| Сторінки (10/971): | « | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | » |
Нотариус заверил мой диплом:
- О'Тариус его трудоустроит.
А Тариус, звеня цветным стеклом,
Мне указал: вон там зарыта Троя,
А там лежит цветущий Вавилон,
Там виден мост, ведущий в Атлантиду,
А вон следы - недавно на поклон
Ходил в Эфес, проведать Артемиду,
А там - гляди, дорогу не забудь,
Там чудеса: там Лёшка-леший бродит,
В "тойкомната" прокладывая путь
Между кустов малины и смородин,
И я глядел, а он, звеня стеклом,
Указывал, куда пройти к Колоссу.
- В "тогда" понятно, как пройти в "потом"? -
Его спросил, сжимая нервно посох.
Он закурил, подумал, был таков,
Стекло оставил, битые бутылки.
...Я, видно не гожусь: у пастухов
Записаны подобные развилки.
Ну, что ж, не посох - будут посошки,
Дорога, ночь, родимая квартира,
А там на подоконниках горшки -
Гибискус, молочай и древо мира.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=573439
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 10.04.2015
Обскурантист и варвар - бурая змея,
Покрытая со всех сторон ногами -
Он извиваясь крупно, мелко семеня,
Питается дождем и островами
Вбирает мутный сок притихшего ручья
И возвращает в трубы осветленным -
Весьма токсичная условная ничья,
Головоломка всем учи-ученым
Тащил ладьи, брыкаясь, в греки из варяг,
Ссужал речную как святую воду...
"От диты бисови! Эй, хто мене запряг!
Пора распрячь! Та дайте ж мне свободу!"
Он мог бы рыкнуть, право, варвару - легко,
Да что ему плотин пеленки из бетона!
Он мог бы, мог... да только в греки - далеко,
Да и варяг затоплен у инчхо́на,
И в русле спит старик, как свернутый ковер,
Лишь плавниками плавней "хлюп!" спросонок,
Во сне же варвар прежний: молод и хитер,
Впадает в устья волг и амазонок.
2015
*инчхон - в 1904 году назывался Чемульпхо
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=573274
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 09.04.2015
на тонких ножках в ожидании зари
крадется сон, позвякивая спицей,
в ЕСПЧ рыдают девки-снегири
о геноциде девушки-синицы
синица ж злаки расхищает из домов,
сооруженных под союзным джеком,
ей "кыш, лети" шепнула девушка-любовь,
похищенная девушкой-абреком
они вдвоем раскочевряжили ковчег,
упаковали близнецов-младенцев,
к истокам двинули заиров и вычегд,
лаская подбородки и коленца
им там отыщется заброшенный Эдем,
сорвут с дверей меч-на́меч заколоты,
а там... будильник-дьявол пропиликал "семь,
хорош мечтать, иди давай работай"
все верно, верно - не с таких моих трудов
взойдет пшеница под двухцветным джеком...
зато живет в Эдеме девушка-любовь,
похищенная девушкой-абреком
и, как мячи, гоняют по холмам плоды
познания румяные младенцы,
а добрый вечный Бог им части бороды
ссужает на платки и полотенца
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=572621
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 07.04.2015
Когда бы знать реальности расклад,
Укатан в кимберлитовые глины, -
Я сдуру думал, ангелы трубят,
А то был клич прощальный журавлиный,
А может, это консулов отряд
Сзывал собак на тело Катили́ны?
Пускай не я - владеет только вождь
Тем распорядком от аза́ до точки,
Чтоб точно знал - то ангел или дождь
Трубит вовсю на трубах водосточных -
От серы не защита макинтош,
И зонт совсем не щит от кипяточка.
Или в метро продайте мне билет
От сих до сих, а здесь вот перекресток,
Трубит там ангел способом "трампет"
В диджериду́, стекая на подмостки.
- Жетоны есть. Таких билетов нет.
В метро нельзя с крылатым и с громоздким!
Ну, так и быть, сыграем в "угадай",
Да хоть на адидасовы лампасы:
Трубят слоны и клоун-попугай,
Кликуши, СМИ и козосвинопасы...
И знаешь все, да дернешься - внимай,
Считая трубы, ангелов и гласы!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=572421
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 06.04.2015
Засиделись вдвоем в кабаке,
Ночь в окошке, луна по лужам,
А имеющий меру в руке
Лил без меры до края кружек
Что-то с вечностью накоротке
Разговор по душам и до дна,
Наболело, жжет, накопилось -
Растакая-такая луна,
Полуночников тощий силос,
Все глядит и глядит вполпьяна́!
Опрокинули по́ шесть восьмых:
- Трезвый вечно жалеешь мертвых!
- Только пьяный жалеешь живых!
Растакая-такая черствость!
Растуда-и-оттуда-под-дых!
Сколько ж можно! достало, кажись!
Ну, давай! - Давай! - В понедельник
Начинаем, мля, новую жизнь!
Эх, братуха-братка-подельник,
С нами только - не надо - свяжись!
На ветру трепеща, будто жесть,
Разошлись, ведь планета поката,
Dust to ashes, а к шерсти-то шерсть -
Жизнь нетрезвая сильно чья-то
И его же нетрезвая смерть.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=572091
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 05.04.2015
Брый был человеком пустым и пропал зря.
Началось все с того, что много лет назад Брый – тогда еще Молодой Брый - ни с того ни с сего подался в моряки. В моряки! И откуда в его непутевой голове могла такая мысль взяться - ведь в нашей деревушке отродясь моряков не бывало. Может, потому что мы благоразумны от рождения, а может, потому что моря все и даже реки судоходные лежат так далеко, что никто из наших их никогда не видал. А вот Брый захотел стать моряком, ни с того, ни с сего. Захотел - и ушел из деревни, оставил отчий дом, отца и мать. Ушел, как сгинул, - и вернулся только через пятьдесят лет, когда уже и отец, и мать его давно лежали в своих могилах, опущенные туда чужими людьми, ведь Брыя на ту пору не было рядом. Никто и не знал, жив ли он.
Но однажды Брый - теперь уже Старик Брый - вернулся и снова поселился в доме, где когда-то жил. Брый ничего не рассказывал нам о том, чем занимался эти пятьдесят лет, а мы и не расспрашивали. Да и к чему? - если стал он моряком, говорить об этом нечего, дело-то пустое. А если не стал моряком, то вряд ли чем-то дельным занимался, потому что теперь в его седой голове было ума не больше, чем раньше. Ведь он поселился в родительском доме, побродил пару дней по деревне в своих грубых сапожищах, длинном плаще и странной шляпе, а потом вдруг заявился как-то вечером в пивную на рыночной площади и во всеуслышание объявил, чем он решил заняться.
- Открою морскую школу, буду детей ваших морскому делу учить! – гордо сказал нам Старик Брый. Наверное, думал, что отбою от учеников в его школе не будет, да только не тут-то было! Никто этой идее не обрадовался, так ему сразу и сказали: спасибо тебе, Брый, только нам в деревне одного моряка хватает, нечего наших детей с пути сбивать. И Старик Брый обиделся и ушел, хлопнув дверью так, что на столах подпрыгнули пивные кружки. Мы уж думали, что на том дело это пустое и кончится, да только вышло по-другому.
Слух по деревне прошел о морской школе Старика Брыя, и ребятишки малые неразумные за Стариком Брыем повадились бегать, а он им все свои небылицы морские да глупости разные рассказывал. Родители переполошились: мало ли что после этого мальцам в голову взбредёт? Хватит нам на деревню одного пустого человека! Меж тем начали детишки морем бредить, о дальних странах мечтать, в моряки собираться. И тогда родители строго-настрого запретили своим детям к Старику Брыю ходить, а его попросили детей не смущать: ну, далеко ли до беды? Брый обозвал тогда нас глупцами и ушел, нахлобучив на самые глаза свою странную шляпу. А кое-кому из наших пришлось даже высечь своих детей, чтобы к Брыю ходить неповадно было.
Вот такой был человек Брый – пустой, да с воображением. Вот эти-то выдумки его и сгубили.
Вскоре после того, как провалилась затея с морской школой – в конце зимы это было - Старик Брый закупил у лавочника Петера бечевку - много, всю, что была в лавочке. «Зачем тебе столько?», - спросил его лавочник. А Брый ему отвечает:
- Сеть надо плести, скоро сардина к берегу пойдет, тут важно момент не пропустить.
Лавочник удивился, но бечевку Старику Брыю продал: дело тот затеял нестоящее, а деньги платил настоящие. Вечером в пивной лавочник рассказал всем о новой затее Брыя. Мы даже смеяться не стали: видно, помешался человек на старости лет, от собственной глупости да от безделья вовсе стал сумасшедшим. Однако потом мы видели, как Старик Брый день за днем просиживал во дворе своего дома и плел сеть. Мы подходили к нему и спрашивали, зачем ему сеть, и Брый неизменно отвечал, поглядев на небо и продолжая ловко орудовать самодельным челноком:
- Сардина со дня на день пойдет к берегу, спешить надо, - и возвращался к своему занятию и в дальнейшие разговоры не вступал.
Когда Старик Брый закончил плести сеть, он погрузил ее на тачку и вывез в поле за деревней – там у его покойных родителей была полоска пашни. Чуть не вся деревня пошла за ним - смотреть, как Брый в поле сардину ловить будет. А Старик Брый забил на границах своей земли колья и аккуратно развесил на них сеть - так, чтобы весь его клин был окружен ею – а потом уселся на обочине и закурил трубку. Сидел там, курил, молчал, на небо поглядывал, а на нас внимания не обращал.
Тут уж наши острословы не удержались, начали над ним подшучивать:
- Брый, а, Брый, ты сеть не там поставил. Сардину в небе ловят, а ты поле огородил! Надо, Брый, колья в облака забивать! Да только ты забыл весной небо сардинами засеять, не взойдет ничего!
Старик Брый даже ухом не повел, и мы сами тогда велели острословам замолчать: нельзя над убогим смеяться. И все ушли обратно в деревню, а Старик Брый так и остался в поле - стеречь свою сардину.
Ночью разыгралась непогода – снег, ветер! – и на следующий день кое-кто из наших пошел поглядеть, как там дела у Брыя с его сардинами. Старик по-прежнему сидел на обочине и курил трубку, а на его странной шляпе собрался целый сугроб. Сеть его, конечно, никаких сардин из поля не выловила, зато благодаря ей его клин был завален глубоким снегом, а с наших нив весь снег ветром смело. Но для Брыя снег, ясное дело, пустяк, а мы-то сразу смекнули, что к чему. Теперь мы тоже поля на зиму сетью огораживаем, чтобы снег весь на земле до весны оставался – вот такая польза нам от безумной затеи Брыя. Самому-то ему, видно, невдомек было, что на поле пшеницу и ячмень растят, то-то он в поле сетью сардин ловил, неосновательный человек, а мы сетью снег ловим и новый урожай.
Через три дня Старик Брый вернулся - без единой сардины, само собой разумеется, и даже без своей сети и тачки. Пришел и сразу отправился в пивную: взял себе кружку пива, сел за столик у окна и о чем-то крепко задумался, наверное, о своей пустой загубленной жизни. Тут его наши остряки обступили и снова принялись подначивать:
- Брый, а, Брый, где же сардина? Или год неурожайный выдался? А может, ты уже продал весь урожай сардин? Кому же, не русалкам ли и морским чертям? Может, угостишь нас с барышей?
Старик Брый поглядел тогда мрачно на собравшихся в пивной и ответил:
- Сардина пришла - как раз вовремя я сеть поставил, еще бы день-два - и опоздал. Да только за сардиной пришел кит-полосатик. И сардина ему досталась, и сеть мою изорвал, и тачку хвостом разбил… Передохну малость и на полосатика пойду. Спешить мне надо, пока полосатик не ушел вслед за сардиной. Будет теперь у нас тут китобойный промысел, - и с этими словами Брый допил свое пиво в один глоток, встал, надвинул на глаза свою странную шляпу и был таков. А все, кто остались в пивной, даже самые благоразумные и к Старику Брыю исполненные сочувствия, просто покатились со смеху: кит! кит-полосатик! китобойный промысел! в поле! у нас! в нашей деревне! - видно, если у человека в голове смолоду пусто, то и до старости ничем голова не наполнится!
На следующий день Старик Брый снова ушел в поле - видели, как рано утром он шагал по дороге, а на плече у него лежало что-то длинное, вроде оглобли. Ну, ушел и ушел, раз человеку не жалко времени на такие глупости, как ловля сардин и охота на китов среди чистого поля, пусть его - а у нас времени на пустое-то нет! Нам еще сети плести и поля огораживать – до весны ведь еще не один снегопад будет!
Долго не было Брыя – мы уж думали, не вернется он. Да только ошиблись мы – пришел Брый обратно, через неделю пришел – весь грязный, оборванный и без своей странной шляпы, и несет от него таким смрадом – хоть святых выноси. А руки и лицо - исцарапанные и как будто обожженные, волосы седые - спутанные и всклокоченные, глаза – как две черные дырки на лице: видно, совсем умом тронулся Брый! А когда он нам поведал, где он был все это время, мы все окончательно в этом уверились.
Рассказал Брый, что ждал он полосатика в поле три дня и три ночи, и на четвертый день, на рассвете, пришла сардина, а за ней и кит явился, только не полосатик, а кашалот. Охота на кита поначалу не удалась Брыю – не пробил гарпун толстую шкуру кашалота, а сам Брый свалился с пригорка, откуда бросал гарпун, и кит проглотил Брыя. Три дня и три ночи провел Брый во чреве страшного зверя, который все это время поглощал сардин и кальмаров, так что пришлось Брыю, чтобы не утонуть, плавать в этих сардинах и кальмарах, как в густом горячем супе.
На четвертые сутки Брый совсем ослабел и уже не надеялся выбраться из кита, однако и кашалота пожирание сардин утомило. И кашалот изверг из своего желудка обратно - сардин, Брыя и еще какие-то глыбы – «амбра», сказал Брый – и так Старик попал на берег и вернулся в деревню.
- А зюйдвестку мою кашалот сожрал, - добавил Брый с сожалением, - хорошая была зюйдвестка, теперь такую не найти. - Помолчав немного, он спросил кружку пива, жадно отпил из нее и продолжил:
- Однако не зря я ходил на кита. Когда я выбрался на берег, на кашалота напали орки – киты-убийцы. Убить они его не убили, только ранили. И тогда уж я его своим гарпуном добил.
Тут Старик Брый обвел своими безумными глазами всех собравшихся в пивной, допил пиво и сказал:
- Надо всем нам сейчас в поле идти, да поскорее – кашалота разделывать, ворвань топить, а то достанется он весь целиком зверям полевым, птицам небесным и рыбам морским. Идем!
Однако никто не двинулся с места. Не думал же в самом деле этот пустой человек, что мы поверим в его россказни? Не думал же он, что мы посчитаем нашего беспутного земляка новым Ионой, по воле Божьей проглоченным и извергнутым китом? Да, в безумие Брыя мы поверили, все и сразу, а в его безумные рассказы – нет, никто из нас не поверил. И Брый, махнув рукой на нас, ушел обратно к своему киту – один.
И с тех пор Старик Брый пропал, как сгинул, - совсем. Оно и неудивительно, говорили все в деревне, к тому дело и шло, иначе и быть не могло. Губил себя он сам, занимался этим делом Брый смолоду, еще когда в моряки подался, а другого дела он и не знал, и всю свою жизнь, наверное, только всякими глупостями и безумствами занимался и приближал свой конец. А все равно было нам его жалко. Человек ведь - а жизнь свою прожил зря, глупо и без пользы, да и пропал попусту. Вот так вот в деревне нашей все вспоминали Брыя: с сожалением и по-доброму.
Весной, правда, когда мы в поле вышли, нашли мы Брыя. Вернее, плащ его и сапоги – вот и все, что от него осталось. Видно, съели его дикие звери, даже костей не осталось – растащили их по окрестным лесам и оврагам. А какие-то кости побольше – кашалота, наверное, сказал бы нам Брый – звери утащить не смогли, уж больно велики они были; только обглодали их до блеска, и все. А еще среди этих костей лежала и странная шляпа Старика Брыя – зюйдвестка.
Там, на поле Брыя, эти кости и лежат до сих пор – не знаем, кому эта земля должна отойти, поэтому и кости никто не трогает. Такое вот от Брыя наследство: полуразвалившийся дом, кости эти да клин неухоженной пашни, огороженной рваной сетью на покосившихся кольях.
Хотели мы похоронить Старика Брыя по-человечески, рядом с его родителями, да не вышло: не опускать же в могилу его плащ, сапоги и зюйдвестку? И потому просто отслужили в церкви по нему поминальную мессу, а наш священник сказал слово о Брые. Коротко сказал, резко, да правдиво, всем прочим в назидание:
Брый был человеком пустым и пропал зря.
2015
*Иллюстрация: Винсент ван Гог. Голова бородатого рыбака в зюйдвестке
Авторський переклад українською: http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=659456
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=571753
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 03.04.2015
я хочу, чтоб из окон виден был Днепр,
и чтоб был он снабжен водопадом -
водопад на Днепре не так уж нелеп
и куда как приятен для взгляда
и чтоб воды светились, будто костер
разожжен в глубине Посейдоном,
и текли в направленьи "наперекор"
сэра Нью́тона прочным законам
и чтоб радуга встала - каменный мост
от светящихся вод и до неба,
меж стихий застрявшая намертво кость,
настоящая прочная скре́па
и чтоб можно мостом добраться до бездн,
нависающих над водопадом,
и услышать оттуда: куда ты полез?
не спеши, торопиться не надо
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=570006
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.03.2015
я нестрессоустойчив, как маленький банк
с неизбежным фиаско в системных настройках,
раздававший кредиты бомжам на помойках
и менявший на доллар сомнительный франк
бутерброды, не слитки, упрятаны в сейф
и клиентов моих со счетов депозитных
сбережения чувств и побед неликвидных,
и кредитных историй потрепанный шлейф
не пройду - не простите мне теста на стресс,
капитал мой резервный давно разбазарен,
лучше дайте в какой-то из пасмурных спален
мне укрыться в подушек душистый замес
вот увидите утром: устойчивость - миф,
лучше всяких ее испытаний и стресса
неустойчивость жизни и смерти процесса:
я нестрессоустойчив, но все-таки жив
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=569626
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.03.2015
- Эвридика, ты в роще будь осторожна,
Час неровен, а боги бывают внезапны,
И на сердце сегодня как-то тревожно,
Словно знаки увидел на пыли дорожной
Или спел на агоре шансон препохабный.
Эвридика смеялась, льнула к Орфею:
- Ах, Орфей, что за дело богам и тревогам
До прогулок моих, понять не умею,
Лучше б спел, чем эту нести ахинею,
И не шлялся бы лучше по пыльным дорогам!
Не прошло получаса - вестник явился,
И принес он Орфею известие злое:
- Эвридика мертва. Там змей притаился,
Где подруг хоровод беспечно резвился.
Впрочем, ты ведь как будто предвидел такое?
Несмиренный Орфей отправился к мертвым,
Там просил дивной песней вернуть Эвридику,
Все внимали ему - от бога до черта,
Вся Аидова банда-хунта-когорта,
Ритуальных услуг разудалая клика.
А опальный Сизиф заметил, что камень,
В наказание вечно на Та́ртар катимый,
Из почтенья, видно, к Орфеевой даме,
Вопреки заложенной в камне программе
Вниз не катится больше, стоит недвижимо.
И Сизиф, изможденный трудом безвкусным,
Пал на камень, задумался крепко о вечном:
- Эх, убойная это сила - искусство!
Может, буду когда-то... самим Огюстом
Воплощен как?.. конечно, "Мыслитель", конечно!..
...Кто бы знал, зачем Эвридика погибла?
Подноготная смерти во мраке укрылась.
Может, чтобы Аида слеза прошибла,
Или чтоб идея к Родену прилипла,
Или просто - Сизифу явить чтобы милость?
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=569386
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.03.2015
Ой, упало сонце за дніпрові кручі,
Впало спочивати за діброви сині,
Ллється пісня-річка, річка-пісня лине,
Колисає верби і кущі плакучі
Над водою зорі вислали дорогу,
Що веде до тебе, люба моя, мила,
Мати б мені крила, соколині крила,
Був би я з тобою і приспав тривогу
Я б гайнув до тебе через синє небо,
Де ж ви, мої крила, ой, журба і туга,
Наче та яруга, чорна та яруга,
Замість серця впала між козачі ребра
Над водою зорі жалять кропивою,
А промежі зорі вийшов човник-місяць,
А над ним вітрило, туга моя, пісня,
Зачекай-но мила, буду я з тобою
Ой, здійнялось сонце та й над головою,
Тане човник-місяць, розтає вітрило,
Ой, моя кохана, люба моя, мила,
Що ж мені робити з тугою-журою
Дочекаюсь ночі і впаду у воду,
Хай несе до тебе поміж берегами,
Хай несе до тебе та межи світами,
Бо нема між нами ні містка, ні броду
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=569260
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 25.03.2015
Вийшов вечір на жнива
З серпиком тоненьким,
Там, де зорі золоті
Правлять посиденьки,
Вечір зорям уклонивсь,
Зорі засміялись:
"Чи ти вийшов зорепад
жати?", - запитали,
Вечір думав, їм яку
Відсіч гідну дати,
Серпик в річку упустив,
Нічим більше жати!
Весь змарнів, біжить, гука -
"Ой!" - до нічки-неньки,
"Мамо, мамо, загубив
Серпик я новенький!"
Нічка вечір - "Сину мій!" -
Лаяти не стала,
Та й з річкової води
Серпика дістала.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=568804
рубрика: Поезія, Казки, дитячі вірші
дата поступления 23.03.2015
В РФ 2015 год объявлен Годом литературы. Замечательно. Но есть некоторые странности. Например, в списках дат и имен. Неожиданные даты и имена в списках присутствуют, ожидаемые - нет.
Понятное дело, Чехов, Толстой, Пушкин и прочие из славной когорты. И вдруг Микеланджело. Эптон Синклер. Фучик. Казанова.
Впрочем, ладно, год литературы в России, а не год русской литературы. Но все-таки вопросы остаются. Нет в списках, не значится в этих самых списках наш Т.Г. Шевченко - как, впрочем, и все остальные наши, украинские (кроме Гоголя, который, конечно, не столько украинский, сколько про-украинский - в смысле, писал про Украину).
Нет в мировой литературе - с точки зрения Года литературы в России - украинской литературы. Можно это пережить, не вопрос, мы ж не шовинисты, в конце концов, не националисты. Но вмешался контекст. Силу контекста нельзя недооценивать.
Вот это и есть самая настоящая война - не когда стреляют, а когда не признают существование. Тогда уж и стрелять можно - из всех стволов и калибров. Чего уж там. Там же - никого нет!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=567247
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 17.03.2015
Прогнозы врут - наверное, весна,
Крадется в город, обходя блокпо́сты,
И даль видна до самого до дна,
Прямолинейна, словно ОКНА РОСТА,
И синь в реке уже не холодна
В преддверии сезонного прироста,
И воробьи беспечны как орлы,
Как будто им доверено природой
Хранение таинственной иглы
Бессмертия крылатого народа,
И от любой от дворницкой метлы
Исходит свежий запах кислорода.
И что с того, что холоден эфир
И льет дождем в упрямое окошко?
Мне некто грузный, словно Мойдодыр,
В метро из-под латуневой ладошки
Шепнул вчера, что прежний зимний мир
Махнули на ольховые сережки!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=566610
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 14.03.2015
Є на Хрещатику такий собі заклад громадського харчування - "Козацька втіха". До закладу перехожих запрошує козак. Це справжній запорожець, такий, яким зобразив його Гоголь у "Пропалій грамоті": широченні вогняні шаровари, сліпучий жупан, люлька, шапка така, що просто ех! - тільки от шаблюки у дорогоцінному камінні нема та замість чоботів - кросівки. Зате з-під шапки стирчить епічний гачкуватий ніс і випинається сива борода під смоляними вусами, а ще виблискують сталлю і презирством гострі козачі очі. Так, козак всього лише роздає листівки-запрошення до ресторану, але в ньому стільки щирого презирства до геть усього на світі, що не варте козачої уваги, що цей рід занять ніяким чином не принижує козака.
Козак сповнений непідробної гідності, він природньо самодостатній, цілком сущій у власному всесвіті. Там, в тому всесвіті, інший простір та інший час: там стоїть незаймана Січ, над нею куриться дим, козача воля вирує степами Украйни, ревучим Дніпром сунуть козацькі чайки, лине замріяний спів над затишними селами і хуторами, а козацькі шаблі і коні збираються у похід на ляха або татарина.
Як, яким чином козак з того всесвіту виринув на Хрещатику із листівками ресторану в руці - невідомо, але його присутність є ніби наголосом, акцентом, незламним нагадуванням: страшна у гніві, співуча до запаморочення, відчайдушна у коханні і ненависті Україна козачої доби - існує. Вона - справжня, неприборкана, небутафорська - живе у крові і генах цього народу, а сучасні витрибенькі - то лише декорація. Не оманюйтесь, не купуйтесь, дивіться у очі козацькі, читайте там правду!
Втім, козак у власній гідності і презирстві не зарозумів: щойно у рівний гул Хрещатика втрутився потужний гуркіт непересічного двигуна, він одразу гострим оком виловив у потоці автівок одну, кинув долі ресторанні рекламки, ляснув долонями себе по стегнах і у захваті вигукнув:
- Ай, "Мустанг", який красень! - тож і козаку ХХІ століття кінь - лепший друг і товарищ.
Гуркіт зник за рогом, і козак знову застиг у своєму подвійному бутті, одночасно у власному козачому всесвіті та у нашій метушливій днині - як вісь світів, як міст між ними, як міцна сіль нашої вічної і прекрасної землі - України.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=565833
рубрика: Інше, Лірика
дата поступления 11.03.2015
В отдельном кабинете укромного ресторана расположились трое. Двое похожих, как близнецы, темноволосых уверенных мужчин, в хороших костюмах, востроносых туфлях и в солнцезащитных очках, сидели по одну сторону стола. Они одинаковыми движениями поправляли черные галстуки, отпивали кофе из белых чашек и поглядывали на часы: правый - на левой руке, левый - на правой. Третий человек был в костюме попроще, а на лице удерживал выражение уверенной осведомленности и достойной предупредительности.
- Мы мелочами не занимаемся. Мы - люди солидные.
- Понимаю. Бизнес?
- Бизнес. Экспорт-импорт. В особо крупном размере... группой лиц по предварительному сговору... с применением технических средств и... и с особым цинизмом. Понимаешь?
- Кажется, понимаю. Чем я могу быть полезен?
- Партнер нам нужен. Солидный. Авторитет. С репутацией. Есть тут у вас такой?
- Понимаю. Пожалуй, есть такие люди. Солидные, уважаемые, с репутацией. Даже с авторитетом.
- Что за люди?
- Держат спорт-клубы, фитнес-клубы, массажные салоны, СПА-салоны. Инвестиции.
- Спорт-клубы? И с репутацией? И даже инвестиции?
- Говорю же, солидные, их все знают, они всех знают, репутация у них ого-го.
- Ну, допустим, хотя... Ладно, представить нас сможешь? Знаешь их лично?
- Лично нет, но организовать встречу смогу. Условия обычные.
- Хорошо, дашь знать?
- Ладно. Ждите. Скоро.
Третий человек в костюме попроще, сохраняя на лице выражение осведомленности и предупредительности, поднялся со своего места, слегка наклонил голову, украшенную безукоризненным пробором, и выскользнул за дверь. Двое переглянулись и снова посмотрели на часы: правый - на левой руке, левый - на правой руке. Через полчаса у кого-то из них негромко зазвонил в кармане телефон. Оба одинаковыми движениями полезли в карманы пиджаков: правый - левой рукой, левый - правой рукой.
- Алло, это я. Они назначили встречу. Завтра, в "Старом кельнере", в два. Не опаздывайте, пожалуйста, не подводите меня.
- Окей, спасибо, будем.
В отдельном кабинете "Старого кельнера" сидели те самые двое и поглядывали на часы: левый - на правой руке, правый - на левой. Когда где-то в отдалении пробил колокол - дв-а-а-у-а! ч-а-а-с-а-у-а! - медленно раскрылась дверь, и в кабинет словно задвинули два мебельных шкафа. Шкафы были драпированы черными кожаными куртками тонкой кожи и чем-то вроде брюк, тоже черных. Лица шкафов - красные и обветренные - не имели никакого выражения. Так могли бы выглядеть лица мертвых игроков в покер, если бы не глаза. Голубые глаза шкафов были живы, сверкали яростно и прозрачно, однако без всякого чувства, мысли или просто движение - сверкали, и все, как осколки стекла или льда, через которые пропустили луч солнца. Двое тех самых не привстали со своих мест, а как бы обозначили, что привстали.
- Добрый день, господа.
- Да.
- Хотим предложить вам совместный бизнес.
- Да?
- Давайте вместе делать деньги. Вы знаете всех по эту сторону границы, мы знаем всех по ту сторону границы. Может получится очень интересно.
- Да?
- У вас есть какие-то идеи? Что-то для экспорта?
- Да. Есть 1 килограмм кокаина. Стоит 1 миллион долларов. Доставка до границы. Дальше сами. Деньги вперед. Да.
- ...А... а... что-нибудь более... общепринятое есть?
- Да. Есть марихуана.
- Нет, что-то такое... что можно таможне предъявить, что-то такое... из гармонизированной системы описания и кодирования товаров?
Шкафы помолчали, помолчали, заворочались и - раз! раз! раз! - выдвинулись из кабинета обратно в коридор. Там кто-то из них произнес с легким удивлением:
- А нам сказали, что вы солидные люди, - и дверь бесшумно затворилась.
Двое в кабинете поглядели вслед шкафам, переглянулись и одинаковыми движениями поправили галстуки: правый - правой рукой, левый - левой. Где-то в отдалении пробил колокол: п-о-о-у-о-о-л! тр-е-ть-е-е-е-г-о-у-о!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=565711
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 10.03.2015
Вещи тоже мстительны. И чем вещь неказистее, тем страшнее ее месть.
Был когда-то давно у меня костюм одного довольно известного неизвестно чем кутюрье. Смелый фасон костюма был технологично сбалансирован исполнением: по-видимому, костюм был сшит из того самого "наидешевейшего туальденора", в котором щеголяли старухи, оккупировавшие бывший дом бывшего уездного предводителя дворянства Воробьянинова. Но нет, не спасал смелый фасон и не помогало имя кутюрье: туальденор решительно снижал впечатление и вообще не держал форму. А потом я попал под дождь, и смелый фасон приобрел совершенно абстрактные очертания. К тому же костюм - изначально черный - пошел желтоватыми пятнами и превратил меня в своего рода рыцаря в леопардовом пиджаке и в леопардовых же брюках. И я его с облегчением выбросил и о нем тут же забыл.
Но ущербный плод прикладного очковтирательства не канул в прошлое - он приготовил мне жестокую месть. Изредка я бываю нездоров; тогда я люблю утешать себя, перебирая в памяти свои путешествия: Амстердам, Москва, Будапешт, Рим, Берлин, Дрезден... Вот такая у меня традиция - я нахожу весьма вдохновляющими такие воспоминания. Однако недавно обнаружилось в этом нечто непредвиденное, что перевернуло привычный ход моих нечастых хворей с ног на голову и вообще меня огорчило.
Я совершенно случайно как бы взглянул на себя в своих воспоминаниях и вдруг выяснил, что в Амстердаме, Москве, Будапеште, Риме, Берлине, Дрездене и вообще везде-везде я был в том самом костюме. Нет, я точно знаю, что не был, костюм ни разу не покидал пределы родины, не на мне, во всяком случае, но вижу я себя только в нем - в его леопардовый период. И ничего мое знание с моими воспоминаниями поделать так и не смогло - всюду теперь в иностранную панораму моей памяти вбит силуэт в черно-желтом однобортном безобразии.
Нет, никогда не покупайте и не носите плохих костюмов. Это стигма на всю жизнь.
Вы избавитесь от них при первой же возможности, досадуя о приобретении, вы забудете о них, как только избавитесь, а они, эти плохие костюмы, будут вам мстить - жестоко и изобретательно. Потом вы купите себе десяток отличных костюмов, сносите их с удовольствием и не без шика, и даже, возможно, пожнете какие-то комплименты. И эти достойные вещи никогда и никак вам о себе не напомнят, в этом, собственно, и состоит достоинство такой вещи как костюм - четко знать свое место и сидеть на этом месте безукоризненно. А один плохой костюм будет напоминать вам о себе всю жизнь - и не только вам; люди, и не только женщины, как-то легче запоминают "того типа в ужасном костюме", чем человека в костюме приличном. А потом еще внезапно он "пропишется" в ваших воспоминаниях, откуда выбросить его намного сложнее, чем из шкафа.
Нет, никогда и ни за что не покупайте и не носите плохих костюмов. Они вам обязательно отомстят - за самую свою неказистость, для которой унизительно не только быть вообще, но и быть купленной и надетой так, как если бы она была на самом деле достоинством. Ведь если бы не косые и кривые человечьи руки, плохие костюмы не появились бы на свет вовсе, или появились бы совсем другими - "посмотрите на лилии" или на что угодно, к чему не прикасались человеческие руки. Или, в конце концов, посмотрите на хороший костюм. Нравится? Не стыдно себя в таком вспомнить? Нет, не покупайте и не носите плохих костюмов. Они вам обязательно отомстят - вашим унижением за свое унижение.
П.С. Только так - не покупать и не носить! Потому что не шить плохих костюмов - это выше предела человеческих возможностей!
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=565640
рубрика: Інше, Лирика
дата поступления 10.03.2015
Нет, не о патриотизме, а именно о любви к родине, пусть и в британском ее варианте.
Есть такой сериал БиБиСи "Природа Британии" - 7 серий о флоре и фауне островного королевства.
Среди прочего, в одной из серий речь идет о скрытных обитателях "типичного британского дома и сада". Такие обитатели знакомы и нашим домам - мухи, пауки, муравьи и т.д.
Но меня вот что тронуло. Видите ли, в типичных британских домах проживает животное silverfish, буквально - "серебряная рыбка". Оно совсем не крупное, не больше сантиметра в длину, ведет ночной образ жизни и предпочитает места темноватые и сыроватые, хотя иногда может забраться и в корешок британской книги, например, в Диккенса или Шекспира, а то и в Энциклопедию Британнику.
Да, это всего лишь мелкое и ничем не привлекательное насекомое, не вредное и не полезное для человека и его дома. Питается оно так скромно и такой дрянью, что никакого ущерба нанести не способно, болезней тоже не переносит. В общем, животное ведет скрытный образ жизни - это и есть его основная деятельность.
Между прочим, это - одно из древнейших животных на Земле. Свое название silverfish животное заслужило наличием чешуек серебристого цвета на его теле - вообще-то оно черное, но после третьей линьки становится серебристым.
У нас они тоже живут, только именуются "чешуйница обыкновенная" - чаще всего их замечает тот, кто проснулся раньше всех, где-нибудь в ванной, и чешуйницы стремительно исчезают, стоит включить свет. Может, я что-то пропустил, но впервые близко с жизнью чешуйницы я познакомился в этом британском сериале. Казалось бы, ничтожное насекомое, не примечательное ни расцветкой, ни ядом, ни какими-либо еще достижениями, а британцы уделили ему уважительного внимания не меньше, чем благородному оленю, киту или дрозду.
Можно, конечно, посмеяться над чудаковатыми британцами, они ведь известны своей чудаковатостью. Но для меня кадры о чешуйнице стали своего рода откровением. Вот она, природа Британии, от самых ничтожных до самых величественных, и о каждом фильм повествует с одинаковым и безошибочно воспринимаемым чувством - с любовью. И в этой любви много спокойной и чуть ироничной созерцательности и совсем нет никакого шовинизма: дескать, британский таракан - куда круче французского и вообще самый лучший таракан в мире, и так далее. Есть у меня подозрение, что именно такая спокойная, исходящая из любви созерцательность, помогла британцам превратить свой остров в родину.
Наверное, будет преувеличением утверждать, что и к людям в Британии такое же отношение, но соблазн все-таки возникает: очень хочется провести параллель и предположить, что жизнь всякого британца, от самого незначительного и вплоть до самой королевы, составляет равную ценность, и Британия - это не только королева Елизавета или там Уинстон Черчилль. Нет, Британия - это все 65 миллионов граждан, и даже silverfish - это тоже Британия, и чемодан-вокзал здесь не предлагается никому - ни человеку, ни насекомому. И не потому, что всем на все наплевать, а потому, что мы все и есть наша любимая Британия!
Да, возможно, БиБиСи не планировала такого, выражаясь по-островному, месседжа, снимая фильм о чешуйнице обыкновенной, притаившейся под порожком типичного британского дома. Однако, полагаю, его при желании можно прочитать и даже взять на вооружение. Если кратко, суть его в отношении к своей родине как к себе самому или к своему ребенку: болезни лечим, достоинства развиваем, заботимся, воспитываем, но главное - любим, ни смотря ни на что. И вот это есть то, что всех нас объединяет - любовь к нашей родине.
P.S. Не гуглите серебряную рыбку, смотрите фото по ссылке. Не гуглите, а то первое, что выдает поисковик - "чешуйница обыкновенная как избавиться" :)
http://macroid.ru/_data/79/Lepisma_saccharina01.jpg
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=565307
рубрика: Інше, Лирика
дата поступления 09.03.2015
Жила-была когда-то в составе Германской империи такая провинция Восточная Пруссия. Теперь-то ее нет, как и Германской империи, а когда-то была. И называли ее в Германской империи почти как Украину в Российской - житница (правда, на немецкий манер - Kornkammer). В 1938 году в Восточной Пруссии насчитывали почти 1,4 млн коров. Площадь пашни составляла 72% всех земель. На выставке в Мюнхене - крупнейшей в империи - треть всех проданных свиней была привезена из Кёнигсберга (столица В. Пруссии). Короче, житница - она и в Германии житница...
Сейчас эта местность несколько изменилась. Треть ее отошла к РФ. Коров там 88 тысяч штук, только 12% земли в обработке. Называется это теперь Калиниградская область.
Да, конечно, после расцвета 1938 года была война. Но потом - 70 лет мира. Сначала - в составе СССР, потом - РФ. Но послевоенное запустение, как ни странно, длится до сих пор. Хотя, конечно, в РФ только треть той житницы. Хотя...
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=565289
рубрика: Інше, Лирика
дата поступления 09.03.2015
...А в небесах, очищенных от сна,
Средь горизонтов зубчато-ветвистых,
Уже не белых и еще землистых,
Крадется, словно робкая весна,
Луна-пятак без всякого изы́ска.
А по реке, очищенной от льда,
Средь берегов, еще дремотно-зимних,
Еще в плену туманов серо-синих,
Идет несмелая пока вода,
А в ней луна неспелым апельсином...
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=564346
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 05.03.2015
Процесс по делу об убийстве Н. тянулся уже седьмой год, и по-хорошему самой верной перспективой дела была бы отправка на доследование. Однако она, эта верная перспектива, казалось и самой невероятной. Дело не то чтобы разваливалось – дела никакого не было. Были десятки томов оперативных материалов, протоколов, справок, выписок, документов, были свидетельские показания, были заключения экспертов, был потерпевший, были свидетели и подсудимые - а дела не было. И поэтому дело уже шесть лет разрасталось, как раковая опухоль, такое же страшное и бесполезное, а подсудимые все это время находились под стражей, так же крепко и безнадежно, как потерпевший Н. - в могиле.
По доходившим от подсудимых сведениям, под стражей они, как и прочие обитатели следственного изолятора, больше всего нуждались в страже от стражи. Когда-то подсудимые были просто гражданами как все прочие, а потом вдруг стали сначала свидетелями, потом задержанными, после подозреваемыми, а там уж и обвиняемыми – все по законам уголовного процесса и по сугубо поступательной следственной логике. Последние четыре года они щеголяли титулом подсудимых с шансом на переход в следующую лигу – осужденные, а потом, когда-нибудь лет через десять-двенадцать, - судимые. О возврате же по итогам суда в статус обычных, ничем не запятнанных граждан, думать не приходилось: опытные сокамерники им пояснили, что уже после двух-трех лет содержания подследственных под арестом система никого не выпускает, а уж через шесть лет приговор можно считать гарантированным исходом. «Иначе система теряет авторитет», - почесывая подмышки, подытожил эту арифметику густо татуированный гражданин на верхних нарах. И только потерпевший Н. за эти шесть лет так и не изменил своего статуса: он был мертв, мертв навсегда и безвозвратно, давно оплакан и похоронен, хотя мотивы и виновники его смерти так и не были пока установлены и названы «вне всякого разумного сомнения».
