alla.megel

Сторінки (2/156):  « 1 2 »

МЕДВЕДЬ

Мы  ушли  с  пылающего  Майдана.  Почти  сбежали.  
Хотя  сегодня  он  пылал  не  огнем,  как  год  назад,  а  траурным  цветом  крови,  спроектированным  на  большие  экраны.  Фотографии  погибших,  «Пливе  кача  по  Тисині»,  Реквием  по  убиенным.  Наверное,  это  нужно  тем,  кто  здесь.  
Нам  –  нет.
Только  что  в  прямом  эфире  ведущий  нового  7  Громадского  канала  сказал  нам  обоим:
–  Приходите  почаще!  Здесь,  в  тылу,  так  не  хватает  вашей  энергии!  У  нас  цены  растут  в  магазинах,  доллар  взлетел  до  небес,  -  депрессия.  А  вы  –  такие  позитивные,  такие  собранные!  Заряжайте  нас  своей  энергетикой!
Хотелось  стукнуть.  Выстрелить  в  коленку.  Или  просто  оголить  вену  и  в  прямом  эфире  на  всю  страну,  отгородившуюся  от  войны,  потонувшую  в  соплях,  сказать:  «Сюда  трубочку  вставьте  –  и  отсюда  пьём!»
Мы  выдохлись.  На  страдания  Майдана  реально  не  хватало  сил.  Потому  и  сбежали.  Молча  вошли  в  Метро,  молча  спустились  в  его  зловещую  пасть.  Молчали,  дожидаясь  поезда.  А,  когда  тот  пришёл,  угрюмо  двинулись  под  руку  к  открывшейся  двери.  Оттуда  навстречу  вышел  всего  один  человек  –  мужик  средних  лет  в  камуфляже  и  слегка  подшофе.  В  ладони  его  полыхала  красным  зажженная  ладанка.
–  На,  брат!  –  Он  сунул  в  руки  моему  спутнику  свое  богатство,  –  своим  поставишь!
Дверь  захлопнулась.  «Наступна  зупинка…»  Поезд  начал  набирать  ход.  Он  стоял  рядом,  покачиваясь  в  такт  движению  вагона.  Медведь.  Так  я  назвала  его  однажды  в  шутку.  Ну,  наверное,  только  что  переживший  зиму  и  вылезший  из  берлоги,  –  тогда  все  медведи  худые.  И  злющие.  Нет,  суровые.  В  отместку  он  сказал,  что  у  каждого  Медведя  должен  быть  свой  Пятачок.  «Значит,  теперь,  –  хохотала  я,  –  у  меня  есть  полное  право  вести  себя,  как  свинья!»  Он  тоже  смеялся,  как  всегда,  удивлённо,  –  трудно  привыкнуть  к  моей  манере  постоянно  прикалываться  над  собой.
А  сейчас…  Он  стоял  прямо,  как  на  параде,  сжимая  побелевшими  пальцами  пылающую  ладанку.  Его  точеные  скулы  выдавали  сжатые  до  боли  зубы.  А  по  щекам  градом  катились  огромные  как  горох  слёзы.  Он  плачет!  Медведь,  которого  все  в  батальоне  считают  высокомерным  за  его  замкнутость  и  застегнутость  на  все  пуговицы?  Медведь,  который  на  все  мои  эмоции  и  откровения  может  ответить  одним  словом  «Принял!»,  как  по  рации?  Мой  суровый  друг,  который  полгода  общаясь,  до  сих  пор  говорит  мне  «Вы»  и  не  позволил  ни  малейшего  намека  на  панибратство?
Если  бы  мне  кто-то  сказал,  что  он  может  плакать,  –  удивилась  бы,  не  поверила,  ужаснулась…  Но  он,  вытащив  руку  из  кармана,  совершено  по-детски  утер  кулаком  глаза.
–  Наступна  станція  –  «Дніпро»,  вихід  на  праву  платформу!
–  Моя  любимая  станция,  –  отважно  соврала  я  и  двинулась  к  выходу,  –  давай  постоим  немножко!
Мы  вышли  на  бетон  моста.  В  черной  воде  Днепра  отражались  разноцветные  огни  вечернего  города.  Ветер  и  холод  сковали  плечи.  Помолчали.  
Потом  я  таки  не  выдержала:
–  Что-то  случилось?  –  сунула  руку  подмышку  и  заглянула  в  покрасневшие  глаза.
–  Сегодня  погиб  мой  друг…
Вечер  взорвался,  как  противотанковая  мина,  –  вынос  мозга  и  звон  в  ушах.  Контуженная,  я  взяла  из  его  рук  горячую  ладанку.  Отвернулась  и  оперлась  на  парапет.  Слез  не  было.  Блин!  В  самые  горькие  моменты  моей  жизни  у  меня  никогда  не  было  слёз!  Ну,  не  могу  я  плакать!  Но  в  ту  минуту  мне  казалось,  что  я  держу  над  холодной  водой  Днепра  его  –  Медведя  –  живое  пылающее  сердце.  И  оголёнными  нервами  рук  ощущаю,  как  ему  сейчас  больно.
–  Знаешь,  –  преодолевая  боль  выдавила  онемевшими  губами,  –  оно  того  стоит…
–  Вы  думаете?
–  Уверена!
–  Поехали!  –  Он  подтолкнул  меня  к  открытой  двери  только  что  подъехавшего  вагона.
Мы  ехали  долго.  Сзади  красивый  юноша  говорил  не  менее  красивой  девушке,  какая  это  ответственность  –  завести  собаку.  Ведь  это  –  живое  существо,  за  ним  нужно  ухаживать,  гулять.  Нет,  он  совсем  не  готов  к  такой  ответственности!  Хотелось  повернуться  и  сказать  ей:  «Беги  от  него,  сестрёнка!  Беги,  куда  глаза  глядят!»  Но  мы  смолчали.
А  потом  пили  вино  за  упокой  души  его  друга  и  говорили  о  том,  что  мы  теперь,  наверное,  другие.  Нам  никогда  больше  не  вернуться  в  прежнюю  –  довоенную  –  жизнь.  И  праздничные  салюты  всегда  будут  в  первый  момент  у  нас  вызывать  желание  пригнуться,  а  человеческая  подлость  и  низость  –  стрелять.  И  гадали:  хорошо  это?  Или  плохо?
–  В  такие  дни,  –  откровенничал  Медведь,  –  всегда  задаёшь  себе  один  и  тот  же  вопрос:  «Ну,  почему  не  я?»  
–  А  я  знаю,  почему…
–  Только  не  говорите  мне,  что  у  Бога  есть  для  меня  план!
–  Не  скажу…  Я  думаю,  это  потому,  что  такие  раздолбаи,  как  мы  с  тобой,  Богу  Там  не  нужны…  Пока.
И  он  смеялся.  Как  смеялся  вдруг,  рассказывая,  каким  веселым  и  особенным  был  его  погибший  товарищ  с  забавным  псевдо  «Счастливчик».  
И  я  понимала,  что  вот  здесь,  сейчас  сидит  рядом  человек,  готовый  умереть  за  меня  в  любую  минуту.  
Как  и  я  за  него.  
Об  этом  не  нужно  говорить  вслух.  
Об  этом  даже  задумываться  –  лишнее.  
Мы  просто  верим  друг  другу.  
Потому  что  вера  –  это  готовность  умереть  за  того,  кому  и  в  кого  ты  веришь.  
И  это  –  на  всю  жизнь.  
Сколько  бы  её  у  нас  ни  осталось.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=602350
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 26.08.2015


КОРПУС «ПРАВИЙ СЕКТОР». ІНТЕРВ`Ю

Серед  яскравої  публіки  ДУКу  цей  підрозділ  найбільш  харизматичний.  При  чому,  харизма  їхня  –  не  спільна,  а  індивідуальна.  Кожен  з  них  виразний  і  цікавий  по-своєму.  Вони,  якими  б  монолітними  не  були,  напрочуд  різні  попри  спільність  задачі.  Це  –  охорона  Провідника.  Їх  запам’ятовуєш  в  лице  відразу  й  назавжди.  Кожного  зокрема.  Але  є  одна  риса,  котра  єднає  таких  різних  і  незвичайних  чоловіків.  Вона  –  напрочуд  зворушлива:  піклування  про  Першого.  Прискіплива  й  дотошна  мамка  так  не  глядить  свою  дитину,  як  глядять  Яроша  його  охоронці.  Саме  їх  піклування  стало  причиною  нашої  поїздки  в  справжнісіньку  зону  АТО.  А  попросту  кажучи,  на  лінію  фронту.
Увечері  3-го  зателефонував  мені  Влад  Василь  –  голова  інформаційної  служби  політ  виконкому  й  повідомив  про  те,  що  на  Першому  національному  нам  дають  аж  30  хвилин  для  передвиборчої  агітації.  Безкоштовно.  У  нашому  випадку  –  це  щедрий  подарунок.  Підозрюю,  що  це  чиясь  політична  воля  (навіть  здогадуюсь,  чия)  –  ігнорувати  здобутки  «Правого  сектора»  у  цій  війні.  Здебільшого,  напряму  коментуючи  події  в  Пєсках,  чи  аеропорту,  ведучі  новин  говорять  «бійці  АТО»,  або  «добровольчі  батальйони».  Лише  ті  журналісти,  що  не  злякались  поїхати  на  передову,  напряму  називають  у  складі  захисників  добровольців  ДУК  ПС.  Я  взагалі  люблю  спостерігати,  як  репортери  за  кілька  годин  перебування  у  колі  правосєків  переймаються  специфічним  веселим  духом  ПС.  Було  б  непогано,  сказав  Влад,  якби  у  ці  тридцять  хвилин  ми  вмістили  кадри,  де  видно,  як  наші  воюють.  І  ще  –  коротке  інтерв’ю  з  Дмитром  Анатолійовичем.  Кадрів  війни  нам  трохи  хлопці  назнімали.  Дякувати  волонтерам,  що  прислали  камери  GoPro,  тепер  ми  маємо  можливість  знімати  прямо  на  полі  бою.  Залишилось  трошки  –  взяти  інтерв’ю.  Колись,  починаючи  цикл  «Корпус  «Правий  сектор»,  я  писала  про  те,  що  не  готова  брати  інтерв’ю  у  Провідника.  За  час  роботи  в  ДУКу  не  так  часто  довелось  спілкуватись  з  Першим.  Свідомо  уникала  цього,  бачачи,  як  він  зайнятий,  і  розуміючи,  що  на  базі  доста  людей,  щоб  вирішувати  найскладніші  питання,    -  нема  сенсу  Провіднику  голову  зайвий  раз  морочити.  І  от  він  –  той  випадок.  Ідемо  зі  Стрілою  до  будиночка  Першого.  Вона  –  мій  вірний  Санчо  Панса,  хоч  візуально  це  виглядає  навпаки:  у  мене  статура  Санчо,  а  у  Стрілочки  –  Дон  Кіхота,  тільки  набагато  фігуральніше.  Домовляємось  по  ходу,  що  запитання  буде  задавати  вона,  а  я  зніматиму.  Ну,  й  коригуватиму  в  разі  чого.  Надворі  –  тихий  вечір.  Доволі  темний  вже.  З  негустої  темряви  виринає  назустріч  фігура  охоронця,  наче  фантом  матеріалізується  нізвідкіля:
«Стій,  хто  йде?»  -  не  вигукує.  Але  мовчки  перегороджує  дорогу.  Ми  пояснюємо  ситуацію.
- Слухайте,  -  обурюється  він,  -  майте  совість!  Дайте  людині  хоч  трохи  відпочити!
Ми  почуваємось  достоту  так,  ніби  весь  день  набридали  Провіднику  своєю  присутністю.  Виправдовуємось,  що,  мовляв,  ми  б  з  радістю  й  самі  вже  спати  пішли,  але  ж  справи…  Врешті  домовились,  що  ми  прийдемо  зранку,  годині  о  дев’ятій.  Задоволені  пішли  спати,  розраховуючи,  що  до  дев’яти  ми  все  встигнемо  і  прийдемо  на  ранкову  зустріч  красиві  й  елегантні,  як  два  роялі.
Прийти-то  ми  прийшли.  І  навіть  красиві  й  елегантні,  тільки,  як  у  тому  анекдоті:  як  дурні  з  помитою  шиєю.  У  будиночку  Першого  нікого  вже  не  було,  о  шостій  ранку  він  виїхав  на  передову  –  у  Пєски,  які  наші  тримають  вже  третій  місяць.  Ну,  ясно,  що  звечора  ніхто  не  знав  про  плани  Команданте  Яроша,  але  ж  у  нас  –  свої  плани.  Що  робити?  Звичайно  ж  їхати  на  передову.  На  базі,  як  завжди,  немає  машини?  Методом  добре  продуманого  скандалу  здобуваємо  машину.  У  мене  не  годиться  апаратура  для  гарної  зйомки?  Як  кажуть  у  нас  –  «говно  –  вопрос!»  на  базі  два  журналісти  знімають  фільм  про  правосєків,  та  за  можливість  перескочити  на  передок,  вони  мені  хоч  втікаючих  сєпарів  назнімають.  Немає  грошей  на  бензин?  У  моєму  гаманці  ще  є  дві  двохсотки,  а  один  з  журналістів  –  Володя  Демченко,  оператор  –  витягає  дві  сотенних  купюри.
- Правосєки  рвуть  стереотипи,  -  сміється  Вовка,  -  зазвичай  мені  платять,  щоб  я  кудись  поїхав,  а  тут,  щоб  познімати  правосєків,  самому  платити  доводиться.            
Збирають  нас  по  всіх  правилах  бойового  виходу  –  каски,  броніки,  тактичні  рукавички.  Мій  натівський  бронік  для  мене  занадто  важкий,  тому  його  віддають  Вовці,  а  на  мене  одягають  Шведів  кевларовий.  Каска  дуже  незручна,  тисне  в  підборіддя,  але  серйозність  пацанів  не  дає  приводу  для  капризів,  -  «бо  то  є  вОйна!»,  як  каже  наш  Кум.  Нарешті  вмощуємось,  втискуємось  серед  автоматів  з  піддульними  гранатометами,  планками  Піккатіні  й  оптичними  прицілами  –  наша  розвідка  упакована  волонтерами  гарно  (усім  би  підрозділам  так).
- От  не  заздріть!  -  Уловлює  мій  настрій  Швед,  що  вмощується  на  місце  водія.

 Ми  реально  –  круті!  Нас  везе  сам  Швед,  а  поряд  з  ним  –  легендарний  розвідник  Бандера.
Мабуть,  розвідники  й  повинні  так  виглядати,  щоб  ніхто  їх  не  запідозрив  у  приналежності  до  розвідки.  Тому  ці  два  крутих  персонажі  аж  ніяк  зовні  не  схожі  на  тих,  чия  служба  «і  опасна,  і  трудна,  і  на  перший  взгляд  как  будто  нє  відна».  Швед  схожий  на  інтелектуала-доцента,  що  давненько  втратив  роботу  з  усіма  наслідками  втрати  на  лиці.  А  Бандера…  Бачили  фільм  «Ліквідація»?  Так  от  Бандера,  так  само  як  і  командир  розвідників  Барс,  запросто  могли  б  там  зіграти  помітні  ролі.  Причому,  з  різних  боків  барикад.  Тим  не  менш,  умощуючись  поряд  з  Шведом  у  нашу  камуфльовану  машинку,  худорлявий,  сухий  Бандера  у  темних  окулярах  на  пів  обличчя  наспівує  пісеньку  Франека  Кімоно  на  вишукано-чистій  польській,  не  зіпсованій  жодним  акцентом,  і  цитує  Міцкевича.  В  оригіналі.  Та  це  вже  не  дивує,  позаяк  Швед,  що  вже  сидить  за  кермом  на  моє:
- Швед,  а  кажуть,  ти  вільно  володієш  чотирма  мовами,  це  правда?
Кидає  недбало:
- Брешуть.  Трьома.  Англійською,  німецькою,  шведською.  
Вилітаємо.  Крейсерська  швидкість  120  кеме  на  годину  зменшується  тільки  на  блокпостах.  Звиклі  до  їзди  по  фронтових  дорогах,  правосєки  не  рухаються  повільніше.  
- А  пам’ятаєш,  -  звертається  до  Шведа  Бандера,  як  на  цьому  блокпосту  наші  даїшників  налякали?  –  І  до  нас,  -  ті  вибігли  навперейми,  а  наші  двері  відкрили,  на  коліно  впали  й  стволи  навскидку.  Ті  й  присіли,  й  руки  догори.
- Га-га-га-га!  –  Дружно  регоче  машинчина  камуфльована,  броньована  й  нашпигована  зброєю  начинка.  Всі  не  люблять  блокпостівських  ментів,  особливо  беркутів.
- Стоять  на  постах,  -  жаліється  Бандера,  -  нарядні,  як  півні:  броня,  каски,  камуфло.  А  там  хлопчики  голі-босі  під  кулями.
- Зате  напишуть  їм  «учасники  АТО»  -  обурююсь  я.
- Та,  які  вони  учасники?  –  докидає  Бандера,  -  так,  «співучасники»!
Знову  регіт.  От  так  і  народжуються  байки  правосєків.
- Увага  новчакам,  -  раптом  серйознішає  Швед,  -  ми  в’їхали  у  двадцятикілометрову  зону.  Це  –  територія  перед  останньою    фронтовою  смугою.  Вважайте,  що  ми  вже  на  фронті.  Охорона,  тримаємо  зєльонку,  наші  передали,  справа  працює  снайпер.
Притихлі  влітаємо  на  останній  блокпост.  Нас  там  чекає  конвой.  Зустріч,  як  в  кіно:  закуті  у  броню,  затулені  балаклавами  й  касками,  озброєні  кулеметом    бійці  перелітають  через  борти  броньованої  «ельки».  Сміх,  жарти,  обійми:
- Гюльчатай,  відкрий  личко!
Гюльчатаї  –  чорні  від  постійного  осіннього  сонця,  припилені.  Змінені  обличчя,  видублені  запеклими  боями,  -  навіть  близьких  друзів  не  відразу  впізнаєш.  Барс  –  командир  розвідки  –  незвично  суворий  і  зібраний.  Про  тилового  Барса  –  такий  собі  типаж  одеського  конкретного  пацанчика  з  опереточною  золотою  фіксою  –  можна  забути.  Чіткі  команди,  жорсткий  тон.  Барс  проганяє  Шведа  з  місця  водія  у  кузов  «ельки»  й  сам  вмощується  за  кермо:
- Дівчинко  моя,  -  ласкаво  гладить  кермо,  скучила  за  мною?  –  І  до  нас,  -  ну,  шо,  покійнички,  поїхали?
Ми  реагуємо  на  фронтовий  гумор  якось  кволенько.  Відчуття  нереальності  посилюється.  Мабуть,  так  діє  адреналін:  почуття  загострюються,  навіть  зір,  здається,  стає  гостріший.  Я  давно  знаю  за  собою  таку  рису  –  концентруватись  у  екстремальній  ситуації.  Поряд  виструнчена  Стріла  як  ніколи  нагадує  натягнуту  у  тятиві  справжнісіньку  стрілу,  така  вона  зосереджена.  А  один  із  журналістів  –  Коля  –  той  геть  переляканий  і  навіть  не  намагається  цього  приховати.
Машина  йде  зигзагами  по  поганенькому  асфальту  на  швидкості  сто  п’ятдесят.  Такі  викрутаси,  очевидно,  мають  ускладнити  роботу  снайперу.  Зеленка  по  обидва  боки  майже  зливається  у  суцільний  зеленаво-жовтий  фон.  Скло  опущене  по  обидва  боки:
- Звиняйте,  дами,  -  ґречно  кланяється  у  наш  бік  Бандера  з  переднього  сидіння,  вистромлюючи  у  вікно  автомат,  -  буде  трохи  холодно.
Дами  не  сперечаються,  -  холодно,  то  й  холодно,  аби  не  стріляли.  В’їзд  в  Пєски  навіює  стан  дежавю:  я  вже  бачила  цей  пейзаж  з  елементами  понівеченого  техно  на  відео,  знятому  Богемою.  Хіба  цілої  техніки  стало  більше,  але  вояки  (абсолютно  тверезі  й  неусміхнені)  звеліли,  щоб  відео  і  фото,  яке  ми  зняли  про  них,  не  з’являлось  в  ефірі  протягом  тижня.  По  вулиці,  заповненій  всякими  залізяками  з  дулами,    в’їжджаємо  до  оселі,  в  якій  розташувався  Ярош  з  охороною.  Тут  гамірно  і  людно:  Яна,  Дід,  хлопці-медики.  Вітаємось.  Всі  трохи  здивовані  нашій  появі,  але  питань  не  задають  і  не  осуджують,  навпаки,  поглядають  схвально.  До  Першого  ми  не  потрапляємо,  йдемо  спочатку  дивитись  побут  наших    бійців.  Побут  в  стилі  сюр.  На  фоні  досить  добротних  пєсківських  будинків,  де-не-де  розбомблених  і  обшарпаних,  у  підвалах  і  під  навісами  розташувались  наші  зі  своїми  стволами,  столами,  заставленими  консервами,  мангалами  із  закопченими  казанами,  стільцями  й  кріслами  просто  неба.  Таке  відчуття,  що  правосєкам  незручно  жити  у  чужих  покинутих  будинках  і  вони  туляться  у  підвалах  і  гаражах.  Хоча,  може  я  й  перебільшую,  а  в  гаражах  з  погрібами  просто  безпечніше,  коли  криють  градами.  Хлопці,  що  вже  давно  тримають  цю  ділянку  фронту,  виглядають  змученими.  Особливо  непокоїть  молоденький  Давінчі.  Він  –  художник,  як  і  мій  Саша.  Син  навіть  передавав  йому  зі  мною  альбом  для  ескізів,  олівці  й  купу  начиння  для  малювання.  Щось  так  тривожно  не  душі  за  цього  хлопчика…
Прощаємось  тепло,  обіймаємось.  А  у  наступному  дворі  знову  обійми,  -  з  глибин  гаража  виходить  на  світ  Божий  наш  Арістарх.  Він  медик  і,  здається,  монах.  Яскравий  персонаж  –  статурний,  світло-рудий,  про  таких  кажуть,  золотоволосий.  А  головне  –  очі.  Добрі  і  мудрі.  За  Арістархом  вибігає  –  виходить  ще  купа  наших.  З  ними  новенька  білявка.  На  базі  вона  пробула  щось  із  пару  днів  і  відразу  потрапила  на  передову  у  складі  команди  госпітальєрів.  Це  –  велике  досягнення,  зазвичай  Яна  так  швидко  медика  не  вибирає.  Ми  цікавимось,  що  білявка  робить  у  них,  і  чуємо,  що  готує  їсти.  Здається,  у  цих  теж  з’явилась  мама-няня.  Це  дуже  добре.  Треба  буде  з  нею  поближче  познайомитись.  
Йдемо  назад  у  розташування  Провідника  теж  медійною  дорогою,  вона  вже  у  кількох  кліпах  засвітилась.  Але  цього  разу  ми  крокуємо  швидко  по  стежці  вздовж  паркану  в  оточенні  автоматників  і  бійця  з  кулеметом,  -  дорога  прострілюється  ворожим  снайпером.
Подвір’я  дому,  де  цього  разу  спинився  Перший,  явно  колись  було  впорядковане  ландшафтним  дизайнером.  Під  навісом  веранди  –  охорона.  
- Тихо,  -  шипить  друг  Калина,  -  Провідник  спить.  
- Ліг  о  третій,  а  о  в  шість  –  уже  в  дорозі.  Не  будемо  будити,  -  пояснює  котрийсь.
Ми  погоджуємось,  що  будити  не  будемо.  Сидимо,  розмовляємо  про  життя,  війну,  порядки  й  побут  на  базі.  Розмова  не  завжди  елегійна,  часом  переходить  в  гостру  фазу.  Тоді  хтось  шипить:
- Та,  тихше,  ви,  не  кричіть,  бо  збудите.
Посміхаюсь  подумки,  так  колись  моя  бабуся  шипіла,  коли  мої  хлопчики  спали,  а  хтось  шумів.  Нарешті  виходить  їх  підопічний.  Дивується  нас  побачивши,  посміхається.  Це  треба  бачити,  як  ці  здорові  й  сильні  дядьки,  що  не  раз  доводили  свою  вірність  і  звитягу  в  бою,  дивляться  на  Яроша.  Таке  враження,  що  це  вони  його  народили  й  виховали.  
Швидко  пояснюю  Дмитру  Анатолійовичу  ситуацію,  коротко  обговорюємо  тему  розмови.  Працювати  з  ним  –  задоволення,  бо  не  треба  зайвих  подробиць,  в’їзд  в  тему  –  моментальний,  розмова  про  значимість  події  –  зайва.  Перший  –  розумник:  треба  –  то  треба,  й  ніяких  зайвих  мансів.  Сіли.  Почали.  Стріла  задає  питання.  Провідник  відповідає.  Моє  побажання  говорити  більше,  ніж  запитують,  враховує.  Все  йде,  як  по  маслу.  І  раптом  на  дерево,  що  росте  позаду,  буквально  вилітають  дві  кицьки.  
- Я  перепрошую,  -  не  може  стримати  сміх  оператор  Вовка,  -  але  вже  байдуже,  що  Ви,  друже  Провідник  скажете,  глядач  все  одно  дивитиметься  на  кицьок.
Ярош  оглядається  й  сміється.  Який  же  в  нього  гарний,  відкритий  сміх!
Очікуємо,  поки  кицьки  позлазять  з  дерева.
- Ні,  бо  й  справді,  -  виправдовується  Вовка,  -  це  надворі  вони  на  віддалі,  а  у  кадрі  прямо  у  Вас  над  головою,  наче  зараз  стрибне.
Перший  все  розуміє.  Зосередились.  Йдемо  далі.  Питання  задаємо  про  команду,  яка  не  тільки  демонтуватиме  існуючу  систему,  але  й  будуватиме  нову.  Ярош  розповідає  про  своє  бачення  системних  перетворень  у  суспільстві,  які  йтимуть  швидко,  якщо  змінити  підходи  до  формування  професійних  команд  різного  рівня.  Я  питаю  про  готовність  ПС  брати  на  себе  відповідальність  за  радикальні  дії.
- Я  не  люблю  слова  «радикальні»,  -  посміхається  Перший,  -  у  зв’язку  з  певними  політичними  силами.  Давайте  будемо  вживати  термін  «революційні».  Правий  сектор  готовий  брати  на  себе  відповідальність  за  продовження  національної  революції.  І  так  само  готовий  відновлювати,  відбудовувати  країну.  
Намагаюсь  запам’ятати  дослівно,  хоч  і  буде  відеозапис  розмови,  який  ми  згодом  розшифруємо.  Можна  буде  спокійно  перечитати,  без  канонади  на  задньому  плані.  Так,  саме  канонади,  що  складається  з  автоматних  і  кулеметних  черг  і  погуркування  мінометів.  Добре,  що  це  буде  чутно  на  відео,  ніхто  не  скаже,  що  запис  вівся  десь  у  затишному  дворику  в  тилу.
Вовка  підзнімає  технічні  моменти,  а  ми  в  цей  час  жартуємо  й  сміємось.
- От  життя,  -  жартома  жаліється  Перший,  киваючи    в  бік  красуні-Стріли,  -  говоримо  про  політику  з  гарною  жінкою.  Треба  би  про  любов.  Сподіваюсь,  цього  не  покажуть  по  телевізору?  Я  ж  маю  дружину.
Так  весело,  не  звертаючи  жодної  уваги  на  мінометний  фон,  доходимо  до  наших  машин.  Фото  напам’ять  виходить  органічно.  Нарешті  і  в  мене  буде  фотографія  з  Дмитром  Ярошем.  Тепло  прощаємось.  Гарна  зустріч.  Шкода,  що  мало.  Хоча,  я  не  думаю,  що  з  людьми  Ярошевої  харизми,  розуму  і  почуття  гумору,  колись  було  би  досить  часу,  щоб  наговоритись.
Відходимо.  Нас  знову  обіймає  війна,  -  охорона  з  автоматами  й  кулеметом,  камуфльовані  машини,  швидкість  на  грані  шкали  спідометра.  Але  Господь  милостивий  до  нас,  додому  вертаємось  цілими  й  без  перешкод.  Кажуть  розвідники,  пощастило.  На  задньому  дворі  біля  гаража  вивалюємось  з  черева  машин  збуджені,  почуваючи  себе  майже  героями  й  полегшено  зітхаючи,  що  не  мали  змоги  перевірити  рівень  свого  геройства.  У  одній  з  машин  врубаємо  музику  на  всю  іванівську.  Дискотека  правосєків,  що  повернулись  з  передової  –  явище  не  до  описання!  Бандера,  Швед,  Барс,  брородатий  Педро,  схожий  на  пірата  з  дитячого  кіно,  Вовчик  у  шоломі,  Стріла  в  броніку  з  трояндою,  зірваною  у  палісаднику  будинку  Першого,  полегшено  зітхаючий  Колька  з  носом,  задертим  до  неба  від  власного  геройства,  -  ось  саме  зараз  і  вони  теж  нагадують  справжніх  кіборгів.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=534030
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 01.11.2014


