Семен Иванович, пошатываясь, стоял на улице. Что это была за улица, сказать было трудно, да это его и не интересовало. Интересовало сейчас совсем другое – вода. Вода, большая, глубокая, средней сероватой прозрачности, была очень неспокойной, и Семену Ивановичу стоило больших усилий привести эту воду в состояние равновесия и относительного покоя. Этого состояния воды кое-как удавалось добиться, но сохранить его сколько-нибудь продолжительное время никак не получалось. Эти печальные свойства воды, как и саму воду, улицу, которая существовала не как объект, а как знание об объекте «улица», и даже самого себя Семен Иванович видел сейчас особым образом. Он никогда не бывал на подводных лодках и не пользовался перископами, но сейчас твердо знал и был готов спорить на что угодно, что все – и вокруг, и внутри – он видит в перископ.
При этом он знал не менее твердо, что вода была внутри Семена Ивановича. Она наполняла его странным образом, так, как если бы Семен Иванович, человек роста небольшого и телосложения щуплого, был способен вместить в себя такой ее объем, что в нем не было бы тесно той самой подводной лодке, перископ которой сейчас был поднят и рассекал волны, повязанный косынкой белой пены. Пожалуй, это даже был не объем, а целый водоем, даже бассейн, причем бассейн вполне определенный: подводная лодка бороздила воды мелководной Балтики. Впрочем, всякие мысли и допущения об объеме воды и свойствах подводной лодки исчерпывались только тем, как Семен Иванович видел воду и горизонт; видел он их в перископ, стало быть, находился на подводной лодке. Размышлять о том, каким образом Семен Иванович мог оказаться на подводной лодке, которая двигалась в толще воды внутри самого Семена Ивановича, сил и возможностей не было, тем более что вода снова пришла в движение, горизонт завалился, вода полилась прямо в визир перископа, Семена Ивановича согнуло пополам, все в его животе свело размашистой, продолжительной и безболезненной судорогой, и вода хлынула через горло.
Семена Ивановича рвало, причем рвало давно и регулярно; всякий раз, когда неизвестная сила складывала его пополам, а в животе нарастал и разливался обширный спазм, уровень воды в Балтике, которая сейчас оказалась внутри Чигракова, падал чрезвычайно, практически до дна. Неприятным в этой ситуации было не то, что Семен Иванович чувствовал себя до нелепого глупо, стоя по щиколотку в ледяном иле и держась обеими руками за ручки ненужного и сейчас бесполезного перископа (кроме ручек и мягкого, губчатой резиной обтянутого визира, сквозь который Чиграков озирал горизонт, у перископа, как и у самой подводной лодки, ничего не было). Неприятным было другое: при падении уровня воды внутри Чигракова в его голове возникали мысли; возникнув, они тут же начинали свой утомительный бег по кругу. Вот это и было самым неприятным: круговое движение мыслей.
Сами мысли давно уже перестали занимать Семена Ивановича; как только он выяснил, что бегут они всегда по кругу, он потерял к ним всякий интерес. Выяснить это оказалось не так уж и трудно; как-то несколько раз в течении одного дня Чиграков натолкнулся на образ, который был ему неприятен еще с детства и всегда вызывал сильное желание немедленно встать, куда-то быстрым шагом пройтись и по возможности почесать кожу головы сильными движениями пальцев, чтобы исчезли эти мерзкие гусеницы, живо переползающие туда-сюда по коже под волосами. Так Семен Иванович понял, что его мысли своевольным, прихотливым и произвольным образом возвращаются к предмету, который ему самому был неприятен, о котором он сам никогда бы думать не стал, потому что думать о нем не хотел и никакого интереса к этому предмету не испытывал.
Это открытие поразило Чигракова; мысли, которые – независимо от их ценности – он считал своими, подложили ему такую свинью, которую от «своих», кто бы они ни были, эти «свои», никак не ожидаешь. Семен Иванович внезапно ощутил отчуждение, отрешение и отделение от мыслей, текущих в его голове, и обнаружил еще две вещи, не менее удивительные, чем только что сделанное открытие. Во-первых, предоставленный сам себе, поток мыслей не прекратился, хотя Чиграков совершенно отчетливо сейчас им не руководил и даже отношения к нему не имел. Более того, по ощущениям, которым Семен Иванович привык доверять, сейчас обнаружился еще один поток мыслей, которые были целиком и полностью посвящены содержанию, свойствам и природе тех мыслей, которые Чиграков только что, перестал воспринимать как «свои» и обнаружил полную свою от них отчужденность. При этом Семен Иванович прекрасно понимал, что этот второй поток мыслей не находится в первом потоке, не впадает в него, не вытекает из него и вообще не течет таким же образом, как первый. Это были совсем не те мысли, из которых состоял первый поток: те напоминали собой более-менее правильно составленные предложения, в то время как мысли второго потока грамматической структурой не обладали, словарным запасом Чигракова не пользовались и при этом были целостными, законченными, как хорошо упакованные чемоданы, сочетая в себе гармонично и форму, и содержание, и самого пассажира, который, как бы придерживая эти чемоданы рукой, оказывался с ними столь тесно связан, что разделить их было бы намного трудней, чем разделить Чигракова и мысли из первого потока. Во-вторых, воспринимаемые со стороны, мысли никакой симпатии Чигракова не вызвали; было в них что-то искусственное, ограниченное, неживое, будто это и не мысли были вовсе, а машинный код, в виде крохотных квадратных дырочек нанесенный на прямоугольные карточки плотного серо-коричневого картона, покрытые мелкой скучной цифирью.