Шесть лет проводились допросы, очные ставки, следственные эксперименты, судебные слушания, но следствие по делу Н. оказалось крайне нерасторопным и вообще каким-то неудачливым. По справедливости, единственным его несомненным успехом было установление факта насильственной смерти Н., а все прочие достижения следствия вызывали сомнения или выглядели откровенными провалами. Судьи как люди профессиональные и в то же время к превратностям чужой судьбы привычные, понимали, что дела как такового нет, но в конфликт со следствием входить не хотели. Казалось, что суд проявлял брезгливую снисходительность к следствию, а следствие выказывало трусоватое пренебрежение к суду. Тем же, кто так или иначе оказался под опекой этой системы, оставалось только повторять формулу уголовного-процессуального смирения: от тюрьмы не зарекайся. Пожалуй, отсутствие такого зарока стоило в этом зарешеченном мирке больше, чем сознание или даже факт невиновности. И подсудимые за шесть лет хорошо усвоили утешительность такого смирения, бесплодность доказывания как инструмента, и надежды как принципа. Им даже казалось, что следствие и суд изо всех сил старались примирить их с мыслью о неизбежности и неотвратимости наказания за преступление, а вопросы их участия в преступлении и виновности к процессу отношения вовсе не имели. Однако дело об убийстве Н. было то ли слишком криво сшито, то ли началось в какой-то несчастливый день каким-то уж совсем бесталанным следователем; и потому оно время от времени переходило в новые судейские руки, которые старались поскорее передать его кому-нибудь еще, лишь бы не нажить неприятностей, подведя в деле какой-нибудь итог. Ведь если бы судья отпустил подсудимых или вернул дело на в прокуратуру – обиделся бы прокурор; если бы судья вынес приговор и отправил подсудимых отбывать наказание – председатель суда устроил бы ему головомойку. И потому Н. уже шесть лет лежал в своей могиле как бы неотмщенным, а подсудимые уже шесть лет содержались под стражей как бы невиновными.
Подсудимых было трое. Их только что под усиленным конвоем доставили в крохотный тесный зал районного суда и поместили на скамью подсудимых. Скамья - слово пафосное, как и слово «правосудие»; на самом же деле эта «скамья» представляла собой обычную скамейку без спинки, каких много еще стоит в классах и в актовых и спортивных залах школ. Школьники знают, какими неудобными могут быть эти устройства; подсудимые, которые тоже когда-то были школьниками, сразу же принялись ерзать на них, подобно школьникам на последнем уроке, тщетно стараясь устроиться для долгого слушания. Но скамейка была несостоятельной во всех отношениях: и как скамья подсудимых, и как сидение. Эта явно бутафорская «скамья подсудимых», замусоренный и душный зал суда, в который осеннее солнце с трудом добиралось сквозь мутные окна, и даже вид конвойных наводили на мысль, что и с правосудием здесь может обнаружиться какое-то несоответствие. Ведь неслучайно, нет, совсем неслучайно в иных странах суды располагают в зданиях, которые заслуженно именуют «дворцами правосудия». Наверное, и там, в этих дворцах, с их портиками, колоннами и тяжелыми дубовыми скамьями подсудимых тоже случаются какие-то досадные недоразумения и даже несправедливости. Однако дворцы эти имеют неоспоримое преимущество, вселяя прочную уверенность, что уж здесь-то форма точно находится в утешительном единении с содержанием: да, здесь вершат именно его – правосудие, в соответствии с буквой и духом закона, исходя из внутреннего убеждения судьи и «вне всякого разумного сомнения».
Конвойные расположились у дверей зала: крепкие парни с настороженными, даже, пожалуй, немного озверелыми лицами. Вряд ли такая дислокация конвоя была связана с желанием отрезать подсудимым путь к бегству - конвойные то и дело выходили из зала на несколько минут и возвращались, распространяя крепкий табачный перегар, к которому жадно принюхивался один из подсудимых и тот конвойный, которому не хватило места у дверей. Этот обездоленный конвойный стоял между школьной скамейкой, на которой ерзали подсудимые, и школьными же партами, за которыми ерзали адвокаты, и сердито поглядывал на прочих конвойных, покачиваясь с носка на каблук своих грязных туфель со стоптанными каблуками. Адвокатам и родственникам подсудимых, собравшимся в зале, были хорошо видны эти туфли. А еще они видели, что правая брючина синих милицейских брюк этого конвойного - тоже грязных и заношенных до стального блеска - чуть ниже кармана разошлась по шву вдоль тонкого красного лампаса, и в прореху было видно нижнее белье конвойного. Он носил синие трусы в розовый горошек.
Подсудимые, хотя проходили по одному делу и сидели на одной скамье, выглядели людьми случайными и друг другу чужими - уж настолько мало общего было в их облике и поведении. Один - он сидел ближе всех к судьям - казался человеком бывалым: крепкий, коренастый, наголо бритый, он перемигивался со знакомыми в зале и строил им рожи. Когда же он переводил взгляд на судей, его лицо выражало недоумение, а плечи совершали короткое движение, в котором читались невиновность, непричастность и вообще возмущение вздорностью всего происходящего. Второй смотрелся престарелым и видавшим виды рок-музыкантом; при этом было совершенно понятно и даже достоверно известно, что он никакой не музыкант, однако впечатление было именно такое: его привезли сюда прямо с концерта в полуподпольном рок-клубе, который, судя по виду рокера, закончился потасовкой. Да, любому наблюдателю сразу же становилось ясно, что шесть лет за решеткой - не сахар, потому что подсудимый сидел криво, постанывал, хватался то за один бок, то за другой, а встать и сесть мог только одним способом: ухватившись за прутья клетки, воздвигнутой вокруг скамьи, и перебирая их руками. Когда же адвокат, улучив момент, зачитал длинный список его заболеваний, кое-кто в зале даже содрогнулся: этот список больше напоминал протокол вскрытия трупа, чем анамнез живого человека. Третий подсудимый был посторонним не только первым двум, но и всему происходящему. Он был вызывающе элегантен и холодно отчужден; найдя комфортное положение на шаткой скамье, он закинул ногу на ногу и углубился в чтение какой-то книги или тетради. Процесс заинтересовал третьего подсудимого, только когда судья дал ему слово; однако произнесенная им речь только подтвердила первое впечатление: подсудимый был совершенно чужд всему и в этом зале, и за его стенами. Если бы судья хотя бы немного прислушался к речи третьего подсудимого, он мог бы задуматься о смысле бытия или о природе человека или еще о каком-нибудь серьезном, но отвлеченном от процесса предмете; если бы он выслушал все, он, пожалуй, мог бы отправить речистого подсудимого на стационарную психиатрическую экспертизу месяцев на шесть. Но судья не вслушивался, и потому ни о чем таком не задумался, а элегантный подсудимый остался там, где и был: за белой массивной решеткой на школьной скамейке, с которой его скорее всего отвезут обратно в тюрьму – до следующего заседания.
Судей было трое; они сидели за своим потертым столом в напряженных позах, видно, им тоже достались какие-то несоответствующие сидения. Судьи были в роскошных черных мантиях, а на их чистых шеях на желто-синих лентах висели массивные сверкающие нагрудные знаки; однако и здесь обнаруживалось какое-то неприятное несоответствие – уж такой затрапезной смотрелась зала суда на фоне судейских мантий и лучистой геральдики. Если бы у судей на головах были докторские шапочки, можно было бы вообразить, что это какие-то ученые правоведы из Оксфорда или Кембриджа вдруг наведались в суд, чтобы установить, наконец, истину. Однако докторских шапочек не было, и потому казалось, что были это не ученые правоведы и не судьи, а были это магистры какого-то тайного и мстительного ордена. Впрочем, какое-то впечатление на самом деле производил только председательствующий; двое его коллег, присутствуя в зале, в процессе явно отсутствовали и вообще казались манекенами благодаря неестественным позам и пустым глазам.
Перед председательствующим судьей лежали пухлые тома дела; судья быстро листал их, перекладывал с места на место и время от времени принимался зачитывать страницы дела. Страниц, подлежащих обязательному оглашению, было много, поэтому читал он быстро и невнятно. Что именно произносит судья, разобрать было невозможно или почти невозможно, однако никто и не пытался: закон есть закон, прочитать вслух все это необходимо, однако слушать это и разбираться в этом – нет, ведь чтение это – формальность, не более того. Да и за шесть лет процесса все его участники зазубрили материалы дела, а судья был уверен, что и в этом заседании, как и во всех прошлых заседаниях по делу об убийстве Н., истина себя не обнаружит и не проявит. И он, судорожно вдыхая спертый воздух зала, продолжал торопливо зачитывать материалы, искоса поглядывая то на часы, то на дремлющую прокурора.
Прокурор - мятая подозрительная блондинка в синей форме - сидела с видом, который можно было трактовать и как глубокую сосредоточенность, и как крепкий сон. По-видимому, она знала, что это заседание кончится тем же, чем кончились прошлое, позапрошлое и еще с десяток заседаний по этому делу, то есть ничем. Свидетелей, на показания которых опиралось следствие, то ли не искали, то ли не могли или не хотели найти, а показания эти, внесенные в протоколы, не помогали ни следствию, ни подсудимым. И судья, действительно, в очередной раз обратил внимание прокуратуры на необходимость разыскать и доставить в суд свидетелей для допроса; прокурор, с трудом поднявшись со своего места и сохраняя все тот же двойственный вид – то ли сон, то ли задумчивость - в который раз объяснила суду скучным голосом без интонаций, что меры принимаются, но установить местопребывание свидетелей не представляется возможным; адвокаты – все трое, по очереди - снова указали суду, что свидетели по делу об убийстве Н. проходили также свидетелями по множеству других дел, заведенных теми же следователями, и вообще являлись постоянными обитателями мест лишения свободы, и потому были, скорее всего, профессиональными свидетелями, привлекаемыми следствием для латания оперативных прорех; прокурор на это утверждение широко раскрыла глаза и приподняла одну бровь и приобрела вид туповато удивленный; судья выслушал адвокатов и прокурора и покивал с озабоченным видом – так мог бы кивать головой историк, который изучает крах какой-нибудь империи, случившийся лет пятьсот тому назад. В общем, процесс шел без неожиданностей.
Адвокаты, которые за шесть лет процесса на память выучили все неувязки дела, в нужных местах привычно заявляли свои обычные протесты и ходатайства, а суд их также привычно отклонял, вслушиваясь в них не больше, чем адвокаты – в зачитываемые материалы дела. Адвокатам, как и суду, была совершенно очевидна вся тщетность этого заседания: если уж дела нет, то заседай не заседай, заявляй не заявляй, а толку не будет. Они, эти опытные и ловкие люди, как никто другой знали скрытый смысл слова «процесс», которым обозначалось действо в милиции, прокуратуре и суде: смысл этот состоял в длительности, протяженности, в постоянном движении без достижения какой-либо конечной цели. Да, именно так: смыслом, целью и результатом процесса и был сам процесс, а его завершение, когда бы и по каким бы причинам оно не случилось, было чем-то скоропостижным, непредвиденным и даже нежелательным. О том, что система не склонна отпускать на свободу людей, которых она обоснованно или необоснованно продержала пару лет в изоляторе, адвокаты тоже знали очень хорошо.
И процесс шел своим чередом, оживляемый на этот раз только присутствием в зале нового зрителя. Человек этот, похоже, знал одного из подсудимых, а именно третьего, элегантного и отчужденного: перед началом заседания они обменялись рукопожатием через решетку, поэтому можно было предположить, что и о некоторых обстоятельствах этого дела он также осведомлен. И поначалу новый зритель за ходом заседания не следил, а только обменивался со своим знакомцем на скамье подсудимых какими-то ободряющими жестами. Однако потом он заметил конвойного в стоптанных туфлях и грязных брюках с прорехой. Это очевидно поразило зрителя: он как-то забеспокоился, перестал перемигиваться с третьим подсудимым и принялся рассматривать адвокатов, судей, прокурора и внимательно вслушиваться во все, что торопливо зачитывал и произносил судья. И чем больше он слушал, наблюдал и рассматривал, тем сильнее вытягивалось его лицо; через час после начала заседания на этом лице читались только страдание и отвращение. Кто знает, что именно заставило зрителя страдать и к чему он ощущал теперь отвращение; предвзятый наблюдатель, пожалуй, мог бы развить целую теорию о том, что все происходящее в этом зале было слишком формальным и имело слишком мало общего с правосудием, а сама организация процесса по делу об убийстве Н. была оскорбительна и унизительна для всех: и для мертвого уже Н.; и для его предполагаемых убийц, установить вину которых не удалось за шесть лет; и для адвокатов, посвятивших долгие годы изучению юриспруденции, которую они когда-то, на старте своей карьеры, иначе как «искусством добра и справедливости» не называли; и для судей, так или иначе подыгравающим из рук вон плохо проведенному следствию; и для прокурора, которая предпочитала то ли спать, то ли отрешиться, лишь бы не поддерживать такое обвинение в таком деле в твердой памяти и ясном сознании; и для родственников подсудимых и самого Н., и для зрителя лично, и для всех прочих, кого в зале суда не было и кто даже не знал о процессе. Может быть, его терзал образ Фемиды, внезапно оказавшейся без всякой повязки на глазах и без рыночных весов и меча в руках, зато вооруженной сразу двумя топорами – по одному в каждой руке; такими топорами обычно орудуют палачи в бюджетных фильмах, а в жизни – мясники на рынке.
Впрочем, все это домыслы: зритель, лицо которого отражало страдание и отвращение, молчал; а в зале стало уже так душно и жарко, что оставаться в нем было едва ли не страшнее, чем решить вопрос виновности подсудимых, отправить дело на доследование или принять какое-нибудь еще решение, которое не укладывалось в своеобразную логику этого процесса. И председательствующий судья, так же страдающий от духоты и жары, как подсудимые, зрители, конвойные, прокурор и адвокаты, вдруг поймал себя на мысли о том, что при такой подготовке дела к суду не будет ничего страшного, если он изменит подсудимым меру пресечения и отпустит их на подписку о невыезде. Мысль эта еще сегодня утром показалась бы судье безумной, но сейчас она вдруг прочно овладела его сознанием: изменить меру пресечения этим троим на лавке за решеткой и самому выйти из духоты и жары и вдохнуть, наконец, полной грудью холодного осеннего воздуха… Однако какая-то часть судейского сознания сейчас же устроила в голове судьи нечто вроде пожарной тревоги; и судья, с трудом овладев собой и подавив странный импульс, предложил адвокатам огласить ходатайства и заявления перед тем, как суд удалится в совещательную комнату.
Адвокаты встрепенулись; они по очереди принялись торопливо зачитывать ходатайства. Тем временем адвокат третьего подсудимого, которому предстояло еще долго ожидать своей очереди, водил по залу своими быстрыми глазами, прикрытыми слишком массивными веками, которые, судя по всему, еще и плохо его слушались – поэтому адвокат глядел на мир, сильно запрокидывая голову, как если бы он выглядывал из ямы глубиной во весь его рост. Вот он нашел глазами зрителя, лицо которого струилось страданием и отвращением. Адвокат понаблюдал за ним некоторое время, постепенно перенимая похожее выражение лица; потом он поглядел на председательствующего, на прокурора, оглянулся на подсудимых, и один из них сделал ему вопросительный жест. Адвокат еще раз оглядел всех, сохраняя на своем лице выражение страдания и отвращения, которое постепенно складывалось в нечто новое – вроде торжественного негодования или даже праведного гнева. Тут судья дал адвокату слово, но адвокат замешкался: он глядел на судью, слушал его слова о заявлении ходатайств, но слышал в них что-то совсем другое, к чему странным образом подходило то выражение лица, которое сейчас безраздельно господствовало на лице адвоката. И адвокат отложил в сторону заготовленные ходатайства, которые уже были неоднократно заявлены и отвергнуты в этом деле, и твердым голосом попросил изменить его подзащитному меру пресечения – с содержания под стражей на подписку о невыезде. Коллеги-адвокаты немедленно поддержали его, а зал одобрительно загудел.
Прокурор словно очнулась или проснулась: она категорически возражала. Подсудимые также получили слово: первый высказался о предвзятости следствия, которое шесть лет продержало в тюрьме невиновных людей; второй сообщил, что ему вообще жить осталось недолго, и по состоянию здоровья надо освободить его не только из-под стражи, но и вообще от суда; третий произнес речь, из которой можно было догадаться, что судьи даже не догадываются о значении врученной им миссии. Выслушав всех, суд бежал в совещательную комнату; следом из тесного зала, воздух в котором уже стал совершенно непригоден для дыхания, повалили все остальные, кроме подсудимых, которые остались сидеть на своей скамейке за решеткой.
На улице адвокаты и родственники закурили и принялись обсуждать шансы. Меж тем к ним приблизились какие-то спортивные молодые люди; люди катили перед собой мусорный контейнер с яркой надписью: ЛЮСТРАЦИЯ! Адвокаты и родственники подсудимых во все глаза уставились на предприимчивых ребят, а те принялись таскать из своей машины и устанавливать перед выходом из суда огромные колонки. Предводитель молодых людей отозвал одного из адвокатов в сторонку – того самого, который смотрел на мир, сильно запрокидывая голову, - и принялся шептать тому что-то на ухо, при этом левой рукой указывая сначала на суд, а потом на мусорный контейнер, а пальцами правой совершая весьма красноречивые движения: быстро водил туда-сюда большим пальцем по сложенным вместе указательному, среднему и безымянному. Таким жестом актер Борисов в роли Голохвастова в фильме «За двумя зайцами» сопровождал реплику «Только ж на это дело надо денёг».
Адвокат, запрокинув голову сильнее обычного, смотрел то на бойкого молодого человека, то на контейнер с надписью ЛЮСТРАЦИЯ! Потом он что-то сказал молодому человеку; при этом плечи его и руки, отягощенные массивным портфелем, изобразили целую пантомиму, в которой выражались одновременно и робкая надежда, и неуверенность, и даже какая-то трусоватость и отчасти - финансовая несостоятельность. Молодой человек махнул рукой, отвернулся и зашагал к своим товарищам. Он коротко сказал им что-то, и они немедленно потащили колонки обратно в машину; упаковав колонки, они сорвали с мусорного контейнера табличку ЛЮСТРАЦИЯ! и опрокинули его прямо у входа в суд. После этого молодые люди немедленно исчезли. Адвокаты и родственники остались стоять у здания суда, заглядывая по очереди в мусорный контейнер и ожидая решения судей. К ним из кустов подошел какой-то человек и, оглядываясь по сторонам, предложил решить недорого любой вопрос в этом суде, а также в прокуратуре города Мелитополя; свою речь он сопровождал жестами, обычными для колдунов, гадалок и экстрасенсов. Один из адвокатов коротко послал его подальше и сообщил остальным, что несколько лет назад этот гражданин проходил по делу о мошенничестве. Подумав немного, он добавил: «Как раз ему время освободиться».
Как и следовало ожидать, суд оставил в силе меру пресечения в виде содержания под стражей. Адвокаты и родственники подсудимых торопливо попрощались и разошлись, а конвойные – в том числе и милиционер в брюках с прорехой, сквозь которую виднелось синие трусы в розовый горошек – повезли подсудимых обратно в тюрьму. У суда остался только опрокинутый мусорный контейнер, да еще в кустах неподалеку, пугливо озираясь, маячил тот самый гражданин, обладавший способностью недорого решать любые вопросы в этом суде и прокуратуре города Мелитополя, а чуть раньше отбывавший наказание за мошенничество.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=563535
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 01.03.2015
Шел как-то один человек по джунглям и вышел на берег реки. А там стоит здоровенный крокодил, только какой-то странный: хвост у него собачий. Все, как у прочих крокодилов: зубастая пасть, холодные глаза, немигающий взгляд, бронированное тело, а хвост - собачий, как у золотого ретривера.
Человек остановился в замешательстве, думал, не убежать ли ему подобру-поздорову, а крокодил на него смотрит и хвостом эдак приветливо машет. Человек подумал: "Да, это крокодил, страшный хищник, по всему крокодил, однако хвост..." - и не убежал. А крокодил к человеку потихоньку идет и хвостом во всю вертит: приветливо, радостно так, аж песок во все стороны летит.
Человек попятился: хвост, да, конечно, только ведь крокодил... но, опять-таки, хвост... И остановился в растерянности. А крокодил все ближе подходит и все приветливее хвостом машет. Пока человек думал, крокодил подошел совсем близко и человека - ЩЕЛК! - проглотил.
Попал человек в крокодилью утробу, а там народу - видимо-невидимо. И все в один голос:
- Ты же видел, что это крокодил?!
- Да... но хвост?
- А пасть?
- А сами-то?!
- Это да.
И они отстали от него, а он уселся рядом с прочими обитателями крокодильего нутра.
Время от времени раздавалось очередное ЩЕЛК! - и в утробу попадал новый обитатель. И всякий раз повторялся этот разговор:
- Ты же видел, что это крокодил?!
- Да... но хвост?!
- А пасть?!
- А сами-то?!
- Это да.
И вот однажды утром обитатели крокодильего нутра были самым бесцеремонным образом разбужены и сброшены со своих мест во внутренностях крокодила, где они расположились на ночлег. Снаружи что-то происходило: тело крокодила сотрясали удары и толчки, слышалось утробное рычание и лязг - то ли челюстей, то ли металла. А потом все прекратилось, крокодил замер, и внутри у него воцарилась зловещая тишина.
Обитатели решили, что кто-то убил крокодила, и принялись выбираться из его утробы. Выбрались - да не тут-то было: оказалось, этого крокодила проглотил другой крокодил, только побольше. И они тогда спросили своего крокодила:
- Слушай, ну как же так?
- Да у него, понимаете, хвост собачий, и так он им приветливо вертел, - потупив взгляд, ответил крокодил.
- Но ты же видел, что это крокодил?!
- Да... но хвост?!
- А пасть?!
- А сами-то?!
- Это да.
Так они и сидели там, внутри крокодила: проглоченные человеки и проглоченный крокодил. Время от времени в утробу попадали новые люди, а изредка - новые крокодилы с собачьими хвостами. Тогда из их пасти тоже выбирались люди, и разговор повторялся: крокодил?! - хвост! - пасть?! - сами-то?! - это да.
А потом этого крокодила проглатывал другой крокодил, только побольше, и все перебирались в утробу очередного победителя борьбы за выживание. И снова:
- Слушай, ну как же так?
- Да у него, понимаете, хвост собачий, и так он им приветливо вертел.
- Но ты же видел, что это крокодил?!
- Да... но хвост?
- А пасть?!
- А сами-то вы?!
- Это да.
Так они до сих пор и живут: люди и крокодилы.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=562603
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 26.02.2015
Сюжетных линий скудное литье
И сходных сцен томительное поле
Толкают шар в манере карамболя
И направляют бытие твое,
И прецедентов вечных колея
Готовит путь неведавшим покоя,
Но в платье деревянного покроя
Оденет смерть шута и короля,
Но контрапунктом прервана стезя:
Однажды некто, зарыдав от страха,
В прах обращен, опять восстал из праха
И не рванул немедленно в князья,
Хоть исключений зыбкое нытье
Не повредит традиций монолиту,
По разным чашам разное разлито
Случайностью заветное питье,
И ты стоишь, запутавшись в строю
Чужих суде́б и торопливых су́дей,
А мимо в запечатанной посуде
Несут судьбу возможную твою.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=562346
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.02.2015
Когда-то давно, еще в студенческие годы, жил-был я у бабушки. А бабушка моя держала всякую домашнюю живность. Отлынивая от учебы, я за этой живностью наблюдал. Конечно, не Animal Planet, но тоже любопытно и познавательно.
В каком-то году держала моя бабушка гусей, коричневых таких. Гуси, по моим наблюдениям, птицы довольно интеллектуальные, хотя голова у них крохотная, а соотношение "вес мозга к весу тела" так себе.
Гуси содержались в загончике под раскидистым орехом. Стадо бродило туда-сюда по загону, пощипывало траву, клевало зерно, тихонько гоготало о своем, о гусином. Один гусь всегда стоял в карауле у ограды: вытянув шею, он смотрел по сторонам. Если кто-то появлялся в поле зрения, он подавал сигнал, и все прочие гуси убегали в дальний угол загона. Они сбивались там в плотную массу и ждали сигнала от караульного гуся. Если сигналов больше не поступало, гуси расслаблялись и снова принимались бродить по загону.
Постепенно я выучил сигнал тревоги, подаваемый гусем в карауле. Подойдешь к ограде гусиного загона, сядешь рядом, гуси тебя рассмотрят, успокоятся, подходят ближе - ведь обычно человек приносит еду (и я приносил им какие-нибудь листья). Но стоило издать характерный носовой звук - гуси тут же убегали в дальний угол, даже если я их кормил. Это, конечно, можно истолковать как власть инстинктов: они же видели, что я их кормлю, чего бежать? Но безопасность превыше всего - ничего не поделаешь!
Если с гусями говорить спокойным голосом, они слушают, переглядываются, а потом вперед выходит один гусь и что-то отвечает, иногда оглядываясь на остальных. Если говорить с ними громко и резко, они поднимают страшные гвалт, все вместе, хлопают крыльями, гогочут. В общем, требуют соблюдения приличий.
Прошло лет двадцать с той поры. Шли мы всей семьей по Владимирской улице, а там в районе Софийской площади стоит ресторанчик, а возле ресторанчика - сооружение типа "вертеп". Там и бывает вертеп в урочное время, а когда вертепа нет, держат там разную живность, наверное, для нужд ресторанной кухни или для привлечения посетителей, не знаю. Глядим - а в сооружении гуси. Два стада, как в песне: один белый, другой серый, в смысле, белое и коричневое - каждое стадо роется в сене в своем углу.
Дети повисли на заборе, глазеют. Я припомнил свои уроки гусиного языкознания и тихонько подал сигнал тревоги. Гуси всполошились. Причем коричневые гуси сбились в кучу в своем углу, как и положено, а белые, расправив крылья, подбежали к коричневым и принялись что-то возмущенно кричать. Оскорбленные набегом, коричневые гуси шумно выбрались из своего угла и устроили потасовку с белыми.
Не знаю, что означал сигнал тревоги коричневых гусей на языке гусей белых, но выглядело это многозначительно. То ли у них разные языки, то ли существовала в этом загоне какая-то договоренность о ненападении между стадами, которую я своим полуосведомленным вмешательством нарушил.
В общем, с чужим языком надо обращаться аккуратно. Даже если это - гусиный язык.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=562130
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 24.02.2015
...молчат и смотрят, смотрят и молчат,
мерцают будто - или это слезы
под ветром и дыханием мороза,
а может, ветви тонкие березы
огни мешают, темноту и чад
молчат и смотрят, смотрят и молчат,
и звук, и тишина все легковесней,
в союзе странном лебединой песней
в подвздошье так, как будто в поднебесье,
на вдох и выдох камерно звучат
молчат и смотрят, смотрят и молчат,
и мир застыл в ночи оцепенело,
но не стоит - уже вершится дело,
под молчаливым ласковым прицелом
уже порыв неведомый зачат
и миг еще - и губы закричат
о том, что газ и мусор орбитальный
таят в себе какой-то смысл сакральный,
да только произвол мой каузальный
они прощают, смотрят и молчат...
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=561432
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 21.02.2015
Иван Иванович умирал. Эта неприятность случилась с ним на рассвете и застала его совершенно врасплох.
Дело в том, что Иван Иванович никогда не думал о своей смерти. Смерть была далекой и абстрактной и происходила всегда с кем-то другим. Даже если она случалась с кем-то ближним, знакомым или даже родным, она все равно оставалась чем-то реальным, но с личностью Ивана Ивановича никак не связанным. В таких случаях в голове Ивана Ивановича легко и скоротечно проносилась короткая мысль, что к смерти надо будет как-то подготовиться, отнестись к ней вдумчиво, основательно, но этим подготовка к смерти и заканчивалась. И смерть снова становилась чем-то вроде далекого тропического острова: он существует, имеет координаты, нанесен на все карты, туда даже можно приобрести путевку в турфирме за углом, однако делать этого никому в голову не приходит. И далекий остров чужой смерти так и остается далеким островом: он есть, но дела до этого никому нет.
И потому теперь, когда перед Иваном Ивановичем вдруг предстала его собственная, личная и неотвратимая смерть, он оказался к этому совершенно не готов.
Он пытался привести свои мысли в порядок, вспоминал о том, что теперь перед его глазами должна бы пронестись вся жизнь, в которой необходимо вспомнить все хорошее, чтобы было с чем уходить из мира, и все плохое, чтобы не брать это с собой. Но ничего из этого не вышло – Иван Иванович находил себя в полном смятении мыслей и чувств. Оказалось, что его смерть вовсе не страшна, не многозначительна и совершенно не торжественна – она была обыденна и скучна. Смерть Ивана Ивановича больше всего напоминала железнодорожное расписание, в котором пункты назначения, время, номера поездов, их класс представляют собой ту единственную реальность пассажира, с которой ему предстоит мириться, хочет он того или нет.
И так Иван Иванович смирился со своей смертью, как смиряется человек с тяжким всесилием железной дороги, когда из маленького окошечка кассы ему бывает уже протянут билет, а в билете обозначены не только дата, время, города, вагон и место, но и фамилия пассажира. Билет можно сдать, обменять, потерять, просто никуда не поехать, но человек уже превратился в пассажира, и мысли его поневоле текут по законам железнодорожных перевозок. Он еще стоит у окошечка кассы, он даже еще не опустил свою руку, принявшую билет у кассира, его губы еще шевелятся, произнося «спасибо», он ощущает, как в спину его толкает нетерпеливая очередь, а душа его уже унеслась. Он уже в пути.
Однако Иван Иванович, приняв неизбежность этого последнего путешествия, не мог принять ощущения, что отправляется он впопыхах и без багажа. Ведь каждому пассажиру положен какой-то багаж – это не только подготовка к тому, что будет, это зримая, отчетливая, оттягивающая руки и плечи связь с тем, что было. А сейчас для Ивана Ивановича вдруг стало очень важно то, что было – и очень страшно от того, что как будто ничего не было.
По всему было понятно, что поезд Ивана Ивановича вот-вот тронется; наверное, поэтому он никак не мог преодолеть то самое смятение, в которое его ввергла непредвиденность собственной смерти. И чем больше Иван Иванович думал об этом, тем большую пустоту обнаруживал он там, где хотелось бы видеть увесистый багаж, упакованный в добротный чемодан. Нет, не было, ничего не было в руках у Ивана Ивановича, и рядом не шел носильщик с его вещами, и даже нельзя было вспомнить, что чемодан оставлен в зале ожидания или только что украден; Иван Иванович отлично знал, что никакого багажа нет и тосковал поэтому безмерно.
Тоска эта была даже хуже его смерти; она разливалась в груди Ивана Ивановича тошнотной, широкой волной, она была горячей и болезненной, но еще хуже было то, что она звучала. Ее звучание – тягучее, густое, янтарного цвета и янтарной же оранжево-зеленой полупрозрачности, превращало тоску в пытку. Иван Иванович даже забыл о предстоящем ему путешествии и о забытом или потерянном багаже – потому что теперь все это казалось мелочью, и хотелось только одного: чтобы унялся этот вынимающий душу звук, от которого Иван Иванович, будь он жив-здоров, пожалуй, и удавиться захотел. Однако янтарное звучание внезапно изменилось, как бы сменив тональность, а потом в нем даже появилась мелодия.
Иван Иванович вдруг понял, что это вовсе не «Вокзальная» - это, несомненно, была станция «Университет». Иван Иванович двигался вверх по первому эскалатору, приближаясь к округлой, накрытой низким куполообразным потолком площадке перед вторым эскалатором, за которым выход, направо, прямо, направо, прямо-прямо-прямо, направо во двор, налево – и дома. Правой рукой Иван Иванович держался за черный резиновый, неприятно липнущий к рукам поручень, который тоже двигался вместе с ним, однако чуть скорее, чем сам эскалатор, из-за чего руку время от времени приходилось сдвигать вниз, вновь и вновь ощущая неприятную липкость резинового черного поручня. В левой руке Ивановича обнаружился объемистый портфель черной кожи, который – это было совершенно ясно без всяких проверок – к багажу отношения не имел.
И вот там, на круглой площадке между эскалаторами, и находился источник звука, который только что всю душу Ивана Ивановича вынимал. Иван Иванович очень хорошо знал, что это за источник: там каждый вечер стоял тощий черноволосый мальчик со скрипкой, а у ног его на мраморном грязноватом полу был брошен распахнутый потрепанный футляр. Мальчик играл, закрыв глаза, мимо спешили пассажиры, кое-кто задерживался и ронял в скрипичный футляр деньги, а на каменных лавках, опоясывающих станцию, сидели и лежали какие-то неопрятные люди. Мальчик играл, люди шли, шел и Иван Иванович, и ему всегда казалось, что по-настоящему слушали мальчика только те, кто сидел и лежал на каменных лавках, хотя многие из них выглядели спящими.
Иван Иванович никогда не останавливался послушать мальчика, потому что в метро не принято останавливаться, в метро принято спешить, толкаться, наступать на ноги и торопливо извиняться. Кроме того, ему казалось, что остановившись на круглой площадке между эскалаторами, он каким-то странным образом окажется одним из неопрятных людей, расположившихся на каменных лавках. Теперь Иван Иванович понимал, что такого приобщения бы не произошло, а если бы и произошло, то его никто бы не заметил, даже те самые неопрятные люди. А остановиться и послушать мальчика на самом деле Ивану Ивановичу всегда хотелось: мальчик играл хорошо, звуки скрипки не вынимали, а волновали душу, но Иван Иванович всегда находил себя слишком занятым, чтобы слушать мальчика, и слишком посторонним для неопрятных людей, чтобы так или иначе приобщиться к ним.
Теперь-то Иван Иванович видел, так же отчетливо как железнодорожное расписание своей смерти, что на самом деле он никогда не был слишком занят и, пожалуй, вполне мог остановиться возле скрипача – там, за мощной колонной, где находилась точка самого чистого и полного звучания его скрипки. Но это было теперь, а тогда восемь часов бессмысленного пребывания в конторе или остывающий ужин казались Ивану Ивановичу достаточным и весомым основанием, чтобы подавить в себе все, что только что подняла в нем маленькая скрипка в руках тощего черноволосого мальчика на площадке между эскалаторами.
И больше, чем неожиданность смерти, острее, чем смятение, и больнее, чем тоска по утраченному или ненажитому багажу, Ивана Ивановича сейчас мучило желание услышать скрипку. Только не так, как теперь, когда Иван Иванович умирал, а так, как тогда, когда он напрасно спешил мимо, опасаясь опоздать на работу или к ужину и быть причисленным к лику неопрятных людей, спящих в метро. Слеза выкатилась из-под закрытого века левого глаза Ивана Ивановича, а правый глаз открылся, вспыхнул тоже слезой, но слеза эта, уже наполнив уголок остановившегося глаза, никуда не двинулась и медленно помутнела.
Иван Иванович вдруг снова был на вокзале и уже поднимался по рифленым ступенькам вагона, придерживаясь за измазанные жирной угольной пылью желтые поручни руками, свободными от багажа. Иван Иванович поднялся в тамбур, и ступени тут же с тяжелым лязгом поднялись, дверь тяжело захлопнулась, и вагон тронулся. Иван Иванович покачнулся и ухватился руками за серое, масляной дрянной краской крашеное железо. С вокзала поплыла, желтоватой теплой пеленой потянулась музыка – едва слышная за лязгом и дребезжанием, она проникла в тамбур, потом в уши Ивана Ивановича, а потом уж не стало ничего, кроме этой музыки.
Скрипка в руках черноволосого тощего мальчика, который все так же стоял на круглой площадке между эскалаторами, тускло поблескивала в огнях лапмионов в вычурных бронзовых гроздьях и снопах. Мальчик, закрыв глаза, играл; Иван Иванович стоял рядом, слушал, шевелил пальцами в кармане мелочь и ключи, поглядывал на неопрятных людей, дремлющих на каменных лавках, на пассажиров, пробегающих мимо, на низкий тяжелый купол, под которым звук как бы загущался и даже слегка заворачивался в некое подобие вихря или даже протуберанца. Иван Иванович дослушал мелодию до конца, едва заметно поклонился мальчику, который так и не раскрыл глаз, когда опустил смычок, и спокойно и не спеша прошел ко второму эскалатору. Он ступил на подвижную лестницу и медленно вознесся; вот он еще был виден весь, потом за белой линией потолка, нависающего над эскалатором, исчезли его голова, плечи, проплыли черное пальто и ворсистые брюки, мелькнули ботинки со стоптанными каблуками – и он исчез. Черные с желтым ступени эскалатора, одна за одной вываливаясь из-под пола, какое-то время продолжали свое движение впустую, а потом их разом заполонила толпа, прибывшая на первом эскалаторе.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=560836
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 19.02.2015
Катилась не впервые в пропасть
Луна по черному сукну,
Черпала ночь, как будто лопасть
Весла, скребущего по дну,
И рассыпались полустроем
Не то зрачки, не то огни,
И дом стоял и спал покоем,
Другим домам весьма сродни,
И протекал неторопливо
Поток в снегу черней сукна,
Тускла вода, неговорлива
И очевидно холодна,
И черной ветви тонкий росчерк
Меж звезд беспомощно висел,
И молчаливый Перевозчик
Во тьму пронзительно глядел.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=558452
рубрика: Поезія, Езотерична лирика
дата поступления 09.02.2015
дети кормят голубей
на заброшенной площадке,
где стоят качели, шатки,
без сидений и цепей
дети кормят голубей
без заботы о прибытке,
весь прибыток - шар на нитке,
чтобы было веселей
дети кормят голубей
по соседству с мавзолеем,
дети нет, а мы имеем
много пагубных идей
дети кормят голубей
не на мясо, пух и перья,
словно бога подмастерья -
тварь живет, а ты жалей,
дети кормят голубей
без оглядки на символик
смысловой холодный нолик
всех возможных степеней
дети кормят голубей
белым хлебом, семенами,
что же завтра будет с нами,
может, вырастем в зверей
дети кормят голубей,
может, это их натура,
может, это процедура,
чтобы вырасти скорей
дети кормят голубей
без расчета и без счета,
это детская работа
до заката наших дней
дети кормят голубей
и бросают хлеба крошки
недоросшие ладошки
до АК и до "Шмелей"
может, нам учителей
не искать, чтоб кончить войны,
посмотрите, как спокойно
дети кормят голубей
2015
*Н.А. Ярошенко. Всюду жизнь, 1888
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=557458
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 05.02.2015
Жили-были в одной густонаселенной Местности Правда и Кривда.
Густое население той Местности, как, впрочем, и любое другое население любой другой местности, тяготело к Правде, однако это тяготение принимало различные формы. Одни хотели отыскать Правду, дабы воссияла, а другие хотели уничтожить Кривду – и тоже, дабы воссияла Правда.
Однако ни первые не могли отыскать Правду, ни вторым не удавалось извести Кривду. Были и Правда, и Кривда неуловимы - то и дело сообщали о том, что там-то и там-то видели Правду или Кривду, или слышали их поступь, но отыскать их никому не удавалось.
Страсти накалялись, а терпение иссякало - уж так остро одним хотелось видеть Правду, а другим извести Кривду. В конце концов, все искатели Правды и изводители Кривды собрались в два отряда - они оказались примерно равны - и отправились на облаву. Решили они прочесать Местность частым гребнем - тогда уж и Правда найдется, и Кривда не сбежит. Вооружились, конечно: одни - чтобы Правду отстоять, другие - чтобы Кривду уничтожить.
Правдоискатели шли слева, кривдоизводители - справа, а в долине, которая делила Местность примерно посередине, они должны были встретиться - тогда уж ни Правде, ни Кривде никуда не деться.
И вот Правдоискатели, спускаясь в долину, увидели Правду. Тут и думать было нечего - Правду сразу видно, не ошибешься, да вот и улыбается она как - правдиво! И счастливые правдоискатели кинулись к ней, радостно крича "Ура!" и приветственно размахивая своим оружием.
В это время кривдоизводители, спускаясь в долину с другой стороны, также заметили одинокую фигуру - Кривду. Тут и думать было нечего - Кривду сразу видно, ошибки никакой быть не могло - да и кривилась она злобно, Кривда Кривдой! Угрожающе крича "Ура!" и воинственно размахивая оружием, кривдоизводители бросились на Кривду.
Тем временем в рядах правдоискателей возникло замешательство - они видели, что к Правде со спины приближается отряд кривдоизводителей с самыми угрожающими намерениями. Правдоискатели кинулись на защиту Правды.