КОРПУС "ПРАВИЙ СЕКТОР". ВІЙНА ЯК ДІАГНОЗ

           Слухайте,  я  не  припускала,  що  це  так  страшно.  
А  я  ж  не  так  далеко  від  передової  сижу.  Проводжаю  хлопців  на  фронт,  зустрічаю  їх.  Мій  підрозділ  -  це  також  по  великому  рахунку  кусок  фронту.  У  нашому  "інформаційному  штабі"  -  так  називають  нашу  кімнату  бійці  -  точаться  безперервні  розмови  про  фронт:  про  атаки  й  обстріли,  про  побут  і  втрати.  Але  до  минулого  тижня  я  не  здогадувалась,  як  то  страшно  -  війна.  
         Наших  відправили  у  Донецьк  в  аеропорт  на  підсилення.  Це  коли  треба  не  просто  забезпечити  кількадесят  додаткових  автоматів  і  кілька  гранатометів  (на  зброю  наш  батальйон  не  такий  вже  й  багатий  -  це  всі  знають).  Підсилення  правосєками  -  це  перш  за  все  підняття  бойового  духу  армійців,  що  втомились  від  безперервних  атак  і  обстрілів.  Наші  з  цією  задачею  справляються  блискуче.  Не  падати  духом  у  самих  тяжких  ситуаціях  -  це  вони  вміють.
         -  Я  сиджу  під  стіною,  -  розповідіє  друг  "Семен",  -  Гради  луплять  нещадно,  -  й  в  якийсь  момент  відчуваю,  що  все  -  я  зламався.  Починає  трусити.  Кажу  хлопцям:  "Все,  пацани,  я  відвоювався!"  А  вони  мені:  "Ну,  добре,  ходімо  здаватись!"  -  "Еееее,  ні!  Здаватись  ми  не  підемо!"  Я  встаю  і  знову  стріляю.
         -  На  тебе  слово  "здаватись"  так  діє?  -  Питаю.
         -  Не  слово.  Просто  знаю,  що  полон  для  нас  -  гірше,  ніж  смерть.  Наших  катують  особливо  нещадно.
         Їх  трясе  й  на  базі,  коли  зістрибують  з  машини.  Адреналіну  стільки,  що  не  скоро  відпускає.  А  ще  вони  всі  контужені,  бо  Гради  й  міномети  обстрілювали  їх  у  приміщенні,  й  вони  відстрілювались  без  навушників,  лежачи  по  шию  в  гільзах.  Для  прикладу,  після  полігону,  де  я  вистріляла  два  ріжки  з  АКМ,  ще  два  дні  нічого  не  чула  на  праве  вухо.  А  міномет?  А  гранатомет?  А  безперервний,  протягом  11  годин  артобстріл?  Я  навіть  боюсь  це  уявити.  
         Яниної  команди  на  базі  немає,  всі  медики  на  бойовому  виїзді.  Їм,  що  набачились  крові,  проблеми  з  контузією  і  адреналіном  -  дитячий  лепет.  Справляємось  самі.  Хоч  і  боїмось  щось  вколоти,  не  знаємо,  як  відреагує  на  заспокійливе  організм,  буквально  перенасичений  стресом.
         Три  години  умовляємо  Антона  "Єнота"  поїхати  у  госпіталь.  Попервах  він  нас  просто  не  чує.  Потім  довго  намагається  довести,  що  з  ним  все  гаразд,  ображається  на  нашу  турботу,  злиться.  Ми  розуміємо,  що  все  це  -  надлишок  адреналіну.  Хлопець  просто  ще  не  відійшов  від  війни.  Нарешті,  після  тихої  розмови  з  нашим  психологом  -  "Стрілою"  (де  в  неї  те  терпіння?)  -  Антон  трохи  поїв  і  його  відпустило.  Поїхав  у  госпіталь,  щоб  на  ранок  повернутись.  Там  теж  вже  контузія  -  не  діагноз.
         А  "Хруста"  так  і  не  вмовили  у  той  вечір,  хоч  я  й  намуляла  під  лівою  рукою  за  прижилою  вже  ранкою  чималенький  осколок.  Акурат,  у  напрямку  серця.  Довго  сміялись,  що  Градів  не  злякався,  а  витягти  осколок  боїться.  Шантаж  не  спрацював,  він  сміявся  з  нами,  але  у  госпіталь  так  і  не  поїхав.
         Вечір  був  довгим.  Ми  вишукували  своїх  бійців  по  кубриках  і  курилках,  закликали  до  себе  в  кімнату  -  і  говорили,  говорили.  Їм  потрібно  виговорюватись  після  таких  нелюдських  переживань.  А  потім  самі  тряслись  від  пережитого  ними,  у  "сотий"  раз  переслуховуючи  про  маленьке  кошеня,  яке  перелетіло  кімнату  з  вибуховою  хвилею  і  залишилось  кривавою  плямою  на  протилежній  стіні.  Їм  ще  довго  ввижатиметься  те  кошеня...  
         Їх  не  відразу  відпускають  додому  на  перепочинок.  Страшно  уявити,  якою  буде  реакція  на  світ,  де  немає  війни:  де  п"ють  каву  в  кав"ярнях  і  пиво  у  пабах,  де  грає  музика  й  гуляють  ошатно  вбрані  люди.  Треба  час,  щоб  відійшли  ті  шпари  з  душі.  
           Я  думаю:  що  буде,  коли  закінчиться  війна?  Чи  повернуться  вони  з  неї?  Чи  зможуть  прийняти  тил,  який  не  завжди  буде  їм  вдячний?  Як  вони  реагуватимуть  на  недобре  слово,  зверхній  погляд?  
Однозначної  відповіді  на  ці  питання  у  мене  немає.
А  поміж  тим,  для  їх  одужання  від  синдрому  війни  потрібні  прості  і  вічні  речі.  
Від  них  -  покаяння  і  прощення.  
Від  нас  -  любов  і  вдячність.  
Ми  зможемо,  як  нація,  бути  настільки  високими  у  своїй  великодушності,  щоб  дати  їм  це?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=524928
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 21.09.2014


КОРПУС «ПРАВИЙ СЕКТОР. ХМІЛЬ І КАМРАД


 Війна  –  той  ще  хакер.  Вона  ламає  наше  світосприйняття  незгірш  комп’ютерного  генія,  що  дорвався  до  чужого  комп’ютера.  Вона  змінює,  викривляє  свідомість,  змушуючи  бачити  важливе  –  маленьким,  і,  навпаки,  буденне  –  значимим.  Бува,  якась  дрібна  деталь  діє  сильніше,  ніж  тисячі  описів  і  подробиць.  Ось  розповідали  мені,  що  відірваний  з  шматком  ноги  маленький  зелений  дитячий  черевичок  посеред  вигорілого  двору  звільненого  села  подіяв  на  свідомість  так,  що  боєць  не  міг  тиждень  ні  спати,  ні  їсти,  хоч  смертей  уже  набачився  в  цій  війні  і  друзів  двох  поховав.  Тільки  після  нашої  більш  як  п`ятигодинної  розмови  (Боже  збав,  ніяких  психотерапевтичних  сеансів!)  просто  про  життя,  він  сказав,  що  зміг  трохи  поспати.  Для  цього  чоловіка  той  зелений  черевичок  назавжди  лишиться  образом  війни  –  протиприродного  монстра,  що  харчується  кров’ю  безневинних  жертв.  
У  мене  образ  війни  формується  з  оповідок  моїх  хлопців.  Він  нагадує  вишиванку,  бо  настільки  контрастний,  що  має  завше  тільки  два  кольори  –  червоний  і  чорний.  І,  на  диво,  червоного  –  тобто  любові  –  у  ньому  не  менше,  ба,  навіть  і  більше,  ніж  чорної  журби.  Мабуть,  прагнення  добра  і  любові  на  війні,  подібно  антивірусу,  рятує  свідомість  від  жорсткого  зламу.
Ця  історія  –  із  розряду  червоних  –  сталась  щось  із  місяць  тому.  Її  розповів  мені  друг  Хміль  у  нашому  затишному  прикапелку  для  чистки  зброї.  Він  курив  і  говорив  своїм  низьким  бухтливим  басом,  потираючи  несподівано  голе  підборіддя.  Напередодні  сором’язливий,  замкнутий  Хміль  збрив  свою  «чеченську»  бороду,  й  у  розташуванні  його  ніхто  не  впізнавав.
-  Ми  виїхали  на  зачистку  села  Піски.  Це  вже  майже  Донецьк.  Отак  село  закінчується,  -  показує  промовистим,  як  у  всіх  небагатослівних,  жестом,  -  а  отак  вже  вивіска  «Донецьк».  Зачистка  почалась  відразу,  як  селом  пройшла  армійська  бронетехніка.  Ми  ввійшли  слідом  і  почали  зачищати.  Ну,  ви  знаєте…
Я  знаю,  що  таке  зачистка.  Це  коли  із  зачиненого  вікна,  прикритих  дверей,  з  будь-якої  шпаринки  маєш  шанс  отримати  кулю  снайпера  чи  автоматну  чергу.  А  буває,  що  терористи  мінують  так  хитро,  що  й  не  побачиш,  як  напорешся.  Спеців  на  тому  боці  вистачає,  дякуючи  «турботі  старшого  брата».  Наші  йдуть  вулицею  й  залишають  за  собою  навстіж  відчинені  вікна  і  двері.  Відтоді  кожен  зачинений  отвір  –  привід  для  тривоги.  
-  Хлопці  знайшли  будинок  сепаратиста,  там  ми  й  оселились,  почали  укріплюватись.  То  був  точно  дім  ворога,  -  виправдовує  Хміль  порушення  священного  права  відсутніх  мешканців  на  недоторканість  житла,  -  бо  ми  там  знайшли  прапори,  наклейки  ДНРівські  і  всякі  інші  штуки.  Хлопці  з  СБ  відразу  забрали  залишений  копм,  щоб  зняти  інформацію.
Так  буває,  що  під  час  боїв  солдатам  доводиться  розташовуватись  у  чужих  помешканнях.  Це  завжди  дуже  неприємно.  Один  із  моїх  медійників  –  друг  Богема  –  розповідав,  як  це  роблять  наші:  охайненько  зсувають  зайві  меблі,  звільняють  стіл  і  місця  біля  вікон,  щоб  було  зручно  в  разі  чого  зайняти  вогневу  позицію.  Хлопці  з  пієтетом  ставляться  до  чужого  майна,  і,  не  дивлячись  на  солодкість  слова  «віджим»,  забирають  щось  із  необхідного  тільки  у  явних  ворогів.  Треба  було  бачити  вираз  обличчя  штурмовика  Зеленого,  коли  він  розповідав,  як  розбив  вікно  дулом  автомата  вночі,  бо  не  побачив,  що  господиня  його  зачинила.  «Ну,  я  ж  не  бачив  у  темноті,  -  ніяково  виправдовувався  Зелененький,  -  сподіваюсь,  вона  не  дуже  на  мене  розсердилась».  Зелений  переймався  почуттями  господині  вже  опісля  того,  як  попередній  будинок,  де  вони  укріпились,  дощенту  згорів  під  час  артобстрілу,  хлопці  дивом  просто  вийшли  на  той  час  на  вулицю.
А  інший  наш  боєць  –  літній  Миколайович  –  ділився  спогадами  про  таку  сценку:  молодий  хлопчина  ухопив  залишеного  господарями  золотого  ланцюжка,  каже,  подарую  своїй  дівчині.  Миколайович  йому:  «Залиш,  це  золото  не  принесе  тобі  щастя,  а  тільки  зашкодить!»  Не  знаю,  чи  залишив  хлопчина  того  ланцюжка.  Тема  воєнних  «віджимів»  -  складна  і  суперечлива,  тут  кожен  вирішує  на  рівні  власного  сумління.  Є  навіть  такі  люди,  що  заради  здобичі  йдуть  на  фронт.  Але  таких  –  істотна  меншість.
-  Ми  вже  були  біля  цього  будинку  за  днів  п’ять  до  того,  -  вів  далі  Хміль,  -  але  господарі  поводили  себе  так,  що  ми  й  не  здогадались,  що  вони  за  одні.  І  от,  коли  ми  прийшли  вдруге,  їх  уже  не  було,  втекли.  Будинок  стояв  порожній,  тільки  у  вольєрі  у  дворі  лишились  зачиненими  двоє  породистих  собак  –  пес  і  сука,  їх  лишили  тупо  подихати  без  води,  без  їжі.  Сусіди  казали,  що  вони  вже  давно  так  сидять,  просто  всі  боялись  підійти.  Люди  взагалі  про  господарів  будинку  недобре  відзивались,  казали,  що  їх  у  селі  ніхто  не  любив,  не  добрі  були.  Хлопці  з  групи  Подолянина  собак  випустили  й  до  нас  привели  нагодувати…  
-  Сука  теж  вівчарка?  –  Питаю.
-  Ага.  Така  красива,  геть  вся,  як  смола,  чорна,  ніде  ні  плямочки.  Ми  собак  нагодували,  і  пес  відразу  коло  мене  лишився.  Камрад.  Ми  ще  думали,  як  його  назвати,  не  відразу  ім’я  знайшли.  А  сука  повернулась  у  свій  двір.  Так  вона  з  нами  й  не  пішла.  Мене  зразу  чогось  незлюбила,  завжди  кусала,  як  підходив  погодувати.  Може,  ревнувала?  Бо  пес  ні  на  крок  від  мене  не  відходив.  Єдине,  коли  я  казав  стерегти  речі,  він  лягав  і  нікого  до  моїх  речей  не  підпускав.  Село  прострілювали  мінометами.  Неприємна  така  штука,  -  морщиться  Хміль.
Я  знаю,  штука  дійсно  неприємна.  Якось  у  одну  з  іще  волонтерських  поїздок  моя  група  потрапила  під  артобстріл.  Міни  страшенно  неприємно  виють  до  того,  як  розірватись,  аж  кров  холоне.  
-  Коли  почався  обстріл,  -  рівно  продовжує  Хміль,  -  заліг  біля  будинку.  І  раптом  пес  підійшов,  ліг  на  мене  зверху  й  засунув  голову  мені  під  руку.  Вийшло,  що  він  мене  собою  прикрив.  Після  обстрілу  я  побачив  кров  на  ньому,  -  осколки,  що  назначались  мені,  дістались  собаці.  Так  він  став  моїм,  не  міг  вже  я  його  там  лишити,  забрав  з  собою  на  базу.  Привіз  і  майже  відразу  –  бойовий  виїзд.  Я  пса  лишив  і  поїхав.  А  то  вже  наші  побачили,  як  мене  не  було,  що  у  нього  осколок  у  спині.  Ми  бачили  кров,  але  думали,  що  просто  ранка.  А  потім  наші  придивились  –  осколок.  Його  відвезли  у  лікарню,  витягли.  Ну,  зажило,  -  тріпає  по  холці  Хміль  розімлілого  на  сонці  красеня-пса,  -  зараз  вже  все  нормально.  Я  знов  повертаюсь  туди  завтра.  Може  би  суку  забрати,  вона  там  сама  лишилась.  А  цього  тут  всі  люблять.  Навіть  телебачення  знімало  сюжет  про  Камрада.  Він  у  нас  герой.  До  речі,  ми  на  них  паспорти  у  тому  домі  знайшли,  собаки  –  елітні.
-  А  ім’я  з  паспорту  дізнались?
-  Ні,  там  у  паперах  такі  імена  з  кількох  слів  латиницею,  що  я  й  не  вимовлю,  -  ніяково  посміхається  Хміль,  -  то  вже  тут  хлопці  назвали.  Спочатку  називали  «Барс».  Але  воно  не  прижилось.  А  потім  вже  придумали  «Камрад»  -  це  друг.  Йому  дуже  підходить.
-  Я  помітила,  що  у  нього  незвична  реакція  на  постріли.
-  Так.  Він  починає  гавкати.  Ніколи  не  гавкає,  тільки,  як  стріляють.  На  передовій,  коли  палять  наші,  він  просто  метушиться,  або,  як  я  лежу,  лягає  поряд.  А  коли  з  тамтого  боку  стріляють,  він  вибігає  і  починає  гавкати  в  той  бік.  Я  в  такі  хвилини  дуже  боюсь,  що  він  потрапить  під  кулю,  тому  намагаюсь  не  брати  на  передову.  Камрад  взагалі  любить  когось  рятувати.  Наприклад,  з  річки.  Як  хтось  дуже  починає  дуріти,  він  підпливає,  хапає  за  руку,  чи  за  ногу  й  тягне  до  берега.  Я  при  ньому  намагаюсь  не  плюскатись  сильно,  бо  він  дуже  нервує,  переживає,  щоб  я  не  втонув,  -  Хміль  ніяково  посміхається,  наче  соромиться  такої  собачої  відданості.  –  Тоді  у  Пісках  серйозний  бій  був.  Наші-то  всі  цілі  лишились,  а  от  солдат  з  93-ї  бригади  багато  й  двохсотих  і  трьохсотих  було.  Наші  медики  тоді  дуже  їм  допомогли.  Янка  (це  наш  юний  начмед-вундеркінд)  –  молодець,  гарну  групу  сколотила.  Ні  вона,  ні  хлопці  нічого  не  бояться,  під  кулі  лізуть,  і  системи  сходу  ставлять,  і  трубки  в  горло,  й  перев’язують  прямо  на  місці.  Я,  до  речі,  в  тому  бою  автомат  заробив.  Ми  тоді  в  Донецьк  десь  на  півкілометра  зайшли.  А  там  бійці  поранені.  Я  допоміг  їх  повиносити  звідти  з-під  куль,  от  мені  військові  автомат  і  подарували  напам’ять.  Типу,  з  вдячності  за  врятоване  життя.  Він  мені  дорожчий  за  трофей,  бо  до  нього  я  бігав  два  дні  тільки  з  ножами.  Військові  сказали,  що  не  годиться  бійцю  такого  доблесного  підрозділу  з  ножами  бігати…  Так,  Камрад?
Хміль  дружньо  торкається  голови  собаки  й  Камрад  підіймає  на  нього  віддані  собачі  очі.  Такою  і  лишається  для  мене  ця  сторінка  війни:  боєць  і  пес.  Собака  сепаратиста  прикриває  своїм  тілом  нашого  бійця  під  мінометним  обстрілом.  Ні,  війна  таки  зламує  мозок,  незгірш  якогось  хакера.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=521563
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 05.09.2014


КОРПУС ПРАВИЙ СЕКТОР. ШЕРШЕНЬ І ЛЮДОЇД

- А  оце  наш  Людоїдик  чіпляє  прапора  на  найвищу  точку  села.  Сміливий,  …  -  далі  йде  така  фіоритура  з  непечатних  висловів,  що  жоден  папір  не  витримає.
Компанія  на  лавочці  й  біля  неї  вибухає  гучним  реготом.  По  сором’язливій  усмішці  крізь  і  справді  людоїдську  бороду  я  визначаю  бійця,  що  видерся  на  церковну  баню  одної  із  околиць  Донецька  й  причепив  туди  наш  жовто-блакитний.  Тут,  в  ПС,  я  бачила  багато  людей,  яким  дуже  личить  їх  псевдо,  однак  Шершень,  якого  тут  всы  називають  "Батя"  -  і  Людоїд  –  поза  конкурсом.  Та,  вони  взагалі  в  усьому  поза  конкурсом.  Особливо  –  по  виїздах  на  передову  й  по  бойових  операціях.  Команда  Шершня  –  десантура.  Їх  вирізняють  із  загальної  маси  смугасті  класичні  тільники,  наявність  цілого  арсеналу  трофейної  зброї  (Батя  і  компанія  вгощають  друзів  набоями,  наче  насіння  насипаючи  у  жменю),  манера  поведінки  «любимчиків»  начальства  і  матюки,  які  трохи  тихнуть  у  моїй  присутності.  А  ще  Батя  любить  знімати  бойові  виходи  на  свій  андроїд.  А  потім  показує  відео  на  базі.  І  цей  «Катрусин  кінозал»  збирає  часом  побільше  глядачів,  ніж  наші  з  Філософом  лекції.
Група  Шершня  «розсікає»  на  ексклюзивному  авто  з  кулеметом  (такий  варіант  тачанки  у  сучасному  вимірі),  скло  машини  вкрите  характерними  тріщинками  від  рикошету.  Після  виїзду  у  машинці  можна  знайти  багато  цікавого,  мухи  –  гранатомети  –  виносяться  оберемками.  Припилені,  чорні  бійці  з  розмальованими  пиками  –  незмінно  веселі,  ржач  стоїть  постійно.
За  весь  час  я  тільки  раз  бачила  Батю  без  характерної  посмішки  на  широкому,  вкритому  посивілою  щетиною  обличчі  з  двома  підборіддями,  -  Батя  повнуватий,  з  пузцем,  що  не  заважає  йому  з  його  майже  двохметровим  зростом  рухатись  якось  аж  по-тигрячому  граційно.  Батя  розповідав  про  зачистку  Авдіївки:
- Зайшли  ми,  значить,  у  цей  погріб,  а  там  –  сука  –  катівня.  Уявляєте:  на  рівні  людського  зросту  –  отак,  -  Батя  підіймає  вгору  руки,  -  вбиті  в  стіну  наручники  з  цепами.  А  по  центру  –  двохсотий.  З  грудини  стирчить  багор,  ну,  знаєте,  такі  ще  на  стендах  протипожежних  чіпляють.  Так  от  тим  багром  цього  мужика  щось  разів  із  п’ять  проткнули,  а  потім  в  голову  пристрілили.  А  по  стінках  –  мізки,  кров.  Такі  діла.  А  у  мера  в  кабінеті  знайшли  цілий  арсенал:  налипки  ДНРівскі,  колорадські  стрічки.  Ми  його,  сука,  -  «іди  сюди!»
«Іди  сюди!»  -  звучить  так  кумедно,  що  всі  регочуть.  Але  картина  катівні,  змальована  Батею,  лишається  в  пам’яті.  Хлопці  згадають  її  у  наступному  бою.  
Пізнім  вечором  на  ґанку  чути  «хепі  бьоздей!»  -  то  молодняк  вітає  з  Днем  Народження  Людоїда.  Тортик  зробили  зі  згущенки  й  печива,  прикрасили  вирізаними  з  дині  цифрами  «34».  А  замість  СВІЧОК  –  куля  (ну,  а  як  ви  думали?)
Людоїдик  задоволений.  Кличуть  на  чай  з  тортом.  Розмови  весь  вечір  тільки  про  зброю.  Молоді  весь  час  чіпляються  до  групи  Баті,  щоб  ті  добули  їм  зброю.  Тут  беззбройних  на  виїзди  не  беруть  –  і  це  найбільша  прикрість  для  хлопців.
П’ємо  чай  з  тортом,  сміємось.  Людоїд  чистить  пістолет.  Я  знімаю  все  на  відео,  колись,  після  перемоги,  коли  відпаде  правило  «не  світити  обличчя»,  будемо  дивитись  і  згадувати  День  Народження  Людоїда,  розмови  про  зброю  і  розповідь  хлопців,  як  зустрічала  зі  сльозами  Авдіївка  правосєків.  Навіть  мужики  плакали:  «Нарешті  прийшли  наші  рідненькі!»
- Скоро  День  ВДВ,  -  каже  Батя,  -  Ви  ж  з  нами?
Нажаль,  я  не  з  вами  сьогодні,  хлопці!  Зі  святом!  Бажаю  вам  перемоги!  Швидкої  і  без  двохсотих.
Р.S.  Через  тиждень  після  першої  публікації  цього  нарису  я  дізналась,  що  Шершень  -  Андрій  Прищепюк  -  загинув  під  час  штурму  Савур-Могили.  Людоїд  у  тому  ж  бою  поранений  в  коліно.  Он,  скаче  на  милицях  під  вікном!  Усміхається  трошки  сумовито.  Змінився.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=521558
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 05.09.2014


КОРПУС «ПРАВИЙ СЕКТОР». ЛИСИЙ КУЧЕРЯВИЙ

Я  казала  вам,  що  у  «Правому  секторі»  всі  псевдо  підходять  своїм  власникам?  Забудьте!  Бо  Кучерявий  має  лису,  як  коліно,  голову.  А  сам  він  довгий  і  худий,  як  підліток-акселерат.  Його  наївні  дитячі  очі  і  впалий  живіт  викликають  стійке  бажання  годувати  булочками.  Тим  більше  там,  де  ми  його  зустріли,  –  в  госпіталі.
Наш  водій  –  Дід  Мартин  –  старійшина  трійки,  що  по-волонтерськи  везла  на  базу  корпусу  їжу,  форму,  берці  і  ще  дещо,  планував  забрати  по  дорозі  свого  давнього  товариша  і  вихованця.  Той  після  поранення  при  штурмі  Савур-Могили  потрапив  у  військовий  госпіталь,  і  старий  переживав,  що  добровольця  Кучерявого  не  схочуть  виходжувати  на  рівні  з  армійцями.  Поки  їхали,  Дід  розповідав  про  те,  як  одного  разу  Кучерявий  прийшов  до  нього  в  Київ  пішки,  без  документів  і  речей  десь  аж  із  Полтави.  Реготав  Дід  з  наївної  простоти  лисого  Кучерявого,  відчувалось,  що  давній  вихователь  молоді  Мартин  любить  свого  дивакуватого  вихованця.  
Андрій  (це  справжнє  ім’я  Кучерявого,  а  прізвище…  самі  розумієте)  зустрів  нас  як  рідних.  Ми  обережно  його  обіймали,  боячись  пошкодити  рану.
– Це  був  твій  перший  бій?  –  Питаю  я  і  голосно  сміюсь  з  його  відповіді:
– У  цій  війні?  –  Відразу  дещо  стає  зрозумілим.
– Куди  тебе?
– Ось,  –  якось  аж  радісно  посміхаючись,  Андрій  підіймає  білу  футболку.  Збоку  на  ребрах  величенька  пов’язка,  закріплена  пластирем.  А  на  грудях  і  животі  –  два  намальованих  маркером  великих  хрести.
– Ой,  що  це?  –  Тицяє  пальцем  Дід  Мартин  у  хрест  на  грудях.
– Та,  нормально,  –  соромиться  Кучерявий,  –  то  для  рентгенівського  знімка  треба  було  намалювати.  Куля  увійшла  на  десять  сантиметрів.  Знімали,  щоб  переконатись,  що  нічого  важливого  не  зачепило.  Перші  лікарі  сказали  навіть  нічого  не  їсти  –  не  пити,  а  раптом  кишка  прострілена.
– То  тебе  навиліт?  –  демонструє  Дід  Мартин  знання  специфіки  військових  поранень.
– Та  ні,  у  Амвросіївці  цивільні  лікарі  кулю  витягли,  а  потім  «вертушкою»  -  в  Днєпр,  і  тоді  вже  сюди.  А  не  знаєте,  що  з  нашими  хлопцями?
Ми  нічого  не  знаємо,  і  Кучерявий  дуже  засмучується:
– Розумієте,  я  їх  у  це  все  втягнув,  а  у  бою  так  вийшло,  що  вони  –  новачки  –  вперед  пішли,  а  я  лишився.
– Почекай!  Якщо  ти  лишився,  –  то  як  же  тебе  поранено?
– Та,  там  так  вийшло,  –  сором’язливо  опускає  очі  Кучерявий,  –  мені  місця  не  вистачило  з  усіма.  От.  Хлопці  мої  пострибали  на  машину,  а  я  лишився.  Стою,  міркую,  як  їх  наздогнати,  щоб,  знаєте,  не  подумали,  що  я  відстав,  чи  покинув  їх.  А  тут  бетер.  У  них  там  на  бетері  один  трьохсотий  був,  –  так  у  цій  війні  називають  поранених,  –  і  мені  вояки  кажуть:  «Ти  з  нами?  Сідай!»  Я  стрибнув  на  бетер  і  їду  –  радію,  що  зараз  своїх  наздожену.  А  вони  наших  обігнали  й  вперед  –  на  Савур-Могилу.  Я  сиджу,  не  стрибати  ж  на  ходу!  Під  самою  Могилою  їх  командир  нарешті  спитав,  хто  я  і  звідки.  Каже:  «Ти  –  спец?»  Ну,  я  кажу,  що  спец.  А  він:  «Ти  з  нами?»  -  «З  вами».  І  ми  пішли.  Зачистили  дві  там  споруди  майже  на  вершині,  метрах  у  тридцяти  від  стели.
– Музей?  –  Уточнюю  я,  бо  це  ж  логічно,  що  у  такому  історичному  місці  є  музей.  
– Ні,  там  ресторан  такий  у  двох  будинках.  А  всередині  –  сепари.  Люто  відбивались.  У  однієї  з  груп  спеців  з  51  бригади  командира  поранило,  інший  взяв  на  себе  командування.  Такі  класні  специ  виявились.  Але  й  сепари  теж  не  прості.  От  ми  їх  звідти  вибили.  А  двоє  з  них  в  зеленку  втекли  через  запасний  вихід.  Ми  поки  зеленку  обійшли,  вони  потихеньку  назад  повернулись.  Ми  заходимо    з  фасаду,  а  звідти  –  черга.  Мені  прямо  в  живіт.  Але  я  не  відчув  нічого  спочатку,  на  адреналіні.  Командира  їх  сильно  поранило,  я  подумав  навіть,  що  він  –  двохсотий.  От  якби  взнати,  чи  вижив!  Я  рану  затиснув  і  далі  за  ними.  А  мені:  «Ей,  ти  куди?»  -  «З  вами!»  -  «Е,  ні!  Ти  вже,  хлопче  відвоювався».  Забрали  мене  машиною,  привезли  в  Амвросіївку.  Там  реально  таке  страхіття!  Кругом  поранені,  ніякого  госпіталю.  Прямо  на  місці  рани  обробляють,  перев’язують  і  на  вертушках  відправляють  по  госпіталях.  Кругом  кровіще,  опіки,  контузії  –  реально  пекло!  Мені  там  оце  хрести  понамальовували,  сказали,  щоб  не  їв  нічого.  Потім  вже  аж  в  Дніпрі  кулю  витягли.  Ой,  так  довго  виколупували!  Але  Савур-Могилу  ми  таки  взяли!  –  Несподівано  закінчує  Кучерявий.  І  стільки  в  його  голосі  хлоп’ячої  гордості,  що  ми  радіємо  разом  з  ним  і  тому,  що  таки  взяли  нарешті  й  тому,  що  він  вижив.
– То  ти  в  чому  був,  в  тому  й  сюди  потрапив?  
– Та  я  броніка  й  автомата  свого  хлопцям  віддав.  Переживаю,  щоб  не  пропали.
Ми  розуміємо  Кучерявого,  бійці  ПС  не  мають  зброї  з  офіційних  джерел,  а  тільки  ту,  що  відбили  у  ворога  в  бою.  Те,  як  озброєний  сьогодні  Корпус,  -  матеріальний  показник  особистої  доблесті  бійців.  А    ігнорування  з  боку  офіційної  влади  –  показник  страху  перед  озброєними  патріотами,  що  не  довели  до  кінця  революцію  Майдану.  Поки  існуватимуть  «закриті  партійні  клуби»,  що  нічого  спільного  не  мають  з  тими  людьми,  яких  вони  наче  б  то  представляють  в  парламенті,  поки  буде  реальністю  каста  недоторканих  депутатів,  що  пишуть  закони  не  за  потребою  і  запитом  суспільства,  а  на  запит  власного  бізнесу  чи  інтересів  спонсора,  доки  закон  для  всіх  буде  щось  одне,  а  для  невеликої  купки  –  взагалі  не  писаний,  -  доти  влада  буде  боятись  зброї  в  руках  патріотів.  І  цілком  слушно,  між  іншим.  Бо  мало  хто  збирається  поступатись  відродженою  на  Майдані  національною  гідністю.  Ідентифікація  ворога  –  психологічно  складний  процес,  але  раз  від  разу  він  проходить  все  легше.  Війна  розставляє  пріоритети,  і  вмирати  за  можливість  для  купки  людей  грабувати  країну  ніхто  не  хоче.  Як  іти  на  смерть  –  то  вже  за  щось  пристойне  й  шляхетне.  Більшість  людей  у  країні  з  надією  очікує  «наших»  з  фронту,  що  прийдуть  і  наведуть  справедливий  лад  у  кожному  місті  і  селі.  Про  надії  людей  свідчить  вражаючий  об’єм    моральної  підтримки  і  матеріальної  допомоги.  
– Оце,  –  розчулено  показує  Кучерявий  на  свою  білесеньку  футболку  й  шорти,  –  то  вже  тут  дали.  На  мені  ж  тільки  закривавлена  майка  була.  Питають:  «Маєш  щось  змінне?»  –  Я  кажу:  «Що?  Я,  як  був  у  бою,  так  мене  в  вертушку  й  повантажили».  Послали  в  склад,  а  там  –  мішки  просто  всякого  скарбу!  Все  чистеньке,  випрасуване,  –  люди  нанесли.
– Слухай,  Андрюш,  –  заходжу  я  здалеку,  –  а  може  б  ти  полежав  ще  трохи?  Все  таки  рана  ще  не  зажила,  а  на  базі  умови  –  сам  пам’ятаєш.  Ти  не  зможеш  приймати  участь  у  боях,  поки  не  заживе.
– Та,  я  розумію!  Але  переживаю,  що  мої  хлопці  думатимуть,  ніби  я  їх  кинув.
– Та  ти  що?  –  Дружно  заперечуємо  втрьох,  –  всі  вже  знають,  що  тебе  поранено!
– Та  на  мене  вже  тут  підозріло  дивляться,  –  жаліється,  –  питають  номер  частини.  Кілька  разів  вже  питали,  вони  думають,  що,  раз  мене  з  армійцями  привезли,  то  я  –  їхній.
От  у  такі  хвилини  хочеться  кинути  гранату  у  якийсь  владний  кабінет!  Та  що  ж  за  люди  визначають  і  визначити  не  можуть  офіційний  статус  оцього  дитинкуватого  чоловіка,  який  пролив  кров  за  свою  вітчизну?  Він  не  в  кущах  під  час  бою  відсиджувався!  А  тепер  потерпає,  що  хтось  може  до  нього  погано  поставитись,  не  повіривши  рані  на  півбоку.
– Ану,  ходімо!  –  Не  витримую  я.
– Куди?  –  Він  полохається  моєї  рішучості,  а  раптом  буде  ще  гірше.
– До  твого  лікаря!
Ми  йдемо  до  лікаря,  і  я  готую  свої  «вірчі  грамоти»  на  всяк  пожежний  випадок  –  посвідчення  волонтера.  Знаходимо  лікаря,  вигляд  у  нього  втомлений.  Цей  госпіталь  ще,  мабуть,  ніколи  не  був  таким  переповненим,  –  роботи  персоналу  не  бракує.
– Лікарю,  –  кажу  ніби  жартома  молодому  чоловіку  у  синьому  робочому  костюмі  хірурга,  –  мій  боєць  переживає,  що  коли  Ви  взнаєте,  звідки  він,  то  відразу  випишете.  
– А  звідки  хіба  Ваш  боєць?  –  для  Кучерявого,  либонь,  це  момент  істини.  А  для  мене  –  ні,  бо  я  знаю,  які  надії  люди  покладають  на  Правий  Сектор.
Ідентифікуємось.  Лікар  посміхається  з  тривоги  Кучерявого:
– Та,  долічимо!  Що  ж  ми  –  звірі  які,  героя  на  вулицю  виганяти.
Наш  діалог  ведеться  наче  й  напівжартома,  однак  всі  розуміють  його  глибинну  суть:  ми  питаємо  про  ставлення  інтелігенції  Сходу  (а  лікарі  –  то  таки  інтелігенція)  до  ПС.  А  лікар  запевняє  нас,  що  все  гаразд,  -  країна  знає  своїх  героїв.  
Виходимо.
– Ага,  –  Андрій  ще  не  йме  віри  тому,  що  щойно  відбулось,  –  а  головний  лікар  що  скаже?
– Ходімо  до  головного  лікаря!  –  Я  входжу  в  раж.  Так  хочеться  довести  цьому  до  найтонших  глибин  душі  ображеному  післямайданною  недовірою  суспільства  дорослому  хлопчиську,  що  щось  змінилось.  Хочеться,  щоб  пройшла  його  образа  на  тих,  хто  кричав  «вас  не  було  на  Майдані!»  й  розвіялось  очікування  чергового  раунду  інформаційного  «мочилова»  на  кшталт  «вас  не  було  на  війні».  Адже  він  своєю  кров’ю  довів:  були!  На  війні  бійці  ПС  –  були.
Головний  лікар  –  підполковник  Хромова  Валентина  Григорівна  –  швидко  розставляє  всі  крапки  над  «ї».  На  моє  «боєць  боїться»  лукаво  питає:
– Так  що  йому  вколоти  від  страху?
Сміємось.  Андрій  заспокоюється  і  погоджується  лишитись  допоки  затягнеться  рана.  Домовляємось  про  документи.  Ще  одна  проблема:  які  документи  потрібні  для  доведення  поранення  у  зоні  бойових  дій  бійцю  загону,  що  геройськи  воює,  не  маючи  ні  платні,  ні  офіційного  статусу?  Біда.
Тепло  прощаємось,  обіймаємось  традиційним  вітанням  Правого  Сектора,  записуємо  телефони.
– Може,  тобі  щось  їсти  лишити?  Ми  веземо  на  базу  повну  буду  продуктів.
– Та  ні!  Ви  ж  бачили,  волонтери  всього  стільки  нанесли!
– А  згущьонки?  –  прищулюю  око.  Ой,  я  вже  знаю  цю  реакцію  здоровенних  пропахлих  порохом  і  димом  чоловіків  на  магічне  слово  «згущьонка»!  Так  у  одному  дитячому  мультику  герой-щур  Рокі  реагував  на  слово  «сир».
Дістаю  згущене  молоко,  печиво,  цукерки.  Хто  сказав,  що  суворі  правосєки  не  люблять  солоденького?
По  від’їзді  ділимось  враженнями.
– Дитина,  –  кажу  я,  –  велика  наївна  дитина.
– Ой,  не  поспішай,  –  заперечує  Дід  Мирон,  –  один  такий  Андрюха  десятьох  вартий.  Він  же  у  першій  в  колишньому  союзі  і  у  єдиній  в  Україні  школі  бойових  мистецтв  «Білий  лотос»  інструктором  був.  І  потім,  йому  тільки  на  вид  двадцять  п’ять.  А  насправді  –  сорок.
Ого!  Вони  ніколи,  мабуть,  не  перестануть  мене  дивувати.
– Сорок  чотири,  –  уточнюють  уже  на  базі  Корпусу  друзі  Кучерявого.  Теплим  вечором  ми  сидимо  на  лавочці,  вони  оточили  мене  й  розпитують  про  побратима.  Я  показую  фото,  й  вони  вирішують,  що  завтра  з  дідом  Мартином  вирушать  провідати  друга  й  заспокоїти,  що  з  того  бою  вони  вийшли  неушкодженими.  А  от  іншим  групам  пощастило  менше…  Минулі  кілька  днів  боїв  забрали  життя  нашого  товариша  і  кількох  вклали  в  госпіталь  з  пораненнями.
Та  назавтра  бійці  нікуди  не  їдуть.  Уночі  на  64  році  життя  помер  наш  водій  волонтер,  давній  вихователь  націоналістичної  молоді  –  Дід  Мартин.  Від  інсульту.  Не  спав  півтори  доби  за  кермом  у  шалену  спеку,  і  от…  Бригада  лікарів  з  Дніпропетровська,  що  прибула  на  прохання  волонтерів  з  Білоцерківської  волонтерської  групи  (у  них  зв’язки  є  скрізь!)  не  змогла  нічим  зарадити.  На  війні  буває  і  так.  Якби  не  фронт,  сидів  би  наш  Олександрович  на  своїй  яхті  і  ловив  би  рибу.  Але  біда  примусила  його  згадати  свою  давню  допенсійну  професію  водія-дальнобійника,  й  він  знову  сів  за  кермо.  Возив  бійців  на  передову,  допомогу  волонтерську  своїм  правосєкам.  Любив  їх.  За  них  і  життя  віддав.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=521341
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 04.09.2014


