода:  меня  ждёт  новое  путешествие  в  неизведанное.  Как  археолог  осколки  забытой  цивилизации,  попыталась  она  восстановить  сон.

Сначала  был  курорт.  Или  санаторный  комплекс.  Место,  где  жестокий  сталинизм  с  огромными  неотёсанными  глыбами  примирился  с  крошечными  смешными  домишками  хоббитов,  с  модными  коттеджами  и  белоснежными  виллами  из  известняка.  Эстетический  кошмар?..  Отнюдь.  Коммуна,  где  можно  проснуться  в  шезлонге  на  пляже  и  переселиться  в  виллу  с  видом  на  океан.  Идеально  бестолковая  утопия,  которую,  разумеется,  разрушило  чудовище.

Лис  поёжилась.  Она  вспомнила  гигантскую,  вытянутую  в  змею  акулу,  пожирающую  людей,  растущую,  как  на  дрожжах.  Впрочем,  морской  змей  великодушно  позволил  готовиться  к  нападению  и  строить  оборонные  сооружения  из  бетонных  плит,  гигантских  камней  и  стальных  конструкций,  которые  всё  равно  оказались  хлипкими  и  неустойчивыми.

Но  невыносимым  было  другое.  Лис  видела  змея  космического  масштаба  на  горизонте,  но  стоило  ему  приблизиться,  как  его  голова  размером  с  кита  рассыпалась  на  ускользающие  фрагменты,  не  позволяя  узреть  чудище  целиком.  Это  раздражало  до  желудочных  колик.  Неполное  знание  злило  куда  больше  пожираемых  монстром  домов.

Она  вспомнила,  как  они  с  Дженни  и  Субботой  строили  баррикады,  а  глупцы  шли  на  смерть  с  музыкальными  инструментами  и  фейерверками.

Лис  проснулась  с  ощущением,  что  змей  неминуемо  пришёл,  но  перестал  быть  апокалиптичным  и  пугающим,  ибо  страх  исчерпал  сам  себя  и  позабыл  о  своём  существовании.

«К  чему?..»  —  пробормотала  женщина,  откидывая  одеяло.

Она  уже  чувствовала  зов  субботы  —  чарующий  шёпот  межпространственных  ветров.  В  животе  заурчал  некормленный  енот,  но  Лис  даже  не  успела  пройти  на  кухню,  как  спальня  померкла,  будто  кто-то  выключил  солнце.  Совсем.  Окончательно.  В  вязкой  тьме  отсутствовали  звуки  и  запахи,  только  ощущение  воронки,  скручивающей  реальность.

Лис  подхватило,  увлекло  и  выбросило...  на  палубу.  На  ней  были  грубые  кожаные  брюки,  заправленные  в  высокие  пиратские  сапоги  с  отворотами,  и  рубашка  из  белого  мятого  шёлка  с  широкими  рукавами.  Поверх  —  короткий,  изящно  сшитый  камзол  из  тёмно-красной  кожи,  перехваченный  широким  поясом.  Её  волосы  были  собраны  в  хвост,  а  на  голове  красовалась  потрёпанная  треуголка.  Под  ногами  был  дощатый  пол...  живого  корабля,  двухмачтового  и  своенравного.  Его  борта  были  высечены  из  ускора,  но  вместо  традиционной  фигуры  нос  венчала  саркастически  улыбающееся  лицо  женщины  с  длинными,  лихо  закинутыми  на  борт  косами.  Это  был  самый  непокорный  корабль  среди  себе  подобных,  никогда  не  подчинявшийся  капитану,  если  тот  зануда,  по  имени  Дерзкая  Ведьма,  известный  тем,  что  уходил  в  плавание  сам,  если  ему  не  нравился  маршрут,  и  предпочитавший  пиратов  торговцам.

Поодаль,  опершись  о  фальшборт,  стояла  Дженни,  одетая  в  облегающий  тёмно-синий  комбинезон  с  серебряными  застёжками  в  форме  морских  узлов,  поверх  —  длинное  струящееся  пальто  из  серого  бархата,  развевающееся  на  ветру,  а  на  голове  —  повязка  из  индиго-шёлка.  Она  казалось  разведчицей  в  пиратском  флоте.  В  руке  она  держала  подзорную  трубу.

Женщины  обменялись  многозначительными  взглядами.

—  Я  догадываюсь,  где  мы,  —  усмехнулась  Лис,  поправляя  треуголку.  —  Ну  здравствуй,  Дерзкая  Ведьма.

—  Hola,  capitán,  —  отозвалась  Дженни  и  опустила  подзорную  трубу.

Волны  были  высокими  с  игривыми  белыми  барашками,  цвет  моря  —  ярко-бирюзовым.

—  У  нас  должна  быть  команда,  —  отрывисто  сказала  Лис.  —  Иначе  я  не  знаю,  кому  отдавать  бездарные  приказы.

—  Да,  без  первой  помощницы  точно  не  обойтись.

Лис  инстинктивно  приложила  ладонь  к  борту  из  волшебного  дерева.  Корабль  отозвался  на  прикосновение  не  ударом,  толчком,  похожим  на  одобрительное  похлопывание  по  плечу.

Подруги  направились  к  корме,  откуда  доносилось  странное  бульканье  и  приглушённые  голоса.  Их  взорам  предстал  громадный  круглый  приоткрытый  люк.  Вокруг  него  клубилось  марево,  а  из  щели  валил  густой  пряный  дым  с  острым  ароматом  перца  чили.

Лис  выхватила  из-за  пояса  нож  и,  не  раздумывая,  ткнула  им  в  щель.

—  Эй!  Кто  там  и  за  что  нам  испытание  веганской  похлёбкой?

Голоса  внутри  умолкли.  Люк  распахнулся  и  на  палубу  выскочила  женщина  с  обветренным  загорелым  лицом,  пропитанным  солью  и  машинным  маслом,  по-видимому,  механикиня.  Она  была  одета  в  засаленный  кожаный  комбинезон  и  носила  тяжёлый  пояс  с  инструментами,  каждый  из  которых  напоминал  орудие  пыток.

—  Алабама!  —  воскликнула  она,  небрежно  вытирая  запачканную  руку  о  штаны.  —  А  ты  где  была,  капитанка?  Я  чуть  не  задохнулась  от  дыма.  Ты  же  сама  просила  меня  настроить  котёл  так,  чтобы  он  работал  на  перце  и  добрых  намерениях!  А  ты,  вторая  помощница,  чего  вырядилась,  как  на  ярмарку?

Лис  и  Дженни  замерли.  Алабама  разговаривала  с  ними  так,  словно  они  отлучились  на  перекур,  а  не  оказались  впервые  на  корабле.

Следом  из  люка  показалась  ещё  одна  женщина.  Она  была  одета  в  просторную,  но  опрятную  шерстяную  робу.  Эта  была  первая  помощница,  Уинтроу.  Она  держала  в  руках  ворох  смятых,  исписанных  листов,  то  ли  корабельный  журнал,  то  ли  сборник  псалмов.

—  Доброе  утро,  —  тихо,  но  уверенно  произнесла  она,  без  тени  удивления.  —  Боюсь,  вам  придётся  завтракать  без  меня.  Корабль  никуда  не  поплывёт,  пока  я  не  внесу  правки  и  не  допишу  псалом  о  штиле.

За  Уинтроу  показались  две  юные  матроски,  с  заплетёнными  в  торчащие  косички  волосами,  веснушчатые,  в  полосатых  разноцветных  чулках  и  тельняшках,  с  лихорадочно  блестящими  глазами.  Они  тотчас  схватили  какие-то  бочки  и  куда-то  их  покатили.

—  Марго,  Тэффи,  не  туда!  —  закричала  Алабама.

—  Капитанка,  —  фыркнула  Тэффи,  —  Дерзкая  Ведьма  просит  пинка,  не  желает  плыть  на  юг.

—  За  бортом  что-то  булькает,  страшно-забавно,  —  добавила  Марго.

Лис  ощутила,  как  мир  встал  с  ног  на  голову.  Или  наоборот.  У  неё  была  команда,  по  всем  признакам  отменная,  она  знала  Лис,  не  сомневалась  в  ней  и  находила  логичным  внезапное  появление  подруг.

—  Команда,  —  Лис  улыбнулась  во  все  тридцать  два  зуба,  поправляя  треуголку.  —  Отставить  панику!  Ведьма  точно  нуждается  в  приключении.  Посмотрим,  что  там  булькает.

Они  подошли  к  фальшборту.  Глубокое  море  шумело,  волны  росли  в  геометрической  прогрессии.  Внизу  барахталась  морская  змея.  Не  та,  гигантская  и  апокалиптичная,  что  явилась  Лис  во  сне,  но  довольно  внушительная,  толщиной  с  бочку,  покрытая  чешуей,  переливающейся  от  золотого  до  зеленого.  Выглядела  она  бледной  и  истощённой,  на  печальном  мечтательном  лице  проступали  линялые  пятна.

Змея  отчаянно  пыталась  плыть,  но  её  движения  были  неуклюжими.  Она  не  издавала  устрашающих  звуков,  только  тихие,  хриплые  всхлипы.  Она  подняла  голову  и  её  чёрные  очи  встретились  с  чайными  глазами  Лис.  В  её  взгляде  было  столько  неуверенности  и  самоиронии:  Лис  показалось,  она  нашла  родственную  душу.

—  Ох...  —  послышался  из  воды  нежный  голос,  который  как  будто  звучал  прямо  в  голове  у  Лис.  —  Снова...  опять...  поразительно,  что  я  ещё  не  забыла  собственное  имя.  Шри-вер.  Но  что  вокруг  меня?  Где  я?  Куда  я  плыву?  На  юг?  На  север?  Что  такое  север?..  Непутёвое  я  существо...  как  же  пользоваться  плавниками?  Опять  забыла.

—  Несчастная  растеряла  все  свои  воспоминания,  —  шепнула  Уинтроу.

Лис  поправила  треуголку  и  оперлась  о  борт:

—  Поможем  нашей  новой  знакомой  победить  амнезию?

—  Конечно!  —  выдохнула  Дженни,  разворачивая  правую  кисть  танцующими  движениями  туда-сюда.  —  С  чего  начнём?

—  С  сытного  завтрака,  —  ответила  Алабама.  —  В  каюте  нас  ждут  кофе  с  ромом,  сухари,  масло  и  патока,  солонина  и  вяленая  рыба,  а  ещё  купленные  в  порту  мандарины  и  ананас.  Для  истинных  англичанок  осталась  вчерашняя  овсянка.

—  Но  как  же  Шривер?..

—  Змею  насыщает  магия,  —  пояснила  Уинтроу.  —  Дерзкая  Ведьма  может  её...  покормить,  то  бишь  передать  Шривер  часть  своих  собственных  воспоминаний,  которые  накопила,  пока  росла  и  плавала:  о  море,  штормах  и  портах.  Но  без  капитанки  не  обойтись.  Придётся  командовать.

Лис  снова  прикоснулась  к  кораблю  и  ощутила  отчётливую  пульсацию  —  бойкое  сердечко  Дерзкой  Ведьмы  стучало,  как  часы.  В  мозгу  женщины  всё  прояснилось:

—  Алабама,  разводи  огонь,  разгоняй  мощь  перца  чили,  приправь  добрыми  намерениями.  Плывём  на  юг  на  всех  парах!  Марго,  Тэффи,  спустите  канаты  и  закрепите  змею  у  борта  корабля.  Уинтроу,  становись  у  носа  и  читай  самые  душевные  псалмы,  важно  погрузить  Шривер  в  контекст  сострадания  и  заботы.  Дженни,  высматривай  в  подзорную  трубу  любой  намёк  на  утраченные  воспоминания  на  горизонте.  А  я  —  к  штурвалу!  За  дело!  Поедим  через  час,  —  под  ложечкой  заунывно  урчал  недовольный  енот,  но  долг  звал  безотлагательно  и  непременно.

Палуба  ожила.  Алабама  нырнула  в  люк,  и  через  минуту  из  трубы  повалил  ароматный  дым.  Матроски  с  хохотом  сбросили  толстые  канаты,  и,  проявив  чудеса  акробатики,  закрепили  застенчивую  Шривер  у  борта.  Уинтроу,  стоя  на  носу,  начала  читать,  и  её  тихий  убедительный  голос,  наполненный  состраданием,  проникал  прямо  в  воду,  окутывая  измождённое  тело  змеи.  А  Дженни,  пытаясь  всеми  силами  сосредоточиться  на  единственной  задаче,  вглядывалась  в  горизонт.

Через  шестьдесят  минут  корабль  разогнался  до  скорости  обезумевшего  гепарда,  а  на  лице  змеи  заиграла  лёгкая  ироничная  улыбка.  Её  растерянные  глаза  капля  за  каплей  наполнялись  осмысленностью,  а  чешуя  заискрилась  на  солнце  радугой.  Довольная,  разгорячённая  усилиями  команда  отправилась  за  обе  щёки  уплетать,  что  богиня  послала.

—  Я  помню...  спасибо,  Дерзкая  Ведьма,  твой  ускор  мудр  и  откровенен,  —  зашептала  обитальница  моря.  —  Я  —  морская  змея  Шривер,  я  плыву  на  юг  для  завершения  цикла...  мне  нужно  найти  родню.  Но  как?..  Детали  размыты...  Контекст  восстановлен,  но  не  координаты.

Слегка  захмелевшая  команда  дожёвывала  солонину  и  допивала  кофе  с  ромом.  Все  еноты  блаженно  впали  в  спячку.

—  Координаты  —  не  главное,  —  философски  заметила  Дженни,  протирая  подзорную  трубу  краем  бархатного  пальто.  —  Основное  —  вектор.

Она  приложила  трубу  к  глазу,  обвела  ею  чистый  горизонт  и  тут  же  резко  дёрнулась,  уронив  ананас.  Тот  с  глухим  звуком  отскочил  от  палубы  и  нырнул  в  воду.

—  Лис...  Капитанка,  —  голос  Дженни  стал  высоким  и  сухим,  как  старый  пергамент.  —  Я,  кажется,  вижу.  Намёк...  жирный  такой.  Очень  непрозрачный.

Все  женщины  замерли.

—  Точнее,  координату  с  крыльями,  какую-то  необозримую  по  широте  и  долготе,  —  прошептала  Дженни.

Над  морем,  словно  грозовая  туча,  появилось  огромное  существо.  Оно  неслось  на  них  с  невероятной  скоростью.  Это  был  древний,  покрытый  медной  чешуёй  дракон  с  горящими  жёлтым  голодным  огнём  глазами-миндалинами.  Он  был  совершенно  точно  полон  недовольства,  гнева  и  архаичной  ярости.  Не  похоже  было,  что  день  его  задался.

—  Она,  сдаётся  мне,  очень  зла.  И  голодна.  И  ненавидит  треуголки,  —  телапатически  передала  мысль  женщинам  Шривер.

—  Она?..  —  выдохнула  Лис,  хватаясь  за  штурвал.  —  Хьюстон,  у  нас  проблема,  нам  нужен  план...  спасения.

—  Прячемся  в  бочки!  —  взвизгнула  Тэффи.

—  На  юг!  —  прохрипела  Алабама,  уже  ныряя  в  люк.  —  Я  сейчас  дам  ей  такого  перца,  что  мало  не  покажется.

—  Я  зачитаю  псалом  хамелеона,  чтобы  мы  слились  с  пейзажем,  —  добавила  Уинтроу.

Дженни  выхватила  из  кармана  серебряный  компас  и  начала  им  размахивать.

—  Я  сейчас  спутаю  ей  карты!  —  вскричала  она,  прицеливаясь  драконице  в  глаз.

Драконица  с  рёвом  реактивного  самолёта  сделала  круг  над  кораблем.

—  Где  мои  змеи?..  Какого  дьявола  здесь  этот  кокон  с  шумными  идиотками  и  перцовой  вонью?  К  чёрту  треуголки!

Из  люка  с  виноватым  лицом  высунулась  Алабама:

—  Капитанка,  котёл  приказал  долго  жить.  Он  заглох.

—  Уинтроу,  псалом!

—  Я  сейчас,  кажется,  способна  только  на  похоронный  молебен,  —  первая  помощница  заплакала.

Драконица  начала  снижение,  открывая  пасть.  В  этот  момент  закреплённая  канатами  у  борта  Шривер  подняла  свою  печальную  голову.

—  Милая!  —  голос  змеи  прозвучал  в  голове  у  чудовища.  —  Ты  же  последняя  в  своём  роде,  а  собираешься  уничтожить  живой  корабль,  который  спас  одну  из  твоих  непутёвых  змей.  Зачем?

—  Шривер?  Ты  вспомнила?  Как?

—  Да  здравствует  перец  чили  и  сочувствие.  Признавайся,  что  случилось?  Ты  ума  лишилась?  Ты  должна  нас  вести,  а  не  есть.  Ты  неплотно  позавтракала?..

Наступила  долгая,  напряженная  тишина.  Драконица  медленно  опустилась  на  воду,  её  глаза  стали  задумчивыми.

—  Ты  права,  Шривер,  встала  не  с  той  ноги...  я  помогу  тебе  найти  семью.

Величественное  создание  передало  змее  воспоминание  —  древние  координаты.

—  Прощай,  капитанка,  прощай,  Дерзкая  Ведьма,  я  вас  не  забуду,  —  прошелестела  Шривер.

Лис  смотрела,  как  Драконица  взмыла  в  небо  и  исчезла  в  южном  направлении,  а  змея  нырнула  глубоко  в  волны,  махнув  радужным  хвостом.

—  Ну  вот,  —  сказала  Лис,  снимая  треуголку.  —  Миссия  выполнена.

—  И  мы  не  стали  драконьим  завтраком,  —  поправляя  пальто,  хмыкнула  Дженни.

—  Алабама,  Марго,  Тэффи,  Уинтроу,  спасибо  за  всё,  думаю,  вас  ждёт  следующее  приключение.

—  Куда  плывём,  капитанка?  —  спросила  Алабама.

—  Куда  хотите,  но  уже  без  нас,  —  улыбнулась  Лис.  —  Нам  пора  открыть  новую  книгу.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051393
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 13.11.2025

От субботы до субботы. Разум и чувства

...Часто  Лис  не  сознавала,  не  имела  ни  малейшего  понятия,  как  охватить,  справиться  и  осмыслить  переполнявшую  её  эйфорию  /не  вполне  точное  описание/,  или,  скорее,  какой-то  огромный,  безразмерный,  бесконечномерный  шар  внутри,  сплошь  сотканный  из  эмоций,  переживаний  от  абсолютной  красоты,  заключённой  в  простых  вещах:  в  запахе  прелой  листвы,  верхушках  сосен,  покачивающихся  на  ветру,  высокой  такой  нестандартно  насыщенно-зелёной  в  ноябре  изгороди,  сплошь  усыпанной  сухой  листвой,  прозрачности  озера  и  шуме  спокойных  волн,  в  уснувшем  на  берегу  кемпинге  и  сотканной  из  сотен  звуков  тишины,  в  раздетой  на  разрыв  осени,  таившей  предчувствие  весны,  вопреки  умиранию.  Лис  хотела  бы  уметь  всё  это  выразить,  выхватить,  вылить,  но  ей  не  хватало  слов,  способностей  и  упорства,  чтобы  извлечь  этот  шар  изнутри,  поделиться  им,  выставить  на  обозрение.  Не  то  чтобы  она  испытывала  гордость  или  потребность  в  этом...  было  ли  это  мощное  (в)чувствование  следствием  самодиагностированной  нейроотличности  или  просто  особенностями  психики,  рядовыми,  несущественными,  как  у  большинства?..  Разумеется,  она  задавалась  этими  вопросами,  но  её  навыки  социальной  коммуникации  и  поиска  связей  с  годами  притупились  или  обнулились,  а  маскироваться  не  было  сил  и  желания,  поэтому  отражения  в  других  она  не  искала.  Она  молчала  в  себя,  гуляла  и  плавала,  целиком  достаточно  для  баланса.  В  конце  концов,  для  нового  сумасбродного  опыта  довольно  межпространства,  суббот  и  Дженни,  которая  учила  её  любви  в  неидеальном  и  раздражающем.

Отпуск  таял,  как  и  положено,  со  скоростью  света,  но  ожидание  выходных  того  стоило.  Дождь  не  располагал  к  прогулкам,  поэтому  с  утра  Лис  смотрела  кино,  укутавшись  в  плед,  потягивая  остывший  фильтр-кофе  с  молоком.  Ближе  к  полудню  она  решила  сменить  пижамный  стиль  на  городской,  причесалась,  навела  марафет,  зажмурилась,  нащупала  и  отодвинула  влево  занавеску.

Глаза  женщина  открыла  одновременно  с  Дженни...  весной,  вероятно,  в  позднем  апреле,  в  классическом  английском  саду,  имитирующем  естественный  природный  пейзаж  с  плавными  линиями,  изогнутыми  дорожками,  декоративными  водоёмами  и  живописными  группами  деревьев  и  кустарников.  Казалось,  его  создатель  черпал  вдохновение  в  работах  Клода  Лоррена  и  Никола  Пуссена.  Для  создания  романтической  атмосферы  слева  виднелись  искусственные  руины  и  пагоды,  справа  —  мостик  над  ручьём,  поодаль  —  белоснежная  беседка.  В  глубине  парка  был  расположен  особняк,  скромный,  не  отличающийся  архитектурными  изысками.  Тем  не  менее,  он  дышал  сельским  уютом,  солидностью  и  добротностью.

Лис  тотчас  ощутила  невесомость  собственного  наряда.  Джинсы,  свитер  крупной  вязки  и  полосатая  рубашка  оверсайз  исчезли  бесследно.  На  ней  было  утреннее  платье  из  тонкого  шелестящего  муслина  цвета  ранней  листвы,  с  высокой  талией,  придуманной,  чтобы  максимально  ограничить  свободу  движений.  Узкие  длинные  рукава  заканчивались  кружевными  манжетами,  а  на  груди  ткань  собиралась  в  изящные  складочки.  Дополнял  ансамбль  широкий  соломенный  чепец,  украшенный  искусственными  ландышами.  Привыкшая  к  простому  крою  и  комфорту,  Лис  ощутила  себя  сложной  драпировкой  на  античной  вазе.

Стоящая  рядом  Дженни  выглядела  чуть  более  практично,  но  не  менее  эпохально.  Её  походное  одеяние,  подходящее  для  прогулок  по  газону,  тоже  с  завышенной  талией,  было  сшито  из  плотного  полотна  оттенка  заварного  крема.  Оно  было  скроено  со  скрытой  претензией  на  прочность.  Можно  было  надеяться,  что  оно  выдержит  не  только  непринуждённую  светскую  беседу,  но  и  многочасовой  спор  о  наследстве.  Поверх  платья  был  накинут  короткий  бархатный  жакет.  Голову  венчала  тканевая  шляпка-боннет  с  широкими  лентами,  кокетливо  завязанными  под  подбородком.  Дженни  выглядела  младшей  сестрой  главной  героини,  которая  обожает  читать.

—  Богиня,  как  неудобно!  —  фыркнула  Лис.  —  Чувствую  себя  фисташковым  пирожным.

—  А  мне  нравится,  —  протянула  Дженни,  —  по-моему,  мило.  Платье  подходит  к  твоим  глазам.

—  К  моим  слезам,  —  женщина  громко  чихнула.  —  Кажется,  что-то...  бодрящее...  то  есть  цветущее.

—  Что  дальше?  —  нетерпеливо  спросила  Дженни,  разворачивая  правое  запястье  туда-сюда  танцующими  движениями.

—  Попробуем  познакомиться  с  хозяевами  этого...  Хартфилда.

Лис  махнула  в  сторону  дома.  Женщины  медленно  пошли  по  направлению  к  нему.

На  крыльце  особняка  располагалась  просторная  светлая  веранда,  выкрашенная  в  сливочно-белый  цвет;  от  солнца  и  любопытных  глаз  её  защищали  лёгкие  шторы  из  ситца  в  небесно-голубую  полоску.  На  полу  лежал  плетёный  ковёр,  а  в  углу  громоздились  горшки  с  цветущими  гортензиями.  В  центре  стоял  небольшой  полированный  столик  красного  дерева,  сервированный  фарфоровым  чайным  сервизом  с  изогнутыми  ручками  и  золотой  каймой.  Всё  свидетельствовало  о  безупречном  вкусе  и  незыблемости  социального  положения.  За  столиком,  неспешно  наслаждаясь  чаем,  сидели  две...  выдры.

Респектабельный  и  суровый  господин,  одетый  в  тёмный  твидовый  сюртук  и  белоснежный  галстук-пластрон,  сидел  прямо  и  осторожно  держал  чашку  обеими  лапками,  как  будто  боялся  пролить  хоть  каплю.  Его  усы  были  тщательно  расчёсаны,  а  взгляд  полон  добродушной  озабоченности  вкупе  с  лёгкой  ипохондрией.

Рядом  с  ним  в  кресле  сидела  очаровательная  барышня  в  шуршащем  нежно-персиковом  платье  из  шанжан-тафты.  Её  гладкая  тёмная  шерсть  сияла,  а  мордочка  с  извилинами  живого,  гибкого  интеллекта  завораживала  необъяснимой  притягательностью.  Она  держала  в  лапках  изящную  вышивку.

Лис  и  Дженни  остановились  в  тени  высокой  изгороди,  наблюдая  за  ними.

—  Таким  образом,  папенька,  —  щебетала  леди-выдра,  —  наша  милая  косуля,  наивная  Гарриет,  наконец-то  обрела  своё  счастье.  Союз  с  мистером  Мартином,  славным  фермером-пони,  —  моя  самая  блистательная  победа  над  нерешительностью.

Аристократ  осторожно  опустил  чашку.

—  Моя  дорогая,  ты  слишком  скромна!  Но,  помнится,  ты  хотела  соединить  Гарриет  с  бедным  мистером  Элтоном,  честным  козлом-викарием?..

Его  дочь  рассмеялась.

—  Папенька,  не  стоит  о  моих  заблуждениях!..  Вынуждена  признать,  богобоязненный  мистер  Элтон  неровно  дышал  к  другой  особе,  —  она  сделала  многозначительную  паузу.

В  этот  момент  Лис  и  Дженни  вышли  из  тени.

—  Прошу  прощения  за  вторжение,  —  мягко  произнесла  Лис,  кивая  чепцом.

Выдры  синхронно  повернули  головы  и  с  любопытством  уставились  на  женщин.

—  Приветствую,  дамы!  Какая  приятная  и,  смею  заметить,  неожиданная  встреча,  —  господин  поднялся.  —  Моя  фамилия  Вудхауз,  а  это  моя  дочь,  Эмма.  С  кем  имею  честь?..

—  Я  Лис,  а  это  моя  подруга,  Дженни.  Приятно  познакомиться.

—  Взаимно.  Прошу  к  нам!  Не  желаете  ли  чаю?

Эмма,  с  горящими  глазами  и  неподдельным  энтузиазмом,  проигнорировала  этикет.

—  Вы,  должно  быть,  здесь  недавно?  Скажите  немедленно:  вы  замужем?  Может,  вы  ищете  подходящую  партию?  Если  да,  вы  по  адресу.

—  Нет-нет,  большое  спасибо,  у  Дженни  уже  есть...  бойфренд.

—  Бой...  кто?  —  Эмма  подняла  брови.

—  Прошу  прощения,  жених.

—  А  у  вас,  мисс  Лис?

—  А  мне...  без  надобности.  Благодарю.  Не  забивайте  себе  голову.

—  Что  вы,  мне  в  радость!

—  Эмма,  позволь  нашим  гостьям  отдышаться.  Мисс  Дженни,  мисс  Лис,  угощайтесь.  Пирожное?  Сэндвичи?  Молоко?

Лис  была  признательна  мистеру  Вудхаузу  за  возможность  избежать  щекотливой  темы  личной  жизни.  Но  не  тут-то  было:  Эмма  норовила  к  ней  вернуться  при  первом  удобном  случае.

—  Леди,  сегодня  чета  Уэстон  даёт  бал.  Вы  непременно  должны  пойти.  Там  соберутся  все  достойные  женихи  нашей  округи.  И  невесты,  если  у  вас  иные  предпочтения,  —  подмигнула  выдра.

—  Весьма  либерально,  —  с  улыбкой  заметила  Дженни.  —  Тем  паче,  Лис  интересуют  женщины.

—  Джен,  прекрати,  —  укоризненно  буркнула  подруга.

—  А  как  же!  К  любому  выбору  я  отношусь  с  уважением,  —  закивала  Эмма.  —  И  у  меня  несколько  замечательных  кандидаток  на  примете,  не  обделённых  умом  и  сообразительностью,  если  вы  понимаете,  о  чём  я.  Но  пора  готовиться  к  приёму.  Вам  понадобятся  другие  платья.  Едем  к  портнихе.  Сейчас  же.  Возражений  я  не  приму.

Выдра  увлекла  их  к  воротам,  к  которым  тотчас  подали  экипаж.

Через  несколько  минут  они  прибыли  в  дом  мадам  Сартр,  самой  модной  портнихи  округи.  Пуделиха  Сюзанна  Сартр  в  идеально  накрахмаленном  переднике,  чья  артистическая  небрежность  и  самоуверенный  шик  могли  конкурировать  только  с  Парижем,  встретила  их  приветливо  и  радушно.  Её  шерсть  была  взбита  в  художественном  беспорядке,  на  длинной  шее  вместо  шарфа  был  повязан  сантиметр.  В  мастерской  пахло  шёлком,  фиалками  и  французским  высокомерием.

—  Ah,  Mademoiselle  Voodaouse!  Вы,  моя  роза,  —  пролаяла  Сюзанна,  преувеличенно  поклонившись.  —  Mais,  qui  sont  ces  charmantes  femmes?

—  Мадам  Сюзанна,  мои  новые  протеже.  Две  незамужние  леди,  их  надобно  одеть.  Немедленно!

—  Magnifique!  Мы  сотворим  нечто  безупречное.

Эмма,  пропуская  возражения  Лис  мимо  ушей,  заказала  всё  самое  модное:  платье  из  золотистого  атласа  для  Дженни  с  немыслимо  пышной  юбкой  и  перчатками  из  тончайшего  белого  шёлка  и...  платье-катастрофу  для  Лис  —  из  тяжёлого  синего  бархата,  подчеркнувшего,  по  словам  Сюзанны,  элегантную  боль  в  глазах,  с  затейливым  длинным  шлейфом,  требующим  контроля  и  самоотверженности.

—  Voilà!  —  объявила  пуделиха,  затягивая  на  Лис  корсет.  —  Подлинный  шедевр  страдания,  ma  chérie!

—  Жертва  моды,  —  прохрипела  женщина.

Дженни  только  хихикнула.

—  Держись,  Лисёныш,  выглядишь  дорого.  Как  антиквариат.

Эмма  в  восторге  захлопала  в  ладоши.  Заказ  был  оплачен,  и  они  направились  к  Уэстонам.

Дом  четы  белок  Уэстонов  был  скромным,  но  симпатичным.  Никакой  вычурной  роскоши,  только  добропорядочный  уют.  Стены  бального  зала  были  бледно-кремовыми,  обстановка  неброской,  единственный  хрустальный  канделябр  освещал  всего  несколько  чинно  танцующих  пар.

Как  обещала  Эмма,  гостей  было  немного.  Вокруг  сновали  синицы-лакеи  в  белых  манишках.  На  столах  стояли  вазочки  с  засахаренными  фруктами  и  сухое  безвкусное  печенье.  В  пуншевых  чашах  плескались  лимонад  и  приторное  вино.

Голодная  Дженни  попыталась  съесть  крошечный  сэндвич  с  огурцом,  но  он  по  вкусу  напоминал  подошву.

—  Я  съела  бы  сейчас  слона,  —  выдохнула  Лис.

—  Из  вареников  с  жареным  луком  и  сметаной,  —  поддержала  подруга.

Сияющая  мисс  Вудхауз  не  оставляла  Лис  в  покое  ни  на  секунду.

—  Мисс  Лис,  посмотрите,  это  мистер  Найтли,  голос  разума  и  здравого  смысла,  —  она  указала  на  высокого  статного  господина-выдру  в  чёрном  фраке.

Тот  подошёл  к  ним,  тепло  поздоровался  и  пожал  руки.

—  Мисс  Вудхауз,  —  поклонился  он.  —  Ваши  гостьи.  Польщён.

—  Джордж!  У  меня  грандиозный  план.  Нужно  представить  мисс  Лис  твоим  сёстрам.  Все  трое  совершенно  неординарные  выдры  с  огромным  состоянием  и  недюжинным  интеллектом,  —  шепнула  она  Лис.  —  Обожают  поэзию,  играют  на  клавесине,  разбираются  в  тонкостях  налогообложения.

Наблюдая,  как  Лис  багровеет,  Дженни  не  удержалась  и  прыснула:

—  Лис,  невероятно!  Поэзия  и  налоги!  А  ещё...  выдры  тёплые  и  практичные.  Шерстяные.  Будете  вместе  плавать.

—  Богиня,  не  хочу  я  ничего!  Мне  нужно  проветриться.

Лис  резко  повернулась  и,  стараясь  не  споткнуться  о  шлейф,  стремительно  направилась  к  двери.  Она  вышла  в  сумеречный  сад,  глубоко  вздохнула  и  прислонилась  к  стволу  старого  дуба.

—  Мисс  Лис?

Рядом,  словно  голос  совести,  появился  мистер  Найтли.  Похоже,  он  тоже  искал  уединения.

—  Сбежали  от  моих  сестёр?

—  Мистер  Найтли,  я  в  отчаянии!  Я  не  понимаю,  как  противостоять  напору  Эммы.  Я  не  жажду  брака  и  женитьбы.  Я  скоро  взорвусь  от  этого  насильственного  сватовства!

—  Могу  представить.  Эмма  обворожительна  и  очень  упряма.  Но  её  усердие  порой  обескураживает.  Ей  не  понять:  не  все  ищут  общепринятого.  Я  поговорю  с  ней.  По  поводу  моих  сестёр  не  переживайте,  они  в  состоянии  управлять  собственной  судьбой.  И  налогами.

В  этот  момент,  шурша  юбками,  в  сад  золотистым  пятном  прокралась  Дженни.

—  Лис!  Ты  здесь!  Мистер  Найтли!  Прошу  прощения.  Лис,  мне  так  жаль.  По-моему,  я  перегнула  палку.

Лис  кивнула,  потирая  виски.

—  Я  сыта  по  горло  всей  этой  матримониальной  суетой.  Я  хочу  домой.  Или  хотя  бы  избавиться  от  этого  жуткого  шлейфа.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051227
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 11.11.2025

От субботы до субботы. Превращения

...Ноябрь  на  юге  Германии  выдался  сухим  и  тёплым,  как  замороженная  булочка,  разогретая  и  съеденная  с  горячим  кофе,  купленным  в  ближайшей  кондитерской.  Утром  светало  поздно,  мрак  расступался  ближе  к  половине  восьмого,  переход  на  зимнее  время  отчего-то  почти  не  сдвинул  восход.  Сумерки  сгущались  раньше,  но  не  так  молниеносно  и  крепко,  как  на  родине.  Дни  тут  даже  зимой  после  обеда  ощущались  длиннее,  а  летом  и  подавно  —  в  начале  одиннадцатого  светло.

Действительность  стояла  колом  поперёк  горла,  почти  не  сдвинувшись  с  места,  душила  и  переполняла  горечью,  хотя  в  новом  году  наметились  перемены.  С  большим  трудом  Лис  удалось  просмотреть  какое-то  количество  открытых  вакансий,  сходить  на  собеседование  и  Probearbeiten  в  крошечную  start-up  Patisserie  |  Chocolaterie  |  Broterie  в  самом  сердце  старого  города  башен  и  ворот,  аккурат  за  муралом  с  ослом,  преодолевая  ужас  и  неуверенность,  и  умудриться  взаимно  понравиться  супружеской  паре,  открывшей  кафе.  Крошечный  огонёк  надежды  на  чуть  более  приятную  работу,  не  такую  изнурительную  физически  и  затратную  эмоционально,  затеплился  внутри.

Но  проснувшись  ни  свет  ни  заря  в  очередную  субботу,  Лис  не  имела  ни  малейшего  желания  вращаться  в  контексте  обыденности.  Она  наскоро  позавтракала,  сходила  в  душ,  натянула  новые  прямые  джинсы  с  большими  карманами,  купленные  в  мужском  отделе  без  всякого  налога  на  розовое,  новую  толстовку  оттенка  пепел  розы,  накрутила  в  задорные  локоны  русое,  слегка  посеребрённое  сединой  каре,  накинула  чёрно-белый  спортивный  жилет  на  синтепоне,  надела  высокие  ботинки  и  выбежала  на  улицу.  Там  только-только  разгорался  тусклый  рассвет  сквозь  топлёное  молоко  густого  тумана,  скрывавшего  белый  махонький  замок  на  холме.

Дженни,  разумеется,  ещё  спала,  полуночничала,  наверняка,  со  своим  возлюбленным,  наслаждаясь  первыми  месяцами  шальной  страсти,  когда  волоски  на  теле  топорщатся  оголёнными  проводами,  когда  с  жаром  включённой  на  всю  мощь  духовки  тянет  к  объекту  вожделения,  когда  жажда  и  голод  теряют  связь  с  истинной  своей  природой.  Что  ж,  можно  подождать  её  на  месте.  Лис  зажмурилась,  задержала  дыхание,  протянула  руку,  нащупала  занавеску,  отодвинула  её  влево  и  сделала  несколько  шагов.

...Пахло  иначе.  Не  свежестью  осеннего  утра,  а  вековой,  въевшейся  во  все  без  исключения  поверхности  пылью,  ветхими  архивами,  варёной  капустой.  Казалось,  помещение  отрицало  дневной  свет.  Окна  отсутствовали.

Тусклые  узкие  коридоры,  запутанные,  непредсказуемые,  с  непропорционально  высоким  потолком,  тонули  во  мраке.  Единственная  лампочка,  покрытая  слоем  грязи,  освещала  бесконечные  ряды  обшарпанных  дверей.  Лис  двинулась  вперёд  вдоль  вен  и  артерий  кровеносной  системы  больного  Левиафана.  Они  ветвились  и  пересекались  под  неожиданными  углами,  вели  в  залы,  заставленные  потёртыми  деревянными  скамьями.  Помещение  напоминало  бесконечную  приёмную  всемогущего  судебного  аппарата.  Всюду,  куда  падал  жалкий  свет,  громоздились  стопки  бумаг  —  свидетельства  чьей-то  неизбежной  тяжкой  вины.  Столпами  здешнего  мироздания  служили  изношенность,  уныние  и  тьма.

Людей  нигде  не  было  видно.  Гигантский  механизм  обвинения  спал  или  выжидал.  Лис  потянула  ручку  двери,  ожидая  увидеть  очередной  зал  заседаний,  но  дверь  со  скрипом  обнажила...  балкон.  Тесный,  заваленный  хламом,  он  выходил  в  серый  душный  двор-колодец  без  капельки  солнца.  Правый  угол  был  плотно  затянут  паутиной,  густой,  как  марля.  Прямо  над  ней,  в  щели  под  потолком  виднелась  прокладка  из  пенопласта.  Тот  раскрошился,  а  мелкие  белые  горошинки  осыпались  на  паутину.

Лис  замерла.  Это  было  нелепо  и  прекрасно  одновременно.  В  царство  тлена  и  безнадёжности  проникло  свадебное  волшебство  праздника.

«Невестин  наряд,  —  подумала  она,  разглядывая  инсталляцию.  —  Вверху  фата,  а  внизу  кринолин  из  паутинок,  пышная  юбочка,  подрагивающая  на  сквозняке...  Может,  синица  или  мышь  пробуравила  ход  снаружи.  Прогрызла  дыру,  раскрошила  утеплитель.  А  вдруг,  —  Лис  усмехнулась,  —  в  меня  полетит  сейчас  крошечный  букет?..»

Под  потолком  что-то  протяжно  заскрипело,  раздался  треск,  щель  расширилась  и  на  пол  рухнула...  большая  сковородка  Дженни.

—  Так  это  твоих  рук  дело?  —  расхохоталась  Лис.  —  То  бишь...  днища  и  мощи  кухонной  утвари.

Она  наклонилась,  подняла  сковородку  и  ласково  потрепала  её  по  крепким  бокам.

—  Вот  ты  где!  —  прозвучал  за  спиной  знакомый  звонкий  голос  Дженни.  —  Да  не  одна...  с  тобой  моя  сковородка-путешественница.

На  Дженни  был  тёплый  спортивный  костюм  молочного  цвета,  стильный,  уютный,  и  модные  кроссовки.  Отросшие  кудряшки  она  собрала  в  пучок  на  затылке.

Лис,  всё  ещё  со  сковородкой  в  руках,  вернулась  в  душный  коридор.

—  Боюсь,  Демон  небрежной  классификации  тоже  может  быть  здесь,  —  предположила  она.  —  Гарантий  его  окончательной  смертности  у  нас  нет.

—  Не  исключено.  Куда  теперь?..

Похоже,  гигантский  механизм  обвинения  зашевелился:  за  стенами  послышались  шарканье  ног,  сухой,  надсадный  кашель,  скрип  отодвигаемых  стульев  и  шелест  бумаг.  Коридоры  мгновенно  наполнились  бюрократами  —  угрюмыми  строгими  мужчинами  и  женщинами  в  одинаковых  серых  поношенных  костюмах.  На  лицах  стыло  холодным  супом  вековое  недовольство.