Кривдоизводители, со своей стороны, увидели, что к Кривде со спины приближаются правдоискатели и как будто бы с явным намерением Кривду защитить. И они бросились навстречу правдоискателям.
Началась битва правдоискателей и кривдоизводителей. В ней полегли все до последнего участника - уж так одним хотелось отстоять Правду, а другим извести Кривду, что друг друга они не жалели и отступать в такой решающий момент не желали.
Все это видела Истина, которая на своих мягких крыльях кружилась над долиной. Ей-то сверху было прекрасно видно: то, что казалось Правдой с одной стороны, выглядело Кривдой с другой, и наоборот. Истина описала последний круг над побоищем и исчезла за горизонтом.
Куда подевалась Правда-Кривда - неизвестно. Наверное, подалась в другие обитаемые местности.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=557027
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 03.02.2015
Здесь февральские зори ярятся не ветром,
Им подснежник свой выбросил крохотный флаг -
По дуге широты пару тыщ километров
Отмахали на запад, уперлись в овраг,
А в овраге речушка, камыш частоколом,
На холмах реют замки раскатами грез,
Машет лес теплой юбки мохнатым подолом,
Изгибается Эльбы зеркальный вопрос,
Пашет фермер ненужное Сименсу поле,
Разметались деревни и рощи во сне,
И отметкой в дорожном пустом протоколе
Повисает сорока на рослой сосне,
Где-то грохот боев и разрывов тамтамы -
Здесь на снежном газоне восходят грибы,
Элементы гротеска, бурлеска и драмы
Перепутались в картах злодейки-судьбы.
И махнули, не глядя, обратно на Киев
Местный воздух, подснежник и стильный фахверк -
Хорошо, слова нет, но грызет ностальгия,
Нечувствительна к боли, как древний берсерк,
Не берут ее виды и кафедры Гриммов,
Ей, проклятой змее, не присущ альтруизм!
Не желает границ понимать растяжимых -
Ожидаемый, в общем, нормальный трюизм.
Только что ж ты, печальная ночь-огневица,
Мы вернулись домой, не пора отпускать?..
Нет, похоже, домой продвижение длится
Много дольше дороги в родную кровать.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=556811
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 03.02.2015
"__" января 2015 года, поздний вечер. По аллее малого Ботанического сада навстречу друг другу шагают два пешехода. Один из них - мужчина средних лет - с интересом рассматривает второго - женщину. Когда она входит в круг света под фонарем, видны яркие губы, сияющие глаза, красиво прорезанные ноздри, высокий белый лоб с бровями вразлет. Женщина дорого и со вкусом одета, идет легко - просто скользит по дорожке. Когда она делает шаг во тьму из круга света под фонарем, обрисовываются волнующие контуры ее фигуры. Женщина на ходу говорит по телефону; когда пешеходы поравнялись, становится слышен разговор:
- ...ні, спеціальні зимові рукавички для снайперів... їм доводиться довго чекати, так щоб руки не мерзли... так, зимові...для снайперів...
--------------------
"__" января 2015 года, вечер. Уютный итальянский ресторан в центре Киева. За столиком в углу у окна расположилось небольшое семейство - двое взрослых и двое детей. Старший изучает меню, младший пытается устроить небольшой костер при помощи салфеток и маленькой свечи, плавающей в хрустальной емкости с водой. Это ему удается, так как взрослые заняты - они с неудовольствием посматривают на соседей.
Слева от них - двое немцев. Немцы быстро и громко обсуждают какой-то бизнес, тычут пальцами в презентацию на экране компьютера. Периодически они смеются во все горло - и тогда кажется, что они сидят не за столиком в кафе, а на башне танка своей все еще победоносной армии из советского фильма о войне. Находиться рядом с ними и вести какой-то свой разговор попросту невозможно.
Справа - пара местных барышень, глубоко посвященных в содержимое внутренностей столичной политики и смакующих это содержимое, а также итальянское вино и еще нечто интригующее на обширном блюде. Барышни шепчутся тем особым шепотом, который прекрасно слышен в самых дальних углах любого помещения, сохраняя при этом инкогнито шептунов - ведь совершенно непонятно, кто говорит. Хочешь или не хочешь, а этот шепот проникает в твои уши, путается с твоими мыслями, теснит и гонит их прочь.
Одна за одной мелькают первые и вторые фамилии из политического спектра Киева. Барышни объективны - то есть они одинаково неприязненны ко всем. В какой-то момент одна из них цитирует только что упомянутого ее собеседницей политика:
- ...со своим вечным "Слава Украине!" - при этом последние слова - "Слава Украине!" – она практически выкрикивает.
Шумные немцы за столиком слева мгновенно прекращают разговор, и один из них восклицает, обращаясь сразу ко всем присутствующим:
- Героям слава!
Барышня, выкрикнувшая "Слава Украине!", криво усмехается немцу и умолкает. Ее подруга тоже молчит. Немцы допивают свой чай и уходят. Взрослые за столиком в углу у окна, наконец, обращаются к меню и к тушению небольшого костра, разведенному их младшим.
--------------------------------
"__" января 2015 года, утро. В магазинчик на Подоле, где торгуют навигаторами и видеорегистраторами, входит рослый широкоплечий человек в камуфляже. Продавец вопросительно поднимает на него глаза от экрана компьютера. Закамуфлированный человек показывает продавцу навигатор и спрашивает, есть ли в продаже зарядные устройства для этой модели. Продавец, оглядев человека, в свою очередь задает вопрос:
- Вы военный?
Тот коротко отвечает:
- Волонтер.
Продавец извлекает из тумбочки блок питания и выдает человеку со словами:
- Для вас бесплатно.
Человек смущенно благодарит и быстро выходит. Через открытое окно магазина слышно, как хлопает дверца автомобиля, взревывает мотор, потом его звук удаляется и растворяется в уличном шуме.
-------------------------
"__" января 2015 года, вечер, центр. У входа в кафе стоят две яркие девицы гламурного вида в типичных для серьезного разговора и долгого ожидания позах: их ноги перекрещены и широко расставлены, образуя своеобразный "циркуль". Они курят и ведут беседу, испытующе глядя друг на друга. Тот, кто проходит достаточно близко, может услышать обрывки их разговора:
- ...линолевую кислоту... энзим... жировой обмен... омега-6-ненасыщенные...
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=556612
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 02.02.2015
Кролик выбрался из норы и огляделся. До настоящей весны было еще далеко - а февральскому солнышку веры нет. Сейчас пригреет, снег растопит, а ночью ударит мороз, все снова замерзнет. Зыбкие времена и голодные. Хорошо, что Фермер по соседству обосновался - вон, поля его как зеленеют. И голодный Кролик, сглатывая слюну, поскакал туда, где среди талого снега и комьев земли виднелись аппетитные листочки и ростки.
За этим увлекательным занятием - поеданием зелени - Кролика застал Фермер. Кролик был всецело поглощен процессом питания, так что Фермер смог подобраться к нему вплотную и схватить за шкирку.
- Пе... пере... Переговоры! - закричал Кролик, давясь сладкими листьями.
- Какие еще переговоры? - спросил Фермер с неудовольствием. - Ты что, хочешь, чтобы я от голода умер?
- Уважаемый Фермер, меня в ваше поле привела та же причина: я не хочу умереть голодной смертью. Ничего личного - я просто очень голоден. Прошу вас войти в мое положение.
Фермер, не выпуская Кролика, свободной рукой почесал затылок и произнес:
- Не знаю, не знаю, как войти в твое положение. Мне тоже такой вариант не нравится - не хочу я умирать голодной смертью. Войди и ты в мое положение.
И так они поговорили еще некоторое время, пока не замолчали: аргументы сторон были идентичны и равновесны, и потому быстро исчерпались, а уступать никто не хотел. И в самом деле: голод никому не тетка. Впрочем, у Фермера на этих переговорах были некоторые преимущества: ведь это он держал Кролика за шкирку, а не наоборот. А еще за плечами у Фермера висела двустволка.
В конце концов, решение было найдено. Можно сказать, оно было самоочевидным и нашлось как бы само собой, даже напросилось. В итоге Фермер благополучно избежал голодной смерти, а Кролик умер не от голода.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=556596
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 02.02.2015
Колись давно на зеленому пагорбі серед широкого степу стояв Вітряк. Вітряк - то такий млин, який використовує вітер, щоб молоти зерно на борошно. Тож стояв собі той Вітряк серед степу і ловив вітер своїми довжелезними крилами.
Життя Вітряка було одноманітним: на нього звідусіль звозили зерно, вітер крутив крила Вітряка, крила приводили в дію дубовий вал, той вал крутив зубчасте колесо, те колесо - веретено, а веретено обертало важезне кам’яне жорно (жорен у вітряків зазвичай два: одне нерухоме і одне – рухоме). Жорна, тяжко зітхаючи, перемелювали зерно на легке борошно, з якого пекли хліб. І так - щодня. А ще іноді мірошник лагодив і ремонтував Вітряка – ось і все розмаїття.
Вітряк той був норовливий і примхливий: то те йому не так, то се не таке. Тож мірошнику горе було з Вітряком і клопіт: адже вмовляння і заспокоювання вередунів таки забирає сили і час!
Одного літнього ранку Вітряк прокинувся в геть поганому настрої, хоча жодних підстав для цього не було. Та для вередунів це не має значення, бо капризи викликані їхнім норовом, а не якимись там підставами. А до Вітряка вже вишикувалась довжелезна черга селянських підвід і возів, а на них - гори мішків зі збіжжям. І вітер вже прилетів і почав легенько штурхати Вітряк у крила: ставай, Вітряче, до роботи! І жорна вже промурмотіли щось приязне одне одному, мабуть, привіталися.
Але Вітряк подумав собі таке: "Кожного дня від схід сонця і аж до темряви я важко працюю. Оцей вітер крутить мої крила, а крила крутять мій вал, а на валу обертається моє зубчасте колесо, а колесо приводить до руху моє веретено, а веретено - мої жорна, а мої жорна мелють їхнє збіжжя на їхнє борошно. І так все моє спрацьовується, так все моє перетирається на порох, так я сам перетворююся на порох – і все це заради їхнього! Так я увесь зійду на ніщо, і вітер рознесе світом мої рештки, і відтак нічого від мене не залишиться!"
І Вітряк вирішив більше вітру не коритися і зерна не молоти. І таке сказав вітру:
- Вітре, не дми на мої крила, я більше не буду тобі коритися! Досить! Ти дмеш на мої крила, тоді крила крутять вал, тоді вал обертає зубчасте колесо, тоді колесо штовхає веретено, а веретено - жорно. І все це спрацьовується і перетворюється на порох, так і від мене нічого не залишиться. Ні, більше я не буду тебе слухатися, вітре, вороже мій!
Вітер нічого не відповів Вітрякові; його такі речі мало цікавили. Він багато мандрував світом, і знав, що скрізь і завжди відбувається одне і те саме: сонце світить, вода тече, вітер дме - а іншого порядку речей він не бачив і навіть уявити не міг. Тож він собі, як і раніше, літав над степом, гнув ковилу долу і крутив крила усіх вітряків, що траплялися, а їх степом було чимало, чи не на кожному горбочку - і вітряк.
Але Вітряк зупинив крила, а відтак заклякли і вал, і зубчасте колесо, і веретено, і жорно. Селяни, що привезли збіжжя до Вітряка, здивувалися: вітер дме добре, а вітряк стоїть, крила не ворухнуться, жорна мовчать! Погукали мірошника, той прибіг, все обдивився - а не збагне, чому Вітряк не працює.
Селянам не стало часу чекати, доки Вітряк запрацює: вони розвернули вози і погнали коней і волів до іншого вітряка, на сусідньому пагорбі. Мірошник залишився сам-на-сам із норовливим Вітряком, та вдіяти нічого не зміг: Вітряк відмовлявся працювати, та й годі!
Тим часом вітер подужчав так, що крила Вітряка аж застогнали. Але Вітряк уперто тримав їх, аби не ворухнулися, і відтак не рухалися ані вал, ані зубчасте колесо, ані веретено, ані жорно. І простояв так Вітряк аж до ночі, доки вітер влігся спати.
Мірошник наступними днями оббігав усіх майстрів, яких знав. Усі приходили, дивилися на Вітряк, оглядали його крила та інші частини, але ніхто не міг зрозуміти, чому Вітряк не працює. Все було справне, вітер добрий і рівний, та крила Вітряка заклякли, немов зачаровані.
Тим часом селяни перестали звозити до Вітряка зерно: адже влітку час такий короткий! Один літній день усю зиму годує, тож вони прямували до тих вітряків, що часу не гаяли і весело вимахували крилами, перетворюючі збіжжя на борошно. І нещасний мірошник, аби не вмерти з голоду, подався у найми до сусіда, теж мірошника, аби хоч якось підзаробити і прогодуватися. Адже від вітряка, який не працює, зиску ніякого, крім збитку: утримуєш вітряк - плати податок, а норов твого вітряка скарбницю не обходить.
І Вітряк залишився на своєму пагорбі сам-один, лише вітер щодня дмухав на його нерухомі крила. Та Вітряк не здавався: щоб він сам перемолов себе на порох? - та нізащо!
Час ішов, а норовливий Вітряк уперто тримався свого рішення. Промайнуло літо, прошуміла зливами осінь, зима насунула і вкрила степ і Вітряка білим снігом, мов борошном. Тоді знову прийшла весна, сніг розтанув - і на пагорбі, який вже почав зеленіти під теплим сонячним промінням, з-під снігу зачорнів Вітряк, а вітер торкнувся його крил. Але Вітряк затято тримався свого і крилами навіть не ворухнув.
[img]https://78.media.tumblr.com/3b4c05cd7a98e285b526be67cf9f16dc/tumblr_nzuce2Q6aj1s0u653o1_500.jpg[/img]
Stanislaw Ignacy Witkiewicz - Вітряк у засніженому степу (1924)
За той час, коли Вітряк стояв без роботи і без догляду, він змарнів, втратив дах і перехнябився - адже негода, на відміну від Вітряка, свою справу робила і нікого в степу не шкодувала і не жаліла. Його дерев’яні деталі і частини просякли водою і так розбухли, що тепер Вітряк не міг ними поворухнути, навіть якщо б захотів. І стояв норовливий Вітряк на своєму пагорбі, чорний і перехняблений, тримаючись свого рішення не коритися вітру, а насправді ж навіть не маючи змоги зловити вітер крилами та почати працювати.
А далі прийшло у степ літо, і настала страшна спека, яка так висушила Вітряк, що деякі його частини навіть почали тріскатися. А пуп – це така величезна дубова колода, на якій стояв і обертався навколо себе Вітряк, аби краще ловити вітер - був розірваний величезною тріщиною по всій довжині і розсівся. Вітряк тоді мало з свого пупа не впав і тепер ледь на ньому тримався. Але він – весь перехняблений і хиткий - все ще промовляв вітру, коли той з’являвся:
- Ні, вітре... вороже мій... я тобі... не коритимуся!
А тоді настав день, коли над степом зібралися чорні хмари - насувалася гроза. Рвонув щосили вітер, вдарив грудьми у крила Вітряка, і Вітряк зі страшним гуркотом звалився з пупа, а його важезні жорна від удару об землю розкололися навпіл. А з-між хмар викинулася сліпуча блискавка - і влучила прямо у Вітряк. Вітряк запалав; і його крила, і його вал, і його зубчасте колесо, і його веретено, і пуп - все охопило полум’я. Вогонь вмить поглинув дерев’яні рештки Вітряка, вітер підхопив попіл та розвіяв світом, а тоді пішов дощ і змив будь-яку згадку про Вітряк.
Хоча ні: на тому пагорбі і досі лежать уламки жорен. Проти сонця вдень та проти місяця вночі вони біліють, мов черепи якихось велетенських створінь. Власне, розколоті жорна оцю історію про норовливого Вітряка і переповідають – аби хтось слухав.
2015
Ілюстрація: Орловський Володимир Донатович. Український пейзіж із вітряком, 1882 р.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=554027
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 23.01.2015
Прислоняясь губой к сигарете,
Упираясь планетой в ступню,
Человек потерялся в газете,
Отрешился всего на корню.
А всего - ничего, просто поле.
Просто поле и спелая рожь.
Или ржавый буксир на приколе.
Или сердца какая-то дрожь.
Или яблоки пахнут в подвале.
Или плачет в лесу соловей.
Или... все! Ничего, что писали
Не об этом в газете твоей.
Он как будто и слушал вполуха,
Шевелил у газеты листы:
- Верно, верно... опять бытовуха....
Пустота... Суета суеты...
Он опять заслонился газетой
И как будто не стало его -
Вместе с полем, буксиром, планетой.
Вместе с жизнью. Всего ничего.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=553475
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 21.01.2015
Стояла серед степу старовинна напівсуха криниця. Степ був широкий, як небо, проте мешканців у ньому було небагато. Адже у степу лише простору досхочу, а от із харчуванням і з водою сутужно. Тож під кам"яною цямриною криниці жив Вуж, який мав всього лише кількох сусідів.
Всі сусіди Вужа були тваринами теплокровними. І Миша, і Бабак, і Ховрах, і Кріт, і Їжак мали кров, що лишалася гарячою незалежно від пори року чи погоди. Мабуть, тому вони всі вирізнялися емоційною вдачею і чутливістю. Їх усіх дуже цікавило і хвилювало усе, що відбувалося у степу, вони усім переймалися. Якщо ж із кимось з них траплялися негаразди, сповнені співчуття теплокровні сусіди усі разом поспішали на допомогу нещасному. А як вони весело відзначали степові свята і дні народження! - Нічого не поробиш: гаряча кров!
Вуж мав кров холодну - така вже була його природа. Коли Вуж опинявся на сонці, сонячне тепло нагрівало його кров, і тоді він теж цікавився життям і сусідами, і хвилювався, коли щось траплялось, і сміявся, коли бачив щось кумедне. Вночі ж кров Вужа знову ставала холодною, і Вуж тоді бував геть байдужим і до життя, і до сусідів. Його холодна кров тоді могла підтримувати в ньому інтерес лише до його власної персони. А взимку кров Вужа застигала і уповільнювалася так, що він засинав аж до весни.
Сусіди з Вужем зазвичай зустрічалися лише вдень, коли сонячне тепло дозволяло Вужу вийти прогулятися степом та пошукати якоїсь іжі, - тому ніхто з сусідів не помічав особливостей його натури. Вуж тепло вітався із сусідами, розповідав їм свої новини, запитував про їх життя-буття, як і годиться добрим сусідам. То ж ніхто і гадки не мав, що Вуж може бути зовсім іншим.
Та одного дня трапилося в степу лихо: невідомо звідки приповзла Гадюка та вкусила Бабака. Сусіди разом прогнали Гадюку, і вона втекла, а от Бабакові стало дуже зле. І вирішили сусіди відтягнути Бабака до Мудрого Їжака, який жив неподалік у яру. Розказували, що Мудрий Їжак ніяких змій не боявся і знав усе про їх отруту. Але сам він був вже такий старий і кволий, що нікуди не виходив. Тож всі сусіди разом - і Вуж також - потягли півпритомного Бабака до Їжакової домівки у яру.
На той час вже вечоріло. Сонечко червоніло і хилилося до обрію. Життя у степу завмирало, стихав вітерець, як і весь степовий денний гомін. Щойно сонце зникло за обрієм, в степу стало прохолодніше. Вуж, кров якого теж почала холонути, а інтерес до життя і до порятунку Бабака згасати, негайно відпустив Бабачину лапку, сів на траву і позіхнув на весь рот. Сусіди, яким відразу стало важче тягнути непритомного Бабака, почали гукати до Вужа:
- Що це ви сіли, сусіде, тягніть, він же помирає!
Та Вуж, позіхаючи та примружучі очі, відповів їм мляво:
- Мені байдуже. Мене це не обходить. Спати хочу, - і ледь не заснув, поки це промовляв.
І теплокровні сусіди, які за інших обставин зчинили б галас і лемент, далі потягли Бабака самі - до яру вже було недалеко.
На щастя, спільні зусилля сусідів врятували Бабака - Мудрий Їжак дав йому протиотруту, Бабак повернувся до життя і на ранок вже був зовсім здоровий. Крім того, Мудрий Їжак, який знав усе про змій, вужів та інших плазунів, пояснив товариству, чому Вуж збайдужів, щойно сховалося сонце - така вже його природа!
Вуж, кров якого під промінням ранкового сонця знову стала гарячою, а вдача - чутливою, радо зустрів Бабака і поцікавився станом його здоров"я. Бабак, якому вже розповіли про вчинок Вужа, стримано подякував і почімчікував далі у своїх бабачиних справах. Всі інші сусіди Вужа того ранку, та й у наступні дні віталися з ним прохолодно - вони були обурені і не могли пробачити Вужу його холоднокровну байдужість!
Час йшов собі і йшов, ніч змінювала день, чергувалися пори року і кольори степу. Поступово степові мешканці майже забули прикрий випадок із Гадюкою і Бабаком та вчинок Вужа. Але ця подія не минула без наслідків: відтоді і дотепер сусіди спілкуються з Вужем виключно вдень і за теплої погоди, ось так - адже вночі та за холодної погоди Вуж геть інший!
Сам Вуж не помітив ніяких змін, тому що вночі і за холодної погоди його цікавила лише власна персона, а вдень і за теплої погоди зміни було годі помітити. Тож на думку Вужа, все в степу добре і йде саме так, як і належить.
Так вони і досі живуть у степу поблизу старовинної криниці - холоднокровний Вуж та його теплокровні сусіди.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=552401
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 17.01.2015
Валька и Петька были очень разными. Валька - тощий и высокий, Петька - толстый и приземистый. Валька - молчаливый, скуповатый и вообще себе на уме, Петька - весельчак, говорун и бескорыстный "раздай-беда". В общем, это была идеальная пара, и дружили Валька с Петькой крепко, сколько себя помнили.
Были у мальчишек и общие увлечения - что ни день, то новые. Одной только нумизматике они сохраняли верность – ведь перебирая монетки из далеких стран, они словно сами отправлялись в путешествие. А уж если удавалось стащить у Валькиного дедушки увеличительное стекло и рассмотреть все царапины и вмятинки на монетах – путешествие становилось вполне реальным. И тогда мальчишки, толкаясь головами и сопя, разглядывали свои сокровища часами, пока дедушка не отбирал у них увеличительное стекло. Дедушку, конечно, можно было понять: он вовсе не был жаден, просто мальчишки, вдоволь полюбовавшись на монеты, начинали ставить смелые опыты со стеклом и солнечным светом, а опыты эти одобрения дедушки не получали.
Однако сокровищ в коллекциях мальчишек пока было маловато – иностранные монеты в их городке были редкостью, а старинные можно было только купить, и купить задорого. У Вальки и Петьки денег никогда не водилось, так что новые приобретения в их коллекциях были делом случая. Иной раз им выпадала неожиданная удача: кто-то из знакомых или родных вдруг привозил им монеты из командировки, а несколько раз они просто находили дореволюционные монеты – черные тяжелые кружочки, на которых можно было рассмотреть только год чеканки да одну из орлиных лап на стертом гербе.
И вот так однажды свалилась нумизматическая удача на Петьку: как-то в конце лета в неимоверно скучных взрослых гостях некто, услыхав о его увлечении, вдруг извлек из кармана глухо звякнувший столбик и молча сунул в руку остолбеневшему Петьке. Тот даже поблагодарить забыл, как и обо всем прочем: он уединился на кухне и принялся изучать царский подарок.
Монет было пять, и были они одинаковыми: тяжелые, желтого цвета, с непонятной арабской вязью, оплетавшей то ли цифру, то ли букву, напоминавшую формой яйцо. Петька прямо вспотел от волнения: это – дважды удача, ведь одинаковые монеты – это обменный фонд, теперь можно у других нумизматов что-нибудь выменять! Правда, других нумизматов, кроме Вальки, он знал только одного, Вовку, но зато у Вовки была довольно крупная коллекция: его дядя был моряком дальнего плавания и всегда привозил из своих рейсов что-нибудь для коллекции племянника.
Петька едва дождался, пока закончились гости; родители отправились домой, а он немедленно помчался к Вальке и, сияя от радости, предъявил тому свалившееся на голову сокровище. Валька монеты осмотрел, подумал немного и предложил пойти к Вовке – у того было, что выменять. И на следующий день прямо с утра мальчишки побежали к Вовке.
После длительного торга четыре золотых кружочка перекочевали в Вовкину коллекцию, а из нее в руки Петьки и Вальки попало тоже четыре монетки: две французских и две английских. Мальчишки поспешили поскорей уйти, чтобы Вовка вдруг не передумал.
На улице Валька взял из рук Петьки все монеты, еще раз осмотрел их и молча положил в карман. Петька поначалу даже не обратил на это внимания – уж так у него было радостно на душе от неожиданного приобретения. Однако скоро он успокоился, а потом заволновался: Валька шел себе по улице, как ни в чем не бывало, и молчал. Петька дернул его за рукав:
- Валька? А… мои монеты?
Валька по-прежнему молчал и даже голову в сторону Петьки не повернул. Петька, у которого от страшных подозрений и несправедливости защекотало в носу, повторил упавшим голосом:
- Валька?! А мои монеты?!
Но Валька упорно молчал, смотрел прямо перед собой, а вид у него был вполне отсутствующий. Петька, у которого в глазах потемнело, вдруг почувствовал тошноту и странную слабость в коленках, и чуть было не упал. В этом Валькином молчании было что-то такое ужасное, такое упорное и сильное, что Петька сразу понял, что поделать с этим ничего нельзя и вообще: все пропало. Собрав все силы, он предпринял последнюю попытку и прошептал:
- Валька, давай монеты делить.
Но Валька снова промолчал, и молчание это стало таким непререкаемым, что Петька потихоньку отстал от своего друга и поплелся домой. Дома он рухнул на свою постель и заплакал, спрятав лицо в подушку. Вволю наплакавшись, Петька принялся смотреть в окно и искать какой-то способ жить в этом ужасном несправедливом мире. И скоро он сказал себе, что монеты – дрянь и ерунда, что дружба намного важнее, и без монет он как-то проживет, а без Вальки – нет. Да ведь и сам Петька не остался без приобретений: в его коллекции все-таки появилась одна монетка с то ли буквой, то ли цифрой, по форме напоминавшей яйцо. И Петька извлек свою коллекцию из-под кровати и принялся рассматривать новую монету.
Тут глаза его снова наполнились слезами, но он решительно смахнул их, криво улыбнулся и даже немного собой погордился: ведь он смог поставить дружбу выше каких-то там увлечений! И он пошел во двор поискать Вальку. Вальку он там нашел, и они принялись играть, как ни в чем ни бывало. Ни в тот день, ни в какой-либо другой речь об этом недоразумении больше не заходила. Да и было ли теперь время для недоразумений, когда до конца лета оставались считанные дни?
Дни эти закончились быстрее, чем всякие прочие, и началась школьная пора. Валька с Петькой вернулись за парты – в этом году они перешли в четвертый класс, и учеба теперь началась нешуточная. Однако четвертый школьный год принес не только новые предметы: в классе, где учились мальчишки, начали формироваться «лагеря» вокруг лидеров, которых было двое.
Лагеря подбирались под стать лидерам: один из них был силач и забияка, второй – что-то вроде ходячей совести класса. Постепенно все мальчишки оказались втянуты либо в партию сильных, либо в партию справедливых, хотя смысл этого процесса был неочевиден и даже непонятен его участникам, а сила и справедливость лагерей, если бы кто-нибудь о них задумался, вызвала бы серьезные сомнения.
Однако, примкнув к какому-то лагерю, мальчишки немедленно превращались в самых страстных апологетов силы или справедливости, а точнее, одного лагеря или другого, а если еще точнее – в соратников своего лидера. Это было тем более странно, что состав лагерей постоянно менялся, и вчерашние члены партии сильных сегодня совершенно свободно примыкали к партии справедливых, и наоборот. В общем, лагеря в классе были, противостояние между ними тоже, а причины всего этого сложного процесса были его участникам неизвестны. Учителя же ничего иного, кроме соперничества лидеров, в этом процессе не видели и тихонько над ним посмеивались, следя только за тем, чтобы между лагерями не возникало драк.
Петька как человек с обостренным чувством справедливости, немедленно примкнул к соответствующей партии. Однако всякий интерес к ней у него пропал, когда он заметил во враждебном лагере Вальку. Он подошел к нему и сказал:
- Валька, чего это? Давай сами будем, ну их, этих дураков!
Валька промолчал, да как-то хитро: Петька решил было, что друг согласился с ним без слов, однако на первой же перемене он обнаружил, что Валька ходит, как привязанный, за лидером своей партии. И Петьке вся эта кутерьма показалась такой противной, что он немедленно решил больше ни в каких лагерях не участвовать, а просто оставаться самому по себе. А там, глядишь, и Валька поймет, насколько глупым это все было, и вернется к своему другу.
Однако надежды Петьки не оправдались: Валька так и остался членом лагеря – то одного, то другого, по обстоятельствам – а вот Петька страдал от одиночества. Одноклассники словно сошли с ума, и теперь для них самым важным свойством человека стала его принадлежность к лагерю. Свой или чужой – вот что стали понимать друг о друге мальчишки, а ничего больше, казалось, их совершенно не волновало.
Так прошел месяц. Петька постепенно привык к своему школьному одиночеству, хотя по-прежнему тосковал по другу Вальке. Даже теперь Петька все еще не мог признаться себе самому, что Валька перестал ему быть другом; уж очень это было страшно. Так школьная жизнь Петьки стала серой и тоскливой: все свелось к учебе, а кипевшие в отношениях лагерей страсти вызывали у Петьки чувство, похожее на тошноту.
Но однажды настал день, когда события и отношения вдруг завернулись в огромный тугой узел. Этот узел надо было развязать - или разрубить, как Александр Македонский, о котором Петька читал в «Книге будущих командиров». Валька своим лагерем вдруг был объявлен шпионом другого лагеря, и его решено было бить после уроков. Петька, как только узнал об этом, примчался на стадион, где собирались бить шпиона, и встал плечом к плечу рядом с Валькой. Это событие несколько обескуражило партию Вальки: ведь Петька был сам по себе, что ему Валька? Покричав немного и потолкавшись плечами, мальчишки разошлись.
Петька боялся сказать слово, чтобы не спугнуть счастливую возможность вернуть друга. А Валька промолчал по своему обыкновению, и мальчишки пошли вместе домой. День тот прошел, как раньше проходили все дни друзей, в совместных играх и забавах, и оттого показался он Петьке самым лучшим днем во всей его жизни.
На следующее утро он не шел, не бежал, а летел в школу, чтобы поскорее увидеть Вальку. Однако в школе с ним случилось то, что уже было однажды, после недоразумения с монетами: свет померк в его глазах, ноги подкосились, а к горлу подкатила тошнота. Валька стоял с мальчишками, которые вчера хотели его бить - они тесно обступили своего лидера и преданно на него глядели. В сторону Петьки никто из них даже не посмотрел. Петька на ослабевших ногах поплелся в класс.
И потекли для Петьки какие-то мутные и полные тошноты дни. Он ходил в школу, делал уроки, выходил во двор, да все как-то так, как будто во сне, и все вокруг тоже казалось ему сном. А потом все это кончилось – то ли вдруг, то ли не вдруг, Петька уже сам и вспомнить не мог, как и когда именно. Просто у него появился новый друг. Петька даже не задумывался, настоящий это друг или нет, потому что на это у него просто не было времени. Ведь он был счастлив – а счастье обычно отнимает все время человека, да и думать тут не о чем. Счастлив – и точка.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=551993
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 16.01.2015
Еще не спит, уже нетрезв изрядно
Видавший виды брадосексуал,
Гудкам внимает молча безотрадно
Помятый неухоженный вокзал.
А что гудки, а что такое рельсы?
Да сам вокзал - ворота прямо в глушь,
Туда ночные отправляет рейсы
Текущий в грязь и неуместный туш,
Когда бы знать, куда в ночную пору
Торопится приезжий не успеть,
И клонится к нетрезвому забору
Невесть откуда грянувшая медь?
Зачем украдкой, словно злато в сейфы,
Без остановки, прямо на бегу
Свое лицо упрятывают в селфи
Нимфетки на вокзальном берегу?
И от стены отлепленный патрульным,
Уходит в измеренье пития
Видавший виды брадокараульный
Вокзального ночного бытия.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=551513
рубрика: Поезія, Городская (урбанистическая) поезия
дата поступления 14.01.2015
Жила-была Золотая Рыбка, та самая, волшебная, которая три желания исполняет. Хотя Рыбка была волшебная, все у нее было, как у людей: дом, семья, дети. То есть, как у рыб: водоем, нерест, мальки.
Детей у Золотой Рыбки выросло трое, и все они были очень разными, и даже на мать свою походили не очень сильно. Золотая Рыбка была обычная рабочая лошадка, то есть рыбка: плавала в водоеме, а когда бывала изловлена, выполняла три желания счастливчика, не мудрствуя и не ища своего. Дети Золотой Рыбки выдались не таковы. Когда она подросли и расселились по сопредельным водоемам, каждая проявила свой характер и образ мысли.
Старшая дочь поступила на философский факультет местного университета. Впитав премудрость веков, она рассудила, что все беды в мире происходят от чрезмерного обилия желаний. Если ничего не желать - можно обрести покой и свободу, избежать разочарований и пустых терзаний. И старшая дочь Золотой Рыбки покинула родной водоем и поселилась в таких глубинах, где ее никто не мог изловить и заставить исполнять какие-либо желания. Где-то там, во мраке и холоде, она живет до сих пор, безмолвно размышляя об устройстве мира и смысле бытия, тараща свои бесстрастные глаза в бесконечность.
Средняя дочь Золотой Рыбки была себе на уме. Наглядевшись, как мать выбивалась из сил, исполняя чужие желания, она решила, что все должно быть наоборот. Немного поучившись и поэкспериментировав, средняя дочь добилась своего. Теперь всякий, кто ее вылавливал и начинал загибать пальцы, на самом деле загадывал желания самой рыбы. Ей оставалось только их исполнять по материнскому методу. В общем, идея златорыбного волшебства была средней дочерью дискредитирована, и всякий человек, который ее ловил, после первой же пробы в сердцах швырял среднюю дочь обратно в водоем. Кому охота быть инструментом чужих желаний, да еще и вполне чуждых желаний: холоднокровных, чешуйчатых и с жабрами! В общем, средняя дочь Золотой Рыбки постепенно оказалась не у дел, разучилась исполнять любые желания и однажды была поймана вместе с прочими рыбами. Все, что от нее осталось, - краткое упоминание в статистических отчетах о вылове рыбы во внутренних водоемах.
Младшая дочь Золотой Рыбки унаследовала материнский талант к волшебству, как и ее сестры. Она также много общалась со старшей сестрой и наблюдала за средней. Поразмыслив о собственной природе, младшая дочь сделала некоторые выводы и взялась за дело. И теперь всякий, кто ловил младшую дочь Золотой Рыбки и загадывал свои желания, сам же эти желания и выполнял. Поначалу это вызвало переполох и неразбериху: ведь людям приходилось своими человеческими, неволшебными силами пытаться исполнять свои самые несбыточные желания, вроде приобретения вечной молодости или умения летать. Однако постепенно все улеглось, люди поостыли в своих попытках добиться невозможного и приучились ставить реальные цели и достигать их своим трудом. В общем, младшая дочь Золотой Рыбки оказалась талантливым педагогом - собственно, в этой области она теперь и подвизается, и не без успеха. Впрочем, время от времени она исполняет чьи-то желания, ведь чудо в педагогике (да и в жизни) - дело не последнее.
Сама Золотая Рыбка, утомленная вечной жизнью (вот такой вот побочный эффект сверхспособностей), в конце концов, решила выйти на вечную пенсию. Однажды она вильнула хвостом, и тайный механизм волшебства был приведен в действие. Скоро Золотая Рыбка была выловлена и поселена в некий публичный аквариум, где регулярно получала свой корм и необходимый уход. Однако судьба, нерыбья чувствительность и волшебство сыграли с ней злую шутку. Какой-то посетитель, разглядывая Золотую Рыбку, узнал ее и вспомнил, как ему несладко пришлось от волшебства средней дочери Золотой Рыбки. В сердцах он выкрикнул: "Пропади ты пропадом!" Золотая Рыбка была так взволнована этим хамским поступком, что исполнила желание посетителя, прежде чем успела что-то сообразить.
К счастью, в некоторых водоемах планеты все еще обитают дети Золотой Рыбки, и чудеса по-прежнему возможны. А уж кому какая из дочерей Рыбки попадется и что из этого выйдет - это вопрос судьбы, удачи, вероятности и еще каких-то факторов. В конце концов, ведь и на рыбалку не все ходят!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=551496
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 14.01.2015
Жив собі колись хлопчик на ім'я ... втім, його ім'я для цієї історії не має значення - таке могло трапитися будь з ким. Головне ж про того хлопчика ось що: неслухняний він був.
Отже, жив собі неслухняний хлопчик. Він не слухався ані мами, ані тата, ані бабусів-дідусів, тіток-дядьків та всіх інших родичів, ані вихователів у дитсадочку чи просто старших роками людей - ніколи, ні за яких обставин...
Фрагмент. Повний текст видалено автором за умовами видавничого договору
2014-2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=550906
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 12.01.2015
Науча́ясь любить, наломает поленницы дров,
Чтоб согрета была по рождению трудная новь,
Ведь любовь ищет жертвы, а жертвенных пламя костров
Пожирает легко принесенную в жертву любовь.
Зарыдает, усевшись на россыпь изломанных щеп,
И глядит, как в могилу, в искрящийся пламени зев,
А она там лежит, как младенец, и пламя - вертеп,
Где творится любви нескончаемый трудный посев,
И ступает тогда сквозь туманность горячую, в дым
Весть благую несущий над жертвенным этим костром,
Что из мертвых с попуткой отправлен был некто к живым
И с любовью там принят и новым отмечен крестом.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=550460
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.01.2015
Иллюзорны все связи, но зримое нечто -
Провода или письма, пожатье руки,
Или просто прогулка вдвоем вдоль реки,
Вдоль пролитой по небу туманности млечной,
По которой ладьями плывут башмаки -
Придавало иллюзиям смак и размеры,
Насыщало, как в воду опущенный хлеб,
Размечало пунктиром дороги суде́б,
Даже смерть - недолеченный страх застарелый -
Отступала, казалось, в разрушенный склеп,
Но к иллюзиям прочно и крепко ироний
Прилагается ящик - тяжел как трамвай,
И оттуда звучит то ли смех, то ли лай,
Воспевающий вес виртуальных ладоней
И любовь в бесконтактном режиме вай-фай.
Ну, конечно, ну, что вы, ведь мы современны,
Мы же в курсе событий и трендов всегда.
Что там в речке? - простая речная вода.
В небесах? - никакой в небесах перемены,
Там по-прежнему ходят созвездий стада,
И по-прежнему прежний неведомый некто,
Сохраняя движений вселенной закон,
Там заботливо нам создает Рубикон:
Разрывает захват сетевого коннекта
И включает любовь на автодозвон.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=549762
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 08.01.2015
Де родючий розораний степ,
Нині пустка, бої та вогні.
Ось такий Тобі, Боже, вертеп -
Народитись Тобі на війні.
Без волхвів, пастухів і печер,
Просто неба, де хмарою дим,
Де катує людей люцифер,
Підперезаний стягом брудним, -
Там безсиле Маля не боєць.
Щоби мир повернути сюди
Божий Дух, Божий Син, Бог-Отець
Мають хресні вершити труди,
Аби зникло дурне і гниле
Всупереч знавіснілій добі,
Щоб доросле і щоби мале -
Все змогло відродитись в Тобі,
Щоб до наших осель і родин
Під Різдвяний спустилися спів
Божий Дух, Бог-Отець, Божий Син
І свободу несли від гріхів,
Від бажання і дії на зле́,
Від жорстоких і вбивчих подій -
Хай народиться в кожнім Мале
І зі смертю вступає в двобій,
Всі ми смертні - і ради нема,
Та над степом, де тліє полин,
Перед звісткою тане пітьма:
Народився, прийшов Божий Син!
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=549333
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 06.01.2015
Жил-был мальчик по имени... впрочем, его имя для этой истории не имеет никакого значения - ведь такое могло произойти с кем угодно. Главное же вот что: был он непослушным.
Итак, жил-был непослушный мальчик. Он не слушался ни мамы, ни папы, ни бабушек-дедушек, ни теток с дядями, ни всех прочих родственников, ни воспитателей в детском саду или просто людей постарше годами, - никогда, ни при каких обстоятельствах...
Фрагмент. Повний текст видалено автором за умовами видавничого договору
2014, 2017, перевод с украинского
Рисунок: The Hobbit: Desolation of Smaug
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=549207
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 06.01.2015
Земля тепер порожня і пуста.