КОРПУС ПРАВИЙ СЕКТОР. ФАНТОМ І ТАНЯ

Фантом,  як,  даруйте,  піпець,  -  завжди  наближається  непомітно.  От  кому  підходить  його  псевдо!  Якби  на  вигляд  більш  як  сорокарічному  Фантому  запропонували  зіграти  привида,  фільм  став  би  бестселером,  а  актору  гриму  було  би  не  потрібно.  Не  один  сепаратисто-терорист  наклав  у  штани,  коли  перед  ним  –  нечутно,  як  привид,  -  виникав  зненацька  Фантом.  Цей  худий  високий  чоловік  (колись,  у  мирному  житті  –  викладач)  рухається,  мов  тінь.  От  стоїш  так  у  черзі  в  їдальні  і  раптом  ззаду  напівголосом  –  напівшелестом:  «Добрий  день…»  -  Фантом  підкрався  непомітно.  Було  би  й  зовсім  не  видно,  якби  не  Таня.
Фантом  і  Таня  завжди  ходять  разом.  Вони  нерозлучні,  наче  дві  рукавички  –  ліва  і  права.  Те,  чого  замало  у  Фантома,  вистачає  у  Тані  і  навпаки.  Він  –  худий  і  довгий,  наче  тінь  при  західному  сонці,  вона  –як  сонечко  в  зеніті  –  з  такими  округлими,  виразно  жіночними  формами.  У  нього  –  аскетичне  худорляве  лице  з  глибоко  прорізаними  мімічними  зморшками  і  трошки  великуваті  –  ну,  геть  дитячі  вуха  трошки  врозліт  У  неї  –  гарне  чорне  волосся  (про  таке  пишуть  в  книгах  –  як  воронове  крило),  виразне  вродливе  обличчя,  трошки  схоже  за  типажем  до  автопортретів  моєї  улюбленої  Зінаїди  Серебякової.  Він  –  неговіркий,  рідко  усміхнений,  але  відчувається,  що  може  й  зірватись  при  нагоді.  Вона  –  привітна,  завжди  спокійна,  легко  й  природньо  сходиться  з  людьми.  Й  кого  вже  приймає  –  той  може  покластись  на  неї,  та,  власне,  й  на  Фантома,  цілковито  й  беззастережно.  Бойове  братство  –  це  якраз  про  цих  двох.
В  бою  їм  ціни  немає.  Є  тільки  та  –  у  десятки  тисяч  зелених  –  яку  призначив  ворог  за  їх  голови.  Вони  –  диверсанти  супер-кваліфікації.  Фантом  володіє  всіма  видами  зброї,  Таня  –  снайпер.
- У  криївку  снайпер  приходить  мінімум  за  три  години  до  початку  бою,  -  розповідає  Таня  новачкам,  -  за  цей  час  він  вслухається  і  внюхується.  Запахи  й  звуки  проникають  в  нього  й  стають  наче  частинкою  його  істоти.  Тільки  так  він  може  почути  –  по  звуку,  чи  по  запаху  –  наближення  ворога.  
Я  починаю  розуміти  природу  Таниного  дивного  спокою.  Цей  спокій  такий,  наче  вона  несе  на  розправленій  долоні  повну  по  вінця  склянку  води,  а  вода  й  не  рухнеться.  Саме  такий  глибокий  внутрішній  спокій  потрібен  снайперу  для  успішного  двобою  з  ворогом.  Щоб  постіл  був  влучний,  щоб  не  викрити  себе.  
Таня  –  кошмар  новачків.  Адже  саме  вона  –  у  засідці  зі  своєю  гвинтівкою  –  і  є  той  сюрприз,  який  обіцяє  їм  на  початку  вишколу  підступний  Фантом.  
Задача  новачків  для  початку  просто  прийти  живими  до  місця  призначення.  І  безпечні  вояки  радісно  ломляться  крізь  хащі,  не  роздумуючи,  що  ось  тут,  у  кущах  на  них  чекають  всілякі  несподіванки  –  розтяжки,  що  символізують  ворожі  міни,  блукаючі  тіні  Фантома  і  снайпер  Таня  у  своїй  добре  замаскованій  схованці.
- Все,  вилазьте  на  стежку!  –  чути  крик  у  лісі,  -  ви  всі  –  двохсоті!  Що  ви  ломитесь  по  лісі,  як  лосі?!  Що  ви  тупаєте,  як  слони?!  
Новичаки  понуро  вибрідають  на  галявину.  Завалили.  Фантом  підкрався  непомітно.
Таня  посміхається  і  підморгує:  нічого,  зате  в  бою  не  будуть  ґав  ловити.  Бо  там  за  таке  –  смерть.  А  тут,  на  полігоні,  -  всього  лиш  крик  невдоволеного  Фантома.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=521171
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 03.09.2014


КОРПУС ПРАВИЙ СЕКТОР. ЯРОШ

         -  А  якщо  добуду  те,  про  що  Ви  мене  просите,  я  зможу  поїхати  з  Вами  на  базу?
         -  Та,  хоч  і  взяти  інтерв`ю  у  Провідника!
         Вогонь  –  а  в  миру  просто  Богдан,  Даня  –  дуже  влучно  вибрав  собі  псевдо.  Він  справді  вогонь,  але  не  той,  що  винищує,  а  той  –  привітний  і  веселий  –  що  зігріває  у  холод  і  витісняє  темряву,  стільки  в  ньому  хлоп’ячої  чарівності.  Але,  якби  мені  запропонували  самій  його  якось  назвати,  я  б  сказала  -  Бендер,  бо  так  збирати  харчі  і  оснащення  для  Добровольчого  Корпусу  «Правий  Сектор»,  -  то  треба  мати  мізки  Великого  Комбінатора.  Якщо  слухати  Даню,  то  весь  Правий  Сектор  –  голий,  босий  і  голодний.  Не  скажу,  що  це  геть  не  так.  Той  підйом,  що  зараз  відбувається  у  волонтеському  русі  –  місцеві  керівники  рад  і  адміністрацій,  керівники  партійних  осередків  прагнуть  взяти  під  свій  контроль  некеровані  зверху  команди  волонтерів  –  мало  торкається  Правого  Сектора.  Цей  закритий  і  загадковий  підрозділ  новонародженої  добровольчої  української  армії  -  невдячний  матеріал  для  передвиборчого  піару.  Цей  специфічний  в  усіх  сенсах  корпус  –  взагалі  прекрасний  маркер  для  розпізнавання  намірів  волонтерських  команд  і  груп.  Ті,  хто  зайнятий  набором  балів  на  вибори,  не  дуже  поспішають  цим  допомагати.  Тут  скоріше  заробиш  антипіар,  ніж  набереш  балів.  І  причина  зовсім  не  в  тому,  що  тутешні  погано  воюють.
         Біда  в  тому,  що  після  Майдану,  було  започатковано  не  зовсім  здорову  (а  вірніше,  зовсім  нездорову)  традицію:  вимірювати  ефективність  бойового  підрозділу  кількістю  загиблих  людей.  У  інформаційній  війні,  розпочатій  після  першої  хвилі  революції,  уже  не  взнаєш,  хто  першим  зробив  постріл  «вас  не  було  на  Майдані».  Постріл  був  достоту  снайперський.  ЗМІ  спочатку  й  спільнота  згодом  дружно  підтримали:  «Чому  серед  ваших  немає  загиблих?»  Так,  наче  саме  кількість  загиблих  визначає  ефективність  бою.  Зовсім  недавно  зустріла  у  одній  із  соцмереж  висловлювання  лідера  парламентської  партії  на  кшталт  «та  у  нас  тільки  на  Майдані  17  людей  загинуло!»  З  огляду  на  теперішні  сумнівні  мірки,  корпус  Яроша  –  геть  не  підпадає  під  пропонований  імідж.  Провідник  береже  своїх  людей  і  дуже  потерпає,  що  його  охорона  –  молоді,  дужі  хлопці  –  ризикують  життям  заради  нього,  який  вже  встиг  пожити  й  народити  дітей.  «Я  того  не  вартий,»  -  звучить  так,  що  розумієш:  цей  успішність  своїх  бойових  підрозділів  кількістю  загиблих  рахувати  не  буде.  
         Дорога  неблизька.  І,  хоч  база  знаходиться  не  в  зоні  АТО,  я  хвилююсь  дужче,  ніж  коли  їхала,  наприклад,  в  прикордонну  Амвросіївку.  Можливо,  тому  що  саме  ця  поїздка  може  стати  логічним  завершенням  моїх  більш  ніж  чотиримісячних  роздумів  про  інформаційну  політику  ПС  й  інформаційну  війну  проти  нього.  А  може  й  не  стати.  Тому  я  й  хвилююсь.  Чи  хочу  я  взяти  інтерв’ю  у  Яроша?  Скоріше  -  ні,  ніж  –  так.  Що  може  дати  одне  інтерв’ю,  навіть  при  всій  моїй  професійності  і  харизматичності  лідера  Правого  Сектора?  Чи  може  разова,  хай  навіть  і  щира,  бесіда  змінити  істотно  попсований  ЗМІ  імідж  однієї  із  найбільш  радикальних  майданівських  організацій?  Навряд!  Додати  мені  гострого  «звіздіту»,  типу,  «дивіться,  яка  я  крута,  -  у  самого  Яроша  інтерв’ю  беру»,  -  може  запросто.  А  от  справі,  на  превеликий  жаль,  не  допоможе.  Системність  інформаційної  війни  проти  ПС  свідчить  про  те,  що  супротивник  –  серйозний,  а  тому  протиставити  його  нападам  можна  тільки  системну  оборону.  А  ще  краще  –  контрнаступ.  Але  теж  системний.  А  системних  змін  неможливо  досягти  одним  наскоком.  Потрібна  вдумлива  й  наполеглива,  цілеспрямована  й  «степ-бай-степова»  праця.  Та  чи  почують  мене  в  ПС?  Це  ще  далеко  не  факт.  Структура  закрита  й  застебнута  на  всі  ґудзики.  Починається  ця  закритість  з  репліки  одного  із  моїх  попутників  (група  новачків  іде  до  лав  корпусу):  «Прошу,  не  знімайте  мене,  а  якщо  зняли,  то  витріть  файл,  -  я  не  хочу  світити  обличчя».  Я  запевняю,  що  нічого  зайвого  не  засвічу,  передчуваючи,  що  ще  не  раз  почую  подібне  прохання.  І  всім  обіцятиму,  що  не  продемонструю  і  не  скажу  нічого  такого,  що  було  би  вигідно  недругам  і  ворогам.  
         База  корпусу  –  старого  зразка  піонерський  табір  –  навіює  дитячі  спогади.  Саме  в  такий  нас  з  братом  сплавляли  колись  на  всеньке  літо,  -  мама  у  школі  працювала  і  у  нас  був  блат,  який  вилазив  нам  боком,  бо  ми  не  любили  табірну  дисципліну  й  частенько  її  порушували.  Сказав  би  хтось  моїм  тодішнім  вихователям,  що  я  стану  поборницею  системності  в  усьому,  -  ото  б  вони  здивувались!  Перший,  хто  звертає  на  мене  дієву  увагу  –  місцевий  капелан  отець  Петро,  згодом  до  нього  приєднується  отець  Микола,  обидва  –  греко-католики.  Але  віросповідання  –  це  єдине,  що  є  у  них  спільного.  Крім  холодку  в  мене  на  рівні  діафрагми  –  так  я  відчуваю  тих,  хто  вбивав  у  бою  лице  –  в  –  лице,  очі  –  в  –  очі.  Містика,  на  перший  погляд,  але  відчуття  ще  жодного  разу  мене  не  підвели.
         Я  розповідаю,  що  привезла  –  добула  у  секретному  місці  –  якісний  препарат,  що  може  сам  замінити  половину  військової  аптечки.  Хтось  із  отців  (від  хвилювання,  я  не  дуже  запам’ятовую  контекст)  пропонує  віддати  дефіцит  охороні  Провідника.  Я  наглію  і  кажу,  що  пообіцяла  людям,  що  зробили  пожертви  для  хлопців  із  ПС,  візитівки  Яроша  з  автографом.  Отці  сміються  і  проводять  мене  до  Дмитра  Анатолійовича.  Ярош,  зрозуміло,  живе  не  в  казармі,  але  умови  круто  спартанські.  Єдине,  що  вибивається  із  солдатського  військового  інтер’єру  –  великий  шкіряний  диван.  Згадую  відповідь  Провідника  на  питання  когось  із  журналістів:  «Без  чого  не  можете  обходитись?»  -  «Без  всього  можу».  
         Ярош  –  невеличкий  на  зріст  поряд  із  побратимами  на  фото  –  виявляється  вищим  і  міцнішим,  ніж  я  очікувала.  Холодок  на  рівні  діафрагми  дає  зрозуміти  –  цей  чоловік  не  просто  фотографується  з  автоматом,  він  вбивав  ворогів.  І  не  раз.  Усмішка  –  і  справді  симпатична  й  сором’язлива  –  не  може  обдурити,  -  для  ворога  ця  людина  може  бути  дуже  небезпечною.  Ярош  –  інтроверт.  Очевидно,  йому  важко  заводити  нові  знайомства  й  важко  розширювати  круг  спілкування.  До  цього  додається  небезпека  замаху  на  життя,  хлопці-охоронці,  -  картина  маслом.  
         -  Дмитро  Ярош,  -  простягає  руку  і  ніяково  посміхається.
         -  Алла  Мегель,  Біла  Церква,  -  ніяковію  у  відповідь.
         -  Ви,  здається,  є  у  мене  в  друзях  на  Фейсбуці?  –  Гей,  хто  там  казав,  що  Ярош  не  сам  у  ФБ  пише?
         -  Не  тільки.  Я  –  з  тої  самої  команди,  що  без  погодження  зробила  Ваші  бігборди.  Хоч  ми  й  чесно  намагались  погодити.
         -  Та,  ні,  ви  –  молодці,  гарно  все  зробили,  я  потім  бачив,  як  такі  самі  постили  в  мережі  Суми.
         -  До  речі,  автори  вашого  виборчого  слогану  «Хто  з  Богом,  -  з  тим  і  Україна!»  -  теж  ми.  –  Я  не  втрималась,  щоб  не  похвалитись.
         -  Дякую!
         -  "Дякую"  не  одбудете,  -  вкінець  наглішаю  я,  -  тим,  хто  дарував  вашим  гостинці,  обіцяно  візитку  Яроша  з  автографом.
         -  А  в  мене  й  немає…
         -  У  мене  все  є!  –  І  я  вибігаю  до  своїх  речей  по  візитівки,  які  ми  з  подругою  заздалегідь  надрукували.  Добре,  що  Наталя  здогадалась  вкласти  мені  в  рюкзак  всю  сотню.
         Ярош  підписує  візитівки,  штук  десять.
         -  А  Ви  залишите  мені  решту?
         -  Звичайно.  А  Ви  не  жміться,  ще  підпишіть.  
         Він  підписує  ще,  між  ділом  вставляючи,  що  давно  не  тримав  ручку  й  мріє  про  часи,  коли  можна  буде  спокійно  сісти  за  стіл  і  писати.  Каже,  матеріалу  на  дві  книги  назбирав,  напланував,  а  часи  такі,  що  не  до  писання.
         -  Книга  буде  художня?
         -  Ні,  не  художня.  Хочу  написати  про  революцію,  про  війну.
         Спогад  про  війну  повертає  в  реальність.  Я  розповідаю  про  препарат,  який  добула  для  його  хлопців,  він  пропонує  самій  його  віддати  й  пояснити,  як  користуватись.  Велить  зібрати  охорону.  Все.  Аудієнцію  –  бо  по  швидкості  обміну  інформацією  і  відчутті  незакінченості  розмови  це  була  саме  аудієнція  -  закінчено.  Наступного  разу  –  через  день  –  я  побачу  іншого  Яроша.  Перед  лавою  своїх  бійців,  а  на  шести  стільцях,  принесених  з  їдальні  стоятиме  труна  з  загиблим  їх  побратимом.  Прощання,  салют  з  автоматів  почесної  варти.  І  Ярош  зі  своїм  пістолетом.  Знаючи  прив’язаність  чоловіків  до  зброї,  можу  припустити,  що  це  той  самий  пістолет,  у  патронник  якого  очільник  Правого  Сектора  у  вогненну  ніч  на  Майдані  загнав  патрон,  що  призначався  у  разі  поразки  для  нього  самого.  Суворе  обличчя  і  голос  командира.  Таким  його  бачать  тільки  свої,  у  найтяжчі  хвилини  життя.  Боляче,  що  саме  цю  пронизливо  гірку  сцену  я  першою  зніму  на  відео,  яке  віддам  охороні  з  обіцянкою  ніде  не  розміщувати.  Хоча  мені  дуже  би  хотілось,  щоб  його  побачили  люди  по  всій  країні:  Корпус  на  витяжку  салютом  і  гучним  «Слава!»  проводжає  у  останню  путь  загиблого  товариша.  Почуття  братства  визначає  ставлення  до  загиблого  брата.  Його  не  кидають  на  полі  бою,  не  нехтують  шаною  і  останнім  "прощай".  Це  –  якісно  інше  ставлення  до  людини.  Навіть  після  її  смерті.
         -  Важко  втрачати  побратима,  -  говорить  Ярош,  -  хоч  за  його  життя  заплачено  життями  ворогів.  Твердо  знаю  одне,  -  що  герої  не  вмирають.  Ті,  хто  віддає  душу  свою  за  друзів  своїх,  ті,  хто  віддає  душу  за  Батьківщину,  -  ті  живуть  вічно.  І  це,  власне,  надихає,  це  примушує  воювати  далі.  Що  би  там  не  було,  але  перемога  буде  за  нами.  
           По  команді  «струнко!»  труну  з  тілом  товариша  завантажують  в  автомобіль.  До  родини  його  транспортуватимуть  бойовий  командир  і  побратими  по  боротьбі.  А  в  корпус  вже  телефонуватимуть  люди  з  проханням,  дати  відомості,  щоб  допомогти  рідним.  Правий  Сектор  своїх  не  кидає.
           Я  ще  кілька  разів  до  від’їзду  бачитиму  Яроша  здалеку,  він  кожного  разу  буде  настільки  зайнятий,  що  соромитимусь  підійти  просто  так,  без  конкретної  справи.  Вона  –  справа  ця  –  тільки-тільки  почала  визрівати.  Треба  трохи  часу.  Та  я  добре  усвідомлюю,  що  Провідник  так  і  лишиться  для  мене  більше  суворим  командиром,  аніж  усміхненим  політиком

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=521170
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 03.09.2014


ОПЕРАЦІЯ "МУРАШКИ"