Влекомые  человеческим  потоком,  подруги  оказались  в  просторном  зале  ожидания.  Здесь  уже  выстроились  в  очередь  заурядные  посетители/ьницы,  усталые,  смирившиеся  с  судьбой.

—  Любопытно,  чего  они  ждут?  —  прошептала  Дженни.

Лис  прислушалась  к  разговорам.  Казалось,  людям  необходимы  были  справки...  вроде  сертификата  о  подтверждённом  существовании,  без  которого  нельзя  было  получить  талоны  на  варёную  капусту.  Или  разрешение  на  использование  прошедшего  времени  в  личных  воспоминаниях.  Пожилая  пара  пришла  за  актом  о  своевременном  старении,  обязательном  по  достижении  возраста,  когда  сомнения  становятся  деструктивными.

Внезапно  подруги  заметили  яркое  пятно  —  молодую  маму  в  цветастом  платье,  которая  самозабвенно  щебетала  со  своими  дочками.  Старшей  было  лет  восемь,  младшей  —  около  трёх.  Женщина  обернулась  к  Лис  и  Дженни  с  обезоруживающей  улыбкой.

—  Милые  дамы,  вы  не  приглядите  за  моими  крошками?  Буквально  пять  минут.  Мне  нужно...  посетить  кабинет  задумчивости.

Дженни  кивнула:

—  Конечно,  не  волнуйтесь.

Мама  повернулась  к  старшей  дочери:

—  Я  сейчас  приду.

—  Мамочка,  я  с  тобой!  —  девочка  испуганно  вцепилась  в  её  юбку.

—  Ну  хорошо,  пойдём,  —  женщина  одарила  Дженни  ещё  одной  сияющей  улыбкой  и  скрылась  вместе  со  старшей  девочкой  за  поворотом.

Младшая  осталась  стоять  посреди  зала.

—  Мама  сейчас  вернётся,  —  мягко  сказала  Дженни.

Малышка  молча  смотрела  на  неё.  Дженни  протянула  к  ней  руки,  и  девочка  безропотно  позволила  себя  обнять.

Тогда-то  Дженни  почувствовала  неладное.  Ребёнок  был  худеньким,  мелким  и  невероятно  горячим.  С  абсолютно  лысой  головой,  а  из  носа  торчали  тонкие  прозрачные  трубочки.

Дженни  взяла  девочку  на  руки  и  стала  ходить  с  ней  по  коридору,  укачивая.  Лис,  сжимая  сковородку  в  руках,  периодически  посматривала  на  часы  на  запястье.

Прошло  двадцать  минут.  Тридцать.  Пятьдесят.  Подруги  растерянно  переглянулись.

Мама  не  вернётся.

Они  одни,  во  враждебном  бюрократическом  мире  с  больным  ребёнком.

—  Что...  что  нам  делать?  —  выдохнула  Дженни.

—  Нужно  найти...  кого-то.  Ответственного,  —  Лис  решительно  подошла  к  ближайшему  окошку,  за  которым  сидел  угрюмый  клерк.

—  Простите,  у  нас  ребёнок,  её  оставила  мать...

—  Отдел  оставленных  детей,  ООД,  кабинет  отчаяния,  —  пробубнил  бюрократ,  не  поднимая  глаз.  —  Приёмные  часы  в  первую  пятницу  нечётного  месяца.

Они  бросились  к  кабинету,  но  дверь  была  заперта.  Табличка  гласила:  «Ушёл  архивировать  скорбь».

Женщины  тыкались  в  десятки  кабинетов  —  в  канцелярию  по  вопросам  безнадёжности,  в  сектор  учёта  неизбежных  потерь,  в  отдел  утраченных  иллюзий.  Безрезультатно.  Всюду  их  отправляли  восвояси.

Девочка  на  руках  у  Дженни  не  плакала,  не  оглядывалась,  не  искала  маму.  Она  смотрела  перед  собой  и...  боялась.  Сердце  малышки  колотилось  так  сильно  и  быстро,  что  Дженни  всем  телом  ощущала  глухие  удары.

Подруги  больше  не  разговаривали,  просто  качали  ребёнка  по  очереди.  Глаза  у  обеих  были  на  мокром  месте.  Они  беззвучно  давились  рыданиями.

Какая-то  старушка  а  очереди  внимательно  посмотрела  на  ребёнка.

—  А,  —  протянула  она  безразлично,  —  острая  форма  экзистенциальной  непригодности.

—  Что?  —  не  поняла  Лис.

—  Её  диагноз.  Неизлечима  она.  Не  соответствует  процессу.  Мать  всё  правильно  сделала.  Зачем  тащить  с  собой  то,  что  не  подлежит  учёту?

Старуха  вздохнула,  но  в  её  вздохе  не  было  жалости  —  только  сухая  констатация  факта.

«Изобретательность  Субботы  была  бы  сейчас  как  нельзя  кстати,  —  подумала  Лис.  —  В  этом  унылом  судебном  архиве  бумажки  весят  больше  жизни...  мы  в  тупике.  Малышка  страдает,  система  её  отвергает.  Может,  к  лучшему.  Есть  что-то  жуткое  в  соответствии  этой  системе».

«Процветание  без  свобод  —  форма  бедности,  —  лукаво  прозвучал  в  голове  Лис  голос  альтер  эго.  —  Я  же  говорила,  утварь,  которой  залихватски  разбрасываются,  переживает  трансформации.  Зуб  даю.  Демоны  —  существа  бессмертные.  Сковородка,  видать,  вытеснила  злодея  в  его  личный  чёткий  и  упорядоченный  ад,  где  правила  не  имеют  логики,  а  человек  бессилен  перед  аппаратом.  Скука  и  строгость  —  орудия  власти.  Ледяной  функциональный  модернизм.  В  мире  идеальной  классификации...  небрежность  —  революция.  Здесь  Демон  может  стать  нашим  союзником».

Дженни  держала  на  руках  безмолвного,  лёгкого,  как  пёрышко,  ребёнка,  чьё  сердце  билось  тревожной  дробью.  Лис  посмотрела  на  сковородку,  потом  на  малышку,  которую  система  посчитала  непригодной.

—  Полагаю,  утварь  и  это  крошечное  сердечко  —  артефакты  неучтённой  сущности,  —  сказала  она.

Они  стояли  у  двери  отдела  утраченных  иллюзий.  Как  и  всюду,  тут  царил  сухой  шелест  бумаг.

Лис  подняла  сковороду,  словно  дирижёрскую  палочку,  и  провела  её  металлическим  краем  по  стене:  жжжжууух!  —  влепила  она  тишине  оглушительную  пощёчину.  Бюрократы  вздрогнули,  как  от  удара  током.  Однако  звук  не  оборвался.  Он  вызвал  резонанс.  Из  глубины  стены  раздался  неестественно  глубокий  печальный  вздох,  похожий  на  скрип  старой  чернильницы.  Подруги  рванули  к  стене.  Дверь  отдела  своевременного  сожаления  вела  в  захламлённую  кладовую.  Там,  свернувшись  в  углу,  сидел  гигантский  Жук,  ростом  с  человека,  печальный  и  потерянный.  Его  хитиновый  панцирь  тускло  блестел,  а  огромные,  фасеточные  глаза  были  полны  горькой  тоски.  Своими  лапками  он  сжимал  голову  и  потирал  виски.

—  Наконец-то,  —  раздался  из  Жука  грустный  бархатистый  голос.  —  Сковородка-путешественница.  Приветствую  вас,  дамы,  искренне  рад  встрече.  Вы  меня,  честно  сказать,  изрядно  потрепали.  Но  я  умею  признавать  поражение.  И  просить  о  помощи,  —  Демон  небрежной  классификации,  а  это  был  он,  помолчал.  —  Я  —  заложник  этой  кошмарной  системы,  жертва  идеального  ада,  —  Жук  посмотрел  на  ребёнка,  и  его  глаза  заблестели.  —  Да  здравствует  экзистенциальная  непригодность!  Самый  восхитительный  из  созданных  мной  диагнозов.

—  Ты  ненавидишь  эту  систему,  —  произнесла  Дженни.  —  Расскажи,  как  её  уничтожить...  и  спасти  ребёнка.

—  Устроим  революцию!  —  мечтательно  выговорил  Жук.  —  Сковородка-путешественница  —  наш  флаг,  девчонка  —  гимн  экзистенциального  несовершенства!

Он  метнулся  к  двери,  вырвал  из  рук  ошарашенного  клерка  стопку  документов  и  передал  их  Лис.

—  Громи!

Женщина  ударила  сковородой  по  стопке,  бумаги  разлетелись  кто  куда.  Жук  затанцевал  по  комнате,  небрежно  путая  документы:  опрокинул  чернильницу  на  реестр  неизбежных  потерь,  испортил  сертификат  о  подтверждённом  существовании  живописной  кляксой,  на  акте  о  своевременном  старении  нарисовал  улыбающуюся  рожицу.

В  зале  началась  паника.  Бюрократы  сходили  с  ума  от  небрежности,  метались  и  ещё  больше  запутывались,  умножая  хаос.  Порядок  улетучивался,  а  Жук  преображался.  Его  панцирь  треснул,  он  принял  свой  истинный  облик  печального  арлекина  в  разноцветном  костюме.

Мир  рушился,  а  малышка  на  руках  у  Дженни  выздоравливала.  Её  щёки  порозовели,  на  голове  появились  короткие  пушистые  локоны.  Девочка  громко  засмеялась  и  потянулась  к  кудряшкам  Дженни.

Коридоры  таяли,  стены  исчезали,  мебель  рассыпалась  в  пепел.  Вместо  двора-колодца  взору  открылся  роскошный  весенний  сад  в  цвету  с  симпатичной  усадьбой  по  центру.  Из  окна  махала  та  самая  мама  в  цветастом  платье,  но  на  этот  раз  её  улыбка  не  таила  обмана.

Дженни  опустила  малышку  на  землю,  и  та  побежала  по  направлению  к  дому.

—  Свободен!  —  вскричал  Демон,  подмигнул  женщинам,  щёлкнул  пальцами  и  исчез.

—  Как  думаешь,  он  искренне?..  —  спросила  Лис.

—  Дьявол  его  знает...  поживём,  увидим.  Пойдём-ка  домой,  самое  время  для  яичницы  с  сыром  и  помидорами.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051226
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 11.11.2025

От субботы до субботы. Дневник одного дьявола

—  Ты  обратила  внимание...  нам  удалось  взломать  дьявольский  механизм...  ошибкой  в  коде  поддельного  счастья?  —  спросила  Лис.

—  Ирония,  —  вздохнула  Дженни.  —  Спасать  мир,  сосредоточившись  на  печалях.  Достойно  учебника  классической  психологии,  —  саркастично  добавила  она.

Подруги  бесцельно  шли,  наобум  и  наотмашь,  наслаждаясь  размеренными  шагами  по  прямой  и  вниз  после  утомительного  подъма  на  высоту  трёх  девятиэтажных  домов.  Улицы,  не  ведавшие,  что  такое  прямая,  вывели  их  на  широкую  площадь  с  одним  единственным  зданием  по  центру.  Оно  напоминало  театр,  увенчанный  куполом-яйцом,  на  котором  сотнями  радуг  разбивались  лучи  заходящего  солнца.  Окрашенный  в  охру  и  терракоту  фасад  был  утыкан  хлебами  и  булками,  уложенными  в  замысловатом  порядке.  Вдоль  карниза  стояли  молчаливыми  часовыми  фигуры  из  красного  кирпича,  напоминающие  римских  воинов.

—  Поразительный,  чистокровный,  высокопарный  сюрреализм!  Собственной  персоной,  —  восторженно  воскликнула  Лис.

Возле  массивных  дверей,  словно  у  манящего  театрального  занавеса,  стоял  человек,  карикатурный  и  величественный  одновременно:  с  иголочки  накрахмаленный  смокинг,  белоснежная  манишка,  пышная  бабочка  цвета  индиго  и  длинные,  тонкие,  гордо  закрученные  усы,  острые  кончики  которых  касались  бровей,  подобно  секундным  стрелкам  часов,  подмышкой  трость  и  букет  увядших  белых  лилий.  Он  лучился  добродушием  и  самоиронией.  Когда  подруги  приблизились,  он  грациозно  поклонился.

—  Hola!  Знаю,  я  —  гений,  поэтому  имею  право  на  любое  безумие!  —  вскричал  он  на  каталонском.  —  Какое  доподлинно  интимное  счастье  быть  понятым  двумя  душами,  полными  истинного  сомнения.  Могу  я  предложить  вам  ключ  от  моей  обители?

Лис  и  Дженни  остановились.

—  Я  —  Диего  Веласкес,  —  представился  он,  —  смотритель  этого  храма  печального  образа,  —  он  широким  жестом  указал  на  терракотовый  фасад.  —  Он  открывается  избранным  раз  в  столетие,  пока  я  в  отпуске.

—  Диего  Веласкес?  —  прыснула  Лис,  тоже  на  чистом  каталонском.  —  Сдаётся  мне,  вы  сошли  с  собственного  полотна.

—  Ежедневно  я  задаюсь  вопросом,  не  сошёл  ли  я  с  ума,  —  добродушно  рассмеялся  Диего,  поглаживая  свои  роскошные  усы.  —  Вы  проницательны!  Напоминаете  о  Галатее,  музе.  Экскурсию  не  желаете?  Абсолютно  бесплатно,  даром,  из  чистой  любви  к  затейливым  лабиринтам  и  благодарным  умам.

Дженни,  предвкушая  ни  к  чему  необязывающее  чудо,  согласно  кивнула.

—  С  превеликим  удовольствием!  Если  вы  пообещаете  абсурдно-интеллектуальный  отдых  от  серьёзных  проблем,  —  также  на  вполне  сносном  каталонском  произнесла  она.

Веласкес  распахнул  двери,  и  подруги  вошли  в  уютный  полумрак  театрального  зала  с  возвышающейся  на  сцене  скульптурой  кулисы.

—  Начнём!

Смотритель  повёл  их  в  небольшую  комнату  с  диваном  в  форме  губ.

—  Гостиная  забвения,  —  констатировал  он.  —  Лицо  великой  актрисы  кино  —  не  более  чем  застывшие  предметы  мебели.  Диван,  который  целует.  Две  полки,  пристально  разглядывающие  гостей.  Камин  с  двумя  ноздрями,  жадно  вдыхающий  воздух.  Современники  искали  глубины,  а  художник  развлекался...  дизайном  интерьера.  Тайна  проста:  никто  ничего  не  понял.

Лис  наслаждалась  абсурдной  логикой,  как  устрицами  в  чесночном  соусе  вприкуску  с  Совиньон  Блан.

Затем  они  оказались  в  зале  сокровищ,  сплошь  из  золота  и  света,  где  в  центре  висела  огромная  прозрачная  картина.

—  Галатея,  —  Веласкес  с  нежностью  указал  на  полотно  в  невесомости,  нарисованное  с  атомной  точностью.  —  Муза,  крест,  математика,  божество.  Моё  дело  —  не  любить,  а  рисовать!  Однажды  она  попросила  платок,  художник  швырнул  его  в  неё,  чтобы  не  прикасаться.  Акт  рождения  ядерного  мистицизма.

—  Похоже,  любили  её  алогично,  но  достоверно,  —  Дженни  улыбнулась  кончиками  кудряшек,  которые  истончились,  подобно  усам  Веласкеса  и  непокорно  вздыбились  вверх.

Диего  подвёл  их  к  холсту,  на  котором  женщина  глядела  в  окно  и  одновременно  в  перспективе  обрушивался  всей  силой  свободы  портрет  известного  политического  деятеля.

—  Я  не  сюрреалист,  я  —  сюрреализм,  —  торжественно  молвил  он.  —  Двойное  видение.  Двойное  послание.  Жизнь  —  это  шифр.  Кто-то  увидит  Лилит,  кто-то  её  создателя.  История  искусства  играет  с  нашим  периферийным  зрением.  Сосредоточившись  на  деталях,  теряешь  целое.  В  поисках  общего  и  великого,  растрачиваешь  моменты  здесь  и  сейчас.

Они  вышли  во  внутренний  двор,  где  стоял  старый  чёрный  Кадиллак,  а  внутри  салона  шёл  ливень.

—  Философия  одиночества.  Или  уединения.  Социальной  изоляции,  её  притягательной  и  обманчивой  безопасности.  Однажды  на  конференции  кому-то  пришло  в  голову  устроить  в  машине  дождь.  Дождь  должен  идти  только  там,  где  ему  хочется.  Где  он  воистину  необходим.  Например,  в  дневнике  одного  гения.  Не  приспосабливаться  к  миру,  заставить  мир  ходить  по  струнке...  по  команде.  На  цыпочках.  В  ритме  вальса.  Чистая  воля  волны,  волшебство  волхвов.  Слёзы  слезают  вслед  за  последним  ослепшим  наследником.  И  всё  это  о  моей  матери.

Солнце  садилось,  окрашивая  небо  в  ветренный  розово-лиловый,  когда  Диего  вывел  подруг  на  площадь.

—  Я  полон  признательности,  —  произнёс  он,  —  в  этом  веке  вы  были  самыми  благодарными  гостьями.  И  единственными.

Лис  и  Дженни  сердечно  обняли  его.

—  Нам  пора,  сеньор  Веласкес.

—  Да,  —  смотритель  вздохнул,  его  усы  поникли.  —  Я  возврашаюсь  к  своим  обязанностям,  мой  отпуск  завершён.

Он  театрально  махнул  рукой  с  белым  платком,  и  женщины  пошли  прочь.  Несколько  раз  они  оборачивались.  Диего  застыл  у  дверей,  глядя  им  вслед,  и  что-то  нашёптывал.  Его  губы  беззвучно  шевелились.

«Было  бы  смешно,  если  б  не  было  так  грустно...  Люцифер,  который  берёт  отпуск  на  один  день  раз  в  столетие,  чтобы  провести  экскурсию».

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051085
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 08.11.2025

От субботы до субботы. Страна поддельной радости

—  То  бишь  ты  пережила  феноменальный  опыт?  Трансцендентный,  можно  сказать...  Раздвоение  личности,  —  задумчиво  произнесла  Дженни,  раскачиваясь  в  плетёном  кресле-качалке  в  форме  грецкой  скорлупки.

—  А  вдруг  у  меня  диссоциативное  расстройство  идентичности?  —  с  нотками  грустной  самоиронии  заметила  Лис.

Она  расхаживала  по  библиотеке,  скрестив  на  груди  руки.

—  Не  думаю,  —  рассмеялась  подруга,  тряхнув  кудрявой  шевелюрой  уже  с  голубыми  прядями.  —  В  любом  случае...  поразительное  приключение.  Мне  так  жаль,  что  меня  не  было  рядом.

—  Ты  вовремя  огрела  Демона  сковородкой,  боюсь  представить,  что  случилось  бы,  не  вынырни  ты  тогда  из  лужи.

Краем  глаза  Лис  заметила  Субботу,  которая  магическим  образом  материализовалась  буквально  на  несколько  секунд.

—  Всё  же...  меня  беспокоит  судьба  сковородки,  —  скороговоркой  затараторила  она.  —  Утварь,  которой  так  залихватски  разбрасываются,  переживает  потрясения,  трансформации  и  возвращается  иной,  чудит  и  втихаря  пишет  мемуары.  Шуточное  ли  дело  —  пройти  сквозь  чью-то  голову!  Если  выйти  задом  наперёд,  можно  стать  красивым  эпиграфом.  Не  изящным,  конечно...  Она  открыла  шкаф  и  достала  оттуда  тяжёлую  сковородку...  обещает  изящества  с  гулькин  нос.  Но  определённо  лучше,  чем  выйти  спереди  назад.  Эпитафией.  А  Демону  полагается  эпитафия?..

Лис  подошла  к  глобусу,  положила  ладонь  на  выпуклую  стеклянную  поверхность  и  крутанула  его.

Когда  движение  замедлилось,  её  взгляд  упал  на  побережье.  В  этот  раз  на  глобусе  лежал  город,  залитый  изнутри  шара  почти  нестерпимым  жёлтым  светом.  Точнее,  это  был  не  вполне  город  в  привычном  понимании,  а  праздник  искривлённой  геометрии.  Улицы  не  знали,  не  ведали,  что  такое  прямая;  фасады  домов,  покрытые  мозаикой  и  переливающимися  осколками,  плавились  и  текли,  как  тесто,  создавая  причудливые,  волнообразные  формы.  Увенчанные  нелепыми  башенками,  напоминающими  взбитые  сливки,  и  авангардными  скульптурами,  крыши  выглядели  по-детски  непосредственно.  В  центре  фантасмагории  архитектурного  сумасшествия  красовался  собор  с  высокими  шпилями,  словно  покрытыми  чешуёй  ящера,  и  гигантскими  лапами-колоннами.

Но  взгляд  Лис  устремился  не  к  морю,  а  к  парку  развлечений  на  краю  города,  похожему  на  многослойный  торт.  Рядом  с  закрученными  в  узел  испанскими  горками,  стояли  фахверковые  домики  с  игрушечными  мельницами,  а  по  искусственной  реке  плыли  крошечные  лодки.  Поодаль  виднелась  миниатюрная  копия  древнеримского  Колизея  с  головокружительной  змеёй  американских  горок.  Вся  территория  была  пронизана  артериями  фуникулёров,  монорельсов  и  футуристических  труб.

—  Спорим,  я  угадаю  с  одной  попытки,  куда  бы  ты  хотела  отправиться?  —  с  улыбкой  сказала  Лис,  и  в  её  зрачках  заискрились  лукавые  смешинки.  —  В  парк  аттракционов!

Дженни  захлопала  в  ладоши  и  закивала  всеми  кудряшками  сразу:

—  С  превеликим  удовольствием!

Через  пару  минут  подруги  уже  ели  фисташковое  мороженое,  сидя  на  ажурной  скамейке  под  Эйфелевой  башней  в  миниатюре.  Воздух  бутафорского  Парижа  полнился  запахами  свежей  выпечки  и  дразнящим  ароматом  авантюры.

Прямо  перед  ними  в  водную  гладь  среди  клумб  и  газонов  с  оглушительным  всплеском  падали  дирижабли  с  визжащими  от  восторга  взрослыми  и  детьми.  Рядом  по  круглому  желобу,  как  по  горной  реке,  с  шипением  и  смехом  проносились  гигантские  круги.  А  над  узкими  улочками  с  многочисленными  булочными  и  каруселями  царила  гигантская  серебряная  горка,  взмывающая  в  небо  на  высоту  трёх  девятиэтажных  домов,  пронзая  облака.  Её  искривлённые  спиральные  рельсы,  как  застывшая  молния,  стремились  в  бесконечность.  Стальные  жуки-вагонетки  с  невероятной  скоростью  взлетали  по  вертикали,  замирали  на  вершине  и  стремительно  падали  вниз,  совершая  немыслимые  виражи  и  закручивая  мёртвые  петли.

—  Знаешь,  —  начала  Лис,  —  Суббота,  рыба-хромоножка...  честное  несовершенство.  Ценность  искренности.  Мне  бы  очень  хотелось  в  это  верить,  Джен...  верить  безоговорочно.

Дженни  почувствовала  неладное,  перестала  качать  ногой  и  обняла  подругу.

—  А  ты  сомневаешься?

Лис  тяжело  вздохнула.

—  Помнишь,  я  говорила,  Суббота  —  это  я,  отражение  моего  богемного  прошлого?  Это  был  вихрь...  театр  абсурда  из  Беккета.  Мы  ждали  чего-то  великого,  но  на  деле...  Годо,  который  так  никогда  и  не  явился.  Тем  не  менее...  каждая  встреча  сулила  волнующие  знакомства,  философские  дебаты,  безумные  головоломки  и,  разумеется,  стихи.

—  Ты  об  АртБузе,  да?  Расскажи!

—  Я  как  будто  дышала  в  декорациях  Уайльда...  красиво,  цинично  и...  невыносимо.  Вокруг  —  поэты,  поэтессы,  музыканты/ки,  художники/цы,  театралы  всех  мастей...  герои/ни  Элиота,  его  бесплодной  земли...  пытались  вырастить  в  пустыне  что-то  подлинное.  В  идеале...  бессмертное!  Кто  же  устоит  перед  анналами  вечности?..  Фестивали,  квартирники,  творческие  мастерские...  я  была  влюблена...  страстно  и  горячо...  в  утопию,  в  иллюзию,  в  атмосферу!  В  единственное,  что  тогда  примеряло  меня  с  реальностью,  —  Лис  помолчала.  —  А  потом  всё  обернулось  ночным  кошмаром...  Душа  моя,  серьёзно,  —  её  голос  дрожал.  —  Я  предпочла  бы  вычеркнуть  эти  пару  лет  из  своей  истории...  как  никчёмный  черновик...  скомкать  и  бросить  в  камин.  Я  ощущаю  себя  такой...  банальной.  Как  бульварный  роман.

—  Почему?  Что  ты  сделала?

—  Влюблялась.  Бестолково.  В  людей,  которые  видели  во  мне  развлечение.  Способ  удовлетворить  сиюсекундную  потребность.  О,  моя  запятнанная  репутация  меня  нагоняла!  —  Лис  криво  усмехнулась.  —  Мне  приписывали  неуёмные  аппетиты:  мужчины,  женщины...  а  я  просто  отчаянно  металась.  Мне  так  хотелось,  чтобы  меня  любили.  Остро  и  неумело...  Вот  и  бегала  восторженным  щенком  за  каждым  и  каждой,  кто  обратил/а  на  меня  внимание,  —  она  понизила  голос.  —  Одна  мимолетная  связь  и...  меня  выкинули  из  АртБузы.  Исключили  из  проекта.  Изгнали.  Мир  рухнул.  Веришь  ли,  я  испачкала  чистое  искусство...  такой  себе  персонаж  Генри  Миллера...  оставила  на  пороге  кучу  первосортного  дерьма!..  Пристыжённую,  нагую,  испорченную,  меня  выбросили  на  обочину.

На  глаза  Лис  навернулись  слёзы.

—  А  ещё  человек,  которого  я...  само  собой,  ошибочно...  считала  важным,  авторитетным,  значительным...  с  лёгкой  руки  назвал  меня  поверхностной,  а  мои  тексты  —  примитивными.  Это  надолго  выбило  меня  из  колеи.

—  Лис,  родная,  ты  не  должна  была  соответствовать  их  стандартам  и  вписываться...  использовать  слова,  как  оружие,  мелочно.  Недостойно.

—  А  потом  моя  близкая  подруга  от  меня  отвернулась.  Ничего  не  попишешь...  секс  портит  отношения,  ставит  на  них  крест.  Я  ужасна,  Джен.  Почти  преступница.  Мне  себя  не  простить.

Дженни  крепко  сжала  её  руку.

—  Послушай,  —  твёрдо  сказала  она,  наклонившись  вперёд,  —  ты  не  сделала  ничего  дурного.  Ты,  вероятно,  запуталась,  искала  себя,  тепло  и  принятие.  Искренность,  наконец!  Скорее,  другие  не  смогли  выдержать  твою  неидеальность.  Может,  ты  отказалась  слишком  настоящей  для  их  фальшивого  искусства?..  Простить?  Кого?  Заплутавшую  художницу,  преданную  единомышленниц(к)ами?..  За  что  её  прощать?

—  Наверное,  ты  права...  я  должна...  примириться...  с  собой,  —  повторила  Лис,  как  заклинание.  —  Может,  именно  это  хотела  донести  до  меня  Суббота.

Синдром  дефицита  внимания  побуждал  Дженни  к  постоянной  мультизадачности.  Почти  одновременно  она  утешала  подругу,  разглядывала  карусель,  где  на  радужных  лошадках,  верблюдах  и  зебрах  кружились  довольные  малыши,  и  угрюмого  подростка  в  тени  декоративного  пустого  павильона,  стилизованного  под  старинный  вокзал.  Её  профессиональный  инстинкт  сработал  мгновенно.

Мальчик  лет  шестнадцати  в  серой  куртке  выглядел  шокирующе  неуместным  на  фоне  буйной  феерии  цвета.  Ссутулившись,  он  сидел  на  полу,  обхватив  голову  руками.  Люди  вокруг  вопили  и  хохотали,  аттракционы  работали  без  устали,  музыка  гремела,  а  парень  не  двигался,  уставившись  в  одну  точку,  совсем  как  истукан  среди  пляшущих  фей.  Взгляд  его  был  устремлён  в  никуда.

—  Видишь?  —  прошептала  Дженни.  —  Все  вокруг  излучают...  механический  восторг,  а  его  выключили.  Ошибка  в  коде  искусственного  счастья.

Лис  прищурилась.  В  подростке  ей  почудилось  что-то  тревожное  и  понятное  —  неприкаянность,  исключённость,  потерянность.

—  Не  вписался,  —  пробормотала  она.

Дженни  встала,  сделала  несколько  шагов  по  направлению  к  павильону  и  села  на  корточки  на  некотором  расстоянии  от  ребёнка.  Лис  последовала  за  ней  и  остановилась  за  спиной  подруги.

—  Привет,  меня  зовут  Дженни,  а  это  моя  подруга,  Лис,  —  обратилась  она  к  мальчику.  —  Ты  выглядишь...  слишком  сосредоточенным.  Что  ты  здесь  делаешь,  если  не  секрет?

Подросток  медленно  поднял  голову,  посмотрел  на  женщин  пустыми  глазами  и  уставился  на  свои  колени.

—  Ничего,  —  промычал  он.

—  Понимаю,  —  мягко  ответила  Дженни.  —  Мороженого  хочешь?

—  У  меня  другая  идея,  —  шагнула  вперёд  Лис.  —  Лучше!  Идём  кататься  на  американских  горках?

—  Ни  за  что!  —  испуганно  вскричал  ребёнок.  —  Вы  не  понимаете...  это  место  питается  радостью.  Если  ты  весел,  оно  тебя...  перемалывает.  Этот  парк  развлечений...  кровожаден.  Он  заманчив,  но...  собирает  души,  крадёт  настоящие  чувства  и  перерабатывает  в  механический  восторг,  —  он  указал  на  толпу.  —  Смотрите,  они  бесконечно  вертятся  по  кругу,  покупают  сладкую  вату,  смеются  без  умолку.  Страна...  поддельной  радости,  которой  правит  Хохотун.

—  Погоди...  Значит,  чем  радостнее  ты  здесь,  тем  опаснее?  —  спросила  Лис.

Подросток  кивнул.

—  Именно.  Всё  устроено  так,  чтобы  вынудить  веселиться.  Я  не  подчиняюсь,  чтобы  меня  не  перемололи.

—  Храбро,  —  произнесла  Дженни.  —  Но  нельзя  же  сидеть  тут  вечно...  жутковато,  —  она  невольно  поёжилась.  —  Да  и...  все  эти  люди...  получается,  они  —  узники/цы  Хохотуна?  Навсегда?  А  я-то  думала,  Ктулху-Франкенштейн  был  худшим  из  зол.

—  Чего?..  —  с  намёком  на  любопытство  посмотрел  на  неё  ребёнок,  впрочем,  к  нему  быстро  вернулось  прежнее  унылое  выражение  лица.  —  Хохотун  заманивает  в  парк  развлечений,  а  тут  почти  не  возможно  не  веселиться...  он  поглощает  удовольствие,  ликование,  упоение  и  перемалывает  в  энергию  для  аттракционов.  Не  пойму,  как  вы  до  сих  пор  в  своём  уме.  Мои  мама  и  папа,  моя  младшая  сестрёнка,  её  смех  напоминает  звон  колокольчиков...  вон  они,  в  дирижабле,  уже  в  сотый  раз  ныряют  в  озеро.

—  Ужасно,  —  сказала  Лис.  —  Тебя  как  зовут?

—  Франц  Кафка.

От  неожиданности  Лис  чуть  не  поперхнулась:  занятное  совпадение!

—  Родители  надо  мной  посмеиваются...  посмеивались...  мол,  я  никогда  не  улыбаюсь,  —  продолжал  Франц,  —  называли  ворчуном,  хмурой  тучей,  пессимистом.  Кабы  знали,  что  меланхолия  убережёт  от  поглощения,  может,  сами  поверили  бы  в  полупустой  стакан.

—  Есть  мысли,  как  отсюда  выбраться?  —  поинтересовалась  Лис.  —  И  как  вызволить  всех  этих  несчастных?  —  и  она  посмотрела  на  гигантскую  серебряную  горку.  —  Франц,  Хохотун  перемалывает  радость  в  энергию  для  аттракционов,  верно?

—  Полагаю,  да.  Чем  больше  визга,  тем  быстрее  вращаются  карусели.

—  Значит  нужно  отыскать...  эмоциональный  трансформатор.  Место,  где  удовольствие  преобразуется.

Дженни  догадалась,  к  чему  подруга  клонит.

—  Думаешь,  исполинская  горка?..  Этот  колосс?  Он,  наверняка,  требует  мощного  ликования...  может,  это  и  есть  центр  переработки?

—  Звучит  логично,  —  согласилась  Лис.  —  А  если  попытаться  ввести  в  систему  то,  что  она  не  в  состоянии  переварить?..  В  противоположность  веселью?

Франц  выглядел  заинтригованным.

—  Настоящая  грусть?  Отчаяние?  Истинное  сомнение?  —  предположил  он.

Лис  потёрла  виски  и  поправила  волосы.

—  Ты  спрашивал,  почему  мы  всё  ещё  в  здравом  уме  и  твёрдой  памяти...  исключительно  благодаря  печали  богемных  времён.  И  сомнениям.

—  Итак...  план  такой,  —  резюмировала  Дженни.  —  Доберёмся  до  вершины  горки.  Попробуем  донести  туда  толику  сомнения  и  крупицу  безнадёжности.  И  вызовем  сбой  системы.

—  Но  как?  —  спросил  Франц.  —  Если  сядем  в  вагонетку,  скорей  всего,  не  сможем  не  поддаться  всеобщему  механическому  восторгу.

—  Если  серебряный  исполин  —  трансформатор,  его  нужно  обслуживать.  Должен  быть...  служебный  вход?  —  предположила  Лис.

—  Есть,  —  ответил  мальчик,  —  думаю,  туда  ведёт  винтовая  лестница.  В  соседнем  павильоне,  за  дверью  с  надписью  «Посторонним  вход  запрещён».

—  Отлично,  никакого  восторга,  утомительный  подъём,  позволяющий  сосредоточиться  на  плохом  против  всего  хорошего.

—  Тогда  полный  вперёд,  —  выдохнула  Дженни.  —  Веди  нас,  Франц.

Кафка  двинулся  к  соседнему  павильону  и  повёл  подруг  в  самый  дальний  угол.  Над  невзрачной,  изъеденной  временем  дверью  тускнела  табличка.  За  дверью  было  темно  и  сыро.  Пахло  машинным  маслом.  Винтовая  лестница  уходила  вверх  и  терялась  в  пустоте  и  безысходности.

Франц,  Лис  и  Дженни  начали  подниматься  по  ступеням.  Сначала  они  ступали  бодро,  но  через  несколько  пролётов  уже  чертыхались  и  отдувались.  Ноги  гудели,  потные  ладони  скользили  по  холодным  поручням.  Друзья  едва  дышали,  когда  доползли  до  крошечной  служебной  площадки  на  самой  вершине,  где  гудел  механизм  и  свистел  ветер.

—  Центр...  переработки,  —  прошептала  Дженни,  указывая  на  гудящий  маховик.

—  Самое  время  взломать  систему,  —  пробормотала  Лис  и  сделала  шаг  вперёд.

Она  сосредоточилась  на  болезненных  воспоминаниях,  на  чувстве  оголтелого  стыда  и  одиночества  изгоя,  на  предательстве  и  отречении.  Её  захлестнули  гнев,  обида,  страх,  отчаяние  и  сомнения.

Дженни  положила  руку  подруге  на  плечо,  словно  заземляя  её  эмоции  тоской  по  незбыточному,  тревогой  и  беспокойством  за  всех  грядущих.

Франц  Кафка  отрешённо  стоял  поодаль,  усиливая  врождённой  меланхолией  эмоциональный  заряд.

Маховик  перестал  гудеть  и  остановился.  Серебряный  колосс  содрогнулся  под  напором  горя,  боли  и  дурных  предчувствий.  Внизу,  в  парке,  всё  остановилось.  Прервался  смех,  замолкли  голоса.  Люди,  катавшиеся  на  дирижаблях  и  каруселях,  замерли  безвольными  манекенами.  Но  потом  медленно  начали...  осознавать.  Их  лица  и  взгляды  полнились  недоумением,  усталостью,  изумлением.  Кто-то  заплакал,  кто-то  ощутил  голод,  кто-то  испытывал  отвращение,  а  кто-то  —  тошноту.

Лис  глубоко  вздохнула.

—  Пора  спускаться.

Теперь  серебряная  горка  стала  обычным  аттракционом.  Втроём  они  сели  а  вагонетку  и  стремительно  покатились  вниз.

У  озера  Франц  заметил  сестру  и  маму  с  папой.  Они  выглядели  сбитыми  с  толку,  но  вполне  живыми.  Подросток  крепко  обнял  родных,  а  его  вечно  недовольное  лицо  озарила,  наконец,  искренняя  широкая  улыбка.

Лис  и  Дженни  переглянулись.  Мир  вокруг  снова  пришёл  в  движение.

—  Дело  сделано,  —  сказала  Дженни.

—  Да,  —  согласилась  Лис,  —  мы  здесь  больше  не  нужны.

И  женщины  рука  об  руку  направились  в  город,  оставляя  позади  страну  неподдельной  радости,  где  теперь  бурлила  настоящая  жизнь.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1051084
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 08.11.2025

От субботы до субботы. IX

Суббота  спрятала  третий  фрагмент  сказания  за  пазухой  и  азартно  тряхнула  головой.  Её  гладкие  волосы  продолжали  лежать  в  невообразимом  порядке  —  причёска  даже  не  шелохнулась.
 
—  Итак...  самое  время  навестить  нянюшку  Ягг,  —  произнесла  она.  —  Только  нам  понадобятся  билеты  на  подвесной  трамвай.  У  тебя  при  себе  монеты  Анк-Морпорка?  Боюсь,  у  меня  только  спресованная  ностальгия  и  несколько  датских  крон.
 
—  Откуда?..  Не  представляю  даже,  как  они  выглядят.  У  меня  только  карты.
 
—  Игральные?
 
—  Кредитные!
 
—  Жалость-то  какая,  могли  бы  за  деньги  показывать  фокусы.  Но  я  кое-что  придумала...  в  Гильдии  Фанатов  Потерпевших  Крах  Театральных  Постановок  могут  заплатить  за  твоё  праведное  возмущение.
 
—  Правда?..
 
—  Только  не  расплескай  его  по  пути.
 
Женщины  вышли  на  улицу  и  направились  к  зданию  с  аляповатой  вывеской.  Внутри  за  широкими  столами  сидели  несколько  лысых  ворчливых  критиканов  в  очках,  перебирали  бумаги  и  злобно  перешёптывались.
 
—  В  чём  дело?  —  раздражённо  спросил  тот,  кто  сидел  ближе  к  двери.
 
—  Достопочтенные  господа,  приветствуем  вас,  —  пафосно  начала  Суббота,  но  ироничные  смешинки  так  и  сыпались  из  её  расширившихся  зрачков.  —  Представляю  вашему  вниманию  лучшую  критикессу  из  Чужеземья  с  первосортным  осуждением  «Леди  Макбет»,  —  она  энергично  подтолкнула  Лис  к  столу.  —  А  теперь  жги!
 
И  та  зажгла:
 
—  Нет,  это  не  театр,  а  похороны  вкуса!  Я  со  всех  ног  бежала  с  этой  гнусной  панихиды.  Взять  и  опошлить  трагедию,  в  которой  бушуют  вина  и  кровь,  низвести  её  до  мелодрамы  о  гнилом  фрукте!  Убить  великую  форму  ради  дешёвой  сатиры?  За  что?..  Шекспир  не  нуждается  в  картонной  луне  и  кольчугах  из  консервных  банок!  Искусство  должно  быть  прекрасным  или  правдивым,  никак  не  бестолковым.  Зрительница  обязана  проглотить  глупость,  завёрнутую  в  обёртку  бессмертной  классики?..  Так  не  пойдёт!  Искусство  бесполезно,  но  не  безразлично.  Где  контекст?  Испанский  стыд!  Жалкая  пародия,  небрежно  названная  спектаклем!  Что  это  —  жестокий  эксперимент  над  терпимостью  публики?..
 
Критиканы  одобрительно  закивали,  самопишущая  печатная  машинка  победоносно  завершила  выстукивать  обличительную  тираду  и  выплюнула  готовую  рецензию.
 
—  Засчитано,  —  сердито  цокнул  языком  сидящий  за  самым  внушительным  столом  начальник  отдела.  —  Испепеляющее,  незамутнённое  негодование.  Три  золотых  галлеона  и  два  жетона  на  подвесной  трамвай.  Всем  спасибо,  я  свободен,  —  он,  совсем  как  фокусник,  извлёк  из  рукава  монеты  и  медные  жетоны,  бережно  отдал  их  Лис  и  поспешил  прочь.
 
Подруги  быстро  отыскали  ближайшую  станцию,  —  она  оказалась  за  первым  поворотом,  —  и  нос  к  носу  столкнулись  с  эльфом-контролёром.  Он  выглядел  особенно  грязно-зелёным  и  язвительным,  должно  быть,  очень  устал.
 