Як Божий Дух, над нею листя жовкле -
Летить собі, і знаком ставить оклик
Ліхтарний стовп над реченням моста.
Про що той оклик, речення німе,
Про що мовчить між берегами льодом
Позбавлена рухливої свободи
Попід мостом ріка, мов резюме
Гнучких тривалістю в віки й віки
Двох берегів нечутих перемовин,
Про що мовчить тобі розбитий човен
На березі замерзлої ріки?
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=548970
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 05.01.2015
Жила собі дівчина, звичайна дівчина. Йшла вона якось лісом у своїх дівочих справах. Аж бачить: сидить під кущем маленьке пухнасте створіння: не білка, не кішка, не кролик - щось невідоме, з великими очима, з пласкою мордочкою, рожевим носиком, в білому хутрі. Дівчина підійшла роздивитись, що воно таке, а створіння раптом і каже:
- Нагодуй мене, красуне!
Дівчині було приємно, що лісовий мешканець назвав її красунею, та й шкода було створіннячко: воно дивилося так пронизливо і жалібно своїми величезними очима, що відмовити йому було неможливо. І дівчина пригостила незнайомця власним сніданком, який несла у торбинці.
Створіння швиденько проковтнуло їжу і сказало дівчині:
- Візьми мене з собою, красуне!
Чому б не взяти? Дівчині давно вже хотілося мати щось таке маленьке, миленьке і пухнасте. А це ще й таке дивне - ні в кого такого нема! І дівчина взяла створіння з собою.
Згодом створіння попросило пити, а потім знову їсти, а тоді зігріти, помити, розважити, а під вечір - заколисати. Дарма, що було створіннячко невеличке - прохань в нього було стільки, що дівчина геть покинула усі свої справи. Вона тільки те й робила цілісінький день, що догоджала своєму пухнастому улюбленцю. Та догоджати тому, хто тобі подобається, - не така вже й обтяжлива справа. А пухнастик дівчині дуже подобався.
Вона показала його усім своїм подругам і усім своїм сусідам - та всі вони поставилися до створіння з осторогою: адже ніхто не знав, що воно таке. Дівчина навіть образилася: мабуть, вони всі їй заздрили, отак от! І вона заходилася клопотати навколо пухнастика.
Так минув один день, тоді промайнула ніч, а на ранок дівчина прокинулась, дивиться, а створіннячко трохи підросло. Вона зраділа: пухнастик їй дуже подобався, і їй хотілося, аби він почувався в неї добре. Схоже, що був він належно доглянутий, адже лише за добу він підріс. І дівчина потихеньку заходилася готувати сніданок, аби одразу пригостити створіння, коли воно прокинеться.
Щойно створіння розплющило очі, воно промовило:
- Нагодуй мене.
І дівчина знову провела весь день, догоджаючи тваринці чи що воно було. Такий клопіт не дуже її втомлював, адже люди люблять тих, ким опікуються, а дівчина вже полюбила пухнастого - всім серцем до нього прикипіла, адже він був такий милий, такий кумедний, так залежав від неї. До пізнього вечора дівчина виконували різноманітні його забаганки: їсти, пити, гуляти, співати, зігріти, помити, розважити, заколисати... Дівчина просто з ніг збивалася, виконуючі бажання свого улюбленця. Під вечір заколисане створіння заснуло, а дівчина, нарешті, мала трохи часу на власні справи. Щоправда, сил на ті справи в неї не лишилося - і дівчина просто лягла спати. Та спала вона зі щасливою посмішкою: життя її стало таким повним, таким насиченим і змістовним!
На ранок дівчина знову із втіхою помітила, що її пухнастий улюбленець ще трохи підріс, і взагалі дещо змінився. Очі в нього стали меншими, а хутро - колись біленьке і легеньке, мов пір"я - стало щільнішим і темнішим, майже сірим. Коли дівчина роздивлялася створіння, воно відкрило ротика, в якому вже з"явилися невеличкі зубки, і промурмотіло:
- Їсти. Смажену курку. Пити. Каву з вершками, - і знову заплющило очі і засопіло, ніби заснуло.
Дівчина посміхнулася: ач який, полегшив їй роздуми, чим годувати, ще й час дав, аби вона все встигла! І вона заходилася готувати. Щойно страви і напої з"явилися на столі, створіння прокинулось і швиденько все з"їло-випило. Дівчина тішилася, спостерігаючи, як добре їсть улюбленець, а також відмічаючи, що за ніч він знову дещо збільшився у розмірах. А створіння, втерши скатертиною писок - тепер вже трохи видовжений - кумедно гупнуло по столі кулачком і вигукнуло:
- Гуляти! Спати! Обідати!
Відтоді дівчина здавалося, що час пришвидшив свою ходу. Дні пролітали повз неї, доки вона догоджала створінню, а ночі, здавалося, стали набагато коротшими, бо втомлена вдень турботами і хатніми справами дівчина на ранок прокидалася, ніби і не відпочивала. Та енергії і наснаги їй додавало інше: ні сон, ні відпочинок, ні їжа не дають людині стільки енергії, скільки дає догоджання комусь, хто тобі і милий, і потребує твоєї ласки.
За невеличкий час добре доглянуте і оточене любов"ю і турботою створіння виросло у величезну ікласту тварюку, вкриту жорстким чорним хутром. Тепер до дівчини вже ніхто не заходив - хто раз бачив ту потвору, тікав і не повертався. А дівчині було вже не до того, та й узагалі ні до чого: тварюка так ганяла її у різних справах, що світ білий в очах у неї не те що зблід, а взагалі згас. Але дівчина була щаслива: створіння без неї жити не може, воно ж як дитя мале, по будь-що до неї звертається! Втім, в таких випадках буває важко розрізнити, хто без кого не може жити: той, хто потребує турботи, без того, хто турбується, або ж навпаки. А може, то така гармонія, і вони одне без одного не можуть?
Та одного ранку дівчина отримала відповідь на це питання. Вона прокинулась, а тварюка зникла, прихопивши з собою все цінне і їстівне, що знайшлося в хаті. Дівчині серце стало: вона дивилася на порожні кімнати і навіть дихати не могла від суму за своїм коханим створінням! Вона довго плакала і вбивалася за ним, та воно так і не повернулося.
Відтоді світ став для дівчини чорним - блукала вона в ньому, бліда як смерть і змарніла, лила сльози і зітхала, аж допоки одного разу не зустріла в лісі маленьке пухнасте створіння. Не білка, не кішка, не кролик - щось невідоме, з великими очима, з пласкою мордочкою, рожевим носиком, в білому легенькому хутрі, воно сиділо під кущем і очевидно потребувало негайної допомоги, ласки, любові і турботи.
Світ для дівчини миттєво засяяв усіма кольорами веселки і забринів усіма нотами. Вона підбігла до створіння, підхопила на руки і запитала:
- Їстоньки-питоньки-спатоньки хочеш?
Ніхто не чув, що відповіло створіння, відомо лише одне: дівчина підхопила його на руки і чимдуж побігла додому. До речі, он вона поспішає, бачите?
Хтозна, як воно далі буде; можливо, створіння під опікою дівчини знову виросте у величезну ікласту тварюку і покине дівчину, які і ота перша потвора. А може, й ні, адже дива таки трапляються в цьому світі... Та якщо дівчині знову не поталанить - не страшно: наші ліси кишма кишать подібними істотами. Всім бажаючим вистачить.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=548926
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 05.01.2015
Проснулся как-то один человек, глядь - а он в западне! Сидит он в какой-то комнате без окон, без дверей, стены у комнаты черные, уходят вверх, а потолка как бы нет. В комнате пусто, нет ничего - только вот этот человек сидит на утоптанном земляном полу, и все.
Делать нечего - надо как-то выбираться из западни. Человек обстучал все стены, попрыгал на твердом полу, покричал немного - все безрезультатно. Тут откуда ни возьмись появляется некто - и не поймешь даже, кто, ни на кого не похож. Голову черную некто из стены высунул и сказал человеку:
- Ты же видишь, потолка нет. Значит, выход там. Покопать нужно - вот такой парадокс! - захихикал мерзко и исчез.
Человек тут же понял, о чем говорил некто. Он принялся царапать пальцами утоптанный грунтовой пол западни. Поначалу грунт не подавался - человек оборвал себе все ногти, пока ему удалось взломать верхний слой плотной черной земли и вывернуть несколько черных комьев. Человек сложил их в углу комнаты; он смотрел на эту крохотную "гору" сквозь пелену слез - все-таки он здорово искалечил руки, пока добился вот такого скромного результата.
Человеку очень хотелось поскорее выбраться из черной комнаты. Сцепив зубы и не обращая внимания на боль, человек принялся копать землю и ссыпать ее горкой в углу. Чем глубже копал человек, тем податливей была земля, тем скорее росла горка в углу.
Обнадеженный человек работал, как заведенный, совершенно бездумно: процесс рытья настолько слился с желаемым результатом, что результат этот - освобождение из западни - уже казался ему чуть ли не достигнутым. Человек копал, погружаясь все глубже в яму, выбрасывал землю из ямы и снова копал. Это было упоительно.
Тем временем земля в яме была уже не просто податлива - она была пропитана водой. Вода сочилась со стен ямы, стекала под ноги человека, так что скоро он работал уже по колено в черной холодной воде. Зато копать было легко - и глубина ямы быстро превысила рост человека. Постепенно земля, смешанная с водой, превратилась в жидкую грязь, так что теперь ее было почти невозможно выбросить на поверхность - она просто утекала сквозь израненные пальцы.
Озадаченный человек решил выбраться из ямы, чтобы оценить сооруженную им гору: вдруг ее высота уже достаточна для того, чтобы вырваться из западни? Однако из ямы выбраться ему никак не удавалось: руки и ноги скользили по стенам, а ухватиться было не за что. Человек стоял в яме, по пояс в холодной грязной воде, и с тоской смотрел на такой близкий и совершенно недостижимый край ямы. Теперь ему казалось, что в западне было не так уж плохо. Что же делать?
Тут снова появился некто - его ни на что не похожая голова обрисовалась черным силуэтом над краем ямы, в которой тосковал человек. Некто сказал ему:
- Ты же видишь, тут вода. Надо копать еще, копать глубже, чтобы воды стало больше. Тогда выберешься. Вот такой парадокс! - снова мерзко захихикал некто и пропал, как не было его.
Человек воспрянул духом: и как он сам не догадался! Вода наполнит яму, а может, и всю западню, и вынесет его наверх. И он принялся копать с удвоенной энергией. Однако энергии хватило ненадолго: ведь грязь по-прежнему было невозможно извлечь из ямы! Все попытки "копать еще, копать глубже" дали всего лишь один результат: человек так измазался в грязь, что стал совершенно неразличим в своей яме.
Тут снова над краем ямы обрисовалась черная голова. Некто покрутил головой, захихикал и сказал:
- Да здесь нет никого! - и моментально обрушил в яму всю землю, которую человек с такими трудом оттуда извлек на поверхность.
Человек на дне ямы, придавленный вдруг немалым весом земли, пришел в полный ужас: он начал задыхаться, раскрыл рот, чтобы вдохнуть и позвать на помощь, но в рот, в горло, в легкие хлынула черная холодная грязь, и вдох оборвался, так и не начавшись. Ужас холодными иглами пронизал человека, и сознание уже покидало его, с болью и кровью выдираясь из цепких объятий тела.
Однако тут сознание выкинуло поразительный фокус: оно как бы вывернулось наизнанку. Яма, черная холодная грязь и западня были поглощены и упрятаны сознанием, а человек, с его невообразимо вывернутым наизнанку сознанием, оказался вне этого кошмара, снаружи.
Снаружи все было, как всегда, как обычно, и человек немедленно заспешил по своим обычным делам, время от времени сплевывая частички земли, неведомо откуда появлявшиеся во рту. Вкус у них преотвратнейший, так что плевки эти вполне извинительны.
Все подробности о феномене вывернутого наизнанку сознания можно выспросить непосредственно у того человека. Как его узнать в толпе: он часто сплевывает. Это, пожалуй, единственный признак, ведь вывернутое наизнанку сознание внешне себя никак не проявляет.
Одно плохо: слишком много на улицах плюющихся людей. Как его отличить от прочих - непонятно.
2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=548369
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 03.01.2015
Жив собі колись Равлик. Він мешкав у глиняному глеку, який невідомо хто загубив у траві на луках. Може, той глек і не загубив ніхто, а просто кинув, адже була в ньому дірка. Саме через цю дірку в глек потрапив Равлик, який щойно вилупився. Також через ту дірку в глек проростала трава, якою і харчувався Равлик. Жив собі Равлик у глеку, плодився і розмножувався, як годиться усім живим істотам...
Фрагмент. Повний текст видалено автором за умовами видавничого договору
Равлики тепер живуть у книжці https://andronum.com/product/fedorchenko-maksim-shist-kazok/
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=546648
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 26.12.2014
Жил-был на свете один грозный воитель. Не знал он поражений и ничьих, из всех битв выходил победителем и даже без единой царапины. Касалось это не только дел войны, но и дел мира: в любви, азартных играх, денежных предприятиях и в прочих мирных развлечениях он неизменно оставался с барышами и ничего не терял.
Однако и у него был враг, против которого воитель оказался бессилен. Когда пришло время, за ним явилась смерть. Похоронили воителя в роскошном склепе в засекреченном месте.
Через какое-то время поползли слухи, будто секрет непобедимости воителя спрятан в том самом склепе. Начались поиски усыпальницы и скрытого в ней секрета. И вот некий человек отыскал могилу воителя. Он взломал дверь, вошел в мавзолей и там, на небольшом постаменте, обнаружил секрет – небольшой медальон, отлитый из тяжелого серого металла, вроде свинца, на прочной цепочке из того же материала. На медальоне значилось: ПЕЧАТЬ НЕУЯЗВИМОСТИ.
Обрадованный находкой, человек схватил медальон и нацепил его себе на шею. Однако тут же с криком его сорвал с себя: как только медальон оказался на шее, по всему телу человека разлилась невыносимая боль. Поразмыслив, он оставил медальон в склепе и вернулся восвояси. Медальон ему, конечно, не достался, но он заработал неплохие деньги, рассказывая желающим, где его найти.
Потом в склеп пришел другой человек – и с ним случилось то же самое, что и с первым. Однако он не сдался: он спрятал медальон в карман и отправился покорять мир. Однако в кармане медальон не имел никакой силы: по дороге к славным завоеваниям на человека напали грабители, человека убили, а медальон забрали.
Грабители разобрали надпись на медальоне и сразу же смекнули, что попало им в руки. Главарь шайки объявил артефакт общим достоянием, которое поручил хранить себе. Он нацепил медальон на шею, но тут же с криком сорвал его с себя: нестерпимая боль пронзала его тело от преступной головы до бандитских пят. И грабители поняли, почему их жертва несла медальон в кармане, а также сообразили, что от медальона в кармане пользы никакой. Тогда они просто бросили медальон на дороге и продолжили свои обычные преступные дела без медальона.
Так медальон оказался на дороге, где его время от времени находили разные люди, но никому не было под силу вынести страшную боль: так никто его не взял.
Шли годы, и слава о медальоне распространилась по всему миру: уже решительно все знали, на какой дороге он лежит, и как на людей действует. Тем не менее, постоянно находились желающие испытать себя и медальон, но заканчивалось это всегда одинаково: смельчак с криком срывал медальон с шеи и бросал его обратно на дорогу. Вокруг того места, где лежал медальон, даже возникло поселение: некоторые люди не пожелали уходить, они жаждали увидеть, сможет ли кто-либо когда-либо выдержать испытание Печатью неуязвимости, а заодно и воспользоваться шансом присоединиться к новому владыке мира. Постепенно это поселение выросло в город, потом – в мегаполис, а теперь это уже целое государство.
Однажды по той дороге, где лежал медальон, шел некий человек. Он увидел медальон, поднял его, повертел в руках, прочитал надпись, повесил его себе на шею, постоял немного, подумал, снял медальон с шеи и бросил его обратно на дорогу.
Вокруг немедленно собрались любопытные и принялись его спрашивать:
- Послушай, мы все это испробовали, но это же невыносимо! Тебе что, больно не было?
- Нет, не было, - ответил человек.
- Так что же ты его бросил?! – завопила толпа. – Бери, пользуйся! Владей миром!
- Не хочу, - пожал плечами человек, - мне это ни к чему, – и с этими словами пошел своей дорогой под завистливые стоны и зубовный скрежет толпы.
И медальон остался лежать на прежнем месте. Но в один прекрасный день тот, кто однажды смог надеть на себя медальон, вернулся. Возникло у него в жизни некоторое затруднение, которое никакими средствами не удавалось устранить, и он решил воспользоваться Печатью. Он взял медальон, повесил его себе на шею, но тут же с воплем сорвал его с себя – больно! Собравшиеся зеваки злорадно захохотали, а пристыженный человек поспешно скрылся.
Но вот как-то утром медальон исчез. Поднялась паника: кто-то завладел медальоном! Грядет новый повелитель мира! Однако вскоре медальон вернулся на прежнее место: оказалось, какой-то отчаянный мальчишка нацепил его на себя, чтобы снять с дерева своего кота, который залез слишком высоко, чтобы спуститься самому. Мальчишка, обнимая кота, прошел сквозь онемевшую толпу, бросил медальон на дорогу и убежал вприпрыжку по своим мальчишечьим делам.
И вот тогда медальон передали в местную спасательную службу. Если кто-то из спасателей надевает его на шею, чтобы вытащить человека из огня или из воды, или еще от какой-то беды спасти, Печать неуязвимости не причиняет ему боли, а только помогает.
Так медальон и служит теперь вместе со спасателями. Хранится он без всякой охраны, не под замком, просто лежит на видном месте, чтобы всегда был под рукой. Время от времени медальон похищают, однако спасатели неизменно находят его где-нибудь неподалеку, буквально в двух-трех шагах.
Сами спасатели надевают медальон только по делам службы. Дураков среди них нет – профессия их не терпит.
2014, 2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=546536
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 26.12.2014
...Был протянут и вытянут. После
Слился я с этим утром, со всем,
Что меня расположено возле
И что было не возле совсем,
И был Солнцем, Землею и тенью
На поверхность Луны от Земли
Опадавшей, и пеной-сиренью,
И Сиреною звал корабли,
Был торжественным, лютым и хмурым
Громовержцем с Олимпа, потом
Под щербатым знакомым бордюром
Я улегся осенним листком -
Пожелтевший листок-беспризорник,
Вдруг учуявший отчий порог...
И ко мне подбирается дворник
И сметает метлой в свой совок...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=546387
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.12.2014
Коли вони повернуться, прийдуть,
Гартовані кривавими сльозами,
Ціловані убивчими жнивами
І проводжанням у останню путь,
Коли вони повернуться, прийдуть,
Зневірою насичені по вінця,
Сторо́жкі до свого і до чужинця
І до того, що суть або не суть,
Коли вони повернуться, прийдуть,
Врятовані від смерті випадково,
Невільні часу діячі лихого,
Ті, хто його притамували лють,
Їм дивно виглядатимуть, мабу́ть,
Терпіння і сумирення Господні
Й незмінність рис минулого в сьогодні,
Коли вони повернуться, прийдуть.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=546304
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 25.12.2014
"...[i]страдание, реакция, которую невозможно контролировать[/i]..."
Милан Кундера. Нарушенные завещания
Жил-был один человек. В жизни его, как и всякого другого человека, преследовали разнообразные несчастья, от которых он, как и все прочие, страдал и мучился. То любовь с ним без взаимности случится, то друг его предаст, то умрет любимый родственник, то деньги у него украдут, то на службе обойдут, то в транспорте на ногу наступят, то в темном переулке шапку снимут. Также он регулярно болел вирусными инфекциями и испытывал дискомфорт от общих неурядиц современной жизни: кризисы, войны, катастрофы и прочие неприятности омрачали его существование.
И человек вдруг спохватился: пока он страдал, прошла довольно значительная часть жизни. И он решил тогда, что жизнь слишком коротка, чтобы расходовать ее вот так. И дал он себе клятву: больше никогда не страдать. Однако клятву такую легче дать, чем выполнить. Через какое-то время его поразила безответная любовь, а на службе его сократили. Пострадав от этих происшествий некоторое время, он понял, что от страданий нужно искать средство повернее: страдания и разочарования, которые и без того уже украли у него много лет жизни, сами собой не прекратятся.
И вот повстречал он однажды мага. Рассказал человек ему о своей беде и просит: сделай так, чтобы мне больше никогда не страдать. И маг выполнил просьбу человека.
И с тех пор жил этот человек без страданий. Превратности жизни и судьбы никуда, конечно, не делись, но вот никаких мук они человеку не причиняли. Прошло много лет, и встретил он как-то снова того мага, который когда-то давно его от страданий избавил. Спрашивает его маг:
- Ну, что, помогло тебе мое волшебство? Доволен ты?
- Волшебство-то помогло, - отвечает человек, - только нет, не доволен я.
- Почему? – спрашивает маг.
- Да так, - отвечает ему человек. – С твоим волшебством кончилось в моей жизни страдание, это верно. Мне не было больно, я не испытывал разочарований, меня не терзала тоска. Однако счастлив я с тех пор был только однажды: когда ощутил впервые, что больше не страдаю. А потом уже никогда ни страданий, ни счастья не испытывал. Нет, не был я счастлив с тех пор, как от страданий избавился. Вот потому и не доволен.
Маг улыбнулся и говорит ему:
- Видишь ли, тут есть некая связь: кто не способен страдать, тот и счастливым не бывает. Это как две стороны одной медали.
Человек удивился:
- Это же парадокс! Выходит, кто не способен страдать, тот все-таки будет страдать – если не от страданий, так от отсутствия страданий? Так, что ли?
Маг руками разводит:
- Не от отсутствия страданий, а от отсутствия счастья. Но тебе виднее – это же ты не страдаешь, а других таких людей я пока не встречал. Что, вернуть тебе способность страдать?
Человек отвечает:
- Мне подумать надо.
И пошел человек думать. По дороге с ним произошел несчастный случай: ему на голову свалился кирпич. Врачи долго и упорно боролись за его жизнь, но спасти человека не удалось.
Когда его накрытое простыней тело везли из операционной, встречные сочувственно говорили: «Отмучился, несчастный». Они, разумеется, были не в курсе. Впрочем, ведь так всегда в подобных случаях говорят?
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=546129
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 24.12.2014
Не так уж давно и не так уж далеко во дворе одного заброшенного дома жила-была Клумба. Клумба, как и дом, тоже была заброшена, никто за ней давно не ухаживал. Летом Клумба зарастала травой, осенью ее засыпала палая листва, а зимой - снег. А еще некоторые прохожие, иногда случайно забредавшие во двор, бросали на Клумбу всякий хлам. Так что Клумба совсем уже на клумбу была непохожа...
Фрагмент. Повний текст видалено автором за умовами видавничого договору
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=545770
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 23.12.2014
Папілярних ліній мереживо,
Намалюй, навроч, обіцяй
Між знайомими цими вежами
Незнайомий синій трамвай
З чудернацьким дивацьким номером
І освітленням в стилі ню,
І кондуктора з синім коміром,
Цитувальника фраз Камю,
І порожні місця під вікнами,
І маршрут у даль навмання,
Де стовпи бетонними іклами
Розірвали сіре вбрання,
Там мій синій трамвай розчулено
Цілуватиме стиглу синь,
І вона потече пачулями -
Лікуванням від потрясінь,
І у вальсі вони кружлятимуть -
Синій з синню в синій імлі,
Заколисане, засинатиме,
Все відбите в трамвайнім склі,
І до ранку все місто висинять,
І зі світлом зникнуть умить,
І звучатимуть в небі піснею,
Від якої серце щемить,
Я ж лишуся під цими вежами,
Задивлюся у синь - між тим
Папілярів моїх мереживо
Потече, зіллється з твоїм
Папілярних ліній мереживом,
Мабуть, знак дивачки-судьби -
Все вона накреслила межами
На долонях наших різьби:
І ці вежі, і синь, і колії,
І трамвая дзвони і спів,
І зв"язки між нашими долями,
І сплетіння цих глупих слів.
2014
Малюнок: http://yevgeniawatts.com/blog/blue-tram-virtual-paintout-pastel-painting
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=544393
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 17.12.2014
Жила-была когда-то давно в Зеелинде, что на берегу озера Хекс-Ванн-Зее, девушка по имени Руна. Какова она была – этого никто уже не скажет, потому что теперь люди помнят только об одном – о красоте Руны. Да, Руна была красива, как и прочие зеелиндские девушки, которые по всему краю славились своей красотой, да только Руна была хороша как-то по-особенному. Всякий, кто Руну однажды увидел, уже не мог ее забыть. И снилась она потом такому человеку, и наяву мерещилась, и во всякой воде, и во всяком зеркале, и во всяком стекле видел такой человек потом уже не свое отражение, а Руну – нет, никак ее из головы не выбросишь!
Заглядывались на Руну и молодые, и старые, и руки ее добивались по-всякому – да только Руна ни на кого не глядела, никому никакой надежды не подавала и всем женихам объявляла одно: от ворот поворот. Почему – теперь уж никто не вспомнит: то ли горда она была, то ли ждала какого-то особого жениха, то ли еще почему – неизвестно.
И вот когда Руне исполнилось семнадцать лет, в Зеелинде черное дело случилось. Ведь прочим девушкам тоже замуж хотелось – да куда там: ходят все зеелиндские парни, как помешанные, только про Руну и думают. Беда – тут и девушкам, и их родителям есть от чего помешаться! И вот собрались горожане на площади и захотели Руну сжечь. Да только потом, глядя на ее слезы, сжалились и постановили: отправить Руну на остров, который будто бы где-то на озере есть – пусть там живет и никому голову не морочит, женихов чужих не отбивает и вообще не смущает горожан. По всему видно: непростая у нее красота, недобрая, колдовская!
Убивалась Руна, рыдала, умоляла не отправлять ее на верную смерть, но ничто не помогло, никто за нее не вступился. Ведь даже те парни, мужчины и старики, которых поразила красота Руны, не рады были этому наваждению – все у них из рук валилось, никакое дело не делалось, ничего не получалось. А родителей у Руны не было – пропали они без следа десять лет назад, когда Руне было семь лет от роду.
Посадили горожане Руну в лодку, бросили ей туда мешок сухарей, несколько соленых рыб и небольшой невод рыбацкий, дали ей весла и от берега оттолкнули – плыви туда, не знаю, куда, и назад не возвращайся! И Руна взяла весла и направила лодку к горизонту. Гребет Руна веслами и плачет – обидно ей, страшно, а как увидела, что горожане в Зеелинде ее дом подожгли – совсем ей тоскливо стало. Ведь на острове ее наверняка ждала верная смерть – чем ей там жить, что делать? Да и неизвестно, есть ли он вообще, тот остров! И вот так вот, утирая слезы и глядя на огонь и дым над родной крышей, Руна плыла на своей лодке навстречу неизвестности.
Вот уж берег озера и Зеелинд скрылись с глаз Руны, только дым виднеется – дом ее догорает. Потом стемнело, ночь наступила, звезды выглянули, луна взошла – а Руна все гребет, не зная куда. Уже руки у Руны от весел огнем горят, а весла бросить и заснуть она боится – замерзнет, ночи над озером холодные!
Но судьба Руне улыбнулась – как только рассвело, она увидела, что добралась до острова. Остров большой, мрачный – берег каменистый, до самого неба поднимаются неподвижные сосны и ели, свисает с них мох седыми бородами, всюду мухоморы, поганки и лишайники. Руна на остров сошла, лодку на берег вытащила, чтобы не унесли ее волны, и пошла остров осматривать, место для ночлега себе искать. Ходила Руна по острову, бродила, и в самом его центре нашла избушку. Зашла Руна в избушку – пусто там, нет никого, да и видно, что давно не было – на всем слой пыли в палец толщиной лежит, все в небрежении. И Руна решила в избушке поселиться. Развела в очаге огонь, съела сухарь, запила его водой, да и спать улеглась – поплакала над своей горькой судьбой и уснула.
На следующий день с утра пораньше принялась Руна порядок в избушке наводить. Целый день до самого вечера трудилась, ни на минуту не покладая рук - вычистила все, вымыла, не узнать избушку, все сияет чистотой! – видно, не только красива была Руна, но и трудолюбива. Вечером развела девушка огонь в очаге, воды вскипятила, съела сухарь из мешка и кусочек рыбы соленой, запила водой горячей и спать улеглась.
На следующий день стала Руна вокруг избушки прибираться – давно тут, видно, никто не жил, хвои, шишек, сучьев нападало, грибов наросло – ходить мешают. Да и сама избушка – вся в паутине. Снова целый день трудилась девушка, и к вечеру и двор вокруг избушки, и сама избушка были очищены от всякого сора – просто загляденье! Одно плохо: прямо перед входом в избушку – два валуна небольших стоят, ходить мешают. Как Руна не билась, но сдвинуть их с места не смогла. Ладно, подумала Руна, времени у меня теперь много – все мое, что-нибудь придумаю. И снова – огонь в очаге развела, воды вскипятила, сухарь съела и водой запила, да и спать улеглась, только теперь уже не плакала – за хлопотами да за усталостью не до слез ей было.
На третий день, когда и избушка, и двор сверкали чистотой, Руна решила припасы на зиму готовить: лето – пора короткая, придет зима, нечего ей будет есть. И целый день Руна собирала грибы в лесу и на прутики нанизывала, чтобы сушить на зиму. К вечеру устала Руна, умаялась – спины не разогнуть. Едва хватило у нее сил огонь в очаге развести и сухарь съесть – а воду и кипятить не стала, зачерпнула ладонью в ручье, который возле избушки протекал, напилась и спать улеглась.
И вот спит Руна и видит сон – снятся ей родители ее, десять лет назад пропавшие без следа, без вести. Смотрят они на Руну, плачут горько, и ни слова молвить, ни шевельнуться не могут. Проснулась Руна и сама в слезах: мало ей горя было от доли сиротской да от красоты колдовской, так вот еще на этот остров сослали! И родителей ей стало так жалко – сгинули они давно, а во сне были как живые, но такие несчастные, такие печальные – видно, им тоже доля выпала горькая!
И потому весь следующий день, хоть и хлопотала Руна по-прежнему, грибы-ягоды собирала и на крыше избушки для просушки раскладывала, в избушке прибирала, была она грустна, нет-нет, да и уронит слезу. К вечеру Руна со всеми делами управилась, развела в очаге огонь, подвесила над огнем котелок с водой, а сама взяла сухарик и уселась на одном из валунов, что у входа в избушку стояли. Сидит Руна на валуне, грызет сухарик, и снова родителей вспоминает, и родной Зеелинд, и сгоревший отчий дом. И потекли снова из ее глаз слезы, и упала одна слезинка на валун, на котором сидела Руна.
Тут лес зашумел, застонали деревья, заухала в лесу сова, а валун под Руной шевельнулся. Она в страхе вскочила с валуна – виданное ли это дело, чтобы камни двигались! А тут и второй валун дрогнул! Стоит Руна перед ними, слезы из глаз текут, вся дрожит, а с места не сходит. Да и куда ей идти – на острове она, ночь надвигается, кроме избушки – нет здесь другого жилья-пристанища!
Меж тем валуны больше не шевелились, и лес не шумел, не стонали деревья, и сова тоже молчала. Руна немного успокоилась и вошла в избушку. И снова ей во сне явились родители – смотрят на нее, плачут, а ни с места, ни рукой, ни ногой не двинут, как будто связаны они невидимыми веревками, как будто спеленала их с головы до ног невидимая прочная паутина!
Утром Руна проснулась и решила, что сны эти не просто так ей снятся. Ведь видела она родителей во сне как живых! – они и раньше ей снились, да не так, не было такого в ее прошлых снах, и она никогда прежде не сомневалась, что снятся ей покойные отец и матушка. А теперь Руна была уверена, что родители живы и о помощи ее просят. Но где они, как им помочь, как их вернуть?
Бродила Руна в тот день по острову и все о родителях думала. Ведь десять лет прошло, как они сгинули, возможно ли, чтобы живы были до сих пор? Но сердце Руны уже поверило, что родители ее не пропали, а где-то на белом свете еще обретаются; и девушка сама себе поклялась, что с острова этого выберется и родителей разыщет.
На следующий день Руна собралась в дорогу. Грибы и ягоды, которые собрала, Руна оставила в избушке – вдруг кого-то еще судьба на остров занесет, или ей самой придется вернуться? Взяла она с собой остатки сухарей и рыбы, и невод рыбацкий, который из Зеелинда привезла, села в лодку и отчалила от острова.
Долго ли, коротко ли, но показался впереди берег озера – и Руна налегла на весла. Берег этот был ей незнаком – нет, не к зеелиндскому берегу приплыла Руна. Дикий, необитаемый был это берег – одни камни да скалы, а родной Зеелинд лежал на берегу низком, пологом, все поля, луга, ручьи и рощи, славное место! Руна вытащила лодку на берег, прихватила остатки сухарей – а сухариков у нее всего только три оставалось – и отправилась в путь.
Идет Руна среди камней, как вдруг видит – сидят на земле три человечка-старичка: маленькие, тощие, бороды седые до земли, вид недовольный, толкают один другого локтями и громко бранятся. Руна подошла к ним, поклонилась и говорит:
- Здравствуйте, люди добрые!
Человечки-старички, не прекращая толкаться локтями, все вместе повернулись к Руне и сказали ей хором:
- Здравствуй, девица! Да только мы никакие не добрые и добрых в глаза не видывали, про добрых слыхом не слыхивали, а ты ли их видала, ты ли о них слыхала? Или, может, ты сама – добрый человек?
Руна замешкалась, не знала она, что человечкам-старичкам отвечать на такой вопрос. А человечки-старички, не дожидаясь ответа, вдруг принялись вопить, один другого громче:
- Я есть хочу! Есть! Умираю от голода! – и даже заплакали, так им хотелось есть.
Руна достала из кармана три оставшихся у нее сухаря и отдала человечкам. Те жадно схватили у нее из рук сухари и съели. Только доели, принялись они снова вопить, перекрикивая друг друга:
- Я пить хочу! Пить! Умираю от жажды!
Делать нечего – побежала Руна обратно к озеру, зачерпнула воды в ладони, принесла человечкам-старичкам, одного напоила, и снова побежала к озеру, принесла воды – другого напоила, и снова к озеру – третьему человечку-старичку воды набрать. Они напились, облизнулись, и снова принялись вопить:
- Холодно! Холодно! Умираю от холода!
Руна тогда насобирала между камней выброшенных волнами озера ветвей деревьев и развела костер. Ну, думает, уж больше я для них ничего сделать не могу, пойду-ка я дальше. А человечки старички к огню ладошки тянут, улыбаются, и говорят Руне, и снова в один голос, хором:
- Вот что, девица, знаем, что ты ищешь. Ступай прямо, никуда не сворачивай. Будет там домик стоять, а в домике том старуха живет. Просись к ней в услужение. Отработаешь сколько-то – она тебе ключик от кладовой доверит. Ты выбери время, когда старуха отлучится, ступай в кладовую, да перед тем, как дверь открыть ключиком, скажи: «Покажи мне второе дно!» Там и будет, что ищешь. – И с этими словами человечки-старички снова принялись толкаться локтями и браниться, а на Руну больше внимания не обращали и на расспросы девушки не отвечали – знай себе, ссорятся!
Сердце у Руны радостно дрогнуло: видно, близко отец и матушка! Поклонилась она человечкам-старичкам, сказала им «Спасибо, люди добрые» и пошла прямо, никуда не сворачивая. И правда – скоро вышла Руна к домику. Постучала она в дверь, дверь отворилась, и из домика вышла древняя старуха, и вида страшного! – сама горбатая, зубы кривые черные наружу, глаза в разные стороны глядят, по всему лицу морщины и бородавки, а нос кверху вздернут, отчего лицо на свиное рыло похоже. Руна старухе поклонилась до земли и говорит:
- Здравствуй, госпожа! Злая судьба сначала родителей меня лишила, потом отняла разум у добрых людей Зеелинда, а потом и меня заставила родной дом покинуть, в путь отправиться. И вот так оказалась я в твоем краю. Возьми меня в услужение, госпожа, за кров и еду, идти мне больше некуда.
Старуха поглядела на Руну – а понять, куда старуха смотрит, мудрено, один глаз в небо глядит и бельмом закрыт, второй – в землю уставился. Руна стоит перед старухой, голову склонила, ждет ответа. А старуха ей и говорит:
- Ну-ка, девица, испытаю тебя, там видно будет, послужишь мне или нет! – И с тем старуха принялась Руне разные дела по хозяйству поручать, а сама следом ходит, за всем следит, все проверяет, ни в чем не доверяет Руне. Но девушка, памятуя о том, что ей сказали старички, старательно трудилась, не покладая рук и не жалуясь, и старуха Руну в услужение приняла.
Руна с утра до ночи делом занята: и в доме, и в огороде, и в саду, и в лесу, и на лугу – всюду ей старуха работу находит. И так шли месяц за месяцем – отработала Руна у старухи всю осень, всю зиму, всю весну, вот уже и лето пришло. Старуха никогда Руну не хвалила и вообще говорила мало – ткнет пальцем: делай, мол! Поэтому Руна не знала, довольна ли старуха, но терпеливо и старательно трудилась – уж очень ей хотелось старухино доверие заслужить да в кладовую с двойным дном попасть! Правда, вместе со старухой Руна в кладовой бывала – ничего там, кроме припасов разных, не было, однако Руна терпеливо ждала, когда сможет заветные слова произнести и отыскать в кладовой тех, кого искала, ради кого старухе служила.
И вот в первый месяц лета старуха позвала Руну и говорит:
- Ты работаешь хорошо. Ты честная девушка. Могу на тебя дом оставить. Я ненадолго отлучусь. Теперь тут та за все в ответе. И за кладовую мою тоже, - и старуха протянула Руне маленький ключик от кладовой, а сама ушла.
Руна первым делом бросилась в кладовую – подошла к двери, произнесла «Покажи мне второе дно», двери ключиком открыла и внутрь вошла. А за дверью вовсе не кладовая – темница за дверью! И сидит там человек на цепи и как будто спит. Руна едва ли не заплакала – она ведь родителей искала, думала, в кладовой отец с матушкой спрятаны! Но делать нечего - окликнула она пленника, он голову поднял – и тут же поняла Руна, что человечки-старички ее не обманули. Не зря она в Зеелинде ничьих ухаживаний не принимала и всех женихов выпроваживала – вот она, ее судьба! И человек – это был парень примерно тех же годов, что и Руна – как только девушку увидел, поклонился ей и говорит:
- Не знаю, кто ты, и как тебя зовут, только одно знаю: не будет мне без тебя жизни. Стань моей женой или оставь меня в этой темнице, где я уже без малого двадцать лет томлюсь – уж лучше тут сгинуть, чем без тебя жить!
Руна ключиком от кладовой замок на цепи отомкнула, парня освободила и говорит ему:
- Я согласна стать твоей женой, полюбила я тебя всем сердцем с первого взгляда, и мне без тебя жизни не будет! Как звать-то тебя? – спрашивает Руна парня. И он ей назвался – звали его Юсти.
И решили Руна и Юсти бежать, пока старуха не вернулась. Собрали кое-какие припасы и к берегу озера поспешили – верно, там все еще стояла лодка Руны, ею-то они и хотели воспользоваться. Дорогой к озеру встретили они трех человечков-старичков, которые Руне путь-дорогу к старухе показали. Они все так же сидели на земле, толкались локтями и громко бранились. Остановилась Руна, и Юсти остановила, поклонилась человечкам-старичкам и говорит:
- Здравствуйте, люди добрые!
Человечки-старички поглядели на Руну и Юсти и отвечают девушке:
- Все ли ты нашла, девица, все ли, что искала? – и Руна вся вспыхнула от стыда и даже заплакала: совсем она о родителях забыла!
А человечки-старички хитро смотрят на Руну и Юсти и говорят:
- Ступайте к лодке, возьмите там невод рыбацкий, из Зеелинда привезенный, да вернитесь к старухиному домику, невод там за дверью растяните. А как старуха вернется и в неводе запутается, потуже ее свяжите тем неводом и берите с собой. Она вам пригодится. Да и на остров поскорее возвращайтесь – ждет там вас важное дело! – Сказали так старички и снова принялись локтями толкаться и браниться, а на Руну и Юсти больше даже не взглянули.