Яка  ж  красива  українська  земля,  коли  дивишся  з  вікна  нашого  вантажного  «опелька»,  переробленого  за  білоцерківською  традицією  у  пасажирський.  За  вікном  пропливають  кручі  Київщини  й  Черкащини,  з  полями  кукурудзи,  стернями  прибраної  вже  пшениці,  річками  й  річечками,  з  ошатними  будиночками,  обгородженими  модними  різнобарвними  бетонними  парканами.  На  межі  Кіровоградщини  зелень  вже  трохи  підгоріла  на  літньому  сонці,  хати  меншають.  То  тут,  то  там  помічаєш  розвалені  покинуті  родинні  гнізда.  Хтось  ще  зовсім  недавно  там  жив,  хтось  народжувався,  вмирав.  Чим  ближче  до  Донецька,  тим  покинутих  домівок  більше.  Тут  відчувається  дух  запустіння  –  і  це  реальних  дух,  а  не  фігуральний  зворот  мови.  У  селі,  де  ми  зупиняємось  випити  вранішньої  кави,  бо  їдемо  з  4-ї  ранку  без  зупинки,  –  невеличний  магазинчик  «продається  все».  Обіч  напівзруйновані  дощані  столи,  лави,  убогий  тент  –  «кахве».  Люди  зустрічають  насторожено,  але,  дізнавшись,  що  ми  супроводжуємо  на  фронт  фуру  з  харчами,  теплішають  і  навіть  пригощають  мінералкою  на  дорожку.
Перший  блок-пост  більше  нагадує  звичайний  пост  ДАІ,  тільки  для  чогось  оснащений  біленькими,  майже  опереточними  на  фоні  ранкового  умиротворіння  мішечками,  складеними  у  звичну  барикадку.
- Ну,  як  тут  у  вас?  –  запитую  молоденького,  гарно  мамою  годованого  міліціянта.
- Біда.  –  Мабуть  мій  вік  і  материнський  тон  викликає  довіру  хлопчика,  -  мамка  плаче,  -  брата  забирають  в  армію.  На  фронт  пошлють.
Ранок  перестає  бути  мирним.
Наші  документи  –  папір  А4,  друкований  на  принтері  з  печатками  районних  установ  –  цілком  задовольняє  ДАІшне  начальство.  І  ми,  швиденько  перефотографувавшись  з  мешканцями  блок-посту,  стрибаємо  в  машину.  Тільки  наш  батюшка  –  отець  Володимир  –  ще  обіймається  з  місцевими,  вручає  їм  листівочки  з  молитвами,  питає  їх  імена  й  благословляє  персонально  кожного,  –  так  він  робить  на  кожній  зупинці.  Рушаємо.
Водій  фури  Сергій  виводить  свою  довжелезну  машинерію  вперед,  а  ми  –  малявки  –  позаду.  В  опелі  шестеро.  За  кермом  –  наш  молодий  пілот  Родіон,  або  просто  Радік  (так  назвала  мама).  Серед  нас  він  один  нагадує  бійця:  військова  форма,  розгрузка  з  купою  усіляких  вояцьких  причандалів,  які  він  потім  роздарить  солдатам  на  кінцевому  блок-посту,  берці,  скатана  балаклава  на  маківці  і  шикарні  оонівські  сонцезахисні  окуляри  на  пів  обличчя.  Красунчик!  Закінчив  податкову  академію.  Але  –  революція,  війна,  «треба  ж  щось  робити».  І  любить  дорогу.  
– Скільки  найдовше  тобі  доводилось  бути  за  кермом?
– Ну-у-у,  доби  три.
– Без  сну?  Без  передишки?
– Ага.
У  кінці  поїздки  я  йому  вірю.  У  нього  від  утоми  навіть  очі  не  почервоніли.  І  вигляд  не  змінився,  наче  й  не  було  позаду  трьох  днів  і  двох  безсонних  ночей.  Хіба  трохи  припали  курявою  шикарні  армійські  шузи.  
За  вікном  –  східні  міста  одне  за  одним.  Тут  багато  довгостроїв,  покинутих  недобудованих  споруд.  Гарна  дорога  закінчилась  десь  на  широті  Умані,  далі  ,  аж  до  кінцевого  пункту  в  10  км  від  печально  відомої  Волновахи,  лишились  тільки  напрямки  з  рідкими  вкрапленнями  шосе.  Опель  кидає  з  боку  на  бік.  Однак,  через  деякий  час  ми  звикаємо,  й  розмовляємо  собі  спокійно.  Моїм  співбесідникам,  окрім  хіба  тільки  батюшки,  років  на  10-15  менше,  ніж  мені.  Вони  цікаво  мислять,  з  ними  є  про  що  поговорити.
–  Ми  –  діти  загубленого  покоління,  –  це  Володя  каже,  худорлявий  молодий  чоловік,  основною  рисою  якого  є  загострене  почуття  справедливості,  –  нас  упустили  батьки.  Вони  у  90-ті  були  зайняті  зароблянням  грошей  з  ранку  до  ночі.  Ми  виросли  мотивовані  на  матеріальне,  тому  для  більшості  основною  ціллю  є  бабло.  А  ті,  кому  замало  було  такої  мети,  бунтуючи,  потрапляли  у  дурні  компанії  з  усіма  наслідками.
Володя  знає,  про  що  каже.  Він  працює  у  реабілітаційному  центрі  допомоги  наркозалежним.  Його  світогляд  сформувала  особиста  трагедія,  віра  в  Бога  і  жорстке  рішення  збудувати  свої  життя  по-новому.  Він  –  найбільш  прямолінійний  серед  нас.  Необхідність  говорити  правду  для  нього  важливіша  за  будь-які  компроміси.  Тому  у  тандемі  «хороший  –  поганий  поліцейський»  він  бере  на  себе  роль  поганого.
«Хороший  поліцейський»  -  це  Ігор.  Успішний  підприємець,  батько  двох  малих  принцесок.  Там,  де  Володя  бере  наполегливістю,  Ігор  діє  розважливо  й  м’яко.  Спочатку  навіть  дивно,  як  вони  змогли  з  нуля  зорганізувати  таку  справу,  як  наша.  Пішли  до  керівників  району,  умовили  тих  підняти  сільське  начальство  по  всій  Білоцерківщині.  Люди  з  сіл  зібрали  загалом  40  тон  продуктів  і  предметів  першої  необхідності  протягом  буквально  кількох  днів!  Все  у  фуру  не  вмістилось.  Вирішили,  щось  розвезуть  по  військових  частинах,  це  –  теж  наші  і  їм  скоро  в  бій.  А  те,  що  може  почекати,  доправимо  у  військо  наступної  поїздки.
–  Вдумайтесь,  –  розповідає  мені,  новачку  в  команді,  Ігор,  –  які  у  нас  все-таки  люди!  Несли  все:  картоплю,  бурячок,  рис,  гречку,  борошно,  консервацію,  сало,  цигарки.  Навіть  до  блоків  цигарок  були  картки  поповнення  рахунку  скотчем  примотані.  У  тих  селах,  де  голова  –  «хазяйственник»  (це  улюблене  слівце  Ігоря,  він  вважає,  що  держава  –  то  велике  господарство,  тому  керівники  повинні  бути  всі  «хазяйственники»),  то  там  всі  харчі  рівненько  на  палети  поскладали,  всі  баночки  газеткою  пообмотували,  щоб  не  побилось,  зверху  –  сипучі,  коробочки  з  печивом,  цукерками,  пачки  чаю.  Все  гарненько  плівкою  обмотане,  щоб  не  розсипалось,  не  розірвалось.  Бери  таку  палету  –  й  пряміком  на  блок-пост.  Гарантія,  що  солдатам  все  попаде,  нічого  по  дорозі  до  рук  начальству  не  прилипне,  щоб  потім  його  за  гроші  тим  же  солдатам  продати.
Розповіді  про  те,  що  армійське  начальство  привласнює  «гуманітарку»  і  потім  продає  солдатам,  ми  чули  не  від  одної  людини.  Казали,  що  пляшка  кока-коли  йде  по  30  грн.  Скільки  в  тих  оповідках  правди,  скільки  міфів,  знають  тільки  солдати  та  їх  командири.  Після  війни  будемо  з  усіма  розбиратись  в  індивідуальному  порядку,  відділяти,  так  би  мовити,  мухи  від  котлет:  тим  командирам,  що  про  солдат  дбали  –  дяка,  тим,  що  обкрадали  –  буки.  Хто-хто,  а  мої  хлопці  не  попустять.  
Знову  блок-пост.  Запоріжжя.  Тут  вже  є  пару  одиниць  бойової  техніки.  Сором’язливо  так  обіч  дороги  приткнулись.  
–  Олег,  знімай!  –  Ну,  моє  нутро  журналістське  переважає  часом  над  здоровим  ґлуздом.
–  Ні-ні,  -  зупиняє  Олега,  нашого  фотографа-оператора,  Ігор,  –  техніку  й  обличчя  військових  не  світимо.
Олег  підкоряється,  хоч  по  очах  бачу,  дуже  хоче  зняти.  Я  бачила  ролики  Олежки  Вконтакті.  Там  є  справді  унікальні.  Особливо  з  Майдану  у  ту  страшну  вогненну  ніч.  Колись  це  стане  свідоцтвом  мужності,  а  можливо,  й  історичною  цінністю.  Олег  береже  ці  свідоцтва.  Шкодує  тільки,  що  бойовий  прапор  не  вберіг.  
–  Мій  бандерівський  червоно-чорний  прапор  пройшов  зі  мною  весь  Майдан.  Навіть  в  одному  з  роликів  центральних  каналів  його  видно  на  фоні  вогню.  А  от  вдома,  поки  мене  не  було,  якась  паскуда  (я  навіть  здогадуюсь,  хто)  з  балкону  здерла,  –  в  голосі  Олега  справжній  біль  і  обурення,  –  я  навіть  оголошення  писав,  винагороду  обіцяв  тому,  хто  знайде.  Не  повернули,  гади.
Олег,  після  Родіона,  наймолодший  з  нас.  У  нього  вже  свої,  нові  виміри  життя  і  людей.  Основний  критерій  –  патріотизм.  Він  і  бізнес  буде  будувати  з  тим,  хто  патріот,  і  голос  свій  за  патріота  віддасть.  
Не  слухайте  свого  водія,  якщо  він  скаже  вам,  що  тут  «можна  трошки  зрізати»!  Забалакавшись  про  жисть  і  політику,  ми  не  помітили,  як  водій  фури  «трошки  зрізав»,  бо  по  карті  так  було  ближче.  Дякувати  Богу,  дорога  вперлась  у  залізничний  міст,  занизький  для  нашої  вантажівки.  Повертаємо  назад,  втратили  дві  години.  Тільки  потім,  вже  на  місці,  ми  подумали  про  те,  що  «трошки  зрізавши»  запросто  могли  перетнути  невидиму  лінію  фронту  й  опинитись  у  ворожих  тилах.  Розуміння  прийде  тоді,  коли  ми  вже  побачимо  серйозну  зброю,  злякаємось  виття  міни  й  вибуху  розтяжки  у  лісополосі  неподалік  останнього  блок-посту.  Але  це  буде  завтра.
Говоримо  здебільшого  про  політику.  Хлопці  «просвіщають»  мене  –  не  дуже  обізнану  з  реаліями  Білоцерківщини.  З  їх  розповідей  постає,  мабуть,  звична  для  України,  але  від  того  не  менш  гнітюча  картина:  привласнені  нечесним  шляхом  капітали  тісно  переплелись  із  привласненими  владними  можливостями,  утворивши  олігархічно-владну  мафію.  Міцну,  зараза,  як  камінь.  В  голову  приходять  слова  Франка  «лупайте  сю  скалу».  Будемо  лупать,  –  а  що  робити?  Я  в  свою  чергу  розповідаю  про  історичні  закономірності  світових  революційних  процесів.  Зрештою  ліберали  й  демократи  погоджуються  зі  мною  –  радикалом-«правосєком»,  що  у  перехідний  період  для  зламу  системи  необхідні  ультра-праві  сили  при  владі.
Ніч  застає  нас  у  невеличкому  селищі  Куйбишеве.  Ночуємо  напівсидячи.  Бажання  спати  й  неможливість  вкластись  по-людськи  компенсуємо  розмовами.  Про  сім’ї,  дітей,  виховання,  проблеми  школи.  В  якийсь  момент  розмови  згадую  вислів  блогера  Карла  Волоха  про  «чоловіків  кухарок».  Що,  мовляв,  можуть  зробити  при  владі  такі  люди?  Тільки  зіпсувати  все,  що  довгі  роки  вибудовувалось.  Хвилею  накатує  гнів.  Аякже!  Набудували!  Оці  хлопці  власне  роблять  безкоштовно  те,  за  що  у  владних  кабінетах  хтось  спокійнісінько  нараховує  собі  зарплатню.  І  руки  йому  не  всохнуть!  
Підйом  о  п’ятій.  О  пів  на  шосту  нас  мають  чекати  на  дальньому  блок-посту  посланці  72-ї  мотопіхотної  бригади.  Мають.  Але  не  чекають.  Рандеву  відбудеться  тільки  десь  близько  четвертої  дня.  Весь  цей  час  ми  сидітимем  дисципліновано  у  10  км  від  Волновахи  і  чекатимемо,  поки  приїдуть  нас  розвантажувати.  Будемо  психувати  й  заспокоювати  себе.  Це  –  війна,  «мало  лі  шо!»  А  раптом  там  бій?  Хоча  в  душі  кожен  розумітиме,  що  ніякий  це  не  бій,  а  звичний  для  невмирущого,  блін,  совка  армійський  безлад.  Хлопці  розповідають,  як  минулого  разу  завозили  продукти  «Азову»:  бійці  спрацювали  швидко,  чітко,  злагоджено.  От  вам  і  різниця  добровольчих  батальйонів  і  неповороткої  армійської  машинерії.  Так  і  воюємо:  де  треба  креативно  й  блискавично  –  добровольці.  Де  масовано,  з  усієї  сили  наявної  зброї  –  армія.  
В  полудень  на  блок-пост  хвацько  влітають  два  крутезних  джипи.  Так,  наче  тут  не  армійські  тили,  а  заміський  клуб.  З  ними  «Спрінтер»  по  стелю  загружений  ящиками  й  коробками.  Колеги!  З  джипів  вивалюється  п’ятірка  екіпірованих  «а-ля  американський  спецназ»  добре  тренованих  (по  рухах  видно)  мужиків.  Знайомимось.  Виявляється,  хлопці  з  Дніпропетровська.  Так  само,  як  і  ми,  підвозять  своїм  підшефним  армійцям  продукти,  броніки,  каски,  «ну,  і  ще  дещо».  Вся  команда  при  зброї.
–  Із  49  загиблих  у  літаку,  –  розповідає  старший,  –  36  –  наші,  дніпровці.  Ми  організовували  доставку  тіл  (2  мішки  пластикові),  робили  цинкові  труни  –  так-на-так,  –  нешироко  розводить  руки,  –  це  все,  що  вдалось  сім’ям  повернути.
Мороз  по  спині.  Згадую  мирну  Білу  Церкву,  тихий  ранок  виїзду.  Одна  думка  в  голові:  «Не  дай  Бог!»
Сорокова  бригада  виявляється  набагато  спритнішою,  ніж  наша.  Підганяють  машину,  перевантажують.  Волонтери  стрибають  в  кабіну.  Їм  дозволяють  розвезти  подарунки  по  блок-постах.  Нам  цього  не  дозволять,  бо  ми  не  екіпіровані.  Заздрісно  дивимось  услід,  єдине,  що  втішає,  –  ми  привезли  удесятеро  більше,  ніж  дніпровці.
Нарешті  дочекались  наших.  Починається  весела  метушня:  підганяють  армійські  КАМАзи,  обійми,  привіти,  розмови,  питання-відповіді.  Я  вручаю  бійцям  листи  і  малюнки  від  дітей  з  дворових  клубів  і  дитячого  центру  соціально-психологічної  реабілітації  «Злагода».  Хлопці  тамують  сльози.  Кажуть:  «Оце  –  груз  №1  –  найпотрібніше  на  фронті!»  Батюшка  святить  машини  і  бійців,  дарує  іконки  й  ладанки.  Підходить  молоденький  хлопчина,  просить:  «Мою  ластівку  посвятіть,  вона  щойно  з  бою!»  Тут  ніхто  не  говорить  «АТО»,  всі  кажуть  «війна».  Нам  моторошно.  А  вони  звикли  до  цього,  оббулись.  Радісно  хапають  футболки,  носки,  цигарки,  що  ми  їм  тут  же  даруємо,  жартують,  сміються,  сором’язливо  вгощаються  зефіром.  Згодом  по  двоє-троє  оточують  мене,  батюшку,  –  поговорити  по  секрету  про  наболіле.
Вам  не  передати  почуття,  з  яким  ми  проводжаємо  наших.  Вони  довго  сигналять  нам  на  прощання,  а  ми  махаємо  їм  вслід,  востаннє  милуючись  на  жовто-блакитні  прапорці  на  машинах.  З  нами  лишається  троє  бійців,  яких  маємо  підвезти  додому,  у  них  відпустка.  Не  спимо  всю  ніч,  розпитуємо  солдат  про  війну.  Я  тихенько  плачу  в  особливо  трагічні  моменти  їх  розповідей,  отець  Володимир  молиться.  
–  У  першу  ніч  підстрибуєш  від  кожного  розриву  міни.  На  другу  ще  трохи  просинаєшся,  як  близько  рветься,  а  на  третю  вже  просто  спиш  і  не  помічаєш.  Перші  дні  –  ще  тільки-тільки  зійшов  сніг  –  то  спали  на  землі,  на  брезенті.  Хлопці  дуже  хворіли,  а  лікувати  нічим  було.  То  вже  потім  завезли  каремати,  одіяла.  А  спочатку  були  й  бронхіти  й  запалення.  Було  таке,  що  воду  з  калюжі  пили  –  а  що  робить!  Наш  комроти  молодший  за  всіх.  Йому  –  26,  а  нашим  мінімум  29.  Ну,  поговорили  по-чоловічому,  нічого.
І  так  всю  ніч.  Вони  розпитують  про  Майдан  –  як  там  зараз,  про  раду-зраду,  про  перемир’я.  Говоримо  навіть  про  релігію  і  віру.
–  Дивіться,  –  я  пояснюю,  –  продукти  і  гроші  дали  прихожани  церков  Київського  Патріархату,  батюшка  Володимир  –  Московського,  до  речі,  на  Майдані  стояв,  я  хрещена  у  баптистській  церкві,  Володя  –  у  харизматів.  І  всі  ми  в  одному  човні,  тобто  бусіку.  Бог  –  дуже  індивідуальний,  Він  дивиться  на  серце  кожної  людини.  Не  станеш  же  за  церкву  на  Суді  відповідати,  а  тільки  особисто  за  себе.  
Двох  бійців  зустрічають  на  трасі  рідні,  а  третього  ми  завозимо  додому.  Його  батьки  тільки  здогадуються,  де  він.  Отримуємо  порцію  позитиву,  маминих  сліз  і  обіймів.  І  з  легким  серцем  в’їжджаємо  у  Білу.  Тепер  спати!
Колись  у  дитинстві  мені  часто  снився  страшний  сон:  я  іду  по  ромашковому  полю  в  яскравий  сонячний  день  і  раптом  на  небі  з’являються  вертольоти,  які  стріляють  вогнем.  Піввіку  назад  ніхто  про  такі  й  не  чув!  А  от  же  –  снилося.  Я  просиналась  з  думкою:  «Яке  щастя,  що  це  тільки  сон,  який  ніколи  не  справдиться!»  І  знову  засинала.  Сон  не  справдився  цього  разу.  Дай  Бог,  щоб  і  зовсім  не  справдився!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=511073
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 13.07.2014


Ранковий дзвінок

Мій  незворушний  Ангеле,
           Ви  -  є
На  відстані  війни  й  квітучих  вишень.
Нам  тільки  зустріч  
           час  іще  не  вишив
На  посивілім  
               полотні
                         суєт.

Я  голос  Ваш
         -  далекий  і  хрипкий  -  
Побожно  зігріваю  у  долонях,
І  Ви  мій,
           сонний,  
               тулите  до  скроні,
Крижинки  слів  торкаються  щоки.

-  Так,  слухаю!
             Ні,  я  уже  не  сплю,  -
Не  обманіться  строгими  словами!
На  розі  
           між  реальністю  і  снами
Тепло  довіри  чується  між  нами

Як  чистий  дзвін  
           крізь  холод  кришталю,
Коли  його  
         торкаєшся  
                       губами.  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=495561
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 28.04.2014


ПОЕТИЧНИЙ ВЕЧІР НА МАЙДАНІ

ДРУЗІ!  ТОВАРИШІ-ПРОЗАЇКИ  ВЛАШТУВАЛИ  НА  МАЙДАНІ  ЛІТЕРАТУРНІ  ЧИТАННЯ.  А  МИ  ЩО?  РИЖІ?  ПРОПОНУЮ  ЗРОБИТИ  МАДАНУ  ПОЕТИЧНИЙ  ВЕЧІР.  ХТО  ЗА?
П.С.  ЗАОДНО  Й  ПОЗНАЙОМИМОСЬ.  МИ  З  ВАЛЕЮ  ПОПЕЛЮШКОЮ  НА  МАЙДАНІ  ЗУСТРІЛИСЬ,  -  ОБІЙМАЛИСЬ,  ЯК  РІДНІ  :))
П.П.С.  ЗНАЄТЕ  ЩО?  ОСКІЛЬКИ  АКТИВНІСТЬ  ПОЕТИЧНОЇ  СПІЛЬНОТИ  РІВНА  ...  Я  ВИРУШАЮ  СЬОГОДНІ  УВЕЧЕРІ  САМА.  СИДІТИ  ВДОМА  Я  НЕ  МОЖУ,  БО  СОРОМНО  БУДЕ  ПОТІМ  ВНУКАМ  В  ОЧІ  ДИВИТИСЬ.  ХТО  СХОЧЕ,  ДОЛУЧАЙТЕСЬ.  ДРУЗІ  З  МАЙДАНУ  ПИШУТЬ,  ЩО  НАЙВАЖЧЕ  -  НЕ  СПАТИ  НІЧ.  ЦЮ  НІЧ  Я  НА  МАЙДАНІ  ЧИТАТИМУ  "МІФИ  І  РЕАЛЬНІСТЬ".  ТЕЛ.  ДЛЯ  ЗВ'ЯЗКУ  097  683  12  03  ФЕДЬКУ  ПАЛОГО  І  КОМПАНІЮ  ПРОШУ  НЕ  ТУРБУВАТИ

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=464972
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 09.12.2013


ПОЕТИЧНИЙ ВЕЧІР НА МАЙДАНІ

ДРУЗІ!  ТОВАРИШІ-ПРОЗАЇКИ  ВЛАШТУВАЛИ  НА  МАЙДАНІ  ЛІТЕРАТУРНІ  ЧИТАННЯ.  А  МИ  ЩО?  РИЖІ?  ПРОПОНУЮ  ЗРОБИТИ  МАДАНУ  ПОЕТИЧНИЙ  ВЕЧІР.  НАПРИКЛАД,  У  ВІВТОРОК.  ХТО  ЗА?
П.С.  ЗАОДНО  Й  ПОЗНАЙОМИМОСЬ.  МИ  З  ВАЛЕЮ  ПОПЕЛЮШКОЮ  НА  МАЙДАНІ  ЗУСТРІЛИСЬ,  -  ОБІЙМАЛИСЬ,  ЯК  РІДНІ  :))

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=464914
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 08.12.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . ч. 6

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

           Осень  подкралась  незаметно,  как  китаец  в  Европу,  обманчиво  тепло  улыбаясь  круглой  узкоглазой  физиономией.  Всё  вокруг  щурилось:  низковатое  небо  –  перистыми  облаками,  деревья  –  проблесками  киновари  сквозь  сплошное  золото,  люди  –  от  солнечного  света,  непривычно  нахального  в  эту  пору.  И  Доброруднев  тоже  щурился,  шагая  по  аллее  парка.  В  редкие  дни  он  решался  пройтись  на  работу  пешком.  Обычно  возил  себя  на  машине.  Но  сегодня  было  столько  солнца,  столько  света  в  прощальном  осеннем  карнавале,  что  он  рискнул  на  забег  (или  правильней  сказать  «заход»?)  длиной  в  три  километра,  тем  более,  что  клиент  намечался  не  в  самую  рань.  Листья  ещё  никто  не  убирал,  и  они  романтически  шуршали  под  ногами.  Настроение  было  приподнятое.  Вчера  позвонила  Натали.  Рассказала  о  разводе:  всё  прошло  тихо  и  мирно.  Сын  до  отъезда  в  Германию  остался  жить  с  отцом.  Доброруднев  не  сомневался,  что  после  развода  Натали  не  останется  на  бобах.  
           Он  как  раз  думал,  ответит  ли  Руслану  взаимностью  его  женщина,  когда  увидел  их.  В  боковую  аллею  примечательной  походкой  кочевника  уходил  Аль-Малик.  А  по  бокам  от  него  –  высокий  худенький  юноша  и  невысокая  женщина  в  светлом  пальто.  Они  о  чём-то  оживлённо  беседовали,  смеялись.  А  он  застыл,  как  вкопанный,  вспомнив  вдруг,  как  просил  у  Бога  имя  женщины.  
   [i]        –  Обернись!  Нет.  Не  надо,  не  оборачивайся!  Если  это  ты,  Эмма,  милая,  то  ты  изменилась.  Пополнела,  отпустила  волосы.  Я  и  не  знал,  что  они  могут  быть  такими  волнисто-роскошными.  И  тебе  очень  идёт  это  пальто.  И  эти  спутники…[/i]
           Доброруднев  понимал,  что  комплименты  он  может  запросто  сказать  спутнице  Руслана  лично.  Глядя  прямо  в  знакомые  (или  незнакомые?)  глаза.  Стоит  только  чуть  прибавить  шагу:  «Ах,  здравствуйте!  Какая  неожиданная  встреча!  Как  дела?  Не  представите  меня  своим  спутникам?»  
           Шагу  он  не  прибавил.  Только  пристально  вглядывался  в  удаляющуюся  женскую  фигуру,  но  ответа  на  вопрос  «Эмма,  это  ты?»  не  было.  Вместо  этого  было  чувство  нереальности  происходящего  где-то  внутри,  на  уровне  желудка.  Как  тошнота  от  переизбытка  адреналина.  С  этим  неприятным  чувством  Доброруднев  зашёл  в  маленький  ресторанчик  рядом  с  работой.  Он  забегал  сюда  бывало  что  и  по  три  раза  на  день.
           -  Здравствуйте,  Андрей  Николаич!  –  Приветливо  улыбнулся  бармен  Костя,  -  Вам  как  всегда?
           Дважды  кивнув,  Доброруднев  нетерпеливо  повернулся  к  своему  всегдашнему  столику  у  окна  и  сразу  почувствовал  облегчение.  Навстречу  ему  призывно-плотоядно  блеснул  косенький  зубчик.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459510
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 09.11.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . ч. 5

(продолжение)

РАУНД  ЧЕТВЁРТЫЙ.  СНОВА  ОН.

           Смятение  чувств  –  понятие  сугубо  литературное.  Так  он  думал  до  сегодня.  А  вот  на  старости  пришлось  испытать  на  своей  шкуре  это  самое  смятенье  чувств.  Как  не  испытать,  если  встречаешься  с  мужем  любимой  женщины.  Да  ещё  якобы  с  целью  помочь  избежать  развода.  Санта-Барбара  нервно  и  поголовно  рыдает  в  дальнем  углу.
           –  Я  должен  перед  Вами  извиниться,  Андрей  Николаевич!  И  поблагодарить,  –  Руслан  протянул  руку  и  крепко  пожал  доброрудневскую  ладонь.
           –  У  меня,  Руслан,  прям  полоса  какая-то  в  трудовой  биографии:  все  норовят  поблагодарить  меня  за  то,  чего  я  не  делал.  Надеюсь,  Вы  –  не  из  их  числа?
           –  Должен  признать,  у  меня  до  встречи  с  Вами  было  несколько  поверхностное  представление  о  работе  психолога.  Я  не  ожидал  такого  результата.
       [i]    –  О  каком  результате  он  толкует?  Неужели  Натали  согласилась  на  развод?  Мне  она  ничего  не  сказала.  Нет,  ну  продемонстрировала,  конечно,  перспективность  дальнейших  отношений  по  всем  правилам:  и  внимала  рассказам,  и  смеялась  призывно,  и  глазками  сверкала,  и  ручку  на  прощанье  в  ладонь  уютненько  вложила,  и  щёчку  для  поцелуя  подставила.  Так,  стоп-стоп.  Вот  это  лучше  себе  сейчас  не  представлять.  Иначе  смятение  чувств  может  обернуться  серьёзными  профессиональными  ляпами.  А  нам,  профессорам,  это  вовсе  не  по  чину.[/i]
           –  Давайте,  Руслан,  сейчас,  как  говориться,  сопоставим  наши  словари.  За  что  Вы  собираетесь  передо  мной  извиняться?  Если  за  скептическое  отношение  к  моим  профессиональным  возможностям,  –  то  я  Вас  очень  понимаю.  Даже  больше  скажу:  я  с  Вами  полностью  согласен!
           –  Вот  как?
           –  Ну,  а  что?  Я  ведь  ни  Вам,  ни  Натали  свои  возможности  никак  не  продемонстрировал?  Поговорили  «за  жисть»  –  вот  и  всё.
           –  Это  и  поражает!  Просто  говорили  «за  жисть».  А  вчера  приходит  моя  жена  домой  и  спокойно  соглашается  на  развод.  Ни  тебе  слёз,  ни  тебе  истерики.  Да,  что  там!  Огорчения  никакого!  Фантастика!
         [i]  –  Ё-моё!  Что  ж  я  подключил?!  Не  хватало  ещё,  чтобы  этот  мачо  с  досады,  что  всё  так  гладко  получилось,  не  передумал  и  не  захотел  вернуть  себе  своё.  Кабы  не  вышло  так,  как  в  известном  монологе  Юры  Гальцева:  «Перемудри-и-ил  Живодёров,  ой,  перемудри-и-ил!»  [/i]
           –  Мерси,  как  говориться,  боку  за  оценку  моих  скромных  заслуг.  Я  ведь  правильно  Вас  понял:  от  развода  Вы  не  отказались  бы?  Или  я  ошибался?
           Ах,  какой  прищур  понимающий!  С  этим  фруктом  нужно  держать  ухо  востро,  –  мысли  читать  умеют  не  только  профессора  психологии.
           –  А  Вы,  док,  подумали:  я  с  досады,  что  моя  супруга  в  истерике  не  бьется  и  за  полы  меня  не  хватает,  захочу  всё  обратно  переиграть?
           –  Говорите,  вы  –  финансовый  аналитик?  Не  хотите  попробовать  себя  на  поприще  психологии?  У  Вас  бы  получилось,  интуиция  хорошая.
           –  Это  из-за  математики.  Моя  бабушка  всегда  говорила,  что  в  основе  всех  проявлений  мироздания  лежит  математический  расчёт.
           –  Очень  интересно!  И  знаете  что?  Раз  уж  проблема  развода  у  нас  отпала  (хоть  сам  развод  и  остался  –  парадокс!),  давайте  мы  с  Вами  выпьем  моего  кофе  и  просто  поговорим  за  жизнь,  –  Доброруднев  жестом  пригласил  гостя  в  свой  рабочий  закуток  и  захлопотал  над  кофе.
           –  От  Вашего  кофе  не  откажусь,  –  Руслан  был  искренне  благодарен,  и  это  лишало  его  возможности  уйти,  вежливо  простившись:  «Ещё  раз,  спасибо,  док!»
           –  Мне  хотелось  бы  поговорить  с  Вами,  Руслан,  о  той  трагедии.  Простите,  я  понимаю:  вспоминать  такое  –  занятие  малоприятное…  
           –  А  Вы  знаете,  док,  –  нет.  Моего  коллегу  не  вернёшь,  а  дочка  его  выздоровела.  Жена,  если  и  не  простила,  то  благодарна,  что  я  не  стал  взыскивать  потраченные  на  лечение  деньги.  Этот  случай  в  корне  изменил  мою  жизнь.  Я  часто  вспоминаю.  Эти  события  для  меня  –  как  Рождество  Христово  для  летоисчисления.  Всё  делится  на  «до»  и  «после».
           Руслан  глотнул  кофе.  Он,  похоже,  тоже  любил  его  горячим,  обжигающим  губы,  потому  как  не  стал  выжидать.  Хорошее  лицо!  Нет,  правда.  Хорошее.  Задумчивое,  немного  печальное.  И  спокойное.  Каким-то  особенным  внутренним  спокойствием  и  умиротворением.  Доброрудневу  даже  жалко  стало  нарушать  неприятными  воспоминаниями  это  гармоничное  спокойствие.  Но  –  куда  деться?  Необходимо  узнать,  что  за  женщина  появилась  в  жизни  Руслана.  Не  Эмма  ли  её  зовут?  Узнать  и  поставить  жирную  точку  в  истории  десятилетних  переживаний  и  надежд.
           –  Вы,  вероятно,  догадались,  док,  –  Руслан  начал  рассказ  без  побуждений,  и  Доброруднев  был  ему  за  это  несказанно  благодарен,  –  что  меня  спасла  женщина.  Я  мог  бы  часами  петь  ей  оды,  но  скажу  только  одно:  это  –  моя  женщина.  Как  нужный  шарик  в  подшипнике.  
           –  Какое  неромантическое  сравнение!  Да,  уж  Вашу  Натали  никак  железным  шариком  от  подшипника  не  представить.
           –  Простите,  док.  Я  в  последнее  время  что-то  к  романтикам  не  очень…  А  сравнение  –  по  сути  верное,  не  смотря  на  прозу  формы.  Мы  оба  с  ней  –  из  одного  материала.  Шарик  в  подшипнике  –  полноправная  деталь,  самостоятельная,  но  ладно  подогнанная.  А  главное  –  из  того  же  теста  –  металл.  А  Наташа  –  она  из  совершенно  другого.  Растение.  Цветок,  например,  чтобы  Вы  не  увидели  грубости  в  моём  сравнении.  Ей  не  нужен  металл  рядом.  Ей  нужен  дуб.  Крепкий,  с  ветвистой  кроной,  чтобы  укрыть  и  согреть.  Но  главное  –  из  одного  с  ней  материала.  Вот.  Объяснил,  как  мог.  После  сына,  эта  встреча  –  самая  большая  удача  в  моей  жизни.  Я  уже  на  неё  и  не  рассчитывал,  хоть  и  надеялся  где-то  в  глубине  души.
           –  На  этот  раз  была  любовь  с  первого  взгляда?  –  Мягко  подколол  Доброруднев.
           Руслан  рассмеялся:
           –  Не  забыли!  Я  видел,  как  Вас  задело  моё  «я  врал».  Не  скажу,  что  осуждаю  Вас.  Наташа  –  красивая,  очень  красивая  женщина.  В  нас,  мужчинах,  есть  ещё  где-то  глубоко  этот  ген  защитника  красоты.  
           –  Да,  есть.  Ещё.  Женщины  своим  феминизмом  не  совсем  его  уничтожили.
           –  Не  думаю,  что  дело  в  феминизме.
           –  Вот  как!  А  в  чем  же  дело  это  самое?
           –  В  суррогатах  женской  силы.
         Доброруднев  рассмеялся:
           –  В  такие  минуты  всегда  вспоминается  эпизод  из  фильма  «Москва  слезам  не  верит»:  «Переведи!»
           –  Перевожу,  –  понимающе  улыбнулся  Руслан,  он  те  же  фильмы  смотрел,  –  настоящая  сила  женщины  –  умение  довериться  мужчине.  Если  этой  силы  нет,  в  ход  идут  суррогаты.  По-настоящему  сильному  духом  кунг-фу  без  надобности.
           –  Ваш  вывод  вполне  понятен,  –  уважительно  кивнул  Доброруднев,  -  а  вот  ход  мыслей  хотелось  бы  поподробнее.  Интересно  Вы  мыслите.
           –  В  основе  феминизма  –  боль  и  страх.  Страх  довериться  мужчине  в  личной  жизни.  Умноженный  на  боль  разочарований,  он  рождает  новое  отношение  к  мужчине  и  жизни  вообще,  воплощаясь  в  неестественные  социальные  явления.  Феминизм  –  обобщенное  название  множества  этих  явлений.
           –  Но  ведь  их  боль  –  вполне  реальна,  а  страх…  Обоснован  страх,  мы  ведь  постоянно  даём  им  повод  и  для  боли,  и  для  страха.
           –  Увы!
           –  Тогда  в  чём  же,  с  Вашей  точки  зрения,  неестественность?  По-моему,  всё  вполне  естественно  и  закономерно.
           –  Вот  тут,  док,  нужна  ремарка.  Моя…  женщина,  –  Руслан  явно  не  хотел  называть  имя,  –  во  вторую  же  нашу  встречу  объяснила  мне,  что  советская  школа  с  её  материализмом,  заложила  в  наши  головы  неверное  представление  о  причинно-следственных  связях.  Всё,  что  есть  результат,  она  представила  нам,  как  причину,  и  наоборот.  Парочку  примеров:  человек  жаден,  потому  что  он  беден.  Неверно!  Правильно  –  наоборот:  человек  нищ,  потому  что  он  жаден  и  неблагодарен.  Или  ещё:  зол  и  язвителен,  потому  что  несчастен.  Нет,  не  так!  Несчастен  –  именно  потому,  что  зол  и  язвителен.  Получается,  чтобы  стать  богатым  и  счастливым,  необязательно  великую  октябрьскую  революцию  устраивать,  нужно  из  своей  натуры  убрать  жадность,  неблагодарность,  злость.  Вот  как-то  так.
           –  Можно,  конечно,  спорить,  –  заметил  Доброруднев,  мысленно  тасуя  аргументы.
           –  Разумеется,  можно,  –  понимающе  кивнул  оппонент,  –  и  я  бы  спорил,  если  бы  речь  не  зашла  о  моём  ребёнке.  
           –  Так,  давайте  ещё  по  чашечке,  и  по  порядку,  –  подлил  кофе  хозяин.
           –  Она  пришла  ко  мне  в  палату  наутро  после  той  попойки  и  драки.  Принесла  яблоки.  Редкий  сорт  какой-то,  до  сих  пор  помню  запах.  Познакомились,  разговорились.  Я  изображал  благодарность  за  спасение,  она  ж  не  виновата,  что  я  не  хотел  жить.  Но,  видно,  плохо  изображал,  потому  что  она  быстро  всё  поняла  и  здорово  психанула.
           –  Что,  прям  так  и  психанула?  –  Поднял  брови  Доброруднев  в  весёлом  вопросе.
           –  Ещё  как!  Рассердилась,  раскричалась,  –  видно,  какое  удовольствие  доставляет  Руслану  даже  это  не  особо  приятное  воспоминание,  –  говорит:  «Как  Вы,  взрослый  человек,  посмели  втянуть  в  свои  гнусные  дела  мальчишек,  как  могли  чуть  убийц  из  них  не  сделать?  Ведь  у  нас  никто  не  стал  бы  до  сути  докапываться.  Упекли  бы  по  полной,  да  ещё  парочку  висяков  бы  на  них  повесили».  «Неужели,  –  говорит,  –  своего  ребёнка  не  жалко?»  Я  ей:  «А  причём  тут  мой  ребёнок?»  А  она  мне:  «А  Вы  думаете,  если  Вы  чужих  не  пожалели,  Вашего  пожалеют?»  Вот  так,  док,  слово  за  слово,  она  мне  про  причинно-следственные  связи  всё  и  объяснила.  
           –  И  Вы  сразу  поверили?
           –  Поверил.  И  знаете,  почему?  Ей  все  равно  было,  верю  я,  или  не  верю.  Она  и  не  убеждала  меня.  Просто  по  стенке  размазала  своей  логикой.
           –  И  Вы  влюбились?
           –  Нет!  Я  её  просто-таки  возненавидел!  Но,  кроме  ненависти,  было  ещё  одно  очень  сильное  чувство.
           –  Какое?  –  Доброруднев  спросил  на  автопилоте.  Он  знал  ответ.  Он  и  сам  когда-то  попал  на  такое  же  чувство  –  непреодолимое  желание  разговаривать.  Беседовать,  беседовать,  до  изнеможения,  не  останавливаясь,  пока  не  вывернешь  наизнанку  эту  загадочную,  незнакомую  душу,  пока  до  последнего  закоулочка  не  поймёшь,  не  изучишь.  
           –  Мне  хотелось  с  ней  разговаривать.
           [i]–  Ох,  попал  ты,  мужик!  Крепко  попал.  Я  даже  не  удивлюсь  совсем,  если  твой  шарик  из  подшипника  зовут-таки  Эмма.  Мир  тесен,  как  сцена  провинциального  театра,  мы  все  на  ней  когда-то  пересекаемся.  Я,  по  крайней  мере,  знаю  одну  женщину,  способную  вызвать  подобные  чувства  у  мужчины.  Я  даже  больше,  дружище,  мог  бы  тебе  сказать:  влип  ты  по  полной  программе  и  надолго,  если  не  навсегда.  Эмма,  дорогая,  это  ты?  Знаешь,  я  мог  бы  стать  автором  нового  открытия  в  психологии:  постоянно  повторяющаяся  бредовая  теория  на  практике  иногда  подтверждается.  Или  воплощается?  Смешно,  право,  если  бы  моя  теория  подтвердилась.  А  нужно  для  этого  только  одно  –  имя.[/i]
           –  Я  понимаю,  Руслан.  Более  того,  некогда  переживал  нечто  подобное.  Только  мне  вот  что  не  ясно:  семью-то  зачем  рушить?  Ну,  и  дружили  бы  себе,  общались,  беседовали.
           –  Резонно,  док,  –  на  пораненной  щеке  Руслана  резче  проступили  шрамы,  –  но,  как  бы  Вам  это  объяснить…  Ненависть  моя  прошла  быстро.  Интерес  её  задушил.  А  вот  другие  чувства  –  извините,  не  мастер  я  говорить  на  такие  темы,  -  так  вот,  другие  чувства  выросли  не  сразу.  Я  даже  не  думал,  что  настанет  день,  когда  я  не  смогу  обходиться  без  этого  человека.  Когда  захочется  вдруг  не  просто  разговаривать  в  кафе  или  по  телефону,  а  уснуть  под  этот  разговор.
           –  Ну,  и  засыпали  бы!  К  чему  эти  условности?  Мы  –  взрослые  люди,  все  понимают,  что  отношения  бывают  разные.
           –  Это  не  условности,  док.  Это  –  кодекс  (извините  за  пафос).  Я  давно  его  для  себя  выработал  в  бизнесе:  чем  честнее  и  открытее  ты  ведёшь  дело,  тем  успешнее  получается.  Даже  не  в  плане  денег,  тут,  пожалуй,  для  наших  реалий  иная  философия  бы  сошла.  В  более  широком  смысле:  перспектива,  отношения  с  партнёрами,  конкуренция,  коллектив  –  всё  выигрывает  от  честного  ведения  дел.  Я  и  Наташе  не  изменял.  Так  решил:  раз  я  беру  в  жёны  эту  женщину,  значит  должен  быть  с  ней,  а  не  с  кем-то  ещё.  И  вот  –  я  не  могу  быть  теперь  с  ней.  Потому  что  мыслями  я  –  с  другой.  Уже  год.  И  ничего  с  этим  не  поделаешь.
           –  Почему-то  я  не  удивлён  уже,  –  констатировал  Доброруднев  свою  веру  в  сказанное  Русланом.  –  И,  думаю,  могу  Вас  первым  поздравить.  Развод  –  дело  решённое,  Натали  возражать  не  будет.  С  сыном  –  уверен  –  вы  сможете  договориться.  Так  что  Вам  остаётся  только  предложить  руку  и  сердце  и  жениться  на  Вашей…  Как  вы  сказали  её  зовут?..  –  Доброруднев  пошёл  ва-банк.  Пропадай,  моя  телега!
           –  А  вот  это,  док,  –  Руслан  провокацию  проигнорировал,  –  ещё  вовсе  не  факт.
           –  В  смысле?
           –  Не  факт,  что  она  мне  согласием  ответит.
           [i]–  Ай,  дружище  Аль-Малик!  Ай,  прынц  ты  наш  афганский!  Да,  неужто  развод  ты  затеял,  на  взаимность  не  рассчитывая?  Э?  Ну,  брат,  удиви-и-ил!  [/i]
           –  Вы  что  же,  не  спрашивали  её?  –  Доброруднев  представил,  как  его  брови  уползают  со  лба  к  кромке  волос.  –  Нет,  не  говорите  мне,  что  Ваша  дама  сердца  не  в  курсе  развода!
           –  Конечно,  она  не  в  курсе!  Я  даже  не  представляю,  что  бы  она  сделала,  если  бы  узнала,  что  я  развожусь  из-за  неё.  Факт  то,  что  близко  бы  к  себе  не  подпустила.  Нет  уж.  Сначала  я  в  своей  жизни  порядок  наведу,  а  потом…  как  Бог  даст.
         [i]  –  В  жизненно  важные  моменты,  –  говорила  ты,  Эмма,  –  всегда  Бог  даст  путь  правды,  а  лукавый  подбросит  идею,  как  сподличать.  А  нам  –  выбирать!  Вот  сейчас,  милая,  я  впервые  воочию  вижу,  как  это  происходит.  Если  бы  я  хотел  вернуть  нас  с  тобой,  пошёл  бы  и  рассказал  тебе  забавный  случай  из  своей  практики  про  то,  как  некоторые  сумасшедшие  мужики  предложение  делать  готовятся.  Как  знать,  может,  в  порыве  благодарности  ты  и  дала  бы  мне  шанс.  Но  я  не  стану  этого  делать.  Пусть  всё  идёт,  как  идёт.  Только  вот,  если  бы  я  смог  Бога  твоего  о  чём-то  попросить,  я  попросил  имя  женщины  Аль-Малика.  Мне  много  не  нужно,  я  просто  бы  спросил:  Эмма,  это  –  ты?[/i]
           –  Я  не  знаю,  что  Вам  сказать,  Руслан.  Разве  что:  мне  не  доводилось  ещё  встречаться  с  такими  людьми,  как  Вы.  Рад  был  бы  продолжить  наше  знакомство.  А  за  Наташу  не  беспокойтесь,  –  Доброруднев  нарочно  сфамильярничал,  и  Руслан  понял.
           –  Земля,  док,  имеет  форму  чемодана,  –  он  крепко  пожал  протянутую  Доброрудневым  руку  и  стремительно  покинул  кабинет.
           Пить  не  хотелось.  Впервые  за  много  лет  не  хотелось  пить.  Доброруднев  искал  аналогии  своему  душевному  состоянию  и  нашёл.  Так,  поди,  чувствовала  себя  рыбакова  старуха  в  конце  сказки,  сидя  у  разбитого  корыта.  Нокаут!  
           –  Ангидрид  гидрокарбонат  твою  кальцию!  –  Это  было  ругательство  препада  химии  из  далёкой  студенческой  юности.  Старик-профессор  позволял  себе  подобные  фиоритуры  вместо  матов,  которые  презирал  и  высокомерно  называл  «ментальным  пуком».  Свойство  воздуха,  говорил,  не  меняют,  но  запах  портят.
           [i]–  Нокаут!  Выигрыш  в  чистую  твоих  романтически-утопических  с  точки  зрения  банальной  психологии  принципов,  милая  моя  Эмма.  Или  уже  не  моя?  Узнаю  ли  я  это  когда-нибудь?  Может,  и  узнаю.  А  может,  и  не  стоит  об  этом  узнавать?  Зачем,  едва  освободившись,  снова  мучить  себя  надеждами?  Как  это  он  сказал:  металлу  нужен  металл,  а  дереву  –  дерево.  И  назвал  Натали  цветком.  Мило!  Я  бы  сказал  по-другому:  плющ!  И,  наверное,  это  неплохо.  Главное,  чтобы  не  омела.  У  плюща  есть  свой  корень,  своя  система  подпитки,  а  вот  омела…  Ну,  да  ладно…  Поживём-увидим.[/i]
           –  Можно,  Андрей  Николаич?  –  в  щёлку  двери  сунулась  пацанская  мордашка  Лёльки.  Ангидрид  твою!  Он  совсем  о  ней  забыл.
           –  Входи,  доця!  С  парня  денежку  взыскала?
           –  Так  точно,  мон  женераль,  –  залихватски  козырнула  помощница,  –  так,  и  что  у  нас?  Развод?  Любовь?
           –  В  следующий  раз,  голуба  моя,  будем  делать  ставки,  а  то  я  растрачиваю  свою  профессиональную  интуицию  «безвозмездно,  то  есть  даром»  –  спародировал  голос  Совы  из  старого  мультика  про  Винни-Пуха.  
           –  И  как  это  у  Вас,  профессор,  выходит?  Вы  ж  сразу  сказали  –  любовь.
           –  Это  было  самое  очевидное.  А  у  нас,  не  в  пример  старой  телепередаче  «Очевидное  –  невероятное»,  очевидное  –  и  есть  самое,  что  ни  на  есть,  вероятное,  –  Доброруднев  отдавал  себе  отчет,  что  перебирает,  и  юмор  его  выглядит  натянутым.  Но,  как  всякий  проигравший,  меру  соблюсти  не  мог.  Несло  с  досады.
           –  Ах,  как  бы  хотелось  эту  женщину  увидеть,  –  молитвенно  сложила  ладошки  Лёлька,  –  кто  она?  Какая?
           [i]–  Вот  тут,  доця,  ты  –  в  самую  точку!  А  мне-то  как  хотелось  бы!..[/i]
           –  Вот  скажите,  профессор,  почему  такая  несправедливость  в  жизни:  кому-то  всё,  –  под  «всё»  Лёля  явно  подразумевала  Руслана,  –  а  кому-то  –  кукиш  с  маслом!
           –  А  тебе  бы  хотелось  такого  мужчину,  как  этот  Руслан?
           –  А  то!  –  глазки  Лёльки  мечтательно  сузились.
           –  Редкий  мужчина,  верно?  –  Хитро  прищурил  глаз  Доброруднев.
           –  Что  да  –  то  да!
           –  У  тебя  есть  шанс  встретить  редкого  мужчину,  душа  моя,  только  в  одном  случае,  –  Доброруднев  приобнял  Лёльку  за  худенькие  плечики  и  сделал  первую  пробную  попытку  применить  Русланову  теорию  причинно-следственных  связей,  –  стань  во  всех  отношениях  редкой  женщиной.
           –  Да,  Вам  легко  говорить,  –  надула  губки  девчонка,  –  а  как  это  сделать?  Нет,  ну  понятно:  учёба,  профессия,  книги,  театр  и  всё  такое.  Но  ведь  есть  же  ещё  что-то?  Ведь  есть,  да?
           –  Бог  его,  Лёлька,  знает!  –  Пожал  плечами,  и  вдруг  неожиданно  для  себя  сказанул,  –  А  знаешь,  доця,  может  как  раз  Бог  и  знает…

