ЧАСТЬ 1. СТАРЫЕ ВРЕМЕНА
История 1. Дискобол
История 2. Предел совершенства
История 3. Сквернословие
История 4. Игры разума
История 5. Морская душа (цикл): Пролог
История 6. Морская душа: Амфора
История 7. Морская душа: Спасание утопающих
История 8. Морская душа: На плоту
История 9. Морская душа: На море (Образ будущего)
История 10. Морская душа: На протоке (Terra Incognita)
История 11. Любовь
История 12. Сила искусства
История 13. Поединок
История 14. Оранжевое настроение
ЧАСТЬ 2. НОВЫЕ ВРЕМЕНА
История 15. Репатриация ложки
История 16. Крылья Родины
История 17. Разделительная полоса
История 18. Не навреди
История 19. Бремя отцовства
История 20. Разговоры с дочерью. Ботаника (Пять лепестков)
История 21. Ловцы человеков
[b]История 22[/b]. Каждому свое
[b]История 22[/b]. КАЖДОМУ СВОЕ
[b]1. На море[/b]
Казалось, это море специально приспособлено для отдыха малолетних: от самой полосы прибоя и до самого горизонта бесконечно тянулось ровное песчаное дно, и глубина везде была примерно одинаковая: "по грудь" или "по шейку" гражданам 5-6 лет. Этих граждан в воде было неимоверно много; очевидное дружелюбие такой непредсказуемой стихии как море приводило их в громкий, с плеском и брызгами восторг. Однако находились и такие среди них, которым хотелось хотя бы немного риска. И они, вопреки окрикам матерей и бабушек, брели к горизонту и потом возвращались, но не из-за страха глубины или наказания, а от усталости: мелкая – «по грудь» или «по шейку» – вода по-прежнему не представляла для них никакой угрозы.
Однако с невысоких прибрежных скал можно было рассмотреть место, где вода становилась темной и глубокой. За ним снова лежала отмель, и по ней перекатывались довольно высокие волны. Сразу же за отмелью волны теряли свою силу и высоту, и к берегу они подкатывались, уже ничем не примечательные, тихие и плоские. Димка переглянулся с детьми: без слов было ясно, что купаться стоит только на той отмели и больше нигде. Да и мама (то есть Димкина жена), которая могла не оценить чудесной отмели и великолепных волн, осталась дома и на пляж сегодня не пошла. Это верный шанс; запомнив, где лежала отмель, они устремились вниз, на пляж.
Полотенца, ведерки, лопатки, сандалии - все брошено на песке прямо у лестницы. Вода в море такая теплая, что в нее можно вбегать, падать, нырять и погружаться без всякой акклиматизации - было бы неплохо, если бы вода была чуть прохладнее. Димка, ухватив за руки детей, идет первым, малыши волочатся за ним, как баржи за буксиром. Направление выбрано правильно - скоро дно уходит вниз и прячется под толщей воды. Дочь - она старше и плавает едва ли не лучше Димки - бодро направляется туда, где пенятся и шипят крутые высокие волны, сын - он тоже плавает, но не так уверенно, как сестра, - уцепился за Димкину шею, и они плывут с Димкой вдвоем.
С прибрежных скал Димке казалось, что отмель лежит совсем недалеко от берега, а глубокое место преодолеть будет нетрудно. Однако теперь, когда над водой торчала только Димкина голова, высокие волны над отмелью оказались на самом горизонте. Димка понимал, что этот горизонт совсем близко, но с впечатлением ничего поделать было нельзя: ему предстояло преодолеть довольно большое расстояние. Сам бы он еще как-нибудь доплыл до отмели; но с сыном, устроившимся на спине, это было трудно. Даже очень трудно; скоро Димка обнаружил, что уже никуда не плывет, а только изо всех сил старается хотя бы ненадолго оказаться на поверхности и вдохнуть воздуха. Теперь горизонт был нарисован не волнами над отмелью, а водой прямо у Димкиных глаз, которая то и дело накрывала Димку с головой. Ему стало немного не по себе, он заволновался, а еще он устал - удерживаться на поверхности, когда у тебя на спине кто-то сидит, пусть всего лишь маленький мальчик, довольно трудно. Димка слышал, как сын и дочь со смехом о чем-то беседуют, он видел солнечные блики на зеленоватой воде, какие-то синие и желтые пятна, темноту под ногами, а потом все это разом исчезло.