Так они и сделали – поймали старуху, как человечки-старички велели, отнесли ее в лодку и от берега отплыли. Плывут они куда-то, сами не знают куда, день и ночь, а старуха все ворочается, все вырваться пытается, и чем дальше от берега, чем ближе к острову, тем сильнее. Наконец, на горизонте показался остров. У Руны сердце в груди колотится – понимает, что есть тайна какая-то на острове, разгадать ее надо, чтобы родителей вернуть – а больше ни о чем она теперь и не мечтала. Но какая тайна, как разгадать, зачем старуху с собой на остров везли – ничего этого Руна не знает, но надеется: вместе с Юсти они все смогут! И Юсти на Руну смотрит и приговаривает:
- Найдем твоих родителей, Руна, если они живы, обязательно найдем, кто же иначе нас с тобой благословит? – а связанная неводом рыбацким старуха так прямо чуть из лодки не выпрыгивает, когда эти разговоры слышит.
Приналегли они на весла, и скоро оказались на острове. Вытащили Руна с Юсти лодку на берег, к камню привязали, ухватили старуху и понесли ее к избушке, найденной Руной. Пришли они к избушке – стоит она, где и прежде стояла, ничего не изменилось, только засыпана вся хвоей и шишками. Что дальше со старухой делать, где родителей искать – неизвестно, спросить не у кого! Да только вот тут все само собой и завертелось.
Как только подошли Руна и Юсти к избушке, лес зашумел, застонали деревья, заухала где-то сова, и два валуна у входа в избушку зашевелились, заворочались – чуть из земли не выпрыгивают. А старуха вдруг и говорит:
- Руна, если хочешь про родителей узнать, развяжи меня.
Страшно стало Руне – вдруг старуха недоброе задумала? Но делать нечего – и Руна с Юсти развязали старуху.
Старуха поднялась, отряхнулась и говорит:
- Не могла я раньше вам ничего рассказать, и тебя, Юсти, из плена выпустить, я и сама была пленницей. Расскажу я вам сейчас всю правду, какую знаю, а вы уж сами решайте, что делать, как поступать дальше.
И вот что старуха рассказала: «Жила-была в одном далеком краю девушка по имени Мира. Жила она в маленьком поселке самой обычной жизнью, какой все там жили – трудилась в поле, а по вечерам песни пела и плясала с другими девушками. Мира была красавица – и красота ее сыграла с ней жестокую шутку.
Влюбился в Миру один парень из того поселения, да была у него уже невеста, вот беда. Не знаю, отвечала ли Мира ему взаимностью, но невеста его на Миру зло затаила и решила ее извести. Как случилась в том краю засуха, пустила девушка слух, будто Мира – злая колдунья, и засуха – ее злых рук дело. Люди ей и поверили. Схватили Миру и захотели сжечь. Но Мире удалось бежать.
Долго странствовала Мира, много горя испытала, много чего повидала, да так уж вышло – сама не знаю как – что и на самом деле Мира стала колдуньей. Поселилась она уединенно в домике на берегу озера, однако памятуя о том, как земляки ее сжечь пытались, она обряды свои колдовские творить уплывала на остров на озере, про который все слышали, да никто его никогда не видел – озеро-то большущее, море, а не озеро!
А жил-был на берегу того озера рыбак, была у него жена – умница-красавица, дом крепкий, лодка надежная да невод уловистый. Жил он себе, жил, рыбу ловил, да как-то занесло его штормом на остров. Там и повстречал он колдунью Миру. Полюбился рыбак Мире – только без колдовства не могла она его сердцем завладеть, уж очень он свою жену любил. И околдовала Мира рыбака.
Но колдовство – штука таинственная, есть у него свои законы, которые даже колдунам бывают неведомы. Как попадет рыбак на остров – просто разум теряет, до того Мира ему мила, а как выйдет на озеро на промысел – проясняется у него в голове, домой тянет, к жене и к дочке, и плывет он домой, а там Миру и забывает. Соскучится Мира по рыбаку, плывет на остров, зовет его, заклинания творит – и тогда начинает рыбака вновь на остров тянуть. Выходит он на рыбалку – да только не рыбу ловит, а на остров плывет, к Мире.
Через какое-то время родилась у Миры и у рыбака дочь. Мира счастлива, рыбак счастлив, да только все идет прежним порядком: и рыбак то у себя дома оказывается, то на острове – нигде не может надолго остаться. И дома у рыбака и у его жены тоже дочь родилась – примерно в то же время, что и у Миры. Как Мира узнала об этом, разозлилась она, и решила жену рыбака извести – чтобы он ей одной принадлежал и больше с острова не уплывал. И стала Мира думать, как свой замысел выполнить.
Наконец, Мира все разузнала. Сварила она зелье колдовское, напоила рыбака, произнесла над ним заклинание, и он домой отправился, жену неводом связал и на остров привез, а дочка их одна дома осталась, сиротствовать. Обрадовалась Мира: вот оно, ее счастье! Осталось ей теперь только жену рыбака извести, а потом уж можно будет с ним и с дочкой отправиться на другой берег озера и зажить там в домике.
И тут снова колдовство показало свою натуру, которая ни людям, ни колдунам бывает неподвластна. Как только Мира произнесла заклинание, чтобы жену рыбака в камень обратить, случилось непредвиденное: в камни и жена рыбака, и сам рыбак обратились – ведь связаны они были такими узами, которые даже колдовство преодолеть не может, ведь муж и жена – одна плоть! Читает Мира другое заклинание, чтобы рыбака расколдовать – а дочка ее, красавица пригожая, вдруг в уродливую старуху превращается! Читает Мира третье заклинание, чтобы дочку спасти – и сама вдруг исчезает!
Осталась на острове только дочка Миры, в виде жуткой старухи. Она от матери кое-какое колдовство тоже знала, да только после всех эти превращений страшно ей стало к колдовству обращаться. Села она в лодку и уплыла с острова – и лодка сама привела ее к тому берегу, где стоял домик колдуньи. Поселилась она там уединенно и принялась колдовскую науку изучать – вдруг получится рыбака и его жену расколдовать, да мать вернуть, да от страшной своей личины избавиться. Только ничего из этого не получалось – еще и сама она в домике том пленницей оказалась, ни уйти, ни уехать – куда ни отправится, все равно ее дорога потом обратно приводит. Даже рассказать никому ничего не могла, бедой-горем поделиться. Вот такое оно, колдовство!
А потом уж ты, Руна, ко мне пришла, в услужение поступила, и нашла Юсти в плену. Откуда Юсти взялся – я не знаю, должно быть, это тоже проделки матушкиного колдовства. И вот мы с вами здесь, снова на острове колдуньи Миры. Я – дочь колдуньи Миры и рыбака, сестра Руны по отцу, а вот эти камни у входа в избушку – это твои родители, Руна, и один из них – наш отец, а другой – твоя матушка. А где моя мать, колдунья Мира, я и теперь не знаю.»
Как закончила старуха свой рассказ, камни снова зашевелились, а на одном капли влаги выступили и потекли, будто слезы, и вдруг заговорил этот камень – медленно так, глухо, слова, будто камни в колодец, падают:
- Вот ты и нашла нас, Руна. Прости меня, Руна, и ты прости, жена, и ты прости, дочь Миры, хоть и не по своей воле, а стал я причиной ваших несчастий и испытаний. Да только есть способ кое-что исправить. Если простит Руна меня и колдунью Миру, то вновь мы из камней людьми станем, домой вернемся, а Юсти к себе домой вернется, в далекие края, и все заживут, как жили прежде.
Как услышала это Руна, заплакала – и родителей вернуть хочется, и Юсти потерять страшно. И Юсти плачет – так ему Руна мила, не будет ему жизни без нее, не хочет домой возвращаться! И старуха плачет – про мать ее, Миру, камень ничего не сказал, да как ей снова стать девушкой пригожей – тоже неизвестно. И первой заговорила старуха, утирая слезы:
- Отец, а про мать мою Миру не знаешь ли, где она, можно ли ей помочь, вернуть ее как-то?
Камень отвечает:
- Мать твоя, колдунья Мира, когда меня и жену мою в камень обратила, а тебя в старуху-уродину превратила, сама за это поплатилась, да еще и Руну наказала. Не исчезла Мира, превратилась она в колдовскую красоту Руны – и потому всякий, кто на Руну посмотрит, больше ее забыть никак не может. Да только это все чары колдовские, Руна ни в чем не виновата, только мы виноваты – колдунья Мира и я, несчастный. Вернуть Миру теперь уже нельзя, только избавиться от нее можно. Если выйдет Руна к озеру и крикнет: «Прощаю тебя, Мира!», больше не будет она людей своей красотой околдовывать, станет обычной пригожей девушкой, как все прочие девушки нашего края, а Мира и ее чары в водах озера растворятся.
Задумались они все – как быть, как поступить, непросто с колдовством Миры разобраться так, чтобы все довольны были! А тут Руна возьми да и скажи:
- Прощаю тебя, Мира! – а сама во все глаза на свою сестру, старуху уродливую, глядит. И зашумел лес, застонали деревья, заухали в лесу совы, и старуха медленно выпрямилась, расправила плечи, седые волосы стали русыми, похорошела она, стоит, улыбается, даже светлее у избушки стало! А Руна будто бы такой же осталась, как прежде, только и в ней что-то изменилось: теперь уж не было в ее красоте ничего колдовского, просто – пригожая девушка, веселая, да на сестру так похожа! И сестры обнялись, и теперь только смогла дочь колдуньи Миры свое имя произнести – звали ее Анта.
Тут и Юсти заговорил:
- Руна, люблю я тебя больше жизни, и поэтому ради тебя на все готов. Если хочешь родителей вернуть, так уж и быть, возвращай. А уж я как-нибудь обойдусь, за меня не бойся, лишь бы ты была счастлива.
Вдруг второй камень заговорил – тоже глухо, медленно, и на нем капли воды проступили, будто слезы:
- Руна, доченька, не хочу тебя счастья лишать, как меня колдовство Миры лишило, да и не думаю, что оно может кого-то счастливым сделать, ведь и сама Мира от своего же колдовства и погибла. Пусть уж мы с отцом остаемся камнями, лишь бы вы с Юсти счастливы были! А мы свою жизнь уже прожили, свое счастье испытали, теперь – ваш черед.
И второй камень, снова покрываясь каплями влаги, сказал:
- Да будет так! Только не оставляй нас здесь, забери в родной Зеелинд!
И Анта тогда сказала:
- Сестрица Руна, и меня забери в Зеелинд, не оставляй на острове, не хочу я тут одна жить или в матушкин дом возвращаться!
Мира, Анта и Юсти поклонились камням до земли, а потом дружно взялись и камни из земли вывернули. Сели они в лодку и направились к Зеелинду. Добрались до Зеелинда, вышли на берег. Увидели зеелиндцы Руну – поняли сразу, что была она околдована, и потому так ее красота всех пленяла-очаровывала. Собрались горожане, Руне поклонились и прощения попросили. Руна их и простила.
А потом зеелендцы отстроили дом Руны – краше прежнего. Поселились Руна, Юсти и Анта в доме, да только недолго так они жили. Скоро Анта вышла замуж за зеелиндского рыбака Ларса, и они построили домик по соседству с домиком Руны и Юсти. Жили они все в Зеелинде долго и счастливо, пока не умерли, а их потомки и до сих пор там живут.
А камни, с острова привезенные, и по сей день в Зеелинде. Тот, что когда-то был матушкой Руны, лежит под порогом дома, где Руна с Юсти жили, а тот, что когда-то был отцом Руны и Анты, - в основании дома Анты и Ларса. О том никто, кроме Руны, Юсти и Анты, не знает. Да только не было и нет во всем Зеелинде домов счастливее!
2014, 2016, 2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=543970
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 15.12.2014
Рассыпая и искры, и звоны,
По орбите катились в ночи
Все юпитеры, марсы, плутоны,
Как один, во вселенной бездомны,
Как один, во вселенной ничьи,
Завертелось когда-то от Взрыва
Или Бог это все завертел?
Монотонность вопросов мотива
И желанность в ответ примитива -
Вот такой вот достался удел.
Рассыпая и песни, и стоны,
И колеблясь, как пламя свечи,
По планете бредут легионы,
Как один, в этом мире бездомны,
Как один, в этом мире ничьи.
Завертелось в огне эволюций
Или райским наказан судом,
Праотец с прадетей контрибуций
Настригает прибыток некуцый,
В сумасшедший упрятав их дом?
Наблюдая и искры, и звоны,
Жертвы все тут и все палачи -
Мы глядим в никуда из вагона,
Как один, в целом мире бездомны,
Как один, в целом мире ничьи.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=543160
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 12.12.2014
Закружило, спело негромко,
Поманило, с собой повело
До конца, за самую кромку,
Протянуло над бездной крыло,
И в полет, и в обрыв, как в омут,
За крылом, под крылом, без крыла -
С глупым флагом глупый дредноут
Все спалил в своих топках дотла,
Прилетело все ненадолго
И осталось - росой на траве -
Или в сердце острой иголкой,
Или болью тупой в голове.
Замолчало, стихло, застыло,
Отболело, уже не болит,
И запачкан висок в белила,
И у сердца другой аппетит,
А хотелось все по-другому,
Только жизнь оказалась одна -
С глупым флагом глупый дредноут,
Угодивший в объятия дна,
Прилетало все ненадолго
Оставалось - росой на траве -
Или в сердце острой иголкой,
Или болью тупой в голове...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=543015
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 11.12.2014
С благодарностью ЧБСА
"[i]Перша проблема часу: коли ти граєшся із часом, то
насправді, це час грається з тобою[/i]." - ЧБСА
Жил-был один мальчик. Шел он как-то в школу, да шел очень неохотно: пора стояла весенняя, хотелось ему гулять, бегать и прыгать в парке, на качелях качаться, с друзьями на речке кораблики запускать. И вот с такими мыслями шел мальчик в школу.
По пути в школу мальчик заглянул в свой любимый парк – так, просто, чтобы хоть минутку на качелях посидеть. Вдруг видит – лежат у самой дорожки часы. Большие такие, с цепочкой – такие носят в кармашке жилета, а не на руке. Мальчик часы подобрал и стал оглядываться в поисках милиционера: он знал, что чужое, даже потерянное, брать нехорошо. Но милиционера поблизости не оказалось, да и вообще никого не оказалось. И мальчик принялся рассматривать часы.
На белом циферблате с красивыми черным римскими цифрами стояла необычная марка: ТВОЕ ВРЕМЯ, а на обороте часов было выведено красивым курсивом: [i]Эти волшебные часы позволят тебе сделать своим столько времени, сколько понадобится. Отведи стрелки часов назад – и получи свое время![/i]
Глаза мальчика загорелись: ведь это именно то, что ему нужно! Время! И он решил испытать волшебные часы. Для начала он отвел стрелки назад на 15 минут: как раз успеет на качелях покачаться, а если часы не волшебные, то опоздает он в школу всего только на 5 минут. И мальчик перевел стрелки часов на 15 минут назад и принялся раскачиваться на качелях. Когда 15 минут пришло, он побежал в школу – и чудо произошло! Часы работали! Он и в самом деле опоздал только на 5 минут – ему даже в дневник запись об опоздании на урок не сделали.
И с тех пор у мальчика было столько времени, сколько ему могло понадобиться: теперь он мог гулять и заниматься любимыми делами и играми, сколько угодно, и никуда не опаздывал. Одно только было плохо с волшебными часами: у друзей мальчика таких часов не было, поэтому почти все подаренное волшебными часами время он проводил сам. Но зато времени – хоть отбавляй.
И так жил себе мальчик, имея в своем распоряжении волшебные часы и столько времени, сколько ему могло понадобиться. Постепенно потеряв счет времени – ведь его было сколько угодно – мальчик совсем не обогнал своих сверстников ни в знаниях, ни в умениях: все дополнительное время он посвящал исключительно играм, забавам, хобби и развлечениям. Никогда ему не приходило в голову потратить это время с толком или пользой для себя или для других: для учебы или там для помощи родителям он использовал волшебные часы только тогда, когда обнаруживал, что что-то забыл или не успел сделать. А так, чтобы изучить, прочитать или сделать больше или лучше прочих мальчиков и девочек, у которых было времени ровно столько, сколько положено, и ни минутой больше - никогда.
И вот как-то вечером, когда мальчик шел домой, раздумывая, не добавить ли себе еще пару часов для просмотра нового фильма в кинотеатре, к нему подошел какой-то человек и схватил его за руку. Мальчик испугался, принялся вырываться и звать на помощь, да только рядом никого не оказалось. А человек этот и сказал мальчику:
- А ну-ка, отдавай мои часы! – и протянул руку: мол, давай поскорее!
Мальчик понял, что попался: раз уж часы волшебные, то тот, кто их потерял в парке, наверняка тоже человек не простой, скорее всего – волшебник. И мальчик полез в карман, достал часы и отдал человеку.
А человек часы взял, а мальчика не отпускает. Мальчик начал хныкать:
- Я же отдал ваши часы, отпустите меня.
Человек сказал тогда мальчику:
- Часы часами, это прибор, хоть и волшебный, но теперь надо за время, тобой истраченное, рассчитаться!
Мальчик весь сжался и даже покрылся холодным потом:
- Как это – рассчитаться? Ведь время ничего не стоит, за что же платить? Да и чем?
Человек спрятал часы в карман, хитро улыбнулся и ответил:
- За время можно рассчитаться только временем. Если ты истратил время с толком, тогда – так уж и быть, прощу тебя, а если нет – не обессудь, вынужден буду взять твое время или время твоих родителей.
Мальчик, который очень хорошо знал, как он потратил «подаренное» волшебными часами время, спросил человека:
- Что значит: взять время?
- Да то и значит, что я проверю по волшебным часам, сколько ты времени истратил, да и добавлю его к твоим годам жизни, или к годам жизни твоих родителей, папы или мамы, сам выбирай. И в тот же миг тебе или кому-то из твоих родителей вдруг станет на столько-то лет больше. – И человек снова извлек часы из кармана и взглянул на циферблат. Потом он показал его мальчику и сказал:
- Смотри, вот все истраченное тобой время!
Мальчик глянул на часы: стрелки и римские цифры исчезли, а вместо них на циферблате стояли черные цифры: 48:2:12:4:14:08. Мальчик, обмирая от страха, спросил человека:
- А что это значит?
Человек качнул перед носом мальчика часами на цепочке и ответил:
- 48 лет, 2 месяца, 12 дней, 4 часа, 14 минут и 8 секунд. Все точно, как в аптеке. Да уж, за играми и забавами время течет незаметно!
Мальчик зарыдал: ведь он и подумать не мог, что истратил на игры и забавы почти 50 лет жизни, то ли своей, то ли маминой, то ли папиной! А может, это время можно разделить на троих? Но человек дернул его за руку и крикнул страшным голосом:
- А ну, говори, кто за это время платить будет – ты, твоя мама или твой папа!
Мальчик втянул голову в плечи: нет, нет, нет, это невозможно, вдруг стать старше на 50 лет! А мама или папа – ведь кому-то из них придется стать глубоким стариком! И мальчик затрясся в рыданиях, а человек продолжал кричать:
- Кто платить будет?
Мальчик, едва держать на ногах, зажмурился и уже рот раскрыл, чтобы произнести какое-то слово – он даже сам не знал, что сейчас слетит с его губ, то ли «я», то ли «папа», то ли «мама», как вдруг человек руку мальчика отпустил, кричать перестал и тронул его ласково за плечо. Мальчик раскрыл глаза.
Он стоял на дорожке в парке, держал в руке большие часы с цепочкой, а рядом стоял милиционер и держал его за плечо. Милиционер указал пальцем на часы в руке мальчика и спросил:
- Мальчик, это твои часы?
Мальчик от радости запрыгал на месте:
- Нет, дяденька милиционер, я их только что тут нашел на дорожке, и как раз собирался искать милиционера, чтобы отдать, ведь они кому-то принадлежат! Ай, дяденька милиционер, как хорошо, что вы пришли!
Милиционер улыбнулся в усы и сказал мальчику:
- Ты вот что: беги в школу, а то опоздаешь. А после уроков зайди ко мне в 12-ое отделение милиции, знаешь? – мальчик кивнул, и милиционер продолжал:
- Там мы с тобой все протоколы и бумаги составим. Ну, беги.
И мальчик побежал в школу, да так быстро, что успел вбежать в класс еще до того, как прозвенел звонок. После уроков он зашел в 12-ое отделение милиции, нашел там милиционера и рассказал ему все о том, где и когда нашел часы, умолчав, правда, о спрятанном в них волшебстве, а милиционер все аккуратно записал.
Попрощавшись с милиционером, мальчик убежал домой – делать уроки, и больше никогда в жизни времени понапрасну не терял. Ну, или почти никогда.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=542985
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 11.12.2014
И тротуары снова в глянец
И окна в стылые цветы,
Декабрь - веселый иностранец,
Апостол мирной суеты,
Идет, грядет, швыряет снегом,
Кропит непрошеным дождем
И тех, кто утром занят бегом,
И тех, кто целый день бегом,
И, брошен в снег, лежит перчаткой
Заиндевелый Киев-град,
И смотрит нежной опечаткой
В стекле тропический ботсад,
Туман сгущается до снега,
Снег разрежается в туман,
И альфа где-то, и омега,
И ненаписанный роман,
И позабытые уловки,
И отставной весенний плеск,
И птичьих стай на юг шифровки,
И журавлиный арабеск,
А на руках - одна перчатка,
Вторая брошена на снег,
Зима - до года допечатка -
К нам попросилась на ночлег,
И тротуары снова в глянец,
И окна в стылые цветы,
Декабрь - веселый иностранец
Наводит на Днепре мосты,
И, брошен в снег, лежит перчаткой
Заиндевелый Киев-град,
И о своем грустит украдкой
В стекле тропический ботсад.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=542787
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 10.12.2014
Иван Семенович вел жизнь самую заурядную и размеренную. Заурядность и размеренность жизни вполне устраивали Ивана Семеновича: ведь он знал покой, о котором большинство его соотечественников и современников – людей суетливых, нервных и взбалмошных – даже не подозревали. А судя по сообщениям газет, которые Иван Семенович читал редко и без всякого удовольствия, о возможности покоя не подозревали и все прочие жители планеты. Так вот Иван Семенович и жил: покойно, тихо, без происшествий и беспокойств.
Сны Ивана Семеновича – а снились они ему каждую ночь, до самого рассвета – тоже дышали миром и покоем. Снилось обычно детство: лето, приволье, малые радости и простенькие открытия. И всякий день, избавленный от невзгод и неурядиц, которыми полнилась жизнь других людей, Иван Семенович вспоминал – то свое детство, то свои сны о нем. И оттого лежала у него на сердце всегда безмятежность, а на губах – легкая, чуть грустная улыбка.
Годы шли, а жизнь Ивана Семеновича оставалась все такой же заурядной и размеренной. Иван Семенович, который и раньше не часто задумывался о причинах своего безмятежного существования, и думать забыл о том, что в жизни бывают и даже вполне возможны перемены. И потому удар, который, в конце концов, нанесла ему жизнь, был для него полной неожиданностью. А то, откуда пришел этот удар, свидетельствовало об ироничном и насмешливом характере человеческой судьбы, превратности которой так долго обходили Ивана Семеновича стороной.
Как-то глубокой ночью Иван Семенович был разбужен самым бесцеремонным образом. Бесцеремонность этого вмешательства в уютную и привычную ночную безмятежность, насыщенную видения детства, потрясла Ивана Семеновича. Во-первых, ему приснился сон совершенно недетский, во-вторых, этот сон разом покончил со всяким покоем.
Снилось Ивану Семеновичу в ту ночь обычное: лето, раздолье, речка и луг, задумчивые коровы, белые и желтые бабочки над цветами клевера, мальчик на лугу, глядящий на коров и бабочек. Иван Семенович улыбался во сне детской улыбкой – только он об этом не знал, ведь жил он один, и некому было увидеть эту детскую улыбку взрослого, даже уже почти пожилого человека. Но если бы кто-то оказался в ту ночь рядом, он бы увидел разительную перемену: улыбка сначала исчезла с лица Ивана Семеновича, потом пробежала по нему тень беспокойства и даже муки, а потом Иван Семенович вдруг сел на постели, с неясной тревогой потирая левую сторону груди и глядя в темное окно.
Как-то вдруг и без всякого перехода мальчик на лугу оказался взрослым человеком, в широкополой шляпе и красивом бежевом пальто. В том, что этот человек был Иваном Семеновичем, сомнений не возникало: точно такое же пальто висело в его шкафу, а шляпа лежала на письменном столе. Человек этот, приобняв небольшой, желтой кожи чемодан, и опираясь спиной на второй такой же, только чуть побольше, сидел на телеге, запряженной парой лошадей. Сонный возница едва шевелил вожжами, и лошади уныло плелись по росистому лугу. Утренний туман окутывал все вокруг; солнце едва-едва освещало луг и рощу. Человеку на телеге не сиделось, он был томим то ли предчувствием, то ли спешкой, то ли еще чем-то, чего Иван Семенович в своем спокойном сердце ощущать не привык. Человек, в конце концов, вскочил на ноги и принялся кричать в спящую рощу и дремлющий луг:
- Я вернусь! Я обязательно вернусь, так скоро, что вы и не ожидаете!
Возница вскинулся и посмотрел на Ивана Семеновича – скорее с неудовольствием, чем с удивлением. Лошади тоже оглянулись на Ивана Семеновича, взмахнули хвостами и ускорили шаг. А Иван Семенович от переполнявшего его томления спрыгнул на дорогу и зашагал рядом с телегой. Нет, не мог он сидеть, не мог он быть спокоен или уравновешен, когда… да, именно, именно! Ведь там, откуда он ехал, осталось не что-нибудь, а его сердце, а впереди его ждали какие-то дела, с которыми нужно было во что бы то ни стало покончить, чтобы вернуться обратно к своему сердцу. А иначе – не будет Ивану Семеновичу ни жизни, ни покоя, нигде и никогда! И он шагал рядом с телегой по дороге, утопавшей в тумане, смотрел полными слез глазами на росистый луг, и хотелось ему и петь, и плясать, и бежать обратно, и лететь вперед – только бы унять эти мучительно-прекрасные удары сердца где-то там позади, в тумане…
- Я вернусь! – снова закричал Иван Семенович, не в силах больше удерживать в себе подкатившее к самому горлу томление и предчувствие. Возница, поведя плечами, хлестнул лошадей, они побежали, а Иван Семенович, чтобы не отстать, тоже пробежал коротко, заскочил на телегу, снова приобнял чемодан желтой кожи, который поменьше, а на второй, побольше, оперся спиной. Вернуться, непременно вернуться – вот что стучало сейчас сердце Ивана Семеновича, оставленное где-то позади, в тумане.
Проснувшийся Иван Семенович сидел на постели, держась правой рукой за левую сторону груди, а левую положив себе на внезапно ставший горячим лоб. Было, было, это вне всяких сомнений было с ним когда-то давно! И как он мог позабыть, как мог не вернуться к своему сердцу, как мог увязнуть в своей покойной и размеренной жизни! К чертям эту жизнь! Сердце стучалось в груди Ивана Семеновича, и слезы наворачивались на его глаза: ведь предал, бросил, забыл, не вернулся! Да как же это…
Утро не принесло Ивану Семеновичу ни покоя, ни воспоминаний. Где и когда это случилось с ним, куда он ехал и куда собирался во что бы то ни стало вернуться – ничего этого он вспомнить не мог. Иван Семенович расхаживал по квартире, с ненавистью созерцая весь свой убогий покойный быт, и шептал:
- Я вернусь, я вернусь, я вернусь…
И весь день, и всю ночь, и весь следующий день Иван Семенович терзался и пытался вспомнить. Уже и луг росистый ему припомнился в мельчайших деталях, и запахло в квартире утренним туманом и росой, и имя возницы он вдруг прошептал, поглядев в окно, и удары сердца, неизвестно когда и где оставленного им на краткое время, снова чувствовались как мучительно-прекрасные, полные предвкушения счастья и радости, - но не более того. Где, когда – ничего этого Иван Семенович так и не припомнил. Ему теперь важно было только это – вспомнить – а о возвращении к своей прежней заурядной, размеренной и полной покоя жизни Иван Семенович даже не помышлял.
Терзаемый этой сладкой мукой, Иван Семенович вдруг обнаружил себя у белой двери, на которой висела аккуратная табличка: АНАЛИТИК. Иван Семенович стоял у двери и глядел на табличку, на нем было то самое бежевое пальто и та самая широкополая шляпа, а девица за стойкой предлагала ему пройти в дверь, обозначенную загадочным словом. И Иван Семенович прошел и уселся в покойное кожаное кресло у стола, за которым сидел плотный усатый мужчина – видимо, тот самый АНАЛИТИК.
Аналитик выслушал рассказ Ивана Семеновича, не прервав его ни единым словом. Когда Иван Семенович закончил, аналитик пошевелил усами, потер переносицу и принялся задавать ему вопросы. Вопрос за вопросом, вопрос за вопросом – и Иван Семенович вдруг начал припоминать кое-что еще. Да только это «кое-что еще» никак не приблизило самого Ивана Семеновича к разгадке: вопросы аналитика извлекли на свет только его чувства, которые он испытал когда-то – да когда же?! – на росистом лугу, следуя неизвестно, откуда, и неизвестно, куда, и еще раньше, там, где осталось его сердце. Эти чувства вновь наполнили душу Ивана Семеновича, да так, что он замолчал и принялся искать в кармане платок, чтобы утереть слезы, брызнувшие из глаз.
Аналитик подал Ивану Семеновичу салфетку и попросил минуточку подождать. Потом он углубился в свой ноутбук. А Иван Семенович снова весь перенесся на росистый луг, укрытый утренним туманом, и вспомнил, как фыркали лошади, а в роще, едва видимой в тумане, как будто защелкал соловей, и оттого стало Ивану Семеновичу вдруг страшно: он понял, что сейчас все прояснится, все откроется, и нужно будет что-то предпринять – или умереть.
Аналитик и в самом деле оторвался от ноутбука и коротко сказал Ивану Семеновичу:
- Нашел, - и он развернул к Ивану Семеновичу свой компьютер и щелкнул пальцем по клавише.
Картинка на экране ожила. Сквозь слезы Иван Семенович увидел, как в утреннем тумане, нависшем над росистым лугом и укутавшем рощу, по желтой грунтовой дороге медленно тащилась телега, запряженная парой лошадей. Возница спал, и вожжи едва держались в его руках. За возницей на телеге сидел человек в бежевом пальто и широкополой шляпе – такое же пальто было сейчас на Иване Семеновича, и такая же шляпа лежала на стуле у двери с табличкой АНАЛИТИК. Человек сидел на телеге, приобняв небольшой, желтой кожи чемодан, и опираясь спиной на второй такой же, только чуть побольше. Человеку на телеге явно не сиделось – он вдруг вскочил и принялся кричать в спящую рощу и дремлющий луг:
- Я вернусь! Я обязательно вернусь, так скоро, что вы и не ожидаете!
Аналитик снова щелкнул пальцем по какой-то клавише, картинка замерла, а Иван Семенович, глаза которого застилали слезы, а душу переполняло торжественное недоумение и страшное предчувствие, весь в своем покойном кресле вытянулся и напрягся.
- «Очи черные», СССР-Италия, 1987 год, - негромко произнес аналитик, сочувственно глядя на Ивана Семеновича. – А вы и в самом деле чем-то похожи на персонажа Мастрояни.
Иван Семенович поднялся, поклонился аналитику, взял свою шляпу и вышел в коридор. Он бесшумно затворил за собой дверь с табличкой АНАЛИТИК, и даже провел ладонью по тонкой щели между дверью и наличником, как бы сверяя, достаточно ли плотно она закрылась. Потом Иван Семенович повернулся, коротко поклонился девице за стойкой, водрузил на голову свою широкополую шляпу, запахнул бежевое пальто и, не оглядываясь, вышел из приемной.
Иван Семенович шел по улице, что-то беззвучно шептал, а из глаз его катились редкие слезы. Вокруг него висела ватная тишина, а слева в груди неприятно сосала пустота. Вдруг его кто-то тронул за плечо, он обернулся: перед ним стояла девица из приемной и что-то настойчиво повторяла, зябко поджимая ноги и поводя плечами. Иван Семенович не услышал, а по губам ее понял, что она произносит «а как же деньги». Он вытащил из кармана бумажник и подал девице, та отсчитала какую-то сумму, вернула Ивану Семеновичу бумажник и убежала.
К Ивану Семеновичу как-то разом вернулись звуки и ощущения – на улице было зябко, а машины и троллейбусы издавали надоедливый шум. Вокруг во все стороны спешили нервные, суетливые и взбалмошные современники и соотечественники Ивана Семеновича. В газетном киоске на углу торговали газетами, полными сообщений о различных неурядицах и беспокойствах. Иван Семенович, которого со всех сторон толкали и теснили, тщательно застегнул пальто, отправился домой и сразу же лег спать.
Среди ночи Иван Семенович вдруг вскочил с постели, достал из-под кровати большой чемодан желтой кожи, распахнул его и уставился в его пыльные недра бешеным взглядом. Однако уже через минуту Иван Семенович потихоньку закрыл чемодан, задвинул его на прежнее место, снова лег на постель и скоро уснул. Спал он на этот раз совсем без сновидений.
И как-то удивительно скоро жизнь Ивана Семеновича вернулась в привычное русло и потекла обычным заурядным и размеренным порядком. Иван Семенович по-прежнему не читает газет, а во снах видит свое детство: лето, приволье, речку, малые радости и незначительные открытия. Тогда губы Ивана Семеновича трогает легкая улыбка. Если и случается ему изредка снова увидеть во сне росистый луг и желтую дорогу, по которой тащится телега, запряженная парой лошадей, он начинает ворочаться, морщиться и бормотать, не просыпаясь: «очи… черные». И тогда детство возвращается в его сновидения, и Иван Семенович снова улыбается во сне безмятежной улыбкой.
С тех пор минул год, и беспокоит теперь Ивана Семеновича только одно: он не пересчитал деньги в бумажнике, тогда, на улице, может, девица взяла с него лишнего? Однако с этим Иван Семенович уже почти совсем смирился: ведь покой стоит дороже денег. И Иван Семенович снова возвращается мыслями к своим детским снам и детским воспоминаниям. Ведь покой – определенно дороже денег!
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=542311
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.12.2014
Ходи-гуляй, танцюй-співай,
Пора така замріяна,
Цілуй-рятуй, зникай-бувай,
Зігрій мене надіями,
Заметіль, не заметіль,
Білий сніг мов пелюстки,
Із нікуди в нізвідкіль
Поміж нами всі містки,
Полюй-стрічай, буди-ряди,
Плачем ділися жалібним,
Дивись-рятуй, іди-знайди,
Лікуй мене печалями,
Заметіль, не заметіль,
Білий сніг мов пелюстки,
Із нікуди в нізвідкіль
Поміж нами всі містки,
Кохай-зникай, вертай-гуляй,
Повітря стигне брилами,
Цілуй-рятуй, бери-являй,
Неси мене під крилами,
Заметіль, не заметіль,
Білий сніг мов пелюстки,
Із нікуди в нізвідкіль
Поміж нами всі містки,
Мовчи-кажи, засни-побач,
У долі щось під віями,
Знайди-візьми, віддай-пробач,
Зігрій мене надіями,
Заметіль, не заметіль,
Білий сніг мов пелюстки,
Із нікуди в нізвідкіль
Поміж нами всі містки.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=541087
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 03.12.2014
Важливе опановує ефір,
Ллємо розмови, пісню і видіння
У кров"ю заплямований потир
В надії причаститись розуміння.
Важливе скрізь, у всьому, повсякчас,
Дрібниць не стало - більше не існує,
Та між стурбованих важливим нас,
Здається, щось іще на нас чатує,
І мить, чи сон, чи марення про сон
Нам натяк дасть - нечасто, та відверто,
Що дужий про важливе унісон
Все головне приховує уперто.
Допоки щось не зміниться в думках,
Не осягнути нам цілком правдиво:
Важливе є - існує в головах,
А головне транслюється наживо:
Що сонцю знову золотити схід,
Що діти посміхаються нелживо,
І що вода буває пар і лід,
І нам являє веселкове диво,
Що під грудьми зростає немовля,
Що у коханні втрата розрахунку,
І небо хрестять крила журавля,
І ліс стоїть в зеленім обладунку,
І що висить в церквах розп"ятий Спас,
"Я є Любов", - нагадує зрадливим,
Як головне, чекає тихо нас
Там, де все інше стане неважливим.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=540950
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 02.12.2014
Зотліло небо - неба вицвіла блакить,
Сховалось листя до пори під білим снігом,
І місяць білить світлом став, не золотить,
Не пророкує кригоходу чи відлиги,
Лани поснули - пусто нині у ланах,
Застигли вибухи дерев під небокраєм,
І невловимим рухом посивілий птах
Довкола нас повільно колами кружляє,
Нас огортає присмерк, суне швидко тінь,
Життя, здається, стало сном чужим зловісним,
А в ньому згарища видінь і мерехтінь
Й чужого божевілля логіки залізні,
І зорі дивляться згори - дешевий штиб,
Їм це видовище не вперше, не востаннє,
Як ми гризем надії зачерствілий хліб
І животіємо замерзлим сподіваням,
І зорі знають, й ми дізнаємось слідом,
Що всім і всьому у свій час пора настане,
І всім одним судитись праведним судом,
І крига на ставу, як прийде яр, розтане,
І оберти Землі несуть зимовий час,
І птаство відлітає, щоби повернутись,
І Царство є десь уготоване для нас,
І можна гріх спокутати або забути,
І ще відомо зорям - знає неба глиб,
Що гірше смерті безнадійне сумування -
Тому гризем надії досі черствий хліб
І животіємо замерзлим сподіваням.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=540729
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 01.12.2014
Дивись, дивись! - вогні червоні бачиш?
То наша ціль - Едем, то наша мрія,
Її досягнем, візьмем чи зітлієм,
Без мрії нам не дихати, одначе.
Давай, давай! - не тисни більше гальма,
Не бійся вже зірвати запобіжник,
Нам випав шанс - дивак червонокнижний,
І посміхнулася Фортуна схвально.
Не спи, не спи! - і не рахуй сльозами
Всіх наших втрат, воно того не варте,
В Едем ведуть надійні вірні карти,
Ми на порозі нашого Сезаму.
Жени, жени! - не гаймо більше часу,
Ва-банк ідем, на ставку вирішальну,
Увірвемось ми в Богову приймальню,
Відсунемо на райській брамі засув!
...А зверху хтось, хто чатував на брамі,
Дивився вниз - на кола і овали,
Які старанно людство малювало
В гонитві за червоними вогнями.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=539968
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 28.11.2014
Мудрец и царь, философ и певец
Подвел итог своей (и нашей) жизни:
"Всему есть срок, начало и конец",
И полноту времен он перечислил,
Да только есть загвоздка, вот она:
В начале не вмещается под темя,
Что полноту нам явят времена,
Когда придет назначенное время.
И оттого покажется: старик
Соврал, привел к фальшивому итогу,
Мы к сути рвемся сразу, напрямик,
И бунтарей напяливаем тогу.
И как не рваться, как не бунтовать,
Когда времен мы видим половину,
И только ту, которая стрелять
Из-за угла предпочитает в спину?!
Но время - скрип заржавленных колес,
Звучит его протянутая нота,
Одной всего из множества полос
Идет до рокового поворота.
И незаметно бунт сойдет на нет,
И времена - другие большей частью -
Нам подадут, как рыбу на обед,
Мещанское безоблачное счастье,
И оттого покажется: мудрец
Соврал, придумал жизненную драму,
Колени потирая и крестец,
Мы тогу бунта сменим на пижаму.
И время - скрип заржавленных колес,
Звучит его протянутая нота,
И по одной из множества полос
Нас довело до самого цейтнота.
И вот взошла последняя луна,
И подведен итог, и в одночасье
Нам полноту являют времена -
Прозрением, прощеньем и причастьем.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=539117
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.11.2014
Жил-был один маленький мальчик. Однажды мама отправила его на почту - отнести письмо. По дороге мальчик увидал в витрине банка монету. Золотая монетка достоинством в 1 денежку была прекрасна. Солнечные лучи отбрасывали от ее гладкой поверхности целые стада солнечных зайчиков. Ничего красивее этой монеты мальчик еще никогда не видел. Он зашел в банк, поклонился банкиру и беседовавшему с Банкиром Полицмейстеру и узнал у Банкира цену монеты. Оказалось, что она стоит целое состояние...
Фрагмент. Повний текст видалено автором за умовами видавничого договору
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=538299
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 20.11.2014
- Як так сталось, скажи, якщо знаєш сама,
Як ти стала мені і світлом, і тьмою,
Нареченою ніби й ніби тюрмою,
І здобуток ти мій, і жебрацька сума?