(окончание  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459509
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 09.11.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . ч. 4

(продолжение)

РАУНД  ТРЕТИЙ.  СНОВА  ОНА

           Не  слабо  он  жалел,  что  назначил  встречу  через  три  дня,  а  не  завтра.  Всё  равно  это  ничего  бы  не  изменило:  он  не  мог  думать  о  работе,  раскладывать  по  полочкам  услышанное  и  увиденное,  планировать  следующие  встречи,  строить  стратегию.  Понимал,  что  подходит  к  ситуации  совершенно  непрофессионально.  Но  ничего  не  мог  с  собой  поделать:  всё  это  время  в  голове  Доброруднева  сидела  Натали.  Её  фигура,  лицо  то  и  дело  всплывали  в  бреду  его  эротических  фантазий.  Надо  же  было  так  влипнуть  на  старости  лет,  –  кому  расскажи.  Не  то,  чтобы  его  ни  разу  не  цепляла  внешность  женщины.  Он  любил  красоту,  ценил  её.  Умел  любоваться  женщинами,  не  опошляя  отношения  ненужной  фамильярностью  или  бесперспективной  близостью.  Но  здесь  было  совсем  другое.  Какое-то  необъяснимое  родство.  Ему  хотелось  уберечь  эту  красоту  от  всего  на  свете.  И  прежде  всего  –  от  её  мужа  с  его  губительной  правдой.
           Три  дня  и  три  ночи  лил  дождь.  Доброруднев  терпеть  не  мог  такую  погоду.  Она  навевала  на  него  тоску.  Он  быстро  впадал  в  меланхолию,  казалось,  что  солнце  навсегда  скрылось  за  тучами  и  никогда  больше  не  будет  погожих  дней.  Даже  его  неизменный,  весьма  ядовитый  юмор  умолкал  в  такие  дни.  А  Эмма  любила  дождь…  Ещё  одна  маленькая  чёрточка  их  непохожести.  Она  говорила,  что  дождь  ассоциируется  у  неё  с  омовением,  чистотой,  святостью.  Будто  бы  всё  плохое  смывается  с  лица  земли,  и  она  предстаёт  в  своем  истинном  –  свежем  и  первозданном  виде.  Эта  в  принципе  дерзкая  женщина  в  дождливые  дни  становилась  тихой  и  задумчивой,  будто  бы  решала  загадки  бытия.  Доброруднев  помнил  в  мельчайших  деталях  один  из  таких  дождливых  вечеров  в  их  недолгой  истории.
             Они  в  который  раз  просто  бродили  по  городу.  Он,  зная,  как  любит  Эмма  эти  неспешные  прогулки  с  ним,  не  умолкая,  рассказывал  ей  истории  домов,  мимо  которых  они  проходили,  улиц,  которые  пересекали.  Он  знал  всё  о  любимых  уголках  города,  давно  ставшего  родным.  Перед  его  красотами  отступала  привычная  доброрудневская  ирония.  Доброруднев  даже  подозревал,  что  за  эти  прогулки  Эмма  его  и  полюбила.  Ну,  хотя  бы  капельку!  Потому  что  слушала  всегда  с  нескрываемым  наслаждением,  как  ребёнок.  Он  много  встречал  в  жизни  хороших  рассказчиков  –  везло!  Он  и  сам  –  хороший  рассказчик.  Но  вот  со  слушателями  –  тут  сложнее.  А  Эмма  умела  слушать.  Вкусно,  по-детски  впадая  в  восторг,  или  замирая  в  особо  волнительных  местах.  Когда  она  слушала,  каркающий  голос  из  разногласий  затыкался,  и  возникала  хрупкая  гармония,  тонкая,  как  паутинка  бабьего  лета.  Доброруднев  по-мальчишески  пытался  подольше  удержать  эту  связующую  паутинку.  Но  им  помешал  дождь.  Не  ливень,  а  меланхоличный  почти  осенний,  ровной  капелью  загнавший  их  в  первую  попавшуюся  кафешку.  Эмма  сидела  напротив,  как  всегда  в  своей  странноватой  манере  сидеть,  как  будто  бы  ждала,  что  её  вот-вот  позовут,  и  была  готова  в  любой  момент  сорваться.  Доброруднев  даже  помнил,  какое  на  ней  тогда  было  платье:  тёмно-синее,  слегка  приталенное  с  витиеватым  белым  кружевным  воротником,  как  у  школьницы.  И  эта  платяная  закрытость,  и  этот  пуританский  воротничок  волновали  его  необыкновенно.    
           Она  говорила  о  мужской  любви:
           -  Есть  мужчины,  которые  любят,  как  камни  ворочают.  Тяжело,  нервно.  Уничтожают  и  себя,  и  тебя.  Сначала  женщину  в  такой  любви  притягивает  какое-то  мучительное  наслаждение.  Знаешь,  как  зуб  хочется  больной  прикусить  иногда?  
           Он  кивнул  молча  и  смотрел.
           –  Вот  так.  Но  всё  равно  приходит  время,  когда  понимаешь,  нужно  выбираться  из-под  этих  камней,  иначе  раздавят.  Я  видела  женщин,  которые  не  успели  выбраться,  –  ужас!  А  есть  мужчины,  которые  любят,  как  ветер.  Заметёт,  закружит!  Кажется,  всё  готов  бросить  к  твоим  ногам,  целого  мира  не  жалко.  Страсть,  фейерверк!..  Но  ветер  переменчив.  Быстро  стихает,  или  улетает  к  другим  берегам.  А  ты  так  и  не  понимаешь,  что  же  это  было.  Только  больно  очень.  
           Эмма  поморщилась,  и  Доброруднев  услышал  в  ней  отголоски  той  боли.
           –  А  есть  замечательная  любовь.  Ею,  как  тёплым  пледом  в  холодный  вечер  тебя  укутают.  Чаю  с  мёдом  принесут.  Рядышком  посидят,  за  руку  подержат…
           –  Ты  такую  хотела  бы?  –  Спросил  полуутвердительно,  не  сомневаясь  в  её  «да».  Уж  он  бы  укутывал  её,  уж  он  бы  согревал.  И  тапки  в  зубах  приносил,  и  колыбельные  пел!
           –  Нет…
           –  Нет?  А  чего  же  ты  хочешь,  Эмма?
           –  Есть,  Андрюша,  особый  вид  любви.  Она  так  незаметненько  зёрнышком  в  тебя  падает  и  растёт  тихо-тихо.  Человек  каждой  клеточкой,  каждой  чёрточкой  таким  становится  родным,  что  расставание  –  как  увечье.  Невозможно  больно  сделать,  ведь  не  будешь  же  себя  увечить  или  бить.  –  Эмма  грустно  вздохнула,  –  вот  такую  хочу.  Но  это  –  редкость  большая.
           –  Почему?
           –  Она  приходит  незаметно,  вырастает  медленно.  Её  не  сразу  и  разглядишь.  Можно  и  вообще  пропустить.  Засохнет  зёрнышко,  не  прорастет  без  полива.
           –  А  чем  поливать?
           –  Откровенностью.  Правдой.
           –  Ой,  не  говори,  Эмма!  Правдой  скорее  убьёшь  любовь,  чем  прорастишь.  Мужчины  в  женщинах  любят  загадку,  а  не  откровенность.
           –  Вот  я  ж  и  говорю,  –  редкая  эта  любовь…
         И  поднялась.  Они  вышли  в  свежий  прохладный  вечер.  А  недосказанность  осталась  ранкой  крошечной.  И  было  у  него  такое  чувство,  что  он  её  предал.
           У  него  и  сейчас,  когда  вспоминал,  тоже  было  такое  чувство.  И  он  пошёл  к  заветному  шкафчику,  чего  не  делал  перед  встречей  с  клиентом.  Налил  привычную,  опрокинул,  зажевал  лимончиком.
         [i]  –  А  как,  Эмма,  милая,  ты  назвала  бы  сейчас  мою  любовь?  Да-да,  не  улыбайся  скептически,  тебе  не  идёт!  Как  назвать  любовь,  когда  хочется  женщину  съесть?  Вот  так  взять  и  проглотить  одним  большим  куском,  вместе  с  глазищами  этими,  с  ногами?  А-а-а,  не  знаешь!  А  я  знаю.  Это  –  людоедская  любовь!  И  пусть  сидит  красота  эта  в  моём  желудке.  А  что?  Из  сердца-то  ты,  Эммануэль,  похоже,  убираться  не  собираешься?  Не-е-ет,  не  собираешься,  я  знаю,  я  гнал.  Так  пусть  она  будет  в  желудке.  Как…  как  оливье  на  Новый  Год.  Вкусно.  И  другие  её  там  не  тронут.  Не  зацепят,  не  обидят  правдой  своей.  «Я  вра-а-ал!»  Ну,  врал!  А  кому  от  этого  было  плохо?  Сын  –  умница,  жена  –  красавица.  Сам  –  в  шоколаде.  Чего  тебе  не  живётся?  А,  ну  да.  Смерть  вмешалась.  Драка  эта.  Спаситель  какой-то.  Ты  что  ль,  Эмм?  Ты,  да?  Ну,  тогда  скажи,  что  мне  сейчас  ей  отвечать?  Что  женщина  моя,  давно  любимая,  правильная  вся  такая  ломает  её  жизнь?  Уводит  её  мужа?  Такая  правда,  да?    [/i]
           –  Добрый  день,  Андрей  Николаич!  –  Натали  хлынула  в  кабинет  волной  победного  ослепительного  света.  Эта  что  ли  женщина  на  грани  развода  с  любимым  мужем?  Доброруднев  поймал  себя  в  последний  момент  за  лицо,  чтобы  она  не  увидела  его  ошеломления.
           –  Добрый,  коли  не  шутите!  –  Он  даже  для  себя  неожиданно  поднёс  к  губам  протянутую  руку.  –  Как  Вам  удаётся  так  выглядеть?
           –  Как?  –  Было  видно,  что  она  польщена  его  восхищением  и  жаждет  «продолжения  банкета».
           –  Как  новая  машина  после  мойки,  –  с  иголочки,  в  полном  блеске!
           Доброруднев  добился  своего,  она  расхохоталась  по-девичьи,  и  он  мог  вдоволь  налюбоваться  её  умопомрачительным  зубчиком.
           –  Ну,  спасибо  за  машину!  А  то  я  боялась,  что  Вы  назовёте  меня  кастрюлькой  свежепошкрябанной.  
           Смех  разрядил  обстановку  и  снизил  уровень  гормонов  до  приемлемой  нормы.  Она  уселась  на  своё  пациентское  место,  а  он  налил  ей  уже  привычный  мартини,  бросив  туда  похожую  на  неё  светящуюся  изнутри  вишенку.
           –  Я  вижу,  у  Вас,  милая  Натали,  хорошее  настроение.
           –  Ага,  –  она  отхлебнула,  не  поморщившись.
           –  Есть  повод?
           –  Есть!  Я  её  видела.
           –  Стоп.  Кого  видели?  
           –  Ну,  её.  Новую  пассию  Руслана.
           –  Так.  А  вот  с  этого  места  –  поподробнее.
           –  Я  следила  за  ним.  –  Натали  с  вызовом  глянула  в  глаза,  ожидая  его  порицания,  но  Доброруднев  только  кивнул  поощрительно.  Действительно,  что  тут  скажешь?
           –  Весь  день  было  всё  как  обычно:  офис,  обед,  переговоры  –  то-сё.  Но  вот  вечером,  перед  приездом  домой  он  отпустил  шофёра  и  сам  сел  за  руль.  Руслан  не  любит  водить  машину.  Говорит,  что  машинки  –  не  его  игрушки.  Так  вот.  Он  поехал  не  домой,  а  совсем  в  другую  сторону  –  на  Борщаговку.  Я  –  за  ним.  Он  остановил  машину  в  одном  из  дворов,  открыл  дверцу  и  просто  сидел.  Я  даже  думала,  что  это  странность  такая  мужская,  –  ну,  знаете,  побыть  наедине  со  своими  мыслями.  С  ним  в  последнее  время  часто  такое  случалось:  вроде  бы  с  тобой,  а  кажется,  что  где-то  далеко.  Потом  я  заметила  во  дворе  женщину.  Она  с  собакой  вышла  погулять.  Здоровый  такой  дог,  крепкий.  Её  старушки  во  дворе  окружили,  из  тех,  что  обычно  на  лавочках  сидят.  О  чём-то  они  там  разговаривали.  Руслан  сидел,  смотрел.  Потом  она  собаку  позвала  и  в  дом  пошла.  А  он  завёл  машину  и  уехал.  Здесь-то  я  и  поняла,  что  он  к  ней  приезжал,  а  бабульки  им  помешали.  Ну  вот.  Он  уехал,  а  я  пошла  к  этим  бабкам.
           –  Зачем?
           –  Не  знаю.  Плана  у  меня  не  было.  Думала,  что  сориентируюсь  на  месте.  И  только  я  к  ним  подошла,  а  тут  она  снова  из  подъезда  выходит.  Я  давай  плести,  что  во  дворах  заблудилась,  дом  родственников  ищу.  А  она  –  прямо  к  нам.  Оказывается,  она  лекарство  одной  из  старушек  вынесла.  Тут  я  её  и  разглядела.
           Глаза  Натали  победно  блеснули.  Видимо,  результат  разглядывания  был  не  в  пользу  соперницы.
           –  Ну,  и?..
           –  Андрей  Николаевич,  это  ненадолго.
           –  Я  верю  Вам,  Натали,  Вы  лучше  меня  знаете  своего  мужа.  Но  почему  Вы  так  решили?
           –  Она  мне  не  соперница!
           –  Почему?
           –  Да,  видели  бы  Вы  её!  Спортивочка  по  моде  прошлого  века,  лицо  блёклое,  очки,  фигура…  Не,  ну,  не  толстячка  расплывшаяся,  но  кило  с  десять  явно  лишних.  К  тому  же  она  –  старая.  Лет  срок  восемь,  как  минимум.  
           –  А  мужу  Вашему  сколько?  –  Ну,  вот  зачем  он  это  брякнул?  Неужели  обидно  стало  за  поруганную  честь  соперницы?  Неужели,  и  вправду,  поверил,  что  это  Эмма?
           –  Мужу  моему,  –  прибавила  яркость  свечения  Натали,  –  сорок  три.  Мы  с  ним  почти  шестнадцать  лет  вместе.  Он  привык,  что  рядом  женщина  определённого  уровня.
           Доброруднев  кивнул  подчёркнуто  уважительно:
           –  Я  понимаю,  что  в  кругах,  где  вы  вращаетесь,  очень  важно,  какого  уровня,  –  гусарский  поклон  в  сторону  собеседницы,  –  какого  уровня  ухоженности  и  красоты  женщина  находится  рядом.
           –  Он  сказал  Вам  об  этом?  –  Во  взгляде  Натали  –  победный  блеск.
           –  Натали,  –  Доброруднев  встал  и  задумчиво  прошёлся  по  кабинету.  Эмма  называла  эту  его  проходку  «пауза  Джулии  Ламберт».  По  Сомерсету  Моэму:  «Чем  талантливее  актёр,  тем  длиннее  у  него  пауза»,      
           –  Натали,  давайте,  мы  с  Вами  договоримся:  у  психотерапевта  кодекс,  как  у  священника.  Вы  можете  быть  уверены,  что  я  не  расскажу  никому,  о  чём  мы  с  Вами  тут  секретничаем.  А  взамен…
           –  Вы  не  расскажете  мне,  о  чём  секретничали  с  моим  мужем?  –  Натали  кокетливо  надула  губки.  
           –  Не  расскажу.  Вот  такая  я  старая  бяка.  –  Куда  это  его  тянет?  Разговор  выруливает  не  так  и  не  туда,  а  он  –  профессор  хренов,  даже  не  пытается  что-либо  контролировать.
           –  Ну,  может,  вы  и  бяка.  Но  не  такая  уж  и  старая,  –  хитро  прищурила  глазки  Натали.
           [i]–  Я  вот  что-то  сейчас  не  понял,  Эмма.  Эта  красота  неземная  так  радуется,  что  краше  соперницы,  или  она  меня,  старика,  кадрит?  А?  У  мужчины  в  такие  моменты  всё  понятно  с  желаниями.  А  вот  вас,  женщин  –  фиг  поймёшь,  будь  ты  хоть  сто  тридцать  три  раза  профессор  психологии.  Эх,  не  знал  женщин  старик-Фрейд!  Не  всё  так  просто  с  сексом  в  датском  королевстве…  Там  где  по  Фрейду  у  мужчины  намечается  интим,  у  женщины  может  быть  просто  радость  от  созерцания  удачно  сделанного  маникюра.  Или  вот  ещё.  Когда  вечером,  провожая,  мужчина  просит  напоить  его  чаем,  имеется  в  виду,  конечно,  кофе  утром  после  бессонной  ночи.  А  ты,  Эмма,  просто  дала  чаю  и  проговорила  со  мной  почти  до  утра.  О  помаранчевом  майдане!  И  всплакнула  ты  тогда  не  от  страсти,  дорогая,  а  от  моего  скептического  отношения  к  святым  для  тебя  вещам:  «Дело  ведь  не  в  партиях  и  правительствах,  Доброруднев!  –  Горячилась  ты,  –  дело  в  тебе!  В  твоём,  лично  твоём  желании  жить  по-другому:  честнее,  умнее,  свободнее!  Как  можно  было  победить,  если  такие  как  ты  –  самые  умные,  самые  образованные  –  не  имеют  такого  желания?  Как?»  И  ты  расплакалась  от  досады.  Какой  уж  тут  интим!  А  главное  –  я  обделённым  себя  не  чувствовал.  А  что  лучше,  как  думаешь:  ночь  страсти  с  Натали,  или  разговор  до  утра  с  тобой?  Что  лучше:  персик  в  желудке,  или  заноза  в  сердце?  А,  Эмма?[/i]
           –  «Мерси  за  комплеман»  конечно,  –  решил  поддержать  тон  Доброруднев,  –  но  Вы,  милая  девушка,  своими  домогательствами  мешаете  мне  работать.
           –  Кто  домогается?  Я  домогаюсь?  –  Провокация  сработала,  –  да  я  всю  работу  за  Вас  сделала!  И  мне  Ваши  услуги  больше  не  нужны!
           –  Тише,  тише,  Натали.  –  Таким  тоном  мудрая  учительница  утихомиривает  шальных  подростков,  –  вы  пошутили,  я  пошутил.  Давайте  перейдём  к  делу.  Вы,  стало  быть,  считаете,  что  развода  не  будет?
           –  Да,  я  так  считаю!  –  В  тоне  Натали  всё  ещё  слышалось  оскорблённое  самолюбие.
           –  Я  правильно  понимаю  ситуацию:  Вы  решили,  что  причина  развода  –  другая  женщина.  Проследили  за  мужем,  увидели,  что  он  проводит  время  во  дворе,  где  гуляет  с  собакой  некая  особа.  Особа  эта  вышеназванная  –  немолода,  далеко  не  стройна  и  вообще  –  не  красавица.  Не  в  пример  Вам.  Из  этого  Вы  делаете  вывод,  что  Ваш  развод  с  мужем  отменяется.  Я  верно  излагаю?
           –  По-вашему,  я  спешу  с  выводами?
           –  А  вы  сами-то  как  думаете?  –  Тон  Доброруднев  сделал  максимально  примирительным.  Он  знал,  что  сейчас  будет  и  готовился  к  женским  слезам.  Вот  же  ж  противная  работёнка!
           –  Ну,  да.  Руслан  мне  ничего  не  говорил.  Он  просто  сказал,  что  уходит.  Согласился  пожить  дома,  пока  я  привыкну,  пока  мы  решимся  сказать  всё  Боре.  Развод,  и  правда,  пока  никто  не  отменял.  –  Она  быстро  захлопала  ресницами.  Так  делают  все  накрашенные  женщины,  чтобы  остановить  слёзы.  Чтобы  тушь  не  потекла.  
           Доброруднев  налил  ей  мартини  и  снова  оценил  это  мастерски  привычное  движение.  Если  он  так  пьёт,  со  стороны  это  выглядит  довольно  лихо.
           –  Ну,  ладно,  Андрей  Николаич,  –  во-о-от,  официальное  «Николаевич»  сменилось  привычно-фамильярным,  можно  работать  дальше,  –  что  же  нам  делать  теперь?  Ждать?
           –  Ну,  Вам  –  ждать,  конечно.  И  больше  никакой  слежки.  Договорились?  Вот  и  ладушки.  А  мне  –  работать.  А  для  этого  нужно  как  можно  больше  информации.
           –  Какой?  –  Она  была  готова  сотрудничать.
           –  Да,  я  и  сам  пока  не  знаю,  какая  информация  будет  нужна.  Поэтому,  давайте  мы  с  Вами  ещё  выпьем  и  просто  поговорим  о  Вас.  Идёт?
           Она  кивнула,  как  послушная  школьница,  и  он  снова  завёлся.  Да,  что  ж  это  делается!  Доброруднев  встал,  подошёл  к  окну.
           –  Вы  киевлянка?  –  Спросил  не  оглядываясь.
           –  Нет,  –  голос  её  звучал  потерянно,  –  я  приехала  в  Киев  из  Конотопа  совсем  девчонкой.  Хотелось  убежать  из  дому,  достала  полудеревенская  жизнь,  достали  родители  с  их  вечным  «надо  учиться»,  «надо  работать».  Такое  впечатление,  что  я  в  зеркале,  и  они  в  реальности  видели  двух  разных  людей.  Я  же  понимала,  что  с  такой  внешностью,  как  у  меня,  работать  не  нужно.  Даже  многие  учителя  мне  об  этом  напрямую  говорили.  Для  отвода  глаз  поступила  в  училище.  Колледж  оно  уже  стало  называться.  И  мои  родители  проглотили.  Если  бы  было  по-прежнему  –  училище  –  подавились  бы,  наверное.  –  Доброруднев  спиной  видел  её  грустную  ухмылку,  –  Училась  хорошо.  Многие  девчонки  из  нашей  общаги  почти  сразу  ушли  на  улицу.  Провинциалки,  семьи  небогатые,  у  некоторых  вообще  только  одна  мать.  А  на  стипендию  не  проживёшь.  
           –  Вас  с  собой  звали?  –  Он  отошёл,  наконец,  от  окна  и  сел  в  свое  привычное  кресло.
           –  Звали.  Говорили,  что  со  своей  фигурой  я  буду  хорошие  деньги  иметь.  Но  я  не  велась,  не  мой  бизнес.  Потом  как-то  сватать  перестали,  и  давай  рассказывать  правду,  как  оно  на  самом  деле  есть.  Ох,  и  наслушалась  же  я  страхов!  Тут  уж  я  не  на  шутку  порадовалась,  что  на  родительской  картошке  с  салом  сидела,  а  на  эти  шоколадки  не  повелась.
           –  Страшно?
           –  Не  то  слово!  Я  даже  подумать  не  могла,  что  мужчины  могут  так  с  женщинами  поступать.  Даже  если  женщина  –  проститутка.  
           –  А  много  Вы  к  тому  времени  знали  об  интимной  стороне  отношений?
           –  Ну,  кое-что  всё-таки  я  знала.  Не  наивной  дурочкой  была.  У  меня  ещё  в  школе  ухажёры  постарше  были.  Даже  наш  учитель  по  физике  клеился.  Ну,  и  интим  случался.  Но  не  до  конца.
           –  В  каком,  простите,  смысле?
           –  Я  не  позволяла  им  идти  до  конца  в  постели.  Всё,  но  не  это.
           –  Почему?
           –  Берегла  девственность.
           Вона  как!  Эта  женщина  умеет  удивлять.  Мораль  не  в  тренде,  как  сейчас  говорят.  Ещё  как  не  в  тренде!  
         Доброруднев,  хоть  и  был  человеком  принципиально  другого  поколения,  но  в  силу  профессии  знал,  что  девочки  –  ровесницы  Натали  наоборот  старались  избавиться  от  своей  девственности.  Он  помнил  эти  лозунги,  как  бы  в  пику  матерям  с  их  ханжескими  понятиями  о  чистоте  полов,  –  «ни  одной  девочки  в  классе!»  А  тут  вдруг  –  такое.  
           –  Зачем?  Простите,  по-моему,  в  вашем  поколении  эта  вещь  особой  ценности  не  представляла.  Или  я  ошибаюсь?
           -  Меня  мама  научила,  что  девственность  –  это  большая  ценность.  Я  решила,  что  раз  это  ценность,  то  не  стоит  её  отдавать  задаром  всякому  встречному.
           –  Вы  очаровательно  циничны,  Натали!  Ваша  мама,  вероятно,  совершенно  иную  ценность  имела  в  виду.
           –  Ясно,  что  другую!  Сама  она  этой  ценностью  не  воспользовалась…
           –  Вы  же  сказали  –  родители.  Значит,  был  отец?
           –  Почему  –  был?  Он  и  сейчас  есть.  
           –  Пьёт?
           –  Нет.  Папа  –  вовсе  неплохой  человек.  Но  как-то  к  жизни  не  особо  приспособленный.
           –  Кто  он  по  профессии?
           –  Когда-то  был  инженером.  Мама  говорила,  –  неплохим.  При  союзе  работал  в  НИИ.  Потом,  кода  его  институт  расформировали  (попросту  говоря,  разворовали),  он  остался  без  работы.  Начинал  бизнес.  Прогорел.  Устроился  завскладом  в  магазин.  Так  до  пенсии  там  и  проработал.
           –  Похоже,  Вы  считаете  родителей  неудачниками?
           –  Знаете,  мне  до  сих  пор  не  хочется  туда  ехать.  Да  и  они  ко  мне  не  очень  любят  приезжать.  Мы  с  ними  –  разные  люди.  Они  сейчас  такие  набожные  стали,  в  церковь  ходят,  свечки  за  меня  ставят.  А  что  за  меня  ставить?  –  Он  опять  услышал  в  её  тоне  всё  тот  же  вызов,  –  У  меня  всё  хорошо!  Все  живы,  все  здоровы.  А  это  –  главное!  Ведь,  правда?
         [i]  –  Ага,  а  ещё  –  чтобы  не  было  войны.  Сколько  раз,  Эмма,  дорогая,  в  этих  стенах  я  слышал  о  здоровье  –  как  о  последнем  аргументе  счастья!  Всё  в  жизни  порушат,  поломают,  исковеркают,  но  –  главное!  –  чтоб  все  живы-здоровы.  Вот  и  я  сам  –  жив,  понимаешь  ли,  здоров  не  в  меру  уже  десять  лет  без  тебя.  Зачем?  Заболел  бы,  глядишь,  и  прямиком  к  тебе  –  на  операционный  стол.  Хоть  бы  зарезала.  И  был  бы  я  в  твоём  сердце  занозой,  а  не  ты  в  моём.[/i]
           –  Так  Вы,  значит,  берегли  свою  девственность?  –  Доброруднев  направил  разговор  в  нужное  русло  аккуратно,  боясь  выдать  свои  мысли  и  чувства.
           –  Берегла.  Богатые  мужчины  –  это  ведь  люди  постарше.  Верно?  Такие  ценят  девочек,  а  не  опытных  женщин.  Мне  нужен  был  именно  такой  мужчина,  –  жить  в  нищете  я  не  собиралась.  
           –  И  Вы  встретили  такого  мужчину.  Где,  позвольте  Вас  спросить?
           –  На  встрече  с  избирателями.
           –  Он  что,  был  на  встрече?
           –  Он  выступал.  А  мы  сидели  в  зале,  нас  согнали  туда  добровольно-принудительно.  А  я  как  раз  стипендию  за  всё  лето  получила  и  купила  новые  туфли  на  все  деньги.  Сижу  такая  в  первом  ряду,  ноги  вытянула  и  новыми  туфлями  любуюсь.  Он  потом  говорил,  что  я  всю  речь  ему  своими  ногами  испортила.  У  него  язык  в  горле  застревал  от  вида  моих  ног  на  высоченной  шпильке.  А  я  даже  не  думала  об  этом,  так  туфлям  новым  радовалась  и  ещё  беспокоилась,  как  месяц  почти  без  денег  жить  буду.  Ну  вот,  выхожу  я  после  встречи,  а  мне  вослед  бас  такой:  «Ну,  что,  не  жмут?»  Поворачиваюсь,  стоит  кандидат  этот  в  депутаты  и  так  пристально  смотрит.  Я:  «Что,  простите?»  А  он:  «Туфельки  Золушке  не  жмут?»  А  на  лице  его  прям  написано  «бери  меня  тёпленьким!»  Ну,  никакой  другой  мысли.  Но  ухаживал  красиво.  Я  ведь  девчонка  почти  деревенская  была,  –  Натали  улыбнулась,  он  не  видел  ещё  у  неё  такой  заговорщицки-хитренькой  улыбки,  –  понимала,  что  нужно  убегать.  Курочка  за  петухами  не  бегает.  Нужно,  чтобы  он  погнался,  почувствовал  себя  охотником,  вошёл  в  азарт.  Ну,  так  всё  и  было.  Единственное,  на  что  мне  ума  не  хватило,  –  не  стать  его  любовницей  до  свадьбы.
           –  Продешевили,  –  мягко  поддел,  намекая  на  известную  ценность.
           –  Ага.  Выходит,  продешевила.  Ну,  и  выслушала  всю  эту  лабуду  о  больной  жене,  о  том,  что  развестись  сейчас  ну  никак  невозможно.  Так-то…
           –  Стало  быть,  Вы  понимали,  что  все  эти  разговоры,  как  Вы  изволили  выразиться,  –  лабуда?
           –  Ну,  не  пробка  же  я  тупая!  А  потом,  понимаете,  Андрей  Николаич,  все  женщины  это  чувствуют.  В  глубине  души.  Просто  гонишь  от  себя  дурные  предчувствия.  Кажется,  это  у  других  так,  а  у  меня  всё  обязательно  будет  по-другому.  
           –  А  помните  тот  момент,  когда  поняли?
           –  Помню.  Я  жену  его  увидела.  Это…  –  Натали  на  секунду  задумалась,  –  это  такой  монумент  на  страже  семейной  жизни.  Я  сразу  поняла:  такая  убьёт,  но  не  отдаст.  Бульдог  такой  с  добычей  в  зубах.
           –  А  эта  женщина  во  дворе,  за  которой  Руслан  наблюдал,  она  –  не  бульдог?  Извините,  если  делаю  Вам  больно.
           –  Да,  ничего!  –  Продемонстрировала  она  намерение  терпеть  до  победного,  –  Эта…  Я  же  говорила,  совершенно  ничего  особенного.  Серая  мышка.  Я  даже  засомневалась,  что  Руслан  к  ней  приезжал.  Но,  кроме  неё  во  дворе  никого  не  было.  Значит  к  ней.  Я  вот  что  подумала,  Андрей  Николаевич,  я  устрою  ему  романтический  ужин.  Ну,  Вы  понимаете?  Он  раньше  такие  вечера  очень  любил:  цветы,  вино,  камин.