—  Жетоны?  —  хмыкнул  он.  —  Точно  хотите  ехать?  Трамвай  ходит  только  по  нечётным  в  чётные  месяцы,  если  нет  снега,  дождя  и  не  свирепствует  листопад.  Разумеется,  только  в  часы  без  политических  (тре)волнений.
 
—  Что  ж,  похоже,  мы  вовремя,  —  широко  улыбнулась  Суббота  и  помахала  рукой  в  сторону  подъехавшего  трамвая.
 
Через  минуту  женщины  уже  сидели  у  окна  друг  напротив  друга.  Ещё  через  минуту  трамвай  заунывно  зазвенел,  заурчал,  тронулся  и  понёс  их  в  столицу  Ланкра,  где  в  большом  доме  щёлкала  орехи  коленями  Гита  Ягг,  на  гвозде  в  уборной  висела  жестяная  ванна,  а  медный  котёл  шипел  с  утра  до  вечера,  нагревая  воду.
 
Преодолев  бурлящую  реку,  они  влетели  в  туман  и  остановились  на  краю  ущелья.  Подруги  спрыгнули  на  дощатый  настил,  вдохнули  крепкий,  душистый  мхом  и  травами  воздух  горного  Ланкра  и  отправились  на  поиски  жилища  ведьмы-долгожительницы.  Найти  его  оказалось  легче  лёгкого:  все  тропинки  вели  в  МИР  няни  Ягг.  Из  трубы  валил  сизо-лиловый  дым  с  терпким  ароматом  домашних  солений,  настоек,  пирогов,  уюта  и  колдовства,  на  клумбах  и  грядках  вокруг  красовались  садовые  гномы  и  розовые  черепа.
 
Прямо  на  подоконнике  у  открытого  окна,  обхватив  колени  руками,  сидела  сама  хозяйка  и  колола  орехи.  Щурясь  от  яркого  солнечного  света,  она  размышляла,  следует  ли  ей  выпить  чаю,  помыть  полы  или  погладить  кота.  Заметив  гостей,  она  подняла  руку  ко  лбу  на  манер  козырька  и  заговорила:
 
—  Здравствуй,  милочка!  Зачем  пожаловала?  Запоздала  ты,  Суббота,  до  понедельника.  Кто  это  с  тобой?
 
—  Здорово,  нянюшка,  мою  спутницу  зовут  Лис,  но  мы  по  делу,  нам  нужна  помощь,  —  с  места  в  карьер  ринулась  Суббота.  —  Нам  нужен  твой  список  покупок.
 
Ведьма  расхохоталась:
 
—  А  я-то  испугалась,  что  ты  потеряла  шило  в  заднице,  которого  в  мешке  не  утаишь!  Какое  облегчение:  всё  на  своих  местах.  Список-то  тебе  пошто  понадобился?
 
—  Думаю,  в  нём  Демон  небрежной  классификации  скрыл  фрагмент  истории.
 
—  Вот  оно  что!  Тот  ещё  разгильдяй  и  проказник,  но  вряд  ли  ему  под  силу  мои  головоломки.  Впрочем,  смотрите  сами,  —  нянюшка  встала,  выудила  откуда-то  из  складок  мантии  внушительный  свиток  и  передала  Субботе.
 
Та  начала  его  разворачивать  и...  и  через  час  она  всё  ещё  его  разворачивала.  Исписанная  размашистым  почерком  бумага  серпантином  заполнила  сначала  сад,  потом  улицу  за  забором,  а  чуть  позже  добрую  половину  Ланкра.  В  списке  покупок  Гиты  Ягг  можно  было  найти  всё,  что  угодно  желудку  в  непогожий  день,  но  хромой  рыбы  и  след  простыл.  Не  солоно  хлебавши  ещё  через  час  подруги  ощутили  во  рту  горький  вкус  разочарования.

—  И  что  теперь?  —  удручённо  спросила  Лис.

—  Девы  дремучие,  отставить  панику!  Подумаешь,  ошиблись,  выстроили  гипотезу,  опровергли  её.  Чем  не  повод  для  ужина?  —  беспечно  заворковала  нянюшка  Ягг.  —  Вы  голодны?

—  Всегда,  —  мрачно  ответила  Суббота.

—  Сейчас  попрошу  домашних  сообразить  нам  что-нибудь  съедобное,  —  ведьма  никогда  сама  не  хлопотала  по  дому,  предпочитая  на  досуге  писать  книги.  Она  жила  в  окружении  многочисленных  домочадцев  для  ежедневного  виртуозного  выполнения  бытовых  задач.  —  А  пока...  Нет  лучшего  средства  от  дурных  дум,  чем  горячая  ванна.  Отправляйтесь-ка  в  уборную,  котёл  уже  нагрел  не  один  ушат  кипятка,  под  зеркалом  найдёте  пену,  чтобы  смыть  все  тяготы  и  печали.  Только  не  больше  трёх  колпачков!  Что  за  мода  —  чуть  что  киснуть,  как  несвежее  молоко?..  Живо!

Под  напором  нянюшкиных  наставлений  и  мёртвый  воскрес  бы  да  станцевал  джигу,  посему  Лис  и  Суббота  поплелись  купаться.  Вскоре,  посвежевшие  и  румяные,  они  вернулись  в  сад,  где  в  беседке  был  накрыт  стол,  а  Гита  Ягг  сидела  во  главе,  расправляя  на  груди  салфетку.

—  Угощайтесь!  —  то  ли  любезно,  то  ли  лукаво  произнесла  она.  —  Рыбная  похлёбка,  рагу  из  оленины,  картофельный  салат  и,  конечно,  пироги.  Всё  по  рецептам  из  моей  поваренной  книги,  —  её  похожее  на  печёное  яблочко  лицо  озарила  гордость.

Женщины  положили  на  колени  салфетки  и  с  аппетитом  принялись  уплетать  еду.  Только  сейчас  Лис  поняла,  как  сильно  проголодалась.

—  Потрясающе!  —  причмокивая  от  удовольствия,  нахваливала  Суббота  рагу.  —  Божественно!  Какая  многослойность  бытия!  Поделишься  рецептом?

Нянюшка  Ягг,  польщённая,  расправила  плечи  и  заговорила:

—  А  как  же,  записывай!  Берёшь  молодого  оленя,  обязательно  прочитавшего  «Трёх  мушкетёров»,  в  противном  случае  мясо  выйдет  скучным.  Томи  его  в  котле  три  дня  на  тлеющем  чувстве  вины.

Лис  едва  не  поперхнулась,  но  подруга  из  снов  слушала  с  благоговением  и  открытым  ртом.

—  Секрет  в  луковом  соусе,  —  продолжала  ведьма.  —  Разрежь  луковицу  страданием,  добавь  по  вкусу  воспоминаний  о  несправедливости  и  щепотку  лживых  обещаний.  Перед  подачей  прочти  трижды  описание  какой-то  кровавой  дуэли,  лучше  по-французски,  но  не  принципиально.

Суббота  кивнула,  закончила  записывать  и  крепко  задумалась.  Она  выглядела  растерянной.

—  Как  же  так...  как  я  могла  ошибиться...  Я  была  уверена,  что  мы  отыщем  один  из  концов  в  твоём  списке.  Не  представляю,  что  дальше.  Всё  неправильно,  неидеально,  несовершенно,  значит,  и  пытаться  не  стоит,  —  сокрушалась  она.

—  Постой,  —  Лис  вытерла  губы,  её  логика,  вымытая  и  накормленная,  вернулась,  —  что  похоже  на  список  покупок?  Кладовая?  Запасы?  Перечень?

Нянюшка  Ягг  резко  вскочила,  опрокинув  кресло.

—  Точно!  Мой  перечень  стратегических  запасов  на  чёрный  день!  Куда  я  его  засунула?  —  и  она  суетливо  заметалась  по  саду.

Кряхтя,  ведьма  заглянула  в  уборную,  где  на  полу  были  рассыпаны  сухие  лепестки  роз  для  создания  романтической  атмосферы.

—  Он  был  где-то  здесь...  под  засохшими  вздохами,  —  нянюшка  долго  шарила  ладонями  по  полу,  учинив  настоящий  цветочный  ураган,  но  ничего  не  обнаружила.

Потом,  осенённая  внезапной  догадкой,  она  направилась  к  сломанным  часам  с  кукушкой,  но  среди  пыльных  шестерёнок  и  замолчавших  маятников  она  отыскала  только  связку  ключей  от  дверей,  которых  время  не  пощадило.

Кот  нянюшки,  Грибо,  лежал  в  укромном  уголке  на  самотканном  коврике  из  старых  свитеров,  лениво  наблюдая  за  происходящим.  Суббота  от  нечего  делать  взяла  его  на  руки,  а  прямо  под  ним  заметила  пришпиленный  к  лежанке  ржавой  английской  булавкой  пергамент,  озаглавленный:  Перечень  ненужностей  на  редкий  случай,  а  под  ним  переливающиеся  перламутром  буквы  складывались  в  слова,  те  —  в  законченные  предложения,  приоткрывая  завесу  тайны  очередного  фрагмента.

—  Богиня,  он  здесь!  —  воскликнула  Суббота  и  углубилась  в  чтение.

«Леандро  задумался  и  через  некоторое  время  спросил:

—  Почему  ты  хромаешь?  Отчего  твои  нелепые  слоновьи  ножки  разной  длины?  Да  и...  разве  у  рыб  есть  ноги?

Рыба-Фрейя  неодобрительно  покачала  золотым  хвостом  и  печально  посмотрела  на  него:

—  Мои  слоновьи  ножки  неидеальны,  но  никак  не  нелепы.  Когда  ведьмы  Ланкра  варили  эль,  а  волшебники  вертели  судьбы  мира  на  причином  месте,  Тот,  кто  определяет  всё  и  вся,  учился  ошибаться.  Так  случилось,  что  на  мне  он  тренировался  создавать  нетривиальных  существ».

Суббота  ещё  раз  вслух  прочла  отрывок  нянюшке  Ягг  и  Лис  и,  как  обычно,  спрятала  его  за  пазуху.

—  Спасибо  тебе,  нянюшка,  за  гостеприимство,  —  сказала  она,  —  но  пора  и  честь  знать,  —  на  самом  деле,  Суббота  торопилась  как  на  иголках,  предвкушая  поход  в  магазин  заводных  игрушек.

—  Знаю,  знаю,  вы  спешите,  —  закивала  Гита  Ягг,  —  всё  твоё  неуёмное  шило  в  заднице,  —  засмеялась  она,  похлопывая  Субботу  по  плечу.  —  Куда  теперь?  В  магазин  заводных  игрушек?

—  Как  ты  догадалась?  —  в  замешательстве  протянула  Суббота  и  тут  же  добавила:  —  Что  это  я,  ты  же  ведьма...

—  К  тому  же,  одна  из  лучших!  —  самодовольно  крякнула  нянюшка.  —  Вам  повезло,  на  соседней  улице  как  раз  есть  один.  Поторопитесь,  чтобы  успеть  до  закрытия.  Ну-ну,  будет,  —  невольно  расчувствовалась  она,  когда  подруги  горячо  благодарили  её,  обнимая  на  прощание.  —  Ступайте,  у  меня  дел  по  горло!

Женщины  быстро  спустились  с  холма  и  среди  покосившихся  домиков,  крытых  черепицей  и  мхом,  заприметили  здание,  вывеска  на  котором  гласила:  «Забавы  Брунхильды:  заводные  игрушки».  Тускло  освещённый  магазин  напоминал  пещеру.  Вырезанные  в  камне  полки  ломились  от  необычных  и  порой  пугающих  предметов.  На  подставке  для  драконьего  яйца  мерцало  в  банке  вечное  пламя,  рядом  с  ним  лежал  набор  для  сборки  чёрной  дыры  в  миниатюре.

У  прилавка  стояла  хозяйка,  гномиха  Брунхильда,  крепкая,  дородная,  с  рыжей,  заплетённой  в  добрую  сотню  косичек  бородой.  Она  азартно  торговалась  с  семейством  —  отцом,  матерью  и  сыном  лет  шести,  который  нетерпеливо  дёргал  родителей  за  рукава.

—  Хочу  кота  Шрёдингера!  —  клянчил  он.

—  Опасно,  солнышко,  лучше  плюшевый  дракон,  —  ответила  мать.

—  Он  же  ест  людей!  —  возразил  супруг.

—  Само  собой,  —  рявкнула  Брунхильда,  —  зато  учит  ответственности.

Суббота  потянула  Лис  к  прилавку.

—  Добро  пожаловать,  дамы,  —  гномиха  окинула  их  хмурым  взглядом.  —  Скидок  нет.  И  никаких  кредитов!  Платите  звонкой  монетой.

—  Спасибо,  нам  не  нужны  игрушки,  —  произнесла  Лис.

—  Мы  ищем  счёт,  —  энергично  продолжила  Суббота,  —  забытый,  давнишний...  Возможно,  кто-то  когда-то  купил  вымышленный  механизм  или  придуманную  безделицу,  одним  словом,  что-то  несуществующее?..

Брунхильда  положила  ладонь  на  молот.

—  Счёт?  Зачем  он  вам?  Лучше  купите  самодвижущегося  механического  голема.  Умеет  мыть  полы  и  готовить  овсянку.  Имеет,  правда,  склонность  к  саморазрушению,  а  кто  без  греха?..

—  Нет,  спасибо,  —  Лис  отрицательно  покачала  головой,  —  нам  бы  чек  об  оплате  того,  чего  никогда  не  существовало.  Не  могли  бы  вы  нам  помочь,  пожалуйста?

—  Вы  что,  из  налоговой?  —  глаза  Брунхильды  выкатились  из  орбит  и  она  взревела.  —  Купите  что-нибудь,  иначе  выгоню!  —  она  угрожающе  покачала  молотом.

Суббота,  непрерывно  сканируя  взглядом  пространство,  обнаружила  в  углу  гору  бумажного  мусора  и,  одержимая  идеей,  начала  судорожно  перебирать  смятые  счета,  только  без  толку.  Брунхильда  пришла  в  ярость.

—  Вон  отсюда!  —  загремела  она,  её  голос  звучал  камнепадом  в  горах.  С  молотом  наперевес  гномиха  двинулась  на  подруг.

Те  поспешили  ретироваться  и  выбежали  на  улицу.  В  этот  самый  момент  внезапный  порыв  ветра  ударил  им  в  спину.  Он  поднял  с  земли  и  закружил  опавшие  листья.  Среди  них  обнаружился  тонкий,  изорванный  по  краям  клочок  бумаги,  который  прилип  к  стеклу  витрины.

—  Смотри!  —  воскликнула  Лис  и  быстро  сорвала  чек,  а  это  был,  разумеется,  он.

В  нём  была  всего  одна  позиция:  пара  ботинок  для  хромой  рыбы,  а  ниже...

«Волшебник  задал  следующий  вопрос:

—  Но  если  это  ошибка,  разве    её  нельзя...  исправить?

—  Моя  хромота,  волшебник,  —  не  наказание,  а  обязанность.  Быть  несовершенной.  В  этом  заключается  подлинная  свобода...  быть,  а  не  казаться.  Слабость  —  всего  лишь  обратная  сторона  силы.  Да,  мой  путь  —  не  прямая  линия,  а  извилистый  зигзаг.  Меня  не  тяготит  мой  нынешний  облик.  Моя  задача  —  вернуться  хромой  рыбой  домой,  в  Вальхаллу,  искривляя  время  и  пространство».

Суббота  захлопала  в  ладоши  и  выполнила  абсолютно  невообразимый  кульбит  —  нечто  среднее  между  рондатом  и  курбетом,  а  потом,  как  водится,  припрятала  пятый  конец  истории.

Солнце  клонилось  к  закату,  но  в  Ланкре  бушевали,  искрились  и  горели  октябрьские  белые  ночи,  поэтому  сна  не  предвиделось  ни  в  одном  глазу.

Подруги  сделали  всего  пару  шагов,  когда  под  ногами  начисто  пропала  опора.  Чугунный  канализационный  люк,  вероятно,  держался  на  честном  слове  и...  внезапно  провалился  с  решительным  визгом,  увлекая  за  собой  обеих  женщин.  Кувыркаясь,  они  летели  куда  дольше,  чем  можно  было  бы  ожидать,  и  приземлились...  на  брусчатую  мостовую.

—  Какого  дьявола?  —  запыхавшись,  воскликнула  Лис.

—  Шальной  способ  транспортировки,  —  отряхнула  от  невидимых  пылинок  наряд  Суббота.

Вокруг  высились  серые  добротные  каменные  здания,  тесно  прижавшись  друг  к  другу,  будто  защищаясь  от  промозглого  ветра.

—  Где  мы?  —  тревожно  спросила  Лис.

По  улице  прогуливались  несколько  мужчин  в  твидовых  костюмах,  клетчатых  кепках  и  толстых  шерстяных  пальто  под  руку  с  женщинами  в  прямых  платьях  с  заниженной  талией,  толстых  шарфах  и  аккуратных  округлых  шляпках.  Их  суровые  лица  дышали  неукоснительным  следованием  долгу.

—  Тут  холодно,  —  поёжилась  Лис.

—  И  чопорно,  —  добавила  Суббота.

Мимо  промчался  двухэтажный  омнибус  с  открытой  верхней  палубой.  На  боку  можно  было  различить  рекламу  шотландского  виски.

Подойдя  к  ближайшему  дому,  Суббота  указала  на  приклеенный  к  водосточной  трубе  плакат  с  надписью:  «Выставка  грёз,  1925  год».

—  Полагаю,  мы  в  прошлом  веке,  —  пробормотала  она.  —  Гляди-ка,  —  и  указала  на  ярко-красную  телефонную  будку;  внимание  Субботы  привлёк  засаленный,  с  обтрёпанными  краями  телефонный  справочник,  висевший  на  толстой  бечёвке  рядом  с  таксофоном,  чтобы  его  не  унесли  и  не  использовали  для  растопки.  —  Вот  он,  Лис,  следующий  отрывок!

Она  тотчас  ринулась  внутрь,  развернула  талмуд  и  дрожащим  от  волнения  голосом  вслух  прочла...

«Рыба-Фрейя  внимательно  поглядела  на  юношу  и  продолжила:

—  Я  хочу  попросить  тебя  о  помощи,  Леандро.  Напиши  заклинание  возвращения.  Только  тот,  кто  никогда  ничего  не  доводил  до  конца,  тот,  кто  ошибался,  способен  проложить  кривую  в  Вальхаллу  для  меня,  несовершенной  и  всемогущей,  —  она  покачала  золотым  хвостом.

Ошеломлённый  её  словами,  волшебник  смутился,  опустил  голову  и  прошептал:

—  Я  не  уверен,  что  справлюсь.  Мои  заклинания  неидеальны.  Я  не  завершил  ни  единого!

—  Заклинание  не  должно  быть  безупречным...  Правдивым  —  да.  Искренним  —  безусловно.  Ты  же  помнишь,  наш  мир  существует,  пока  он  не  завершён?  Достань  из  возвращения  суть,  оставь  неопределённость.  Будь  честным,  о  большем  не  молю».

Глаза  Субботы  светились  от  восторга.

—  Лис,  дело  плёвое!  —  она  положила  страницу  справочника  за  пазуху.  В  её  походке  появилась  беспечная  пружинящая  лёгкость,    предшествующая  обычно  утрате  критического  мышления  и  здравого  смысла.  —  Сейчас  тряхнём  стариной,  выдернем  оттуда  прошлогодний  календарь  и  дело  с  концом.

Лис  широко  улыбнулась  в  ответ.

Вдруг  небо,  мгновение  назад  серое,  обыденное,  невзрачное,  но  вполне  безопасное,  почернело,  распластавшись  над  головой  зловещей  вуалью.  Ветер  завыл  миллионом  бездомных  призраков.  Мостовая  задрожала,  дома  заскрипели,  перепуганно  перешёптываясь.  Воздух  сгустился,  отяжелел  предвкушением  надвигающейся  беды.

—  Что  случилось?  —  испуганно  спросила  Лис.

Начался  жуткий  ливень.  Вода  яростно  хлестала  брусчатку.  Подруги  бросились  к  ближайшей  арке  из  потемневшего  кирпича,  чтобы  укрыться  от  дождя.  В  этот  самый  момент  время  раскололось,  а  из  трещины  вместе  с  лиловым  туманом  вырвалось  нечто  —  концентрированный  кошмар  из  черновиков  двух  безумцев.

Лис  похолодела  от  ужаса.  Тело,  грубое,  неуклюже  сшитое  из  разнородных  частей,  с  неестественными  швами  точно  принадлежало  Франкенштейну,  но  голова...  осьминог  из  чернильной  темени  с  пучками  щупалец  и  бездонными  тысячегранёными  глазами,  в  которых  отражались  безразличие  и  космическая  жуть  —  Ктулху.  Это  был  архитектор  хаоса  собственной  персоной  —  Демон  небрежной  классификации.  И  он...  заговорил.  Точнее,  заскрежетал  ржавыми  шестерёнками.

—  Как  долго  я  ждал!  —  Демон  покачивал  щупальцами  и  разводил  руки  в  стороны,  словно  для  объятий.  —  Люк  был  ловушкой,  мои  любезные  гостьи.  Вы  никуда  не  вернётесь,  как  и  никчёмная  хромоножка  Фрейя,  мать  её  за  ногу...  теперь  вы  заперты  в  скучном  до  зевоты  1925.  Во  временной  петле,  дорогие  мои.  Чтобы  бездарно  и  напрасно  рыскать  в  поисках  календаря  день  и  ночь.  Вечность!  Снова  и  снова.

Лис  и  Суббота,  прижавшись  друг  к  дружке,  совсем  как  шотландские  дома,  беспомощно  сверлили  взглядами  чудовище.'

...В  2025,  в  Гамбурге,  в  своей  квартире  Дженни  корпела  над  отчётом  о  трудностях  перевода  в  контакте  с  (не)безнадёжными  подростками.  Даты  и  характеристики  семенили  взад-вперёд  перед  глазами,  а  голову  наполнял  белый  шум.  Нервы  тянулись  струнами  антикварной  скрипки.  Дженни  знала:  надёжный  способ  заглушить  тревогу  —  заесть  её.  Например,  яичницей.
 
—  Довольно!  —  женщина  захлопнула  ноутбук  и  пошла  на  кухню.
 
Она  открыла  шкаф  и  достала  оттуда  тяжёлую  сковородку.  На  миг  она  устало  закрыла  глаза,  чтобы  собраться  с  мыслями,  разбегающимися  во  все  стороны  света,  и...  опора  под  ногами  исчезла.  Дженни  как  будто  провалилась  в  абсолютный  временной  вакуум,  а  потом  он  же  вытолкнул  её  в  межпространство.
 
—  ...напрасно  рыскать  в  поисках  календаря  день  и  ночь.  Снова  и  снова!  —  грозно  ревел  Демон.
 
Внезапно  из  ниоткуда,  посреди  лужи  на  дороге  вынырнула  Дженни.  Она  стояла,  тяжело  дыша,  в  мокрой  домашней  одежде  и  сжимала  в  руках...  сковородку.
 
—  Что...  что  за  чёрт?  —  Дженни  ошарашенно  пялилась  на  арку,  бурю  и  монстра.
 
—  Дженни?!  —  воскликнула  Лис.  —  Как  ты...
 
Подруга  повернулась  к  Лис,  игнорируя  Субботу.  Та  застыла,  прижавшись  к  стене  между  ними.
 
—  Ты  это  видишь?  —  прошептала  Дженни,  указывая  сковородкой  на  Демона.
 
—  Душа  моя,  тут...  —  Лис  махнула  рукой  на  Субботу,  та  никак  не  реагировала:  стояла  и  отстранённо  молчала.
 
—  Календаря  у  нас  нет,  —  Лис  поняла,  что  Дженни  отчего-то  в  упор  не  замечает  Субботу,  но  решила  сосредоточиться  на  главном,  —  зато  есть  сковородка.
 
Она  почувствовала,  как  отступает  страх.  Она  вспомнила  слова  Фрейи:  «Заклинание  не  должно  быть  безупречным...  Правдивым  —  да.  Искренним  —  безусловно».  Логично!  Демон  боится  простых,  честных,  невыдающихся  вещей.  Настоящих.  Она  смело  шагнула  вперёд  и,  перекрикивая  бурю,  сказала:
 
—  Нам  без  надобности  образцовое  оружие,  достаточно  искреннего  желания.  Не  бойся  ошибиться,  Джен,  выхвати  суть!
 
Подруга  кивнула,  крепче  сжимая  сковороду.  Её  лицо  выражало  решимость.
 
—  На  три!  Раз,  два...  Давай!
 
Все  вместе,  хоть  невидимая  для  Дженни  Суббота  просто  подтолкнула  женщин  силой  своей  неудержимой  воли,  они,  прицелившись,  бросили  сковородку  в  голову  Демона  небрежной  классификации.
 
С  каким-то  почти  унизительным  писком  кошмар  содрогнулся,  мелко  затрясся,  его  глазища  завертелись,  а  щупальца  завибрировали.  Он  заискрил,  словно  от  короткого  замыкания.  Затем  принял  свой  истинный  облик:  превратился  в  печального  арлекина  и...  рассыпался  дождём  бумажных  цветных  лоскутов.
 
Лис  опустилась  на  колени  и  подняла  один  из  них,  фиолетовый.  Сверху  было  написано:  Календарь  1924  года.  Декабрь,  а  по  центру...
 
«Леандро  взял  перо  и  неуклюже  принялся  чертить  неидеальные  круги  и  разномастные  руны,  не  заботясь  об  их  правильности.  Он  просто  писал  то,  что  было  у  него  на  сердце.
 
Рыба-Фрейя  тихонько  подошла  к  нему,  припадая  на  левую  ножку.
 
Когда  волшебник  начертил  последнюю  кривую  руну,  его  искренность  истончила  ткань  реальности,  и  та  начала  меняться,  превращаясь  в  Вальхаллу.
 
Золотой  хвост  Рыбы  качнулся  в  последний  раз,  и  Фрейя  приняла  облик  валькирии.  Её  ступни  были  безупречны,  но  на  левой  красовалась  изломанная  руна».
 
—  Мне  так  много  нужно  тебе  рассказать,  —  Лис  обняла  Дженни,  —  но  прежде...  это  Суббота,  —  она  указала  рукой  на  подругу  из  снов,  задумчиво  подбрасывающую  носком  ботинка  цветные  обрывки.
 
—  Где?  Что?  —  озираясь  вокруг,  переспросила  Дженни.
 
—  Очень  странно...  ты  её  не  видишь?
 
—  Да  кого  я  не  вижу?
 
—  Лис,  думаю,  пришло  время  выйти  из  тела,  чтобы  посмотреть,  как  сидит  платье,  —  Суббота  положила  руку  на  плечо  Лис  и  серьёзно  заглянула  ей  в  глаза.  —  Точнее,  наряд  сидит  безукоризненно,  но  тебе  точно  необходимо  зеркало.  Пора  отразить  себя  в  себе  же.
 
—  Что?..  Что  за  ерунду  ты  несёшь?
 
—  Сосредоточься,  пожалуйста,  —  вкрадчиво  продолжала  Суббота.  —  Просто  сделай,  как  я  говорю.  Пожалуйста.
 
Лис  упорно  не  понимала,  что  происходит,  но  любопытство  взяло  верх  и  она  подчинилась  просьбе.  Она  понятия  не  имела,  как  выходить  из  тела,  но  доверилась  интуиции  и  подняла  глаза  к  небу,  которое,  к  слову,  стало  безоблачным.
 
Через  пару  секунд  она  увидела  себя  со  стороны.  В  практичном  ведьминском  наряде  и  добротном  переднике,  несколько  пятен  на  котором  красноречиво  рассказывали  о  её  приключениях.  Из  нагрудного  кармана  передника,  из-за  пазухи  торчали  шесть  фрагментов  сказания.
 
Рядом  стояла  Дженни  и  теребила  в  руках  фиолетовую  страницу  прошлогоднего  календаря.  Субботы  нигде  не  было.  Или?..
 
Лис  пристально  всмотрелась  в  собственные  глаза.  Её  зрачки  расширились  и  посветлели.  В  глубине  она  различила  абсолютно  прекрасное  лицо  французской  актрисы.  Одновременно  в  голове  прозвучал  голос:  «Теперь  ты  знаешь,  что  я  —  это  ты,  только  страньше  и  неугомоннее...  як  з  буремних  богемних  часів».
 
...Лис  разбудило  пение  птиц.
 
«Я  в  отпуске!  —  подумала  она.  —  И  сегодня  суббота...  а  это  значит...»

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050761
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 03.11.2025

От субботы до субботы. VIII

Хромая  рыба,  Демон  небрежной  классификации  и  концы  истории

Посвящается  моей  обожаемой  Х.,  лучшей  из  возможных  волшебных  вероятностей

—  А?  Что?..  Что  происходит?  —  спросонья  Лис  никак  не  могла  сообразить,  где  она  и  кто  трясёт  её  за  плечи.

—  Это  я,  с  бодрым  утром!  —  широко  и  дружелюбно  улыбнулось...  незнакомое  лицо  буквально  в  пяти  дюймах  от  носа  Лис.

Лицо  было  абсолютно  прекрасным:  высокий  чистый  лоб,  широко  посаженные  монгольские  глаза  поразительного  серо-лазоревого  оттенка,  точёные  подбородок  и  нос,  ямочки  на  щеках,  тонкий  выразительный  рот,  тёмные  прямые  волосы,  уложенные  в  невозможном  порядке,  гладкие  и  блестящие.  Лицо  точно  принадлежало  женщине.  Было  в  нём  что-то  инопланетно-притягательное  и  одновременно  земное  и  утончённое,  что-то  от  исключительно  хорошей  актрисы,  но  не  голливудской...  французской?..

Лицо,  само  собой,  не  претендовало  на  лавровый  венок  улыбки  чеширского  кота.  Оно  не  нависало  над  Лис  отдельно  от  тела.  Под  ним,  очевидно,  была  шея,  дальше  —  v-образный  вырез  светло-серого  джемпера  и  причудливое  серебристое  ожерелье,  округлые  плечи,  длинные  руки,  всё  как  положено.  Разумеется,  ноги  тоже.  В  широких  плотных  тёмных  штанах  и  стильных  замшевых  ботинках.

—  Мне  всегда  жадно  использовать  одно  сравнение,  одну  метафору,  одну  гиперболу  или  просто  что-то  одно...  Непременно  лезут  под  руку  новые,  как  носки  после  сушки,  невпопад.  Парами  чёрные  строгие  женихи-геи  и  полосатые  весёлые  холостяки.  Я  нарекаю  их  шаферами.  И  умываю  руки.  Нет  же!  Я  готова  к  продолжению  носочных  матримониальных  игр.  Я  уже  представила  свадебный  торт.  Торт  —  это  же  текст,  не  находишь?  —  с  упоением  тараторило  лицо.

—  Ты  кто?  —  вытаращила  заспанные  глаза  Лис.

—  Я  Суббота...  твоя  лучшая  подруга.  Слушай,  я  ехала  больше  суток...  на  лимузине  от  Мальмё  до  Копенгагена  по  мосту  через  океан,  а  оттуда  на  региональном  поезде.  С  собой  у  меня  был  пакет  с  яйцами,  сосисками,  горчицей  и  хлебом,  а  за  пазухой  —  новорождённый  младенец  Леонель.

—  Что?..

—  Шучу,  я  child  free.  Стопка  черновиков  недописанных  сказок.

Лис  наконец  нашла  в  себе  силы  и  села  в  постели.

—  Ничего  не  понимаю.  Кто  ты  и  чего  хочешь?

Лицо  насупилось.

—  Опять  двадцать  пять.  Наша  песня  хороша,  начинай  сначала,  —  Лис  почудилось  что-то  смутно  знакомое:  так  повторяла  её  учительница  математики  а  школе.  —  Я  Суббота,  твоя  лучшая  подруга  из  снов.  Мы  лет  пятнадцать  как  знакомы.  З  твоїх  буремних  богемних  часів.  Видимся  регулярно...  раза  три  в  неделю.  Болтаем,  гуляем,  дурачимся,  шутим,  рассказываем  истории.  Ревём  иногда  в  три  ручья,  не  без  того.  В  кои-то  веки  решила  навестить  тебя  после  пробуждения.  Похоже,  зря.

—  Но  я  не  помню  своих  снов.  И  как?..  Как  это  возможно?  —  Лис  растерялась.  Напоминание  о  богемных  временах  её  насторожило:  она  испытывала  облегчение,  что  прошлое  со  странными  неуравновешенными  поэт(к)ами  и  пропитанным  похотью  и  пошлостью  ощущением  испачканности  одним  одеялом  давно  позади.  Стыдливо  припрятано  в  самый  тёмный  угол  чулана.

—  Какая  ты  скучная,  ёлки-метёлки,  как,  что  да  почему,  —  лицо  удручённо  сжало  губы.  —  Может,  хоть  кофе  выпьем?  Я  голодная.

Лис  окончательно  проснулась  и,  оглядевшись  вокруг,  с  удивлением  обнаружила...  не  свою  привычную  спальню,  а  свежевыбеленные  стены  и  потемневшие  от  времени  деревянные  балки.  Никакой  аскетичной  кровати  с  ортопедическим  матрасом  не  было  и  в  помине.  Лис,  почему-то  одетая  в  длинное  синее  простого  кроя  платье  со  светлым  передником  и  тяжёлые  башмаки  на  множество  шерстяных  носков,  полулежала  на  массивном  диване,  обитом  полосатой  тканью.  В  углу  возле  журнального  столика  с  резными  элементами  и  латунным  светильником  на  нём  стояли  два  кресла  в  шотландскую  клетку  с  изогнутыми  ножками,  вероятно,  из  ореха.  На  полу  лежал  грубый  шерстяной  ковёр  с  затейливым  графическим  орнаментом.  Слева  располагался  камин  из  камня  с  топкой,  украшенной  чугунной  решёткой.  Каминная  полка  была  сплошь  заставлена  всякими  безделушками  —  статуэтками  балерин,  свечами  в  подсвечниках,  несколькими  гравюрами.  Напротив  до  самого  потолка  высился  книжный  шкаф,  заполненный  разнообразными  книгами  в  кожаных  переплётах  —  от  магических  гримуаров  до  кулинарных  книг  и  справочников  по  лекарственным  растениям.  Сверху  свисали  бронзовые  масляные  лампы.  Тяжёлые  многослойные  шёлковые  шторы  с  бахромой  на  окне  были  плотно  задёрнуты.

В  гостиной  не  было  двери,  от  просторной  и  хаотичной  кухни  её  отделяла  арка.  Там  на  полу  были  беспорядочно  разбросаны  стопки  перевязанных  бечёвкой  исписанных  кривым  почерком  листков,  гусиные  перья,  какие-то  пузырьки  со  снадобьями,  пучки  сухих  трав  и  цветов,  магические  шары  и  кристаллы.  На  плите  и  в  шкафах  стояла  посуда:  котлы,  ступки,  множество  разноцветных  банок,  склянок  и  бутылочек  всевозможных  форм.  Несмотря  на  очевидный  беспорядок,  кухня  не  выглядела  неопрятной,  в  обстановке  незримо  присутствовала  мудрёная  логика.  В  воздухе  в  нескольких  метрах  над  полом  парили...  метла  и  ведьминская  шляпа.  В  клетке  на  подоконнике  чистила  перья  белая  сова.

—  Что  за?..  —  левая  бровь  Лис  поползла  вверх.  —  Где  мы?  Я  сплю?

—  Вряд  ли.  Кофе  угостишь?

—  Постой...  понятия  не  имею,  где  здесь  кофе.  Ничего  не  понимаю.  Я  не  прыгала  в  межпространство.  Сегодня  понедельник.  Дженни  в  Гамбурге.  Грызёт  гранит  социальной  педагогики.

—  Богиня,  ты  точно  такая  же,  как  они,  —  обиженно  надулось  лицо.  —  Во  всяком  случае,  наяву.

Суббота  направилась  на  кухню  и  загремела  посудой,  громко  бормоча  себе  под  нос:

—  Рыба  ходила  по  дну,  тыкаясь  губами  в  песок,  прихрамывая  на  одну  ножку.  Это  казалось  забавным  и  трогательным...  я  взяла  рыбку  под  брюшко,  как  котёнка,  приподняла,  прижала  подмышкой  золотой  хвост  и  побежала  кому-то  показать.  Рыба  не  боялась  меня,  не  пыталась  удрать,  только  таращилась  и  вытягивала  губы  трубочкой.  Она  была  такая  красивая...  как  топлёное  молоко  с  тонкими  жёлтыми  прожилками.  Когда  она  виляла  хвостом  в  воде,  прожилки  отливали  золотом,  словно  на  японских  чашках-кинцуги.  Вместо  брюшных  плавников  у  неё  были  серые  слоновьи  ножки,  одна  короче  другой.  Вот  почему  она  припадала  на  левую.

Никто  не  интересовался  рыбкой,  я  бегала  из  класса  в  класс,  то  по  колено  в  воде,  то  по  пояс.  Я  боялась  выпустить  существо  из  рук:  уплывёт  и  забудет.  Лучше  держать  её  при  себе,  там,  где  мелко.  Она  крутилась  возле  моих  ног,  смешно  покачиваясь.  Я  наклонялась  и  гладила  жёсткий  гребень  на  её  спинке.  Нестрашно,  что  люди  не  замечали  рыбу,  меня  больше  огорчало,  что  им  как  будто  некогда  её  заметить:  у  них  экзамены,  формулы,  графики.  Так  и  живут,  не  отрываясь  от  классной  доски,  а  рядом  плавает  такое  невероятное  чудо.  Одна  беготня  и  растерянность...  так  хочешь  показать  кому-то  поделку  или  рисунок,  а  все  заняты...  игнорируют.  Глаза  таращат.  Амёбы.  Рыбка  такая  спокойная,  ножки  свесила  тонкие,  они  барахтаются...

Минут  через  пятнадцать  Суббота  вернулась  в  гостиную  с  подносом.  На  нём  невнятно  пыхтел  кофейник,  нетерпеливо  подпрыгивали  фарфоровые  блюдца  и  чашки,  по  тарелке  разливались  яйца  пашот,  выложенные  на  тосты  с  форелью,  сливочным  сыром  и  зеленью.

—  Приятного  аппетита,  —  медленно,  по  слогам  произнесла  Суббота  и  с  энтузиазмом  принялась  поглощать  завтрак.

Лис  не  оставалось  ничего  другого,  как  к  ней  присоединиться.

—  И  всё  же...  ты  не  знаешь,  где  мы?

—  Разве  не  очевидно?  В  Плоском  мире.  Ты  уже  выходила  из  тела,  чтобы  посмотреть,  как  сидит  наряд?  Готова  устроить  настоящую  взбучку  злодеям?  Где  твоя  сковородка?  —  лукаво  подмигнула  Суббота.  Её  подвижное  лицо  из  расслабленного  внезапно  перетекло  в  напряжённое.  —  Послушай,  сказка  о  рыбе-хромоножке  украдена.  Разорвана.

—  Кем?  Пожирателями  текстов?..

—  Хуже.  Демоном  небрежной  классификации.  Он  не  украл,  он  переложил  семь  важнейших  кусков  истории.  Чудак  терпеть  не  может  законченные  сюжеты.  Рыба  не  вернётся  домой,  если  мы  не  восстановим  суть.  Ты  поможешь  мне  отыскать  все  отрывки?

—  А  где  Демон  их  спрятал?  В  налоговой  декларации?

—  В  скучных  и  наименее  вероятных  местах.  В  пожелтевшей  театральной  программке.  В  прошлогоднем  календаре.  Среди  чеков  в  магазине  заводных  игрушек.  В  телефонном  справочнике  прошлого  века.  В  невзрачной  инструкции.  В  списке  покупок  нянюшки  Ягг.  И...  наверное,  на  сложенном  листке  под  ножкой  журнального  столика,  чтобы  не  шатался,  —  Суббота  взбудораженно  заметалась  по  комнате.  —  Посмотрим,  —  она  опустилась  на  колени  в  углу,  достала  свёрнутый  в  несколько  слоёв  клочок  бумаги  и  аккуратно  его  расправила.  —  Точно!  Так  я  и  думала!  Несколько  первых  абзацев.  Начало  положено,  за  дело!..  Нам  понадобится  метла.  И  билет  на  подвесной  трамвай  Анк-Морпорка.

—  А  когда  мы  восстановим  историю?..

—  Рыба  вернётся  домой,  а  ты  проснёшься  в  своей  постели.  В  субботу.

—  Что  ж...  договорились,  я  —  в  игре.  Но  если  я  снова  сяду  в  лужу,  ты  меня  из  неё  вытаскиваешь.

—  Замётано!

—  Первый  отрывок  ты  нашла,  правильно?  Прочтёшь?  —  спросила  Лис.

—  Почему  нет?..

Сказание  о  рыбе-хромоножке

Старые  ведьмы  поговаривают:  ещё  до  того,  как  Великий  А'Туин  почесал  панцирь  о  край  Мироздания,  а  Слоны  начали  поститься,  величайшая  из  валькирий,  сама  Фрейя  Подводная,  вкусила  случайно  оставленный  на  берегу  эль.  Он  был  сварен  в  глуши  Ланкра,  а  потому  изрядная  доля  магии  смешалась  в  нём  с  хмельной  тоской.  Фрейя  на  радостях  переборщила  и  приняла  облик  хромой  рыбы  цвета  топлёного  молока  с  золотистыми  прожилками,  как  пиала-кинцуги,  отражающая  способность  сублимировать  земные  страдания  в  творчество.