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого...
Може, примха і норов щастя людського
Є секретом твого нетяжкого ярма?
- Може, так; та мене, наче воду зима,
Поневолює все, що, мила, з тобою
Мені доля зв'язала, як ворожбою,
І так міцно і ніжно в неволі трима.
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого...
Може, душу твою, мов бранця хисткого,
Взяв мій погляд на тебе вночі крадькома?
- Якщо так, то мене, наче птаха весна,
Той твій погляд нічний сурмою дзвінкою
Нездоланно веде із далі сумної,
Мов до серця прикута співуча струна.
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого...
Може, слід на чолі цілунку легкого
Пав на серце тобі, мов тавро, жартома?
- Якщо так, то мене, наче стиглі жнива,
Твій цілунок легкий вкладає скиртою
Попід ноги твої, і воля не встоє,
Я покірний тобі, наче вітру трава.
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого...
Може, лялька білява з воску м"якого,
Що подібна тобі, тебе мертво трима?
- Якщо так, то мене, наче чорна вдова,
Віску краплі здолали, вбили в двобої,
І навік мої очі повні тобою,
І навік мої повні тобою слова.
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого...
Може, чари й зілля в мольфара старого
Я колись необачно просила дарма?
- Якщо так, то скажи: за мольфара слова
І за зілля його - якою ціною?
І за владу свою і верх наді мною -
Чим йому заплатила твоя голова?!
- Я не знаю, про що ти; насправді нема
Ні в мені, ні у мене дива такого.
То направду, що примха щастя людського
Є секретом твого нетяжкого ярма...
І вона задивилась у ніч, де луна
Повторяла виття сича лісового,
Де у хижі старій мольфара старого
Свою душу колись залишила вона.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=538158
рубрика: Поезія, Сюжетні, драматургічні вірші
дата поступления 20.11.2014
Жив собі один чоловік. Якось вранці прокинувся він у труні. Дивиться – навколо квіти, родичі ридають, священик щось співає, а сам він лежить у труні і тримає неслухняними руками свічку. «Отакої», - подумав він собі і засумував разом з усіма.
Тим часом труну закрили і прибили цвяхами кришку. Чоловік почув, як на кришку падає земля – жменька, жменька, жменька, а тоді почали сипати лопатами. Далі настала повна тиша.
Раптом в труну постукали – знизу – і бадьорий голос сказав:
- Ходімо!
- Як це? – запитав чоловік.
- А отак, - відповів голос, і чоловік ніби провалився крізь дно труни. Так він опинився у якомусь тьмяно освітленому приміщенні із низьким склепінням. Це був хід – над головою в чоловіка була його труна, а перед ним – темний шлях, вперед і униз.
- Йди, - знову сказав голос, і чоловік подався тим ходом – уперед і униз. Йти було важко – з кожним кроком хід дедалі крутіше прямував униз, і чоловіку доводилося триматися за стіни, аби не посунутись. Стало зовсім темно. Ще кілька кроків – і він вже не міг триматися, тому що хід вів тепер вертикально униз. І чоловік полетів тим ходом – униз і униз – як і має бути, із постійним прискоренням.
Летів чоловік довго – так довго, що через певний час досяг швидкості світла. Щойно це відбулося – навколо розвиднилося, і до чоловіка з усіх боків простяглися руки у гумових рукавичках, над якими в повітрі плавали обличчя у санітарних масках. Крізь маски вони щось невиразно бубоніли. «Дівчинка!» - вигукнув знайомий бадьорий голос.
Чоловік тоді хотів їм все пояснити, але з’ясувалося, що мовний апарат, як і все його тіло, чоловіка геть не слухалися. Кожен подих завдавав йому страшенний біль у грудях. Відчуття повної безпорадності заполонило свідомість чоловіка, витиснуло з нього усі думки і спогади, і він заплакав. Тоді його тіло огорнуло теплом, губ торкнулося щось м’яке, важке і тепле, і до рота потекла тепла солодкувата рідина. Чоловік проковтнув рідину, заспокоївся, заснув і назавжди забув своє минуле життя, свічку у неслухняних руках і політ зі швидкістю світла.
Так він і жив, доки не прокинувся одного ранку у труні, оточений квітами, сумними родичами, співами священика, тримаючи неслухняними руками свічку. «Отакої», - подумав він сам собі і засумував разом з усіма…
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=537678
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 18.11.2014
Дороговкази всі відомі, і освітлені
Шляхи ведуть у вказаному напрямі,
І ліхтарі розтягнутими краплями
Течуть повз вікна римами і ритмами,
І семафорами, вокзалами, тунелями
Недужий світ вітає наступ потяга,
Гуляють люто знавесніли протяги
У машиністів проміж ребрами-ламелями,
А переможені, подолані, загублені
Лишаються у темряві за вікнами,
Ущільнені думками непроникними,
Кують роки своє небаченими буднями,
Шляхи ведуть всіма невпинно паралелями
І ріжуть світ, немов дзвінкими косами,
У машиністів з лицями безносими
Гуляє вітер проміж ребрами-ламелями...
2014
Малюнок: NuttsnBolts http://nuttsnbolts.deviantart.com/
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=537570
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 17.11.2014
Ноябрьский вечер был неотличим от ночи. Небо над городом с месяц назад затянули низкие серые тучи, да так и не разошлись. Сейчас они приобрели красноватый оттенок, подсвеченные снизу городскими огнями и заводскими факелами. Тускло горели редкие фонари. Серые высотки глядели неправильными узорами желтых окон. Ветер налетал порывами. Было холодно и сыро.
Вдоль улицы тянулась жидковатая поросль пятнистых берез, похожих на оклеенные объявлениями столбы, и столбов, замаскированных объявлениями под березы. Пространство между деревьями и столбами усеивал мусор, кое-где проглядывали пучки сухой травы.
Саша быстро шагал домой, поглядывая на часы и даже время от времени срываясь на бег. Жил он на самой окраине – доехать туда можно было либо 12-ым трамваем, либо 28-ым автобусом. От остановки трамвая до Сашиного дома нужно было пройти еще несколько километров. Судя по указателям на международном шоссе, вдоль которого обычно ходил Саша, этих километров было ровно 7: по пути домой Саша приближался на это расстояние к Симферополю, по пути обратно – к Москве. А от остановки 28-го автобуса до дома было намного ближе – метров 200.
На последний трамвай Саша уже опоздал, а последний 28-ой отправлялся от своей конечной остановки минут через пять-шесть. Саша представил себе желтое тело «Икаруса» с окантовкой из серой осенней грязи, сумеречный свет в запотевших окнах, распахнутые двери, редких дремлющих пассажиров, неспешный стук мотора, дымок папиросы из окошка водителя… Опоздаешь – и пойдешь домой пешком, часа за полтора доберешься. Нужно было поторапливаться – и Саша снова срывался на бег.
Автобуса не было. Саша постоял немного, с надеждой поглядывая на поворот, откуда появлялся 28-ой, прекрасно понимая, что ждет напрасно. Пассажиров на остановке нет – значит, последний автобус уже ушел, следующий будет только утром. Не ждать же утра – да и ехать утром Саше в другую сторону. Что же, придется идти пешком – по маршруту автобуса, другой дороги нет. И он перебежал улицу и свернул в переулок. Еще два поворота – и он выйдет на длинную, просто бесконечную улицу с романтическим названием «улица Юности». Объяснить это название, наверное, можно было какими-то историческими причинами, но в самой улице эти причины не угадывались, и потому название ее звучало нелепо. Она пролегала сначала среди складских корпусов, дальше тянулась сквозь поселок плотной однообразной застройки, потом шла вдоль кладбища, которое местные так и называли – кладбище Юности. Заканчивалась улица пустырем, заброшенной заправкой и сильно потрепанным авто-учебным комбинатом на обочине международного шоссе – того самого, по которому Саша регулярно перемещался то на 7 километров в сторону Симферополя, то на 7 километров в сторону Москвы, так никогда и не бывая ни в одном из этих городов.
Вот и улица Юности – вообще-то не самый удобный маршрут для Саши. Улица забирала вправо и километров через 7-8 выходила на шоссе; там еще километра 3 до Сашиной остановки, а уже там – те самые 200 метров до дома. Вот если бы улица шла прямо или забирала влево, Саша вышел бы на шоссе намного ближе к своему дому. Саша шагал по разбитому тротуару, спотыкаясь и досадуя на неудобство планировки. Вот если бы чуть левее… Фонарей в этих местах не водилось совсем, а заводские и городские огни остались где-то за спиной, поэтому даже небо здесь не светилось красным. И оттого Саше казалось, что ноябрьские сумерки превратились в мутную субстанцию серого цвета, которая заполняла все вокруг, как грязная вода.
То и дело вправо и влево от улицы ответвлялись переулочки – узкие, заполненные непрозрачной тьмой щели между грязными, давно не крашеными заборами, за которыми за черными ветвями орехов, вишен и абрикос можно было представить себе крытые черепицей, шифером и железом крыши. Вот домики по правую сторону улицы закончились, и потянулось кладбище. Ветер шуршал там пластиковыми и жестяными цветами, переносил с места на место обрывки бумаги и сухие листья. Во тьме слабо белел первый ряд крестов вдоль фундамента украденной ограды (саму ограду, видно, сдали в металлолом), а дальше все утопало во тьме. По левую сторону улицы – наверное, до самой болотистой речки, которая протекала под шоссе как раз у Сашиной остановки, лежал безмолвный мрачный поселок. Кое-где в окнах светилось, но мутноватое свечение окон только усиливало плотность и непрозрачность тьмы. Там и сям над крышами поднимался белый дым. Саша перешел на другую сторону улицы и остановился.
Здесь было очень тихо, даже собаки не лаяли. Такая тишина случается только во время ночной остановки поезда на каком-то малозначительном полустанке, где никто не выходит. Отстонали свое вагоны, отскрежетали тормоза, отклацали реле, все спят. В окно смотрит тусклый станционный фонарь. И тогда в мире возникает такая же тишина, которая висела сейчас над поселком. Если бы не эта тишина, если бы не непрозрачный сумрак, если бы не шуршащие венки на кладбище, если бы улица не забирала вправо, если бы, если бы – Саша продолжил бы следовать маршрутом 28-го. Но все было наоборот - ни одно «если» не было исполнено, и Саша больше не видел никакой возможности идти дальше улицей Юности.
Ведь не могло же быть так, чтобы во всем огромном массиве частного сектора между кладбищем и речкой не имелось ни одной улицы, идущей параллельно улице Юности. Иначе местным жителям пришлось бы всякий раз подниматься переулками до улицы, чтобы попасть к соседям, живущим в другом переулке. Ну, или перелезать многочисленные заборы. Саша тут же поверил, что где-то там, среди молчаливых домиков проходит одна, а то и две улочки, ведущие к шоссе. Нужно только свернуть в любой из переулков, дойти до первого, а лучше до второго или даже третьего перекрестка и там повернуть направо и идти, пока улочка не упрется в шоссе. И Саша немедленно утвердился в этом допущении и решительно свернул в первый попавшийся переулок.
Тишина в переулке оказалась еще плотнее, а мрак сгустился до осязаемости. Пришлось идти медленнее – у Саши даже мелькнула малодушная мысль вернуться на улицу Юности, но он не любил отступать. Логика подсказывала, что этот путь извилистее, но в целом короче – зачем же жертвовать таким выигрышем ради сомнительных выгод перемещения по прямой, ведущей не совсем туда, куда надо? И Саша продолжал шагать по переулку. Асфальта здесь, наверное, не было никогда – ухабистая грунтовка то и дело ставила подножки и подсовывала под ноги камни и горки перегорелых углей, которыми местные жители засыпали глубокие колеи. Высокие заборы тянулись вдоль переулка без разрывов, над массивными калитками кое-где виднелись номера, но названия улицы не было. Саша поежился – вот еще не хватало, очутился неизвестно где, номер 16… 22… 26…
По Сашиным расчетам, ему уже давно пора было выйти на перекресток, но перекрестка все не было. Саше даже показалось, что переулок этот не короче, чем сама улица Юности, с которой он свернул, кажется, довольно много времени тому назад, и впереди его ждет такой же долгий путь и, кто знает, может быть, еще одно кладбище с пластмассовыми венками или еще что похуже. Во мраке и тишине, на безымянной улице исчезало ощущение времени, зато пространство было вполне осязаемым и давило со всех сторон своим недружелюбным присутствием. Или это была тревога? Сашу беспокоило другое: чувство направления, которое в его голове обычно работало не хуже настоящего компаса, в этом сумеречном тревожном пространстве стало робким и суетливым. В общем, Саша был близок к панике и отчаянию. И когда он уже готов был совсем уж по-настоящему запаниковать, отчаяться и приняться стучать кулаками и ногами в калитки и звать на помощь, перед ним возник перекресток, над которым – о, чудо! – тускло, словно лампада, светился одинокий фонарь.
Саша тут же воспрянул духом и свернул направо – он уже понял, что идти дальше, до гипотетического или даже мифического следующего перекрестка (упаси Боже до третьего!) он не станет. Зачем же? Он и так уже продвинулся от маршрута 28-го достаточно далеко влево. Теперь, рассчитывал Саша, только прямо, прямо и прямо! – а там уже и дом. И он заспешил по улочке, внезапно ощутив прилив сил и уверенности, хотя сумрак здесь стал совсем уж непроницаемым. Но даже в этом сумраке Саша скоро увидел, что вдоль улочки тянутся не жилые домики, а какие-то хозяйственные постройки, не то гаражи, не то сараи. Сама улочка отнюдь не была прямой – она извивалась прихотливо, как будто следуя руслом пересохшего ручья или плану нетрезвого градостроителя. В воздухе внезапно появился тошнотворный запах болота – значит, речка действительно была недалеко.
Интуиция, которую Саша в себе очень ценил и уважал, сработала внезапно, как сирена. Саша успел вытянуть руку – и ладонь тут же уперлась в стену. Улочка кончилась тупиком. Саша не мог поверить, что его логичный и тщательно продуманный план завел его в ловушку. Что, идти назад? Но интуиция и логика в один голос подсказывали другое: это – забор, нужно найти в нем проход или перелезть. Где-то в глубине души тонкий голосок сомнений высказал предположение, что стена может быть слишком высокой для того, чтобы ее перелезать, а проломов или калиток в ней может не быть вовсе, но Саша отмахнулся. Уж лучше было ему заночевать в городе, чем сейчас повернуть назад. И он принялся ощупывать кирпичную стену. До верхнего ее края он не достал, даже подпрыгнув, - и Саша пошел вдоль стены - Вправо? Влево? Влево! – в поисках прохода.
Проход скоро обнаружился, но вовсе не такой, какого искал или ожидал Саша. Это была лестница, точнее, железный трап. Помешкав мгновение, Саша поставил ногу на первую ступеньку. Возможно, оттуда, сверху, он сможет увидеть какие-нибудь знакомые огни. Мрак, тишина, нервное напряжение сделали свое дело – Саша был дезориентирован и готов двигаться в любом направлении, лишь бы не останавливаться и не задумываться о том, куда это направление ведет. И он принялся подниматься по трапу.
Трап привел Сашу к двери в стене – очевидно, это был не забор, как предполагал Саша, а стена какого-то здания, наверняка, какой-нибудь складской постройки, ведь ни одного окна в ней не было, насколько Саша мог судить. Он оглянулся. Действительно, от двери можно было увидеть какие-то далекие огни, но что за огни, в какой части города, Саша определить не смог. Просто тощая россыпь ярких точек над мраком поселка и под низким небом, все так же тускло подсвеченным красным городскими и заводскими огнями, и все. Саша вздохнул, повернулся к двери и толкнул ее. Дверь медленно и со скрипом отворилась. Саша, проклиная себя за опоздание на автобус, поворот с улицы Юности в переулок и все прочие повороты, шагнул внутрь.
Внутри тьма была полной – теперь Саше казалось, что снаружи было все-таки достаточно светло и вообще как-то веселее. Саша, понимая, что теперь уж точно придется идти назад, а также выслушивать упреки и причитания домашних, решил зачем-то обследовать комнату за дверью и – делать нечего - возвращаться. Он медленно пошел вдоль стены, касаясь ее правой рукой и водя левой вокруг. Пусто. Ничего. Тишина. Так Саша дошел до угла, повернул, дошагал до второго угла, все так же касаясь стены правой рукой и ощупывая воздух левой, как слепой. В углу он повернул и снова пошел вдоль стены. Но эта стена оказалась намного длиннее и первой, и второй. Тогда Саша решил вернуться к той стене, в которой была дверь, ведущая в комнату – ведь для этого ему достаточно было просто следовать мысленному перпендикуляру, проведенному от стены, вдоль которой он сейчас двигался. Саша остановился, встал спиной к стене, вытянул руки перед собой и сделал несколько шагов. Ничего. Еще несколько шагов. Да, он все рассчитал правильно, кроме одного: найденная таким образом стена оказалась глухой, никакой двери в ней не было, ни справа, ни слева. "Да что же это?!" – чуть не вслух воскликнул Саша, но тут же одернул себя: наверное, это – другая, внутренняя стена, которая делит на части обширное помещение. Надо просто дойти до ее конца – и уж там найдется и нужная стена, и дверь. И он пошел вдоль стены вправо.
Но что-то в Сашиных расчетах оказалось ошибочным: он все шел и шел, а стена все тянулась и тянулась. Ему не хотелось поворачивать назад – лучше уж добраться до одного конца стены, чем метаться в полной темноте между двумя концами, не достигая ни одного из них, как Саша никогда не достигал ни Симферополя, ни Москвы, зависнув в семикилометровом промежутке между двумя городами. Там, у конца стены, он, вероятно, сможет как-то вообразить себе помещение, в котором он так глупо теперь блуждал, и выбраться, наконец, туда, откуда еще так далеко до дому, но хотя бы что-нибудь видно и понятно. И Саша продолжал идти.
Наконец, стена кончилась, но снова не так, как ожидал Саша. Он оказался у входа в какой-то коридор – раскинув руки, он мог коснуться стенок справа и слева кончиками пальцев. Саше стало тоскливо. Возвращаться? Саша вошел в коридор. Поворот. Еще один. Еще, еще, еще… Прямые, разной длины участки коридора неизменно заканчивались новым поворотом, то вправо, то влево, а однажды ему попалась небольшая, в три ступени, лесенка, ведущая вверх; скоро Саша уже совершенно не представлял, где находится, откуда пришел и куда и зачем направляется. Он уже не удивлялся размерам этого лабиринта – возможно, здание было небольшим, но плутать в нем в темноте можно было бесконечно. Саша как-то отрешенно подумал, что здание решило его не отпускать. Даже если наступит утро, вряд ли сюда пробьется свет – пока что Саше не попалось ни одного окна. И воздух в лабиринте был стоялым, несвежим – значит, нет здесь никаких отверстий, через которые утром мог бы просочиться хотя бы какой-нибудь свет. И Саша двигался по коридору, уже не надеясь из него выбраться.
Шагая вдоль стены, Саша с горечью думал, что здесь нет ничего, что могло бы помочь восстановить утраченные полностью чувства времени и направления, которые обычно его не подводили. Стена, сплошная и гладкая, которой он касался рукой, пол под ногами, - всего этого было слишком мало, чтобы не потерять этих чувств. Стена и пол не могли служить ориентиром, как не может служить ориентиром сама по себе синева неба или гладь воды, пески пустыни или снега тундры. Нужны еще звезды, или Солнце, или Луна, чтобы представить себе, где находишься, или какой-нибудь берег, или маяк, или какой-то известный объект. Но и стена, и пол в полной тьме казались ему теперь такими же безответными и безучастными поверхностями, как залитые светом небо, море, песок или снег, сориентироваться в которых не так-то просто. И Саша шел, как автомат, шагал бездумно, ощущая себя потерянным, вне места и вне времени, без определенного направления и без всякой цели. Постепенно его шаги замедлились, и, наконец, он остановился, присел на пол у стены и оперся на нее спиной.
Ему пришло в голову, что потеряться в таком месте – еще не самое страшное. Допустим, человек заблудился, глупо и безрассудно забрался в неизвестное здание и заплутал в нем. Но здание явно заброшено; так он мог бы провалиться в какую-нибудь дыру в полу, переломать себе ноги и руки, возможно, и шею. Саша представил себе падение, внезапный сильный испуг, удар, боль, потерю сознания, потом возвращение сознания, боли и страха. Где он оказался? Как оттуда выбраться? Кто придет на помощь? Человек потерян и беспомощен; он попросту обречен. Шансов у него почти нет.
Саше даже не досадовал и не злился на то, что сам себя вовлек в это дурацкое происшествие. Напротив, он ловил себя на том, что сейчас он с большим сочувствием и состраданием думал о каком-то другом человеке – хорошем, близком, даже дорогом, но другом. Этот человек принял неправильное решение, сделал несколько неправильных поворотов и заблудился почти без всякой надежды найти дорогу назад или быть найденным до того, как его убьют жажда и голод. Сашу настолько поглотило сочувствие этому человеку, что мысль о том, что этот попавший в беду человек и есть сам Саша, совершенно в этом сочувствии терялась.
Саша очень хорошо знал этого человека и все, что с ним в жизни случалось, настолько же хорошо, как знал все о самом себе. Он вдруг вспомнил, что этот человек уже однажды ходил напрямик, и при этом едва не погиб. Он отправился на ставок на окраине какого-то большого промышленного города. Засидевшись с удочкой, он спохватился, только когда наступил вечер, и у воды стало прохладно. Путь домой пролегал через мешанину дач, огородов, складов, ферм и поселков, он был неблизким, да и плохо знакомым – на этом ставке человек бывал раньше только однажды, еще ребенком. Стремительно темнело, а во тьме найти дорогу было бы совсем непросто. Человек тогда взобрался на дерево, оглядел местность в меркнущем свете заката и с радостью обнаружил, что есть другой путь, напрямик к шоссе, которое вело в город. Между ставком и шоссе лежала небольшая пустошь – ни деревца, ни камешка, просто ровная местность. Там даже травы не росло – земля казалась мертвой, и цвет у нее был такой, словно смешали ее с золой и пеплом. Но через эту пустошь надо было пройти всего-ничего – а там уже виднелась зеленая обочина шоссе. И человек этот поспешно спустился с дерева, собрал удочки и двинулся через пустошь, и с каждым шагом вокруг его ног поднимались облачка пыли, похожей больше на пепел, чем на обычную земляную пыль. Да это и был пепел - пустошь представляла собой сплошное кострище, засыпанное пеплом, в который человек погружался уже по щиколотку. Это было неприятно, зато на пустоши было намного теплее, чем у воды, даже жарко. Жар нарастал с каждым шагом – и шел он от пепельного цвета земли, и уже не просто ощущался, а через подошвы тряпичных кроссовок пёк в ступни, а потом уже и не только через подошвы – горячий пепел, в котором тлели оранжевые точки, набивался в кроссовки и под брюки и обжигал щиколотки и голени. Земля горела у человека под ногами - и он чувствовал настоящий смысл этой метафоры, передающей страшное, безвыходное положение – ведь ни улететь, ни уплыть, ни зарыться нельзя, когда земля горит под ногами. Человек, бросив удочки, побежал через пустошь, над которой стоял горячий печной дух. Направление было забыто – оно утратило всякое значение, важно было одно: бежать как можно быстрее, потому что человек в центре пустоши ощущал только боль и ужас – и они подгоняли его, как лошадь подгоняют шпоры. Это был бег-конвульсия, бег-агония, потому что не было в этом беге никакого облегчения, куда бы он ни поставил ногу – везде земля жгла ступни, а пепел, в котором тлели оранжевые точки, проникал в кроссовки и под брюки, и тоже обжигал. Он бежал и кричал, а опомнился, только когда споткнулся и упал всем телом в холодную, в божественно холодную траву, и лежал в ней, скуля от боли, зарывшись лицом в холодные стебли и даже сквозь ее горьковатый росисто-земляной запах ощущая резкую вонь паленой ткани и резины и еще какой-то запах, знакомый и едва ли не аппетитный и оттого по-настоящему страшный. Когда он немного пришел в себя и оглянулся на пустошь, над ней еще стояло поднятое им облако пепла, в котором лениво горели брошенные удочки…
Саша подумал, что человека ничему не научил тот злосчастный поход напрямик через огнедышащую пустошь. Теперь он снова в беде; он пока цел и здоров, не испытывает ни жажды, ни голода, ни холода, но он заперт в каком-то необъяснимом лабиринте совсем не далеко от своего дома, а всякий новый шаг связан с риском сломать себе шею. Даже звать на помощь бесполезно – ведь никто не услышит, никто не придет. - Бедный ты, бедный… - Саша обхватил руками свои плечи так, как если бы он обнимал сейчас этого потерянного в невероятном здании человека, пытаясь его ободрить. «Держись, дружище, я с тобой», - мысленно произносил Саша, хорошо понимая, что вряд ли сможет как-то помочь. Ведь он и сам заблудился…
В эту секунду мир опрокинулся; Саша вспомнил, что никакого другого человека нет, и все мрачные перспективы ожидают Сашу и никого другого. Но мысль эта была невыносима, и сознание немедленно выкинуло ее вон из Сашиной головы, и он снова исполнился сожаления о каком-то другом человеке, заплутавшем во тьме. Снаружи донесся фабричный гудок – едва слышный и такой далекий, что он казался таким же заблудившимся в лабиринте, как и человек, который его слышал. Нет, не укажет гудок направление, не получится из него волшебной нити, ведущей из этого страшного места. Видно, придется этому человеку пропадать. Где-то там спешат на работу люди, гудок безошибочно подсказывает направление и время всем, кроме него, он обречен, он тоскует, но ни зависти, ни злости к тем счастливцам снаружи, послушным гудку, не испытывает. Снова прозвучал гудок – как будто ближе и мощнее. И еще раз – еще ближе и громче.
- Сашко! – с трудом преодолев оцепенение, Саша пришел в себя. Он стоял посреди дороги на улице Юности и глядел в узкую щель переулка, полную непрозрачного мрака и стоялой тишины. Туда отправился один хороший человек и там заблудился, его надо спасать…
- Сашко!!! – с раздражением повторил кто-то, и на этот раз Саша повернул голову на голос. На дороге стоял старенький голубой «Запорожец», мигая аварийными огнями, а у открытой дверцы водителя, уперев руки в бока и сердито глядя на Сашу, возвышался Сашин сосед – древний, но крепкий еще старик. – Чого стовбычиш посеред вулыци? Ты що, здурив чи напывся? Сидай, доставлю тебе додому з комфортом. - И очнувшийся Саша послушно полез в машину.
Дома, выслушивая упреки и вяло оправдываясь, Саша то и дело боролся с мыслью, что где-то пропадает другой человек – и без всякой надежды на спасение. Мысль эта упорно возвращалась и даже однажды заставила Сашу взяться за телефон, чтобы позвонить в милицию. Он опомнился, только когда услышал в трубке сонный голос: «Дежурная часть. Слушаю…». Саша отгонял эту мысль, теперь страшась ее возвращения больше, чем самой возможности быть потерянным, как тот, другой, который однажды ночью безрассудно свернул с прямой дороги, заплутал в переулках и, в конце концов, безнадежно заблудился в темном и опасном лабиринте, где его теперь ждет верная смерть… - О нет, опять, только не это! – И Саша тряс головой и убеждал себя, что никто не потерялся, все счастливо добрались домой, и вообще нет никакого другого человека, и что это он сам, Саша, опоздал на автобус, пошел пешком, оказался в незнакомом месте ночью, заблудился, попал в какой-то лабиринт, счастливо выбрался из него и добрался домой, а вот тот, другой, кто пошел Сашу искать, в этом лабиринте так и остался, он и сейчас там сидит где-то среди невидимых стен, поворотов и тупиков, замерзает и с тоской думает… Нет!!!
Изворотливая и упрямая, идея о «другом человеке» еще долго посещала Сашу днем и вторгалась в его сны ночью, а когда Саша ее прогонял, он с удивлением думал о силе человеческой мысли и о той власти, которую над человеком может забрать его собственный мозг. Ведь ни «другого человека», ни лабиринта, в котором «другой» заблудился, не существовало. Неотвязность мыслей об этом наверняка объяснялась тем, что тот, другой, пропадающий во мраке человек – сам Саша. И Саше было очень жаль самого себя, ведь тьма, холод, лабиринт, а он сидит там совершенно один, и никто не знает, что он там, и никогда не узнает… - Стоп! – говорил себе Саша, потому что стоило себе хотя бы на секунду вообразить эту ситуацию, как наступало мучительное раздвоение Сашиного «я». Одна его часть становилась «другим человеком», а вторая исполнялось беспомощного сострадания к «другому человеку», который снова и снова был вынужден проходить весь свой путь: от самонадеянного поворота в переулок до смертельного отчаяния в лабиринте, откуда нет выхода...
Саше также казалось странным, что ни сам Саша, ни «другой человек» никогда не возвращались мыслями к реальному происшествию на усыпанной пеплом пустоши. А вот история о воображаемом человеке, пропадавшем в воображаемом лабиринте, казалась им обоим («да мне, мне!», - поправлял себя Саша) настоящей трагедией. Может быть, несчастье или опасность, которые уже пережиты и остались в прошлом, навсегда вычеркнуты из нашей жизни оставленными ими травмами и шрамами, и потому не так страшны, как гипотетические опасности современности или будущего? А как же реальные невзгоды настоящего времени? – но о них Саша даже не хотел задумываться, потому что в ту далекую пору жизнь его была беззаботной и лишенной настоящих бед.
…Со временем какие-то вопросы нашли свои ответы, какие-то нет. Что-то осталось прежним, что-то изменилось, а что-то просто забылось. Старик-сосед умер, а «Запорожцы» больше не выпускают. 28-ой маршрут автобуса, 12-ый трамвая и кладбище Юности существуют по-прежнему. Саша вырвался из семикилометрового отрезка между Симферополем и Москвой и побывал в обоих городах, да и вообще много чего успел сделать с тех пор, а еще больше – не успел. Он все так же время от времени ищет дорогу напрямик, пренебрегая выгодами известных путей и игнорируя шрамы, оставленные пепельной пустошью. Ведь на том страшном месте когда-то давным-давно оказался один хорошо знакомый, даже дорогой, но другой человек…
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=537283
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 16.11.2014
Непозволительная роскошь, шик,
Излишество, безумное богатство -
Некровное с судьбой родство и братство
Случается порой, и в этот миг
Возможно все и может состояться.
Достаточно немного, на чуть-чуть
Подвинув, повернув, переиначить
Текущий мир и новый обозначить,
Иссохшим горлом сглатывая жуть,
Которой новый мир сполна оплачен.
Но дрогнет что-то, наступает крах,
Тотальное без проблеска банкротство,
С судьбой разлука, в фатуме сиротство,
И исчезает прямо на глазах
И новый мир, и миром руководство.
И не помочь ничем такой беде -
Заметна стала тайная пружина,
Опять прельстила вечная мякина:
Из плоскостей составлена 3D
Переливная плоская картина...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=536874
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 14.11.2014
*В развитие темы: http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=512447
Лилась дорога быстрой речкой между гор,
Под небом цвета сини акварельной,
Колес с дорогой торопливый разговор
Звучал напевом тихой колыбельной,
И убаюканный напевом пассажир,
И утомленный скоростью водитель
Одновременно замечали: этот мир
На них глядел откуда-то как зритель,
И гипнотический автодорожный транс
Их властно отсылал в края иные:
Знакомо будто все, но некий диссонанс
Там беспокоил, словно ностальгия.
Вот впереди массив - огромная гора
Раскинулась, двугорба и безлесна,
Не то опора атмосферного двора,
Не то дорога в океан небесный,
И в самом деле: распахнулся океан,
И берег в нем полощет плавность линий,
Там бухты, острова и утренний туман
Блестит под солнцем, словно алюминий,
Ну, а они летят откуда-то с небес,
Из самой отдаленной стратосферы,
Где облака творят медлительный прогресс
Над землями и водами иберов...
Секунда, десять - опрокинут снова мир.
К горе бежит дорога быстрой речкой.
Водитель закурил. А сонный пассажир
Из-под ладони, сложенной дощечкой,
Глядел в окно и торопливый разговор
Колес с дорогой слушал равнодушно.
Автомобиль. Дорога. Знак "Аэропорт".
По плану все, хотя немного душно.
Билет и паспорт. Деньги… Странная гора…
Не торопись, ведь мы уже успели…
Сменить маршрут, билет? Уехать во "вчера"?
И там остаться до конца недели,
И там увидеть новый ясный горизонт,
Хотя вчера - какие там новинки?
Кредит "вчера" закрыт, и "завтра" как дисконт
Таят "сегодня" тонкие морщинки.
Автомобиль. Парковка. Знак "Аэропорт".
Таможня, пограничники и лайнер.
По плану все - вполне приемлемый комфорт
И разговор с попутчиком случайным,
А где-то позади двугорбая гора
Играет с геометрией Эвклида,
И может быть, альтернативное "вчера"
Лежит за той горой, как Атлантида.
Посадка. Выход. Все контроли за спиной,
Упущены или подходят шансы,
Дороги, горы, океаны, путь домой
И прочие витальные нюансы...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=536631
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 13.11.2014
Шел по улице человек, оступился и упал в яму - прямо головой вниз. Он очень испугался, принялся размахивать руками, кричать и от страха зажмурился - сейчас ведь он наверняка расшибет себе голову о дно ямы. Однако прошла секунда, другая, третья, уже целая минута прошла, а человек все летел. Он осмелел, перестал кричать и размахивать руками и приоткрыл сначала один глаз, а потом и другой.
Оказалось, что человек падал не один. По соседству падали другие люди, среди которых человек обнаружил некоторых своих знакомых, коллег по работе и даже одного дальнего родственника. Знакомые узнали человека и помахали ему руками, коллеги подмигнули, а дальний родственник отвернулся - видно, все еще помнил их давний спор о наследстве.
Кроме того, вместе с людьми падали разнообразные предметы обихода, быта, деньги, а также средства производства. С некоторым удивлением человек отметил, что среди предметов попадаются и абстракции, и идеи, и чувства. Более того, чуть поодаль в пропасть летело целое государство.
Поудивлявшись еще немного, человек заметил, что он уже привык к падению и перестал боятся. Да остальные, похоже, тоже не боялись: они потихоньку собирали вокруг себя предметы, средства производства, абстракции, идеи и чувства, а также вели общение с другими людьми. Некоторые даже карабкались в государство, падавшее вместе со всеми. И человек тоже начал приспосабливаться к своему новому образу жизни.
Скоро он совершенно обвыкся и даже перестал замечать, что падение продолжается. Он помирился с родственником, прибегнул к связям среди падающих вместе с ним знакомых и перебрался на постоянное место жительства в то самое падающее в пропасть государство. Там он легко получил паспорт, нашел работу, женился, регулярно ходил на выборы и реже в театр. В общем, завел себе самую обычную жизнь.
Иногда человек еще припоминал, что он сам и всё вокруг него летит в ту самую яму, в которую он упал, когда-то давно оступившись. Однако мысль эта посещала его изредка и совсем не волновала: ведь жизнь в падении совершенно не отличалась от той, которую он вел раньше.
Единственное, что для него изменилось, - так это смысл выражения "верх падения". Теперь ему видится в нем некий оптимизм и даже какое-то высокое значение.
Так он и летит до сих пор, а вместе с ним - его семья, знакомые, дальний родственник, работа, город, все государство, а может быть, и весь мир.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=536171
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 11.11.2014
Вот и подошел к концу длинный и скучный Великий Пост. Митя уже давно томился этим постом, поэтому Пасху он встретил ликованием: Пост кончился! Собственно смысл Поста и значение Пасхи не были им забыты; просто уж очень было хорошо на душе именно от того, что так ярко светит солнце, так высоки небеса и так разнообразен стол.
Митины православные друзья на Светлой седмице ходили какие-то необыкновенные, словно светились изнутри ясным и чистым светом. Митя тоже радовался, но в себе он такого света не ощущал. Он христосовался со всеми знакомыми, широко и понимающе улыбаясь, однако сознавал, что его улыбка была совершенно определенно весенней и никоим образом Пасхальной. Его немного беспокоила собственная неискренность, но дни стояли такие звенящие, воздух так пьянил, что он предпочел поразмыслить об этом когда-нибудь после, когда погода и настроение будут располагать к раздумьям и угрызениям.
Митю больше тревожил тот факт, что после Пасхального причастия он не ощутил привычного подъема и воодушевления. Походы к причастию давались ему нелегко, требовали известных усилий по преодолению собственной лени и неорганизованности. Но эти усилия обычно вполне вознаграждались теми самыми подъемом и воодушевлением. А в этот раз Митя ничего не почувствовал, хотя и не преминул придать своему лицу восторженное выражение, отойдя от чаши.
Дома Митя осторожно поглядывал на сестру, стараясь выяснить, как на нее подействовало причастие. Но тут и выяснять было нечего: она так же светилась изнутри, как в эти дни светились все Митины друзья. Митя досадовал, вздыхал, с упреком смотрел на образ Спасителя и садился погрустить у окна. А за окном щебетали птицы, деревья весело размахивали голыми ветками, словно дирижируя ветром, а ветер, будто щенок, играл во дворе старой газетой; в общем, грустить Мите удавалось недолго.
Как-то, вот так полюбовавшись весенним видом из окна, Митя подошел к зеркалу и принялся репетировать различные выражения лица. Он становился задумчивым, возвышенным, печальным, покаянным, надменным и снова возвышенным. Втайне он гордился своим искусством преображения и тренировался в нем достаточно часто. Владение своими мимическими мышцами заменяло ему владение собой; поэтому Митя даже паниковал со значительным выражением лица.
Глядя на свое отражение в зеркале, Митя припомнил, как на Страстной неделе они с сестрой выбрались на службу в их любимый храм. Сестра несколько дней готовилась к исповеди, подолгу читала молитвы и даже несколько раз тайком всплакнула, когда никто не видел (кроме Мити, но Саша – так звали сестру – об этом не знала). Митя тоже собирался подготовиться, да так и не собрался, однако сестре сказал, что вполне готов. Поэтому ему пришлось срочно припоминать все свои прегрешения, стоя за сестрой в очереди к ее духовнику.
Он совсем уже было настроился, ощутил тяжесть всего, что смог припомнить, уже почувствовал желание избавиться от этой тяжести, спрятавшись под епитрахилью, касаясь подбородком холодного креста и теплой бархатистой Библии. Митя уже почти достиг искреннего покаянного состояния и даже перестал подбирать изящные и не лишенные оригинальности формулировки для исповедания своих грехов, как его внимание было привлечено и затем совсем отвлечено тем, как исповедовалась Саша.
Она стояла на коленях, низко склонив голову, скрытую епитрахилью. Казалось, что ее плечи и голова вздрагивают, и Митя почти различил на фоне шума, обычного для многолюдных служб Страстной седмицы, ее тихие, сдерживаемые рыдания.
Лицо батюшки, склонившегося над сестрой, было сосредоточенным и печальным. Митя замечал, что иногда священники совсем не слушают исповедь; но на этот раз батюшка казался совершенно поглощенным тем, что он слышал из-под епитрахили, под которой, как был уверен Митя, Саша содрогалась в слезах. Батюшка явно был опечален услышанным, он выглядел исполненным сожаления и грусти…
Митя тут же забыл о своей собственной исповеди и стал размышлять об исповеди сестры. Что такого она могла рассказывать батюшке, чтобы, во-первых, так привлечь его внимание (а уж ему-то, за его долгое служение, довелось слышать всякое и предостаточно), а во-вторых, так самой взволноваться и так его опечалить?
Митю терзало любопытство, а возбужденное воображение металось в поисках версий. Саша не давала никакой почвы для такого рода фантазий. Она обладала ровным, спокойным нравом, была доброй и отзывчивой, постоянно занималась своей учебой в институте (Митя считал ее подход педантичным), помогала матери по хозяйству, ездила с друзьями в паломничества и в детские дома. По мнению Мити, грешить с размахом ей было просто некогда.
И вот священник возложил руку на голову сестры, скрытую епитрахилью и неслышно произнес обычные слова. Сестра поднялась с колен, перекрестилась и действительно утерла платочком слезу. Батюшка благословил ее, потом взял за руку и долго что-то говорил, с ласковой улыбкой глядя Саше в лицо. Потом отпустил ее и поманил к себе Митю.
Митя был так заинтригован загадкой ее исповеди, что попятился, жестом руки пропустив вперед старушку, которая уже некоторое время подпрыгивала на месте от нетерпения и толкала Митю в спину; старушка рысью поспешила к батюшке. Сестра, просветлев лицом, прошла мимо Мити, пряча в карман маленький фиолетовый квадратик. Это был листок, на котором аккуратная педантичная Саша законспектировала свою исповедь.