...Димке было пять. Он стоял на пляже, вода - наверное, море, потому что пахла она совсем не так, как река или лиман, и другого берега этой воды видно не было: то ли его не было совсем, то ли лежал он где-то так далеко, как далеко речные берега друг от друга не лежат. Мама стояла в воде и звала его за собой; Димка воды боялся, но с мамой, пожалуй, бояться было почти нечего. И он, слегка поколебавшись, смело ступил в море.
Купались они долго - вода была очень теплой и совсем неглубокой. Однако вернуться на берег оказалось невозможно: непонятным, непостижимым образом дно, по которому они шли от берега, при движении к берегу круто, чуть ли не обрывом, уходило вниз. Попытки переплыть глубокие места не удались - они были слишком широки для женщины с ребенком на шее, да и течение работало против них - мягко, но настойчиво оно препятствовало всякому движению к берегу.
Димка так и не понял тогда, что произошло и чем все могло кончиться. Через какое-то время к ним быстро подплыл человек и поинтересовался, не нужна ли помощь. Получив утвердительный ответ («плачет она, что ли?», - удивленно подумал тогда Димка о маме), он поплыл вперед, ободряя Димку и Димкину маму и призывая плыть следом. И мама поплыла, а Димка просто держался за мамину шею и удивлялся, чего это незнакомец тут командует. Человек, видно, знал все местные течения и глубины; когда они почувствовали ногами дно, он сообщил, что это были "бары", коротко попрощался и уплыл - так же быстро, как и приплыл. Через много лет Димка узнал, что бары - это ряд прибрежных отмелей, которые чередуются с очень глубокими участками, будто бы следы древних рек. В 1941 году керченский десант понес здесь, на барах, первые тяжелые потери - катера высадили пехоту на первой же отмели, за которой лежало еще несколько полос глубокой воды. Через несколько десятков лет потери там, на этих коварных барах, чуть не понес и сам Димка...
Воспоминание оборвалось, и Димка снова оказался под водой, задыхающийся, ослепленный, а над его головой приглушенно раздавались веселые голоса - сын и дочь спорили, кто первым доберется до отмели. Еще Димка ощутил страх - но это был не здешний, нынешний, актуальный страх, вызванный непосредственной угрозой жизни трех человек, а другой страх, какой-то чужой и как будто отрешенный. Это был тот страх, который маленький Димка не пережил и не почувствовал много лет назад, блуждая с мамой в виду керченского берега и не имея возможности до него добраться. По сути, это был мамин страх - тот, который она пережила тогда, когда Димка даже не понял, что происходит. И Димка, в очередной раз появившись над водой, не вдохнул новую порцию воздуха, а крикнул детям сквозь льющуюся в горло соленую воду:
- Назад! - и тут же снова скрылся под водой.