Вскоре  рыба  вместе  с  крупным  уловом  попала  в  сети  местного  рыбака,  после  оказалась  на  рынке  Анк-Морпорка,  где  её  из  любопытства  и  жалости  купил  для  своего  аквариума  студент  Волшебного  Университета.

Волшебника  звали  Леандро,  был  он  ничем  не  примечательным  юношей,  отличался  хроническим  недосыпом  и  недописыванием  новых  заклинаний.  Однажды,  пытаясь  достать  с  верхней  полки  том  «Прикладного  Чародейства»,  он  ненароком  опрокинул  аквариум.  Вода  хлынула  наружу,  но  рыба-хромоножка  почему-то  не  уплыла,  а  пристально  посмотрела  на  Леандро  фиолетовыми  глазами.  В  благодарность,  что  вырвал  её  из  забвения,  она  даровала  волшебнику  путешествие.  Золотой  хвост  ударил  по  кафельному  полу...  и  они  взмыли  ввысь.

Рыба  несла  юношу  над  крышами  Анк-Морпорка  так  низко,  что  брызги  воды  с  её  чешуи  падали  на  мостовую.  Куда  бы  она  не  поворачивала  голову,  крыши  с  домов  слетали,  как  крышки  с  консервных  банок.  Леандро  видел  всё:  страхи  гвардейцев,  жадность  патриция,  усталость  прачки,  любовные  терзания  подмастерья  и  жалкие  потуги  рода  человеческого  упорядочить  хаос.

Суббота  замолчала  и  выжидательно  взглянула  на  подругу.

—  Пора  седлать  метлу.  И  к  нянюшке  Ягг,  —  произнесла  Лис  и  пошла  на  кухню.

Но  не  тут-то  было...  похоже,  метла  совсем  не  горела  желанием  никуда  лететь.

—  Боюсь,  Лис,  она  не  рвётся  в  бой,  —  Суббота  подошла  к  парящему  в  воздухе  венику,  который  тщательно  подметал  невидимые  пылинки  взад-вперёд,  и  взяла  его  за  черенок.

Метла  недовольно  заворчала  и  развернулась  к  Лис,  распушила  метёлку  и  попыталась  подмести  её  тяжёлые  башмаки.  Лис  отодвинулась  и  фыркнула:

—  Как  живая!

—  Само  собой,  это  же  не  какая-то  бездушная  швабра  из  IKEA.  Может,  Демон  небрежной  классификации  переписал  её  основной  алгоритм  и  она  зациклилась  на  уборке?  Поищи-ка  в  книжном  шкафу  инструкцию  по  принудительному  переобучению  летающих  объектов.  А  я  попробую  найти  какой-нибудь  блуждающий  огонёк...  без  искры  она  точно  не  заведётся.

Среди  пухлых  томов  в  кожаных  переплётах  Лис  как  по  волшебству  бросилась  в  глаза  тоненькая  потрёпанная  брошюра.  Она  её  вытащила,  открыла  на  случайной  странице  и...  увидела,  как  на  желтоватой  бумаге  переливающиеся  буквы  складываются  в  слова:  «Рыба  показывала  не  просто  город,  а  его  сотканную  из  контрастов  изнанку.  В  калейдоскопе  сцен  городской  жизни  разворачивался  увлекательный  спектакль...»

—  Кажется,  я  нашла  второй  фрагмент,  —  прокричала  в  арку  Лис.

—  Где?  —  Суббота  с  метлой  наперевес  рысью  ворвалась  в  гостиную,  молниеносно  перехватила  брошюру  и  её  зрачки  забегали  по  тексту.  —  Великолепно!  ЗаМЕЧТАтельно!  —  прошептала  она:  «...спектакль,  поставленный,  вероятно,  на  досуге  самим  Локи.  В  радужных  каплях  воды  Леандро  различил,  как  мэр  Витинари  спустился  в  подвал  своего  кабинета,  а  после  в  костюме  тролля  срывал  объявления,  призывающие  граждан  к  законности.  Капитан  Ваймс,  притворяясь  спящим,  в  уме  расставлял  на  шахматной  доске  не  фигуры,  а  причины  и  последствия.

Волшебник  видел,  как  жена  чиновника  из  Гильдии  Взяточников  тайно  подрабатывала  уличной  прорицательницей,  чтобы  оплачивать  бесконечные  штрафы  супруга  из-за  неуплаты  налогов  на  (а)моральные  ценности  и  (бес)честное  поведение.

В  другом  доме  молодая  прачка  отказывалась  штопать  носки  гвардейцам,  утверждая,  что  её  призвание  —  режиссура  театра  теней.  Она  сидела  в  полной  темноте  и  шила  невидимые  декорации».

Суббота  выпустила  из  рук  метлу,  вырвала  страницу  из  инструкции,  достала  из  кармана  широких  штанин  клочок  бумаги  с  первым  фрагментом,  сложила  их  вместе  и  с  величайшей  осторожностью  положила  находку  за  пазуху.

Лис  стряхнула  с  себя  задумчивость,  которую,  как  пряжу,  распускала  история,  и  углубилась  в  брошюру.  Бессмысленные  указания  прыгали  перед  глазами,  отказываясь  складываться  в  сколько-то  стройную  картину.

—  Это  бесполезно,  —  огорчённо  вздохнула  Лис.  —  Как  же  заставить  эту  чёртову  метлу  летать...

—  Есть  у  меня  идея,  —  заговорщически  прощебетала  Суббота.  —  Что  если  метла  играет  роль?..  Предположим,  ей  нужно  из  неё  выйти.

—  Выйти  из  себя?

—  Из  роли!  И,  по-моему,  я  отыскала  топливо,  —  Суббота  потрясла  склянкой.  Внутри  плавал  перепуганный  светящийся  ёж.  —  Искра  чувства  вины!  Появляется  всякий  раз,  когда  нарушаешь  правила.

—  Этого  добра  у  меня  навалом,  —  Лис  вспомнила  недавний  разговор  с  Дженни.

—  Тогда,  будь  добра,  выуди  капельку  неуместного  чувства  вины  и  покорми  ёжика!

—  Но  как?..

—  Кактусом  кверху!  Всё  тебе  надобно  разжёвывать,  когда  ты  бодрствуешь!  —  Суббота  выдернула  из  склянки  пробку  и  перевернула  её  вверх  дном.  Ёж  выпал  из  банки  и  недовольно  зашипел.  —  А  теперь  зажмурься  как  следует  и  почувствуй  себя  виноватой,  —  приказала  подруга  из  снов.  Лис  покорно  выполнила  инструкции.  —  Ну,  метёлка,  —  продолжила  Суббота,  —  давай,  выходи!

Ёж  зафыркал,  превратился  в  огненный  шар  и  исчез.  Метла  завибрировала,  взревела  мощным  двигателем  внутреннего  сгорания  и,  пробив  дыру  в  потолке,  вырвалась  на  улицу.  Через  пару  секунд  она  залетела  обратно  в  гостиную,  невидимые  руки  словно  подхватили  обеих  женщин,  усадили  на  метлу,  крепко  зафиксировали  ремнями  безопасности  и  понесли  прочь.

—  Богиня,  откуда  она  знает,  куда  нам  нужно?  —  сквозь  шум  и  звон  в  ушах  прокричала  Лис.

—  Разберётся  по  ходу  пьесы,  —  беззаботно  ответила  Суббота.

Над  крышей  погорелого  театра  метла  резко  затормозила,  громогласно  расхохоталась,  сбросила  наездниц  в  широкий  желоб  водостока  и  скрылась  за  облаками.

—  И  какой  план?  —  озадаченно  посмотрела  на  подругу  Лис,  встряхнув  взлохмаченным  каре.

—  Попробуем  попасть  внутрь,  —  Суббота  достала  из  кармана  верёвку  и  ловко  обвязала  её  вокруг  шеи  каменной  горгульи  на  краю  желоба.  На  каждом  из  двух  свободных  концов  она  затейливыми  узлами  сплела  нечто  вроде  страховочных  жилетов.  —  Надевай,  —  скомандовала  она  Лис  и  сама  одновременно  натянула  на  себя  верёвочную  кольчугу.  —  А  сейчас...  прыгай  на  балкон  на  втором  этаже.  Прямо  под  нами,  —  и  тут  же  сиганула  вниз.

Несколько  секунд  Лис  беспомощно  хватала  ртом  воздух.

—  Ну  где  ты  там?  —  задорное  лицо  Субботы  на  мгновение  оказалось  вровень  с  крышей.  —  Всё  нормально,  посадка  обещает  быть  мягкой,  тут  батут!

—  Ба...  тут,  ба...  там...  карамба!  —  с  третьего  раза  Лис  всё  же  приземлилась  на  обе  ноги  и  смогла  спуститься  на  бетонный  пол.

Балконная  дверь  оказалась  не  заперта,  а  занавешена  плотной  тканью.  Женщины  без  труда  проникли  внутрь  и  оказались  в  бельэтаже  зрительного  зала,  заполненном  едва  ли  на  треть.  По  сцене,  освещённой  мерцающими  газовыми  рожками,  туда-сюда,  заламывая  руки,  расхаживала  леди  Макбет  в  изумрудно-зелёном  платье  с  расшитой  накидкой  в  виде  крыльев  жука.  Ей  аккомпанировал  оркестр  из  одного  гобоя,  двух  треугольников  и  ударника-тролля,  который  постоянно  путал  крещендо  с  распитием  алкоголя.

—  Вон,  вон,  кровавое  пятно!  —  завопила  леди  Макбет,  демонстрируя  зрителям  люминисцентно-алые  ладони.  —  Всем  индийским  благовониям  не  под  силу,  —  с  драматической  паузой  продолжала  она,  —  стереть  из  моей  памяти  отвратительный  запах  этого  гнилого  грейпфрута!

Из-за  кулис  высунулся  Макбет  в  броне  из  крышек  от  консервных  банок  и  трагически  прошептал:

—  Любимая,  мы  же  договорились...  сегодня  ты  жалуешься  не  на  фрукты,  а  на  дороговизну  краски.  Это  же  социальная  сатира!

Публика  —  в  основном  гномы,  тролли  и  несколько  пожилых  леди  с  поджатыми  губами,  —  начала  вяло  аплодировать,  когда  актриса  достала  из-за  пазухи  бутылку  бренди,  пригубила  её  и  попыталась  оттереть  жутковатый  грим,  но  размазала  его  до  локтей.

—  Какой  кошмар,  —  заскрипела  зубами  Лис,  до  боли  сжимая  кулаки.  —  Это  кощунство!  Это  даже  не  бульварный  фарс!  Шекспир  в  гробу  переворачивается!

Суббота,  напротив,  была  в  восторге:

—  А,  по-моему,  свежо.

—  Чего?..  Где  метафора?  Где  искренность?  Где  подтекст  и  контекст?..

К  счастью  для  всех,  раздался  грохот,  и  на  сцену  обрушилась  картонная  луна.  Вслед  за  ней  выполз  говорящий  муравьед  во  фраке  и  объявил  антракт.

Сотрясаемая  праведным  литературным  гневом  Лис  рванула  к  выходу.

—  Ноги  моей  здесь  больше  не  будет!

Она  спустилась  по  скрипучей  лестнице  в  фойе.  Повсюду  пылились  бюсты  неизвестных  д(рамат/еми)ургов,  а  в  дальнем  углу  к  стене  устало  прислонилась  покосившаяся  этажерка  с  пожелтевшими  программками  прошлых  лет.  В  бессильной  ярости  Лис  пнула  ногой  стул.  Тот  свалился  прямо  на  этажерку,  последняя  с  оглушительным  грохотом  рухнула  на  пол,  рассыпая  программки.  Несколько  окаменевших  бутербродов  из  закромов  полетели  в  раскрытые  от  удивления  рты.

Суббота  неторопливо  вышла  в  вестибюль,  с  любопытством  разглядывая  учинённый  подругой  разгром.

—  Эко  тебя  торкнуло...

Пока  Лис,  устыдившись  содеянного,  машинально  собирала  с  пола  бумаги,  Суббота  обнаружила,  что  одна  программка  прилипла  к  её  ботинку.  Она  подняла  её,  развернула  и  её  ресницы  задрожали  от  возбуждения:

—  Лис,  мы  нашли  его!  Во  «Сне  в  летнюю  ночь»!

«Леандро  спросил  Рыбу-Фрейю:

—  Зачем  ты  показала  мне  этот  балаган  нелепо  сшитых  костюмов  и  недописанных  партитур?

Рыба,  припадая  на  слоновью  ножку,  заговорила.  Её  голос  звенел  в  пустоте,  как  разбитый  хрусталь.

—  Вся  наша  жизнь,  волшебник,  —  неверно  понятый  миф.  Мы  живём  в  паутине  ошибочных  определений.  Вечно  незаконченным  и  захватывающим  мир  создаёт  Демон.  Он  выковыривает  из  всего  сущего  суть,  оставляя  неопределённость.  Он  убеждён:  порядок  —  скука,  скука  —  ложь,  а  всё,  что  лживо,  не  существует.  Он  вечно  перекладывает  суть.  С  места  на  место,  из  будущего  в  прошлое,  из  снов  в  явь».

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050688
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 02.11.2025

От субботы до субботы. VII Безумству горки поём мы песню

—  Еле  ноги  унесли,  —  выдохнула  Дженни,  скрещивая  на  груди  руки  в  плетёном  кресле-качалке.  —  Так  странно..  Прежде,  где  бы  мы  не  оказывались,  я  была  твёрдо  уверена:  межпространство  не  причинит  нам  вреда.  Нам  ничего  не  угрожает,  кроме  абсурдных  коллизий  альтернативных  миров.  А  нынче...  этот  кровожадный  графический  роман...  я  ни  на  йоту  не  сомневалась,  что  нас  порешат  в  той  жуткой  подворотне.  С  концами.
 
Женщины  снова  оказались  в  библиотеке,  второй  раз  за  последние  две  недели.  Библиотека,  строго  говоря,  не  отражала  вполне  ни  одно  художественное  произведение  и  не  перекликалась  чётко  ни  с  одним  конкретным  писателем/ни  с  единой  художницей  слова,  оставаясь  изолированным  островом,  образом  собирательным  и  перевалочной  станцией,  о  чём  подруги  пока  не  подозревали.  Как  не  догадывались  они  о  её  бесчисленных  возможностях  и  опасностях.  Само  межпространство  вымысла,  которому  женщины  склонны  были  приписывать  мудрость  и  заботу,  впрочем,  тоже  не  отличалось  ни  тем,  ни  другим.  Как  любой  расширяющейся  бездушной  вселенной  или  древней  богине,  ему  было  не  чуждо  любопытство,  но  не  более.
 
На  стеклянном  глобусе  в  центре  комнаты  распростёрся  иной  город:  с  экстравагантными  небоскрёбами,  модными  гостиницами  с  капсульными  спальнями-каютами  космических  кораблей  с  иллюминаторами,  пальмовым  садом,  аэропортом,  футуристическими  университетами,  подвисным  одноколейным  трамваем  и  минеральными  бадами-термами  над  заточённым  в  бетон  морским  заливом.
 
—  А  я,  сдаётся  мне,  там  отчаянно  поглупела,  —  виновато  заметила  Лис.  —  Страшно  не  было.  Совсем.  Но,  по-моему,  я  несла  какую-то  несусветную  ахинею...  и  села  в  лужу.  Буквально,  —  она  тоскливо  посмотрела  на  свои  испачканные  штаны.  —  Как  же  я  тупила...  я  должна  быть  тебе  опорой,  я  всё-таки  старше.  Чуть-чуть,  —  краешком  губ  улыбнулась  Лис.  —  Нет  мне  прощения.
 
—  Ты  просто  долго  не  могла  сообразить,  где  мы,  ты  же  не  читаешь  комиксы,  —  успокоила  подругу  Дженни.  —  Да  и...  возможно,  альтернативный  Нью-Йорк  меняет...  переплавляет  сознание.  Меня  тоже  на  прошлой  неделе  занесло  к  медузам.  Теперь,  если  честно,  мне  совестно...  какого  дьявола  я  возомнила  себя  фрёкен  Жюли?
 
—  Ну...  заламывала  руки  ты  талантливо!
 
—  Ты  же  утверждала  обратное,  —  расхохоталась  Дженни.
 
—  Я  просто  завидовала.  Как  обычно.  Ты  же  знаешь,  зависть  вплетена  в  мою  натуру  прочно  и  насовсем.  Мешает  жить,  но  неизгладима,  как  гусиные  лапки  и  мимические  морщины.  Я  —  старая  больная  валькирия,  я  не  знаю  слов  любви.
 
—  Чего?..  Валькирии  не  стареют!
 
—  Было  бы  невероятно,  по-моему,  как-то  заглянуть  в  Вальхаллу.  Или  застать  Рагнарёк.  Познакомиться  с  Одином,  Фригг,  Тором,  Локи,  Фрейей...  разве  нет?
 
—  Пойдём  лучше  поплаваем?  —  предложила  Дженни,  поворачивая  голову  в  сторону  бассейнов  на  глобусе.  —  По-моему,  мы  заслужили.  Неплохо  немного  расслабиться,  не  находишь?
 
—  Я  с  удовольствием!  Идём?  Только  я  бы  предпочла  сначала  переодеться...  хотя,  чёрт  с  ним,  не  важно!  Там  же  должны  быть  купальники?..
 
—  Absolut!
 
...Солнце  клонилось  к  закату,  раскрашивая  в  персиковые  и  лиловые  тона  небо,  отражающееся  в  спокойных  водах  залива.  Где-то  вдалеке,  на  горизонте,  виднелись  туманные  очертания  гор,  поросших  ярко-зелёными  соснами.  Нежный,  солёный,  пропитанный  ароматом  тёплой  воды  и  запахом  хвои  воздух  обволакивал  незримыми  волнами.  Закат  мягко  подсвечивал  стеклянные  стены  и  изгибы  модного  термального  комплекса,  который,  казалось,  вырос  из  скалистого  берега.  Многоуровневое  сооружение  из  стекла,  светлого  дерева  и  необработанного  камня  органично  вписывалось  в  ландшафт.  Панорамные  окна  выходили  на  залив,  словно  стирая  границы  между  пространствами.
 
На  террасах  располагались  открытые  бассейны,  наполненные  подогретой  морской  водой.  Один  —  большой,  с  пологим  входом  и  несколькими  струями  гидромассажа,  другой  —  поменьше,  инфинити-бассейн,  в  котором  вода  как  будто  сливалась  с  горизонтом  залива.  Рядом  с  ними,  прямо  у  перил,  пенились  несколько  просторных  джакузи.  В  лучах  заходящего  солнца  бурлящая  вода  казалась  лазоревой.
 
Внутри,  под  высоким,  полупрозрачным  куполом,  располагался  большой  крытый  бассейн  с  горячей  водой  и  пара  поменьше,  с  прохладной,  для  контраста.  Тёплый  влажный  пар  поднимался  к  потолку,  эхо  детского  смеха  и  негромких  разговоров  разносилось  под  сводами.  
 
В  отдельных  уютных  зонах  скрывались  сауны:  традиционная  финская  с  сухим  жаром  и  ароматом  древесины,  травяная  с  мягким  паром  и  запахом  эвкалипта,  просторный  хаммам  с  горячим  мраморным  камнем.
 
Сбоку  от  основных  зон  релаксации  вздымались  вверх  две  внушительные  водные  горки.  Одна  из  них,  ярко-оранжевая,  закрученная  в  спираль,  была  предназначена  для  головокружительного  спуска.  Вторая,  пологая  и  широкая,  бирюзовая,  предполагала  неторопливое  весёлое  скольжение  вдвоём  или  втроём.  Справа  находилась  огороженная  детская  зона  с  крошечными,  будто  игрушечными  горками  и  миниатюрными  фонтанами.
 
Тёмно-зелёный  слитный  купальник  спортивного  кроя  подчёркивал  глаза  Лис.  Мокрые  потемневшие  волосы  прилипли  к  вискам.  Залом  на  лбу  и  гусиные  лапки  стали  заметнее,  но,  казалось,  ей  это  абсолютно  безразлично.  Розовые  пряди  Дженни  задорно  поблёскивали  от  влаги  в  тон  бикини  цвета  фуксии.  
 
С  румянцем  и  шальным  блеском  в  глазах  подруги  вышли  из  финской  сауны  и  направились  к  джакузи.  Дженни,  с  озорством  поглядывая  на  оранжевую  горку,  подпрыгивала  от  нетерпения.
 
Лис  медленно,  с  наслаждением  погрузилась  в  пенящуюся  воду  и  откинула  голову  назад.  Дженни,  едва  окунувшись,  тут  же  начала  перемещаться,  пробуя  разные  струи,  хохотать  от  щекотки  пузырьков  и  пытаться  поймать  самую  сильную  струю.  Сквозь  полудрёму  Лис  едва  различала  голос  подруги.  Та  же  активно  жестикулировала,  то  и  дело  указывая  на  горки.
 
—  Лис,  ты  спишь?  Прекращай  делать  вид,  что  ты  меня  не  слушаешь!  
 
—  А,  что?
 
—  Я  на  горки.  Ты  со  мной?
 
—  Нет,  нет,  я  лучше  поплаваю...  ещё  две  минуты  и  потом  мой  привычный  километр.
 
—  Как  хочешь.  Увидимся!
 
Пока  Дженни  выпускала  накопившуюся  энергию,  бесстрашно  покоряя  ярко-оранжевую  спираль  снова  и  снова,  она  чувствовала  себя  свободной  и  беззаботной,  как  в  детстве.  Лис  тем  временем  медитативно  скользила  по  дорожкам  большого  открытого  бассейна.  Километр  размеренных  гребков  в  морской  воде  —  оптимальная  терапия  и  способ  упорядочить  мысли.
 
Через  полчаса  подруги  встретились  в  кафе  на  верхнем  уровне.  Стеклянный  парапет  позволял  наслаждаться  расправленным  золотом  заката,  перетекающим  в  багровое  вино  залива.
 
Официантка  принесла  два  запотевших  бокала  золотистого  просекко.  Плетёные  кресла  с  подушками  и  приглушённый  джаз  создавали  особую  атмосферу  и  способствовали  разговорам  по  душам.
 
Завернувшись  в  банный  халат,  Лис  невозмутимо  потягивала  игристое.  Дженни,  как  обычно,  ёрзала,  покачивала  ногой  и  разворачивала  правую  кисть  туда-сюда  на  манер  дирижирования  оркестром.  Она  сделала  большой  глоток  и  заговорила:
 
—  Лисёныш,  это  было  потрясающе!  Когда  вышвыривает  из  трубы  в  воду...  абсолютная  потеря  контроля.
 
—  Могу  представить,  видела,  —  спокойно  улыбнулась  Лис.  —  Я  всегда  говорила:  ты  —  чистый  поток  энергии.  А  я  —  морской  буй,  которому  достаточно  просто  плыть.  Как  чувствуешь  себя  после  всех  этих  кульбитов?
 
—  Устала.  И  застряла.  Я  всё  ещё  на  горке,  но  выход  заблокирован.
 
—  Как  если  бы  пыталась  сдвинуть  с  места  целый  Нью-Йорк?  Помнишь  Керри  в  самом  начале?  Как  будто  стоишь  на  станции  и  не  знаешь,  на  какой  поезд  сесть?..
 
—  Именно!  Но  я  не  Керри,  я  не  хочу  ждать,  пока  что-то  произойдёт.  Я  хочу...  сама!  Но  не  могу.  Я  слабая.
 
—  Это  не  слабость,  Джен,  это...  вязкость.  Бывает,  всё  вокруг  превращается  в  болото.  Резкие  движения  невозможны.
 
—  Я  просто  боюсь,  что  наш  разговор  будет  фальшивым.  Раздражающим.  Всегда  так.
 
—  Фальш,  —  кивнула  подруга.  —  Точное  слово.  Помнишь,  Холдена  Колфилда  бесили  фальшивые  взрослые?  Сдаётся  мне,  всё  вокруг  обросло  фальшивой  скорлупой...  может,  это  нормально  —  не  хотеть  её  скрести?
 
—  Ага.  Вся  моя  жизнь  сейчас...  реальная...  сплошь  фальшивые  разговоры.
 
—  А  разговоры  сильно  переоценивают,  —  горько  улыбнулась  Лис.  —  Но  ты  сделала  первый  шаг,  Джен.  Ты  влюбилась.  Ты  чувствуешь  по-настоящему.
 
—  Когда  мы  встречаемся...  это...  это  как  кокаин.  Наверное.  Я  не  пробовала.  Бабочки  в  животе.  Нет,  ласточки!  Я  забываю,  как  дышать.
 
—  Чистая,  неразбавленная  жизнь.  Великая  Элла.  Она  была  полна  сил  и  подлинного  волшебства,  а  не  просто  фокусов...  помнишь?
 
Дженни  задумчиво  произнесла:
 
—  Она...  правильная.  А  я  нет.
 
—  Нет  же,  душа  моя!  Вине  здесь  нет  места,  только  вину,  —  Лис  пригубила  просекко.  —  Ты  имеешь  право  на  свою  Эллу.
 
—  Но  разве  я  не  предаю  девять  лет  своей  жизни?  Все  эти  годы  с  ним?
 
—  Отнюдь.  Ты  уважаешь  своё  будущее,  да  и  его  будущее  тоже...  Девять  лет  —  не  приговор,  а  опыт.  Его  не  обнулить.
 
—  Но  о  чём  с  ним  говорить?  Как?  Я  хочу  уйти?  Я  ничего  не  чувствую?  Это  грубо.
 
—  Это  чесно.  Тяжело,  но  никогда  не  грубо.
 
—  Наверное,  я  должна  сказать  ему:  слушай,  я  больше  не  чувствую,  что  это  —  моё  место,  не  хочу  больше  стоять  над  пропастью  во  ржи...
 
—  Почему  нет?  Или  вспомни,  как  бабушка  Ветровоск  смотрела  на  мир.  Прямо.  Я  ухожу,  потому  что  мне  здесь  тесно.
 
—  Ветровоск!  Мне  не  хватает  её  железной  воли.
 
—  Она  внутри,  Дженни.  Глубоко  под  страхами.
 
—  Знаешь,  что  самое  ужасное?  Я  буду  прокрастинировать.  До  последнего.
 
—  Твой  СДВГ  заставляет  тебя  бояться  скучных,  но  неизбежных  вещей.  А  расставание...  это  как  раз  оно  самое!
 
—  Точно!  Это  ужасно  скучно!
 
—  Ты  не  обязана  делать  это  идеально.  Достаточно  сделать  это  правдиво.  И  не  за  один  раз.
 
—  Нужно  просто  начать?
 
—  Назначить  время.  Как  на  горке:  сейчас  я  сажусь.
 
—  За  то,  чтобы  прыгнуть  с  горки,  не  откладывая!  —  Дженни  подняла  бокал.
 
—  За  тебя,  Джен.  За  Эллу  и  правду.  Я  рядом.  Я  всегда  на  твоей  стороне.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050687
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 02.11.2025

От субботы до субботы. VІ Подворотня Нью-Йорка, 1985

Мобильный  Дженни  зазвенел,  она  мельком  взглянула  на  номер,  досадливо  поморщилась,  но  трубку  взяла:

—  Да?

—  Hallöchen,  Джен,  как  ты?  —  как  ни  в  чём  не  бывало  затараторила  Лис.  —  Пойму  и  приму,  если  ты  больше  не  хочешь  разговаривать,  но...  точно  никогда  не  прощу  себе,  что  мы  поругались  из-за  медуз.  Охотно  признаю́:  наговорила  лишнего...  прости  меня,  пожалуйста.  Подозреваю,  это  всё  тлетворное  влияние  сартровских  декораций.  Мир?

—  Привет...  я  устала,  как  миллион  чумазых  собак...  на  работе  столько  проблем,  голова  кругом.

—  Подопечные?  —  сочувственно  поинтересовалась  Лис.

—  На  этот  раз  шеф.  Но  не  хочу  об  этом...  я,  кажется,  в  прошлый  раз  тоже  перестаралась.  Не  понимаю,  что  на  меня  нашло.  Может,  ты  права...  всё  дело  в  тексте,  в  котором  мы  застряли.  Меня  тяготит,  что  мы  не  контролируем  процесс.  Всякий  раз  сюрпризы...  шокирующие.  Неприятные.  Возмутительные.

—  Но  разве  не  в  этом  соль?..  Мы  познаём  межпространство  вымысла.  Перекрёстки  аллюзий.  Вне  системы,  без  определённого  плана...  волнующий  процесс.  Игры  разума.

—  И  тебя  совсем  не  смущает,  что  во  всём  этом  нет  какой-то...  цельности,  последовательности,  общей  идеи?  Выпуклого  сюжета  по  всем  канонам?..  Глубокой  истории?  Родного  языка,  мови...  наконец?

—  Не  ты  ли  мне  давеча  советовала  раскручивать  истории  с  конца?  Пренебречь  правилами?..  Писать  ради  процесса,  без  оглядки  на  читательницу...  Ты  знаешь,  я  не  выношу  реальность.  В  ней  нет  ничего  сколько-то  стоящего,  кроме  тебя,  ещё  пары-тройки  близких  людей,  моей  психотерапевтки  и  трёх  десятков  хороших  дней  в  году...  Каждое  утро  я  просыпаюсь  с  неудержимым  желанием  убежать  от  самой  себя,  —  с  горечью  заметила  Лис.  —  В  кои-то  веки  у  меня  получается!..  Хотя  бы  по  субботам.  С  тобой.  Думаю,  одной  мне  это  не  по  силам...  Убеждена,  между  нами  есть  связь,  именно  поэтому  межпространство  позволяет  нам  обеим  изредка  расширять  сознание.  Ну  и...  это  же  весело!  Иногда.

—  Вот  именно.  Иногда.

—  Сегодня  суббота,  Джен...  может,  будет  что-то  увлекательное?..  Попробуем?  Если  тебе  не  понравится,  дело  хозяйское...  я  бы  не  хотела,  чтобы  всё  закончилось  медузами.  А  вдруг  Джейн  Остин  и  прозрачно-ясные,  тонкие  в  совершенной  целостности  перепитии?..  Или  Плоский  мир?  Потрясающие  коллизии  Эко?..  Да  мало  ли?  Неужели  тебе  совсем  не  любопытно?

—  Любопытно.  Ещё  как,  но...  —  Дженни  грустно  улыбнулась.  —  Страшно  тоже.  Впрочем,  ты  права  в  одном.  Межпространство  выбрало  нас  обеих.  Может,  когда-нибудь  я  пойму,  почему.  Встречаемся  через  полчаса  по  ту  сторону,  —  не  дождавшись  ответа,  она  положила  трубку  и  побежала  переодеваться.

Лис  закрыла  глаза  и  через  несколько  секунд  открыла...  в  мире,  где  часы  Судного  Дня  замерли  в  пяти  минутах  до  полуночи,  а  надежда  дурно  пахла  страхом  и  табаком.  Впрочем,  она  вряд  ли  догадалась,  что  оказалась  в  гниющем  сердце  альтернативного  Нью-Йорка  1985  года.  Графических  романов  она  не  читала.  Рядом  настороженно  озиралась  по  сторонам  Дженни.

Женщины  попали  в  склизкую  ловушку  подворотни  на  тёмной  улице,  узкой  и  пустой.  Громоздкие,  одинаковые  кирпичные  здания  ар-деко  были  покрыты  грязью,  копотью  и  обрывками  газет.  Стёкла  чернеющих  окон  через  одно  были  выбиты,  окна  пялились  в  пустоту  слепыми  глазницами,  некоторые  из  них  были  заколочены.  Вдалеке  звучали  сирены  —  вестницы  апокалипсиса.  Стены  вокруг  жадно  съедало  густое,  липкое,  ненасытное  граффити,  пытающееся  выцарапать  себе  имя  в  вечности.  Над  головой  Дженни,  на  ржавом  металлическом  кронштейне  мигала  и  трещала  единственная  лампочка,  заливая  пространство  жёлтым,  болезненным,  как  сумасшедший  дом,  светом.

На  асфальте,  прямо  под  ногами  Лис,  растеклась  большая,  маслянистая  лужа  с  переливающимися  бензиновыми  разводами.  От  неё  несло  канализацией  и  тухлой  треской.  Рядом  валялась  скомканная  коробка  из-под  китайской  лапши  и  пустая  банка  из-под  пива.  Угольно-серое  небо  было  затянуто  слоями  смога.  Кажется,  даже  воздух  устал  от  постоянного  напряжения  и  обречённо  ждал,  когда  же  всё  рухнет.

Высокая,  крепкая  Лис  была  одета  в  светло-голубой  оверсайз-худи  с  капюшоном,  отчего-то  заляпанный  чернилами  (совсем  не  похоже  на  эту  чистюлю!),  и  плотные  рваные  джинсы.  Каре  с  выбритыми  висками,  подчёркивающее  её  высокие  скулы  и  раскосые  глаза  цвета  зелёного  чая,  выглядело  в  этом  унылом  мире  непривычно  стильно.  Она  не  была  напугана,  заинтригована  и  растеряна  —  пожалуй.

На  стройной  Дженни  были  обтягивающие  чёрные  леггинсы  и  практичная  тёмно-синяя  олимпийка.  Короткие  непослушные  кудрявые  волосы  с  ярко-розовыми  прядями,  казалось,  выдавали  неиисякаемое  внутреннее  бунтарство.  Ненасытный,  тревожный,  мультизадачный  СДВГ  побуждал  её  исследовать  каждое  пятно,  любую  тень.  Она  точно  была  на  взводе,  готовая  в  любую  минуту  умчаться  в  невесомость  со  скоростью  света.

Лис  внимательно  посмотрела  на  Дженни.  Последняя  вглядывалась  в  угол  ближайшего  дома,  откуда  доносилось  тихое  размеренное  дыхание.  Шёпотом,  прижимаясь  к  кирпичной  стене,  Дженни  произнесла:

—  Лис,  это  не  Остин.  И  не  Плоский  мир.  Даже  не  Эко.  Чересчур  грязно.  Да  и...  пугающе  мерзко.

—  Атмосфера,  конечно,  не  Новая  Земля,  но  запах...  Как  после  чистки  труб  в  Едином  Государстве.  Не  хватает  только  стеклянных  домов.

—  Мне  кажется,  я  это  где-то  уже  видела...  лет  в  десять.  В  американском  комиксе.  С  героями.

—  Чего?..  В  антиутопиях  нет  героев.  Есть  дикари,  вроде  тех,  что  остались  за  пределами  Дивного  Нового  Мира.  Может,  это  резервация?

Дженни  отрицательно  потрясла  головой:

—  Лис,  это  не  Хаксли,  я  уверена.  За  углом  кто-то  есть.  Я  слышу.

Лис  пристально  рассматривала  лужу  под  ногами.

—  Благодетель  проверяет  наши  личные  скрижали  счастья.  Ты  свою  не  забыла?

—  Лис,  пожалуйста!..  Полагаю,  нас  ждёт  холодная  война...  которая  здесь...  горячая.  Должно  быть,  кто-то  её  намеренно  проиграл.

—  В  1984  никто  ничего  не  проигрывал.  Они  пили  викторианский  джин  и  наслаждались  победами.

—  Пожалуйста,  помолчи...  у  человека  за  углом  на  лице  маска.

—  Праздничная  маскировка?  День  Зачатия?  Предательства?..

—  Я  помню  жёлто-чёрную  обложку,  —  Дженни  прикрыла  веки  и  задумалась.  —  Кровь  и  улыбка.  Сдаётся  мне,  тут  никому  не  следует  попадаться  на  глаза.

—  Так  по-детски.  Кровавые  улыбки...  Общество  потребления,  прикрывающее  гниение  карнавальной  атрибутикой.

—  По-моему,  здесь  супергерои  вне  закона.

—  Альфа  сбежали,  бета  в  отчаянии.  Какой  позор.

—  Лис,  прислушайся...  сзади  что-то  поскрипывает.

Лис  повернула  голову:

—  Уинстон  Смит,  вероятно,  идёт  на  собрание  к  О'Брайену.  Пошли,  Дженни,  спросим  у  него,  где  здесь  Библиотека.

—  Да  нет  же!  Прекрати!  —  Дженни  резко  схватила  подругу  за  рукав.  —  Если  я  права,  сейчас  нам  будет  очень  плохо.  Межпространство  здесь  небезопасное,  как  будто  не  наше...

—  Не  наше?  —  моментально  посерьёзнела  Лис.  —  Наше  логичнее?  За  углом  улыбается  жёлтая  маска?

—  Ага.

Лис  неловко  отступила  назад  и  нечаянно  села  в  лужу.

—  Ты  права,  пора  сматывать  удочки.  Совсем  не  хочется  марать  джинсы  о  клоуна-насильника.  Лучше  бы  Шекспир,  там  хоть  заранее  понятно,  кто  кого  убивает.

Чувствуя,  как  адреналин  сжимает  лёгкие,  боясь  задохнуться  от  кашля,  Дженни  схватила  Лис  за  руку  и  они  в  унисон  судорожно  дёрнули  бархатную  занавеску  влево.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050396
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 28.10.2025

От субботы до субботы. V Шёпоты и крики

—  Мне  это  снится?  —  спросила  Лис.

—  Уже  нет,  —  сухо  ответила  Дженни.

Они  обе  стояли  в  небольшом,  унылом  и  безликом  полуподвальном  помещении  с  минимумом  мебели  и  окон.  Вся  обстановка  как  будто  намеренно  подчёркивала  скуку,  абсурдность  бытия  и  экзистенциальное  одиночество:  какой-то  невзрачный  топчан  под  выцветшим  чехлом,  пара  трёхногих  табуретов,  исцарапанный  потрёпанный  письменный  стол  с  крошащимися  краями,  облезлый  пустой  книжный  шкаф,  убогое  кресло  под  кожу,  накрытое  рваным  ковриком,  связанным  крючком  из  цветастых  лоскутков,  пара  узких  тёмных  окон.  На  каждом  —  несколько  слоёв  паутины  вместо  занавесок.  На  пыльных  стёклах  как  будто  пальцем  нарисованные  иероглифы.

Обстановка  располагала  к  гнетущим  размышлениям  о  бренности  всего  сущего.  Лис  осознание  конечности  человека  и  вселенной  всегда  успокаивало:  она  придерживалась  гипотезы,  что  звёзды  и  планеты  однажды  п(р)оглотят  чёрные  дыры,  но  те,  в  свою  очередь,  невечны,  они  однажды  схлопнутся,  как  утратившая  актуальность  идея,  и  останется  одна  вечно  расширяющаяся  тёмная  энергия.

Дженни  не  разделяла  точку  зрения  подруги,  её  пугала  мысль,  что  всё  вокруг  такой  себе  неповоротливый  апокалипсис  с  временными  ремиссиями,  безнадёжно  усталый,  бессмысленный  и  беспощадный.  Она  чувствовала  себя  чертовски  неуютно  в  сартровских  декорациях,  испытывая  острое  желание  поскорей  избавиться  от  назойливых  беспокойных  мыслей  о  тщетности.  Дженни  казалось,  она  попала  в  фильм  Бергмана:  её  захлестнуло  ощущение  безысходности  и  беспомощности.

—  Как  прошла  неделя?  —  задала  вопрос  Лис,  плюхаясь  в  кресло.

Дженни  сесть  не  решилась.  Она  медленно,  напряжённо  расхаживала  по  комнате,  выворачивая  правую  кисть  туда-сюда.

—  Была  в  театре...  давали  абсурдистскую  пьесу  «Когда  нет  света,  воды  и  тепла».  В  центре  сюжета  семейная  пара  с  взрослой  дочерью-журналисткой.  Ругаются,  как  сумасшедшие,  чуть  не  до  разрыва  связей  и  потери  лица,  чести  и  достоинства.  Но  как  только  свет,  вода  и  отопление  появляются,  всё  по  волшебству  возвращается  на  круги  своя.

—  Удивительно,  что  не  убили  друг  друга,  —  усмехнулась  Лис.

—  Это  комедия.  Так  заявлено,  во  всяком  случае.

—  Тебе  понравилось?

—  Даже  не  знаю.  Не  уверена,  что  это  мой  жанр,  —  раздумчиво  продолжила  Дженни.  —  Но  я  не  жалею.  Наверное.

—  Довольной  ты  не  выглядишь.

—  Мне  здесь  некомфортно.  Это  место...  какая-то  чёрная  дыра,  высасывающая  всё  хорошее  против  всего  плохого,  —  Дженни  потянулась.  —  Лис,  тебе  не  кажется,  что  всё  бессмысленно?  Наши  путешествия?  Побег  в  межпространство?

—  Дженни,  душа  моя,  мне  в  моей  убогой  реальности  хватает  экзистенциальных  кризисов.  Ежедневно.  Сразу  после  завтрака.  От  забора  и  до  обеда.  Ты  же  обещала...

—  Мы  торчим  здесь,  в  этом  сыром  подвале.  Ждём  незнамо  чего.  Зачем?

—  Ради  вымысла!  Ты  разве  забыла?  Мы  новаторки,  первопроходицы  иллюзий.

—  Как  доктор  Стокман?  Бил  в  набат,  а  его  все  игнорировали?  Только  никакого  врага  народа  нет,  Лис...  только  враг  смысла.

—  И  что  он  делает?

—  Превращает  наше  предприятие  в  фарс!  Крадёт  главную  цель!  Мы  думали,  мы  получим  ответы...  а  что  в  итоге?

Лис  скептически  приподняла  бровь.

—  Ты  помнишь  медуз,  когда  мы  впервые  оказались  внутри?  В  океане?  На  Европе,  спутнике  Юпитера,  —  взволнованно  спросила  Дженни.  —  На  научной  станции  Новый  Гельмерсберг?