Обычно батюшка, исповедав и благословив сестру, забирал у нее этот листок; слушая следующего грешника, он задумчиво разрывал его на узкие полоски. Наверное, сразу же подумал Митя, на этот раз батюшка был так взволнован или обеспокоен исповедью, что, против обыкновения, не взял листок из рук сестры. Наверное, и Саша была так потрясена – содеянным?! – что отступила от традиционного порядка.
И вот сейчас, стоя у зеркала со странным выражением лица – мимические мышцы уже устали, и возвышенная задумчивость немного напоминала деловую озабоченность, – Митя заметил маленький фиолетовый квадратик, вставленный между блокнотом и телефонным справочником, которые обычно лежали на полочке под зеркалом. Он был готов поспорить на любую сумму, поставить что угодно на то, что это была исповедь сестры. Та самая исповедь!
Нет, Митя никогда не думал ничего такого. Он никогда не имел никакого интереса к чужым письмам или дневникам, вообще к чужым секретам. По правде сказать, он ленился проявлять к ним интерес, что давало ему повод гордиться своим уважением к частной жизни и приватности. Кроме того – и это, пожалуй, было основной причиной слабого интереса к чьим-то тайнам, - Митина собственная персона интересовала Митю больше, чем персоны людей вокруг. Этот интерес он называл «познанием себя».
Но тут такой случай – а вдруг сестре нужна помощь? И чем ей поможет батюшка? Или даже весь монастырь? А Митя, если бы узнал, чем можно помочь Саше, да если бы еще это возможно было сделать так, чтобы она ни о чем не догадалась («инкогнито»), - да он в лепешку бы разбился, чтобы сестре помочь, и ничего бы ей не сказал. Сохранил бы свою бескорыстную помощь в тайне. Он свято хранил бы эту тайну всю жизнь, до самой смерти, и там, на холодном смертном одре, он бы поведал сестре, что нарушил тайну ее исповеди, попросил бы у нее прощения и признался бы, что это он ее тогда спас. Сестра разрыдалась бы и простила его. А он улыбнулся бы в последний раз и умер…
Митины глаза вдруг стали сухими и горячими, так что слезным железам пришлось немедленно произвести количество слез, необходимое и достаточное, чтобы устранить дискомфорт. Митя вытер слезы тыльной стороной ладони, судорожно сглотнул и снова посмотрел на фиолетовый листок.
Нет, тайна исповеди свята и нерушима… Он нервно заходил по комнате, буквально забегал от стены к стене. Потом решительно подошел к полочке у зеркала, протянул руку и взял бумажный квадратик. Медленно, все еще колеблясь, Митя прошел на кухню, приоткрыл дверцу шкафа, за которой стояло ведро для мусора, и протянул руку с листком к ведру. Но бумага словно приклеилась к его пальцам. Сестра в беде… Тайна исповеди… Никто не узнает… Он сжал листок и снова подошел к зеркалу. Стараясь не увидеть свое отражение (наверняка губы прыгают, глаза бегают, и везде - красные пятна), он вставил листок между блокнотом и телефонным справочником и указательным пальцем выровнял их в одну поверхность, чтобы листок скрылся между ними. Потом снова достал фиолетовый квадратик, уронив при этом все, что лежало и стояло на полочке, быстро прошел на кухню и решительно выбросил листок в мусор. Фиолетовый квадратик коротко вильнул над ведром и повис на его краю.
Митя вышел из кухни. Сердце упруго стучало в груди, в солнечном сплетении, в горле, в висках и даже, кажется, в кончиках пальцев. Митя повернулся, стремительно, будто его подгоняли, вбежал в кухню, одним быстрым и длинным движением распахнул шкафчик, выудил из ведра проклятый листок, развернул его и поднес к глазам.
Он не прочитал ни одной строчки, даже ни одного слова. Он только увидел аккуратный Сашин почерк, крупные круглые буквы, плотно нанизанные на строчки, словно косточки счётов.
И тут же внутри, где-то за грудиной, Митя ощутил тягучее, тянущее, быстро растущее и ускоряющееся движение. Внутри все завертелось, закружилось, сворачиваясь и свиваясь в узкую тонкую воронку. Воронка беззвучно, словно водоворот, и быстро, будто торнадо, всасывала в себя фиолетовый листок, ведро, Митину руку, кухню, весну, солнце, небо, щебетание птиц, ветер, Митино весеннее настроение, все его мысли и чувства. Все, что попадало в воронку, будто смазывалось, теряло смысл, очертания, форму и цвет, становилось землисто-серым, полужидким и холодным, как осенняя грязь на разбитой грунтовой дороге...
Воронка внутри Мити сформировалась, поглотила все, что наполняло его в эти яркие теплые дни, и исчезла за один миг, пока перед его глазами были написанные Сашиной рукой буквы с аккуратно и педантично выведенными элементами. Он уронил листок обратно в ведро, ощущая в себе тянущую пустоту, которая стала совершенной, абсолютной и весьма болезненной, когда воронка с коротким всхлипом исчезла сама. Митя чувствовал себя как воздушный шарик, который сохранил форму после того, как из него выкачали весь гелий, весь до последней молекулы. Шарик был темно-зеленым, он неподвижно висел в пространстве, не имея права ни на полет, ни на падение.
Пошатываясь, Митя подошел к окну. Картинка за окном показалась ему искусственной и безжизненной. Пустое небо, голые дрожащие ветки, ветер терзает мусор, рассыпанный кем-то во дворе. Солнце посылает земле холодный безжалостный свет…
Вечер Митя провел за книгой. Он ее не читал, он прятался за ней. Из-за книги он посматривал на сестру, когда она входила в комнату, и мысленно просил у нее прощения. Он уже почти уверил себя в том, что на самом деле он ничего страшного не совершил, потому что ничего не прочитал («Да я не стал бы читать!», - через несколько дней думал Митя).
А потом его осенила изящная мысль, что благодать не только даётся, но и отнимается; что воодушевление и подъём приходят, когда благодать даётся человеку, а вот такая опустошенность – когда благодать отнимается от человека. Митя просиял лицом, отложил книгу, потянулся и пошел на кухню разузнать насчет ужина. Где-то в его сознании вдруг появился образ воздушного шарика, туго наполненного гелием и стремительно летящего в высокое-высокое голубое небо. Шарик был ярко-красным.
2012 г.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=535365
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.11.2014
Ясноокий молодий рибалка
Вдосвіта на лови вирушав,
Пригорнув дружину ніжно-палко
І затемна бути обіцяв.
А дружина, наче та Сибіла,
Відчуває: сунеться біда!
Чорне море, хвиля синьо-біла,
Всі сліди приховує вода
День той був повільний, наче хворий.
День минув - рибалки все нема.
Чи його забрало Чорне море,
В глибині водою обійма?
Не вернула милого пустиня,
А його дружина край води -
Чорне море, хвиля біло-синя! -
До світанку множила сліди.
Все ходила, все гукала, звала,
Плакала, мов кинуте маля,
Милого край моря виглядала -
Пусто, ні човна, ні корабля,
Закричала: «Дайте мені крила,
Хоч і мертвим, милого знайду!
Чорне море, хвиля синьо-біла,
За коханим хоч за край піду!»
Загуло у морі лютим гулом,
І вода згорнулася в сувій,
І на чайку жінку обернула:
- Відшукаєш, буде милий твій!
Здійнялася чайка, осміліла,
Подалася тінню в далечінь:
Чорне море, хвиля синьо-біла,
А над ними невпізнана тінь.
Рік минув і другий - з моря раптом
Повернув рибалка молодий,
Сивий, наче вкритий срібним гаптом,
Він додому - дім стоїть пустий!
Він до моря: «Де ти, моя мила,
Де свої залишила сліди?..!
Чорне море, хвиля синьо-біла,
І рибалка плаче край води.
Закричав: «Та дайте ж мені крила,
Хоч і мертву, я її знайду!
Чорне море, хвиля синьо-біла,
Я за нею хоч за край піду!»
Заревла у морі люта сила:
- Пошукай! - чи ж не мала Земля? -
І рибалку в мить перетворила
На сумного птаха-журавля.
Він злетів над морем, осмілілий,
І полинув тінню в далечінь:
Чорне море, хвиля синьо-біла,
А над ними невпізнана тінь.
І вони шукали - не впізнали
Милих-любих між небес пустель,
Невпізнані, висями кружляли
Біла чайка й сірий журавель.
Як впізнати? Чайки білокрилі
Всі ридають: «Упізнай мене,
Чорне море, хвилі синьо-білі,
Упізнай - наврочення мине…»
- Упізнай, - бриніло в піднебессі, -
- Упізнай, я повернуся знов,
Упізнай, і я тоді воскресну,
Упізнай, врятуй свою любов!
Як впізнати? - Журавлі у небі
Всі курличуть: «Не впізнав, пробач…»
Чорне море, хвиль біляві гребні,
І над ними журавлиний плач.
І відтоді (й сумно, та звичайно)
Над морями й стріхами осель
- Упізнай! - ридає біла чайка,
- Не впізнав… - курличе журавель.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=535329
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 07.11.2014
Блукали у однім краю сліпці,
Звела їх доля всіх до купи тісно збитись,
Тримали міцно одежин кінці
Один у одного, аби не розгубитись,
Вервечкою ходили ті сліпі,
Просили їжу, гроші і на ніч обитель.
Так сталося - на ринку у товпі
До тих сліпих прибився зрячий предводитель.
Водив незрячих зрячий поводир,
Вони із ним всі небезпеки обминали,
А за опіку і за гострий зір
Сліпі пожертв йому частину віддавали.
Одного ранку йшли сліпі за ним,
Назустріч хтось - звичайний злидар, волоцюга,
Та зупинився й голосим ясним
Сліпих спитав: - За що спіткала вас недуга?
- Грішили ми, та кожен за своє, -
Відповіли сліпі і заридали ри́дма.
- Хто відібрав, вам знову зір дає, -
Поку́та прийнята, і знята ваша стигма.
Так їм сказав і далі крокував,
Вони ж за ним і кличуть: - Батько, Отче, Вчитель!
Якщо ти нам гріхи подарував,
Будь з нами - зрячим також треба предводитель!
Та пізно - зник, немов і не було.
Сліпці ж колишні між собою зговорились:
Іти разом і в місто, і в село
Розповідать, як каяттям вони зцілились.
Тут поводир старий заговорив:
- А що ж мені тепер?! - І слухати не стали:
- Тепер нам не шукать поводирів,
Ми зрячі і свої гріхи спокутували!
Прийшли сліпці колишні у шинок,
Радіють щиро - серце пісні хоче й свята,
В шинку ж питво - і за ковтком ковток
Вони п'яніли і валились брат на брата.
Лиш поводир старий в шинку не пив,
Чекав, щоб упились і впали під столами...
Тоді ж прозрілих знову осліпив -
Й відтоді водить він сліпців попід тинами.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=535119
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 06.11.2014
...Загусне море; світло стане чорно-тьмяним,
І вітер житиме як спогад чи луна,
І ліс стоятиме парканом дерев'яним,
Трава лежатиме, мов стигла сивина
Під куполом небес сріблясто-олов'яним,
А в нім повітря захолола рідина,
Весь рух застигне, і вібрації, і звуки
З безпліття випадуть - труха, розбите скло,
Зв'язки порушаться, не створяться сполуки,
І в безпораднім стані і добро, і зло
Не завдаватимуть ні радості, ні муки,
Неупереджені й байдужі, мов число,
Зупиняться зірки, припинять біг планети,
Орбіти випнуться, мов дуги дротяні,
Нечинні, всесвіту розкриються секрети -
Немов на згарищі уламки цегляні,
Окреслять величі і слави силуети,
Ніким не знайдені в смітті і бур'яні...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=534678
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 04.11.2014
Якщо - нізащо! - нас з тобою наша доля
Так розімкне, як міст старий над Бугом,
Направить десь, як поворотним кругом
Трамвай в депо спрямовують до інших колій,
Якщо - нізащо! - нам з тобою вже не разом
Блукати в самоті єднань із кимось,
Доки до смерті тихо пригорнімось,
Туди приведені її дороговказом,
Якщо - нізащо! - нам талан навік прощатись
І далі йти кудись завжди окремо,
Бо неспростовна стане теорема:
Навік прощання - це не привід зустрічатись,
Якщо - нізащо! - ми позбудемось єднання,
Якого дар не вчились цінувати,
Бо вчилися дрібницям - цілувати
Поверхні тіл - не душ - у нашого кохання,
Я пропаду в розлуки хтивій пащі,
Нас доля розведе якщо - нізащо!
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=533683
рубрика: Поезія, Сонет, канцон, рондо
дата поступления 31.10.2014
Мороз нічний на місто дихав,
Лишав на вікон теплім тлі
Своїх послань, що всім на втіху
Він сніг готує вдалині,
Лишав слідами іній білий
На листі, травах, край дахів,
Північний вітер зморознілий
Куйовдив пір'я у птахів,
На річку дихав - та зарано
Там кризі буть, її нема,
Лиш осад білого туману
Повільні води обійма,
Хвилясті линуть простирадла
Вкривають острів на ріці
Як іній стиглий, безпорадно,
Покірні холоду руці,
Під тим покровом острів щезне,
Забуде справи острівні;
Не острів - айсберг величезний
Дніпром пливе в морозній млі,
Та щойно ранком засвітліло,
Мороз змінив на ласку гнів,
Розтанув іній; острів тіло
Знов показав між берегів -
Багряне, жовте і зелене,
Пісок, тростина - звичне тло...
Просте, природне й незбагненне
Те перетворення було.
А втім - таке забуть не просто,
Це дещо з надзвичайних сфер:
Частково айсберг, трохи острів
Є на Дніпрі у нас тепер.
жовтень 2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=533528
рубрика: Поезія, Пейзажна лірика
дата поступления 30.10.2014
"[i]Ответам нет вопросов[/i]"
Брюсов, «Скала к скале; безмолвие пустыни...»
Така природа або звичай:
Душа у небо, розум в твань
Нав'язлих вічних запитань,
Лиш сниться спокій, чути відчай
Між істин болісних хитань.
Чому? Коли? За що? Навіщо?
Хто винен? Що робити? - теж
Різновиди таємних меж,
А що за ними - кладовище
Чи простір інших узбереж?
Чи дійсно варто намагатись
За межі рушити, знайти
Там гулку прірву пустоти,
Пігулку звільнення чи страти
Або свої старі сліди?
Ятрять питання; невідоме
Лякає так, що хоч кричи:
Що там? Хто ти? А ну, речи,
Чого питання ті симптоми,
Що вкрали спокій уночі?!
І невідоме відгукнеться,
Свій голос знишка подає
І кредо видає своє:
"Не все є тим, чим вам здається,
Але й не все не тим не є,
Потрібен час, потрібна відстань,
Потрібен спокій. Втім, мабуть,
Не все можливо осягнуть,
Хоч не байдуже, що за пристань
Питань вінчає довгу путь."
Все як раніше: той же відчай
І запитань знайомий смак,
Але - лихий чи добрий знак? -
Як завжди, спокій лише сниться,
Душа, як завжди, є навзнак -
Вдивляється в малюнок хмарний,
Торує шлях не навпростець -
Тварина, засіб чи творець -
Шукає сенс буття немарний
Серед нездо́ланих фортець,
І непокоїться до рання,
І ніч марнує, не до сну,
Бо прагне відповідь ясну
Крізь горнє чути німування,
Як бачить неба глибину.
І небо часом відгукнеться,
Свій голос знишка подає
І кредо видає своє:
"Не все є тим, чим вам здається,
Але й не все не тим не є,
Потрібен час, потрібна відстань,
Потрібен спокій. Втім, мабуть,
Не все можливо осягнуть,
Хоч не байдуже, що за пристань
Питань вінчає довгу путь..."
2014, 2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=533489
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 30.10.2014
Звучат так близко ночью поезда,
С дистанцией до них несоразмерно -
Чуть ближе, чем луна или звезда,
Чуть дальше, чем знакомая таверна,
Чуть громче, чем соседские дела,
Чуть тише, чем пинки по венам пульса,
Пунктиром колет тонкая игла
Узор, молитву или богохульство,
Чуть дольше, чем стандартная длина
От сих до сих протянутого рельса,
Чуть крепче недопитого вина
И чуть понятней языка Уэльса,
И в них звучат и судьбы, и года,
Они же сами притаились нервно
И в кратком человеческом "всегда",
И в зыбком человеческом "наверно".
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=533013
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.10.2014
Там, де кохання наше втратить силу,
Там буде ніч глуха із шерехом дощу,
І дощ шептатиме комусь "не відпущу"
Із присмаком вінтажного вінілу,
Там, де кохання наше втратить силу,
Там зійдуть квіти неприродніх кольорів,
Кремезніші за найстаріші з яворів,
Із ароматом пороху і пилу,
Там, де кохання наше втратить силу,
Там стане хмарочосів омертвілий ліс,
І лісом зграї сповнених очей коліс
Ганятимуть фантазію віджилу,
Там, де кохання наше втратить силу,
Там буде порожньо, ніяково, ніяк,
І вийде грізний незнайомий Зодіак,
Відкрає неба край від небосхилу...
...Там, де кохання наше втратить силу,
Ти зійдеш із трамвая, я - в могилу.
2014
*Малюнок: Зиновій Сидорів. Останній трамвай
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=532743
рубрика: Поезія, Сонет, канцон, рондо
дата поступления 27.10.2014
...Не вагітніють сенсом - знов смужка лише одна,
І надії нема - не залишилось спроб,
Бовваніють безцільно безхмарно сині без дна
Незапліднені далі небесних утроб,
Пустоцвіт і нероба, нездара, порожня вись,
Вистиває безпліддям закреслений (к)рай,
Є там щось - невидимий рух нізвідкіль і кудись,
Непереконливий, невловимий шахрай,
Це ніщо, що легко будь-що розбиває нічим,
Доки ти задивився - спустошить кишень,
Зчиниш гвалт, та запізно: втіленням власним нічним
Вже насичує кров через губки легень -
Це отрута, хвороба, безчасний хронічний бій,
Тотальний обман - хоча й неспростовний факт:
Доки пошуки сенсу не залишають надій,
Кров із небом тримає постійний контакт.
Знов задивишся в небо, рахуєш кляті смужки,
Виявляєш - їх кількість не змінює знак:
Всі питання до неба вже час просить за дужки,
Бо у власній крові - його колір і смак.
2014
*картинка була тут http://lifecity.com.ua/?l=knowledge&mod=view&id=669
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=532602
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 26.10.2014
Однажды мне приснился сон.
Я бродил по странному дому, из которого невозможно было выбраться — ни через дверь, ни через окно.
Дом скрипел половицами и дверями, стучал ставнями и водостоками, постанывал стропилами и выл дымоходами, он весь раскачивался на ветру, грозя развалиться, но держался, стоял, не падал.
Мне было страшно и одиноко. Я звал, кричал, стучал кулаками в двери; никто мне не отвечал.
Но дом не был пуст. Его тёмные коридоры и узкие комнаты кишели обитателями.
Обитатели были многочисленны и разнообразны. Они были озабочены и деятельны. Они сновали мимо меня, из комнаты в комнату, из коридора в коридор, с лестницы на лестницу, ни на миг не останавливаясь. Они преследовали друг друга, ловили, хватали, догоняли...
И они не обращали на меня внимания. Они не замечали меня, когда я заговаривал с ними, когда кричал на них, когда угрожающе воздевал руки или пытался их схватить. Они проходили мимо, не оглядываясь, когда я споткнулся, упал и, завывая от боли, скорчился на полу, обнимая ушибленное колено.
Обитатели дома двигались по какому-то плану, повторяя одно и то же действие без конца. Они словно действовали по сценарию пьесы, финал которой открывал её же первый акт.
Похоже, их роли были раз и навсегда распределены. Мне даже показалось, что все они — пленники какого-то закулисного умысла, что движутся они и действуют чужой волей. Когда же я увидел, как мучительно косят их воспалённые глаза, глядящие вовсе не туда, куда несут их ноги и тянутся руки, моё подозрение стало уверенностью.
Мимо меня снова, всё в той же очерёдности, промелькнули эти таинственные обитатели. Синица. Кошка. Собака. Корова. Седовласая леди строгого вида, с каким-то жестяным предметом вроде ведёрка в руках. Толстый, неопрятный, медленно бредущий человек с кнутом. Два петуха...
Дррррррынь! — звонок будильника выхватил меня из цепких объятий загадочного сновидения.
Мне пришлось увидеть этот сон несколько раз, прежде чем я понял, что это за место. Я успел привыкнуть к странному дому и к его особому аромату — насыщенной смеси запахов старого дерева, сена, пыли, птиц и крупных животных. Я изучил загадочных обитателей и запомнил их роли в том спектакле, который они безошибочно разыгрывали передо мной ночь за ночью.
Сначала где-то на окраине памяти возникли, словно облака на далёком горизонте, какие-то смутные воспоминания. Какие-то слова. Зарифмованные окончания строк, полностью припомнить которые мне никак не удавалось. Они проплывали перед моим мысленным взором, всё ещё слишком далёкие, слишком размытые, чтобы я смог их прочесть...
И тут я вспомнил. Я остановился и громко произнёс: «Вот дом, который построил Джек!»
И тут же стены дома начали бледнеть и таять. Синица выпорхнула в исчезающее окно, кот сквозь смутно прозрачную стену устремился в сад, за ним промчался пёс, проковыляла старушка, успев ещё опереться на косяк за миг до того, как тот совершенно исчез. Корова шумно вздохнула и замерла на месте. Пастух лёг на землю и задремал. Петухи огласили пространство торжествующим кличем...
Глупость, сон, нелепость — да, всё так. Но есть и что-то большее в этом видении. Передо мной распахнут многомерный, яркий, удивительный мир. Вокруг — неиссякающий поток явлений, людей и событий. Печали и радости сменяют друг друга в интригующем порядке.
Но неловким усилием слабого ума я сжал всё это до пределов крохотного шаткого сооружения. Я, словно пресловутый Джек, поселил всё и всех в бессмысленном душном мирке, а следом поселился в нём сам.
Я гордо возгласил: «Вот дом, который построил Я!» — и проклял своим колдовством разнообразие и монотонность, красоту и ужас, любовь и одиночество, жизнь и смерть.
Мой замысел о порядке вещей оказался важнее сущего — и я провалился в свой замысел. Его создатель и всесильный повелитель, я стал узником моего нищего воображения и ленивого разума...
Моя синица только ворует пшеницу — не поёт, не вьёт гнёзда, не учит птенцов летать. Мой кот пугает синицу, и только, — он не сворачивается клубком у меня на руках, не мурлычет, не трётся выгнутой спиной о мои ноги...
Вот дом, который построил я.
2011 г.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531955
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 23.10.2014
...І несподівано прийдуть не бачені ніколи -
Так просто, так буденно, так звичайно,
Як діти до осель своїх зі школи,
Або трамвай від Цирку до Подолу,
Чи у Дніпро колись свята Почайна,
Або як жовтень, липень, грудень, березень чи травень,
Чи інший місяць, рік - чи ж то важливо,
Коли для наших кругосвітних плавань
Межа не світ, а тиха сонна гавань,
І навіть в ній ми ходим несміливо,
Навшпиньки, боком, крадькома, затамувавши подих,
Щоб ненароком їх не налякати -
Було колись, пускали хліб по водах,
Він повернувся - і стоять на сходах
Не бачені ніколи дні і дати...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531826
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 23.10.2014
Мы с детьми пришли в гости к старым друзьям. Хозяин дома – в прошлом инженер, недавно заочно закончил Киевскую духовную семинарию, теперь – священник в одном из храмов в Киева.
Он только что пришел домой и встретил нас в черном подряснике. Чтобы развлечь детей, он достал старенький аккордеон и начал исполнять песенки из советских мультфильмов.
Макс (тогда – года три) внимательно слушал, следил за быстрыми пальцами, перебегающими по клавишам и кнопкам; как только хозяин дома остановился, он нетерпеливо дернул ногой и сказал:
- Амин, играй еще!
2012
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531730
рубрика: Інше, Лирика
дата поступления 22.10.2014
Кажуть, колись Хемінгвей виграв парі: він узявся написати оповідання з 6 слів. Ось його текст:
For sale: Baby shoes, never worn - в перекладі це навіть коротше: Подаються дитячі черевики, неношені.
Щоправда, є думка, що це вигадка, і насправді ідею такого оповідання народив один невідомий газетяр у 1910 році, ось фото того матеріалу:
http://en.wikipedia.org/wiki/For_sale:_baby_shoes,_never_worn#mediaviewer/File:BabysClothesNeverWorn.png.jpg
Але це оповідання з 6 слів таки існує, і традицію започатковано - час від часу відбуваються конкурси з написання 6-(7-8-9)-word novel
Наприклад: Господа пассажиры, с вами говорит не капитан (не знаю автора)
Може, і нам тут щось подібне спробувати? В контексті розвитку творчого потенціалу і з щирої любові до слова.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531443
рубрика: Анонс, Лірика
дата поступления 21.10.2014
"...День зимою оттого короткий, что подобно всем прочим предметам видимым и невидимым от холода сжимается и оттого, что солнце рано заходит, а ночь от возжжения светильников и фонарей
расширяется, ибо согревается..." - [i]А.П. Чехов. Письмо ученому соседу[/i]
Ясніє день в чужім далекім кра́ї...
А тут на чорноті тоненький серп -
Закляк, замерз, злякався і затерп,
Висить гачком, глядить, спостерігає,
Як осінь одежину тягне з верб,
Кленовий лист (чи іноземний герб?)
На клапті вітром для розваги крає,
А там - дахи, суцільна сіра маса,
А там - димар, устромлений у дим,
І дим розбухлим хоботом блідим
Звиса від зорь подвійних Волопаса...
Здається, чорне небо саме ним
Тепло ковтає, це причина зим, -
Тепло небесна кра́де теплотраса,
Бо небо від морозу просто гине,
Там абсолютний неповторний нуль,
По черзі тягне дим з земних півкуль -
Даремно намагається людина
Зігрітися; і Перт, і Ліверпуль
Вкриваються напливами буруль,
І на морях міцнішає крижина,
Чим більше димних хоботів до неба,
Тим холодніше на малій Землі,
І піт вже застигає на чолі,
Коли зусилля у теплі потребу
Задовольнить знесилили в борні,
Здалась людина... Значить, буть весні,
Схвалило небо димну нашу требу!..
...І простягнуло хоботи димів
До інших, ще незайманих, країв.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531422
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 21.10.2014
...Итак, теперь я лейтенант. Удостоверение с символическим номером 007 мне выдали в Бункере-42 на Таганке. На фото - некто в противогазе и костюме химзащиты. В общем, это 100% мое удостоверение, а фамилия не указана из соображений секретности. Удостоверение служит пропуском в объект "Бункер-42" - не пробиваемое ничем сооружение на глубине 60 метров. Вниз ведет крутая узкая лестница - номер на последнем этаже гласит -18. В этом подземелье якобы размещался штаб стратегической авиации СССР. По соседству - над, справа и слева - расположены три линии метро - то и дело слышен шум поезда, а закрытые решетками "ходки" ведут к этим линиям. Повсюду советская символика в несколько карикатурном виде. Веселый экскурсовод Дарья - пилотка, гимнастерка, уставная юбка и неуставные сапоги - с шутками-прибаутками приглашает к ядерной кнопке - да-да, к той самой, которой "империя наносит ответный удар". Пока турист жмет клавиши, поворачивает ключики, вводит коды и жмет КНОПКУ, на экране демонстрируют фильм - ракеты туда, ракеты сюда, ядерный БАБАХ и сцены гибели мегаполиса, очень похожего на Нью-Йорк. Потом туристов заводят в тупик, гаснет свет, мигают красные лампы, воет сирена, а мрачный голос сообщает, что Москва и Подмосковье разрушены ядерным ударом противника, а верховный главнокомандующий принял решение нанести ответный удар. Чучело верховного (Сталин), как и модель - действующая?! - первой советской ядерной бомбы представлены в отдельных помещениях. Рядом с офисом "Сталина" - совещательная комната, в ней длинный стол, уставленный моделями самолетов, в свое время служивших в советской стратегической авиации. Такие же - только натуральные и в натуральную величину - стоят в Киеве, в музее авиации в Жулянах. Мда. То еще заведение. В его прочих казематах - всего их четыре - проводят вечеринки, празднуют дни рождения и свадьбы, развлекают любителей бродилок и стрелялок. Впечатление остается довольно тягостное: история Холодной войны вдруг обретает железобетонные очертания и формы, становится устойчивым к ударной волне и ионизирующему излучению фактом реальности.
Ну, это культурная программа. Впечатления в целом смазанные - когда ты в городе сугубо по делу, ты в нем по сути проездом - только и видишь что-то мелькающее за окнами. Вот так "Москва проездом" или "Москва по делу" и выглядит: что-то желтовато-серое, "город бязевый", за туманными, мокрыми от дождя стеклами. Возникает сильное, но нечеткое, расплывчатое ощущение крупного масштаба и эклектичного разнообразия - сюда надо приехать надолго, чтобы все неспешно рассмотреть. Так и запишем: приехать еще и все рассмотреть.
Темно здесь сейчас даже днем, а ночью и подавно; у нас будто и фонарей поменьше, а ночь все-таки не такая темная. Вероятно, виноват городской чад - по крайней мере, москвичи сообщили, что "у вас в Киеве небо, а у нас в Москве смог". Днем синевы, а ночью звезд не видно - кроме тех звезд, которые на башнях и высотках. Кажется, сумрачное небо лежит прямо на крышах, а на широких бульварах без бульварной части, принесенной в жертву транспортному потоку, - даже на голове.
Флагов у нас не в пример больше. Да и флаги у нас другие. Впрочем, в Европе наших флагов тоже много кое-где - а здесь их нет совсем. А в Каталонии или Амстердаме, например, всегда и везде полным-полно местных флагов и гербов (но об этом уже шла речь в Испанских дневниках и в Амстердамских дневниках).
Проездом я в Москве, точно проездом, даже по сумме впечатлений заметно - сплошной транспорт. Выдали мне в солнечных и теплых Жулянах посадочный талон - место 40В. Ого, думаю, какой большой самолет за мной прилетел - пассажиров-то всего-ничего. Но оказалось, что самолет - "половинка": до смешного толстый и короткий - "поперек себя шире"- похожий на игрушку Боинг с важным видом стоял у старого терминала, похожего на брошенный автовокзал. Ряды кресел в самолете пронумерованы с 20 ряда - вот и оказался мой фактически 20 -ый ряд номинально 40-вым. Ну, допустим. Сели-полетели. Капитан провозгласил что-то о мерах безопасности - при этом стюардессы с нарочитой асинхронностью демонстрировали свое: капитан о жилете - они показали кислородную маску, капитан о маске - они напялили ярко-желтые жилеты и сердито, в разнобой подули в жестяные свистки. Так они в спасательных жилетах и взлетели - бегали в этих "праздничных" нарядах по салону, закрывая крышки багажных отсеков и опуская подлокотники кресел строптивых пассажиров. Капитан завел какую-то речь о предстоящем полете, но слушать его оказалось затруднительно: скомканная фраза на стремительном русском сменялась фразой на английском, которую - пари! - произносил престарелый Борис Ельцин. Обмирая, я вслушивался в заплетающийся невнятный язык покойного президента и вспоминал короткий рассказ из тех, традицию которых начал Хемингуэй: "Господа пассажиры, с вами говорит не капитан"...
Летим. Пассажиры с интересом тянутся к меню бортового бара в карманах кресел, один за одним вспыхивают огоньки вызова стюардессы, сопровождаемые мелодичным "ДЫНННЬ". Одному за одним, стюардесса повторяет пассажирам фразу, не поддающуюся осмыслению: "Рейс дисконтный, нам этого ничего не загружают" - и решительным движением гасит огоньки вызовов, один за одним.
Летим. До самой Москвы - солнце и белые облака. Над Москвой начался такой туман и мрак, словно мы в туннеле. Туман сплошной и, похоже, твердый - самолет скачет в нем, как авто на плохой дороге. Таможня и пограничники - вопреки некоторым рассказам - равнодушны к пришельцам из Украины.
Шумный людный аэропорт-конструктор. По указателям добираемся до аэроэкспресса. Внешне и внутри – почти обычный евро-поезд, почти – потому что везде красный цвет и пятиконечные звезды. Едет экспресс тоже на евро-уровне - тихо и быстро. Но не без странностей: разъезжающиеся двери между тамбуром и салоном во время стоянки и посадки-высадки пассажиров все время норовят закрыться, хватают пассажиров за ноги и кусают за чемоданы. Как только поезд тронулся - они расслабились и принялись кататься в своих пазах туда-сюда, разъезжаться, одним словом. До Москвы экспресс идет 45 минут - почти столько же, сколько самолет летит до Москвы из Киева. За окнами экспресса - ошеломительно красивая осень, пышное, буйное, надрывно-радостное увядание.
Павелецкий вокзал. Тут кончается сходство с Европой - из вагона выходишь на вдребезги разбитый перрон. Идет дождь, и в выбоинах перрона стоит глубокая "мутная вода", буквально "мосх-ва" на местном финно-угорском диалекте времен основания города. В лужах барахтаются пассажиры и чемоданы. Впрочем, платформа с другой стороны аэроэкспресса – оттуда производится посадка в сторону аэропорта - оказывается вполне на уровне.
Пробки, пробки, пробки. Перед нашим такси бесконечно долго тащится грузовик с огромными желто-серыми буквами ЛДПР на тентованых бортах и надписью "Государственная Дума РФ" на плашке госномера. Порывы ветра колышут матерчатые борта, отчего буквы ЛДПР припадочно корчатся и пьяно раскачиваются. Так и кажется, что сейчас разудалые Р, Д, П и даже Л грянут какую-то песню. В какой-то момент молчаливый таксист взрывается: этыт горыд нады сыжечь! - и потом снова молчит до самого конца поездки.
Кремль снова удивляет приземистостью своих башен. По телевизору они выглядят чуть выше Empire State Building. Созерцая эти 70 метров вместо американских 400, чувствуешь себя обманутым. Все-таки ТВ - фокус и ложь, а владеет мозгами миллиардов. Но не повезешь же каждого в Москву: смотри, вот она в жизни какая, эта башня с часами, а ты думал, она до неба?
Отель. Ехидная девица на ресепшн выдает нам неактивные ключи - и мы долго болтаемся между этажами на лифте, пока, наконец, его не прибивает к берегу - кто-то вызвал лифт на первый этаж. Девица, пожав плечами, активирует ключи - и лифт покорно взбирается на положенный этаж.
Любопытно, в контексте скреп и прочей щепы: в номере отеля нет Библии. Не припомню такого в Европе, хотя, говорят, такое случается и даже случается все чаще. Зато припоминаю, что в одном отеле под Черновцами в холодильнике лежали презервативы - целая коллекция. Впрочем, и Библия там тоже была - как обычно, в прикроватной тумбочке. В Правилах поведения гостей того отеля значилось: "В басейні заборонено купатися голяка". Похоже, мы действительно не Россия, но и не Европа тоже. Это прекрасно. Нам бы еще утвердиться в себе без вот этого "не".
Наконец-то - люди. На приветственном коктейле много знакомых. Туман, дождь и усталость прячутся где-то за плотными шторами. Незаметно наступает полночь. В номере каждого ждет пакет с подарками от организатора конференции: классическая музыка, "Столичная" водка, лососевая икра. Гармонично и логично.
Утро наступает так же незаметно, как вчера наступила полночь. Телевизор - а ну-ка. Новости - зеркальные, то есть такие же, как у нас, только "ЗСУ" и "ДНР" (или "ЛНР") переставлены местами. И в другом тоже встречается некоторая зеркальность: у нас сейчас рекламируют жилой комплекс "Патриотика" (дома-вышиванки), у них - жилой комплекс "Триколор" (дома с окраской по формуле БЕ-СИ-К).
Под отелем выстроились такси нью-йоркских оттенков, заботливый хозяин конференции прислал за нами машины, чтобы мы не промокли - все еще идет дождь. Усаживаемся. На зеркале заднего вида - георгиевская ленточка, в наших широтах также именуемая "колорадской". Об этом втором значении ленточки знают даже европейцы: пугливо косятся на нее, шепотом спрашивают: так вот это оно и есть? Таксист-сепаратист, значит. Нда… Право на выбор я ваше уважаю, но сам выбор уважать не обязан, не так ли? Поехали. "А что это такое слева? Какой-то завод? - Д-а-а-а... Ка-а-а-ко-о-о-й-то... з-а-а-во-о-од.... д-а-а-а". Такие же ответы - "д-а-а-а... к-а-а-а-к-о-й-то..." - таксист дает на все прочие мои вопросы.
Позднее экскурсовод среди прочего сообщит, что заводы из Москвы выносят в область, а те, что еще остались, почти все закрыты и не работают. Экскурсовод, чередуя русский и английский, говорит о Москве с заразительной любовью, о местных олигархах с нескрываемой иронией; она с брезгливостью произносит фамилии министров и политиков и с отвращением - фамилию Михалков: оказывается, он хотел на Патриарших прудах соорудить отель, а Догилева с почитателями исторической Москвы ему мешала. Отель он где-то там все-таки соорудил - почти там, где хотел, а вот Догилевой отомстил - "ее репутация сильно пострадала", как выразилась экскурсовод. То есть он хотел испоганить пруды, она с ним боролась, и ее репутация пострадала. Знакомо и в известном смысле логично.
Приехали. Снова знакомые лица. За окном - дождь-туман-дождь-смог, бесконечные строения цвета манной, овсяной и пшеничной каши и таких же нечетких очертаний. Москва расплывается в тумане и слякоти. Европейцы осторожно удивляются сообщениям пост-советских докладчиков, как они это делают последние 20 с лишним лет. Так и сидели они часа четыре с удивленно приподнятыми бровями.
Потом был Бункер-42, из которого я вышел потешным «лейтенантом". Ужин в ресторанчике на Патриарших прудах - многие русскоговорящие вспомнили Булгакова, а многие русские вспомнили свои украинские корни. Плазмы транслируют грандиозные советские теле-концерты 70х-80х годов. Солист и огромный хор то и дело переодеваются в военную форму. На маленькую сцену ресторана поднимается приглашенная певица - лучший джазовый голос России - и запевает отличный американский джаз. Планка поставлена высоко: начинает она с Sweet Georgia Brown и исполняет ее блестяще. Потом была Girl from Ipanema - при этом плазмы продолжают транслировать советские концерты, и на подпевках у джазовой дивы оказывается Лев Лещенко в советском армейском кителе - поэтому Girl from Ipanema звучит странновато. Да и Лещенко рот открывает в неприятном несоответствии с обволакивающей песней.
После ужина все отправились кормить лебедей на пруду. Лебеди, наверное, такого не ожидали, потому что поспешно уплыли к другому берегу. Кормить пришлось уток, которые не только съели все приготовленное для лебедей, но и последовали за нами к автобусу, путаясь под ногами и нахально выпрашивая еще.
Ночью снится какой-то местный сон, однообразный, долгий и утомительный: много домов, много машин, много людей. Москва! - как много в этом... - и утром наяву тоже самое: много людей, домов, машин, просто бесконечно много. И вдруг - нечто смысловое: на торце высотки огромный плакат: ЕСТЬ КОЕ-ЧТО ПОВАЖНЕЕ ФОНДОВОГО РЫНКА. О, да это же из категории "в чем сила, брат?" - значит, все-таки не в деньгах? В правде, все-таки? - Пытаюсь рассмотреть, что там поважнее денег. Пониже утверждения о малозначительности ценных бумаг - книга или кирпич с двуглавым орлом и надпись: ИСТОРИЯ РОССИИ 2014-2114. Ага. Ну, история правдой никогда не была, особенно - история будущего. Похоже, в дихотомию а-ля Брат-2 – сила=деньги/правда - включено нечто новое: будущее. В принципе, все по Бердяеву: Восток живет прошлым, США и Европа - настоящим, а Россия - будущим. Однако - издержки времени - трудно мне отделаться от впечатления, что там, в этом будущем, торжествует "историческая справедливость" из какого-то далекого прошлого, которое каким-то загадочным образом устраивает некоторых современных политиков. Так что пресловутое "назад, в будущее" тоже подходит.
Вообще же все это выглядит трагическим парадоксом: если раньше, при СССР, впереди у нас маячило какое-то "светлое будущее", в которое мы как будто так и не попали, то теперь у нас за спиной оказалось "светлое прошлое", попасть в которое, строго говоря, не представляется возможным. А прошлое это было светлым только потому, что там обреталась надежда на "светлое будущее", вот и все. Убрали надежду - и все померкло; но почему бы не жить нам "здесь и сейчас", в человеческом настоящем, минуя лабиринты и тупики "светлого будущего" и "светлого прошлого"?
