Немного  о  дне  нынешнем,  праздничном,  КРЕЩЕНСКОМ  из  прошлого...

О  проруби

Мэр  стоял  у  окна.  Переплетя  руки  на  груди,  он  созерцал,  как  на  его  город  надвигалась  крещенская  стужа.  И  где-то  там,  среди  этих,  упрятанных  вечерними  сумерками  домов,  уже  обретался  Герундий.
Мысль,  что  приехавший  чиновник  Евросоюза  не  представился  мэру,  а  просто  сошёл  на  окраине  города,  могла  поколебать  любого.  
Мэр  собрал  исполком.
–  Закройте  шторы,  –  сказал  он  Добросердову,  –  городские  огни  мне  думать  мешают.
–  У  чиновника,  –  подал  голос  Миша  (его  хотя  и  «ушли»  из  мэрии,  но  как  член  исполкома  он  оставался  до  грядущих  перевыборов),  –  у  чиновника,  –  повторил  он,  –  не  должно  быть  секретов  от  громады.
–  Тю,  –  отозвался  заммэра,  –  ты  шо,  с  груши  упал,  кто  тогда  к  нам  ходить  станет?  Да  и  зачем  тогда  мы  все  тут  нужны?  Ты,  брат,  –  похлопал  он  Мишу  по  плечу,  –  говори,  да  думай.  У  нас  есть  право  на  секреты.  
–  Право,  –  хлопнул  ладонью  по  столу  мэр,  –  это  оборотная  сторона  долга.
Слова  мэра  грохнули,  словно  камни  на  головы  собравшимся.  А  камни,  писал  один  философ,  –  штука  твёрдая.  Все  притихли  и  начали  думать.  Даже  отягчённые  похмельным  тупоумием,  напряглись.  
Такие  совещания  Миша  называл  «Мозговым  штурмом».  Главное  в  этом  штурме  –  помалкивать  и  ждать.  Ждать  когда  мэр  прервёт  тишину  и  медленно  расскажет  то,  что  ему,  мэру,  покажется  верным.  А  всем  собравшимся  следует  принять  таковое,  как  должное.
–  Завтра,  –  заговорил  наконец-то  мэр,  –  будет  Крещение.  Все  наши  вывалят  к  проруби.  На  Иордань.  Немец  не  стерпит,  придёт.  Фотографировать  соблазнится.
–  В  прорубь  его  бы,  –  саркастически  подсказал  Добросердов.          
–  Ты,  я  вижу,  –  отреагировал  мэр,  –  так  и  не  научился  ориентироваться  на  демократические  ценности  и  принципы,  абы  следовать  им  в  своей  работе  и  жизни.
–  В  прорубь  его,  –  съёрничал  Миша.
–  Хватит  болтать,  –  обрезал  мэр,  –  не  на  базаре.  
Все  дружно  зашикали  друг  на  друга.  И  в  устоявшейся  тишине  мэр  продолжал:
–  Нет  такого  и  иноземца,  чтобы  не  пошёл  смотреть,  как  это  люди  в  тридцатиградусный  мороз  будут  стоймя  стоять  часами  в  толпе  и  ждать,  пока  их  попы  окатят  ледяной  водой.  А  иные,  вон  –  как  Миша,  ещё  и  в  прорубь  нырять  будут.  Ведь  будешь?  –  спросил  мэр  Мишу.
–  А  как  же!  –  поднялся  тот  и  просиял.  –  Давайте  все  вместе,  макнёмся,  а?  Всем  скопом,  так  сказать,  всем  исполкомом.  
–  Я  пас,  –  заскрипел  стулом  Добросердов.
–  И  я,  –  сказала  Иволгина,  –  у  меня  нет  приличного  купальника.
–  Окунёмся  все!  –  резюмировал  мэр.  
–  Но…  
–  Никаких  «но».
–  Кто  не  с  нами,  –  резвился  Миша,  –  тот  против  нас.  Пусть  немчура  посмотрит,  с  кем  имеет  дело…  