—  Да,  конечно.  Милейшие  простейшие.

—  Не  просто...  философы!  Какие  движения,  пульсация...  они  не  плавали,  они  бездельничали.  Абсолютная  апатия.  Сознательное  решение.

—  Да  ну,  это  какая-то  околорелигиозная  муть...  примитивные  создания,  подчиняющиеся  законам  гидродинамики.

—  Отнюдь.  Совершенные  лентяи.  Обитатели  межпространства...  ходячее,  то  есть  плывущее  доказательство  того,  что  всё  —  пустота.  Все  прочие  персонажи  картонные,  даже  мы  с  тобой...  всё  бесцельно!

—  Ты  обвиняешь  инопланетных  медуз  в  том,  что  они  лишили  тебя  воли  к  жизни?  Это  самая  стриндберговская  чушь,  которую  я  слышала!  По-моему,  ты  попросту  ищешь  повод  для  вечного  кризиса.

—  Я  виновата?  Как  героиня  пьесы...  потому  что  женщина?..  Не  думала,  что  когда-либо  скажу  это...  но  ты  такая  поверхностная.

—  А  ты  драматизируешь,  Джен.  Космические  студенистые  куски  текста...  смысл  жизни,  как  чувство  юмора,  почил  клинической  смертью,  почернел  и  отпал.

Голос  Дженни  задрожал  от  обиды:

—  Для  тебя  все  мои  переживания...  пшик,  ерунда,  околесица.  Ты  как  непробиваемый  лёд  на  поверхности  Европы!

—  А  ты...  Джулия  Ламберт,  позабывшая,  что  её  лучшие  годы  давно  позади.

—  Ты  отказываешься  признать  грандиозность  литературного  разочарования?  —  заламывая  руки,  прохрипела  Дженни.

—  Безусловно.  Раз  тебе  больше  не  по  душе,  я  продолжу  сама!  Отправляйся  к  своим  медузам!

—  Я  тебя  услышала.  Ты  выбрала  вымысел,  я  —  истину.  Прощай!  —  Дженни  отвернулась,  сделала  несколько  стремительных  шагов  и  хлопнула  дверью.

Лис  закрыла  лицо  руками  и  разревелась:

—  Ёлки-метёлки,  из-за  медуз...  разговоры  сильно  переоценивают.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050395
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 28.10.2025

От субботы до субботы. IV Пикник на обочине

—  Серьёзно?  Дюны  и  небо?..  Прежде  нас  никогда  не  разделяли,  —  вслух  размышляла  Дженни,  развалившись  на  роскошном  красном  плюшевом  диване  в  форме  женских  губ.

—  Прежде  нас  и  в  преступлениях  не  обвиняли,  —  парировала  Лис,  раскачиваясь  на  громадных  качелях  с  китайскими  фонариками.  —  В  какой-то  момент  я  как  будто  отчётливо  поняла:  ты  умерла.  Это  казалось  таким  реальным...  и  чрезвычайно  болезненным.  Какое  облегчение  видеть  тебя  снова,  —  улыбнулась  она.

Стены  и  потолок  из  тысяч  крошечных  зеркальных  многогранников  отражали  причудливую  обстановку  библиотеки:  плетёные  кресла-качалки,  качели,  диваны,  подушки  всех  форм  и  размеров,  конусообразные  книжные  шкафы,  узкие  снизу,  широкие  сверху,  наполненные  до  отказа  как  старинными,  так  и  ультрасовременными  изданиями  в  произвольном  порядке,  винтовые  расходящиеся,  передвижные  лестницы,  тумбочки  с  выдвижными  ящиками,  столы  с  лампами  в  форме  бутонов,  грозди  винограда,  рога  изобилия,  баклажана  или  хурмы.

Маленькие  зеркала  как  будто  расширяли  и  без  того  грандиозное  пространство  на  миллионы  одинаковых  вселенных.  Посредине  на  начищенном  паркете  лежал  ковёр  из  овчины  молочного  цвета,  на  нём  стоял  огромный  стеклянный  глобус.  Вместо  привычных  материков  и  океанов  на  нём,  казалось,  была  размещена  выпуклая  карта  неведомого  города  с  готическими  соборами,  шикарными  парками,  миниатюрным  зоосадом,  вокзалом,  театрами,  аэродромом  для  воздушных  шаров,  витиеватой  линией  рек  и  средневековым  замком.

—  Ну  а  ты?  —  спросила  Лис.  —  Как  и  где  ты  провела  прошлую  субботу?

—  Казалось,  я  попала  в  окончательно  диджитализированную  реальность,  —  задумчиво  произнесла  Дженни.  —  Я  была  не  столько  человеком,  сколько  виртуальной  копией...  следом  в  облаке  из  текстов,  фотографий,  видео,  писем  и  сообщений.  Словно  я  существовала  только  как...  не  знаю...  участница  дюжины  чатов  и  десятка  социальных  сетей.  В  одном  из,  подозреваю,  важных  для  меня  чатов  со  студент(к)ами  психологии  мне  пришло  уведомление  об  ограничении  доступа.  А  затем  всюду,  на  всех  платформах,  во  всех  социальных  сетях  появился  разоблачающий  меня  текст,  в  котором  правдиво  описана  вся  моя  жизнь,  но  с  акцентом  на  промахи  и  ошибки,  любой  поступок  раздут  в  правонарушение,  каждое  действие  —  гнусное  и  лицемерное...  моё  цифровое  сердце  ушло  в  пятки:  меня  представили  в  свете,  худшем  из  возможных.  Словно  я  с  детства  притворялась  неглупой,  а,  на  самом  деле,  поверхностна,  ничего  не  знаю  и  не  умею.  Я  —  самое  бесполезное  существо  на  земле  и  самое  унылое  приведение  во  вселенной,  ленивое  и  безотвественное,  с  клубком  зависимостей.  Текст  сопровождал  коллаж  из  моих  снимков,  абсолютно  кошмарных.  Материал  завирусился  повсюду,  осуждающие  перепосты  сделали  все  мои  знакомые.  Я  не  могла  говорить,  задыхалась  и  решила  совершить  цифровой  суицид.  Пришла  в  себя  четыре  утра,  дома,  в  постели,  в  холодном  поту.

—  Какой  мрачный  сюжет...

—  Да...  чрезвычайно.  И  отчего-то  по  ощущениям  пугающе  реалистичный....  любопытно,  —  резко  сменила  тему  Дженни,  —  если  указать  определённое  место  на  глобусе...  буквально  ткнуть  падьцем...  и  прыгнуть,  попадёшь  туда?

—  Попробуем?  —  лукаво  подмигнула  Лис.

—  Ага,  почему  нет.  Висячие  сады  Семирамиды?  —  Дженни  кивнула  в  сторону  огромного  парка.

Подруги  взялись  за  руки,  зажмурились,  Лис  привычно  протянула  руку  вперёд...  в  следующий  момент  обе  щурились  от  яркого  солнечного  света.  Октябрь  во  всей  красе  гранатовых,  сердоликовых,  яшмовых,  агатовых,  опаловых  нарядов  блуждал  рощами  между  садовых  домиков,  резных  беседок,  ручьёв,  мостиков  и  фонтанов.  Листья  медитативно  шуршали  под  ногами,  на  искусственных  волнах  лавировали  серфингисты/ки  в  водолазых  костюмах,  на  идеально  изумрудном  газоне  призывно  лежали  десятки  пёстрых  циновок  с  корзинками  для  пикника.  Из  каждой  торчала  бутылка  игристого.

—  Да  мы  пируем!  —  заметила  Дженни,  доставая  из  корзинки  клубнику,  камамбер,  грана  падана,  багет,  разноцветные  томаты  черри,  венгерскую  салями,  фуа-гра,  устрицы  и  чесночный  соус.

—  Ничего  себе!

После  сытного  полдника  женщины  вальяжно  развалились  на  траве  и  долго  молчали,  разглядывая  плывущие  облака  сквозь  листву  всех  оттенков  оранжевого  и  багрового.  Каждая,  наверное,  думала  о  чём-то  своём,  но  обе  точно  наслаждались  минутами  концентрированного  блаженства,  запечатлевая,  запечатывая  во  внутренней  вечности  воспоминания,  как  абсолютно  благодатные  и  беззаботные.

Лис  встала  и  подошла  к  узкой,  мелкой  реке.  Разулась,  подвернула  джинсы  и  вошла  по  колено  в  холодную  воду.  Сильное  течение  как  будто  обволакивало  и  стремилось  прочь,  унося  дурные  предчувствия  и  кошмары,  уступая  место  сладкому  целительному  освобождению  из  пут  апокалиптичной  депрессивной  реальности  физически  тяжёлой,  унылой,  бесперспективной  работы,  эмиграции  и  вечного  чувства  вины  за  череду  неудачных  решений.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050254
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 26.10.2025

От субботы до субботы. III Дюна

Лис  открыла  глаза  и  осмотрелась  вокруг.  Она  была  абсолютно,  совершенно,  беспросветно  и  основательно  одна  посреди  нескончаемых  белых  дюн  и  аквамаринового  неба  в  обрывках  перистых  облаков.  Дженни  нигде  не  было  видно.  Как  и  никакой  другой  живой,  или  полумёртвой  души.

Из  белого  передника  Лис  соорудила  что-то  вроде  чалмы  и  пошла  вперёд.  Или  назад.  Ориентироваться  по  солнцу  она  не  умела,  где-то  на  задворках  сознания  теплилась  мысль  о  мхе  на  северной  стороне  ствола,  но  куда  ни  глянь,  деревьев  среди  песков  женщина  не  обнаружила.

Прошло  какое-то  время.  Идти  было  тяжело,  Лис  передвигалась  со  скоростью  улитки  —  ноги  вязли  в  песке.  Других  физических  неудобств  она  не  заметила:  не  вспотела,  не  устала,  ей  не  было  жарко,  не  хотелось  пить  или  есть.  Смущал  только  неизменный  пейзаж  вокруг,  гнетущий  застывшим  однообразием.

«Куда  же  запропастилась  Дженни?  Какой-то  непривлекательный  побег  от  реальности...  бессмысленных  шагов  мне  хватает  и  в  обычной  жизни.  Как  здорово  было  бы  спорить  о  литературе,  соревнуясь  в  критике,  наперегонки  стараясь  не  столько  переплюнуть  одна  другую,  сколько  доставить  редкостное  взаимное  удовольствие  филигранными  ярлыками  взглядов  и  вкусов...  неиссякаемый  внутренний  голод  по  красочным  образам  и  сложным  метафорам...  если  выдавать  оценку,  непременно  её  станцевать,  выгравировать,  изобразить,  выстроить  шедевр  архитектуры...  как  будто  критика  сама  по  себе  —  творчество  и  ценность,  заслужить  её  —  честь  и  награда.  Даже  когда  она  едкая  и  убийственная,  следует  посмаковать  и  выпить  залпом...  отдельно  интригует  комплимент  автору  ли,  авторке  в  виде  точной,  объёмной  цитаты  его  или  её  произведения.  Само  по  себе  несколько  бесстыдно...  как  надеть  на  себя  чужое  бельё  и  блаженно  описывать,  как  чувствуешь  себя  одновременно  собой  и  создателем/создательницей:  хочу  быть  тобой  в  себе...  почему  прочие  не  считают  это  чересчур  откровенным?..»

«Любопытно...  это  мои  собственные  мысли  или  чьи-то  ещё?..  Что  за  странное  место,  —  Лис  наморщила  лоб.  Идти  по-прежнему  было  сложно.  —  Сколько  ещё...  да  и  зачем?  Может,  пора  отдохнуть?  Сколько  времени  прошло?»

Лис  вздохнула,  остановилась  и  села  на  песок.  Вокруг  ничегошеньки  не  изменилось.  Всё  те  же  дюны  до  горизонта.  Лазоревое  небо.  Перистые  облака.  Ни  души  вокруг.  Ни  травинки.

Ландшафт  как  будто  укачивал,  от  густого  воздуха  клонило  в  сон.  Лис  задремала.  Ей  снилась  абсолютно  прозрачная  лягушка,  Соня,  в  аквариуме.  Лапками  она  запихивала  в  рот  мотыля  и  сидела  неподвижно,  а  тот  шевелился  в  её  прозрачных  кишках,  пока  аквариум  вместе  со  всем  содержимым  не  смыло  цунами  с  печальным  лицом  Дженни.

Под  ложечкой  засосало,  сердце  ушло  в  пятки,  дурные  предчувствия  сожрали  без  остатка  воображение...  белыми  буквами  на  чёрном  экране:  «В  Южной  Корее  ядерный  взрыв».  Лис  даже  не  удивителась:  Третья  мировая  давно  в  разгаре.  Люди  в  панике  забегали  взад-вперёд  в  поисках  торта.  Страшно  не  купить,  не  найти,  все  вокруг  просто  одержимы  покупкой  торта.

К  Лис  неожиданно  пришло  отчётливое  осознание:  Дженни  погибла.  Несправедливо,  непереносимо,  нестерпимо,  невозможно,  на  факт.

—  Не  хочу,  не  хочу,  не  верю!  —  закричала  она  и  проснулась.  —  Что  за  чертовщина?..

Вокруг  по-прежнему  был  песок  и  небо.  Лис  хмыкнула:  «Всё  временное  самое  постоянное...  это  утомляет.  Что  ж,  пора  вспомнить  рекомендации  психотерапевтки  и  попробовать  вообразить  безопасное  место».

Лис  встала,  поправила  бесформенное  платье,  оторвала  часть  подола  и  рукава  («Почти  Шанель!»),  сняла  импровизированную  чалму.  В  кармане  она  обнаружила  ножницы,  отрезала  от  передника  полосу  ткани  и  повязала  её  на  лоб:  «Что  ж,  пора  в  путь,  —  и  снова  пошла  топтать  песок.  —  Попробуем  представить  что-нибудь  приятное...  или  волнующее.  Например,  воду.  Хорошо  бы  лежать  в  реке  и  смотреть  на  надвигающуюся  грозу.  Вода  тёплая,  прозрачная,  мелко,  дно  песчаное.  Так  спокойно,  что  хочется  петь...»  —  веки  отяжелели,  Лис  клевала  носом,  но  продолжала  идти.

Ей  показалось,  что  вдалеке  она  увидела  несколько  озёр,  поднялся  ужасный  ветер  и  поднял  в  воздух  сотни  намагниченных  металлических  костылей,  тысячи  серебристых  рыбёшек  и  чешуйчатых  гавиалов.  Один,  метра  два  длиной  попытался  утащить  в  озеро...  Дженни.

—  Дженни?  Ты  здесь?  Но  как?..  Нужно  сфотографировать  крокодила...  он  такой  роскошный...  нет,  лучше  снять  видео.  Где  мой  телефон?  —  Лис  начала  судорожно  рыться  в  карманах,  достала  телефон,  начала  снимать.

—  Помоги!  —  прохрипела  Дженни.

Лис  схватила  её  за  плечи,  изо  всех  сил  потянула,  а  потом...  проснулась  в  дюны  и  небо.

—  Да  что  ты  будешь  делать!  Бесконечная  история,  день  сурка.  Уснула  на  ходу.

Время  шло,  Лис  шла.  Понемногу  ноги  приспособились  к  поверхности  или  песок  стал  менее  зыбучим.  Она  по-прежнему  не  ощущала  голода  или  жажды,  но  от  кошмаров  наяву  лоб  то  и  дело  покрывался  испариной,  а  собирать  в  пригорошню  остатки  здравого  смысла  было  с  каждым  разом  проблематичнее.

«Помнишь,  чему  ты  всегда  учила  студентов  и  студенток?  Не  сдаваться.  Никогда  и  ни  за  что  не  сдаваться.  Всё  закончится.  Рано  или  поздно.  Так  или  иначе.  Шаг  за  шагом».

Лис  шла.  Шла.  Шла.  Садилась  передохнуть,  засыпала,  видела  сны.  И  так  раз  за  разом,  виток  за  витком,  до  бесконечности,  пока  совсем  не  выбилась  из  сил.  Она  легла  на  спину:  «Будь  что  будет!  Подышу  немного  и  пойду  дальше»...

Зазвенел  будильник.  Четыре  утра.  Пора  на  работу.  Лис  тяжело  вздохнула  и  поплелась  в  ванную.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050253
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 26.10.2025

От субботы до субботы. II Викторианский детектив

—  Ты  уже  здесь!  —  пробормотала  Лис,  захлопывая  за  собой  массивную  деревянную  дверь.

Дженни  в  позе  мыслительницы  сидела  на  кушетке  в  полумраке  просторного  коридора  викторианского  отеля.  Из  открытого  окна  на  противоположной  стороне  отчётливо  доносился  уличный  шум  —  топот  лошадиных  копыт  по  мостовой,  цоканье  колёс  экипажей,  крики  мальчишек-газетчиков  и  торговцев,  гул  недовольных  голосов  и  ещё  что-то  неуловимое,  невнятное,  литературно-потустороннее.

На  обеих  подругах  были  тёмные  платья  неопределённого  фасона  с  белыми  крахмальными  воротничками,  манжетами  и  фартуками  —  то  ли  пародия  на  советскую  школьную  форму,  то  ли  традиционный  наряд  горничной.

—  Ну  и  декорации!  —  фыркнула  Лис.

—  Да,  3D  эффект  во  всей  красе.  Наша  одежда,  шум  города.  Тебе  не  нравится?  —  заговорщически  подмигнула  Дженни.

—  Честно  говоря,  неуютно.  Обычно  мы  не  вплетены  в  повествование...  это  пугает.  Тебя  нет?

—  Дело  житейское.  Ещё  одно  приключение,  —  усмехнулась  Дженни  и  задорно  тряхнула  кудрявой  с  синими  прядями  головой.  —  Может,  прогуляемся?

Внезапно  одна  из  дюжины  массивных  дверей  распахнулась  и  на  пороге  показался  дородный  седовласый  господин  с  неестественно  прямой  спиной,  весь  в  чёрном,  с  поблёскивающими  всеми  цветами  радуги  стёклами  пенсне  на  впечатляющих  размеров  носу.

—  Какого  чёрта  вы  тут  прохлаждаетесь?  —  по-английски  завопил  он.  Его  решительный  вид  и  свирепый  взгляд  говорили  сами  за  себя.

Дженни  вскочила,  покосилась  на  Лис  и  беззвучно,  одними  губами  прошипела:  «Бежим?»

Подруги  стремительно  ринулись  к  выходу,  выбежали  на  улицу,  пронеслись  до  ближайшего  перекрёстка,  свернули  налево  и  остановились.  Похоже,  их  никто  не  преследовал.

—  Богиня  милостивая,  какой  это  год?  Что  за  жанр?  —  выдохнула  Лис.

—  Викторианский  детектив?..

Прямо  над  ухом  истошно  заверещал  чумазый  мальчишка  в  кепке  и  длинном  вязаном  шарфе,  размахивая  газетой:

—  Горячие  новости  Дублина!  Горничные  —  расхитительницы  тюрем!  Вооружены  вязальными  спицами  и  особо  опасны!  Преступниц  разыскивает  полиция!

—  Это  всё  ты  виновата,  —  иронично  хмыкнула  Дженни.  —  Нечего  было  расти  на  англо-американской  прозе.  Теперь  вот  расхлёбывай  Диккенса.

—  Тоже  мне,  мисс  Хэвишем,  —  буркнула  Лис.  —  Мне  больше  нравилось  пить  чай  и  менять  немецкие  города,  как  перчатки,  а  не  это  вот  всё...

Несколько  минут  подруги  молча  шли  в  неизвестном  направлении.

—  Делать-то  что  будем?  —  спросила  Дженни.

Кто-то  громогласно  засвистел  сзади,  после  чего  послышался  шум  не  меньше  шести  быстро  приближающихся  ног  в  тяжёлых  сапогах.  Подруги  оглянулись  и  увидели  троих  мужчин  в  полицейской  форме.

—  Стоять,  не  двигаться!  —  закричал  один  из  них,  размахивая  свистком.  —  Вы  арестованы!  Свистать  всех  на  дно!  Вязаные  спицы  наголо!

—  Что,  во  имя  богини,  он  несёт?  —  прошептала  Лис,  но,  на  всякий  случай,  подруги  остановились.

Один  из  полицейских  схватил  Дженни  за  руку,  другой  попытался  накинуть  на  Лис  лассо,  но  не  преуспел.

—  Да  какого  дьявола?  —  возмутилась  Дженни.

—  Вы  арестованы,  —  внятно  и  медленно  произнёс,  вероятно,  старший  по  званию.  —  Вы  обе  виновны  в  тяжком  преступлении  и  приговариваетесь  к  ста  страницам  исправительных  работ  в  марсианских  колониях  на  луне.

—  Чего,  чего?  —  зрачки  Лис  расширились.  —  По-моему,  пора  сматывать  удочки,  —  она  попыталась  зажмуриться,  но...

В  следующую  секунду  подруги  оказались  на  дне  глубокого  пустого  колодца,  сверху  на  них  глазели  полицейские,  удовлетворённо  прищёлкивая  языками:

—  Посидите  тут  до  второго  пришествия,  а  там  видно  будет.

—  Как-то  совсем  невесело,  —  простонала  Дженни.  —  Я  хочу  домой.  События  последних  абзацев  меня  утомили.

—  Реальность  отчего-то  стала  вязкой,  никак  не  получается  выбраться...  не  понимаю.

—  Может,  получится  перепрыгнуть  в  другой  текст?  Что-нибудь  научно-фантастическое?

—  Давай  попробуем,  —  кивнула  Лис  и  закрыла  глаза.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050209
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 25.10.2025

От субботы до субботы. I Девоншир и постапокалипсис

Солнечные  зайчики  скользят  по  янтарно-кровавым  кленовым  листьям,  скатываясь  на  прохладный  асфальт.  Мимо  проносится  с  хохотом  региональный  поезд.  Октябрь  такой  ненадёжный:  реальность  то  и  дело  истончается,  рвётся,  ломается.  Неважно,  откуда  прыгать.  Точнее,  прыгать  не  приходится,  достаточно  шагнуть.  Сквозь  стену.  Или  зеркало.  Неровный  обрывок  грязно-серого  неба.  Или  покрывало  грубой  вязки  неопределённого  оттенка.  Такой,  кажется,  называют  болотной  зеленью.  Сегодня  можно,  наверное,  сквозь  листву  и  зайчиков,  почему  нет?..  Зажмуриться,  задержать  дыхание,  протянуть  руку  вперёд,  нащупать  тяжёлую  бархатную  занавеску,  прохладную,  шершавую  наощупь,  резко  отодвинуть  влево  и...  сделать  шаг  в  чёрную  дыру  межпространства.

«Любопытно,  куда  нынче  занесёт,  в  какой  текст?»  —  подумала  Лис,  намеренно  широко  открывая  глаза  в  чёрно-белый,  шахматный  монохром  незнакомой  гостиной  с  ползущими  по  стенам  кривыми  улыбками  и  пыльными  циферблатами.  Прямо  по  центру  усечённой  пирамидой  с  гранями-равнобедренными  трапециями,  скрытой  стальной  скатертью  до  пола,  высился  накрытый  для  afternoon  tea  на  двоих  стол:  завёрнутые  в  форме  швабских  брецелей  тканные  салфетки,  крошечные  сэндвичи  с  оливками  и  бри  на  многоуровневой  этажерке,  эклеры,  лимонный  бисквит,  шоколадный  брауни,  свежеиспечённые  булочки,  взбитые  сливки  и  клубничный  джем.

Лис  невольно  скривилась  —  какая-то  девонширская  идиллия,  лучше  бы  Апероль  Шприц  и  сырная  тарелка  с  инжиром.  Или,  на  худой  конец,  тыквенный  суп.  Как  на  зло,  ни  единой  стоящей  идеи:  что  делать  с  бульоном  из  оленины,  купленным  пару  месяцев  назад.  И  ни  следа  Дженни.  Задерживается.

Лис  зевнула  и  потянулась:  сколько  её  ещё  ждать?..  С  крючка  на  потолке  списала  клетка  фарадея  с  плюшевым  какаду  и  белыми  воробьями  внутри.  На  стене  висел  плакат:  «Всем  системам  угнетения  нужны  сообщницы  среди  угнетённых».

«Какая-то  смесь  бульдога  с  носорогом,  —  вслух  недовольно  бросила  Лис.  —  Лучше  бы  добротная  английская  сатира,  а  не  эта  псевдо-алисовщина!»

Через  несколько  секунд  стена  напротив  раскололась  на  миллион  чёрно-белых  квадратов  и  в  комнату  впорхнула  Дженни.

—  Наконец-то!  Ты  не  торопишься,  —  Лис  обняла  подругу.  —  Похоже,  сегодня  у  нас  five  o'clock,  будь  он  неладен.  А  я  вчера  слушала  кельтскую  музыку  островов  Канады.

—  Ньюфаундленд  и  Лабрадор?

—  Ага.  Музыка  —  универсальный  язык.  Кажется,  единственный,  способный  меня  нынче  расшевелить.  А  как  твоё  ничего?  Что  плохого  и  хорошего  не  изменилось  с  прошлой  субботы?

Дженни  чихнула  и  наморщила  нос.

—  Кажется,  снова  вернулся  кашель.  Душит  ночами,  ***  И  так  плохо  сплю,  перепрыгивая  из  одного  тревожного  сна  в  другой,  никакого  облегчения,  сплошная  беготня  по  кочкам.

—  Бедняга!  Что  на  этот  раз?

—  Да  как  обычно.  Антиутопия,  постапокалипсис.  Космическая  станция  под  землёй  в  старой  угольной  шахте.  Разумеется,  тысячи  людей  в  неоновых  халатах  изучают  психиатрию  на  пользу  человечеству.  Тому,  что  от  него  осталось.  После  катаклизма,  о  котором  не  принято  распространяться,  в  пространстве,  как  на  водной  поверхности,  через  равные  промежутки  времени  возникает  то  ли  рябь,  то  ли  зыбь...  неясное  волнение,  параллельные  волны.  Всякий  раз  надобно  замереть  и  прислушаться:  прозвучит  имя  того,  кому  пора  на  тот  свет.  Или  на  этот.  Мимо  обречённого  тотчас  семенят  грандиозные  чёрные  страусиные  ноги  и  его  /или  её/  с  почестями  увозят  в  хоспис.  Само  собой,  хоспис  —  прикрытие...  на  самом  деле,  несчастных  замуровывают.  Наверное,  в  бетон.

Однажды  рыжий  детина,  Пе́трович,  возмутился  и  начал  верещать:  «С  ума  посходили!  Не  видел  я  никаких  чёртовых  страусов!  Не  поеду  я  никуда!  Не  дождётесь!»

«Пе́трович,  друг  наш,  —  отвечали  ему,  —  не  сопротивляйся  судьбе.  Твоё  время  пришло.  Не  мешай  нам  приносить  пользу  человечеству.  Тому,  что  от  него  осталось».

Через  некоторое  время  рыжего  поймали,  избили,  зачитали  регалии,  торжественно  проводили  в  нигде  и...  на  всякий  случай,  замуровали  дверь  цементом.

Ночью  специалистка  по  нейробиологии  решила  проверить  уровень  радиации,  но  зачем-то  провела  радиоуглеродный  анализ  с  помощью  карманного  датчика,  пытаясь  выяснить  возраст  цемента.  Оказалось  свежий  материал  за  сутки  состарился  на  две  тысячи  лет.  Исследовательница  не  поверила  своим  глазам.  Несколько  ночей  подряд  она  бурила  и  докопалась  до  четырехсотмиллионных  камней.

И  тут  я  проснулась  сразу  с  сотней  мыслей.

—  Каких  же?

—  Обречённые  стали  бессмертными,  обрели  способность  жить  против  хода  времени  и  транслировали  наружу  передовые  идеи.  Такой  себе  Олимп  в  бетоне.  Но  вся  эта  эпопея  развивалась  рвано  и  непоследовательно...  особенно  раздражали  рекламные  вставки.  Параллельно  я,  например,  примеряла  ужасные,  отвратительные,  безвкусные  платья.

—  СДВГ  во  всей  красе?..

—  То-то  и  оно!  Рябь  на  поверхности,  гигантские  страусиные  ноги  с  грохотом  проходят  мимо,  замираешь  от  ужаса...  и  вдруг:  очередное  платье,  шерстяное,  колючее,  багровое  в  пятнах,  тесное,  душное,  жаркое...  сидит  кошмарно.  Но  почему-то  продолжаешь  примерять,  —  Дженни  поёжилась.

—  Вот,  душа  моя!  Мрачно,  конечно,  но  лучше  бы  мы  путешествовали  в  твои  сны,  а  не  в  невнятные  текстовые  абстракции,  как  сегодня.

—  Ну,  положим,  это  вкусовщина...  кто  сказал,  что  там  интереснее,  чем  здесь?

—  Я,  истина  в  последней  инстанции  в  вопросах  первосортного  эскапизма,  —  хихикнула  Лис.

—  Чаю?  —  предложила  Дженни.  —  Что-то  я  проголодалась...  будешь  сэндвич?

—  Лучше  какао.  И  булочку  с  джемом.

—  Я  озадачена.

—  Чем  же?  —  нахмурилась  Дженни.

—  Вчерашние  музыканты  напоминают  мне  больших  лохматых  псов.

—  Ньюфаундлендов  и  лабрадоров?

—  Вроде  того.  Они  такие  же  добродушные,  бородатые  и,  кажется,  обожают  рыбалку.  Пели  они  исключительно  об  этом.  А  ещё  о  пиве,  шести  девушках  одного  ловеласа  и...  save  money,  be  happy.  Маленькие  провинциальные  городки,  безработица  и  1949.

—  Социально.  А  что  случилось  в  1949?

—  На  дне  Каспийского  моря  была  обнаружена  нефть.  

—  Канадцы  об  этом  пели?  —  удивилась  Дженни.

—  Вряд  ли,  —  задумчиво  промычала  Лис.  —  Но  они  так  трогательно  несли  идею  собственной  идентичности,  дома,  культурного  наследия...  с  таким  неподдельным  энтузиазмом...  это  завораживает.  Рождает  в  голове  сотни  образов,  мыслей,  ощущений.  Я  давно  потерялась  в  словах  и  утратила  ощущение  принадлежности  к  чему-либо.

—  Ты  грустишь?

—  Немного.  Как  Лис  без  норы.  Справа  в  тому,  що  в  мене  немає  дому...  В  голове  тесно,  никак  не  удаётся  избавиться  от  назойливых,  настойчивых,  неуёмных  мыслей.  Нормотипичные  люди,  действительно,  умудряются  уметь  не  думать,  не  размышлять  в  режиме  двадцать  четыре  на  семь,  триста  шестьдесят  дней  в  году?..

—  Понятия  не  имею,  —  рассмеялась  Дженни.  —  Но  я  не  думаю  во  сне.  А  спать  я  люблю!  Это  же  сладкая  маленькая  смерть,  сочная,  как  жирная  риккота.

—  Что  верно,  то  верно,  —  Лис  спрятала  лицо  в  ладони.  —  Не  быть  мне  мемуаристкой  и  писательницей...  да-да,  я  эгоцентристка,  зацикленная  на  себе,  не  способная  пренебречь  собственным  опытом.  Не  могу...  не  умею  раскручивать  события  с  начала,  только  с  конца!  Обесцениваю  и  переосмысливаю  взаимодействия,  чувства  и  факты.

—  Думаешь,  это  критично?  В  детстве  я  на  первой  же  главе  заглядывала  в  конец  и  перечитывала  финал.  Может,  не  так  плохо  рассказывать  с  текущего  момента?  В  сущности,  любой  текст  —  причудливый  калейдоскоп  воспоминаний,  перекроенных  в  произвольном  порядке.  Реальность  рвётся,  мы  с  тобой  всякий  раз  оказываемся  по  разные  стороны  вымысла.  Наши  разговоры  —  разноцветные  лоскутки...  бери  иглу,  нитки  покрепче,  включи  на  фоне  какой-то  абсурдистский  сериал  и  сшивай.

—  Но  какой  в  этом  смысл?  —  Лис  наморщила  лоб.  Выражение  её  лица  как  будто  застыло  между  скучным  и  серьёзным.  Такое  выражение  никому  не  идёт  по  непонятным  причинам.

Внезапно  настенные  часы  с  кукушкой  оглушительно  закуковали.

—  Мне  пора,  —  произнесла  Дженни.

—  Уже?

—  Мне  ещё  отчёты  дописывать.

—  Тогда  до  следующей  субботы?

—  Увидимся,  Лис.  Люблю.

Дженни  ушла.  Просто  растворилась  в  воздухе.  Лис  допила  остывшее  какао,  откусила  ещё  кусочек  зачерствевшей  булочки  и  тяжело  вздохнула.  Пора  возвращаться.  Зажмуриться,  протянуть  руку  вперёд,  нащупать  занавеску,  отодвинуть  вправо  и...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1050208
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 25.10.2025

Провалля

Колись  я  казала:  у  мене  всередині  є  діра,
та  сама,  в  космічному  сенсі  безмежна,
без  жодних  метафор  і  перебільшень.
Це  робить  мене  не  краще,  не  гірше
за  інших...  налякана  я  й  бентежна.
А  хто  не  така  у  світі,  що  огортає  жура́?..

Тоді  я  була  ще  впевнена  /вперта!/  у  власному  досвіді,
у  цінності  й  обраному  шляху.
Та,  звісно,  я  сумнівалася,  я  страждала.
І  візерунок  виходив  навряд  чи  вдалий,  химерний,  все  інше  залежало  від  смаку  —
спроби  побудувати  стосунки  та  пожиттєві  досліди.

Колись  я  вважала  себе  цікавою,  бездонною,  як  океан.
Не  те  що  перебувала  на  полюсі  грандіозності...
я  бачила  в  інших  очах  захоплення!
Для  когось  була  я  калейдоскопами,
хоч  віддана  на  поталу  всебічної  млосності,
остання  з  собою  ж  вигаданих  могікан.

Колись  я  була  щаслива...  лишились  уламки  снів.
А  чорна  діра  перекинулась  на  торнадо.
Від  кінчиків  нігтів  до  м'язів,  жил,  вен,  судин
я  стала  сама  проваллям  між  наслідків  і  причин,
між  хочу  й  не  можу,  між  крихтами  злої  правди,
яку  не  приймаю,  ховаючись  за  стіною  слів.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1046854
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 31.08.2025

О ней

Она  просыпается  в  миллион  оттенков  усталости.  Эмиграцией,  изоляцией  перекро́ена,  перешита.
Открывает  глаза,  пьёт  фильтр-кофе,  молотый,  с  молоком  обычным,  почти  как  дома.
В  этом  городе  прянично  всё,  знакомо,  всё  холёное  опостылело  до  оскомы.  Всё  тревожное  заторможено,  заморожено,  а  хорошие  новости  в  дефиците.

Она  идёт  на  работу  /часто  в  субботу/;  она  едва  терпит  нелепый  график,  физические  нагрузки.
Она  улыбается  на  пределе  на  все  снисходительные:  «Откуда?  А  как  давно?  Есть  ли  дети?»
Ей  больше  всего  на  свете  хотелось  бы,  чтоб  все  эти  вопросы  развеял  ветер,
как,  впрочем,  и  лето  в  Лету,  за  ним  целиком  планету  /и  чтоб  перестать  по-русски/...

Она  возвращается  иногда  днём,  иногда  вечером,  но  всегда  без  сил,  в  ярость  расчеловечена:
на  обед  и  ужин  ненависть  вычерченная,  попе́рченная  с  горячим  отчаянно  чаем  вприкуску.
Она  не  даёт  себе  спуску,  рутина  встроена  словно  в  её  загрузку  по  умолчанию.  Каждый  мускул
горит  напряжением  безупречности,  способность  к  радости  изувечена.

Она  ложится  спать  всегда  с  наслаждением  —  с  удовольствием  к  маленькой  смерти  готовится.
Она  любит  сны  —  обрывки  весны,  избавление  от  вины,  хоть  не  помнит  ни  зги,  кроме  общего  настроения.
Она  дышит  полной  грудью  только  во  сне,  где-то  на  дне  воспоминаний  в  вымышленной  стране  до  пробуждения.
Ей  хочется  крепче  веки  сомкнуть  и  продолжить  путь,  но  пора  вставать  и  круги  становятся  всё  багровее...

Её  рот  как  будто  набит  леденцами:  Dankeschön,  Guten  Tag...  до  тошноты,  до  хрипа.
От  любого  напоминания  о  былом  всхлипывает,  да́вится  горечью  послевкусия.
Добровольная  узница,  в  прошлом,  наверно,  умница,  кажется,  просто  струсила.
Искупить,  вы́купить  вину  не  получится.  Боль  ничего  не  стоит,  ничего  не  весит  честность  до  скрипа.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1046344
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.08.2025

Квітнева розпука

Третя  весна  в  Німеччині  спокусиво  тепла,  як  післясмак  коньяку,
майже  спекотна,  майже  гаряча.
Консервативний  південь  роздягся  швидко  й  засмаг  на  розпеченому  даху,
та  не  цілком,  плечі  й  коліна  неначе.

Потім  арктичний  циклон.  Холод  і  сон,  як  не  в  себе,  —  десять  годин  на  добу.  
Мій  домовий  чат  /російською/  нагадуванням  про  Харків...  
жодного  права  на  сум,  тож  тужити  —  давно  табу.
Пишуть,  що  вимикають  світло.  Рекордні  температури.  Осиротілі  парки.

Я  шкодую  про  кількасот  рішень,  особливо,  що  опинилась  тут.  
Так  випадково  й  так  надовго,
вимушена  шукати  сізіфово  п'ятий  кут.
Зранку  в  повітрі  розпука  дзвенить  розлого.

Минулого  не  спокутувати,  не  вилучити,  як  не  крути.
Ні́куди  йти,  поспішати  немає  сенсу...  
Бо  за  втратами  не  лишилось  бажань,  мрій,  мети,
бо  життю  я  не  довіряю  вже  як  процесу.

Мої  помилки  у  квітні  помітні,  як  ластовиння  сягни́стих  днів.
Жодних  надій  не  жевріє  на  світанку.  
Була  б  деревом  —  стовбуром  без  листя  й  коріння,  бо  грім  і  гнів
програли  вчора  й  завтра  в  мовчанку.

Може,  насправді,  я  —  дерево...  зрушити  з  місця  немає  сил.
Риба,  затиснута  між  гілками?..
Певне,  я  забагато  колись  бажала,  жадала,  очікувала,  проси-
ла...  тепер  застрягла  між  соромом  і  страхами.

Між  спогадами  та  отруйними  фразами  знайомих  з  богемних  кіл,
з  якими  й  ворогів  не  треба.
А  за  плечима  —  лиш  досвід  на  кілька  руйнівних  шкіл
і  пекло  безпечного  нерідного  неба.

Весна  2024—2025

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1046050
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 20.08.2025

Письмо незнакомке

Знаешь,
здешний  февраль...  он  совсем  не  лютый.  
Вертится  на  языке  волчком,  не  даёт  уснуть,
топчется,  напоминает  неосторожно
не  о  чернилах,  плаче  и  бездорожье,
о  палаче  и  солнце  в  городе,  где  тревожно...
Держатся  люди  за  руки  и,  возможно,
так  берегут  надежду...  и  смысл,  и  суть.

Ты  мне  сегодня  снилась,
кажется,  что  под  утро...
Помнится,  на  закате  море  ластилось,  как  щенок.
Истину  из  бокала  я  разлила  случайно
в  воду  солёную,  цвета  зелёного  чая...
В  мире  без  прошлого,  войн  и  отчаянья
вечные  вёсны  пророчил  сурок.

Знаешь,
моя  седина...  заметней,
ямочки  —  резче,  морщинки  —  глубже,
взгляд  —  наверное,  холодней...
Грезится,  я  стала  лучше,  но  это  спорно.
Впрочем,  не  быть  мне  яростной  и  задорной.
Да  и  когда  утрачены  все  опоры,
просыпаться  муторней  и  страшней.

В  городе  тихом  сумерки,  но  намедни
тени  устроили  праздник,  с  плясками  и  вином.
Верится,  всё  закончится,  будет  лето.
Вертится  шар,  значит,  пройдёт  и  это.
Может  /конечно,  только  в  порядке  бреда/
нам  сойтись  ходором  или  там...  ходуном?..

Я  так  давно  не  писала  стихов  и  писем.
Кажется,  дальше...  поскриптуп,  подпись  и  all  my  love?..
Мелется  му́ка  времени  медленно,  но  неверно...
это  не  то  что  благо,  не  то  что  скверно.
Где-то  когда-то  моя  завершится  эра
сотней  страниц  поэ...  нет,  хаотичных  глав.

Мой  тихий  город  в  тумане,  но  независим.
Солнечно  не  бывает  там,  где  окончен  путь.
Каяться  и  раскаяться  мало,  довольно,  много?
Лёгкой  не  будет  облачная  дорога,
здесь  не  найти  ни  гонца,  ни  венца,  ни  бога,
но  приезжай,  пожалуйста,  как-нибудь...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006235
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.02.2024

Триптих

Посв.