Впрочем, все это общо и неконкретно. А вот живой пример. Примчались мы на Павелецкий вокзал за 20 минут до отхода аэроэкспресса. Товарищ задержался в кафе - интернетом попользоваться. Появляется за 5 минут до отхода экспресса. Уже в тамбуре стремительно бледнеет: оставил в кафе сумку - а там все документы и деньги, довольно много. Бежим в кафе - сумка безмятежно лежит на стойке, ее даже персонал и охрана еще не заметили. Хватаем сумку и сломя голову летим обратно к поезду. Персонал кафе провожает нас удивленными взглядами. Да, оставил я как-то в киевском кафе шапку. Хорошая была шапка... А вот забытый там же школьный рюкзак сына мне вернули.
Домодедово. Низкое серое небо то брызжет дождиком, то сыпет снегом. Пограничник - флегматичная казашка - повертев мой паспорт, интересуется: где живете? Киев - она чуть вздрагивает бровью: смотри-ка, и там живут люди. Дальше повторяется полет Киев-Москва, только в обратной последовательности: из сплошной облачности в меркнущую ясность. Снижаемся - да, москвичи правы: у нас небо, а у них смог. Вечерний Киев сверху выглядит дорогой немецкой игрушкой - я в детстве мечтал о такой железной дороге. БАХ! - самолет бежит по взлетно-посадочной полосе, опасно кренясь, совершает повороты, наконец, останавливается. Стюардессы с пластиковыми улыбками провожают пассажиров, встречает их глубоко задумчивый солдат в камуфляже - даже не солдат, а солдатик, он миниатюрен и изящен, как игрушка; из-за этого длинный черный автомат тоже кажется ненастоящим... Ну, все, приехали.
Киев-Москва-Киев, 15-17 октября 2014 года
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=531039
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 19.10.2014
...Паутинкой серою заткана нога,
Призрачной химерою тень от сапога,
Юбка - проблеск палевый, синие глаза,
Зыбким черным маревом на плече коса,
И в шагах смятение, буйство и мятеж,
Взгляды посторонние сплетены в кортеж -
Вдоль по желтой улице, с ветром торопясь,
Пронеслась красавица, меж людей струясь,
И осталась улица, и на ней следы
Мимо пробегающей хрупкой красоты,
Над следами кружится и ложится лист,
Что же ты, красавица, стань и оглянись,
Только след красавицы - был он и остыл,
Город чуть поморщился и о ней забыл,
Утонул в заботливом трудном бытии -
Пять минут до времени или без пяти?
Суетливо корчится день в тисках времен,
Ожидать-опаздывать вечно обречен,
Все забыто-прожито, город крепко спит,
А во сне по улице красота спешит...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=530267
рубрика: Поезія, Портретная поезия
дата поступления 16.10.2014
Пятница. Рабочий день почти закончен. В приемной президента компании столпились сотрудницы.
Сотрудницы держат в руках сумки и пакеты, поглядывают на массивную, темного дерева дверь кабинета президента.
Дверь распахивается, выходит президент. Он молод, но выглядит весьма внушительно. Весь его облик выражает достоинство и уверенность, а округлость и ровный цвет лица говорят о регулярном питании качественными продуктами. На президенте светло-синие джинсы свободного кроя и такого же цвета джинсовая рубаха навыпуск. На его ногах - темно-синие мокасины с двумя переплетенными буквами LV такого же примерно размера, как буквы «Ш» и «Б» на таблице для проверки остроты зрения.
Мокасины новенькие; похоже, президент вышел в них в приемную покрасоваться и собрать отклики.
Взгляды сотрудниц немедленно останавливаются на обуви президента. Только одна из сотрудниц помнит о своем долге «есть глазами» президента, но надолго ее рвения не хватает. Ее глаза тоже опускаются на LV и обратно к его лицу уже не возвращаются.
Президент осматривает сотрудниц и спрашивает:
- Что, уже уходите?
Они оправдываются, не поднимая глаз от LV, поэтому их слова звучат неубедительно:
- Нам на выходные в село ехать… далеко… а тут все равно день рождения, мы хотим пораньше… Не хочется приезжать по темноте…
Президент пристально глядит им в лица и вдруг спрашивает одну из сотрудниц:
- У тебя все в порядке?
Она смущается, поспешно кивает и бормочет:
- Все нормально, спасибо, - при этом ее взгляд прикован к LV.
Президент настаивает:
- Точно?
Сотрудницы хором, не отводя глаз от LV:
- Точно!
Президент, удовлетворенный заботой о коллективе и произведенным мокасинами эффектом, исчезает за массивной, темного дерева дверью кабинета.
2013 г.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=529821
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 14.10.2014
…Торувати шлях самотній,
Розмовляти із хмарками,
Слідкувати, як в безодні
Вітер грає із пташками,
І не чути ні образи,
Ні чужого злого слова -
Пози, символи і фрази
Розлетілись, мов полова,
Я ж не тут - подався далі,
Вже мене не наздогнати,
Кличуть дзвоники конвалій
І зелені лісу шати,
Треба бджіл спитать дорогу,
Братство хай веде смугасте
Аж до вулика чи Бога,
Чи у трави десь упасти -
Задивитись у високі
Незахмарені простори,
І дивитись, аж допоки
Не затьмаритися зору,
І залитися сльозою,
І довершено самотньо
Впасти чистою росою
В трави, як в блакить-безодню,
Загубитись між світами,
Відшукатися на луках
Між безчассям і літами
В кольорах простих і звуках,
Оновитись чи спинити
Мить відчутної утрати
Переваг бажання жити
Над бажанням помирати,
І відчути, як ніколи,
Стан свідомої свободи
У масштабах видноколу
Несвідомої природи,
Без питань "чому?" й "навіщо?"
Стани вільно тасувати,
Між найнижчим і найвищим
Все й нічого обирати,
І триматись рівноваги,
Аж допоки наступ втоми,
Напад голоду і спраги
Не примусять йти додому -
Вже і ніч стоїть в воро́тях,
І зірки пливуть шляхами
І чіпляються на одяг
Колосками й реп’яхами...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=529568
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 13.10.2014
Луна привязана к глазам
Незримым неразрывным плотнотканным
Звенящим тонко полотном стеклянным,
И им же прочно к небесам
Недостижимым, но обетованным,
И связь луны, небес и глаз,
Неразделимая чертой природной,
Строительной, садово-огородной,
Крепка, как минерал алмаз,
В породе закаленный первородной,
Ничто не может изменить
Приход луны и лунный вектор взгляда,
И соразмерность звездного уклада
Из глаз вытягивает нить
Для звонкого вселенского наряда.
Натянута, в работе ткань,
Поют станки, как маршевые трубы,
Им, запинаясь, подпевают губы...
Пока натруженная длань
Всех не отправит - спать или на убыль.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=528638
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 08.10.2014
...Ми у полоні непролазних нетрів
Суворо календарної доби -
Зусиллям невідомих геометрів
Потік життя укладений в гроби
Щорічних і щомісячних реєстрів.
У скроні б'ють годинників дзьоби,
Вкривають зморшки руки і лоби,
Аж там, гляди, під стогони оркестрів
Полишимо пристанище журби,
Щоб подивитися, як посох Петрів
Вартує заповідані скарби,
А він з ниток, насмиканих зі спектрів,
Штампує стоси сувернірних светрів,
Туристам їх розпродати аби.
То, може, схаменутись і зламати
Усталене уявлення про час -
Він є продукт, якого автомати
Рахують рух, аби тримати нас,
Як вікон між Різдво кавалки вати
Тримають, щоб за скло чи плексиглас,
У штучний простір, його справжній глас
Не проникав і там не міг звучати
Проміж скляних й пластмасових прикрас,
Яким природа - троюрі́́дна мати.
Так нам годинник - як іконостас,
Щоб не могли ми вічність відчувати,
Зате навчились точно рахувати
Строк споживання пива і ковбас...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=528163
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 06.10.2014
Нам залишаються надвечір,
Коли вже зорі у ставку,
Неоціненні диво-речі,
Сліди на крихкому піску:
Здогадки, спогади, минуле -
З складним малюнком килими,
І ті, кого ми відштовхнули,
І ті, кого кохали ми,
І помилок ряди досадні,
І з ними у однім ряду
Зусилля наші недоладні
Усе привести до ладу...
А вечір вже у ніч скотився,
Зірки змінилися в ставку,
І підсумок всьому підбився,
І нам залишились в садку -
Луна, сполохана, як птиця,
Відлуння, спомин-падолист -
Що вже ніколи не здійсниться,
І що здійснилося колись.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=527684
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 04.10.2014
"...о, эти ближние, наказание и крест, бремя и докука, тягота и мучение! Ни смотреть, ни видеть не хочу, и так все о них знаю: злы, мелочны и лицемерны... Одно смущает: ведь бывает, что я люблю их, люблю так, что жить без них не могу. И тогда они мне не кажутся ни злыми, ни мелочными, ни лицемерными. Может, в этом весь секрет, и смотреть на ближних нужно только так – с преображающей меня, ближних и весь этот мир любовью?.."
Митя перекрестился, вошел в храм и попытался подавить в себе привычное раздражение. Такое раздражение возникало всякий раз, когда Митя приходил на вечернюю службу. Эти службы почти всегда бывали очень малолюдны, не в пример литургиям, на которые собиралась огромная толпа, которая почти вся дружно выстраивалась в бестолковую очередь к Чаше. Митя понимал, что раздражаться и негодовать ему вовсе не стоит, а если по справедливости, то негодования заслуживали воскресные утренние прихожане, но никак не вечерние. Но совладать с собой Мите пока не удавалось, и тихие посетители ежевечерних служб даже не подозревали, какие резкие оценки они получали от Мити.
Митя старался сосредоточиться на молитве, но то и дело поддавался своему раздражению и начинал поглядывать на соседей, различая в них неприятные черты и обидные сходства. Вот эта тетка слева – ишь, как у нее щеку раздуло, а глаз хитрый, нет, не страдающий у нее глаз, видно, это не от болезни у нее, а от хитрости. Справа стоял мужчина лет пятидесяти, до странности похожий лицом на барсука; не столько черты, сколько выражение тупости и жадности придавало мужчине это сходство. Митя прямо дрожал от отвращения, полностью перенося внешние черты на душевные свойства человека. «Наверняка какой-нибудь жулик, а дома – тупой тиран!» - думал Митя и торопился поглядеть на какую-нибудь икону, где ни внешность, ни видимые в ней качества не могли возбудить ничего подобного. Но через минуту все начиналось снова, и окружающие казались Мите специально подобранной толпой физических и моральных уродов.
Конечно, Митя своего отношения к прихожанам стыдился, стыдился настолько, что никогда не отваживался поведать о нем на исповеди. Говорил просто: «осуждаю ближних», а деталей не уточнял. Такое исповедание его тоже беспокоило, ведь никакого искреннего раскаяния Митя не ощущал и с грехом своим не боролся. По пути домой Митя снова размышлял об этом феномене, как он его сам называл, но размышлял как-то созерцательно, без попыток разобраться и превозмочь в себе то, что мешало прежде всего самому Мите. Потом Мите повстречалась белка и совершенно отвлекла его от грустных размышлений.
Утром, еще до начала литургии, Митя вошел в храм и занял свое обычное место. Кроме него, в храме находилось всего трое; старушки в аккуратных платочках сидели на лавках и, кажется, дремали. Митя снова преисполнился негодования, которое быстро превратилось в гордость собственным усердием и рвением. Эти чувства так поглотили Митю, что через какое-то время он с удивлением обнаружил, что вокруг него уже собралась плотная толпа прихожан. Оглядевшись, Митя заметил и вчерашнюю тетку с раздутой щекой, и «барсука». Они тоже узнали Митю, тетка криво ему улыбнулась («Брррр» - пронеслось у Мите в голове), а «барсук» кивнул. Митя в ответ смог только состроить такое выражение лица, которое, по его мнению, могло обозначать вежливое приветствие.
Это направило Митины мысли в новое русло. «Нет у нас общин на приходах, нет, все мы в Церкви разобщены, и ни сами прихожане, ни батюшки не пытаются общину создать», - грустно думал Митя, забывая при этом, как стремительно он исчезал из храма после службы, когда прихожане задерживались для бесед, чаепитий и различных работ по уходу за территорией прихода. Митя винил в разобщенности батюшек, Священноначалие, нерадивых прихожан, прошлое, настоящее, а также власти и средства массовой информации. С ностальгией вспоминал Митя рассказы Чехова, в которых часто появлялись тихие, кроткие священники, так плотно окормлявшие целые семьи, что казалось, что они уже стали членами этих семей. Такой батюшка, по мнению Мити, связывал своих духовных чад в одну большую семью, приходскую общину, которая только и могла быть неотъемлемой частью единого тела Христова. А это…
Митины размышления были прерваны громоподобным голосом дьякона, воззвавшим из алтаря: «Возлюбим друг друга!» Всё в храме пришло в движения, а высокие своды его на миг наполнились звучным шарканьем ног. Прихожане поворачивались друг к другу, восклицали «Христос воскресе! - Воистину воскресе!» и троекратно целовались. Митя успел испытать мгновенный ужас при мысли о том, что сейчас ему придется христосоваться с давешней страшной теткой и «барсуком», тут же его еще больше испугала перспектива стоять столбом среди восклицающих и обнимающихся людей, и он повернулся к «барсуку».
На Митю глядели детские, наивные глаза, полные надежды и ожидания. Улыбка обезоруживала. Сходство мужчины с барсуком не исчезло, но приобрело совершенно другое значение. «Христос воскрес!», - произнес «барсук» и потянулся к Мите. Митя выдавил сквозь внезапно пересохшее горло «Воистину…», обнял человека и троекратно с ним расцеловался. Потом, уже преисполнившись радостного воодушевления, он обернулся к хитрой тетке, заметил, какие хорошие и добрые у нее глаза, воскликнул «Христос воскресе!», обнял ее, поцеловал, а потом начал обнимать и целовать всех, до кого мог дотянуться, восклицая «Воистину! Воистину!»
Литургия шла своим порядком, прихожане крестились и кланялись, выстраивалась очередь к причастию, а Митя ощущал себя и внутри всего действа, и вне его, потому что не было у него в голове не единой мысли, зато душу наполняла радость. Он совершенно позабыл о том, что здесь нет общины, а многие из тех, кто сейчас, скрестив руки на груди, пробирались поближе к иконостасу, отсутствовали на вечерне. Сейчас священники и прихожане вызывали в Мите только чувства, самые светлые и хорошие чувства, но никаких идей, выводов или обобщений Митя не делал, да и делать был не способен. Только позже, следуя за крестным ходом, Митя вдруг заметил в своей голове первую оформленную мысль. «Какое барсук, в общем-то, симпатичное животное!» - думал Митя.
2013 г., для портала "Православная жизнь"
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=527483
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 03.10.2014
Дети открывают мир, как Колумб открыл Америку, - как неизведанную землю, о которой ничего неизвестно, но столько грезилось и мечталось. С возрастом притупляется острота восприятия, зрения и зубов. «Терра инкогнита» уже не манит. На смену солнечным детским мечтам приходит «мечта бескрылая приземленная» - о покое, комфорте, уюте. Но надо хотя бы помнить свои детские мечты – и кто знает, может их осязаемая реальность сбросит нас с продавленного дивана и заставит снова мечтать о путешествиях и открытиях. А может - и путешествовать, и открывать!
Когда я был маленьким, я мечтал о путешествиях и дальних странах, таинственных глубинах океана и амазонских джунглях. Я рисовал карты неведомых материков, запоем читал Жюля Верна, Джека Лондона и Альфреда Шклярского, подписывался Т.В. (Томек Вильмовский, герой эпопеи Шклярского). Я хотел быть моряком, ихтиологом, зоологом, археологом и завидовал Ливингстону, Гумбольдту, Стэнли, Шлиману и всем тем, кто еще застал неизведанное и открыл его человечеству. Я собирал рюкзак, мама варила мне фасоль («Бобы, бобы!», терпеливо поправлял я), и я бесконечно долго пробирался по нашей двухкомнатной квартире – к верховьям Юкона, или Маккензи, или Поркьюпайна, или куда там еще заносил меня фантазия...
К счастью, даже в окрестностях села, в котором я проводил лето, всегда было достаточно и таинственного, и опасного, и радостного. Этот мир оказался так велик и разнообразен, что буквально за порогом начиналось Открытие – пусть маленькое, пусть только для меня, а не для всего человечества, но Открытие! Слава Богу – тогда моя детская жажда путешествия и приключений была вполне утолена небольшим участком побережья между Херсоном и Николаевом, а сегодня, когда моя взрослая память наполняет меня тем ярким солнцем и тем теплым ветром, я понимаю, что был счастлив тогда и счастлив теперь, потому что у меня есть эти воспоминания…
С тех пор много чего изменилось. Я если и стал путешественником, то таким, как Жак Паганель, который, сидя в своем кресле, «объехал» весь мир. Я читал о многих странах и побывал-таки в некоторых, но разве туризм – это путешествия, а командировки – это приключения? Нет рядом тех, кто делил со мной радости и опасности славных походов и героических разведок. Теперь я уже не рисую карты воображаемого мира, а все больше смотрю на карты мира реального, планируя очередное «путешествие». Не для таких ли путешественников какие-то доброхоты выпустили «Гид по туалетам Европы»?
Вот недавно снова глядел на карту и поймал себя на мысли, что в Европе я бывал только в «дальнем зарубежье», а у ближайших наших соседей по Европе – в Польше, Чехии, Словакии, Румынии, Болгарии – бывать доводилось лишь проездом - в «старую Европу» и обратно - или вовсе не доводилось.
Италия, Швеция, Голландия, Норвегия, Англия, Франция, Германия, Бельгия, Люксембург – это ведь все то, что т. Бендер называл «Европа – «А» («Посмотрите на брюки. Европа-«А»!). Но у меня возникли совсем не брючные ассоциации – сумма накопленных воспоминаний принесла неожиданные проценты в виде некоторых обобщений.
[b]УТРО ВЫХОДНОГО[/b]
Это лучшее время в европейских городах – и в столичных мегаполисах, а в провинциальных городишках. На улицах совсем пусто, и твои шаги только подчеркивают прозрачную тишину утра. Огни реклам и витрин незаметны в солнечном свете. Город легко и непринужденно открывает тебе свое настоящее лицо.
Конечно, горожане – важная черта городского облика, однако они слишком привлекают к себе внимание, оттесняя город на задний план. А главное – турист только один! Толпы туристов превращают древние города Европы в вагоны переполненного метро, и хочется поскорее вырваться - в тишину, в созерцательную интимность субботнего утра, когда спят и туристы, и местные, и можно увидеть то, о чем не пишут в путеводителях.
Почти так же хорошо, как ранним утром выходного, в европейских городах бывает только ночью, - с наступлением темноты вся активность концентрируется в кафе и пабах, а вокруг дворцов, замков, пантеонов, университетов и монастырей можно бродить в тишине и счастливом уединении.
Есть, однако, и некоторые «национальные» отличия. В Германии закон говорит, что в выходные дни надо отдыхать – и чашку кофе выпить негде часов до 12, пока ни откроется какой-нибудь торговый центр. По этой же причине в Швеции в выходной можно умереть от головной боли или авитаминоза – все аптеки закрыты (а там без рецепта только и купишь, что аспирин и витамины). Во Франции к этому относятся проще, и взобравшись с утра на Монмартр, можно любоваться панорамой города сквозь утреннюю дымку и ароматный кофейный пар над твоей чашкой.
[b]КОФЕ[/b]
Кофе – тоже отдельная тема. Итальянец-таксист, первый человек «оттуда», с которым я пообщался во время своего первого путешествия в Англию (и за границу вообще), спросил меня, люблю ли я кофе. На мой утвердительный ответ он возразил: «Нет, ты не любишь кофе». И с горечью добавил: «Разве здесь кофе? Это просто черная вода!» Он был прав. Впрочем, пока что самый лучший кофе обнаружился в Берлине (как и самый лучший итальянский ресторан, как ни странно), а самыми страстными почитателями этого напитка оказались голландцы, о которых в популярной книге «UnDutchables» (в русском переводе «НеЛетучие голландцы») пишут, что они «работают на кофе». Даже остывший кофе голландцы пускают в дело – поливают им домашние цветы (теперь и я так делаю).
[b]ПОЛИЦИЯ[/b]
Полиции в Европе нет. Точнее, она ловко создает такое впечатление. В каждом городе я видел неброские здания с соответствующей вывеской, но полицейские, по-видимому, никогда не покидают своих офисов.
[b]МУЗЕИ[/b]
Европейцы считают делом чести добиться, чтобы музеи их страны (города) были самыми-самыми. Потому там нет музеев, пострадавших от отключения тепла или света за неуплату, от затопления из-за сгнивших труб, а музейные сотрудники не голодают. Конечно, там тоже крадут шедевры, однако преступникам приходится изощряться и ухищряться, тогда как из наших музеев не украдет только ленивый – ведь на охрану никогда не находится денег. Правда, немало экспонатов в музеях Европы появилось благодаря колониальному грабежу, но там хоть сохранили награбленное.
Европейские музеи – это дворцы по форме, храмы науки и искусства по содержанию и памятники человеческому гению по значению. Они потихоньку выселяют европейские королевские династии из их дворцов – и процесс этот начался еще в 1793 году, когда французы отняли Лувр у короны и открыли его для посещения. Своего рода «переоценка ценностей».
У нас тоже есть прекрасные музеи – но впечатление такое, что существуют они не благодаря, а вопреки. И часто в наших музеях вспоминаются такие строки: «С первого же взгляда я понял, что это музей. Паркетный пол был покрыт густым слоем пыли, и такой же серый покров лежал на удивительных и разнообразных предметах, в беспорядке сваленных повсюду». Таким увидел музей Путешественник во времени Герберта Уэллса, в далеком-далеком будущем, когда человеческая цивилизация уже почти угасла.
Если вам посчастливиться преодолеть «железный занавес» Шенгена – проведите время в музеях. Потраченное время будет щедро оплачено – яркими впечатлениями и совершенно новым восприятием шедевров. Одно дело знать, что Рембрандт – великий мастер, а другое дело – увидеть «Ночной дозор» в огромном, просто необъятном зале Рейксмюсеум в Амстердаме...
Кстати, Амстердам оказался типичным примером европейской терпимости, к которой нашему человеку трудно притерпеться. Совсем недалеко от шедевров старых голландских мастеров находится яркий образец пошлости и дурного вкуса – Сексмюсеум. Туда идешь с любопытством, а бежишь оттуда с отвращением. Вот уж точно: «Все тебе позволено, но не все полезно».
А где-то человеческий гений, человеческие добродетели, страсти и пороки трудились так долго и щедро, что никакой музей не вместит их плодов. Время превращает и славное, и достойное порицания в памятники и экспонаты, а сам город тогда становится музеем. Таков Рим – с его колоннадами, портиками, храмами, гробницами, мавзолеями, арками, статуями императоров вдоль Виа дель Корса. Говорят, во времена расцвета империи колоннады располагались на Капитолийском холме так тесно, что между ними едва мог пройти человек. Время и варвары убрали все лишнее, и возник неповторимый ансамбль римской архитектуры, истории и средиземноморской природы. Это очень сильные чувства вызывает, когда в конце улицы виден Колизей, а сквозь арку ближайшего дома - внутренний дворик с апельсиновыми деревьями и ярко-красными цветами. И декабрь.
[b]ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ[/b]
Можно сколько угодно рассуждать о том, что мы – часть Европы, или Азии, или всего мира, или вселенной, но относительную правду о том, где проходит таинственный водораздел культур и цивилизаций, узнаешь только тогда, когда можешь сравнить свое восприятие мира с восприятием другого человека.
Когда-то я был студентом европейского университета, и мой курс вполне можно было назвать «Сборной мира» - Эквадор, Бразилия, Германия, Испания, Франция, Польша, Молдова, Италия, Англия, Македония, Венгрия... «Дети разных народов», мы с удивлением обнаруживали друг в друге много общего. И не только друг в друге – мой знакомый голландец, глядя на фотографии Киева, сказал, что ожидал бы увидеть нечто подобное где-то рядом – за углом.
И вот однажды в учебных целях нас повезли во Франкфурт-на-Майне (ознакомиться с работой Центробанка ЕС). Ознакомились мы с этой нудной работой довольно быстро, и нас предоставили самим себе. Вот тут в неформальной обстановке и начали обнаруживаться наши отличия. Началось с малого; оказалось, что никто не знал, что тополиный пух, который летом скапливается вдоль тротуаров, горит, и горит прекрасно. Ну, этому они научились быстро. Нам даже пришлось перейти на другой берег реки, где пуха было много меньше, но возмущенных прохожих не было совсем.
Был среди нас один немец, который любил советскую символику и часто напевал мелодию гимна СССР (так и у нас есть любители немецкой символики времен Третьего рейха). Во Франкфурте, сидя с ним и прочими за бокалом пива, я научил их словам нашего гимна, и возвращаясь поздней ночью в отель, мы шли по улице, обнявшись и покачиваясь, как матросы в шторм, и хором пели «Союз нерушимый республик свободных». Мои товарищи весело смеялись и говорили, что это так здорово – шагать ночью с друзьями в обнимку и петь такую красивую песню. На следующий день наш невыспавшийся и потому очень злой товарищ-англичанин сообщил нам, что в три часа ночи он был разбужен советским гимном, который исполнял некий хор с большим воодушевлением. «Когда я проснулся, я был уверен, что началась война, и на улице – советские танки», - сказал он (а происходило это в 2001 году). Наверное, наше пение могло многих жителей Франкфурта напугать, особенно людей постарше.
А мне не было ни весело, ни страшно той ночью во Франкфурте, когда в ночи над городом звучала когда-то лучшая для меня песня на свете - гимн родины моего детства. Я не слышал фальши и разноплеменных акцентов, слова торжественно плыли над уснувшей рекой, а рядом со мной шли не немцы и испанцы, а Дима из Кишинева, Толик из Донецка, Саша из Инты, Рома из Москвы и все те, с кем я по-братски делил одну шестую часть суши...
Нет-нет, да и напомнит о себе «Европа-«А» такими нежданными обобщениями. А вот горло судорожно сжимается только от тех счастливых детских воспоминаний – о ярком солнце и теплом ветре на берегу большой пресной воды, между Херсоном и Николаевом.
...Иногда сильное желание пожалеть себя, любимого, заставляет думать, что между моими детскими мечтами и моей взрослой действительностью пролегла настоящая пропасть, и пропасть эта непреодолима, и жизнь не удалась, и «где мои шестнадцать лет»... Но это не так, над пропастью протянута надежная лестница – мои счастливые детские воспоминания. Они согревают и расцвечивают серые будни – ведь для маленького мальчика, воображение которого легко трансформировало привычный мир то в арктическую пустыню, то в сибирскую тайгу, все это было по-настоящему. Поэтому свидания со стерильным цивилизованным миром меня не слишком не тяготят – ведь я уже побывал там, где не ступала нога человека.
2011 г, для Отрок.UA
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=527482
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 03.10.2014
Жили порознь, были вместе
Вне границ, внутри пространства,
Где шальное постоянство
И замужняя невеста,
Где застыла подвенечность
Вопреки и без признаний,
Знать не знает расставаний
Кратковременную вечность,
Где томительная мука
Утомляется без боли,
Опресневшая без соли
Вновь освоена наука,
Где заострены и колки
По зрачкам скользят слезою
В возмутительном покое
На двоих часах иголки,
Где обидно разнозначны
Скорость транспорта и жизни,
И бездушны механизмы,
И события невзрачны,
Где тела всегда нагреты
Чуть под сорок незаметно,
Где даются безобетно
Всевозможные обеты,
Где впервые все, что вроде
Надоело до оскомы,
Где ведущий стал ведомым
И ведомый на свободе,
Где в нагрянувшую морось
Перевернута страница,
И звучит, как небылица:
Были вместе, жили порознь...
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=527151
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 01.10.2014
...А в глубине глубин, где зелень зеленей,
Чем зелень влажная по самому по верху,
Где тени тонкие и тени от теней,
Как в небе дымный след ночного фейерверка,
Волнуются, бегут, колышутся не в лад,
Свиваются во тьме в глубокие воронки,
И обрываются - не вниз, как водопад,
А внутрь, как западни упругие заслонки,
И там, за ними - там мерцает изумруд,
Но и не он был тем, что глубина укрыла,
Он только символ; переполненный сосуд,
А нем крылатое трепещется бескрыло,
Еще чуть-чуть, еще один, быть может, взгляд,
Я разгадаю, разрешу все разом споры!...
...А может быть, мне просто лампу отразят
Зеленой радужки твоей хроматофоры.
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=527066
рубрика: Поезія, Портретная поезия
дата поступления 01.10.2014
...И пала ночь на бархатный песок,
И накатила волнами прохлада,
И осторожно, словно боль в висок,
Вошла в глаза вся звездная армада,
И суета приглушенно звучит,
Огни тускнеют, словно гасят лампы,
И Млечный путь отчетливо журчит,
Воспринимая чьи-то дифирамбы,
И мы молчим, глотая звездный свет,
И дым кальяна подхватил приливом,
Нас переплел со множеством планет
И движется вокруг неторопливо,
Молчание на бархатном песке,
Слова излишни, тишина повисла,
И нам в одном кальянном угольке
Достаточно вполне для жизни смысла.
А впрочем, нет: ведь есть еще матрас
И тонких пледов или килтов пара,
И нам тепло, и не тревожит нас
Ничуть холодный ветер с Гибралтара,
И ночью темною в простом тепле
Мы совершаем множество открытий...
Из важного - что нету на Земле
Надежней пледов на песке укрытий.
*Marbella - такой городок в Испании, недалеко от Гибралтара
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=526055
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.09.2014
- Це диво-дивне, чудо безперечне!
Що тут гадать? - Дивись, благоговій,
Який могутній славний буревій
Задля розваги смертної малечі
На всій поверхні чорній чималій
Крапками білими молокотечі
Зірок розсіяв незліченний рій!
- Та я ж дивлюся... І мені здається,
Що ці крапки, що їх зовуть "зірки",
Об'єднані в системи і хмарки,
В сузір'я складені, як заманеться,
Не зорі це, - малесенькі дірки
В мішку, в якому людство марно пнеться,
Як біля церкви пнуться жебраки.
- Так ми в мішку? І виходу немає?
І зорі недосяжні попри всі
Потуги стати ближче їх красі,
І міцно нас оцей мішок тримає,
І ми у ньому, наче карасі,
І жереб наш довільно визначає
Той, хто мішок волоче по росі?
- Не поспішай. Послухай, далі буде
Ще розповідь про світло і зірки.
Насправді ж ламентації гіркі
Ведуть нас до фатальної облуди
І спонукають висновки мілкі.
А шлях до зір і світла той здобуде,
Хто відкида умовності цупкі.
- Заплутався... Тепер не розберуся,
Де дійсне світло і куди людей
Дорога суперечливих ідей
Розверне і куди вони попнуться,
Яких від тих очікувать вістей,
Хто тим шляхом до цілі доберуться,
І звідти нам яких стрічать гостей?
- Гадаю, тут є певне розмаїття,
Ідей багато... Та на цій добі
Мені на думку спало, далебі,
До світла шлях, і до нього воріття,
І справжнє світло дійсне - у собі
Шукати слід, і викинуть на сміття
Всі інші спроби у однім снопі.
- А як же зорі? Що, невже зректися
Одвічних мрій і невідступних снів
Планети найдостойніших синів?
Дивись же, де я нині опинився,
Коли тебе послухати схотів:
Весь світ стискався і таки стулився
До "я" мого і до його слідів.
- Не знаю, на здобуток чи на збиток,
Та спробуй все ж на смак мої думки,
І уяви хоч раз: все навпаки,
І світло в небі справді є відбиток
Того, що в нас не знайдуть хробаки,
Що нам - не їм - призначено на вжиток,
Без чого ми - нещасні жебраки.
- Ну, добре, вмовив. Нумо, уявімо,
Що світло не вгорі, а десь у нас,
І згаяно ресурси, піт і час,
Або здійснити врешті нездійсниме
І досягти доланням хибних трас
Зірок чи іншого єрусалиму...
Чи я з тобою втрапив в резонанс?
- Дивися далі, тобто, глянь під ноги,
І відповідь, гляди, не пропусти,
Бо дійсності нової блокпости
Вже пройдено, та всі перестороги
За нами, як за предками хвости
Волочаться, і можуть з півдороги
Нас повернуть і знову відрости.
- Ні, не катуй мене! Кажи, нарешті,
До чого ти ведеш мене кудись,
Для чого змусив звичного зректись
Завів в розмови дивні й нетутешні
Мені уявлення про світло й вись
Прищепив, як прищеплюють черешні
Чужі бруньки... Кажи чи відчепись!
- Бажання знань, що нині є відсутні,
Ось сенс і пагін наших передмов
Про хитрощі і глузд світлобудов -
Передумова це, не хитрі плутні,
І не плетіння хитромудрих змов...
І світло, і пітьма, і все майбутнє,
І все минуле до першооснов,
Що зможем чи не зможем уявити,
Чого досягти пнулися віки -
І вдруге вступ до знаної ріки,
І спроба вдала наступ відновити
На небеса і захопить зірки -
Все це та інше - в нас, дитя сповите,
Ми всьому є початок і люльки,
Колиски, сховища - та одночасно
Ми інший вимір сутнього в світах,
І ходимо по власних ми слідах,
Коли зірок мереживо прекрасне
Вночі йдемо дивитися на дах,
І світло всесвіту, повір, не згасне,
Допоки в наших світиться очах.
- Але ти кажеш дещо незбагненне.
Коли тебе питав я про зірки,
Ти відповів, що суть вони дірки,
А світло дійсне, справжнє, небуденне
Ховається не в небі - навпаки,
У чомусь, що вміщаєм безіменне,
Без чого ми "нещасні жебраки",
Отож скажи, зроби нарешті ласку,
Як можна парадокс розрадить цей
І явну суперечливість ідей,
Я тут вбачаю нищівну поразку
І несвідому сліпоту дітей,
Які наївно-злу торочать казку
Про світловмісних мега-надлюдей.
Конкретного, твердого, без фантазій
Я вимагаю висновку тепер:
Коли досягне світла вояжер,
Який в себе попрямував наразі
І з’ясував, що він, як Гулівер,
В собі тримає в дивній рівновазі
Сукупність і баланс небесних сфер,
Чи зможе цей вінець творіння мати
Серед його небачених прикмет
Всього людського поступу предмет:
Простеньку здатність зорями гуляти
І статки всіх без винятку планет
На власну користь легко навертати
Без втрати білизни його манжет?
- Я бачу, прагматизму ти не зрікся ,
Та я тобі оцим не дорікну,
Бо відчуваю стогону луну
Того, хто справді болісно обпікся,
Долаючи незламну вишину...
І я кажу тобі: повір, не бійся,
Скуштуй можливість, наче свіжину,
Не демонструй безглузду апатичність!
Коли ж ресурси всесвіту усі
Практично у твоїм лежать возі,
А ти здобув до вічності дотичність
І з нею нині на одній нозі,
І віднайшов з собою ідентичність,
Гадаю, зміняться пріоритети,
І кисень, нафта і природний газ,
Вода, ґрунти - коштовностей запас
Землі або далекої планети
Не стануть так приваблювати нас,
Бо нам відкриються буття секрети
Без меж і рамок, що нам простір й час
Створили, ми ж їх радо підхопили,
Розпочали досліджувать мішок,
Собі вчинили несвідомий шок,
Самі відтяли наші власні крила -
Безкрилість, наш улюблений божок,
Нам повсякчасно вірою служила,
Приспала нас отрутою казок.
Я певен, так: коли мою науку
Ти опануєш так, як «Отче Наш»,
І скинеш упередження вантаж,
Ти візьмеш той мішок у ліву руку,
Неначе свій любимий саквояж,
А правою в мішку - копай, відшукуй:
Там весь буття сховався антураж.
- Ого, які можливості відкрито!
От тільки я того не зрозумів,
Чи ти мені погано пояснив:
Якщо отим мішком заволодіти,
В якому ти, здається, помістив
Всі виміри і феномени світу,
Де буде той, хто ним заволодів?
- Нарешті ми з тобою опинились
В фінальній точці наших міркувань,
Кінця дійшли за істину змагань,
Якщо, звичайно, ми порозумілись.
Кажу тепер без сумнівів й вагань:
Там, ззовні, - лише світло без світила,
Остання - не передостання - грань!
2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=525792
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 25.09.2014
- Це диво-дивне, чудо безперечне!
Що тут гадать? - Дивись, благоговій,
Який могутній славний буревій
Задля розваги смертної малечі
На всій поверхні чорній чималій
Крапками білими молокотечі
Розсіяв зорь без підрахунку рій!
- Та я ж дивлюся... І мені верзеться,
Що ці крапки, що їх зовуть "зірки",
Об'єднані в системи і хмарки,
В сузір'я складені, як заманеться,
Не зорі це, - малесенькі дірки
В мішку, в якому людство марно пнеться,
Як біля церкви пнуться жебраки.*
- Так ми в мішку? І виходу немає?
І зорі недосяжні попри всі
Потуги стати ближче їх красі,
І міцно нас оцей мішок тримає,
І ми у ньому, наче карасі,
І жереб наш довільно визначає
Той, хто мішок волоче по росі?
- Не поспішай. Послухай, далі буде
Ще розповідь про світло і зірки.
Насправді ж ламентації гіркі
Ведуть нас до фатальної облуди
І спонукають висновки мілкі.
А шлях до зорь і світла той здобуде,
Відкине хто умовності цупкі.
- Заплутався... Тепер не розберуся,
Де дійсне світло і куди людей
Дорога суперечливих ідей
Розверне і куди вони попнуться,
Яких від тих очікувать вістей,
Хто тим шляхом до цілі доберуться,
І звідти нам яких стрічать гостей?
- Гадаю, тут є певне розмаїття,
Ідей багато... Та на цій добі
Мені на думку спало, далебі,
До світла шлях, і до нього воріття,
І справжнє світло дійсне - у собі
Шукати слід, і викинуть на сміття
Всі інші спроби ув однім снопі.
- А як же зорі? Що, невже зректися
Одвічних мрій і невідступних снів
Планети надостойнішіх синів?
Дивись же, де я нині опинився,
Коли тебе послухати схотів:
Весь світ стискався і таки стулився
До "я" мого і до його слідів.
- Не знаю, на здобуток чи на збиток,
Та спробуй все ж на смак мої думки,
І уяви хоч раз: все навпаки,
І світло в небі справді є відбиток
Того, що в нас не знайдуть хробаки,
Що нам - не їм - призначено на вжиток,
Без чого ми - нещасні жебраки.**
- Ну, добре, вмовив. Нумо, уявімо,
Що світло не вгорі, а десь у нас,
І згаяно ресурси, піт і час,
Або здійснити врешті нездійсниме
І досягти доланням хибних трас
Зірок чи іншого єрусалиму...
Чи я з тобою втрапив в резонанс?
- Дивися далі, тобто, глянь під ноги,
І відповідь, гляди, не пропусти,
Бо дійсності нової блокпости
Вже пройдено, та всі перестороги
За нами, як за предками хвости
Волочаться, і можуть з півдороги
Нас повернуть і знову відрости.
- Ні, не катуй мене! Кажи, нарешті,
До чого ти ведеш мене кудись,
Для чого змусив звичного зректись
Завів в розмови дивні й нетутешні
Мені уявлення про світло й вись
Прищепив, як прищеплюють черешні
Чужі бруньки... Кажи чи відчепись!
- Бажання знань, що нині є відсутні,
Ось сенс і пагін наших передмов
Про хитрощі і глузд світлобудов -
Передумова це, не хитрі плутні,
І не плетіння хитромудрих змов...
І світло, і пітьма, і все майбутнє,
І все минуле до першооснов,
Що можем чи не можем уявити,
Чого досягти пнулися віки -
І вдруге вступ до знаної ріки,
І спроба вдала наступ відновити
На небеса і захопить зірки -
Все це та інше - в нас, дитя сповите,
Ми всьому є початок і люльки́,
Колиски, сховища - та одночасно
Ми інший вимір сутнього в світах,
І ходимо по власних ми слідах,
Коли зірок мереживо прекрасне
Вночі йдемо дивитися на дах,
І світло всесвіту, повір, не згасне,
Допоки в наших світиться очах.
2014
*Споглядаючи небо
**Розмова про зірки (продовження)
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=525333
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 23.09.2014