Все это насторожило Семена Ивановича и сделало очень подозрительным. В течение следующего дня он, словно снайпер, который охотится на другого снайпера, наблюдал за мыслями из укрытия, старательно замаскированного и скрытого от посторонних глаз. Открытие, которое он сделал во время этой охоты, оказалось такого свойства, что он, снайпер-охотник, почувствовал себя снайпером-жертвой, который неосторожно позволил себе задеть ветку, чем выдал и свое укрытие, и себя, и тут же был убит тем, за кем охотился, – аккуратно, хладнокровно и профессионально. Чиграков открыл, что мысли шли по кругу; круги бывали разного диаметра, в зависимости от числа мыслей, но круг оставался единственным путем, который они знали. Убитый Чиграков даже проставил на случайном листке бумаги количество мыслей, которые составляли самый малый (3) и самый большой круг: 17 мыслей.
Эти числа – 3 и 17 – выведенные неровными цифрами на смятом клочке бумаги, сейчас, когда Чиграков стоял по щиколотку в ледяном иле на дне внезапно обмелевшей Балтики и сжимал ручки бесполезного перископа, присосавшегося резиновым поцелуем к его глазницам, виделись ему как бортовой номер той самой подводной лодки, которая состояла из одного только перископа, но от этого не становилась менее удобной мишенью для врага. И враг – те самые 3 или 17 надоедливых мыслей – не замедлил явиться и накинулся на подлодку, не разбирая, выведено U или К на черной обшивке (Семен Иванович предпочитал К). Чиграков уже знал, что этого врага можно обмануть, и знал как; он призвал воду, и большая, неспокойная серовато-прозрачная вода пришла, мгновенно наполнила собой Балтику и Чигракова и скрыла подлодку и застывшего у перископа Чигракова от врага. Семен Иванович снова был полон этим ощущением большой, колеблющейся внутри него воды; в перископ он видел линию горизонта, и горизонт был совершенно чист; враг ушел. Чиграков ободрился; но тут горизонт снова завалился, вода полилась прямо в визир перископа, Семена Ивановича согнуло пополам, все в его животе свело размашистой, продолжительной и безболезненной судорогой, и вода хлынула через горло.
Для другого времени, когда Чиграков не прибегал к алкоголю, чтобы обмануть неизвестно чьи мысли, оккупировавшие его голову, он тоже нашел метод. Семен Иванович представлял себя акустиком на все той же подводной лодке, в которой он скрывался в беспокойных водах Балтики, когда другие методы не помогали. Сонар чутко прослушивает морские глубины, а Чиграков, в черных эбонитовых наушниках на голове, весь обратился в слух. Вот сонар натыкается на что-то подозрительное; так и есть – это первая мысль из каравана. Сейчас главное – быстро оценить, что в ней спрятано, в этой стремительной вражеской капсуле, пронзающей толщу воды (в том, что капсулы эти бывают только вражеские, Чиграков уже успел увериться; ему принадлежали или по меньшей мере не были против него настроены только мысли второго потока, те самые ладные «чемоданы»). Экипаж капсул был до обидного прост: среди двух-трех фактов или идей, относительно которых Чиграков не испытывал сомнений или затруднений, прятались фальшивки, которые даже с большой натяжкой больше, чем предположениями, назвать было нельзя. И даже предположениями они не являлись, потому что обычно представляли собой либо отредактированный вариант его, Семена Ивановича Чигракова, прошлого, либо версию его, Семена Ивановича Чигракова, настоящего, либо некую гипотезу его, Семена Ивановича Чигракова, будущего.
Легче всего было расправиться с настоящим: как только Семен Иванович замечал, что в капсуле находится картина текущей реальности, основанная на его собственных допущениях и предположениях, он тут же безжалостно пускал эту капсулу на дно, произнося краткую формулу, им же самим и сочиненную: «Ты этого не знаешь». Эта формула действовала безотказно; тот некто внутри Чигракова, который уже состроил скорбную мину и собрался вовсю погоревать о стечении неудачных обстоятельств – а других обстоятельств унылый некто не знал – немедленно соглашался прекратить и немедленно же и прекращал. Ведь глупо же! – говорил ему Семен, а этот некто был на редкость послушен голосу логики Семена Ивановича, если последний называл что-либо глупым или смешным; ни тем, ни другим этот некто выглядеть не хотел и даже очень боялся.