Сріблясті  струни  твого  волосся  —  зірковий  пил  високосних  років.  Німим  адажіо  ллється  досвід  сумних  мелодій  зі  снів  глибоких…  Я  чую  вітер,  дощі  та  лускіт  очеретяних  симфоній  долі.  Мені  ввижається  тихий  плюскіт,  коли  занурююся  поволі  в  твої  долоні  ласкаво-сніжні.  Холодні  пальці  стискають  небо.  У  двох  озерах  гірських  суміжних  одвертість  щастя  —  безодня  небуть…

Одвічна  щирість  пліток  барвистих,  чужих  розмов  і  казок,  історій…  Моя  прикраса  —  зі  слів  намисто,  де  літери  притемні́ли  зорі.  Я  не  заграю  для  тебе,  певно,  бо  це  про  юність,  короткочасність,  про  те,  що  вистраждане  даремно,  болить  щороку  і  знову  гасне…  хронічна  втома  годин  докучних,  моє  минуле,  швидке,  незграбне,  нервове,  вигадане  і  штучне,  у  травні  муляє,  влітку  —  слабне…

Я  краще  стану  мусоном  свіжим,  щоночі  теплим,  щоранку  гострим,  який  лоскоче,  але  не  ріже,    коли  приходить  до  тебе  в  гості…

***
…не  получается,
не  вставляется  нитка  в  иголку,
буквы  не  складываются  в  слова,
всё  без  умолку  и  без  толку  —
не  нанизываются  чувства  на  леску  символов,
разучилась  я  смыслами  /  текстами  рисовать…

а  умела  ли?..  
может,  просто  делала
залихватский  и  дерзкий  вид?..
я  давно  не  такая  смелая,
да  и  в  горле  порой  саднит
от  того  что  так  сложно  в  памяти  удержаться  и  наскрести…
оттого  что  не  стала  каменной  безучастностью  взаперти…

хохочу…  как  всегда  —  безудержно…  мне  влюбляться  —  как  жить  взаймы,  рассыпаться  подкожным  зудом  ли,
дрожью  ли  по  бездорожью  снов,  
где  бродили  когда-то  мы...

Всё  кончается  не  оргазмами,  
не  в  объятиях  юных  нимф...  
Почему  в  душный  май  раз  за  разом  я
снова  падаю  вслед  за  ним?..

***
Она  пишет  мне,  как  распахивает  окно,  если  цепко  тревожно  сплю,  и  садится  на  подоконник  в  чужой  квартире.  

Она  пишет,  что  так  устала,  а  там  темно,  холодает,  стремится  опять  к  нулю,  и  стираются  горизонты  и  перспектива/ориентиры...

Она  пишет  мне:    «У  грозы  есть  особый  ритм,  он,  сдаётся,  в  межрёберной  клетке  вшит.  А  сегодня,  похоже,  ласточки  прилетели»...
Ей  бы  надо  статью,  подтянуть  английский,  собак,  иврит,  а  она  в  узорах  бетонных  плит  ищет  сходство  с  иероглифами  на  теле.

Она  пишет,  что  цены  выросли,  
что  город  вернулся  в  прошлое,  
что  вот  давеча  кто-то  умер,  а  магнолии  зацвели.
И  говорит:  «Шахты  напоминают  бездомные  дыры,  ли-
вень  в  вены  домов  стекает...  а  ты  хорошая,  
мне  бы  время  завернуть  ковром  персидским  и  к  тебе  на  край  ли,  за  край  земли»...

Она  пишет:  «Мне  кажется,  ты  не  умеешь  спешить  совсем.  
Ты,  наверно,  немного  немка,  чуть-чуть  эстонка,  
у  тебя  всё  по  расписанию,  ритуалы,  ложиться  в  девять,  вставать  за  десять  минут  до  будильника,  
кофе  варить,  выходить  на  балкон  ровно  в  семь,  
приезжать  в  офис  первой,  сражаться,  как  амазонка,  
с  ветряными  мельницами...    смешное  твоё  донкихотство  одинаково  неуместное  в  бурю,  в  погоду  штильную»...

Она  говорит:  «Не  знаю,  одни  банальности  про  тебя  вместо  серьёзных  дел.  
Как  смотреть  на  тебя  приятно,  любоваться  обыденными  вещами,  
вспоминаю,  смакую  твои  рассказы,  междометия  прикосновений,  губ,  рук...  
Потому  что  всё  это  ты,  про  тебя,  о  тебе,  всё,  чего  я  давно  хоте-
ла,  потому  что  нигде  таких  интонаций,  смеха,  скважин  замочных  к  моим  ключам  и...  

...этих  пауз,  в  которых  роскошь  и  медитация  разрешить  себе  отпуск,  позволить  крюк»...  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=835228
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 11.05.2019

комната

осень  начинается  с  вырождения.

говорить  с  тобой  о  суициде:  сидеть  на  пороховой  бочке  с  подарками  от  санта-крампуса.  всякий  раз  закуривая,  опасаюсь,  что  сигарета  последняя  по  дороге  на  эшафот.  но  если  прыгать,  то  с  абсолютной  высоты  седьмого  неба  в  марианскую  впадину,  захлёбываясь  тривиальной  горечью  утраченных  иллюзий.

я  кончаю...  и  жизнь  моя  скукоживается,  скручивается  лихорадочно  на  кончиках  твоих  пальцев.

девочка,  ты  ничего  не  знаешь  о  ящерицах  гауди,  да  и  я  не  повезу  тебя  в  испанию...  я  почти  растворилась  в  этом  Городе,  в  мутно-сизом  сюрреализме  горящих  окон  с  растёкшимся  по  подоконнику  временем.  там  за  расплавленными  стёклами  теплится  нежное  дрёмное  испоконье,  упорядоченный  хаос  ненаписанных  книг...  там  звучит  музыка  стонов  в  аритмии  криков...
стены  меняют  цвет:
фуксия,
руккола,
базилик,
гортензия,
фисташки,
горох,
влюблённая  лягушка,
жираф,
персиковая  мышь,
глаза  куропатки,
вино,
танго,
бёдра  испуганной  нимфы...

...пейзаж  нарисованный  чаем*...
...чёртов  кинестетик  изгаляется  в  непристойных  позах,  а  запоминается  невинный  поцелуй  в  висок...
не  забывай  меня,  слышишь?..
когда  настигнет  пасхальный  возраст,  поезжай  в  барселону  и  найди  саламандру  на  моей  спине.

*название  романа  Милорада  Павича

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=687312
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.09.2016

инферно

Ты  не  верь  мне…  ты  знаешь,  я  —  дурочка… 
Да  к  тому  же  я  вру,  как  дышу  (ЛенКа  Воробей) 
*** 
Не  смущаясь  бесстыдства  раздетых  глаз,  ты  ложишься  на  холст  мазками  моих  идей.  Я  не  верю  ни  в  связи,  ни  даже  в  родных  людей,  воскресая  ночью  рисунком  напрасных  фраз.  Трэш  сезона  —  спиваться  в  осенний  дождь.  Отдаваясь  до  дна  на  милость  моих  кисте́й,  в  лабиринт  обнажённых  /  обожжённых  страстей  —  в  зазеркалье  своих  историй  меня  ведёшь. 

Белый  флаг  растекается  на  ветру,  ритуал  поражений  вызубрен  назубок.  Только  катится  в  невесомости  твой  клубок,  инфернальная  ариадна  сгорит  к  утру́.  Високосный  август  наматывать  на  кулак,  оставаясь  нимфеткой  чопорной  и  наго́й,  —  преимущество  опыта,  и  никто  другой  не  развяжет  узлом  змеиный  язык  мой  так. 

Между  ног  околесицу  п(р)онести  —  привилегия  всех  несчастий  тридцати  трёх.  Ты  застала  меня  в  пути,  обрела  врасплох  на  одной  из  словесных  вы́морочных  картин.  Полотно  —  простыня,  не  дремать  —  дрожать…  раскрои  на  пятницы  восемь  чужих  недель…  я  абсурдные  драмы  лихо  кладу  в  постель… 

но  моё  одиночество  —  не  кровать.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=684889
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.08.2016

майская не/молчанка

[i]...Всё  труднее  помнить,  какой  ценою  был  оплачен  сумрачный  лабиринт,  из  которого  вышла,  но  сердце  ноет  минотавром,  оставленным  там,  внутри.  Всё  труднее  видеть  в  себе  другого  –  босоногого,  где-то  у  диких  скал,  только  что  потерявшего  все  оковы  и  нашедшего  то,  что  давно  искал.  (Кот  Басё)
[/i]

Как  тебе  там  живётся  в  майской  надежде  вязкой?..  Снятся  другие  вёсны?  Пишутся  ночью  сказки?..  Мне  тут  совсем…  хоть  спейся.  Нет,  ты  не  беспокойся!  Я,  пусть  с  фальшивой  песней,  феникс  твой,  ясный  сокол…

Кран  подтекает.  Ливень  оба  балкона  выел,  словно  давили  сливы  под  штукатуркой  выси.  Варево  ли,  варенье  тянется  на  минуты.  Я  убиваю  время.  Всё  тяжелей  проснуться.  Всё  обречённый  опыт.  Больше  я  не  летаю.  Связаны  путы  /  тропы.  Ласточки.  Я  вне  стаи.  Кофе  с  утра  не  греет.  Чай  вечерами  стынет.  Грозы  теперь  добрее  радугами  в  пустыне.

Ты  приезжай  внезапно  вместе  со  мной  промокнуть.  Дождь,  если  пить    —  то  залпом!..  Чтобы  вдвоём,  как  в  омут…

Мнётся  перед  рассветом  ночь  моя  сиротливо…  бьётся  в  сердечной  клетке,  мается,  как  в  бреду.  Ты  приходи…  билетом,  крошечным  и  счастливым.

Всё  образумит  лето.
Я  тебя  очень  жду.  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=669284
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.05.2016

Куколки

Ересь.  Весна.  Катаклизм.  Чёрно-рыжий  нагар.
Страсть.  Полукадр.  Полу-вымысел.  Пустошь.
Ты  остаёшься  одна,  полустёрта,  нага.
Ты  повторяешь  своё  заклинание:
«Пусть  так!
Это  заклание,  это  деление  в  ноль,  это  вина  на  распутье  исчёрканных  истин,  это  зудит  изнутри  безответная  боль».
В  чёрствый  кристалл  разрастается  соль…
и  обжигает  случайная  искра.


Снег.  Отрешённость.  Без  счёта  бездарных  потерь.
Рухнул  игрушечный  мир.  Снова  верю-не-верю.
Остров.  Ладони  в  занозах.  И  наглухо  дверь…
не  заперта́…  просто  нет  её  —  две́ри.
Как  это  выскоблить,  вырвать,  изжить…  и  раскрошить  голубям  неизбежность?..
Как  соскрести  с  полотна  миражи,  как  замолчать,  замереть,  расскажи…
как  излечить  эту  нежность…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=651899
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 15.03.2016

Уходя

Ты  остаёшься  один  на  один  с  собой.  Девочка,  не  кричи,  не  дичай,  не  скобли…  не  к  месту!  Ты  —  не  сестра,  не  мать,  никогда  не  была  невестой.  Ты  проиграла  истасканный  вечный  бой.

Девочка,  слушай,  тебе  не  понять,  не  взять.  Ты  за  стеклом  в  шкатулке  на  перекрёстке  гасишь  семёрку  будней  крутой  извёсткой,  перебирая  с  дотошностью  против  /  за.

Всё  это  плевел  —  ни  зёрен,  ни  звёзд,  ни  сна.  Только  не  говори,  что  не  хочешь  выжить.  Ты  получила  кризис,  а  жаждешь  вышку,  чтобы  себя  наказать  за  мечту  сполна.

Девочка,  слушай,  это  сейчас  болит…  позже  сойдёт  на  ню,  плакаться  перестанет.  Утром  придёт  апрель,  приоткроет  ставни  и  испечёт  свой  солнечный  первый  блин.  Комом  в  кофейной  гуще  утонет  свет.  Ты  нагадаешь  новые  горизонты…  И,  может,  всё-таки  купишь  зонт,  а?..  чтобы  от  майских  гр(о/ё)з  не  сужаться  в  нет.

Девочка,  слышишь,  как  тонко  внутри  звенит…  Сложно  сходить  с  ума,  если  мучит  зрелость,  если  уводят  в  небо  стальные  рельсы,  если  уже  не  свернуть  тебе,  извини.

Девочка,  знаешь,  не  нужно  уже  бежать.  Не  остановит  никто,  не  задержит  /  спросит…

Просто  случилась  с  тобой  огнестрельная  осень  с  жёлто-багровой  кромешной  золой  куража.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=650614
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.03.2016

Лузер-блюз

Просто  ложись-ка  на́  спину  и  лежи.
Делай  всё  то,  что  до́лжно,  —  ни  грамма  больше,
чтобы  ни  капли  чувства,  ни  крошки  боли,
чтобы  наскво́зь  протекала  по  венам  жизнь.
Просто  садись  на  корточки  и  кури
дым  оголтелых  и  пряных  своих  иллюзий…
Анну,  Мари,  Малгожату  и  Грэтхен,  Сьюзен
выдумать  можно,  вальсируя  на  раз,  два,  три.
Будут  они  для  тебя,  под  тобой,  в  тебе
нежно-глубокими,  сочными,  (но)живыми…
вечно  чертить  твоё  слишком  мятежное  имя
острыми  шрамами  счастья  на  нижней  губе.

Просто  её  отпусти  корабликом  по  ручью…
что  тебе  дела  до  солнца  в  её  ладонях?..
Ты  для  неё  останешься  посторонней.
Просто  признай  развороченную  ничью.
Будет  апрель  в  твоих  локонах  гнёзда  вить,
будут  другие  дали,  другие  грёзы,
веточка  мартовской  мерзкой  больной  мимозы
в  чёрных  перчатках  точёной  твоей  любви…

Просто  отдайся  бесстыдству  и  городам  —
пусть  в  лоскутки  изорвут,  обнажат  отчуждённость…
Так  безнадёжно  уставшие  верные  жёны
дарят  любовницам  свой  озорной  амстердам.
***
Просто  ложись-ка  на́  спину  и  плыви
мимо  времён,  опоздавших  утратить  надежду.  
Всё,  что  осталось,  —  от  края  до  края  щемящее…  прежде.
Ждущим  обещана  будущность…  но  без  любви.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=648214
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.03.2016

Панда

Подаруй  мені  дев’ять  ночей,  наче  дев’ять  життів…
І  я  стану  доросліша,  та  не  на  мрію  —  на  пристрасть.
***
Всё  меняется,  милая,  так  возмутительно  быстро:
остаётся  блуждать  в  стороне,  цепко  руки  скрестив.
Остаётся  держать  себя  в  самой  громоздкой  узде,
надевая  на  чуткость  почти  безвоздушные  шоры…
и  не  чувствуя  снова  под  ступнями  верной  опоры,
разливаться  словами  и  снами  в  чужое  нигде.

Сочини  мне  историю…  чтобы  и  джаз,  и  фарфор,
чтобы  кофе  со  вкусом  дождя  и  надёжные  ставни,
чтобы  моря  штормящий  щенок  и  горячие  камни…
никакой  рефлексии,  обид  и  раздумчивых  ссор.

Выгорает,  родная,  растаскивается  по  углам…
Отмеряя  секундами  нашу  с  тобой  аритмию,
время  —  тот  ещё  доктор  и  прячущий  руки  мессия
в  складки  наших  надежд:  «Не  смогла,  не  смогла,  не  смогла…»

Не  молчи,  говори…  как  по  городу  бродят  огни,
чтобы  просто  заполнить  моё  межсезонье  пространством.
***
Неважливо,  бо  ніч  загортається  в  полум’я  вранці,
щоб  воскреснути  знову  в  неділю  в  моєму  вікні.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=647486
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 28.02.2016

Хрусталь

А  у  неё  такие  глазищи,  что  хочется  умирать,
распахиваться  глубоко  и  впитывать  океаны...
и  маяться,  разглагольствуя  до  утра,
и  холить  под  сердцем  новорождённый  страх,
и  плавится  между  строк  (про)странно.

А  у  неё  такие  ладони,  что  хочется  изнутри
всё  вытряхнуть,  выдернуть,  выхватить  наизнанку
и  бросить  смешным  напутствием:  забери!
...когда  она  замирает  в  воздухе  у  двери
совсем  ещё  незнакомкой  и  чужестранкой...

А  мне  остаётся  запах  с  желанием  всё  менять
и  острое  беспокойство  за  всех  грядущих.
Она,  словно  в  зеркало,  смотрится  не  в  меня,
и  хрупкостью,  как  хрустальностью,  леденя-
щей  саднит,  перекручивая  до  удушья...

Её  б,  как  варенье,  по  баночкам  разливать
и  прятать  на  чёрный  до  самой  февральской  ночи,
когда  не  спасают  солнца  на  сотни  ватт,
когда  от  бессониц  стонет  моя  кровать
в  раскосых  глазницах  далёких  мне  одиночеств.

А  у  неё  такие  ключицы,  что  хочется  навсегда
забыться,  как  в  музыке,  в  часе,  году,  минуте,
не  думать,  не  верить,  не  чувствовать,  не  гадать,
когда  я  смотрю  на  неё,  когда...
...я  вздрагиваю  и  дотрагиваюсь  до  сути...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=645539
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.02.2016

Бабочки

Все  твои  ссадинки,  родинки,  трещинки  выучить,  вызубрить  наперечёт  не  удаётся…  Секунды  орешками  щёлкает  тошный  февраль.  Горячо  в  кончиках  пальцев,  в  углах  осязания,  в  лопнувшей  коже  на  нижней  губе.

Нет  нам  горения  в  март  без  сгорания  —  нагорожу  оправданий  себе.  Всё  это  ломтики,  глупости,  тонкости  —  я  никогда  не  писала  стихов.  Дорисовать  сокровенное  стонами  —  дело  нехитрое,  но  не  любовь.

Всё  отвратительно:  прошлое  в  бантиках,  паника,  устрицы,  вечный  покой,  дни  по  мотивам  ядрёного  фанфика.  Дёргай  за  нити,  иллюзий  не  строй.

Всё  это  было:  и  страсть,  и  доверие…  я  не  хочу  от  тебя  ни  на  дюйм.

Как  тебе  там,  одиноко  за  дверью,  а?..

Я  вспоминаю  удушливый  трюм  тонущей  яхты  своей  безысходности.
Я  в  твоей  комнате,  я  —  мотылёк.
Всё  предсказуемо:  и  в  очерёдности  взлётов-падений  выходит  мой  срок.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=640640
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.02.2016

Колыбельная для неё

Засыпай,  мой  маленький,  засыпай…
Я  по  крышам  запросто  в  набекрень
рассыпаюсь  звёздами  через  край.
А  в  жаровне  воздуха  бьётся  день  —  
                           умирает  заново  всякий  раз.
И  до  завтра  нам  с  тобой  дела  нет…
Залпом  ты,  хороший  мой,  пей  сейчас,
                           забывая,  сколько  нам  бед  и  лет…
Обнимай  отчаянно,  как  врага,
страх  нести  за  пазухой  не  спеши.
Свой  кусочек  горького  пирога
                             предложу  без  зависти  от/души.
Засыпай,  мой  маленький,  засыпай.
Мы  утонем  в  осени  до  утра,
где  мои  раздвоенность  и  разд/рай
                             будут  искрами  догорать…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=604903
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.09.2015

ЯЗИЧНИЦЯ

Месяцами  в  моём  аду
чередуются  образа.
Я  в  бреду?  Я  давно  бреду.
В  никуда  не  глядят  глаза.
Дни  разбитых  дверей  в  раю
не  заманят  на  огонёк.
В  поле  воином  постою  —  
не  скостить  для  надежды  срок.

Вот  неверующий  фома,
с  ним  тоска  и  тяжёлый  крест.
Отреклась  от  него  тюрьма,
а  в  суму  он  и  сам  не  влез.
А  за  мною  вина  в  горсти…
за  несбыточность  без  забот!
Сколько  раз  мне  ещё  идти,
попадая  в  коловорот?!.
Вот  библейский  такой  сюжет:
о  смирении  насовсем,
о  прощении,  и  уже
подавлюсь,  но  завет  не  съем.
Вот  сомнения  на  крови,
на  стране,  без  которой  не…
Сколько  раз  мне  ещё  язвить
на  своей  потайной  струне?..

Мне  б  осиновый  кол  да  в  бой
за  последний  в  туннеле  свет,
только  сил  завлекать  собой,
как  и  прежде,  в  помине  нет.
Мне  по  совести  на  войну
с  белым  флагом  за  хилый  мир.
Я  прошу  за  свою  страну,
где  без  бубликов  сотни  дыр
в  сотни  жадных  орущих  ртов
сыплет  мелкий  какой-то  бог.
Отравился  —  и  был  таков!
Нет  сомнения  —  вот  итог.

Возлюблю  тьму,  мороз  и  ширь
наших  зим  за  мечту  воспрять
по  весне  во  всю  мощь  души
вкривь  и  вкось…  и,  конечно,  вспять.

Наступает  на  пятки  май.
Ты  попробуй  его  на  вкус.
Обещали  седьмого  рай,
круг  девятый…

ні  пари  з  вуст!
У  стакато  травневих  днів,
як  у  скриню  забутих  мрій,
заховаю  неспокій  слів…
свій.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=584276
рубрика: Поезія, Гражданская лирика
дата поступления 29.05.2015

Истерика

Ужасно  хочется  поскандалить  —  ты  не  умеешь  меня  жалеть!  Я  светофор  затираю  алым  за  перекрёстками  на  столе.  Что  толку  в  кукольном  благородстве?..  что  силы  в  репликах  напоказ?..  мой  взгляд  на  вещи  никчёмно-взрослый  всё  расписал  наперёд  за  нас.

Ты  не  доела,  отбросив  вилку.  Ты  запретила  велосипед.  Ко  всем  чертям  разобью  копилку  и  все  купюры  в  печво́рк,  как  в  плед,  чтобы  укрыться  и  намолчаться  на  сотни  долгих  твоих  часов…  мои  бес/чувства  —  сплошная  частность,  мои  сомнения  —  на  засов.

Ты  защищаешь  гнилой  порядок,  а  я  бессильно  глотаю  злость.  Мне  нужен  кто-то…  хоть  кто-то  рядом,  чтобы  раскаяться  не  пришлось.  Ошибок  столько,  что  беспробудно  забыть  дороги,  запить  бедой  —  так  будет  лучше,  чем  дно  и  буйство  кромешных  красок  самосудов!..

Вся  жизнь  —  как  в  россыпи  мирозданий.  Остатки  роскоши  —  вялый  свет.  Сквозь  витражи  проступает  данность  истрёпанных  на  обманы  лет.

Прости  за  честность.  Она  —  предвзята.  Её  не  выест  корыто  слёз.  Мои  желания  —  просто  даты.  Не  состоялось  и  не  сбылось.

Алиса  в  сопли…  тугое  ухо  давно  не  слышит  тревожных  глаз.  Не  нужно  воплей.  Мир  снова  рухнул,  как  прежде  тысячи  горьких  раз…  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=510331
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 09.07.2014

Город

Лето  топлёными  нитками
Вяжет  закат,
Мается-мнётся  под  пытками.
Кто  виноват?..
И  расползаются  компасы
По  мостовой.
Крошечной  кремовой  комнатке
Вечный  покой.
Солнце  не  всходит  над  соснами  —
Тёмен  восток.
Стоны  и  стены  воссозданы
Прочно  и  впрок…
Под  покрывалами  скалится,
Злится  стекло.
Острыми  рваными  кальками
Слово  стекло
В  чёрные  дыры  бессилия
До  хрипоты.
Только  напрасно  просила  я…
Звуки  пусты.
Кто-то  играет  на  истине
Карточный  вальс.
Кто-то  не  верует  искренне
В  нас  или  вас.
Бьётся  под  сердцем  недетищем
Сгусток  обид
И  умирает  неделями,
Давит,  болит…
Так  постепенно,  наверное,
Сходят  с  ума.
В  небо  тоскливо  и  нервно  так
Жмётся  туман.
Там,  где  взбешёнными  красками
Льются  дожди,
Через  майданы  и  праздники
Переведи
Всех  —  не  погибших,  не  раненых,
Пусть  не  меня!..
Папа,  не  вынести  в  ранце  мне
Мир  из  огня.
За  непоступки  наказана,
Сколько  не  лги!
Руки  безволием  связаны.
Убереги
От  непослушного  выстрела
Хрупкий  наш  дом.
Дай  нам  не  выстрадать,  выстоять…
Будет  потом
Озеро,  облако,  кружево
Юных  берёз.
Время  упруго  закружится.
Так  повелось…
Там,  где  капризными  стайками
Вьются  стрижи,
Город  останется?...
Город  состарится
В  прошлую  жизнь…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=502312
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 31.05.2014

Глупости

Лиза  смотрит  не  прямо,  не  наискось
в  переплёты  потрёпанных  требников.
Как  бы  в  ней,  положа  руку  на  сердце,
и  сжимать,  и  расплёскивать  жизнь?!.
Лиза  –  мёртвая?
     Нет,  Лиза  попросту  смертная.
Лиза  –  чёрствая?  
     Высохла  Лиза,  наверное,
     и  свалялась,  как  ветхая  кисть…

Лиза  пишет  расхристанным  почерком
по  лекалам  залепленных  нужников.
В  ночь,  ирисовой  краской  простужена,
Лиза  мнётся…  крадётся,  не  спит.
Ей  бы  кашлять  погромче,  позвонче,  но
затвердели  вопросы  комочками  –
застарелый
       (как  следствие  –  вялотекущий)
               бронхит.

Лиза  слушает  веско  и  грамотно,
но  мудреет  едва  ли  на  грамма  два!
Шевелюрой  толстеет  и  мучится.
Лиза  учится?  
Вряд  ли!  
Веснушчато
Лиза  сыплет  сопливые  звёздочки
Лиза  –  плакса?
       Нет,  просто  одна
       безысходными  прочными  вёснами
       в  поролоновом  с  лентами  пламени.
Лиза  греет  ладони  под  лампами,
а  в  глазах  созревает  луна.

Как  бы  в  Лизу  вдохнуться  и  выдохнуть
мне  постылую  Лизу  совсем?
Ну,  зачем  мне  в  довесок-то  выдали
или  выдолбили/выдавили  под/видом  её
     снов/слов  семь?  ...  …  .

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=446857
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.09.2013

Жёлтая зависть

Я  снова  завидую  жёлтой,  змеиной,  с  лихвой  високосной
монахам  и  пьющим,  владеющим  правдой  в  избытке…  

Я  снова  забросила  зелья,  заклятия,  мантры  и  кости,  
не  веруя  в  мифы,  преда(тельства/ния),  сны  и  конечность  обиды.  

Я  слишком  устала  от  бега  по  тору  –  по  стёганым  смыслам  
корягой  заброшенной  в  стылую,  мутную  осень,
испытанной,  в  кровь  изувеченной,  скованной  исти…  ны,
праздно  воюя  с  собой  и  вселенной…
наощупь.

В  молчание  неоперабельные  метастазы  
сознание  насквозь  проели,  как  плешь  поднебесья.
Тупеет,  как  копья  в  бою,  мой  осколочный  разум.
Когда  больше  не́чего,  кроет  абсурдами  бес…  пре…  кословно  в  строку.

Пуповиной  на  шее  моя  несвобода.
На  бренный  порядок  молиться  и  делать,  что  можно  и  должно?..  
Но  снова  отходят,  предчувствуя  кесаря,  воды…  
и  мертворождённые  письма  готовятся  в  ящик  надолго…

Ты  медлишь,  лелея,  а  жизнь  хороша  исподлобья,  
как  исподволь  в  скважинку  цепким  застенчивым  взглядом.  
На  блюде  лежу  –  эстетически  даже  не  лобстер…
и  не  скорпион…  
только  жалости  пёстрой  не  надо…  

Среди  несогласия  в  стёкла  своих  витражей  многомерных  
укрыться,  как  в  необитаемый  остров…
мой…  альбионный
/он  не  оккупирован  вечной  атлантикой  /,  
я  не  осмелюсь.  
Я  выжжена  слишком  в  надёжное  завтра  влюблённой…  

Мой  двигатель  внутреннего  так  безвозмездно  сгорает  
в  рутине  тридцатого  лета.  
Но  сколько  же  куколке  виться  
в  отчётливой  жажде  несбыточного  мотылькового  рая?..  
и  сколько  нелепиц  расскажет  ис/синя-уго́льная  птица?..

Стучит,  как  заводится,  мой  механизм  прокажённый.  
Мне  впору  взорваться  хлопушкой  в  игрушечном  взводе  событий,  
уйти  в  чьи-то  дочери,  матери,  сёстры  и  жёны…  
но  сумерки  из  хрусталя  не  разбиты…  
разбиты…  
раз…  биты…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=445711
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 27.08.2013

Мой свет

Мой  свет

И.  Г.  посвящается

«Я  так  хотел,  чтоб  ростом  в  три  горы,
Поправить  небо  твёрдою  рукой,
Я  был  так  горд,  но  в  правилах  игры
В  поэме  мира  быть  маленькой  строкой»...  (с)

***
У  неё  совсем  нет  ключиц  и  замочных  скважин.
Нараспашку  свет,
         как  смеющийся  крепкий  кофе,
из-под  колких  ресниц
         обречённо,
                 всерьёз,
                       вальяжно
разливается  в  мой
       на  две  трети  пустой
         ковш  и
             согревает  горлышки  в  погребах,
                         где  томятся  зелья,
                             где  щебечут  сказки,
                                     где  бьётся  в  силках  запястья
                                           обнажённое  эхо,
                                                   созвучное  запределью...

и,  сдаётся  мне,  именно  это  зовётся  счастьем...

У  неё  плавность  линий  стекает  в  углы  и  грани
                 обожжённых  моих  надежд,
                       искривляя  время.
Я  врастаю  в  неё,
                 как  в  заветный  ребус,
                 в  родную  странность,
                         где  пусты  страницы,
                                 засохли  кисти  и  ноты  не́мы...
                                       где  творить  вне  смысла,
                                                 метода  и  причины
                         по  привычной  схеме  моих  озорных  безправил,
                         где  на  белых  дырах  слоятся  шитьём  лучистым
                         две  звезды,
                                 как  дети,
                                       взрослеющие  на  равных...

Пальцы-струны  её  струятся  в  алмазном  небе,
заплетая  в  косы  грядущую  миру  осень.

Я  в  неё  поверю,
         как  в  атмосферу,  слова  и  небыль,
хоть  она  никогда  ничего  у  меня  не  просит...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=437434
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.07.2013

Непонимание

.    Она  укладывает  в  постель
одну  за  другой,
вставляя  бикфордов  шнур.
На  каждом  из  ею  распластанных  тел
вершится  не  страсть  —
             паркур.

Она  не  приемлет  ни  скуки,  ни  сна.
Последний  —  для  слабаков.
Она  никому  пошагово  не  нужна.
Тем  более,  мне.
             Без  слов.

Она  приходит  и  ублажает  ночь,  ко́мкая  поводок…
Короткий,  поэтому  мне  не  в  мочь  молчать  и  писать  на  вдох.
Она  не  умеет  любить  и  выть.
Ей  —
     только  играть  навзрыд.

Недавно  шептала  нелепо  «Вы»,  готовая  землю  грызть;
гоняла  весну  по  своим  рубцам  —  запёкшуюся  кровь;
сквозила  навстречу  её  мирам  —  застряла  у  докторов…

Дрожит  всякий  колотый  ею  звук.
             Прокручивая  в  горле  нож,
она  удивляется:  не  зову;
сосулькой  швырнёт:  «Уйдёшь»…

Ей  дела  до  жадных  моих  надежд…
             зачем  со  стихами  лезть?
В  строку,  как  в  тюрьму,  загонять  падеж,  трагедию  и  болезнь?
Конечно,  они  у  неё  —  свои.
А  я  —  из  не  более  чем  зануд,
которых  легко  обрести  в  сети,
купить  за  бравурный  флуд.

Она  затирает  чужое  в  дым,  она  торжествует  в  хлам.
Она  ничего  не  даёт  другим  и  вертится,  как  юла.

Она  —  прожигатель  иных  затей.
               А,  впрочем,  ей  всё  равно.
Сдаётся  открытой  её  постель.
               А  я  излечился.  Но?..

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=407808
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 10.03.2013

Посвящение Е. Л.

Называть  тебя  братом-сестрой  не  позволит  язык,
потому  что  дорога  твоя  —  
         в  обретение  стратосфер…
а  мой  шаг  беспокойно  объемлет
         пустые  азы,
         бусы,
     веды  и  грудь
в  маете  разношёрстных  вер…

Мне  стихи  твои  —
     как  живая  вода
         по  губам,
             переносице
   мимо  родных  и  бездомных  плеч.
Я  давно  не  считаю  планет  по  слогам  —
по  блуждающим  огонькам  бесприютных  свеч.

Не  последний  солдат  —
         единственный  средь  иных,
по  которым  плачется  так,
         словно  в  первый  раз.

Пусть  глаза  твои  чаще  бывают  грустны  и  нежны,
вечерами  включается…  
         нет,  не  солнце!..  
             всего-то  бра!

Я  не  сложно,
         без  экивоков,
             робости
                 не  могу…
         напролом,
   по  любви  и  с  надеждой
                 в  победный  крик…

У  меня  в  голове
беспробудный  циничный  гул.
Я  готова  рискнуть,
         только  иглами  в  стог  затесался  риск…

Я  всегда  вне  себя,
       контркультур,
           контрлюдей,
               контробид  —  
чужестранка  в  стекле
     и  ничей  насовсем  секрет…

Твой  такой  неустроенный  вещий  быт
и  такой  безусловный  дремучий  свет
         ваших  маленьких  рук,
   обречённых  в  одной  горсти
без  обетов,  колец  и  навозных  ссор
неприкаянный  звук  и  зарю  нести
       вплоть  да  самой  весны…
           до  распятой  весны…
                     в  упор!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=407520
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 09.03.2013

Мой синий-синий утраченный…

Разреши  —  я  приеду  тотчас.
Помани  —  я  приеду  точно.

Ты  же  видишь,  моя  усталость
истрепалась  в  похмельный  бред…

Снегом  с  хлябью  вприкуску  вязнет
на  зубах  суеверный  Город.

Пахнут  выпечкой  и  корицей
пешеходы,  но  я  —  к  тебе…

Почему,  кроме  слов,  нельзя  мне  
научиться  с  тобой  не  зябнуть?

Что  не  сыграно,  что  осталось
после  зыбких  обетов-бед?..

Я  с  тобой  связан  раз  и  сразу…
Мне  никто  без  тебя  не  дорог.

Распроститься  бы,  раствориться
в  мыловарне  небесных  сред…  
обязательно  майской  солью  
на  губах  озорной  ассоли,  
в  фиоле(н)т  на  рассвет  согретых…
но  на  завтрак  —  туман  и  дым.

Растекается,  шут  с  ним,  хворью
в  лужах  звёздное  бездорожье.

Ну,  куда  мне  и  как  добраться,
если  путы-пути  бледны?..

Мне  заткнуть  бы  за  пояс  трусость
и  не  быть  ни  святой,  ни  грустной,

Мне  бы  только  одну  комету,
чтоб  хвостом  замести  следы!..

Мне  бы  только  к  тебе  на  волю,
отравляя  все  «осторожно»…
собрала  я  бескровный  ранец.
А  зима  проломила  льды,
и  титаник  Февраль  на  вёслах
в  ежегонке  плакучих  вёсен
ловит  всякий  прокисший  айсберг,
тонет  каждые  полчаса…

Пахнет  кофе,  ванилью,  шумом
и  бензином  мансард  угрюмых,
где  поэты  кричат:  «Раскайся!»,
эпатируя  образа…

Я  себя  не  сожгу,  не  бойся,
я  —  не  мастер  такого  боя…

Пылью  угольной  беспокойство  
разбредётся  по  всем  углам…

Позови  —  чтобы  сразу  в  дамки…  
Насовсем,  пусть  без  Амстердама.

С  днём  рождения  и  устройства  
мира  в  синем…  и  пополам!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=404305
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.02.2013

Исчезновение

Туве  Янссон,  Гертруда  Стайн  и  Цветаева  в  голове.
Сколько  вправо  не  вырастай,  а  мечтается  всё  левей.

У  меня  есть  марина,  да,  и  молчание  серых  вод.
Жду  которую  ночь,  когда  не  ко  мне  не  она  придёт.

Несусветно  и  неуме…  соскоблить  себя  со  стола,
Как  с  ковра  стёртый  бытом  мел,  как  бинты  с  корки  ссадин  для
Дыхания  стылых  ран,  для  потоков  и  синяков.
Темень  жмётся  в  тугую  рань,  как  в  предчувствие  дураков.

Не  в  рассвет,  не  в  расцвет,  не  в  жизнь  —  в  перекрёстные  пятна  солнц.
Не  крепи  веру,  не  держи  как  при…  паточный  грузный  сон.

Стёкла  капсулы  глубоки.  Сколько  сгинуло  вещих  птиц  —
Словно  выпотрошил  замки  на  беззвёздном  своём  пути.

Ты  ушла,  как  июльский  снег.  Я  осяду  в  чужих  сетях.
Я  застыну,  как  дровосек  в  алых  тряпочных  бессердцах.

Ты  довольна?  На  полке  грёз  поселилась  ещё  одна,
И  в  музее  твоих  бесслёз  экспонаты  на  экспона…

Обещать  —  не  жениться,  нет.  Разгадать  —  не  влюбиться,  нах…
И  на  цыпочках  трётся  бред  об  орлов  раздроблённых  драхм.

Я  сжимаю  себя  в  горсти,  и  под  сломанное  ребро
Безразличие  донести  б,  как  толчёное  серебро.

Я  себя  —  ни  раздеть,  ни  смыть,  ни  приставить  висок  к  губам,
Потому  что  ни  ты,  ни  мы  не  считаемся  по  слогам.

Её  звали  надеждой,  пусть  проберёт  до  подкожных  нор.
А  моя  холостая  грусть  в  холокосте  сгниёт  в  игнор.

Мне  становится  всё  равно,  кто  фашист,  а  кто  ревизор.
Пристрелить  бы  меня  весной…  можно  в  спину,  но  всласть,  в  упор…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403615
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 23.02.2013

Шизофрения

Твоим  локтям  уютно  на  коленях.  Лицо  припрятано  в  ладонях  и  кудрях.

Асоциально  промерзая  тенью,  натужно  ждёшь,  как  манны,  сентября.

Метро  растеребит  срамные  нервы.  И  неокрепшим  голосом  с  утра  ты  вздёрнешь  нос  фальшивой  герде-стерве,  которую  в  себе  елозишь.

Мрак…

…законченной  недели  перестрелок  и  перевзглядов,  пересылок  на…

Ты  не  шагнёшь  ни  на  стежок  на  рельсы,  хоть  масла  всласть,  хоть  в  масле  вся  стена  твоих  плаксивых  речек-причитаний…  Тебе  не  стать  ни  слаще,  ни  прочней.  Ты  сколько  бы  мостов  не  насчитала,  но  ползаешь  по  дну,  сквозишь  на  дне.

Ты  не  сумеешь  пристально  о  главном  и  нравиться,  как  гейша,  всем  и  всё.
Ты  –  только  ниточка,  которой  что-то  надо:  иголка,  ушко,  воробей,  басё…

Найди  себе  сапог  –  не  в  пару,  лишний,  оставленный  обочиной  в  разнос.
Надеяться  туда,  где  ветер  свищет,  где  ткут  эфир,  тебе  не  суждено…

Наедине  признаешься,  что  в  силах  идти  к  горе,  но  тучный  магомет,  которого  в  тревоге  отрастила,  твердит,  что  упустила  ты  момент…  и  ты  сдаёшься  каждой  первой  встречной  –  не  женщине,  заколот  монастырь…  а  всякой  обожжённой  рифмой  речи…

Толкает  март  в  кошачий  нашатырь.

И  стонешь  ты  всё  громче  и  прилежней,  в  подушку  выдыхая  по  ночам.  Сжимаешься  и  остаёшься  прежней…  размножить  между  ног  твою  печаль!..

Кусаешь  простыню,  как  чьи-то  губы,  уходишь  глубже  и  острей  в  себя…  твой  дом  похож  на  стоптанную  клумбу.  Но  быть  ли  дом?..

Дым  вздорно  теребя,  ты  улыбнёшься  в  жёлтую  перчатку.  Монетку  в  воздух  –  вечное  ребро…  И  новый  день  –  смертельно  бледный,  шаткий  –  заветной  страстью  ляжет  на  бедро…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=400909
рубрика: Поезія, Философская лирика
дата поступления 13.02.2013

…neverland…

Не  дари  мне  цветов  и  других  бесполезных  вещей.  Не  кусочничай  нежностями,  вообще.

         Лучше  сонное  солнце,  седые  стога…  и  словами  меня  настигай  донага́.  Не  испытывай  мой  исковерканный  рай.  Не  проси,  не  играй  со  мной,  не  отвергай  недоверчивым  облаком  сомкнутых  губ,  даже  если  бываю  поверхностно  груб.  Не  дари  мне  ребячества  горный  хрусталь  —  просто  ландышем  чутким  во  мне  прорастай.  Забывай  и  не  смешивай  с  прежним  меня,  чтобы  рядом  с  тобой  не  чуждаться  ни  дня.  Выбирай  наотрез  и  наотмашь  живи.  Что  ты  хочешь  в  моей  безотказной  любви?  Я  тебя  увезу  —  только  вряд  ли  в  Ташкент.  Ты  готова  по  лентам  из  строк  в  neverland?  Ты  готова  со  мной  в  межсезонье  нырять  и  делить  чаще  пол,  чем  обед  и  кровать?  И  терпеть  мой  восторг,  не  торгуясь  за  свет?..  оголтелые  да,  очерствелые  нет?..