Всплыть теперь оказалось намного сложнее, потому что все время, отведенное ему морем для вдоха, он потратил на одно короткое слово. Дочь, подскакивая на волнах как мячик для пинг-понга, легко развернулась и довольно быстро поплыла к берегу - Димка из-под воды видел ее уверенные движения. Сын возмущался и требовал двигаться вперед; Димка, который уже почти совсем не мог двигаться, оторвал от шеи его руки и всплыл. Сын уверенно держался на воде и кричал что-то про волны. Димка отдышался, сказал сыну немного поплыть самому и постарался расслабить мышцы рук и ног - их вот-вот могло свести судорогой. Сын, все так же возмущаясь отказом от замечательных волн всего в двух шагах от них, проплыл мимо - медленно, вовсю барахтаясь и разбрызгивая воду, но к берегу. Димка потихоньку последовал за ним, готовый в любой момент подхватить малыша, если тот устанет или испугается. Тот проплыл сам всего-ничего и ухватился за Димку; но даже этого короткого отдыха оказалось достаточно. Скоро они вышли на берег; дети тут же принялись строить замок из песка, камней и ракушек, а Димка в изнеможении опустился на песок рядом с ними, вяло комментируя строительство и поглядывая на море. Отсюда снова казалось, что отмель находится очень близко - ну, просто рукой подать; по ней по-прежнему катили резвые пенные буруны.
С берега море выглядело ласковым, совсем ручным и вполне безопасным. Но Димка смотрел на него с уважением: настоящая стихия, которая не прощает самонадеянности, слабости и глупости. И он снова ощутил тот давний - не свой, а мамин - страх. Это было очень неприятно, но чужой страх всегда остается чужим - тут уж каждому свое, как ты ни бейся, как ни крути. А еще оказалось, что пережить его по-настоящему, как свой собственный страх за своих детей, Димке все-таки предстоит. Как это обычно и бывает, все произошло именно тогда, когда Димка уже позабыл о своем легкомысленном заплыве к отмели в компании двух небезупречно плавающих малолетних.
[b]2. На реке[/b]
На пляже не протолкнуться. Берег и вода у берега - ничего этого не видно; только головы, плечи, ноги, спины и снова головы - на берегу до забора, в воде до буйков и даже довольно далеко за буйками. Спасатель - загорелый, с блестящей лысиной человек на веслах дюралевой мятой лодочки - уже сорвал голос и больше не пытается удержать отдыхающих в границах дозволенного. Он только следит за ними из своей лодочки, мучительно щурясь солнцу и солнечным бликам на веселой воде.
Все на пляже движется, кричит, улыбается, играет в мяч, пробирается на цыпочках к воде или назад, к своему полотенцу, плещется и загорает. Город на другом берегу кажется декорацией: и тяжеловесные «высотки», и белые колокольни, и памятники, и правительственные крыши - все это ненастоящее. Настоящее - только акварельное небо с аккуратными пышными облачками и холмы: по ним, словно пенясь, к реке стекают парки и рощи. Ну, и река - тоже настоящая, живая, она, как большая подвижная рыба, ворочается в слишком узком для нее русле, блестит на солнце чешуей мелких волн и манит к себе истомленных июльской жарой горожан.
Димка вышел из метро; Димкины дети крепко держались за его руки, каждый двумя своими за его одну. На спинах у них висели маленькие рюкзачки, на головах красовались цветные панамы. Вид у обоих был серьезный и сосредоточенный; Димка в метро рассказывал им какую-то запутанную историю из своего детства, которую он придумал на ходу, обильно сдобрив деталями из сказок, и сейчас они, видно, пытались как-то разобраться в ее несоответствиях и противоречиях. Но как только они увидели реку, всякая сосредоточенность исчезла; теперь на их лицах горело только нетерпеливая радость: купаться!
Полавировав среди загоревших и обгоревших тел, Димка нашел место, достаточное для того, чтобы разложить одно большое полотенце, на котором поместились и сам Димка, и дети, и их пожитки. Но на полотенце они задержались недолго: ровно столько, сколько требуется, чтобы сбросить одежду и достать из рюкзачков маски, ведерки и лопатки. И вот полоса горячего песка позади, вот уже ступни ласкает мокрый холодный песок, еще шаг - Димке, два шажка - малышам, и они в реке.