Как только Семен Иванович не без законной гордости первооткрывателя произносил заклинание - «Ты этого не знаешь» - текущая реальность становилась очень комфортной и уютной, не было в ней больше места сомнениям и страхам. Он знал о ней множество вещей; больше всего знаний о текущей реальности он получил в школе, однако знания эти были таковы, что – при всей своей занимательности – для самого Чигракова они значили чрезвычайно мало. Все эти факты (Земля вращается вокруг Солнца, Волга впадает в Каспийское море, «а» - первая буква алфавита и прочие) уже сделали свое дело, построив картину мира. Знал о них Семен Иванович или нет, имел ли свое о них суждение или нет, волновался ли этим знанием или суждением, - не было значимо. Так же не были значимы и все предположения Чигракова. Мир существовал – это Чиграков был готов принять за вполне обоснованное утверждение; мир – в силу своего принятого Чиграковым существования – обладал какими-то свойствами, некоторые из которых уже были познаны, изучены и предложены вниманию Чигракова как картина мира. Однако картина эта не требовала ни внимания, ни сопереживания; мир и его свойства, как и картина мира, пребывали как факт или допущение о факте, независимо от мнений Чигракова; но пребывал и Чиграков, и это последнее обстоятельство в последнее время занимало его намного больше, чем все прочее. Эта озабоченность была вызвана не каким-то внешними обстоятельствами, большинство из которых на поверку оказывались предположениями или фантазиями, а тем, что Семен Иванович впервые в жизни готов был признать за неопровержимый факт: мысли в голове Семена Ивановича Чигракова имели к Семену Ивановичу Чигракову самое отдаленное отношение.
Стоило Семену Ивановичу разглядеть в очередной мысли уже знакомые элементы – два-три комплекса, три-четыре страха, четыре-пять фантазий – и заветной формулой отправить эту мысль кормить рыб на дне его внутренней Балтики, как им овладевал доселе незнакомый покой. Покой длился недолго, потому что Семен Иванович пока еще не нашел формул для прошлого и будущего; но пока он в этом покое пребывал, он успевал пожить короткой новой жизнью, которая бывала такой полной и цельной, что за нее не жалко было расплатиться и своими скорыми терзаниями о неизменном прошлом или непредсказуемом будущем. При этом Семен Иванович обнаружил еще одно замечательное свойство своей вновь обретенной способности отделяться от бегущих по малому кругу 3-х или по большому кругу 17-ти мыслей. Пока он жил этой новой полной жизнью, эти 3 или 17 мыслей прекрасно обслуживали все его потребности: водили его через дорогу на зеленый сигнал светофора, оплачивали счета, покупали что-то в магазинах и на рынке, произносили нужные реплики в нужное время и с нужной интонацией. Семен Иванович тем временем блаженствовал и пребывал где-то, где не было ни одной из 3 или 17 мыслей, где вообще ничего не было и в то же время было абсолютно всё, и был он, Семен Иванович Чиграков собственной персоной, вполне единый и с этим вообще ничем, и с этим с абсолютно всем, и еще с чем-то, что пока не поддавалось объяснению, но представлялось истинным и правильным и потому принималось Семеном Ивановичем без колебаний, безоговорочно и с полной готовностью больше не выделять из этого единства ни свою собственную персону, ни ее прошлое, настоящее и будущее, ни внешнее, ни внутреннее, ни форму, ни содержание, ни что-либо еще. Это единство Чиграков очень ценил; если же ему не удавалось достичь его с помощью волшебной формулы, он укрывался в глубинах послушно разливавшейся внутри него Балтики. С каждым погружением его поединки с вражескими капсулами становились все успешнее, а каждый такой успех позволял ему все дольше пребывать в блаженном единстве без необходимости погружаться на своей К-317 в неспокойные воды, которые…
Тут эти воды снова пришли в движение, горизонт завалился, вода полилась в визир перископа, Семена Ивановича согнуло пополам, все в его животе свело размашистой, продолжительной и безболезненной судорогой. Но на этот раз вода не хлынула горлом; Семен Иванович выпрямился, достал из кармана платок и вытер им губы. Сейчас, как и всегда после этих погружений, когда судороги в животе больше не заставляли серовато-прозрачные воды неспокойного водоема изливаться через горло Чигракова, его занимал только один вопрос. Не то, чтобы этот вопрос был слишком важен или значим, но Чиграков продолжал им задаваться, покидая глубины Балтики. Он спрятал платок в карман и снова задумался о том же.
Почему же все-таки Балтика?!
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=500119
Рубрика: Лирика
дата надходження 20.05.2014
автор: Максим Тарасівський