         Направление  —  мрак.  И  мой  путь  через  лес  не  лежит,  а  трезвонит  на  тысячи  лье  под  водой,  над  землёю  клаксонами  букв.  Ты  замёрзнешь,  как  пить  дать…  но  я  разгребу  наш  слабеющий  жар…  да  неважно  —  хоть  в  пыль!  Ты  впиваешься  в  явь.  Ты  цепляешься  в  быль.  Лучше  кислый  туман  и  затравленный  сюр  блеклых  окон  соседских  —  он  честен  и  хмур.  Не  дари  мне  звонков,  настроений  долги,  лучше  глубже  глотать  и  смотреть  помоги.

         Не  дари  мне  молчаний  и  топких  ночей…  приезжай…  заждалась  тебя  связка  ключей…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=400294
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 11.02.2013

Моно

Кашель  ночами.  Канатчикова  дача.
Снова  пытаюсь  мигренью  себя  сломать.
Только  игрушечный  мир  и  моя  удача
Тускло  кончаются  буквами  бла-бла…ять.
Я  аппетит  теряю…  и  спину  прямо.
Книжки  и  стрижка.  Вымученные  глаза.
Всё,  что  не  чересчур,  для  меня  не  здраво.
Как  мне  её  утешить  и  что  сказать?..
Ты,  побывавший  сразу  в  моей  постели,
Прежний  единственный,  с  праздником  на  плече,
Сколько  минут  жалости  на  моём  теле
Ты  отсчитаешь,  если  найдёшь  мечеть?..
В  храме  твоём  не  крестятся  на  измены  –
Просто  гоняют  бесов  туда-сюда.
Ты  меня  вдоль  поперёк  без  стыда  измерил.
Я  же,  как  девка  впервые  продажная,  со  стыда
Каждый  свой  третий  крым  наобум  сжигала,
Выла  на  лампу  настольную  и  в  окно
Не  выдыхала,  не  прыгала…  я  –  не  Гала,
Хоть  по  числу  бессвязей  мы  с  ней  одно…
Я  растеряла  радуги  перекрёстков  –  
Их  настояли  строчкой  на  коньяке.
Я  не  была  ни  юношей,  ни  подростком,
Я  родилась  стариком  и  с  гвоздём  в  виске.
Ты,  для  которой  я  зажила  навылет,
Ты,  для  которой  решилась  лететь  навзрыд,
Ты  не  осталась  даже  когда  я  взмыла
И  на  струе  повесилась  от  обид…
Ты  обещала  вечность,  семью,  обеды,
Запах  домашних  ягодных  пирогов,
Всё  обернулось  нищей  твоей  победой
Над  иссякающей  хлябью  никчёмных  слов.
Как  ты  там?  Молишься,  любишь  и  чистишь  зубы?
Пишешь  какие-то  глупости,  как  всегда?..
Мне,  по-большому,  всё  равно,  если  грубо.
Честно,  мне  мерзко,  что  лицемеришь  –  да.
Вы,  кто  со  мной  шли  рядом  –  душою  в  душу,
Хоть  и  анафему  надо  бы  объявить
Этой  банальной  правде.  Ступаю  в  лужи,
Но  признаюсь  по-прежнему  вам  в  любви.
Вы  не  покинули,  приняли,  обобрали
Чувства  до  нитки,  скинулись  на  билет…
Все  вы,  друзья  мои,  редкостные  врали!
Но  для  меня,  сладкоежки,  вкуснее  лжи  нет.
Вы  не  тревожьтесь  расспросами  и  пропажей.
Я  же  молчунья  –  хочется,  чтоб  сама.
Я  за  неё…  нет,  не  придумать  даже.
Я  от  неё  не  то,  чтобы  без  ума.
Я  от  неё  свободно  и  обречённо.
Так,  будто  насовсем  и  в  один  конец.
Ты  улыбнись,  родная,  февраль-то  чётный,
Ну  а  стрелец,  как  водится,  на  коне…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=397714
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 03.02.2013

Бамбуковый вавилон

Мне  дан  мой  вавилон…  но  чтобы  не  пылать,  а  только  тлеть  в  золе  чужого  мультисмысла…  все  роли  —  под  уклон…  на  антресоль  —  тела…  карбоновый  билет  в  её  летучих  письмах  на  счастье  вопреки  наотмашь  отмолчать  за  сдержанную  прыть  своих  десятиточий…  тридцатый  мир  тоски  —  обломок  и  печать  заносчивой  игры…  полнеба  обесточит  её  зрачков  на  крик  срывающийся  блеск,  и  укоризны  вес  прижмёт  к  окну  напротив…  за  фалды  вздёрнут  фрик…  и  на́  пол  брошен  бес…  сны  чередой  невест  вошли  в  открытый  рот  и  съедены,  как  торт  с  белковым  вязким  кре…  мой  мнимый  кринолин  всё  развевает  время,  закрученное  в  тор,  завёрнутое  в  креп…  мой  семицветный  клин,  мой  кропотливый  ремез,  мой  мерзкий  вавилон,  но  чтоб  не  голосить,  а  только  зашептать  обиды  и  границы…  как  вздрогнувший  дракон  —  дорога  на  такси…  как  досчитать  до  ста  и  зло  перекреститься  на  нежный  суррогат  —  насытившийся  бред…  я  больше  не  хочу  от  зависти  лечиться…  податься  мне  в  снега?..  (так  я  давно  в  бегах!)…  её  собой  согреть?..  (так  я  из  тех  торпед,  которые  вопят,  сжигая  страсти  вспять)…  мне  —  тощую  свечу?..  (я  счёт  не  оплачу!)…  не  в  омут  и  не  в  птицы…

…и  никому  нет  де…  пойду  курить  бамбук…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=393809
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.01.2013

Своё не каждому

В  1937  году  нацисты  построили  концентрационный  лагерь  Бухенвальд,  недалеко  от  Веймара.  Над  главными  воротами  входа  лагеря  была  помещена  фраза  «jedem  das  seine»  —  немецкоязычная  версия  suum  cuique  (каждому  своё).

Мой  глубокий  поклон  Leonard  Cohen  за  Dance  me  to  the  end  of  love.

В  1995  году  Leonard  Cohen  писал  о  песне  Dance  me  to  the  end  of  love:  «Я  бы  поставил  её  во  главу  списка  собственных  любимых  песен.  У  этой  песни  —  десятки  и  десятки  куплетов,  которые  я  писал  на  протяжении  многих  лет.  Обычно  я  переписываю  песни  подолгу,  по  много  лет  иногда.  Я  продолжаю  стараться  раскрыть  то,  что  пытаюсь  сказать.  Я  знаю,  что  если  остановлюсь  слишком  скоро,  то  дело  закончится  лозунгами».

Вначале  была  история  о  том,  как  в  концлагере  еврейский  оркестрик  играл  для  людей,  которые  шли  в  газовую  камеру…  и  там  играла  скрипка!  

«Любопытно,  как  начинаются  песни,  поскольку  в  происхождении  каждой  есть  семя,  которое  тебе  кто-то  передаёт,  или  мир  тебе  его  вручает,  и  поэтому  процесс  написания  песни  так  таинственен  сам  по  себе...  я  где-то  слышал  или  читал,  что  в  лагерях  смерти  возле  крематориев  заставляли  играть  струнный  квартет,  пока  происходил  весь  ужас,  музыкантами  были  люди,  кому  смерть  только  предстояла.  И  они  играли  классическую  музыку,  пока  их  собратьев-заключённых  убивали  и  сжигали.  Эта  музыка  «Скрипкою  пылающей  к  себе  меня  веди»  означает,  что  в  ней  есть  красота  окончательного  оформления  жизни,  конец  этого  существования  и  элемент  страсти  в  консумации.  Но  язык  здесь  тот  же,  каким  мы  пользуемся,  сдаваясь  своей  возлюбленной,  поэтому  песня...  Не  имеет  значения,  будет  ли  кто-нибудь  знать  весь  генезис  этой  песни,  поскольку  язык  в  ней  из  того  же  источника  страсти,  он  сможет  обнять  любую  страсть»…  (интервью  радио  CBS  26  августа  1995  года).



Мне  мается  пройтись  по  волосам,
                             как  вышивкой,  
             своей  пятнистой  дрожью.

Услышать  от  тебя:  «ты  мой  хороший!»
И  вывести  навзрыд  вселенский  шрам
             в  сердечном  междуножии,  скрестив
             глаза  и  руки  в  самом  сокровенном…

Связать  в  узлы  свои  не-жилы  —  вены,
             чтоб  там  пульсировала  только  ты.
И  быть  такой  —  не  бережливой  даже,
                             не  осторожной;
 крепко  застолбить
свой  клин  
седьмой,
заветным  персонажем
                 в  непререкаемой  на  миллион  любви.

Танцуй  во  мне  —  на  льду,  на  углях,  выше…
                 На  взглядах  из-под  осуждённых  век…

                     Мой  недоразумённый  человек,
который  выжил  или  просто  вышел
                               из  бойни  правил,  слов,  
                                         курсоров  без
                     номера  
на  рукаве  и  на  предплечье…

С  тобой  испепеляя  каждый  вечер,
я  засыпаю  фениксом  в  тебе...

Мне  поделиться  —  разве  сумасбродством…
Мне  раздобыть  —  билет  в  один  конец…

Юродство  —  не  призвание,  а  сходство
                       моё  с  подгениёнками  в  огне…

Пылают  —  нет,  не  скрипки  и  не  кисти:
                                       suum  cuique  —  
                                       я  
                   не  промолчу!
Танцуй  во  мне.  
Возьми  мою  свечу.
Пойдём!  
Нас  ждут  ручьи,  скворцы  и  листья…
                               Я  объявлю  весну.  
Ты  хочешь  в  январе
                 подснежников  и  горьких  незабудок?
Я  стану  для  тебя  бездомным  чудом,    
                                       никчёмным,  
                         правда,  
как  архиерей    
   без  храма  и  заплат;
как  кардинал    
   без  зависти,  соратников  и  сплетен…
 
Ну,  хочешь,  для  тебя  я  буду  светел,    
как  Питер  в  сумерках,  кромешный  наповал?..

Ты  хочешь  знать:  
   какой  бушует  мрак    
   в  замыленном  крылатом  капюшоне?    
Я  предлагаю  сад  —  
               ад  наперекосяк,    
не  крик  —  а  сдавленный  и  одичалый  
шёпот…

Казнить  нельзя  помиловать  «люблю»…

Ты  хочешь,  чтобы  я  —  не    миг,  а  веха?

Я  всё-таки  намёк  на  человека,
   не  мученик,  не  божество,  не  плюс,
   а  минус  в  никуда…  

На  сомкнутые  пальцы  дышать  пытаюсь,  чтобы  согревать…    

Мне  на  костре,  увы,  не  разгораться
     на  сотню  тысяч  восхищённых  ватт…

Мой  бунт  —  сродни  беспомощному  штилю…

Ты  хочешь  стёкол  в  жарких    простынях?
Я  всё  тебе  заранее  простила…
Бери,  пандора…  
     Но  в  шкатулке  —  страх…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=390357
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 06.01.2013

Верить

Веришь  ли,  нет  ли,  я  подбираю  ключик.
Он  не  подходит  к  нежности  —  ребус  моих  иллюзий…
С  каждой  секундой  взбираюсь  всё  круче  и  круче
Вверх.  Победитель?  Отчаянный  лузер?
Путаюсь  в  башне  ступеней,  дверей,  открытий,
Круглой  и  скользкой,  как  шар,  високосной,  как  время.
Мир  —  как  подвал  с  кладом  вечно  зарытым.
Жизнь  —  как  разбитое  градом  корыто.
Смерть  —  как  толкающий  в  упокоение  гремлин.
Веришь  ли,  нет  ли,  я  говорю,  как  умею.
Если  б  могла,  я  б  иначила  фразы  и  стоны…
Я  вся  изъедена  насквозь  фальшивой  омелой.
Только  деревья…  не  умирают  стоя.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=373916
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.10.2012

Пустое воскресенье

И  снова  я  –  бездомный  житель…  стучу  подряд  во  все  дома…  (ЛенКа  Воробей)

Я  так  давно  не  протирала  шкаф
от  прошлогодней  пыли  канувшего  ветра.
Добротна  жизнь  из  войлока  и  фетра.
Сижу,  колени  вечностью  обняв.
Я  не  пишу,  не  требую  ответа,
учусь  молчать,  не  верить  и  бросать
обыденные  камни  в  пропасть  вето
и  зависать  с  глухими  воплями:  банзай!
Как  стойкий  и  нелепый  организм,
я  убиваю  время  медленно,  но  верно.
Я  так  удачлива,  теплична,  эфемерна,
отринув  все  «спаси  и  сохрани!»…
Я  верую  в  пустое  воскресенье,
засаленное  прошлым,  и  в  туман,
не  вымученный  сглазом  и  мигренью.
Я  даже  не  могу  сойти  с  ума!
Не  считывая  високосных  лет,
трусливо  жду  у  моря  непогоды.
Раскидывать  в  он-лайн  за  годом  годы
почище,  чем  выкапывать  в  золе
горячие,  как  угольки,  вопросы,  –
привычный  ход.  Но  почему  тошнит?
Сгущаются,  как  журавли  и  осы,
бойницы  вкривь  надуманных  больниц.
Я  в  серости,  как  в  шерстяном  клубке,
теряю  вспять  ненайденное  что-то,
увязывая  в  прежнее  болото
косу  и  бурю,  Вишну  в  коньяке.
Нет  рубежей.  В  растрескавшемся  свете
летит  в  петлю  полу́ночный  трамвай.
Я  всё  шепчу  сквозьслёзный  свой  «банзай»,
пока  мой  шкаф  зло  полирует  ветер…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=366013
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 23.09.2012

Посвящение М.

Разорваны  мёрзлые  улицы,
в  мокроту  плакучего  снега
растрёпаны.  У  твоего  лица
по  следу  сна  мнётся  нега
предчувствий  твоих  нечаянных
от  золушки  до  черешен.
И  тропиками  качаются  
по  памяти  мятно-свежей  
картинки  бродячей  выставки  
исканий-кровопусканий.
Но  выжить  –  не  значит  выстрадать,
а  выстоять  –  в  небо  кануть…
понеже  велят  покаяться,
проститься,  раздать  долги.
Что  толку  брести  за  Каем  –  он,
как  ты  говоришь,  погиб?!
Среди  одичалой  ветоши  –  
кисель  кружевных  причин.
Его  ты  не  хочешь  есть  уже,  
поэтому  ты  молчишь.
И  лёжа  в  постели  персиком
с  привычным,  родным  до  колик,
ты  веруешь  свято:  перекись
излечивает  от  боли.
А  мне  зашивать  приходится
от\важное  ножевое,
а  вместо  наркоза  –  в  хохоте
прикидываться  живой  на
месте,  пустом  и  пагубном,
расхристанном  в  вертопрах,
срываться  вибриссой  на  губах  
и  путаться  в  зеркалах…
ухаживать,  убеждать  её,  
доказывать,  что  сильна.
Шелковицу  Лета  в  карман  суёт,
и  тает,  как  смерть,  весна.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=351513
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.07.2012

Остров

Ты  слепила  молельный  домик  из  гранёного  бранью  фирна.
Крыша  сделана  из  оскомин  красных  яблок  на  дёснах  мира.
На  лодыжке  –  цепочка  света,  на  запястье  –  кровавый  галстук.
Ты  входила  в  меня  раздетой,  чтобы  заживо  там  остаться.
А  белки  превращались  в  белок  и  под  веками  колесили.
Мне  молочный  сдавался  белым,  как  свобода  сдаётся  силе.
Перекроена  раз  за  разом  механическим  разговором,
как  на  плаху,  я  шла  на  праздник  –  так  добыча  находит  вора.
Ты  под  шепот  шопениады  рисовала  глазастых  кукол.
Как  желание  гасит  надобность,  разморили  небесный  купол
торопливое  любопытство  заглянуть  за  пределы  смерти,
тяга  спрыгнуть  однажды  с  пирса,  но  собой  времена  измерить.
Я  любовно  сложу  ладони  на  холсте.  Манекен  –  как  пристань
для  шаров  наугад  бездонных,  но  в  сортире  закисли  кисти.
Ты  до  рвоты  глотала  имя.  Гнулись  пальцы,  как  иглы  вуду.
Робинзоны  ходили  мимо,  принимая  за  судно  –  блюдо.
Я  проснулась,  наверно,  поздно,  как  язык,  развязала  ставни.
Я  увидела  вечный  остров…  только  остров  необитаем!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=325570
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 27.03.2012

Шито-крыто

М.  посвящается


–  И  рот  зашить!
–  И  каясь  впопыхах,
рассчитывая  бремя  на  прощение,
свой  крест  иллюзий  не  до  воскрешения,  
до  прекращения  подальше  от  греха,
сносить  до  дыр  не  по  плечу  мне,  не  по  честности…
–  Я  в  недостатке  прямоты  во  лжи
над  мутной  жижей  одинока.
–  Тщетно  –  сиюминутной  страстью  дорожить?!
Исчёркать  полотно  бездарно  маслицем  тягучих  слёз  в  прогорклый  черновик?
Оригинал  рассохшимся  фломастером  не  сотворим  на  преданной  любви…
–  Отречена,  слаба  и  беззависима,  чужая  в  туго  скомканной  горсти  запретных  тел,
затравленная  мыслями,  в  потугах  беззаветно  обрести…
И  мир  скоблит.
–  Авоську  и  трусы
срывает  вепрь  изодранного  неба.
Я  на  твоей  звезде,  конечно,  не  был.
Тебе  мой  поцелуй  –  укус  осы,
привязанной  к  земле  зыбучей  леской.
Родная,  ты  –  тюремщик.  Дать  –  не  взять.
Я  сам  застрял  в  протоптанной  вселенной,
как  в  скважине  замочной.
Мне  назад
вернуться  хочется  в  покой  без  предисловий
к  баранам,  козам,  щам  и  овощам,
туда,  где  я  прозрачен,  скор  и  ловок,
совсем  как  вздор.
–  На  жизнь  или  на  час?
Беречь  –  не  рвать,  хранить  –  не  создавать.
–  Весенних  сумерек  участливые  тени  
не  проникают  в  душные  застенки.
–  Ты  мечешь  бисер,  я  мечу  слова…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=307442
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.01.2012

Суета

Что  ты  увидишь,  когда,  расправляя  плечи,  
выйдешь  из  облака  смутным  декабрьским  утром?..  
Там  не  бывает  ночи,  но  там  не  бывает  легче.  
Там,  как  и  здесь,  –  зашорено  или  утло.  

Ты  принимаешь  мир,  как  и  прежде,  –  живо,  
только  сквозь  стёкла  безрадостных  откровений.  
Рвётся  стальное  небо,  как  сухожилье.  
Свет  расползается  полупрозрачной  веной.  

Помнишь,  как  было  холодно,  зло  и  больно?
Как  очевидно  смотреть  на  чужие  пальцы…  
и  сознавать  невозможность  руки  разжаться.  
Время,  как  в  кислоте,  растворилось  после.      
   
Ты  не  хотел  ни  вражды,  ни  беды,  ни  обиды,  
в  кровь  рассекающей  скомканным  снегом  надбровье.  
Просто  становится  тесно  на  лезвии  бритвы  –  
больше  дышать  не  способен  ни  веско,  ни  ровно…

Старый  декабрь  дикобразом  вползает  угрюмо  
в  голову,  словно  в  нору,  и  пошагово  метит
прошлое.  Ты  так  боялся  смерти  –  
ты  до  сих  пор  не  поверишь  никак,  что  умер…    

Быть  не  прощённым  за  чувства  и  честность  биться  
мышечным  нервом  в  плену  подзамочных  скважин
нужно,  наверное,  чтобы  понять  однажды,  
как  полутон  в  полотне,  полувздох  забытый  
важен…

Мнил  себя  чутким  и  слышащим  ты,  свободный  
от  одеяла  чужой  теплоты  и  вязки  
в  судорожном  от  жары  лете  –  то  ли  ободран,  
то  ли  святой  наготой  помазан.

Я  допускаю  вполне,  что  наступит  завтра.  
Вместе  мы  будем  сидеть  на  ветвях  кленовых  –  
голых  над  фонарями…  когда  внезапно  
смерть  развернётся  вспять  и  начнётся  снова.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=296133
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.11.2011

Притча-паралалия (бла-женственное) (II)

Однажды  ей  приснился  шутовской  
колпак  над  иероглифом  морщинок.
*  
Её  не  в  саван,  а  в  стеклярус  вшили.  
Она  мутнела  бусиной  фальшивой  –
фисташковой.
Её  растаскивали
на  капельки,  а  попросту  –  на  кой…

Она  спала,  
     кричала,  
         веско,  
             грамотно
выслушивая,  принимала  внутрь,  
как  анальгин,  застойную  луну  
вприкуску  с  воздухом,  
           на  грамма  два  
едва  ль  умнея…
бежала  в  Нею  
овсянкой.  Ею  
обременяли  брешь,  как  сырость  бренный  мир  
обременяет,  –  ей  казалось  так.
Позвякивал  бубенчиком  колпак.
Блуждающими  светлячками  –  не  людьми  –  
изнашивались  чувства,  как  шелка,  
от  одного  рывка.

Она  надеялась,  качаясь  без  конца  
на  хрупком  подоконнике  без  веры  
в  заведомо  дождливую  венеру,  
в  избыточность  любимого  лица.
*
Зачем  ей  бог  замыленной  верёвкой
спаси…  сомнительных  бессмертий  вопреки?
А  клятва  имени  –  удавка  ли,  уловка  ли  
стянуть  её  мизинцы  и  виски        
в  порыве  хмуриться…  
           А  клоун  созерцал  
под  тыквой  месяца  затейливый  хеллоуин  
зловеще-кукольных  перипетий  на  склоне  
холмистых  сумерек.  Она  ждала  отца  
(в  который?  –  в  сотый  раз  захлёбываясь  дымом)…
и  в  келью  пряталась  необходимо,
где  по  углам  хранила  песни  –
одну  о  море  на  слоёных  скалах,  
и  о  руке,  подхватывать  готовой  
за  локоток,  скользящий  в  невесомость,  
другую  –  всю  из  разнопёрых  если  
от  шерстяных  носков  и  до  скандала,
из  василькового  настоя,    
уюта,  хохота  и  шторма…  
*
Когда  вселенная  подделкой  расписной  
не  складывалась  в  чёрно-белый  рубик,
и  вавилонами  заветный  свет  изрублен  
был,  
       она  жила  забывчивостью  вглубь
себя,  как  аутист  среди  прозрачных  нот,  
как  призраки  и  присказки  холодных  губ  
вдоль  запотевших  линз.
Она  считала  лис,
за  красной  нитью  пятясь  в  зазеркалье.
В  ладошке  сумасшедшинка  скакала  
клубочком.  И  нетаковость  храня,  
бунтарка  сквозь  грозу,  как  в  отражение,  
шагала  рысью  вымокшей,  огня
стыдясь  просить,  а  вымол(в)ить  не  в  силах,
пока  упорство  не  гасила
бла-женственно
в  умалишённость.
*
Как  фрукт  сушёный
терялось  солнце  в  кармане  нёба.
Она  стегала,  как  одеяло,  
навылет  раны  под  виноватость.  
Всё  мало!
Ей  навязали  канатным  стёбом
витиеватость…
Она  сходила,  как  с  мизансцены,  
с  рассудка  в  осень  –  в  неё  бросали
сухие  ветки.  Двойную  цену
она  платила  на  свалке
истлевших  углей.  Но  сны  в  награду
побегом  в  август,  где  за  запястья  
так  зацелуют,  что  должно  сразу
принять  за  счастье
           паралалию…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=283975
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 02.10.2011

Сказка (бла-женствуя) (I)

П.  посвящается

Щёки  пахнут  веснушково,  как  морошковый  джем…
Оставайся  в  распахнутых  снах  насовсем  
                   перетёртой  повздошностью,  
                                       блажью,  
                                                   блаженством,  
                                                               болезнью…  
я  растрогана…  вспорота…  строками-лезвиями…
вся  наружу  ладошковой  наготой,  
                                         налит’ой  
           зрелой  зрячестью  близости,  
                           густо  прописанной  на  безвременьи…  
                           накренившись,  как  в  Пизе,  –
                                         моментом  распластанным…    
хрустнет  небо  салатное  
               топинамбуром  облака  
           под  глазурью  лазоревой.
Раскачается  
         фиоле(н)тово-солнечный  
                       сарабандой  по  осени…
Вафлей  к  чаю
             пригорит,  зарумянившись,  горизонт.
На  глазок
в  корж  песочный  промасленный  
‘утром  сочным  напраслиной  –  
                                 горстью  клюква  рассыпана.  
Увлечённо  –  подсматривать:  
                   как  в  лиловый  сливаются  
                                   бирюза  с  аметистовым  –
под  струящимся  клевером  растекаются  озером…
Горы  в  рыжевомареве  на  закате  двенадцатом
                           застонали  под  острыми,  
                                           как  заветная  надобность,
                                           кровеносными  ливнями…
Я  наивна,  да?..
***
Как  субтильная  феечка,  
                             разрезала  зрачки  
по  крупицам  в  стеклянных  стрекоз,  
                     рвал’ась  паутиной  весны  
       и  седьмой  выбегала,  недержимая  ки  
                                             средь  иных.
Свет  раскосый,  
в  саламандру  расплёсканный  
из  миндальных,  мазнул  хвостом  белой  лайки…
на  берег  р’уновый  яшмой  вылился  
Альдебар’ан…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=280650
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 15.09.2011

Какенгаден*

Расхаживая  по  крыше  –    
       каких-нибудь  метров  семь
       от  стёртого  темнотой,    
             заезженного  асфальта  –
захлёбываюсь  разговором,
растраченным  на  потом…

Март,    
       как  мартышкин  фаллос,
       гаденько  человечен,  
впрыскивая  всем
тёплое,  как  моча,    
           ватное  по-овечьи  –
                 небо.    
Всего-то  в  часть
         звука,  как  в  ухо,    
                 вечность
                     втискивая.
В  первом  крике    
сморщенного  младенца    
             чудится  реквием.    
Некуда  деться.

В  стоптанный  призрак  быта    
верится  по  обиде    
           плюшками  в  чай,    
           добром,    
               стянутым  узелком
                     выхоленного  дома.

Я  забываю,  как
без  табака  вдыхать,
           не  засыпать  в  стихах    
                 кашицей  невесомой.

Скотч  на  стекле  оконном    
пеплится**  месяцами,    
                     плавится  зябко  ветром    
                     в  крылышко  стрекозы    
(сонно  или  в  последний?).

Скрадываем  сами
                     жухлый  тревожный  вереск
                         хоженых  инь  и  ян    
в  будущность  льда  и  лета,    
                             в  ряску  втирая  
                                     зыбь…
Лай(м)  забивать  в  кальян  –    
                       к  войнам!..    


*М.Ротко
**пеплится  (Ха-а)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=270704
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 17.07.2011

TRUE

Я  забыла,  кто  последний  поправлял  мне  одеяло,  
разминая,  как  реальность,  несуразицу  причин.  
Ржавый  грош  луны  –  на  гвоздик  в  ухо,  сорванное  визгом
всех  продавленных  истерик.  В  волосы,  как  в  мишуру,  
прячу  слёзы.  Я  бы  лгунью  нараспашку  променяла  
на  гераньки,  ждать  и  верить,  как  в  борщи  и  калачи,  
в  зарешёченную  старость,  открывать  себя,  как  визу,  
пикникам  по  воскресеньям  и  надежду  –  только  true.
Стержень  маятной  свободы  –  ветка  вишни  под  ключицей  
(ключевая  одинокость).  Одержимость  взаперти  
сквозняком  в  лице,  галдёжем  криволапых  электричек  
не  проходит.  Обязуюсь  обезуметь  до  утра.
Косы  состригу,  как  вереск,  –  ересь  мёда  не  случится.
Сжаться,  чтобы  не  ужалить.  Ком  из  горла  выскрести,  
чтоб  не  выдохнуть  ни  крика.  На  рассвет  задушен  кречет.
Голос  выскоблен  блевотой  в  город  -  замолчать  не  зря…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=270432
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.07.2011

Пул

Расталкивая,  как  шары,  людей,  
я  не  умею  –  мир  наполовину!  
Делить  ничто  на  (х)липкое  нигде  
в  расшатанной  вселенной,  как  на  льдине  
в  изломе  желтоватой  пустоты  
искать  покой  в  заправленном  морозе.  
Вменяют  веско:  чёрствый  –  значит  взрослый.  
А  мне  заиндевелое  претит,  
и  вяжет  раздражением  ладони  
терновый  кий,  захваченный  врасплох.  
Как  ободок  моих  зрачков,  суконной  
гуашью  перепачкано  стекло  
прошедших  праздников,  рассыпанное  всюду.  
Прицелившись,  прижать  запястье  –  в  кровь.  
Так  холод  режет  битой  в  сон  посудой.  
Как  мерзко  после  от  густых  мокрот  
на  выдохе!  Февральским  снегом  
из  под  колёс  кур’ится  л’атаный  асфальт.
А  я  жива,  покуда  еду-еду  
туда,  где  ждут  и  помнят,  но  едва  
порог  переступлю,  удрать  готова  
в  оставленное  ветру  ныть  окно  
на  кухоньке  безвыходного  дома,
где  по  субботам  чайно  и  темно,  
где  звуки  чёрно-белого  кино  
меняют  цвет  шелками  кимоно,  
где  вой  задушен  мёдом  с  корвалолом...
Я  обожаю  будни  после  двух,  
когда  не  съеден  ни  второй,  ни  первый  завтрак,  
и  неумылость,  и  под  пледом  зябкость  
бретельных  плеч,  и  запахи  не  врут  –
не  убежавшим,  выпаренным  кофе,
забытом  в  лихорадке:  I  seek  you.
Слова  гипнотизирующей  коброй  
сплетаются.  Сидит  обэриут  
на  голове,  ногами  вверх  болтая.  
Подушками  врастая  в  пол,  ленюсь…
а  баобаб  сожрал  гиппопотама,  
единорог  разгуливает  ню…
Под  Шнитке  шницель  –  медитация.  Анданте  
в  змеиных  кольцах  плавятся  круги  
пространства,  укороченного  данной  
реальностью  в  послушные  шаги  
вокруг  стола,  который  –  хлеб  с  горчицей.  
А  время  –  канифоль,  а  жесты  –  пул.
Как  вечер  пятницы,  наверняка,  случится,  
так  застрекочет,  паникуя,  пульс.  
Мигренит  март.  Меняется  погода.
И  настроение  затеплилось  в  нуле.  
У  одиночества  иной  природы  нет,
чем  в  лузы  загонять  за  годом  го...  ды...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243198
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.02.2011

Наковёрное

Посвящается  И.



Ты  твердишь:    
     созерцание  пустоши  –  как  разглаживание  
                                 морщин.    
Прошерстила  шагами  –  
                       по  швам  трещит!    
Мой  подъём  обречён  на  спуск,    
пересказывающий  ступенями  високосно  по  рёбрам  
                                   жизнь,    
растранжиренную  обетами    
               от-
                 от-
                     дать-
                         ся-
                             до-
                               воз-
                                 дер-
                                   жись.    
Я  лежу  –  задыхаюсь  вечером.    
   Холод,  сыгранный  в  портсигар,    
   папиросой  твоей  помеченный,    
               разлагается  в  сонный  газ.

Потолки  растрепали  мельницы    
               в  сизый  свет  мимолётных  фар.
Ворс  дрожит  мелко-мелко,
как  в  истерике.    
               Трагифарс...
Запоздалая  нежность  скрученных    –    
               не  в    объятья,  в  верёвки    –    
                                   рук…
Нет,  не  созданное  –  не  разрушится,    
сколько  ты  не  роняй…    
                           А  вдруг…
Просто  как:  ярлыков  не  вешая    
на  ключи  и  на  просьбы,  
         на  щемящее,  человечное,    
         как  в  раздрае  глоток  вина,    
               как  под  солью  пятно  на  простыни,    
                   как  рубец  под  ладонь  твою…    

Я  проснусь  лепестковой  россыпью    
на  подушке,  как  на  краю    
         не  земли,    
             не  луны,    
                 не  города...    
     Ни  стекла,  ни  хрустальных  драм...
Я  почти  отболела  в  горькую…
Ты  –  всего-то  нестёртый  шрам    
                       на  ковре…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241087
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 14.02.2011

Молчанка

Когда  на  просьбу  толики  тепла,  тебе  межзубно  бросят:  бог  подаст!..  когда  зима  до  неба  добрела,  в  которое  не  верится  ни  разу…  а  ты  гниёшь  в  помёте  из  обид  в  корыте  битом  потрошённой  тушкой…  когда  вода  твой  кашель  не  потушит…  когда  не  греет,  тереби-не-тереби  зрачки-уголья  пестротой  салфетки,  накладывая  клюкву  под  язык  и  шею  кутая  в  ветра'  из  фетра  молочной  тьмы,  сгущённой  до  ни  зги…
 
тогда  хоть  сгинь,  хоть  раззвони  по  храмам  заветных  дружб,  хоть  кайся,  хоть  реви,  пошли  себя  хоть  на  x...  хоть  в  хамамы,  но  только  ни  ползвука  о  любви  произнести  не  смей!  Без  права  на  молчанку,  жуя  свой  хвост  –  постылый,  горький  кляп,  когда  захочешь  миром  раскричаться,  очередную  жалобу  состряпав…  и  в  топку,  как  на  грех!  

–  Как  с  писем  жар  –  кого  согреет?..  

–  Ну  п’олно  кипятиться…  тише…  ти…  ше…  а  то  запрут  и  свяжут.  

–  Всё  скребутся…  слышишь?  Ключи  в  замке...  Чума  на  ваши  крыши!  Молить  
у  тех,  которые  не  дышат,  глоточек  воздуха?  

–  Потише…  ТИШЕ…  ТИШЕЕЕЕ!!!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=237469
рубрика: Поезія, Поэтическая миниатюра
дата поступления 28.01.2011

Ежовое

М.Р.  посвящается



В  твоём  одиночестве  я  выбираю  
                                     свободу:  
без  мыла  и  стали,  с  верёвкой,  
готовой  сорваться.    

В  бетонном  углу  -  намешавшие  в  cмех  
                                     стекловату,  
ежовый  рукав  напихали  сопливой  
любовью.      
 
Мне  хочется  схлынуть  лавиной  лапши  
из  касторки    
в    калёный  дуршлаг  мимо  уха,  
   хвоста,  
           междуножья…

Солгать,  отругать,  отмерещиться,  
сплюнуть  безбожно    
на  право  и  лево  в  дыру  змеевидного  
                                   тор(т)а.

Как  пепел,  рассыпанный  в  розу  –  следы  
                                   на  закате    
по  снегу.  
В  горячечной  паре  дыханий  –
   сквозящее  небо  январским  крещендо.  
                                   В  архаи-
ке  вешней  надежды  в  охвате    
зимовьем
           земли  так  мала  наша  вечность    
и  так  человечна,  
что  надо  бы  сразу  с  карниза    
и  в  прорубь!
     
   Слоёными  снами  нанизан,    
как  бусинами,  
           ниспадающий  вечер.  
Слезятся  огни.  
                     На  вольфрамовых  спицах    
                     плетёт  макраме  фиолетовым  дымом    
неспящая.  В  ночь-бахрому,  нелюдимо    
вметаться,
чтоб  так  не  вязало  любимых    
по  жилам,  по  венам,  по  мокрым  ресницам…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=237279
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 27.01.2011

Галатея

Посвящается  И.

А  ты  говорил:  выстругана….  
 вылеплена  из  мокрых  песков.  

И  время  дождями  щадит  меня,  
 вбивая  струю,  как  кол,
 в  сухую  промежность  прошлого.

Сжимая,  как  снег,  в  горсти,  
         ты  шепчешь:  моя  хорошая…
         и  силишься  отпустить.

Зима    наша,  серо-рыжая,
 с  настойчивым,  вязким  привкусом
         опилок,  металла,  ржи,  
   в  бесстужую  схватку  сызнова  
       бросается  жалким  приступом…

А  судорога  -  как  жизнь:
дрожащей,  нечёткой  линией
прорежет  мою  ладонь.

Навыворот  я  -  счастливая,  
       и  цельная:  от  и  до.

Ссыпаешь  меня  до  крепкого  –  
         чаинками  в  кипяток,  
     раскидываешь  орехами  
кедровыми  по  проторенной  
стёжке\простыни.

Раскрошенный  под  язык  моста,
                 мой  декабрь
 без  просыху  закашлялся  –
 так  устал,
 проситься  в  тепло  квартирное,
                 в  еловую  кутерьму…  
И  в  горькую,  нашатырную
     расплакался…    

Обниму  простительно.
                 Расточительство  -  
дробить  себя,  растворять…

Когда  бы  не  так    мучительно…
                 хотя  бы  с  тобой  –  не  так…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=230286
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.12.2010

Бес\предел сходимости с ума

Подсластили  горстью  голубики  кашу  манную  
               на  звёздном  молоке.
Размешаю  пальцами  вчерашнее  небо  
               в  остывающем  котле.
В  облаке,  распотрошённом  заживо,  
               за  секунду  слепленном  в  хорьке,
вычерчена  ложь  моя  бумажная,  
               птицами,  как  сажей,  перепачкана…  
На  столе  
     свет  пылится  иероглифами  рваными,  
     выверяя,  врёт  на  чёрный  день…  
Выварю  быльем  письмо  из  Варны…

Там  прогулки  по  морскому  саду  
и    страстей  шальная  дребедень  
всё  позвякивает  прочной  связкой  –  
               рядом:  
то  ли  цепью,  то  ли  колокольцами  с  гирлянды  
               на  плакучей…  

В  пористый,  как  брынза,
прелый  сыроватостью,  туман  
запахнулась  осень…  
               Пахнет  рыбой  
беспредел  сходимости  с  ума…

Плюшки,  мишки,  шардоне…  
               на  кресле
распластался  брошенный  жакет.
Жаль,  бинты  со  ссадинами  срезать  
               невозможно!  
                 Каждое  пике  –  
                           как  в  последний…
***
Если  падать  в  кручёный  
               спиралью
                           из  выси  –  
только  шляпкой  в  планетках,  
как  в  пуговках.
               Ш`абаша  для!  
Розги  вымочу  в  водке  
               без  права  на  –  
                             высечь.
Забормочется  в  слякоть  земля:
               выбор  сделан  –  
весы  заплетаются  в  вёснах,  
               как  хаос  в  порядке.  
По  воздуху  –  вёсла  
голубиными  крыльями  
               планируют.

Имена  –  маскарадом.
Слившись  с  солёностью  нёба,
               горечь  слоится  слюной…  
не  пропихнуться  ни  звуку!  
Прорехой  –  
               прорухой  старухиной  –  
                                         рот.  
Сном  в  руку  
               скука  вздёрнутая  
чужих  спокон  спокойных  четвергов.

А  я  всё  та  же  преданная  сука!  
               У  ног  
                     потёртый  коврик  
                             нежностью  облёван.
Зима  растрескавшихся  туч  нальёт  нам  
             в  глаза  
                   до  сточертения  запоя.  
Я  ранена  открытостью  свобод  и  сплетен,  
                   перетёртых  болью…
Гашёный  след  не  утюга,  
                   ладони…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=225319
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 29.11.2010

Дрожь

Ха-а  посвящается

Рассыпчатые  хлопья  звёзд  на  языке  потрескивают.
Ужин  кисло  стынет.
Небесной  бутафорией  провисла  густо-фиолетовая  штора.  
Под  занавес
всё  шепчутся:  чем  недовольна?  –  вздрагивая  от  резкости,  
как  от  удара  копытца.
Только  узды  нет
на  сивку  –  а  треплется,  гложет  свои  затвердевшие  шоры!
И  заново…
По  кругу  наваждением  звонки,  тёрки  морковные.  
Масло  на  рельсы  –  
вдоволь  напиться,  
никак  жизнь  в  истину  не  усваивается!  
Мимо  балкона  по  воздуху  шастают  шаржами  прошлого  
пятна  фонарные.  На  подоконнике
твёрдо  и  тесно.
Словосмесь  с  солью  –  скручена  вавица…  
месяца  с  лишком  под  грузом    сросшихся
душ  хватит  ли?..

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=223709
рубрика: Поезія, Посвящение
дата поступления 22.11.2010

Начерно

"На  чёрном,  говорят,  не  видно  -  врут!"  (Крайзер)

На  щеке  чёрен  тёрен  истёкшей  ресницы,  
словно  кровь  запеклась…
Мне  которую  ночь  темень  беглая  снится,  
следом  вычурным  в  грязь  
наступающий  день.  На  колючие  космы  
веток  вешает  ленты  туман.  
А  в  гранёном  стекле  луж  миндально  раскосы
в  нервных  швах  домоткан-
ные  листья,  растёртые  ветром  в  обрывки
недописанных  фраз.      
Нас  молчание  тянет  испутанной  рифмой  
на  царапанный  риф.  Миаз-
мы  болотистых  сумерек  вяжут  
запахи  табака.
Ипохондриком  счастье  в  бессрочном  вояже
до  весны,  до  пока…
До  покатого  неба  дотронувшись  пальцем,
покачнусь    до  тебя,  
чтобы  в  горькую,  в  плечи,  устало  смеяться…
и  как  в  морось  –  в  коньяк.
Расстегни,  разорви,  откупоривай  с  чувством  
свежеплаканной  лжи,  
чтоб  лилось  –  как  трещало  не  щепками,  чуркой,  
чтоб  соврать  или  жить!
Мне  не  нужно  закусывать  сексом  и  сердцем,  
и  от  яблок  –  оскоминой  дым.
Мне  бы  только  глотать  и  рассеянно  греться…  
и  скучать  по  родным.
А  когда  мы  состаримся  ровно  на  четверть  
часовую,  расставшись  вдвоём,
неслучайная  осень  подбросит  за  чей-то  
воротник  ноябрём
обречённые  капли  –  в  довесок  надежде
тем,  чьи  стянуты  рты…  
Кувырком,  друг  на  друге,  шальной  бред  на  бреде  –
я  и  ты…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=223415
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 20.11.2010

Для тебя

А  ветер  скоблит  голоса,  рвёт  и  мечется,
пока  над  зарёванной  брошена  тишь
в  горошины  замороженной  млечности
толчёными  звездами,  чёрными  дырами  меченые…
и  шепчется:  спишь?..