Вода - летняя речная вода - это вовсе не то, что летом или в другое время года течет из крана, набирается в бассейны или обнаруживается в морях. Речная летняя вода подобна сгустившемуся воздуху; она легкая и ласковая. Она обнимает купальщика и подается перед ним, волны по ней бегут веселые, игривые, игрушечные - такие же, какие эта ласковая вода рисует на своем песчаном дне. И Димка, и малыши любили летнюю речную воду: и утром, когда над ней ползал туман, и днем, когда она ослепляла солнечными бликами, и вечером, когда она бывала особенно тиха и нежна, и в ней, уже розовеющей от закатного солнца у дальнего черного берега, растворялась вся усталость и суета прошедшего дня.
Но сегодня насладиться купанием и летней речной водой им не удалось. Хаотичное движение на берегу вдруг стало упорядоченным. Завыла сирена, к берегу подвалил длинный зеленый катер, а оттуда человек в тельняшке принялся кричать в мегафон на людей в воде. Из воды надлежало выйти и в воду не заходить, пока не будет дано другой команды. На берегу и в воде слитно недовольно загудели, но подчинились. Из катера на берег загорелые до черноты люди в плавках потащили какие-то ящики; минута, две - и человек в тельняшке, теперь уже в полном водолазном снаряжении, спиной вперед пошел в воду. Остальные занялись кто чем; у катера замерла молодая женщина в белом купальнике. Она, прижав кулаки к груди, смотрела на шнур, уползавший в воду вслед за водолазом.
Толпа, поначалу возмущенная вмешательством водолазов, на некоторое время притихла. Потом, неизвестно откуда, пополз говорок: пропала девочка, 10 лет, предположительно утонула, а это ее мать. Потом на пляже появились хмурые милиционеры; они обступили женщину у катера, достали блокноты и начали задавать ей вопросы. Она по-прежнему следила за шнуром, уползавшим в воду, и на вопросы не отвечала. Где-то взвыла сирена "скорой".
Димка одним глазом следил за женщиной и водолазом, а другим за своими детьми. Они подчинились его приказу не лезть в реку, однако за это потребовали соорудить на берегу обширную крепость и бассейн. Работа кипела; однако Димка, и сам любивший пляжно-песочную фортификацию, был поглощен происшествием, строил неаккуратно и невнимательно, за что и получил сначала выговор, а потом и ведерко воды на голову.
Водолаз уже сорок минут обшаривал дно в пределах пляжа. Смуглая толпа на берегу уже устала сопереживать матери пропавшей девочки, изнемогла под бременем страшной возможности, да и солнце припекало нешуточно. И потихоньку на пляже восстановилась обычная пляжная жизнь, и в воде снова оказались купальщики, и все теперь уже выглядело так, как будто ничего не произошло. Димка даже встряхнул головой: да была ли девочка? Но зеленый катер, водолаз и хмурые милиционеры, обступившие женщину, убеждали, что девочка - да, была, и что она - да, пропала, и пропала при обстоятельствах самого жуткого свойства.
На пляж вошли еще трое милиционеров - они были в форме патрульных. Кто-то из хмурых милиционеров у катера коротко глянул на них - словно вопрос задал - и трое коротко и синхронно покачали головами: нет.
Сирена "скорой" снова завыла, теперь уже совсем близко, но пляжный шум, плеск и визг так разбавил и подретушировал ее, что она стала похожей на сигнал какого-нибудь прогулочно-развлекательного судна и не вызвала на пляже тревоги или беспокойства. Вот между телами и зонтиками, увязая в песке тяжелыми ботинками, идут двое в грубых красных куртках и массивных красных штанах; один из них несет алюминиевый чемодан с красным крестом на крышке. Они подходят к милиционерам, коротко переговариваются с ними, потом берут женщину за руки и уводят. Она идет с ними, не сопротивляясь, механически переставляя ноги. Они следуют через пляж: фигура в красном, женщина - она до сих пор в купальнике – еще одна фигура в красном, с тяжелым чемоданом. На них никто не обращает внимания. Три фигуры выглядят тут странно, неуместно, даже чужеродно, а то, как медленно они пробираются к машине "скорой помощи", напоминает перемещение астронавтов по поверхности Луны. «Да, именно», - вдруг подумал Димка, провожая их глазами, - «они здесь - пришельцы из другого мира». Троица добралась до белой машины с красными полосами, надписями и крестами, дверь отъехала в сторону, они забралась внутрь, и дверь закрылась.