У  проруби  

Герундий  снял  квартиру.  В  простой  «хрущёвке».  Хозяйка  не  интересовалась  его  паспортом.
–  Мне  достаточно,  –  сказала  она,  кладя  в  карман  оплату  за  полгода  вперёд,  –  поглядеть  вам  в  глаза.  Вижу,  человек.  Куртка  добротная,  не  китайское  барахло,  брюки,  свитер,  ботинки…
И  в  голосе  её  Герундий  не  услышал  ни  слов  сожаления  по  поводу  её  же  притеснения,  ни  надежды,  что  её  не  обманут.
Утром  следующего  дня  Герундий  сходил  в  местный  бутик.  Там  он  купил  самые  модные,  сработанные  в  Шанхае,  пальто,  башмаки,  шапку-ушанку,  брюки,  рубашку,  свитер  и  шарф.  Облачившись  в  обновки,  он  слился  с  городской  массой,  от  которой  он  уже  ничем  не  отличался.  
А  народ  валил  к  реке.  Смешался  с  народом  и  Герундий.  Мороз  жёг  его  лицо  и  разжигал  любопытство.  Из  рассказов  деда  он  знал,  что  праздник  Крещения,  Богоявление,  он  же  Иордань,  или,  как  говорили  вокруг  него  в  толпе,  «Водохреща»,  для  простолюдинов  –  чудо.  И  тайна  его  была  необъяснима.  В  лютый  мороз  черпаешь  воду,  и  она  –  святая,  не  портится  годами.  
А  чуду  доверяют  люди  больше,  чем  самим  себе.
–  В  воспоминание  крещения  Господа  нашего,  –  вещал  священник,  –  надобно  нам,  прежде  всего,  укрепить  веру  в  себе.  Во  что?  В  божество  Иисуса  Христа,  в  его  пришествие  на  землю,  в  его  жизнь  на  земле,  в  его  чудесные  деяния,  в  его  спасительное  учение,  в  его  крестную  смерть,  славное  воскресение  и  вознесение  на  небо.  Надобно  иметь  страх  Божий.  Помыслим,  братья  и  сестры,  где  мы  стоим,  перед  кем  стоим,  чего  ожидаем?  А  стоим  мы  всегда  перед  царём  царствующих  и  Господом  господствующих.  А  перед  святыми  тайнами  Его  трепещут  Херувимы  и  Серафимы.  Ибо  все  мы  ждём  ныне  вхождения  Его,  царя  славы,  в  дом  смирения  души  нашей,  болящей  и  грешной.  –  И  окунал  священник  крест  в  гигантскую  прорубь.  А  над  полыньей  возвышалась  иная  громада  креста,  изо  льда.
–  Смотри,  смотри,  –  заговорили  вдруг  дружно  в  толпе,  –  наши  головы  и  шишки  ныряют.
–  Где  же  шишки,  –  язвил  кто-то,  –  один  голова  да  Миша.
–  Я  в  эту  ночь,  благословенную,  –  рассказывала  сгорбленная  старушка,  закутанная  в  пуховый  платок,  –  перед  самой  утреней,  когда  небо  открывается,  молилась.
–  О  чём  же,  мама?  –  спросила  её  молодая,  высокая,  красивая  бабёнка,  вся  в  мехах.  
–  О  том,  чтобы  Бог  послал-таки  тебе  хорошего  мужика.  Батюшка  говорит,  о  чём  открытому  небу  помолишься,  то  и  сбудется.
–  Эх,  –  отозвался  проходящий  мужик  в  пыжиковой,  давно  заношенной  шапке,  –  прорубь  полна.  Будет  большой  разлив.
–  Вот  мы  сейчас,  –  добавил  его  спутник,  –  и  разольём.  Сперва  тяпнем  свячёной,  затем  священной.

Хорошо  


Мы  сидели  в  сауне.  И  ухмылялись.  Серёга  смешно  корчился  и  вздыхал.  Миша  охаживал  его  веником.  Стлался  неповторимый  запах  берёзового  листа  и  парной.
Володай  подливал  воду  на  каменья.
–  Хорошо,  –  кряхтел  Серёга,  –  ох,  хорошо!
–  А  вы  знаете,  когда  будет  совсем  хорошо?  –  спросил  Володай  нас  всех.  
Мы  призадумались.  
И,  не  дожидаясь  наших  ответов,  он  сказал:
–  Когда  гроб  в  яму  опустят.  Потом  верёвками  его  туда-сюда  поправят,  и  кто-то  скажет:  «Хорошо,  засыпай».    
(Отрывок  из  моего  романа  "Нравы  города  Ка  спустя  10  лет")

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=901787
Рубрика: Лірика кохання
дата надходження 19.01.2021
автор: Сумирний