По  мне  –  отсыпаться  багряными  красками
полуденной  дрёмы  в  осеннюю  смуть,
где  ржавыми  клиньями  лязгают
в  асфальты  дожди,  где  в  исподнее  красное
вольготно  уснуть…

А  в  ночь  избродиться  до  сломленной  бодрости
под  стоны  исколотой  ливнем  земли…
и  кануть,  как  в  обморок,  в  сумрак  ободранный,
обхаживать  пропасть  по  краю…  по  ободу
пожёстче  стелить…    

Ворочаться,  каяться,  переродиться  бы  
под  утро  –  взойти  на  небесное  дно…  
Забыться  закладкой  между  страницами  
на  детском  рисунке  с  шарфами  и  птицами,  
слонами  и  шляпами,  лисами,  ситцами,  
которым  давно  
пора  бы  сноситься…

Сидим  на  полу.  Отсчитаю  в  испарине  времени  
по  каплям  секунды.  Сглотну  високосную  жизнь.  
Ты  будешь  не  лишним,  но  свыше  того,  что  вверено…  
Ладони  и  ступни  согреть  бы  мне  –  
потуже  вяжи…

Окно  занавешено  бязевой  простынью,  
как  зеркало  в  доме  на  свежую  смерть…  
А  ветер  в  закрытую  форточку  просится…  
Стене  между  нами,  как  вечности,  сносу  нет…  
и  думать  не  смей!..

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=213934
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.10.2010

Lizard (ящерица)

Я  по-моэму,  стисну  пальцами  струйку  бурого  кипятка.
Я  по-твоему,  мелко  плаваю  и  течению  толстолоба.
А  рука  моя,  жидко-плавкая,  растекается,  как  строка.    
Сверху  бритва  чужая  пялится.

                             ***
Икры  –  в  замшу  сапог.  
             Горловина  –  чулком.
                             И  в  браслеты  –  запястья.
Вязкий  дым  –  под  язык.  
Из  билетов  гашёного  счастья  -
             для  распутницы  пеплум,    
                               чтоб  миррой  пустить
                                             по  рукам  –  
                       жадным,  потным,  попутным.
                       Пустота  прорастает  в  простой  простатит    –
примитивно  –  
в  желанье  выдавливать  стыд.    
                       Жалостью.  Поминутно.

Скажешь,  так  и  живём:  
               не  по  лезвию,  так  по  углам.
А  проглоченный  нож  мне  казался  на  вкус  
коньяком  с  шоколадом.
Стра(н\ш)но…  быть,  подчиняясь  избыточным  надо
                           в  недостаточной  смерти.  
                                       Но  некуда  падать,
               потому  что  давно  
               в  дно  по  шею  вошла.
       Что  же  дальше?  Наверное,  будет  война
               не  с  вулканом  -  с  закатом  
               на  фоне  истлевшей  помпеи.
                                       А  я  стану…  
               нет-нет!...
                         не  сильнее,  смелее
                                                 или  мельче  в  размене,  
                         чтоб  год  за  неделю
прожигать,  повторяя,  как  мантру:  
по  вере
не  положено  больше  принять,
чем  по  сто  по  любви  на  испитую  душу.

   В  сеновальную  ересь  не  сунется  даже  кузнец.

Я  –  за  чистой.  В  кабак.  Наливайте.  Покрепче.  Не  струшу.

Предлагают  бесчинство  в  большой  фиолетовой  кружке
                                                       закусить  тыкволунием.  
             Звёзды  –  не  семя,  но  -  стружка
                                                       деревянного  не…

             Ба!  Да  что  я  сгущаю  палёные  краски
                                       перезревшего  утра  
       в  похмельный  синдром?
Наступили  на  хвост?        
                                       Наслаждайся  игрой.    
Поделом.  Отрастёт!  И  –  ползком  по  карнизу.
Боль,  как  кожа,  линяет  исправно,  
когда  раз  за  разом
кто-то  шепчет  мне:  Лиза…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=212439
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 23.09.2010

Нарисуй

Е.С.

Нарисуй  узловатые  пальцы  старушечьи  –
                                         сосны,
захватавшие  свет  фонаря  в  мошкару,
чтобы  щёпоть  –
                 в  носу,
и  раcхлёбывать  лёгкими  воздух
                 киселями…
Выкуривать  в  ночи  
                                         жару…
Нарисуй  мне  кикимор-берёз,
                 худосочных,
                                         в  чахотке,
тонкокожих,  прозрачных  почти,
                                         в  неглиже,
чтоб  по-русски  кручиниться  –
                   солоно  выть
                                         до  икоты  –
то  ли  жив  ещё,  то  ли  обрывочно  прожит  уже!
Нарисуй  мне  левкои,  шары  и  лазоревый…  
                                         берег,
чтобы  в  омут,  как  в  детство,  –  
                   распоротым  лбом,
чтобы  в  войлок  зашиться  поглубже:  
                   ни  драм,  ни  истерик…
и  свернуться  в  покой
                   по-кошачьи  –
                                         клубком…
Нарисуй  мне  свой  голос  –
                   он  полон  оттенками  моря!
Акварели  возьми.  
                 И  развёртывай  звук
                                         в  паруса…

–  За  душой  без  купюр  ни  рубля  под  дождём  не  промокнет…  не  копи  простоту…  от  холста  до  холста…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=205254
рубрика: Поезія, Посвящение
дата поступления 10.08.2010

Послушай

Послушай,
когда  раскрываются  окна
               и  пахнут  борщами  –  
               бесстыдно  и  густо,
я  часто  скучаю  и  путаю  русла
               заливистых  улиц…
Тогда  за  плечами
моя  немота  замыкается  в  плотно
             набитый  рюкзак.
До  желудочных  колик
с(к)лоняюсь  пустым  холодильником.
             Кольца
мигреней  примериваю,  ощущая
не\вестой  себя,  а  кометой  в  раздрае  –
             и  неба,  и  зрелищ…
Мне  хочется  чаю,
               грошового  счастья  
               горячего  хлеба…
               и  плакать…
Послушай,  нелепа
в  искомканном  горле  обглоданной  костью
               застрявшая  просьба,
               но  всё  же…
Войти  можно?..

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=202762
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 26.07.2010

Не в меня

Небо  шершавое  часто  морщинится  шкурой  мастино.
         П’арит  и  прёт.
Ветер  стареющий,  пронафталиненный,  
жадно  скоблит  роговеющий  пот.
Вязкие  запахи,  шорохи-шёпоты-щупальца  
в  катышки  пряную  ночь  
         мнут,  растирая.  
Топорщится,  хлопает  
         воздух  погуще.  
         Вдышаться  –  не  в  мочь!
Жмётся  тропа  простынёй  не  разглаженной  –  
вялый  язык  заржавевшей  луны.
Плотно  запаяны  шрамами  скважины.
Плети  в  конец  оголтелой  войны  
рубят  и  рвут,  изгибаясь.
         А  в  трещинах  –  
сплошь  маета  забродившей  жары.
Свет  разлагается  сетками  в  клетчатый  плед,  
разделяющий  смутой  миры  –
         прочий…  и  трепетный.  
Кажется,  ссорами  гроз  разрешится  июль  на  сносях.
Яблоки  сорваны,  ягоды  собраны  
         будут…  
                   не  мной…  
                             не  в  меня…  
                                       не  сейчас…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=202477
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 24.07.2010

Будь (не)

Нибудь-когда  умру,  как  и  жила…
С  рукой  на  сердце,  втиснутая  в  клочья  
бумажных  драм,  испачканных  построчно  
попыткой  облегчиться.  Нервный  почерк  
коряво  вышивал  цветочки-почки  
и  жалкое  подобие  ствола.

Домишко  рядом.  С  перебитой  кровлей.
Иллюминатор.  В  заусеницах  чердак  –  
сплошь  из  ненужностей.  Туда  входящий  всяк
оставил  не  надежду,  но  пустяк:  
подмётку,  гильзу,  стёклышко,  наждак,  
чешуйку,  волосок,  затасканное  слово…

Мультяшная  мордашка  –  вся  в  меня!
Зарёванная,  как  пьеро  без  грима…
Жевать,  сливать  и  лгать  необходимо,
но  не  достаточно.  Без  веса  канет  имя,
послед  сожжёт  стихами  нестерпимо,
а  пепел  в  воду  дня,  проточного  до  дна!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=200865
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.07.2010

Нагайка

Меня  положат  голой…  и  сожгут!
А  ящеркой  свернувшаяся  кожа
взметнётся  на  очередной  редут  
последней  дрожью.  Как  неосторожно
я  сглатывала  битое  стекло
невнятных  лиц,  искромсанных  в  улыбки  в  потугах
помнить.  Помогло
до  первой  тошноты!  Мы  друг  на  друга
поторопились  не  успеть.  Итог  –  вокзал
черновика,  изъеденный  замысловатой  пылью
растрескавшихся  слов.  Я  опозда-
ла  на  раздачу  крыльев,
но  ползать  на  саднящих  не  смогла!..
Зарубцевалась.  Заскорузла  многотравьем.
Ворсится  тёртыми  ресницами  смола.
Я  не  ношу  колец  –  и  не  считаю
мужчин,  обрезы,  шрамы,  зеркала…

Я  часто  раздевалась,  но  зазря!
Что  нагота  незрячему  в  перчатках?
Отпущен  в  мой  висок  скупой  заряд
завидной  простоты.  Но…  всё  в  порядке!
Толстею  шевелюрой  –  не  беда!
Не  кровоточит  прядь.  Остричь  –  и  вся  нед’олга!
С  меня  сорвать  бы  прежде  ветошь  долга
вины,  как  фото  в  рамке,  избранной  любовно,
с  точёным  вензельком  в  углу,  срывает  злоба
с  гвоздя…
С  гвоздём  –  в  огонь!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=199843
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.07.2010

Клубничный сироп

Пальцем  в  клубничном  сиропе  начерти
             на  моём  животе  круг.
Чёртову  дюжину  дней  назад
             ты  пришёл  и  остался  раскачивать  потолки
                                   с  лёгкой  руки,
заваривать  красный  чай,
             заглядывать  за
                                   лацканы  пиджаков  с  чужого  плеча,
пересчитывать  швы  на  моих  плащах,
             выгуливать  по  ночам
                                   ломкие  мои  каблуки…
Кожа  внизу  живота  –  сатин,
парой  прочных  стежков  –  шрам.  
Всё  предсказуемо.  Утро  в  угарный  сплин  
смоется.  Пополам.  
А  я  –  тридцать  второе  мая  среди  двенадцати  поочерёдных  скук!..

Тень,  
           пригвождённая  к  подлокотнику…
День,  
           сидя  на  подоконнике,
раскроивший  ландшафты-комнаты,  
                                   стиснутые  в  шаги.
Исступлённо,  по  Фейерабенду,  
против  метода,  от  обратного,
доказуема  я  в  неискренность.  
Легкомысленна
                                     на  стихи.
Конопачены  щёлки-трещинки
           пересушенным,  переменчивым
           ворсом  памяти  прежней  женщины.
Лги  –  ни  зги
           не  поверю  карманным  праздникам.
                                     Но  запястье  моё  в  петле…
Я  суммирую  чьи-то  разности.
           Мы  наказаны.
                                     На  метле
вечер  свищущий  ведьмой  засланной
                                     за  мизинцы  твоих  ступней
стянет  сумерки.  Мы  не  сказаны.
                                     Ни  тебе,  ни  мне.
*  *  *
Ты  не  станешь  елозить  упрёком  
               два  слога:  
                                   за-ткнись…
Мы  не  прожиты.  Ночь  с  табаком  –  
                                   клубничный  Kiss.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=192725
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 30.05.2010

Позвоночное

У(г\з)ловато  изрублены,  пробинтованы  связками  –
О\гол\телыми,  бур(н)ыми,  поматрасово  тряские
Мостовые,  простывшие  простынями  дырявыми.
Вёсны  катятся  вишнями  в  подворотни-карманы.  Мы,
Заплутавшие  ветрено  в  мегаполисе  сотовом,
Сквозняками  уверуем,  наполняя  пустотами
Рты  и  уши,  в  молчание,  в  посекундные  ф(р)икции.
Номерами  случайными  от  себя  откупиться  бы
По  тарифу  дешёвому!  Май,  скабрезно  неискренний,
Застрекочет  нам  головы  лепестковыми  искрами.
Густо-плёвые  устрицы  из  под  век  клейко  с’очатся
В  многоглазые  улицы  мутного  одиночества.
Производно  запущены  механизмы  при\страстия.
Оборотными  душами  пол  в  кон  веером  зас(т)ланный
Горстью  кожи  и  войлока  не  стреножит  потребности.
Мы  споткнёмся  в  недолгую  парниковую  преданность.
Мы  срастаемся  сп(л)инами  –  ни  вперёд,  ни  попятиться.
Я  рожу  скоро  сына  и…
         Вёсны  катятся,  
                     катятся,  
                               катятся…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=188073
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 06.05.2010

Немного солнца (конкурсное)

Немного  солнца  в  капле  на  ладони  –
и  блёклый  день  февральский  разноцветен.
Сошелся  клином  свет  на  купидоне  –
стрелок-малыш  теперь  за  нас  в  ответе!

Сердца  кристаллизуя  в  халкидоне
обетами  и  клятвами  вовне  тел,
сметая  крыши,  рубежи,  кордоны,
амур  неуязвим,  как  южный  ветер,

за  пазуху  роняя  часто  боль…  но
мы  –  вопреки  –  танцуем  своевольно  –
наброски  лета  на  снегу  холщовом…

В  сезонных  промежутках  одиночеств
меж  вёснами  мы  силимся  пророчить
затасканным,  но  неизбежным  словом.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=185812
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 23.04.2010

Корица

На  растёртое  взятками  
женское  
с  перекрёстков  чужих  
простыней
без  конца  эрегирую  
строками.

Сантименты  бликуют  
обрезками.
Оциклопен  стыдом  
гименей.
Замусолено  лезвие  
оккама.

Отдели  подпространства.  
Потоково.
Расстели  колковекторно  
каждую
клетку  многоугольной  
души,

н`асквозь  
       пропитанной  
                     маслом  
                                       ши,
одноглазой,  
         ведомой  
                     посаржево
в  пустоту,  
           обрывочно  
                       сотканную.

Горизонт  отекает  
подсолнечно.
Недос`олен  остывший  
омлет.

–  Мне  пора.  
             Ты  готова?  –  
                           невнятное
                                     в  смятку.  
–  До  связи!  –  пресно.  
Бессрочное.
Не  прощаться,  ступая  
след  в  след.

Молча  влево  (с)верну  струйкой  
слякотной.
Полдень  
                 отк`ушенный  
                               сырой  
                                           мякотью
рефлексирует  рвотно.  
Безвыходно
замыкаю  кривой  
выходной,
образующей  плоскостью  –  дно
чашки,  сгустками  горечи  рыхлое.

Кофе  вы(п\л)ит.  
                     А  ст`оит  оплакивать?..

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=185809
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 23.04.2010

Параллели

Свяжу  шагами  подорожный  узел,
повесившись  на  крюк  растрёпанным  плащом.

Бескрылый  шмель  вращательно-диффузен,  
в  карман  оконный  поворотно  поглощён.

В  конечности  не  отдаю  отчета,
сжимая  в  запятую  вязкий  горизонт.

Ворсинкой  между  выщербленных  стёкол
врасту.  Ресница\ось  –  ведомый  монохорд.    

Потёртый  войлок    перештопан  синим.
Курчавится  слюна  обветренного  рта.

Апрель  –  плаксивый  ластик  –  обессилел,    
стирая  прелые  простуженности  льда.

Мой  сон  –  не  сон,  контузия  полёта
в  хрусталь  посаженных  горячечных  зрачков.
В  тюрьме  проточной  судорожно  кто-то
рвёт  лоскуты  навзрыд  солёным  сквозняком.

Скользящий  змеелов  однонаправлен  –
распутья  не  приемлет,  списывая  дни
вокзальной  чередой  в  часы  напраслин.
Сойти  рыданьем  в  ночь  –  не  значит  изменить.
До  наготы  ост`ужен  жжёный  воздух    
в  плотнеющей  до  сгустков  рваной  тесноте.
Ворча\ворочая  весну,  воссоздан
избыточный  финал…  но  станции  не  те!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=184372
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.04.2010

Сиреневое (конкурсное)

Скользящей,  витой,  рыхлой  кисточкой  вихри  сирени
рисуют  муаром  струящиеся  акварели…
И  май  растекается  красками  –  зыбкий,  лукавый
в  сиреневых  грозах,  в  сиреневом  небе-оправе,
изменчив  в  недельной  октаве  сиреневых  пятниц,
бесстыдно  роняет  сиренево-бледный  румянец
заката  на  мой  подоконник  душистою  вьюгой
и  нас  обрекает  сиренево  верить  друг  другу…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=184216
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.04.2010

Февральское (конкурсное)

Так  несговорчиво  февраль  клевещет  оттепелью  сизой
на  непреложный  календарь  и  скороспелою  весной
сгущает  ультрафиолет  в  сугробе  раной  полос(т)ной…
И  Валентинов  день  одет  в  капель.  И  наискось  пронизан

лучами-стрелами  рассвет…  Но  одиночной  антрепризой
в  сухом  остатке  пылью  лет  и  синью  зим  вневременной
мой  длится  путь  из  дали  в  даль  –  и  гололёдит  всё  равно!
Не  одарил  и  не  раздал…  и  остается  мне  просить  за…

за  ту,  кто,  кутаясь  в  меха  циничных  истин,  славит  холод,
целуясь  часто  впопыхах,  в  прикосновеньях,  как  в  шелках,
разыскивая  дыры,  швы,  но  в  тесных  норковых  мирках

в  конец  измаялась,  увы!  Протест  еще  не  перемолот…    
Молю,  хотя  бы  в  феврале  не  оттолкните  неразумно  –
пообещайте  на  земле  любови  вечной  деве  юной*!..

*Б.  Окуджава  «Песенка  кавалергарда»:  «Не  обещайте  деве  юной  любови  вечной  на  земле!»

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=184215
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.04.2010

Ведьмина водица

Как  болит!  Забинтуй  поскорее  расшибленный  лоб…  
Заверни  в  плащаницу  моё  [недо]верие  следом.
Я  рассыпалась  брызгами  в  зеркале  вдребезги  об
одиночества  [псевдо]воскресных  купаний  по  средам…
Я  не  чувствую  нервы,  как  струны  отчетливо...  жму
наугад...  ля-минор  утрамбует  в  шаблон  по  октавам…
А  не  дадено  каяться  –  взять?  По  себе?  По  кому?
Раскисаю  болотной  закваской,  хронически  сдавлен
горлом  крик…  вяло  связки  эвгленят…  из  крепкого  чай
пропесочен  до  желтого…  разжиженные  орбиты  –
жжёный  свет…  растопи...  не  в  себе...  не  меня...  Размотай
невзначай  вязким  воском  свечу…  да  фитиль,  лыком  шитый,
покоптит  и  затопчется  в  мутную  майскую  ночь…
А  в  сгущённом  остатке  –  утиль  торфяной…  пригодится?
Ты  глубинами  грезишь…  зыбучесть  во  мне  превозмочь
не  возьмёшься?  Ныряешь?  Податлива  ведьма…  водица...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=181818
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 05.04.2010

Подвязки

В  связке  
   солёной  взвесью  
           потёкших  улиц  
кроет  крупномасштабно  –  
           вперёд  и  с  песней!  
Путы  в  пути  
     распусти  –  
             узловат  улисс.
Верится  в  пустоту  
             проливного  места…  
Слушай  
       от  площадей  нисходящий  
               вечер  
и,  как  шифоновый  шар(ф),  
       отражай  
                 небо.  
Я  –  шифоньер,  
       беспорядком  тебя  
                 встречу…  
мне  бы  проветрить  обно(с/в)ки  весной,  
                 мне  бы…  
закоченелой…  
           качаться…  
                   рухнуть  на  пол!  
Мне  бы  
             рассыпаться  в  пуговицы,  
                   пряжки…  
выбрал  бы  что-нибудь!  
                   Я  раскурю  
                                       сапой  
                                               слабость,  
грубеет  выдох  
                   с  каждой  
                                       затяжкой…
***
Я  остаюсь  пенелопить  
       над  рубищем  
                     текста
и,  задыхаясь,  
         откашливать  веру  
                     наотмашь
в  святость  пустот,  
           в  проливную  избывчивость  
                       места,
в  то,  что  надежду,  
           как  хлеб  голубям,  
                       не  раскрошишь…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=179818
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 25.03.2010

Одним одеялом мазаны

Нам  в  одно  одеяло  кутаться  и  раскидывать  жёлтый  рис.
Не  любовь  у  нас,  а  распутица…  хоть  намылься  и  утопись!
Расспроси  меня  крепко-нАдолго,  пожури,  попрощайся  да
обживай-ка  прощеньем  пагоду…  в  слёзы  взвесью  сойдёт  слюда…
и  подпорченной  чайной  горечью  оседая  на  вешний  пол,
расплывается  злость  по-кроличьи…  заверну  камертон  в  подол  –
я  фонить  не  умею  ласково…  и  скрипеть  не  способна  в  такт,
а  бесшумно  бродить  паласами…  не  проси  –  не  смогу  никак!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=178179
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 17.03.2010

Мартовские глупости

В  сером  вельвете  навыворот  дырами  –    
                       окна.
Бр`ючины  жмут  осьминогое,  мутное  небо.
           Улица  девкой  беспутной  продрогла,  
                       промокла.
Пыль  устаканена  снегом  в  белёсую    
                       небыль.
Мартовским  пряником  пахнет  шершавый  кнут    
                       ветра,
крепко  отстёгивая  карамельки  на  сдачу.  
Ты  поскользнешься  –  и  дряблая    
                                           в  стельку    
                                                   пла(ц\н)е(н)та
взвоет  расколотой  щелью  совсем    
                     по-собачьи.
Ты  не  натягивай  вещую  шапку  потуже  –
просто  послушай,  как  ты  растекаешься    
                     в  осень…
Сам  же  накликал!  Простуженный  воздух  послушен  –
вторит  и  жмётся,  и  трётся,  и  кисточку    
                     просит…    
Ты  в  терракот  горизонт  разрисуешь  бескровный
и  по-кошачьи  скользнёшь  в  ночниковую    
                     п`устынь    –
свесишь  китайский  фонарик  на  хвост  монохрому.
Воздух  догонит,  проглотит,  оскалиться  –  
                     вкусно!
Ты  зазеваешься,  марлей  опустишься    
                     низко
и  распогодишься  жидким  заливистым    
                     смехом
                                 завтра…    
Проснувшись  художницей-имажинисткой,
будешь  вычёсывать  пса  или  шубу…    
                                         из    меха.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=175673
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 05.03.2010

На щите

Жухло,    
         кромешнотравленно,
пряно  солёной  воблою,
ночью,  
         сухими  травами
пахнет    
         февраль    
                             разжёванный…
Лёд  с  половиц  пергаментных
         скатывая,    
                             стачивая,    
                                           скрадывая  песком,
отряхивается  каменный,
оттепелью  ошпаренный
         слякотью-кипятком,  
после-крещенским    холодом    
             устаканенный
                                 город…
                                           мешок-мешком!
вялый    и    позабывчивый…
заскорузлый,  
             сбивчивый,
                               пригоршней-тьмой  горчит…
переперчён  избыточно
                               трещинами  морщин…      
Щурится,    
                 тщится,    
                                 стелется    –
снег,
               обречён  в  безделицу  –
ссохнутся  в  пыль
                                   ручьи…
Цепким  рукастым  деревцем  –
               марсово-мартовским  
                                   чучелом,
свежей  
               гуашевой  
                                   рукколой
скоро  весна-затейница
сложит  февраль  на  щит…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=174028
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 25.02.2010

Не зарекайся

А  он  говорит:  
«Лапуля,  тебе  за  тридцать  –
     поизносилась  голодной  синицей»…

В  ладони  проситься  нет  мочи!
   Давно  раскурочен  
                                 журавль  на  чучело…
Между  прочим  –  
   обыденным  и  постылым  –
                                 и  был-то  хилым!
В  полёте  вздорном  
     он,  беспризорный,  
                                 ночами  вился…
                                               сулил  просторы…  
Повис  тряпицей  на  грязных  спицах…

А  он  говорит:  
«Ни  в  хвост,  ни  в  гриву
     кобыле  крылья!»
И  варит  кашу…

Течет  гуашью  гламур  
                               вчерашний…
И  время-бремя  
     прогоркло  в  чаше
                               поблёкших  вёсен.
Попросит  он
     топора  и  масла…
Волнообразно  жуют  матрасы…

А  он  говорит:  «До  завтра!»  
     Не  зарекайся…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=173129
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 21.02.2010

Вскрытие

Раскрошу  на  созвучные  розгам  слова
молчаливый  укор…
Откровений  чураясь  –  была  не  права!
Крепко  сгущенный  сор…
тот,  который  не  принято…  воздух  –  в  чехол,
так,  что  нечем  дышать!
Так,  что  впору  ослепнуть  –  вспороть  ореол,
да  испить  из  ковша
нервно  сложенных  рук…  истекает  душа  –
свежевыжатый  миг…
Тормошить,  ворошить,  ворожить,  возражать
и  срываться  на  крик  –
а  зачем?  Отраженье  –  избыточный  блик…
Сострадательно  сер
окружающий  ад.  И  раскидисто  сник
перештопанный  флер…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=168125
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 25.01.2010

Иллюзия сопричастности

Всё  смешалось  в  доме  то  ли  Облонских*,  то  ли  Форсайтов**…
Континентальной  зимой  перепутаны  смыслы  –
тает,  снежит  ли?..  Каплет  отвесной  сосулькой  досада
прямо  по  темени!  Праздной  бравадой  нависла
ветхая  облачность…  Лопнули  то  ли  швы,  то  ли  вены
зарубцевавшихся  или  залатанных  гладью  
вёсен…  Поговорим?  Но  на  сей  раз  давай  откровенно…
Ради  чего?  Да  хотя  б  обнажённости  ради!    
Ты  привык  зачехляться  в  рутинные  шоры  –  заботы  –
между:  «так  принято»  и  «я  хочу,  потому  что»…
Ты  простодушно  –  так  нужно!  –  вводишь  на  личное  квоту.
Я  –  виновата.  Я  –  лгунья.  Не  хуже,  не  лучше…







*  Л.  Толстой  "Анна  Каренина"
**  Дж.  Голсуорси  "Сага  о  Форсайтах"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=166928
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 18.01.2010

Декабрьское

Так  ловко  декабрём  сгущаются  рассветы  в  молочности  заснеженных  ночей…
Окошки-свечки  сумраком  легко  одеты…  Невидима  за  тканью  витражей,
зимой  расшитой  в  геометрию  зигзагов,  я  выдыхаю  в  форточку  эскиз,
колечки  дыма  беспорядочной  ватагой  нанизывая  прямо  на  карниз…        
Бессонным  бдением  обведены  глазницы  –  как  жалок  псевдодраматичный  грим!  
С  хандрой  осенней  мне  давно  пора  проститься,  но  трагифарс,  увы,  не  обратим…
Грядущий  день  очередной  краткометражкой  запутает  ошибки  в  круговерть.
И  снова  я,  под  вымышленной  ношей  (тяжкой!)  сгибаясь,  буду,  прожигая,  тлеть…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=164946
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 08.01.2010

Возвращение в январь

С  прошлого  года  не  виделись,    
Город…
Ты  всё  такой  же!    
Уныло  безлюден
                 ветром  истрёпанный,
дымчатый  холод
зимнего  двор(н)ика…    
                 Вислою  грудью,
в  рваном  бюстгальтере  сизого  снега    
сипло  вздыхает  балкон    
беспризорный  –
жадно  пульсировал    
                 сердцем  ли,  светом
давеча…    
ныне  зашторен,  зашорен.

Да,    
возвращаться  –  плохая  примета,
а  в  никуда  –    
во  сто  крат,  верно,  хуже!
Лета  сглотнула  минувшее  лето  –
сыростью  в  серость  январь    
                     перегружен.
Чавкают  жалостно-скользко  ботинки,
в  жижу  истоптаны  вязкие  комья.
Память  наждачная  точит  морщинки,
скатываясь,  
       как  мохер,  
               комом  в  горле.

Дряблым  пергаментом  стянуты    
                                           лужи.
С  белой  строки,  в  чистовую  порошу
выпишу:    
не  возвращать  себя  –  хуже,
к  солнечным  сусликам    
                       узкой  прихожей,
горстке  хрустальной  досады    
                       на    кухне,
к  сытому  ржою  урчанию  крана,
сливочным  кляксам,  очерченным    
                         смутно,
утром  на  стёклах,  к  зазубренным  граням
пыльных  альбомов.    
                         Там  пахнет  черникой
                                                 плед,  
                     непременно  исси'ня-лиловый!
Сквозь  одиночество  можно  проникнуть,
                     если  нанизывать  соло  на  слово;
Крошки  потёртого  вечностью    
                                                   мела    –
лишний  предлог  отряхнуться  от  буден,
значит,  метла  превратится  в    
                                                   омелу,
и  Рождество  обязательно  будет...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=163115
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 27.12.2009

Пятница

Дневники  я  хотела  бы  медленно  съесть…
Этикету  в  угоду  ножом  канцелярским  царапая
с  голубою  прожилкой  фарфор  чуть  повыше  запястья,
ниже  локтевой  впадины,
разгоняю  по  венам  горючую  взвесь…

А  за  дверью  –  ничто!  Плакса-осень  ревёт
во  всё  горло  дождями,  постылая  нищенка-пьяница!
Наверху  отсчитали  сегодня  номер  тринадцатый,
и,  как  водится,  пятница…
тридцать  третий  разменян  помесячно  год…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=162100
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 20.12.2009

Горькое

В  памяти  редким  именем
горечь  моя  обуглена.
Стынет  махровым  инеем    
пахнущий  живо  буднями,
несколько  раз  надёванный,    
в  целом,  почти  не  ношенный
(крупные  швы  узорами    
наискось  переброшены),
женский  халатик…  Пресную    
кашу  сварю  –  овсяную…
Зеркало  в  ванной  треснуло…    
или  в  конец  запятнано
брызгами?  Вытру  насухо.    
Час  неровён  расколется
и  упадет  за  пазуху    
эхо  моей  бессонницы…

Я  не  рычу…  я  мучаю…    
вязью  молельной  сорваны,
петли,  душой  скрипучие…    
Спицы  звенят  минорными
длительными  арпеджио…    
кофе  на  вкус,  как  реквием,
траурный…  и  надеждами  
истово  трафаретными
полнится  подсознание…    
нет  же  –  не  образуется,
даже  не  устаканится    
ни  кабаком,  ни  улицей
суетной…  Полдень  маятный    
хмурое  утро  скушает…
и  разомлеет  пьяными  
сумерками  синюшными…
День  сороковый  близится  
хлопотами  типичными…
Горечь,  потерь  любимица,  
тлеет,  омонимичная…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=162010
рубрика: Поезія, Поэтическая миниатюра
дата поступления 20.12.2009

Женское (досадливое)

Курю  на  балконе,  медленно  вдыхая  твое  молчание…
Ты  долей  секунды  ветреный…  Я  знаю,  с  утра  раскаянье
меня  отхлестать  готовится  –  не  прутьями,  так  упреками!
А  совесть,  мерзавка,  звонница,  где  колокола  пророками
гремят,  и  натужно  крестятся  монахи,  обет  нарушивши…
Досада,  утрат  предвестница,  раскинулась  вязкой  пустошью…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=161916
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 19.12.2009

Конфетки-бараночки

В  кирпичной  шкатулке  на  улице  Пряничной,
кудрявой  геранью  цветущая  празднично,
уныло  безлюдная  крохотка-комнатка
насупилась  кисло  пустым  подоконником.

Развеяны  по  ветру  пряные  запахи;
пылятся,  давно  не  крахмалены,  фартуки.  
Румяная  куколка,  милая  барышня,
живала  когда-то  в  квартирке  на  Пряничной.

Постилась  она  пастилою  по  пятницам...
Прозвали  ее  за  глаза  Шоколадницей!
Она  расписала  опрятную  кухоньку
в  кофейно-медовый  и  бублично-сухонький.

Урчали,  до  блеска  начищены,  чайники;
метался  в  симметрии  времени  маятник.
Скатёрки,  салфетки,  уютно  наглажены,
дышали  свежо  белизною  сермяжною…

Хозяйка  шкатулки  на  улице  Пряничной
слыла  сладкоежкою…  скажем,  отчаянной!
Она  пироги  заедала  пирожными  –
бисквитными,  ягодными  и  творожными.    

Соседствовал  я  с  пышнотелой  красавицей.
Ко  мне  приходила  она  позабавиться:
на  модных  ботиночках  тявкала  молния,
когда  я  нетвердой  рукою  расстегивал…

Но  нравы  –  не  скалы  (и  те  морем  точатся)!
А  мода  –  капризная  тётка-пророчица…
И  улочка  с  ловкой  руки  стала  Худовкой  –
напыжилась  пышечка  редкой  занудою.

Халву,  профитроли,  суфле,  гоголь-моголи
сменила  на  р́укколу,  спаржу  и  брокколи…  
Худела-дурнела  моя  безобразница  –
а  я  всё  надеялся:  барышня  дразнится!

Пытался  задобрить  ее  мармеладкою  –
скривилась  циничною  аристократкою…  
И  зло  хохотнула:  всё  в  мире  меняется!
Махнула  в  столицу  моя  Шоколадница…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=157889
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 26.11.2009

Ленинградка

Белёсо  муарово  хмурится  питерский  вечер  –
нечасто  сухой,  многослойный  на  вкус,  как  Шабли…
По  лицам  гримасы  расхожие  сыпаны  гречей…
а  зерна  от  плевел…  поди  разберись…  отдели!

Я  помню,  ты  любишь  ромашки…  а  песня  про  крейсер
будильнику  снится  по  будням  в  семь  тридцать  одну…
Ты,  кутаясь  шалью  джерсИ,  оккупируешь  кресло
с  Эрнестом  в  обнимку…  до  дыр  зачитавши  войну.

Нахохлился  нынче  июнь  воробьем-одиночкой…
А  в  прошлом  году  фонтанировал  нам  Петергоф…
Кокеткою  ты...  босоногого  мило  росточка...
по  плитам  скользила,  смущая  Самсонов  и  львов…
Писала  стихи,  нашептавши  на  ушко  котёнку
о  море  –  дарёной  на  счастье  ракУшкой…  плела
мохеровой  нитью  племяшке,  наверно,  кофтёнку…

Развёртывались  в  невесомости  наши  тела,  
когда  ты,  к  полуночи  ближе  меня  поджидая,
роняла,  как  флаг,  на  паркет  кружевное  бельё…
и  пригоршней  веско  ключи  от  нехитрого  рая
торчали  в  замке,  порастая  под  утро  быльём…  
Омлеты  на  завтрак…  и  кофе,  душистый  корицей…
А  мы  не  сходили,  родная,  с  тобой  в  Эрмитаж!
И  невразумительный  лепет:  пора  бы...  проститься!
И  мой...  бестолковый  желаньем  остаться…  кураж.

Ты  мне  осторожно  всегда  задавала  вопросы…
ночами,  возможно,  слезами  поила  залив.
А  я  уносился…  булыжником…  и  под  откосы!
И,  бряцая  волей,  как  цепью…  летел  под  обрыв.
В  попытке  меня  приручить  изощрённо,  не  к  месту
утюжила…  галстук!  Готовила  фрукты-фламбе…
Когда  же,  звезда  моя,  ты  обернулась  на  Весту
и  стала  послушною,  скучною  Машей…  папье?

А  я  ухожу…  на  минуту,  на  час,  на  неделю!  
На  завтра  –  билеты…  уеду,  уеду…  на  Дон.
Ты  вздорная,  знаю,  но,  всё-таки,  умница,  верю…
конечно,  мой  номер  из  памяти  выгонишь  вон!
Печаль  свою  женскую  выкуришь  улицам…  Питер
исконным  пейзажем  тебя  позовёт  покутить…
А  в  Павловском  парке  ты  встретишь  пай-мальчика  Митю,
который  не  в  курсе,  что  ты  без  ума  от  марти…
Осёл  я…  Ты  истину  ищешь  в  воде  с  валерьянкой!
По  капле  из  горлышка  буду  цедить  я  Шабли,
а  урна  проглотит  ромашки,  моя  иностранка…  
Пускай  наши  руки  Невою  мосты  развели!

На  что  мне  твой  Питер?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=156624
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 19.11.2009

Авторское чтение

Переосмысление  (читает  автор)


–    Она...    как    Миллер,    хотела    кекса    по    вертикали…
–    К    чему    ты    клонишь?
–    И,    может    статься,    на    выходные    к    соседке    Вале
махнёт    в    Воронеж…
–    На    ужин    –    вирши?    Наверхосытку,    наверно,    суши
и    две    сосиски?
–    Положит    в    сумку    чулки    и    джинсы,    бельё    получше
и    пару    дисков…
–    К    чему    метаться?    Остынь,    родная,    меня    послушай
разок    хотя    бы!
–    Увы,    конечно,    она    не    знает    иных    отдушин,
чем    party-club'ы…
–    Ты    промахнулась…    неинтересно!    Забавы    ради
не    увлекайся…
–    Она,    как    тесто,    сомнёт    подушку…    и    на    ночь    глядя
листая    глянцы,
она    затихнет    к    утру    поближе    со    сном    в    обнимку…
–    Не    в    этом    дело!
–    Она    хохочется    истеричкой,    на    фотоснимки
роняя    тело…
И    на    дорожку    она    присядет…
–    Кого    хоронишь?
–    А    на    вокзале
её    тот    самый    воскреснет    поезд    Москва-Воронеж…
–    А    вещи?
–    Вале...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=155898
рубрика: Інше, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.11.2009

Отцу

Мне  помнится  во  всеоружии  страниц  
на  сон  грядущий  твой  отцовский  голос
и  вспышкой  ощущений  искромётный  блиц  
прогулочных  бесед…  Узором  полос
причудливо  скользила  по  бумаге  кисть…  
гуашью  –  акварелью  неумелой  –
я  робко  выводила  не  пейзаж,  а  жизнь…  
но  прошлое  давно  ороговело!
И  безначалый  день  –  избыточная  блажь  –  
становится  подсолнечно  немыслим,
когда  простой  сжимаю  цепко  карандаш  
и  отравляю  письменами  письма…

По  осени  косится  сумеречно  лес  
под  чёлкою  не  чёсанной  проблемой,
когда  под  кожу  зуд  обманчиво  пролез  
недоказуемой  по  схеме  леммой…      
Наверняка,  заполстится  моя  коса,  
иссиней  птицей  защебечут  ночи,  
когда  по-книжному  завьются  словеса,  
на  идиомы  будни  раскурочат…        
Колдунья  по  утру,  раскрашивая  хлеб  
сливовым  джемом,  приоткроет  окна,    
когда  протестом  убедительным  окреп  
очередной  полёт…  она  добротно
накормит  сахаром  аморфную  метлу…  
тогда,  размазывая  щёки  в  слякоть,    
мой  детский  пальчик  запотевшему  стеклу  
нашептывает  виновато:  папа…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=155707
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 15.11.2009

Переосмысление

–  Она...  как  Миллер,  хотела  кекса  по  вертикали…
–  К  чему  ты  клонишь?
–  И,  может  статься,  на  выходные  к  соседке  Вале
махнёт  в  Воронеж…
–  На  ужин  –  вирши?  Наверхосытку,  наверно,  суши
и  две  сосиски?
–  Положит  в  сумку  чулки  и  джинсы,  бельё  получше
и  пару  дисков…
–  К  чему  метаться?  Остынь,  родная,  меня  послушай
разок  хотя  бы!
–  Увы,  конечно,  она  не  знает  иных  отдушин,
чем  party-club'ы…
–  Ты  промахнулась…  неинтересно!  Забавы  ради
не  увлекайся…
–  Она,  как  тесто,  сомнёт  подушку…  и  на  ночь  глядя
листая  глянцы,
она  затихнет  к  утру  поближе  со  сном  в  обнимку…
–  Не  в  этом  дело!
–  Она  хохочется  истеричкой,  на  фотоснимки
роняя  тело…
И  на  дорожку  она  присядет…
–  Кого  хоронишь?
–  А  на  вокзале
её  тот  самый  воскреснет  поезд  Москва-Воронеж…
–  А  вещи?
–  Вале...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=154713
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 10.11.2009