Димка поискал глазами водолаза; тот уже выбрался на берег, даже разоблачился, снова стал человеком в тельняшке и о чем-то говорил с милиционерами. Вид у водолаза и милиционеров был усталый и недовольный. Вот они пожали руки и разошлись. Димке показалось, что их вытеснила с пляжа веселая толпа, для которой любые намеки на неприятности и даже на возможность неприятностей были неуместны и нежелательны.
Человек в тельняшке ухватился рукой за фальшборт и ловко запрыгнул на катер; катер сиреной разогнал людей в воде у берега и отвалил. Теперь о происшествии напоминала только белая с красным машина, однако ее почти полностью скрывали деревья.
Малыши принялись тянуть Димку в воду - ведь катер уже ушел, все купаются, мы тоже хотим, папа, купаться, купаться... Но Димка смотрел на воду со страхом - он плавать умел, но не любил, еще с детства не любил. Теперь же эта веселая летняя речная вода его попросту отталкивала. А если то, о чем теперь напоминала только белая с красным машина за деревьями, действительно произошло, то купание сейчас было бы попросту кощунством. И Димка дал детям команду собираться. Малыши погалдели немного и неохотно подчинились.
Он и торопился, и медлил. Находиться у веселой летней воды, в которой, возможно, лежит утонувшая девочка, в 50 метрах от машины, в которой врачи накачивают транквилизаторами мать этой девочки, было невыносимо. Но и уходить, не убедившись в окончательности происшествия или его мнимости, тоже было трудно. И Димка вертел головой, пакуя маленькие рюкзачки, все надеясь увидеть среди людей девочку лет десяти, озирающуюся в поисках матери. Но девочки не было; она не появилась, пока Димка собирал пляжный инвентарь, не было ее и на дорожках парка, примыкавшего к пляжу, хотя Димка готов был увидеть ее во всякой встречной девочке, у него так и вертелось на кончике языка: «Беги туда, там твоя мама».
В хронике происшествий в местных газетах тоже не было никакой информации о девочке - Димка еще две недели просматривал эти короткие грустные новости, но о девочке новостей не было. И Димка, отягощенный своим невольным и неполным знанием о ней, видел в отсутствии новостей добрый знак. Может быть, она все-таки обнаружилась, цела и невредима, вышла из-за деревьев, и мать, не в силах из-за лекарств радоваться или кричать, взяла ее за руку и отвела домой, может быть, их отвезли домой на машине "скорой помощи", и там они обнялись и еще долго сидели, молча и не зажигая света, снова и снова переживая ужас и радость, отчаяние и надежду, вину и невиновность...
Происшествия происшествиями, а городское лето и городские дети требуют одного: на пляж! И каждый вечер после работы вся Димкина семья - то в полном, то в неполном составе, по обстоятельствам - отправлялась на реку. Вечером, перед закатом река бывала по-особенному хороша: вода становилась задумчивой и как будто маслянистой. Дальний берег чернел над ней, зажигая первые огни. Розовое солнце тонуло в дымке где-то очень далеко на западе. На пляже становилось безлюдно и тихо... Но до этого часа еще было довольно много времени - а сейчас пляж был оживлен, как центральная улица столицы.
Дети полезли в воду, а Димка уселся на бережку. День выдался тяжелый, и сейчас ему не хотелось вступать в обычную борьбу с водой, которая ни за что не хотела удерживать на плаву Димкино тело, ему хотелось просто посидеть на песке и посмотреть на воду. Краем глаза он следил за детьми - они уже довольно уверенно плавали, но риска избегали, так что пристальный надзор не требовался. Димка снова вспомнил пропавшую тут девочку и даже оглянулся по сторонам: нет ли где спасателей, может, они в курсе? Но спасателей не было, расспросить некого. И Димка успокаивал себя тем, что, наверное, все как-то обошлось. Одним глазом он по-прежнему следил за детьми - они резвились в воде на безопасной глубине. Потом Димка о чем-то задумался и от всего отключился; бывает такая форма задумчивости, когда ты совершенно выпадаешь из реальности, твои мысли полностью поглощают тебя, а вернешься в реальность - и чувствуешь себя дурак дураком: ничего-то ты из таких всепоглощающих мыслей и не помнишь. При этом выясняется, что такая глубокая задумчивость не мешает, например, вести автомобиль по всем правилам дорожного движения и по необходимому маршруту – так поневоле задашься вопросом, а что еще в жизни ты сделал в таком состоянии?..
Вновь обретя себя на берегу реки, под лучами закатного солнца, Димка первым делом глянул на детей - и обмер. Малыши, за которыми он присматривал одним глазом, были каким-то посторонними малышами. Димкиных детей в воде не было. Он вскочил на ноги. Нет, в воде их нет. На берегу... на берегу тоже нет. Нигде нет. Совсем нет.
И вот тут на Димку навалился страх - настоящий, свой, полноценный ужас, коренящийся в неразрывной кровной связи с детьми и неотвратимой угрозе смерти. Потом, на следующий день, он снова вспомнил себя пяти лет, маму и коварные бары у керченского берега и с большим сочувствием понял, что пришлось пережить маме. Он снова вспомнил девочку, которая, возможно, совсем недавно утонула на этом пляже, потом ее маму, и его охватило такое горе, что он просто не смог усидеть на месте и выбежал из офиса на улицу - такие эмоции можно вытеснить только физической нагрузкой, и он ухватился за турник на детской площадке по соседству и заставил себя подтягиваться, пока пальцы больше не могли держаться за ржавую железную трубу и разжались сами. Его преследовало и неожиданное, но отчетливое чувство вины: в Димкином горевании было много эгоизма, и он отчетливо понимал, что и сопереживание, и сострадание чужому горю оказались чем-то вроде примерки на себя чужой трагедии, а в переживании своего горя - настоящего или мнимого – совсем не оставалось места сопереживанию горю чужому.
Но сейчас ничего, кроме собственного ужаса, Димка не знал и не чувствовал. У этого ужаса оказалось множество аспектов - и каждый был невыносим. Потому люди и паникуют в подобных ситуациях - потому что страх этот таков, что реагировать на него можно только одним способом: бежать, куда глаза глядят. Этого требуют инстинкты - а совладать с ними непросто. Но Димка так и не узнал, на что могли подтолкнуть его инстинкты: за спиной послышались родные голоса.
Пока Димка пропадал в своей бессодержательной задумчивости, дети попросили у него мороженого; Димка, как выяснилось, мороженое позволил и деньги на мороженое выдал. Конечно же, ничего этого он сейчас не помнил. На пляже мороженое кончилось; Димка - этого он тоже не помнил, - разрешил детям пойти поискать киоск, где мороженое все еще было. Они пошли, купили себе и ему - «папа, на, ешь скорее, видишь, уже тает». И Димка взял тающее мороженое, и ел его молча, не чувствуя вкуса, снова и снова переживая ужас и радость, отчаяние и надежду, вину и невиновность...
Дети о пережитом Димкой ужасе и о пропавшей девочке так и не узнали, и пляжный сезон длился до самого сентября без происшествий. Как ни крути, а каждому – свое.
2014 г.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=514287
Рубрика: Лирика
дата надходження 29.07.2014
автор: Максим Тарасівський