           [i]–  Кружевное  бельё,  танец  стриптизёрши  для  одного  зрителя!  Бедная  романтика!  Во  что  тебя  превратили!  А  всё  эти  мелодрамы  да  сериалы  эти  голимые,  убогие.  Вот  сидит  тут  такая  красивая,  что  аж  зубы  от  желания  сводит,  и  ведь  верит  искренне,  что  мужчине  важен  весь  этот  постельный  серпантин.  Мишура  эта.  Глупенькая  девочка!  Это  только  дяденькам  животастеньким,  одуревшим  от  семейной  рутины,  за  счастье  такие  стрип-номера.  Ну,  может,  ещё  мальчикам  закомплексованным,  выросшим  на  фильмах  о  жизни  мажоров.  Нормальному  мужику  такие  изыски  –  лишнее.  Ему  подавай  мясо  непрожаренное,  с  кровью.  Да  красотку  на  сеновале.  Но  как  ей  это  объяснить?  А,  может,  и  не  нужно  ничего  объяснять?  Такой  мужик,  как  её  этот  Руслан,  если  во  дворе  там  просто  сидел  и  смотрел,  то  значит  любит  он  ту  мышку.  По-настоящему  любит.  Потому  как,  что  стоит  такому  –  успешному,  мощному  –  покорить  женщину?  Рррраз  -    и  в  дамках!  А  тут  не  подходит  даже.  Видно,  не  велено.  Или  она  не  догадывается  о  его  чувствах,  а  он  сказать  не  решается.  Тут  –  хоть  так-хоть  эдак  –  а  получается  любовь.  И  вот  жена  в  разгар  этих  чувств  –  со  своим  стриптизом.  Хуже  ход  и  выдумать  сложно.  Хотя  нет,  можно,  –  забеременеть.  [/i]
           –  Натали,  я  буду  откровенен  с  Вами.  Если  бы  я  хотел  свою  неудачу  в  вашем  с  мужем  примирении  спихнуть  на  Вас,  я  бы  одобрил  эту  идею  с  романтическим  ужином.  Но  я  не  хочу  ничего  ни  на  кого  спихивать.  Поэтому  прошу  Вас:  не  нужно  этих  фейерверков.  Не  то,  чтобы  я  сомневался  в  Ваших  способностях.  Отнюдь.  Просто,  лучшее,  что  вы  сейчас  можете  сделать,  это  быть  самой  собой.  Ничего  не  изобретайте,  не  придумывайте.  А  лучше,  займитесь  своим  любимым  делом.  Что  Вы  любите?
         Натали  задумалась.  Видимо,  дело  для  неё  не  особо  привычное,  аж  морщинка  на  лбу  прорезалась.  
           –  Ну,  чем  там  женщины,  которым  нет  необходимости  работать,  занимаются,  –  как  можно  изящнее  попытался  подсказать  Доброруднев,  –  рукоделие  всякое,  книги,  театр?  А,  может,  Вам  работу  найти,  а?
           –  Ну,  что  Вы,  Андрей  Николаич!  –  Негодование  Натали  было  вполне  искренним,  –  неужели  Вы  думаете,  что  у  меня  есть  на  это  время?  Вот  и  Вы  заблуждаетесь  насчет  настоящих  женщин.
         [i]  –  Ха!  Как  она  это  сказала!  Ну,  прям  член  правления  закрытого  акционерного  общества  настоящих  женщин.  Тебя,  Эмма,  с  двумя  твоими  высшими  образованиями,  с  библиотекой  твоей  домашней,  вдоль  и  поперек  перечитанной,  со  стихами  твоими,  с  опытом  твоим  хирургическим,  с  жизнями  спасёнными,  да  на  порог  этого  общества  не  пустят!  Слишком  ты  для  них    натуральна,  Эмма.  Правдива  слишком.[/i]
           –  Ну,  не  такой  уж  я  дремучий,  милая  Натали,  –  скокетничал  Доброруднев,  –  и  мне  ведомо,  сколько  времени  нужно  на  Вашу  сногсшибательную  внешность.  И  в  ценах  я,  поверьте,  ориентируюсь.
           –  Ну,  так  зачем  же  Вы…  –  надула  губки  кокетливо,  будто  бы  и  не  она  вовсе  пять  минут  назад  о  Конотопе  рассказывала,  –  я  ведь  не  для  того  к  такой  жизни  стремилась,  чтобы  самой  зарабатывать.  У  меня,  чтобы  Вы  знали,  вся  неделя  по  минутам  расписана.  Есть  в  этом  расписании  даже  ипподром.  Нет,  не  скачки!  Знаете,  как  я  на  коне  держусь?  Как  амазонка!  Вы  не  представляете,  как  нужно  пахать,  чтобы  в  теле  –  ни  жиринки!  Думаете,  я  всё  это  ради  одной  себя  делаю?  Вы  думаете,  мне  не  хотелось  бы  у  телика  сидеть  и  шоколадки  жевать?  Но,  я  же  понимаю,  что  для  Руслана  важно,  чтобы  жена  была  в  форме.  Я,  чтобы  ему  помочь,  просто  обязана  выглядеть  так,  чтобы  моему  мужу  все  партнёры  и  коллеги  завидовали.  Чтобы  он  шёл  под  руку  со  мной  и  гордился!  Жена  –  это  ведь  демонстрация  возможностей  мужа.  И  заметьте,  не  только  финансовых.
           [i]–  Ну,  прям  жертва  на  алтаре  мужниного  бизнеса!  Браво-браво!  Но  вот  скажи,  Эмма,  мне  показалось,  или  она  подмигнула?  Не  показалось?  Похоже,  эта  женщина  взялась  за  эксперимент  «Воздействие  очаровательных  пустышек  на  стареющих  профессоров  психологии».  И,  между  прочим,  не  безуспешно.  Мозгам-то  понятно,  что  глупо  так  заводиться,  но  ничего  нельзя  с  собой  поделать.  Если  они  с  Русланом  не  разведутся,  я  сам  их  разведу,  поссорю.  Да,  что  там!  Я,  наверное,  даже  убить  был  бы  способен  за  ночь  с  такой  женщиной.  Ах,  ты  ж,  персик  в  желудке!  Неслабо  же  я  голоден![/i]
           –  Вот  и  занимайтесь,  милая  Натали,  всеми  этими  Вашими  супер-важными  делами.  
           –  Вы  напрасно  иронизируете  насчёт  важных  дел,  Андрей  Николаевич!  Следить  за  собой,  любить  себя  –  очень  важное  дело  для  женщины.  Я,  знаете  ли,  за  годы  своей  жизни  не  раз  убеждалась,  что  если  сама  себя  любить  не  будешь,  то  никто  тебя  и  не  полюбит.  Об  этом  даже  в  Библии  написано.
           –  Вот  как?  –  Доброруднев  поднял  бровь  ровно  настолько,  чтобы  выдать  интерес,  но  отнюдь  не  иронию,  –  не  стану  с  Вами  спорить,  не  знаток  я  Священного  Писания.  Но,  как  мне  кажется,  любовь  к  себе  противоречит  основным  постулатам  христианства.
           –  Вовсе  нет!  «Полюби  ближнего  своего,  как  самого  себя».  Ну,  как  можно  полюбить  ближнего,  если  ты  себя  не  любишь?  Я  не  говорю  о  том,  что  нужно  себе  во  всём  потакать.  Нет.  Но  любить  себя  нужно.  Заботиться  о  своём  здоровье,  внешности.  Стыдно  и  неприлично  распускаться,  ходить  в  чем  попало,  выглядеть  как  попало.  А  ведь  посмотрите,  сколько  женщин  вокруг  перестали  за  собой  следить,  –  это  же  ужас  какой-то!  Ну,  вот  хоть  бы  взять  эту,  во  дворе.  Даже  если  Руслан  ею  почему-то  увлёкся  (хоть  я  и  не  представляю,  чем  там  можно  увлечься),  то  очень  скоро  он  поймёт,  что  с  такой  женщиной  выйти  в  люди  просто  невозможно.  Видели  бы  вы  это  лицо  блёклое,  невыразительное.  Ну,  можно  же  как-то  подчеркнуть  свои  достоинства!  Это  каждая  женщина  должна  уметь.  Можно  же  избавиться  от  лишних  килограммов.  Не  жрать  в  конце-концов!  Фигура  ведь  –  главное  достояние.  Зачем  же  её  так  запускать.
         [i]  –  Она,  похоже,  села  на  своего  любимого  конька,  а,  Эмма?  Соврала,  что  нет  увлечений.  Е-е-есть  одно.  При  таком  увлечении,  как  понять,  что  переживания  по  поводу  прооперированного  больного  можно  заедать  шоколадкой?  Ты  по-прежнему  откусываешь  от  целой  плитки,  дорогая?    Это  ж  безобразие  какое-то!    Сказать  этой  Рыбке  из  золотого  аквариума,  что  её  развод  –  дело  закономерное?  Что  не  может  мужик  есть  столько  сладкого  большими  ложками,  и  чтобы  животик  у  него  не  заболел?  Нет.  Не  скажу.  Дамочка  сама  всего  в  жизни  добилась.  Её  целеустремлённости  можно  бы  и  позавидовать,  направь  она  её  в  более  конструктивное  русло.  И  её  усилия  мужчина  в  состоянии  оценить  по  самой  высокой  категории  расценок.  Ведь  и  я  сам,  понимая,  что  поговорить  с  такой  женщиной  через  три  дня  отношений  будет  не  о  чем,  готов  разговаривать  сам  с  собой,  только  бы  просто  видеть  её,  съесть  её,  обладать  этой  красотой  на  правах  собственника.  Вот  ведь  подлость  мужская:  ценим  таких,  как  ты,  Эмма,  а  владеть  хотим  такими,  как  она!  Что  лучше:  персик  в  желудке,  или  заноза  в  сердце?[/i]
           –  Вам  бы  в  проповедники  в  храме  женской  красоты,  милая  Натали,  –  Доброруднев  очень  постарался,  чтобы  кислота  его  улыбки  не  проступила  сквозь  почти  фальшивое  восхищение.
           –  А  что!  Я  бы  смогла,  не  сомневайтесь!  –  Она  так  была  увлечена  своими  идеями,  что  запах  фальши  не  уловила.  
           –  Итак,  вернёмся  к  нашим  баранам.  Поговорим  о  Вашем  муже.  Стоп-стоп,  я,  кажется,  про  баранов  переборщил.
           Натали  рассмеялась  удачной  импровизации,  и  тема  внешности  оппонентки  успешно  закрылась.
           –  Ваш  муж  произвёл  на  меня  сильное  впечатление.  Редкий  по  нынешним  временам  мужчина.
           –  Правда?  –  Благодарная  гордость  блеснула  в  её  глазах,  –  все,  кто  сталкивается  с  ним,  восхищаются.  Не  Вы  первый  –  не  Вы  последний.  Он  умеет  завоевывать  как-то  молча,  без  особых  усилий.  Хотя  внешне  ведь  не  красавец,  верно?  
           –  Ну,  мужчине  вовсе  не  обязательно  быть  красавцем,  чтобы  покорить  женщину,  –  сменил  направление  беседы  Доброруднев.
           –  Ой,  не  кокетничайте,  Андрей  Николаич,  –  охотно  двинулась  в  заданном  направлении  Натали,  –  у  Вас,  положим,  проблем  с  внешностью  никогда  не  было.
           –  Ну,  почему  же  не  было?  Были  подростковые  прыщи.  А  если  откровенно,  то  старость  –  тоже  ведь  проблема  с  внешностью.
           –  Только  не  с  мужской.
           –  Правда?
           –  Ну,  да.  Внешность  мужчины  от  возраста  приобретает  более  глубокий  смысл.  Букет  –  как  хорошее  вино.  У  женщин  –  совсем  по-другому.  Женщина  –  это  цветок.  Она  хороша,  когда  свежа.  А  дальше  –  гербарий.  
           –  И  всё?
           –  Всё!
         [i]  –  Десять  лет  прошло,  а  я  ведь  только  сейчас  начинаю  тебя  понимать,  Эмма.  Вот  ведь  тугодум!  Неужели  тогда  ты,  как  я  сейчас,  вот  так  же  ясно  видела,  что  это  такое  –  находиться  с  человеком  на  разных  уровнях  развития?  Как  тебе  было  трудно  и  больно,    должно  быть,  сказать  тогда:  «Ты  –  душевный  человек,  Андрюша.  Очень  душевный!  Но  мне  нужен  другой  –  духовный.  Прости,  мы  –  разные  с  тобой».  Я  не  понял  тебя  тогда  и  разозлился.  Мне  казалось,  ты  хотела  унизить  меня.  Не  подумав,  как  тебе  больно,  я  сделал  ещё  больнее.  Раскричался,  оскорбил.  А  сейчас  мне  нужно  бы  сказать  этой  женщине,  тоже  уже  по-своему  дорогой,  что  она  застряла  на  низшей  –  телесной  –  ступени  развития.  Что  мужчина,  влюбившийся  в  красивое  тело,  всё  равно  жаждет  не  менее  красивой  души.  Тогда  увядание  не  страшно.  Любящему  душу  и  ум  даже  усохший  гербарий  видится  цветущим  букетом,  потому  что  он  мыслит  и  чувствует  иными  категориями.  Это  ж  так  понятно!  Почему  ж  я  не  понял  тебя  тогда,  а,  Эмма?[/i]
           –  Ну,  Вам,  милая  Натали,  стать  гербарием  не  светит.
           –  Во  всяком  случае,  я  уж  постараюсь,  чтобы  этого  не  произошло,  –  очаровательно  улыбнулась  Рыбка-Натали,  и  Доброруднев  понял,  что  никогда  ничего  ей  не  скажет.  Нет.  Он  не  станет  рисковать  потерять  эту  женщину.  Она  будет  с  ним.  Он  в  этом  не  сомневался,  как  не  сомневался  уже  в  её  разводе  с  Русланом.  И  где-то  в  самой  больной  глубине  души,  он  не  сомневался  даже  в  том,  что  проиграл  своё  главное  сражение  с  судьбой,  и  что  Эмму  ему  не  вернут.  Никогда.  А  самое  странное  –  сквозь  боль  этого  понимания  Доброруднев  почувствовал  необъяснимое  облегчение.  И  даже  радость.  Нет,  есть  в  правде  всё-таки  какое-то  удовольствие.
           –  Наташа,  –  Доброруднев  не  успел  проконтролировать  себя  –  обращение  вырвалось  спонтанно,  -  скажите  мне  правду,  вы  действительно  не  ожидали  развода?
           Он  совершенно  не  ожидал  последствий  своего  вопроса.  Или  это  обращение  –  нежное,  человеческое  –  сыграло  свою  роль:  Натали  вздрогнула,  закрыла  лицо  руками  и  вдруг  разрыдалась.  Совершенно  по-детски,  размазывая  кулачками  по  щекам  черные  слёзы.
           –  Ну-ну,  маленькая  моя!  –  растерявшийся  Доброруднев  приподнял  её  с  кресла  и  обнял,  –  ну,  что  это  за  слёзки?  А  ну-ка  прекратила  плакать,  ну!  Сейчас  мы  умоемся,  выпьем  немножко.  И  всё  у  нас  будет  хорошо.  Да?  Ну,  ну,  перестань.
           Обнимая  Натали,  Доброруднев  не  к  месту  вспомнил,  как  успокаивал  плачущую  дочь.  Жена  всегда  в  минуты  детского  горя  звала  его.  Только  папка  мог  уговорить  доцю  и  утихомирить  детские  слёзы.  Вот  как  пригодилось!  Он  отвёл  Натали  в  «ванный  прикапелок».  Так  они  с  Лёлькой  называли  крошечную  умывальную.  Достал  душистое  полотенце  и  деликатно  удалился,  дав  пару  минут  на  реставрацию  потерянного  лица.  
           –  Не  смотрите  на  меня,  я  –  страшная,  –  Натали  виновато-досадливо  избегала  его  взгляда.
           –  Глупенькая  моя  Натали,  –  Доброруднев  не  стал  сдерживать  нежность,  –  Вы  очаровательны  в  любом  виде!
           –  Простите,  что  я  распустилась.  Просто  вы  так  спросили,  как  будто  знали  о  моих  мыслях  и  чувствах.
           –  Я  не  знал,  я  просто  почувствовал  их  вместе  с  Вами,  –  право,  не  расскажешь  же  ей  о  ходе  своих  исследований.  Да,  она  и  не  поймёт.  –  Ну,  так  расскажете  мне?..
           –  Да.  –  Вдохнула,  собираясь  с  мыслями,  и  он  утонул  в  нежности  к  ней.  –  Сейчас,  наверное,  можно  сказать,  что  я  предчувствовала  расставание  после  всего,  что  случилось.  Но  это  –  не  так.  Я  ничего  не  предчувствовала.  Просто  Руслан  очень  изменился  в  последнее  время.  Он  стал  не  то,  чтобы  чужой.  Я  не  знаю,  как  это  объяснить.  Он  как  будто  мысленно  постоянно  куда-то  уходил.  Знаете,  вот  такое  ощущение,  что  здесь  –  только  оболочка,  а  сам  человек  куда-то  ушёл.  Нет  его!
           –  А  Вы  заметили,  когда  это  началось?  –  Доброруднев  аккуратно  подводил  разговор  к  происшествию  на  работе,  ему  было  важно  знать  отношение  Натали  к  тому  случаю  с  самоубийством  бухгалтера.
           –  Это  случилось  после  нашего  с  Борей  приезда  из  Англии.  Или  нет.  Раньше.  Ещё  до  отъезда.
           –  А  поподробнее?
           –  Где-то  около  года  назад,  буквально  накануне  первого  сентября  Руслан  предложил  вдруг  Боре  поехать  поучиться  в  Англию.  Месяца  на  три.  Сказал,  что  нашёл  хорошую  школу  и  обо  всем  договорился.  Долго  убеждал,  мол,  языковая  среда,  контакты  и  всё  такое.  Боря  согласился.  Тогда  Руслан  предложил  и  мне  поехать  тоже.  В  Англии  у  нас  друзья.  Они,  типа,  пригласили  меня  погостить,  пока  Боря  будет  учиться.  Я,  признаться,  была  удивлена.  Ведь  раньше  учёбой  Боречки  занимался  Руслан.  А  тут  ехать  мне.  Но  он  убедил  меня,  что  учебное  заведение  закрытое,  мальчики  живут  в  школе.  Домой  их  отпускают  только  на  выходные.  И  будет  здорово,  если  раз  в  неделю  Боря  увидит  родное  лицо.  Он  так  красноречиво  уговаривал,  прямо  не  похоже  на  него.  Короче,  мы  согласились.  Поездка  была  –  фантастика!  А  когда  вернулись,  всё  и  началось.
           –  Что  именно?  –  Доброруднев  ещё  не  верил,  что  Руслан  не  посвятил  Натали  в  свои  проблемы.
           –  Ну,  внешне,  вроде,  ничего  особенного.  Подумаешь,  человек  задумался  не  вовремя.  Так  у  него  на  работе,  кажется,  неприятности  какие-то  были.  Но  потом  случилось  это  и  в  постели.  Ну,  Вы  понимаете…
           –  Да.  Понимаю.
         [i]  –  Как  не  понять,  что  дело  –  швах!  Она  не  знала  подробностей  его  «неприятностей».  Руслан  не  посчитал  нужным  посвятить  в  это  свою  жену.  Более  того,  заботясь  о  её  с  сыном  спокойствии,  вообще  удалил  их  из  страны.  Н-да,  предпосылок  для  появления  другой  –  хоть  ложкой  ешь.  Главная  часть  жизни  мужчины  –  это  его  работа.  Женщина,  которая  не  в  курсе,  уже  наполовину  его  потеряла.  Вот  почему  браки  в  рамках  одной  или  смежных  профессий  более  прочные.  Хрестоматия  по  супружеству,  том  первый.  Пришла  женщина,  которая  вникла  в  проблемы,  да,  ещё,  может,  помогла  их  разрешить,  и  вот  она  уже  в  сердце  мужчины.  Вопрос  только,  насколько  эта  другая  дорога  ему,  насколько  близка?  Видимо,  дело  зашло  далеко,  если  сказалось  в  интиме.  Супружеская  постель  –  последнее  место,  где  сказываются  разногласия.  Пока  есть  общая  постель,  есть  надежда.  [/i]
           –  Вы  думаете,  надежды  нет?  –  Натали  как  будто  прочла  его  мысли.  Она  сейчас,  притихшая,  была  похожа  на  растерянную  девочку.  Да,  есть  ли  предел  человеческой  нежности!  Доброруднев  считал  себя  циником,  не  способным  на  нежность.  Ошибался.
           –  Не  знаю.  –  Такой  ответ  не  унижает  в  Ваших  глазах  моё  профессиональное  достоинство?
           –  Нет.  Вы-то  тут  при  чём?  Это  ж  мы  жизнь  свою  коверкаем…
           –  Натали,  –  он  постарался,  чтобы  его  голос  прозвучал  веско,  но  без  неуместного  оптимизма,  –  в  моей  практике  часто  так  бывало,  что  самые  большие  неприятности  становились  предпосылкой  чего-то  принципиально  нового.  И  не  всегда  это  новое  было  плохим.  Иногда  нужно  опуститься  на  самое  дно  реки,  чтобы  оттолкнуться  и  всплыть.
           –  Похоже  на  эпитафию,  Андрей  Николаич.
           –  Скажите  мне,  –  остался  последний  аргумент,  –    Ваш  сын  как  реагирует  на  ваш  с  мужем  развод?  Он  знает?
           –  Нет.  Боря  ничего  не  знает.  Он  занят  своими  делами.  Готовится  к  поступлению.  Наш  сын  –  талантливый  мальчик,  у  него  отцовские  способности  к  математике.  Как  все  подростки,  он  живет  в  своём  мире.  У  него  там  больше  места  для  Руслана,  чем  для  меня.  Какие-то  секреты  у  них,  дела  какие-то  общие.  Руслан  хочет,  чтобы  сын  поступал  учиться  за  границу.  В  Англию.  Или  Германию.  Так  что  на  его  жизнь  наш  развод  не  особо-то  повлияет,  слава  Богу.
           –  Думаете,  он  не  будет  переживать?
           –  Нет,  будет,  конечно.  Наверное,  это  странно,  но  я  рада,  что  это  известие  не  принесёт  ему  особого  горя.  Видеться  он  будет  с  нами  и  так  редко.  Так  что,  какая  разница,  с  обоими,  или  по  очереди.
           [i]–  Ну,  вот  она  уже  говорит  о  жизни  после  развода.  Первую  ступеньку  мы  преодолели.  Это,  конечно,  ещё  не  кризис,  но  никаких  эксцессов  типа  попытки  суицида  не  предвидится.  Редкое  равнодушие  к  ребёнку  у  этой  красавицы.  Конечно,  мальчик  родился  нежданным.  Но  такие  вещи  чаще  сказываются  на  ребёнке,  его  характере  и  судьбе,  чем  на  отношении  к  нему  матери.  А  здесь  перекос  явный:  женщина  воспринимает  ребёнка  через  мужа.  Обычно  такое  бывает  с  мужчинами.  Мужчина  любит  ребёнка,  пока  любит  его  мать.  И  речь  вовсе  не  о  чёрствых  мужчинах.  Просто  так  устроен  мир.  Хотя,  бывают  и  исключения  из  правил.  Здесь  как  раз  –  тот  случай.  Или  не  тот?  Надо  будет  посмотреть.  Со  слов  Натали,  сыном  занимается  исключительно  Руслан.  И  то  правда,  когда  же  девушке  ребёнком  заниматься,  если  нужно  в  седло?  Н-да,  мальчишке  непросто  будет  выбрать  себе  жену.  Модель  семьи  у  него  не  особо-то  конструктивная.  Натерпится![/i]
           –  Андрей  Николаич!  –  Натали  прервала  его  мысли.
           –  Да?
           –  Спасибо  Вам!
           –  Вы  удивляете  меня,  Натали!  Мне-то  за  что  спасибо?  Я  пока  ещё  ничего  не  сделал.
           –  Сделали.  Вы  сделали  так,  что  я  перестала  бояться.  Ещё  неделю  назад  мысли  о  разводе  доводили  меня  буквально  до  тошноты,  так  было  страшно.  А  сейчас  я  даже  думаю  о  том,  что  будет  дальше.  И  мне  совсем  не  страшно.
           –  Ну,  чего  бояться,  дорогая?  Знаете,  недавно  у  меня  был  презабавный  случай.
             Доброруднев  направился  к  бару,  налил  ей  мартини.  Потом,  подумав,  плеснул  себе  водки.  Пропадай,  моя  телега!  Чокнулись:  она  рюмкой,  он  –  во  всех  смыслах,  раз  вздумал  пить  с  пациенткой.  Выпили.  
           –  Так  что  за  случай?  –  Градусы  выпитого,  на  ней,  похоже,  отражались  ещё  меньше,  чем  на  нём.  Что-что,  а  здоровье  этой  барышне  родители  подарили  крепкое.  Надолго  хватит.
           –  А,  да!  О  страхе.  Обратилась  ко  мне  недавно  некая  почтенная  дама  по  поводу  своего  не  менее  почтенного  мужа.  –  Доброруднев  старательно  контролировал  язык,  не  давая  тому  слишком  заплетаться.  –    У  мужа,  видите  ли,  психологическая  проблема  –  полное  отсутствие  страха.  Ну,  я  расспрашиваю  подробненько  и  выясняю,  что  сей  почтенный  господин  –  по  профессии  врач  довольно  высокой  квалификации  –  сбрендивши  на  старости  лет,  бросает  кафедру,  больничное  отделение,  да  и  вообще  –  работу  и  просится  в  отряд  МЧС  рядовым  врачом.  При  этом  у  чудака  имеется  опыт  восхождений  на  пару-тройку  неслабых  горных  вершин,  пару  сотен  прыжков  с  парашютом,  и  документы  аквалангиста.  Тоже  с  приличным  стажем.  Просто  не  профессор,  а  техасский  рейнджер  какой-то.  Ясное  дело,  я  заинтересовался.  Слышать  и  читать  о  подобных  случаях,  конечно,  приходилось.  А  вот  в  практике  не  встречался.  Было  крайне  интересно  узнать  причину  отсутствия  страха.  То  ли  это  гормональные  сдвиги  в  организме,  то  ли  психологические.
           –  А  разве  это  не  одно  и  то  же?
           –  А  Вы  –  умница,  грамотно  вопрос  ставите,  –  подхвалил,  –  Мне  было  интересно,  что  явилось  первопричиной  –  физическая,  или  психическая  составляющая.  Ну,  Вы  поняли?  С  чего  всё  началось:  организм  дал  сбой,  а  психика  подтянулась,  или  психическая  травма  повлияла  на  гормональный  фон?
           –  Ага,  понимаю.
           –  Ну,  вот  и  спрашиваю  я  жену  –  даму  эту  почтенную  –  не  боялся  ли  чего-то  её  муж  особенно  сильно  раньше.  И  выясняю,  что  у  него  была  когда-то  арахнофобия.
           –  Что  за  зверь?
           –  Банальная  боязнь  пауков.  Но  не  просто  боязнь,  а  такой  страх  перед  этими  в  большинстве  своём  безобидными  тварями,  который  человеку  контролировать  не  удаётся.  Он  подпрыгивает  на  три  метра  раньше,  чем  успевает  подумать  о  мизерном  размере  объекта  своего  страха.
           –  И  Вы  принесли  на  встречу  паука?  –  Развеселилась  Натали.
           –  Именно!
           –  Ну  и?..
           –  Почтенный  профессор,  обладатель  кучи  спортивных  регалий,  прыгун  и  попрыгун,  а  так  же  лазатель,  ползатель  и  ныряльщик  чуть  на  стол  мой  не  впрыгнул.  Что  при  его  спортивной  подготовке  вполне  бы  ему  удалось.  А  верещал!..  Энрико  Карузо  в  гробу  перевернулся.
           Доброруднев  от  души  любовался  весельем  Натали.  Умытая  и  слегка  растрёпанная,  она  была  сейчас  похожа  на  расшалившуюся  девчонку.
           –  Ну,  потом  мы  от  души  поговорили,  –  переждав  хохот,  продолжил  рассказ,  –  и  великовозрастный  проказник  подвёл  вполне  обоснованную  теоретическую  базу  под  свои  странные  поступки.  А  в  конце  он  сказал  мне  замечательную  вещь.  На  мой  вопрос  о  страхе,  сей  почтенный  и  бесшабашный  господин  ответил:  «Жизнь,  –  говорит,  –вообще  опасная  штука,  –  в  ней  ведь  и  помереть  можно!»  А?  Каково?  Хоть  большими  буквами  на  стену  вешай!
           –  Да,  забавная  история.  И  высказывание  –  в  тему.  Возьму  себе,  не  возражаете?  
           –  Берите,  я  не  жадный.  И  пользуйтесь  на  всю  катушку.  А  если  серьёзно,  давайте  с  Вами  жить  сегодняшним  днём.  Всё,  что  было  вчера  –  история,  что  будет  завтра  –  фантастика.
           –  А  давайте!  И  знаете,  что  я  предлагаю?
           –  Ну-ну?
           –  Давайте  напьёмся!
           [i]–  Та-а-ак.  Приехали.  Хороши  результаты  работы,  ничего  не  скажешь!  Кризис  не  отменяется.  Он  просто  откладывается.  Милая  моя!  Я  –  старый  солдат,  я  не  знаю  слов  любви…  Тьфу  ты!  Что  это  меня  на  цитаты  потянуло?  А,  так  вот…  Я  –  старый  солдат  и  прекрасно  знаю,  не  только  что  будет,  но  и  чем  сердце  успокоится.  И  сей  результат  в  виде:  «Прости  и  давай  забудем  всё,  что  между  нами  в  эту  ночь  было!»  меня  ну  никак  не  устраивает.  Я  вовсе  не  для  того  с  тобой  тут  шуры-муры  затеваю,  чтоб  так  бесславно  кончить  –  хорошо,  что  мои  пошлые  мысли  никто  прочитать  не  может.  Эмма,  ты  не  в  счет.  Ты  всегда  молчишь  в  таких  случаях.  Надеюсь,  что  печально.  Шоб  ты  себе,  Эмма,  дорогая,  не  сомневалась,  что  «цэй  дощ»  в  моей  жизни  –  надолго.  А  может  и  навсегда.  Поэтому  напиваться  мы  будем  потом,  а  сейчас  –  не  будем.  А  будем  мы  гулять.  И  от  моих  рассказок-присказок  Рыбка-Натали  опьянеет  не  хуже,  чем  от  вина.  Только  результат  будет  другим.[/i]
           –  Принимается!  –  Что  ж  он  –  дурак  –  напрямую  отказывать?  –  Но  с  одним  условием.
           –  Каким?
           –  Давайте,  я  покажу  Вам  одно  местечко,  где  нам  никто  не  сможет  помешать?
           –  А  давайте?  Куда  идти?
           [i]–  Прости,  Лёлька,  прости,  дружочек!  Сегодня  обсудить  события  ну,  никак  не  удастся!  Старому  твоему  профессору  не  до  работы.  Тут,  можно  сказать,  судьба  решается.
[/i]

(Продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459356
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.11.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . ч. 3

(продолжение)
РАУНД  ВТОРОЙ.  ОН

           Опачки!  Такого  он  точно  не  ожидал.  Это  был  первый  случай  за  многолетнюю  практику,  когда  он  –  Доброруднев  –  совсем  не  попал.  Нет,  ну  не  то,  чтобы  он  был  прям  уж  таким  экстрасенсом  и  представлял  партнёра  своего  пациента  во  всех  мельчайших  подробностях.  Бывало,  что  и  ошибался  –  во  внешности  там,  или  в  нюансах  характера.  Но  чтоб  так!  
           Муж  Натали  оказался  даже  не  полной  противоположностью  представлениям  Доброруднева,  он  был  вообще  из  другой  плоскости.  Натали  что-то  говорила  про  крутой  нрав.  Но  здесь  дело  не  в  характере.  Этот  парень  –  крут  в  принципе.  Сложно  даже  сказать,  что  наталкивает  на  эту  мысль,  но  это  первое,  что  приходит  в  голову  при  столкновении  с  ним.  Он  –  необычен  и  крут.  И,  странное  дело,  совсем  не  сложно  при  этом  представить  его  с  маленьким  сыном  на  руках,  или  подающим  кофе  в  постель  любимой  женщине.  Да-а-а-а,  в  высшей  степени  интересная  особь.  Такого  встретишь  –  не  скоро  забудешь,  если  вообще  забудешь  когда-нибудь.  
           –  Добрый  день,  Андрей  Николаевич.  Наташа  просила  меня  встретиться  с  Вами,  -  сказано  так  спокойно,  как  будто  нет  никакого  напряга,  встретиться  с  психотерапевтом  жены  по  поводу  предстоящего  развода.
           Мачо,  удавитесь!  Обладателем  такого  голоса  мечтал  бы  быть  каждый  первый  ловелас.  Кажется,  на  языке  музыковедов  это  называется  обертоны.  Снежный  барс  –  мощный  и  опасный  хищник,  но  когда  мурлычет,  он  –  огромный  пушистый  кот.  Жаль,  если  этот  Руслан  не  поёт.
           –  Вы,  должно  быть,  неплохо  поёте?  –  Доброруднев  решил  брать  быка  за  рога.  А  чего  политесы  разводить?  
           –  Давно  не  пел,  –  провокация  не  прошла,  гость  даже  бровью  не  повёл,  просто  крепко  пожал  протянутую  руку  и  посмотрел  прямо  в  глаза  черными  –  дна  не  видать  –  чуть  раскосыми  глазами.
           –  Присаживайтесь,  –  начал  хозяйничать  Доброруднев,  –  что-нибудь  выпьете?
           –  Если  можно,  кофе.
           –  Можно.  А  можно  и  покрепче.  
           –  Я  не  пью.
           –  Совсем?  Или  избирательно?
           –  Совсем.  Ни  капли.
           –  Давно?
           –  Хороший  вопрос!  Не  так  чтобы  очень.
           Примечательна  улыбка  на  этом  лице,  как  бы  выстроганном  из  твердых  пород  дерева  не  особо  тщательным  резчиком.  Вполне  возможно,  что  резчик  оный  был  подшофе.  Черты  вырезались  при  разном  градусе,  отчего  классической  гармонии  не  вышло,  однако  рука  мастера  чувствуется.  Как  и  рука  иного  мастера  –  Жизни.  Этот  другой  нанёс  на  выстроганное  первым  странно  дисгармоничное  лицо  парочку  индивидуальных  черт  в  виде  почти  сгладившихся  продольных  шрамов  через  левую  щёку  наискосок.
           [i]–  Не  говори  мне,  Эмма,  что  мужчину  украшают  шрамы.  Шрамы  мужчину  делают  впечатляющим,  приметным,  особенным  и  даже  опасным.  Но  чтобы  украшать…  Нет,  не  думаю.  Впрочем,  у  тебя,  Эммануэль,  странное  отношение  к  мужской  красоте.  Уверен,  тебе  бы  понравился  этот  экземпляр,  несмотря  на  средний  рост  и  заметную  намётанному  глазу  диспропорцию  в  длине  ног  и  торса  –  увы  –  не  в  пользу  ног.  Если  он  слегка  и  напоминает  шкаф,  то  –  старинный,  бабушкин,  приземистый  и  на  кривоватых  ножках.  Ну,  ладно-ладно!  Это  я  из  ревности.  Ноги  у  него  не  кривые.  Но  походка,  всё  равно,  кочевника.  Уж  позволь  мне,  последнему  из  рода  выросших  на  коне,  об  этом  судить.  Что  же  в  нём  не  так,  а,  Эмма?  Есть  какая-то  загадка  в  этом  Руслане  Яновиче  Малике.  И,  возможно,  не  одна.  [/i]
           –  Тогда  в  виде  исключения,  позвольте  мне  самому  приготовить  Вам  кофе?
           –  Хорошо!  –  Похоже  это  единственно  приемлемая  похвала  для  него.  Сложно  представить  от  этого  типа  что-то  вроде  «превосходно»,  или  «замечательно».
           –  Кофе,  –  озвучил  процесс  Доброруднев,  –  как  моя  работа.  Он  не  терпит  спешки  и  суеты.  Поэтому  варю  я  его  сам  редко.  Чаще  пользуюсь  «лентяйкой».
           –  Кем?  –  На  пару  миллиметров  поднятая  бровь  –  высшая  степень  удивления.
           –  Не  кем,  а  чем!  –  Засмеялся  не  собственному  остроумию,  а  реакции  Руслана,  –  «лентяйкой»  мы  прозвали  кофе-машину.
           –  Весело.  И  по  сути.  –  Фразы,  как  и  черты  лица,  –  рубленные.  Похоже  он  весьма  немногословен.
           –  Любите  лошадей?  –  Разливая  кофе,  Доброруднев  заметил,  что  посетитель  рассматривает  его  коллекцию.  Лошади  –  Доброрудневская  страсть  и  тоска  –  в  масле,  акварели,  пастели  –  украшали  стены  кабинета.
           –  Да.  Зов  крови.  Как  и  у  Вас.  Вы  ведь  из  донских?  –  спросил  полуутвердительно.
           –  Из  них  родимых.  Как  догадались?
           –  Это  несложно.  Внешность  у  Вас  казачья.  Хоть  в  «Тихом  Доне»  снимай.
           –  А  знаете,  Руслан  Янович,  Вы  ведь  тоже  где-то  с  югов.  Не  особо-то  тянете  на  классического  славянина.  Даже  с  польским  отчеством.
           –  Ещё  с  каких!  Мой  прадед  был  афганец.  По  его  линии  в  роду  все  мужчины,  ни  одной  девочки.
           Вот  оно  что!  Это  кое-что  объясняет.  Не  всё,  но  делает  понятным,  например,  афористичную  отрывочность  фраз.  И  нюансы  внешности.  
           –  Погодите,  если  в  роду  мужчины,  тогда  и  фамилия  у  Вас  прадедовская?  Но,  она  же  –  наша!
           –  Нет.  Она  моя.  Просто  сокращена.  Я  –  Руслан  Аль-Малик.
           Конечно!  Сделать  из  украинской  фамилии  Малик  арабскую  –  как  два  пальца!  Добавь  приставку,  что  у  арабов  означает  то  же,  что  у  французов  «де-»,  а  у  немцев  «фон-»,  и  смести  ударение  с  первого  слога  на  второй.  Брюки  превращаются  в  элегантные  шорты,  а  внешность  человека  теряет  толику  загадочности.  
           –  Моя  бабушка  была  полячкой,  отсюда  имя  отца  –  Ян.  А  мама  –  украинка.  Так  что  моя  национальность  –  интернационал.  Или  гипернационал.  Как  Вам  больше  нравится.  Вы  умеете  варить  кофе.  
           С  переходами  от  темы  к  теме  этот  экс-араб,  похоже,  не  заморачивается.  Так  чего  же  тянуть?  И  Доброруднев  решительно  перешёл  к  делу:
           –  Руслан...  –  он  вопросительно  глянул  на  собеседника,  молча  испрашивая  разрешения  не  присовокуплять  отчество,  и,  дождавшись  утвердительного  кивка  одними  ресницами,  продолжил,  –  я  не  буду  растекаться  мыслию  по  древу,  Вы  знаете,  зачем  ко  мне  приходила  Ваша  жена.  Не  то,  чтобы  я  стоял  на  её  стороне.  Я  просто  хочу,  как  специалист,  иметь  ясность  в  ситуации.  Она  дорожит  Вами,  семьёй  и  не  хочет  развода.  Наша  задача  –  определиться,  можно  ли  решить  ситуацию  так,  чтобы  никому  не  было  больно.
           –  Боль,  –  задумчиво  обронил  Руслан,  –  неотъемлемая  часть  жизни.  С  болью  мы  рождаемся,  с  нею  и  умираем.
           –  Но  это  не  значит,  что  стоит  причинять  боль  своим  близким.  
           –  Да.  Не  значит.  Что  нужно  от  меня?
           –  Разговор.  Простой  разговор.  
           –  И  всё?
           –  Это  только  в  кино  психотерапевт  использует  всякие  страсти,  чтобы  достичь  цели:  внушение,  манипуляцию,  гипноз…
           –  В  кино  психотерапевт  чаще  всего  и  есть  главный  маньяк.
           –  Да-да,  –  засмеялся  Доброруднев,  –  это  потому  что  гипноз.  А  у  нас,  на  самом  деле  всё  по-простому:  вы  говорите,  я  слушаю.  А  потом  мы  вместе  находим  причину  проблем,  и  вы  делаете  так,  как  я  скажу.
           Короткий  смешок  был  ему  ответом.  Оппонент  оценил  юмор.
           –  Ну,  так  что?  Каков  будет  Ваш  положительный  ответ?
           –  С  Вами,  док,  приятно  иметь  дело,  -  немного  спародировал  доброрудневский  тон  Руслан,  –  сами  спрашиваете,  сами  отвечаете.  
           –  Это  значит  –  да?
           –  Ну,  отчего  же  нет?  Если  так  хочет  Наташа  –  пусть  так  и  будет.  Так  о  чём  мы  будем  разговаривать?
           –  О  Вас.  Вернее  –  о  вас  с  Натали.  –  Доброруднев  сознательно  не  называл  жену  Руслана  Наташей,  ему  хотелось  задеть  этого  человека,  вывести  из  равновесия.  –  Расскажите  мне,  как  случилось,  что  вы  вместе?
           –  Она  перешла  ко  мне  по  наследству.
           Изумление  Доброруднева  прорвалось  сквозь  маску  профессиональной  внимательной  вежливости.  Нет,  он  был,  конечно,  готов  к  тому,  что  муж  и  жена  рассказывают  разные  сказки  о  встрече  –  влюблённости.  Но  это  уж  –  ни  в  какие  ворота.  
           –  Простите,  док,  –  гость  тоже  только  взглядом  попросил  хозяина  узаконить  обращение,  –  если  мой  ответ  показался  Вам  непочтительным  по  отношению  к  женщине.  Но  это  –  самый  короткий  путь.  Я  по  специальности  –  финансовый  аналитик.  Через  год  после  университета  стал  директором  харьковского  филиала  известного  мебельного  концерна.  Потом  акционеры  решили,  что  мной  можно  заменить  гендиректора,  который  уходил  в  политику.  Так  мне  достались  в  наследство  от  предшественника  должность,  квартира  в  Киеве,  офис,  хороший  коллектив  и…  –  Руслан  сделал  паузу,  как  бы  в  попытке  поделикатнее  сформулировать,  –  и  его  референт,  –  замечательная  красавица,  ничего  не  смыслящая  в  делах  концерна.
           –  Которая  стала  Вашей  женой,  –  подсказал  Доброруднев.
           Хорошая  улыбка  у  его  воспоминаний,  задумчивая,  грустная,  одной  –  не  повреждённой  шрамом  –  стороной  лица.  
           –  Она  была  такой  растерянной  и  беззащитной,  –  в  чёрных  глазах  на  секунду  проглянуло  дно,  –  и  такой  одинокой.  Знаете,  как  бывает  в  этих  коллективах?  Никто  не  любит  женщину  шефа,  если  у  того  есть  верная  и  преданная,  но  –  увы!  –  постаревшая  жена.  Годы,  потраченные  на  устройство  своего  положения,  –  насмарку.  Новая  метла  пришла  и  сейчас  начнёт  выметать  ненужный  мусор.  А  с  ним  –  и  любовницу  предшественника.  Мне  было  так  её  жаль,  –  эти  мысли  буквально  читались  на  её  лице  –  очень  красивом,  согласитесь.  Я  применил  классический  приём  –  подставился  под  бокал  с  шампанским.  Так  мы  познакомились.  Она  оказалась  на  удивление  неиспорченной,  очень  трогательной  в  своём  желании  получше  устроиться  в  этой  жизни.  Не  думайте,  что  мной  владели  лишь  представительские  мотивы.  Я  был  сильно  влюблён,  даже  сам  не  заметил,  как  влюбился.
           –  Она  сказала,  что  Вы  влюбились  с  первого  взгляда.
           –  Я  врал.
           –  Да  Вы  что?  –  Доброруднева  не  только  рассмешила,  но  и  задела  неожиданная  прямота  собеседника.
           –  Я  часто  врал  ей.  В  этом  вся  беда.  Хотел  как  лучше,  а  вышло…  –  пауза  заменила  концовку  расхожего  фразеологизма,  –  не  в  порядке  оправдания,  док,  кроме  польской  бабушки  –  преподавательницы  математики,  у  меня  не  было  семьи.  Отец  к  моему  отрочеству  был  уже  законченным  алкоголиком,  военные  в  те  годы  спивались  пачками.  Мать  рядом  с  пьющим  мужчиной  озлобилась,  опустилась,  но  продолжала  ему  угождать  до  самой  смерти.  Я  рос  сам  по  себе.  Никого  не  интересовал,  ничего  не  заслуживал.  Я  не  жалуюсь,  что  мне  не  дали  любви.  Нельзя  дать  то,  чего  не  имеешь.
       [i]    –  А  вот  это  –  другие  воспоминания,  Эмма.  Так  вспоминает  простивший:  спокойно  и  без  слезы  в  голосе.  Он  не  держит  зла  на  родных  и  не  осуждает  их  за  своё  детство.  Он  всего  лишь  анализирует  и  думает.  Такой  всегда  в  жизни  идёт  путём  «от  противного».  Старается  свою  жизнь  и  семью  сделать  полной  противоположностью  родительской.  И  тоже  ошибается!  Потому  как  не  выходит  из  заданной  теми  системы  координат.  И  всё  это  очень  грустно,  милая  моя  Эммануэль.  Особенно  с  таким  вот  мужиком.  Хорошим.  И  честным,  надо  признать.  [/i]
           –  Я  просто  хотел,  чтобы  у  моей  жены  и  моего  ребёнка  всего  этого  было  вдоволь.  Если  ей  хочется  романтических  воспоминаний  о  нашей  встрече,  почему  их  не  дать?  Если  она  понимает  любовь,  как  возможность  жить  в  достатке,  пусть  у  неё  будет  достаток.  Если  видит  свою  главную  ценность  в  красоте,  пусть  имеет  возможности  совершенствовать  эту  красоту.  Если  для  неё  счастье  –  кофе  в  постель  и  розовые  лепестки  в  спальне,  –  да,  ради  Бога!  Лишь  бы  она  была  счастлива.
           –  Да,  –  задумчиво  согласился  Доброруднев,  –  она  говорила…
           –  Она  –  да!  –  Спокойно  продолжил  Руслан,  –  но  не  я.
           –  То  есть?
           –  А  то,  доктор,  и  есть,  что  все  эти  годы  давал  один  я.  Она  только  брала.  Как  ни  грустно  это  признавать,  но  в  семейной  жизни  до  недавних  пор  я  повторял  свою  мать  –  служил  и  угождал  бездумно.  Наташа  искренне  считала,  и  по  сей  день  уверена  в  этом,  что  её  красота  –  достаточная  плата  за  все  блага  жизни.  И  я  не  виню  её,  потому  что  и  сам  все  эти  годы  так  считал.
           –  А  теперь  не  считаете?
           –  Теперь  нет.
           –  Почему?
           Руслан  не  ответил.  Но  выдал  свои  мысли.  Доброруднев  уже  раньше  заметил  этот  автоматический  жест  –  движение  большого  пальца  вдоль  шрама  по  щеке  сверху  вниз.
         [i]  –  Неужели  он  комплексует?  Может  ли  быть,  что  с  лицом,  обезображенным  шрамами,  Руслан  считает  себя  недостойным  такой  красавицы,  как  Натали?  Да  ну,  бред!  Шрамы  вовсе  не  испортили  его  внешность,  наоборот,  как-то  выделили  самые  мужские  и  суровые  ее  черты.  Значит,  с  этими  шрамами  связана  история,  перевернувшая  его  сознание.  Но,  расскажет  ли  он?..[/i]
           –  Внешность,  док,  –  не  наша  заслуга.  Это  –  подарок.  Обладая  подарком,  стыдно  требовать  ещё  и  ещё.  
           –  У  Вас  очень  нестандартные  мысли,  Руслан.  Вы  говорите,  недавно  к  ним  пришли?  Могу  я  узнать,  как?  –  Доброруднев  постарался  задать  этот  главный  вопрос  их  встречи  как  можно  деликатнее.
           –  Я  убил  человека.
           Сейчас  бы  рюмочку!  Сложно  переварить  услышанное  без  ста  граммов.  И  как  это  священники  переваривают  все  эти  исповеди?
           –  И  Вы  так  легко  в  этом  признаётесь?
           –  Не  могу  сказать,  что  легко.  
           –  Как  правило,  из  людей  подобные  признания  выбивают  на  следствии.  Улики  там  всякие,  манипуляции.
         –  Если  в  грехе  признаёшься  Богу,  людям  рассказывать  уже  проще.  А  что  до  следствия,  док,  –  то  было  и  следствие,  и  суд.  Но  мне  не  предъявляли  обвинения.  Ни  один  суд  не  признал  бы  меня  виновным.  Мой  подчинённый  –  главбух  –  выбросился  из  окна  своей  квартиры,  с  восьмого  этажа.  Я  уличил  его  в  растрате  и  преступной  халатности.
           –  А  он  не  был  виноват?
           –  Был.  Он  был  виноват  по  всем  статьям.  Украл  деньги.
           –  Много?
           –  Скажем  так,  значительную  сумму.
           –  Зачем?
           –  А  Вы  –  хороший  психолог,  док,  –  Руслан  впервые  вышел  из  своего  сурового  равновесия,  –  сразу  задали  главный  вопрос.  А  вот  я  до  этого  вопроса  не  додумался.
           –  Орали?  Увольняли?
           –  Нет.  Не  умею  я  как-то  орать.  Не  выходит.  Просто  приказал  вернуть  и  назвал  конкретный  срок.  Мне  ведь  казалось,  что  я  прав!  И  даже  праведен.  Ведь  не  сдал  же  его  милиции,  не  опозорил.
           –  А  что  там  было  на  самом  деле?  Кредит?  Или  проигрался?
           –  На  украденные  деньги  он  отправил  жену  с  дочерью  в  Германию.  У  ребёнка  очень  сложный  диагноз,  я  и  не  выговорю.  Но  мне  объяснили  –  гораздо  позже,  –  что  лечить  такое  могут  только  там.  И  это  стоит  огромных  денег.
           –  Н-да.  –  Доброруднев  задумчиво  полез  пятернёй  в  тщательно  уложенную  шевелюру,  –  но  ведь  он  мог  бы  попросить  о  помощи.
           –  Он  и  просил.  Но  не  сказал,  зачем  ему  деньги.  Я  распорядился  выписать  премию.  Максимальную  у  нас  по  сумме.  Но  для  лечения  нужно  было  гораздо  больше.  И  быстро.  И  он  украл.
           –  А  если  бы  он  попросил  всю  сумму,  вы  бы  дали?
           –  Сейчас  да.  А  тогда…  Не  буду  врать,  не  дал  бы.  Поэтому  и  считаю  себя  виновным  в  его  смерти.  
       [i]    –  Как  не  вспомнить  тебя,  Эмма?  Нашу  первую  серьёзную  размолвку.  Ты  сказала  тогда:  «Совесть,  Доброруднев,  –  это  пострашнее  судов  и  сплетен.  Это  такой  маленький  филиал  Страшного  Суда».  Мы  поспорили  о  судном  дне,  о  Боге  –  Судье.  Тогда  между  нами  возникла  маленькая  канавка.  Та  самая,  которая  в  последствии  стала  пропастью,  залитой  водкой.  А  вот  оно  –  доказательство  твоей  правоты,  Эмма.[/i]
           –  Вы  преувеличиваете,  Руслан,  ведь  суд  не  признал  Вас  виновным,  хоть  и  существует  статья  (сейчас  вспомню,  как  она  звучит)  «за  подстрекательство  к  суициду».  Как-то  так.
           –  Совесть,  док,  это  пострашнее  суда.  Это  –  филиал  Страшного  Суда.
         [i]  –  Похоже,  этот  человек  неистощим  на  сюрпризы!  Это  ж  надо  –  так  процитировать  тебя,  Эмма!  Слово  в  слово![/i]
           –  И  как  Вы  поступили?  
           –  Так,  док,  как  поступили  бы  и  Вы.  Пил.  Сильно.  Потом  решил,  что  не  стоит  жить.  Но  покончить  с  собой  мужества  у  меня  не  хватило.  И  из-за  этого  ещё  больше  пил.  Это  потом  я  догадался,  кто  не  дал  мне  покончить  с  собой.  А  тогда  я  решил,  что,  если  не  могу  себя  убить,  пусть  это  сделают  другие.  Неслабо  для  праведника,  каковым  я  себя  считал,  верно?
           –  Пошли  под  машину?
           –  Ввязался  в  драку.  
           Так  вот  откуда  эти  шрамы!  Неласково  же,  мужик,  тебя  приложили!
           –  И  остались  живы.
           –  Смешно  сказать,  док,  меня  спас  инфаркт.
           –  И  правда,  смешно!  Я  не  слышал,  чтобы  инфаркт  спас  кого-то  от  смерти.
           –  Он  случился  в  разгар  драки.  Я  просто  отключился,  и  мои  противники  растерялись.  Если  бы  не  один  человек,  задуманное  мною  могло  бы  осуществиться.  Но,  видно,  не  время  было.  Этот  человек  дал  мне  шанс.  И  я,  док,  хочу  использовать  его  по  полной.  
           –  Хороший  человек?  –  Доброруднев  сделал  всё  возможное,  чтобы  спрятать  остроту  вопроса  за  небрежной  рассеянностью  интонации.  Больше  всего  сейчас  он  боялся,  что  собеседник  захлопнется  в  раковине  своей  внутренней  жизни  и  не  захочет  его  туда  впустить.
           –  Сами  посудите,  док,  –  фух,  кажется  пронесло!  Руслан  ответил,  –  я  нарвался  на  драку,  подставляя  моих  –ммм..  –  оппонентов  как  минимум  под  статью.  То  есть  –  делая  их  преступниками.  А  этот  человек,  увидев  меня  на  асфальте  без  признаков  жизни,  заставил  их  мне  помогать.  То  есть,  вытащил  в  одночасье  на  поверхность  всё,  что  было  в  их  душах  хорошего.  Вот  и  судите,  какой  это  человек.
         [i]  –  Мне  послышалось,  Эмма,  или  его  голос  дрогнул?  Эта  нежность  –  это  плод  моего  иссохшегося  воображения?  Эти  нотки  –  о  том  человеке,  который  спас.  Зуб  даю,  дорогая,  что  этот  человек  –  женщина.  Ну,  ежели  так,  то,  должно  быть,  дамочка  –  не  робкого  десятка.  Заставить  повиноваться  свору  пьяных  в  разгар  драки…  На  такое  не  каждый  мужик  способен.  Кто  была  та,  что  помогла  Руслану?  Мы  не  будем  его  об  этом  сейчас  спрашивать.  Оставим  до  следующего  раза.  Всё  это  нужно  переварить.[/i]
           –  Руслан,  –  Доброруднев  постарался,  чтобы  его  голос  прозвучал  как  можно  деловитей,  –  а  давайте  мы  с  Вами  встретимся  ещё  разочек?  
           –  Вы  думаете,  док,  я  изменю  своё  решение?  –  Улыбка  его  была  горькой,  как  попка  перележавшего  на  солнце  огурца.
           –  Нет,  я  на  это  не  рассчитываю  –  изящно  соврал  Доброруднев,  -  скажем  так,  я  хочу  помочь  Вашей  жене  пережить  всё  это  с  наименьшими  потерями.
           –  Ну,  давайте,  –  расчет,  что  такой  человек  не  будет  препятствовать  помощи  женщине,  полностью  оправдался.
           «Вот  она,  ваша  ахиллесова  пята,  рыцари  хреновы!  –  Неожиданно  зло  думал  Доброруднев,  наливая  привычную  рюмашку,  –  стоит  вам  намекнуть,  что  помощь  нужна  даме,  из  вас  салат  настрогать  можно!»  Лучше  бы  Лёльке  сейчас  не  появляться,  он  опрокинул  вслед  за  первой  вторую  рюмку  и  шлёпнулся  в  кресло.  Ощущение  было  такое,  словно  он  выкинул  монетку  на  «орёл  или  решка»,  точно  зная,  что  выпадет  не  то,  что  загадал.  Зла  не  хватает!  Ни  на  что  в  этом  мире  не  хватает  зла!  
           [i]–  Вот  спроси  меня,  Эмма,  почему  я  сейчас  зло  поминаю?  Так  ведь  и  не  отвечу.  Что  же  так  злит  и  раздражает  в  этом  непростом  человеке?  То,  что  он  говорит,  как  ты?  Твоими  словами?  А  вдруг  тот  человек,  что  спас  его,  –  ты,  Эмм?  Откуда  бы  ему  знать  про  страшный  суд?    Например,  попал  он  в  больницу.  А  ты  была  его  лечащим  врачом.  И  вы  говорили  с  ним,  как  мы  когда-то.  И  он  поверил  тебе,  твоим  мыслям,  проникся  твоими  взглядами.  Могло  такое  быть?  Могло!  Или  вдруг  он  упал  там  в  разгар  драки  без  сознания,  а  ты  проходила  мимо.  Разогнала  драчунов,  –  с  тебя  бы  сталось!  Я  ж  знаю  твою  манеру  лезть  в  самую  гущу  событий,  крича  «разойдитесь  все,  я  –  врач!».  Оказала  первую  помощь.  Потом  пришла  проведать  своего  подопечного  в  больнице,  вы  разговорились…  Могло  такое  быть?  Могло!  Он  так  сказал  о  своём  спасителе,  что  ежу  понятно  –  это  женщина.  Значит,  прав  я  был,  говоря  Лёльке,  что  здесь  любовь.  И  любит  он  тебя,  Эмма?  Та,  бред!  Ну,  встретил  человек  в  минуту  отчаяния  мудрую  женщину,  так  мало  ли  в  Бразилии  донов  Педро!  Совсем  не  обязательно,  что  она  –  это  ты.  А  злит  то,  что  этот  парень  не  врёт.  Не  корчит  рожи,  не  строит  позы.  Говорит  простую  свою  правду  так,  как  будто  нет  в  этом  никакой  сложности.  Вот  что  злит!  И  не  нужно  придумывать,  как  выведать  её,  не  нужно  подлавливать,  манипулировать.  Как  же  я  устал,  оказывается,  от  всего  этого,  Эмма!  И  всё-таки,  так  нельзя!  Что  будет,  если  все  начнут  вот  так  напрямую  говорить  «Я  ей  врал!»?[/i]
           Для  представления  мира,  где  все  будут  говорить  только  правду,  градуса  двух  рюмок  явно  не  хватало.  А  Лёлька  не  шла.  Не  цокали  в  коридоре  её  энергичные  каблучки.  Доброруднев  насторожился:  может,  случилось  чего.  Ещё  ни  разу  Лёлька  не  опоздала  заявиться  в  его  кабинет  после  очередного  посетителя  «на  поговорить».  А  тут  аж  две  рюмки  прошло,  а  её  нет.  Он  выглянул  в  коридор.  У  дальнего  окна  в  дымке  полуденного  света  она  замерла  задумчиво.  Так,  наверное,  застыла  молоденькая  фрейлина  уколовшейся  веретеном  Спящей  Красавицы.  
           –  Впечатлилась,  доця?
           –  Что?  –  Оп!  Принц  поцеловал  где-то  спящую  принцессу,  и  её  фрейлина  тоже  ожила.
           –  Впечатлилась  мужиком,  красна  девица?
           Девичьи  щёчки  залились  румянцем.  Не  соврала  –  вздохнула  восхищённо.
           –  Понимаю.  Мужик  и  впрямь  впечатляющий.  Хоть  и  не  красавец,  верно?
           –  Только  не  говорите  мне,  что  и  он  врал,  –  молитвенно  сложила  ладошки.
           –  Не  скажу,  малыш.  Не  скажу…  Этот  как  раз  таки  и  не  врал.  Что  плохо,  в  сущности.
           –  Как  плохо?  Нет,  профессор,  я  Вас  не  понимаю.  То  Вам  врать  –  плохо,  то  не  врать  –  тоже…  Вы  как-то  определитесь!
           –  Молчи,  правдозащитница!  –  Нарочито  разгневанно  гаркнул  на  помощницу,  –  ты  же  будущий  психолог.  Должна  понимать:  патология  –  это  то,  что  находится  за  рамками  нормы.  В  какой  бы  стороне  это  «нечто»  не  находилось.
           –  То  есть,  Вы,  Андрей  Николаич,  хотите  сказать,  что  говорить  всегда  правду  –  это  патология?  –  Лёлька  чуть  не  поперхнулась  от  возмущения.
           –  А  ты  представь  себе  мир,  где  все  друг  другу  говорят  только  правду!  Да  Вы  же,  бабы,  пардон,  дамы  первые  в  таком  мире  перевешаетесь!  «Милый,  как  я  выгляжу?  –  Как  старая  драная  калоша,  дорогая!»  Ба-бах!  –  Доброруднев  изобразил  пальцами  пистолет  у  виска,  –  Она  застрелилась.  Но  сначала  убила  его.  Да  так  на  земле  вообще  людей  не  останется!
           –  Всё-всё,  профессор,  –  хохоча,  подняла  руки  Лёлька,  –  я  с  Вами  не  спорю!
           [i]–  Слышишь,  Эмма?  Она  со  мной  не  спорит!  И  правильно  делает,  между  прочим.  Потому  как  этому  спору  скоро  исполнится  десять  лет.  А  аргументы  десятилетней  выдержки  –  это  вам  не  бочка  коньяку.  Тебе,  правда,  эти  все  аргументы,  что  раньше,  что  сейчас  –  до  лампочки,  дорогая.  У  тебя  на  всё  своя  точка  зрения,  и  –  плевать,  что  существуют  какие-то  общепринятые  нормы  и  правила.  И  большинство  из  них  –  правил  этих  –  как  раз  о  том  и  есть,  как  поизящнее  соврать.  Всё  в  этом  мире,  что  с  человеческими  отношениями  связано,  –  враньё.  Ну,  вот  что  такое,  например,  комплименты?  Изящное  враньё!  Дипломатия?  –  Изощрённое  враньё!  Политика?  –  Нахальное  враньё!  Статистика?  –  Усреднённое  враньё!  Всё  в  этом  мире  построено  на  вранье.  И  успешнее  тот,  кто  научился  врать  незаметнее.  Это  ещё  моя  старая  математичка  в  школе  говорила.  Ловила  на  списывании,  лупила  книжкой  по  голове  и  приговаривала:  «Незаметненько  надо!»  Потом  ротный  в  армейке  усугубил:  «В  армии  можно  всё,  –  вещал  он  первогодкам,  –  главное  –  не  попадаться!»  Так  что  учителя  по  вранью  были  у  меня,  Эммануэль,  –  что  надо.  Только  один  человек  пытался  научить  меня  антивранью.  Ты.  Как  ты  живёшь,  милая,  в  своём  хрупком,  хрустальном  мире  правды?  Не  боишься  разбить  его  неосторожным  словом  или  движением?  Я  чувствовал  себя  в  нём  слоном  в  посудной  лавке.  Всегда  в  твоём  присутствии  внутренний  голос  нашёптывал:  «Вот  ты  снова  соврал,  Доброруднев!»  Ну,  скажи,  как  можно  было  не  пить?  И  знаешь,  Эмм,  до  сегодняшнего  дня  я  надеялся,  что  в  том  твоём  мире  когда-нибудь  тебе  станет  холодно  и  одиноко.  И  ты  вернёшься.  И  вот  пришёл  этот  афганский  прынц.  И  оказалось,  что  там  есть  ещё  обитатели,  ты  там  не  одна.  И  ты  ещё  спрашиваешь,  почему  я  злюсь?[/i]

(Продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459349
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.11.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . Ч. 2

(продолжение)
РАУНД  ПЕРВЫЙ.  ОНА

     [i]    –  Итак,  Эммануэль,  «что  день  грядущий  нам  готовит?»  Или,  кто  у  нас  в  своей  жизни  такого  наворотил,  что  самостоятельно  справиться  не  может?
         Наталья  Викторовна  Малик.  Среднестатистическое  имя.  Сколько  лет?  Тридцать  пять.  У-у-у-у,  опасный  возраст!  Женщина  ещё  свежа  и  хороша  собой,  если  не  запущена,  конечно,  и  уже,  мужикам  на  погибель,  осознает  свою  силу  и  красоту.  Так  чё  пришла  тогда?  Для  кризиса  среднего  возраста,  вроде,  рановато.  Муж  гуляет?  Или  любовник  бросил?  И  –  «ах,  доктор,  у  меня  дэпрэссия!»  Что  сказала  бы  ты,  дорогая?  Знаю-знаю:  Доброруднев,  ты  поверхностен,  и  поспешен  в  своих  решениях.  Спорнём,  депрессия  на  почве  неразделённых  чувств?  Молчишь?  Ну,  что  ж,  проверим,  где  он  тут  –  «Серёгин  ноготь».  Это  ведь  твоя  идея,  Эммануэль,  –  корень  проблемы  называть  «Серёгин  ноготь».  В  память  о  давней  истории  и  о  том,  что  все  сложные  вещи  имеют  супер-простое  объяснение.[/i]
         –  Андрей  Николаевич,  –  из-за  двери  высунулся  вздёрнутый  в  задорно-пацанячем  изломе  носик  Лёли  –  аспирантки,  секретарши,  помощницы  и  ещё  кучи  всего,  взваленного  на  её  хрупкие  девичьи  плечики  и  умненькую  не  по  годам  головушку,  –  кофе  дать?
         –  Доброе  утречко,  душа  моя!  –  Улыбнулся  отечески,  –  кофе  дать!  Есть  там  кто?
         –  Идёт!
         –  Как  она?
         –  Красивая!
         –  Ага.  Ну,  тогда  спроси,  что  будет  пить,  раз  красивая.  И  не  мурыжь  в  приёмной.
         –  Добро!  –  Это  было  любимое  Лёлькино  словцо,  она  кучу  ненужной  лексики  им  заменяла,  чем  несказанно  радовала  страсть  как  любившего  побалагурить  Доброруднева.
         Та-да-а-ам!  Вот  оно  –  явление  проблемы  психотерапевту!  Сколько  лет,  а  он  так  и  не  научился  не  волноваться,  адреналин  прямо  зашкаливает.  Глубоко  вдохнув,  Доброруднев  поднялся  из-за  стола.
         Дамочка  и  впрямь  красива,  Лёлька  не  соврала.  Красотой  безусловной,  яркой  и  броской.  Соломенная  копна  кудрей,  с  нарочитой  небрежностью  забранных  в  свободный  узел,  смуглая  не  по  сезону  кожа,  сочные,  мастерским  росчерком  очерченные  губы  и  голубые  глаза  за  тенью  ровно  -  волосочек  к  волосочку  -  накрашенных  ресниц.    Безукоризненно  деловой  наряд,  безукоризненно  ладная  фигура.  И  вежливая  маска  на  безукоризненном  лице.  Блеск  и  жуть!
         –  Доброе  утро!  Разрешите  представиться:  Доброруднев  Андрей  Николаевич.  А  Вы  –  Наталья  Викторовна?
         –  Зовите  меня  по-европейски  –  Натали,  –  произнесла  безукоризненная  особа  низким  мелодичным  голосом,  и  в  проёме  растянутых  в  приветливо-дежурную  улыбку  губ  трогательно  беспомощно  блеснул  слегка  косоватый  зубчик.
         Ух!  Доброруднев  вдруг  воочию  представил  график  уровня  тестостерона  в  своём  организме.  Всё  внутри  от  блеска  этого  чудесного  зубика  встало  по  стойке  смирно.  
     [i]    –  Ну,  ладно,  Эмма,  ладно!  Не  смейся.  Признаю:  не  только  внутри,  но  и  снаружи.  А  помнишь,  ты  как-то  сказала  в  приступе  жалесной  нежности  к  мужскому  полу:  «Максимум,  что  может  в  такие  минуты  мужчина,  так  это  –  отдавать  отчёт  в  своей  реакции.  Ни  справиться  с  ней,  ни  изменить  её  вам  не  дано.  Бедняги!»  [/i]
         –  Итак,  Натали,  –  не  выдал  своей  реакции,  –  давайте  начнём  с  выпивки.  Я  буду  кофе.  А  Вы  не  стесняйтесь,  капризничайте.  Если  для  откровенности  нужно  спиртное,  мы  найдём.
         –  Правда?  –  брови  приподнялись  ровно  настолько,  чтобы  не  образовались  морщины  на  лбу,  –  а  можно  мартини?  
         Да,  барышня  явно  не  из  скромниц!  Доброруднев  направился  к  бару,  нашёл  нужную  посудину.  Плеснул  мартини  и  даже  оливку  булькнул.  Эти  манипуляции  привели  организм  в  порядок  и  настроили  на  деловой  лад.  Жестом  пригласил  клиентку  в  кресло  в  дальнем  углу  кабинета  у  небольшого  столика,  куда  вездесущая  и  незаметная  Лёлька  уже  поставила  их  кофе.  Протянул  выпивку  и  сел  напротив:
         –  Говорите!
         –  Я  не  знаю,  с  чего  начать…
         –    А  Вы  не  задумывайтесь  о  том,  с  чего  начинать,  как  продолжать.  Расскажите  так,  как  рассказывали  бы  старой  подружке.  Натяжек  немного,  подружка  ведь  и  впрямь  уже  не  молода,  –  Доброруднев  комично-женским  жестом  поправил  за  ухо  воображаемый  локон.          
         Она  рассмеялась  и  расслабилась.
         –  Мне  сказали  знакомые,  что  Вы,  Андрей  Николаевич,  очень  им  помогли.  У  меня  похожая  ситуация,  –  развод.  И  я  прошу  Вас  о  помощи.
         –  В  чём,  по-вашему,  она  должна  состоять?  Вы  хотите,  чтобы  я  помог  Вам  пережить  процесс  развода?
         –  Нет,  Андрей  Николаевич!  Я  люблю  своего  мужа  и  не  хочу  развода.  Я  прошу  Вас  сделать  так,  чтобы  его  не  было.
       [i]  –  Ты  не  зря  с  утречка  куролесишь  в  моей  голове,  Эммануэль!  Вот  и  явный  привет  от  тебя:  аккурат,  та  же  ситуация,  что  свела  нас  когда-то  вместе.  Может,  это  шанс  всё  исправить?  Может,  судьба  предлагает  сделку?  Типа:  исправь  все  сейчас.  Помоги  этой  красавице  избежать  развода,  реабилитируйся  в  моих  глазах  за  ту  неудачу,  и  я  верну  тебе  твою  Эмму!  Глупо  было  бы  не  рискнуть,  а,  Эмма?  Мы  немало  уже  спасли  разваливающихся  семей,  так  может  пора  перейти  количеству  в  качество?[/i]  
         Поскольку  Эмма  внутри  него  молчала,  Доброруднев  решил  пойти  стандартным  путём  –  выиграть  время  и  присмотреться  к  этой  безупречной  Натали.
         -  Давайте  тогда  по  порядку.  Расскажите  мне  всё  с  самого  начала.  Например,  как  Вы  познакомились  со  своим  мужем.
         –  Он  меня  отбил.
         –  То  есть?..
         –  Ну,  как  отбивают  женщин  у  других  мужчин.  Он  отбил  меня  у  своего  шефа.
         –  Рискованный  поступок.  
         –  Руслан  вообще  человек  риска.
         –  Любит  крутые  горки?
         –  Не  знаю.  Я  об  этом  не  задумывалась,  –  аллегории  она,  похоже,  не  поняла,  –  просто  мой  муж  из  тех,  про  кого  говорят  «крутой».  Не  в  смысле  бывших  братков,  или  бандитов  всяких.  Характер  у  него  крутой.  Но  меня  это  никогда  не  касалось.
           Она  задумалась.  Доброруднев,  не  перебивая,  исподтишка  наблюдал.  Вот  расслабилось  немного  лицо  и  на  безупречном  фоне,  как  на  загрунтованном  холсте,  появились  первые  краски.  Слегка  наморщился  гладкий  лоб,  и  между  глаз  проступила  продольная  морщинка.
           –  То  есть,  с  Вами  он  другой?
           –  Да.  Был.  У  нас  –  замечательная  семья!  
           Доброруднев  сразу  же  уловил  характерную  нотку:  он  всегда  слышал,  когда  пациент  доказывает  что-то  ему,  врачу,  а  когда  –  самому  себе,  пытаясь  убедить  в  том,  чего  на  самом  деле  нет.
         [i]  –  По  количеству  таких  моментов  совсем  не  сложно  вычислить  процент  лжи,  а  Эмма?  Вот  у  тебя  такой  процент  был,  пожалуй,  самым  низким.  Иллюзии  –  не  твоя  стихия.[/i]
         –  Замечательная?  –  Самый  простой  способ  подталкивать  разговор  –  это  повторять  ключевые  слова  с  вопросительной  интонацией.  Ничего  лучше  ещё  не  придумали,  главное  –  тщательно  дозировать  нотки  сомнения  в  голосе.
           –  Да,  именно,  –  замечательная!  –  Рыбка-Натали  наживку  проглотила,  –  мы  никогда  не  ссорились.  С  моим  мужем  просто  невозможно  поссориться.
           –  Ух  ты!  Это  ж  почему?
           –  Ну,  невозможно  и  всё.  Он  не  кричит,  не  психует,  не  ругается.  Даже  голос  не  повышает.
           –  А  что  же  он  делает,  когда  злится?  Или  он  не  злится  никогда?  –  Здесь  сомнения  в  голосе  слегка  приправились  иронией,  –  легонько,  без  фанатизма.
           –  Нет,  ну,  злится,  конечно.  Но  он  тогда  говорит  ещё  тише.  И  ты  понимаешь,  что  лучше  не  продолжать.  Но  это  бывает  очень  редко.  Чаще  всего  он  просто  молчит.
           –  И  часто  он  молчит?  –  Это  искреннее,  сочувствующе.
           –  Нет.  Я  же  говорю,  у  нас  замечательная  семья.  Руслан  очень  заботится  о  нас  с  сыном.  Нашему  мальчику  шестнадцать.  Представляете,  муж  всё  делает,  что  нужно  в  школе.  Я  на  родительские  собрания  хожу,  только  если  праздник  какой  устраивается.  А  так  –  Руслан  всё  сам.  Мы  шестнадцать  лет  вместе,  а  муж  мне  до  сих  пор  кофе  по  утрам  готовит.  Он  рано  встаёт,  говорит,  утреннее  время  самое  продуктивное.  Ну,  что  ещё?  Наши  друзья  нам  завидуют.  Они-то  уже  почти  все  по  нескольку  раз  женились-разводились.  Мы  у  них  как  эталон  счастливого  брака.  У  нас  всё  есть  –  достаток,  квартира,  дом,  у  мужа  хорошая  работа,  машины  там,  домработница.
           [i]–  Да-а-а…  Заметь,  Эмма,  как  изменились  за  десять  лет  атрибуты  счастливого  брака.  Для  тебя  важно  было…  как  это  ты  там  шутила?  –  «Главное,  Хведя,  шоб  тибе  панимали,  шоб  ты  сам  сибе  панимал!»  И  дети.  А  сейчас  есть  машины,  квартира,  дом  и  даже  домработница.  А  вот  сын  в  этот  прейскурант  как-то  не  вписался.  Даже  имени  не  назвала.[/i]
           –  Да,  по  нынешним  временам,  вы  –  вполне  успешная  пара,  –  слегка  подогрел  остывающие  страсти  Доброруднев.
           –  Ну,  а  я  о  чём!  Совершенно  не  понимаю,  почему  муж,  который  носит  тебя  на  руках,  ничего  не  жалеет,  покупает  дорогую  одежду,  машину,  готовит  всякие  вкусности  по  праздникам  и  по  выходным  возит  на  экскурсии  и  пикники,  приходит  и  говорит  «разводимся».  Я  не  могу  этого  понять!
           –  Ну,  что  я  Вам  скажу,  милая  Натали,  –  Доброруднев  постарался,  чтобы  его  голос  прозвучал  максимально  по-отечески,  –  я  и  сам  пока  не  понимаю.  Поэтому,  налью  Вам  ещё  мартини,  и  давайте  вернёмся  к  началу.  Расскажите  мне,  всё-таки,  как  вы  познакомились.  Вы  сказали,  он  Вас  отбил?..
           –  Да,  –  она  успокоилась  и  пригубила  спиртное  движением,  не  оставляющем  сомнений  в  ежедневном  повторении,  –  он  отбил  меня  у  своего  тогдашнего  начальника.  Я  была  тогда…  Я  тогда  была  невестой  его  начальника.
           [i]–  Ха!  Ещё  одна  женская  штучка,  подсказанная  тобой,  Эммануэль!  Длина  паузы  между  «мой»  и  «муж»  позволяет  вычислить  не  только  наличие  законной  жены  у  так  называемого  «мужа»,  но  и  градус  взаимоотношений.  И  перспективы  перехода  «мужа»  гипотетического  в  мужья  с  пропиской  в  паспорте  рукой  фальшиво-монументальной  труженицы  Загса.  Судя  по  паузе  в  данном  контексте,  шансы  Натали  были  невелики.  [/i]
           –  Вы  собирались  пожениться?  –  Главное,  чтобы  «не  верю»  по  Станиславскому  не  прозвучало  слишком  явственно.
           –  Да,  мы  очень  хотели,  но  были  некоторые  обстоятельства.  Вы  понимаете?
           [i]–  Как  не  понять!  Типовой  сценарий  таких  историй  мы  с  тобой,  Эмма,  написали  лет  сто  назад.  Ой,  извини,  дорогая!  Не  сто  –  десять.  Он  не  уступает  в  оригинальности  американским  боевикам.  Там,  разозлённый  похищением  любимой,  главный  герой  прибывает  на  заброшенный  завод.  («Штаты  –  страна  с  самым  большим  количеством  заброшенных  дымящихся  заводов  на  метр  киноплёнки»,  –  так  ты,  кажется,  тогда  сказала)  Его  там  ловят,  долго  бьют,  он  стойко  терпит  и  не  отвечает  злом  на  зло.  И  только  когда  главгад  обижает  его  девушку,  тот  рвёт  все  цепи  и  убивает  злодея.  Но  не  насмерть.  Достреливает,  как  правило,  девушка,  чтобы  доказать  жизнеспособность  идей  феминизма,  пардон,  –  равноправия.  Они  целуются.  Душещипательная  музыка.  Финальные  титры.
             А  здесь  –  в  этом  типовом  сценарии  –  отхвативший  кусочек  от  пирога  финансового  благополучия,  слегка  припыленный  Ромео  встречает  юную,  ни  в  чём,  кроме  охоты  на  состоятельного  мужика,  не  искушённую  Джульетту.  Охи,  вздохи,  цветы,  ухаживания…  три  дня.  Далее  –  фейерверк  большой  и  чистой  любви.  В  постели.  Пылкие  обещания.  Не  менее  пылкие  напоминания  и  слёзы.  После  три  тысячи  сто  тридцать  первого  напоминания  вскрывается  некое  препятствие  –  наличие  законной  жены.  Старой,  страшной,  как  смертный  грех,  но  –  вот  ведь  трагедия  –  неизлечимо  больной,  которую  благородный  Ромео  никак  не  может  бросить,  в  силу  исключительных  душевных  качеств.  Если  слегка  обескураженная  открывшимися  обстоятельствами  Джульетта  не  уйдет  сразу  (что  стоило  бы,  кстати,  сделать  в  данной  ситуации),  то  продолжительность  игры  в  «потерпи  ещё  немного,  любимая»  будет  прямо  пропорциональна  степени  наивности  вышеназванной  любимой.  Вот  такое  кино.  Но  мы  это  с  пациенткой  обсуждать  не  станем,  верно,  Эмма?[/i]
           –  Я  понимаю,  –  кивнул,  –  обстоятельства  бывают  разные.
           –  Ну  вот.  Мой,  –  опять  эта  пауза,  –  жених  был  старше  меня.  Очень  любил.  Ни  в  чём  не  отказывал.  А  Руслан…  Он  тогда  только  переехал  в  столицу  из  Харькова.  Его  перевели  владельцы  фирмы  замом  к  моему…  Можно  я  имя  не  буду  называть?  Сейчас  это  очень  известный  человек.  Он,  кстати,  так  и  не  развёлся,  –  Натали  не  заметила,  как  рассекретила  причину,  по  которой  жених  не  стал  мужем.
           –  А  Руслан?  –  Экс-жених  был  Доброрудневу  уже  не  интересен.  
           –  Он  потом  говорил,  что  это  была  любовь  с  первого  взгляда.  
           –  А  Вы?  –  Тупеешь  всё-таки  в  присутствии  красивой  женщины:  «а  он?»,  «а  Вы?»…  
           –  Нет,  я  так  сказать  не  могу.  Мы  познакомились  на  праздновании  десятилетнего  юбилея  фирмы.  Руслана  нам  представили  как  зама  и  возможного  преемника.  Сначала  он  мне  даже  не  понравился.  Показался  каким-то  грубым  и…  простоватым  что  ли.  На  нём  эта  рубашка  с  бабочкой  так  странно  смотрелась.  А  потом,  уже  ближе  к  концу  вечера,  я  случайно  на  него  натолкнулась  и  облила  шампанским.  Такая,  знаете,  классическая  сцена.  Стала  извиняться,  а  он  сказал,  что  всё  простит  ослепительной  красавице.  И  так  посмотрел…  Ну,  с  этого  и  началось.  Цветы,  пирожные  мои  любимые,  игрушки  всякие  забавные.  Разные  мелочи  приятные.  Он  как-то  умудрялся  оказываться  в  нужное  время  рядом.  То  руку  подаст,  то  подвезёт.  И,  что  самое  удивительное,  совсем  не  приставал,  не  наглел.  Будто  бы  ждал  моего  решения.  А  тут  наш  шеф  ушёл  на  совсем  другую  работу.  Я  по  понятным  причинам  стала  тоже  собираться.  Но  Руслан  сказал,  что  не  отпустит.  Я,  естественно,  была  ему  благодарна.  Вот  в  тот  самый  первый  раз  у  нас  и  получился  сын.  Но,  как  только  мы  узнали,  сразу  же  поженились.  Он  был  таким  заботливым.  Как  бы  на  работе  не  уставал,  каждый  вечер  гулял  со  мной,  говорил,  что  ребёнку  нужен  свежий  воздух.  Он  косметолога  во  время  беременности  и  солярий  мне  запретил,  -  для  малыша  вредно.  Я  после  родов  ребёнка  кормить  не  могла,  так  Боречка  был  всё  время  на  муже.  Он  носился  с  ним,  пеленал,  зарядку  делал,  даже  массаж  для  грудничков  освоил.  От  рождения  учил  Боречку  плавать.  Представляете?  Меня,  чтобы  не  нервничала  и  ребёнка  своим  страхом  не  заражала,  к  ванной  не  подпускал.  
             Воспоминания  –  странная  штука.  И  для  психотерапевта  –  очень  полезная.  Бывает,  пациент  с  пеной  у  рта  доказывает,  что  всё  забыл  и  простил  давнего  обидчика.  Но,  стоит  заставить  его  вспоминать,  давние  события  переживаются  так  свежо,  что  –  ясен  пень  –  никто  никому  ничего  не  забыл  и  не  простил.  Всё,  что  больно  или,  наоборот,  дорого  сердцу,  проживается  как  реальность  без  срока  давности.  Вот  и  Натали  сейчас  переживала  свои  воспоминания.  Даже  лицо  изменилось  –  ожило  и  помолодело.  И  прописались  на  нём  густыми  мазками  умиление,  сожаление  и  растерянность.  Барышня  явственно  хотела  сохранить  свой  брак.  Сын,  муж,  дом  –  важные  для  неё  вещи.  И  зависть  друзей  тут  ни  при  чём.  
           Доброруднев  решил  попробовать  ей  помочь.  Была  –  не  –  была,  может,  удастся  спасти.
           –  Значит  так,  Натали,  –  он  поддал  авторитету  в  голос,  –  я,  пожалуй,  попытаюсь  Вам  помочь.  Условия  мои  не  сложны:  полное  доверие,  максимальная  откровенность.  И  дайте  мне  слово,  что  будете  слушаться.
           Она  усилием  воли  загнала  внутрь  глаза  навернувшуюся  было  слезу  и  благодарно  кивнула.
           –  Ну,  вот  и  чудесно!  Финансовую  сторону  вопроса  Вы  решите  с  Лесей  Иннокентиевной,  –  право,  не  называть  же  помощницу  «Лёля»,  когда  речь  идёт  о  деньгах,  и  немалых,  –  а  у  меня  к  Вам  первая  просьба.  Я  могу  встретиться  с  Вашим  мужем?
           На  случай  отказа  и  упирательства  у  Доброруднева  имелся  с  десяток  домашних  заготовок,  как  добиться  согласия.  Но  в  данном  случае  они  не  понадобились.  Натали  согласилась,  и  они  распрощались.
           Глядя  вслед  этой  яркой  и  по-своему,  несмотря  на  антураж,  несчастной  женщине,  он  поймал  себя  на  мысли,  что  уже  ждёт  следующей  встречи.  Чем-то  она  его  зацепила.  Интересно,  что  из  себя  представляет  её  муж?
           Доброруднев,  задумавшись,  на  автопилоте  налил  водки,  так  же  автоматически,  не  выходя  из  потока  мыслей,  вкинул  её  в  горло  ловким,  годами  отшлифованным  до  циркового  блеска  движением.  Пошла-а-а-а.  Вот  ради  этих  пяти  минут  блаженной  отключки  от  мира  проблем  и  конфликтов  –  внешних  и  внутренних  –  всё  и  затевалось.  И  он  не  мог  променять  эти  блаженные  минуты  ни  на  что.  Даже  на  любимую  женщину  не  смог.  Хоть  оставшееся  от  этих  минут  время  проклинал  себя  страшными  проклятиями.  Всё  самое  хорошее,  что  было  в  его  судьбе,  он  терял  из-за  этих  минут.  Жена,  друзья,  дочь,  внучка,  которую  ему  не  доверяли.  Эмма…  Он  понимал,  что  однажды  потеряет  и  профессию.  Но  отказать  себе  в  этих  моментах  не  мог.  И  о  будущем  старался  не  думать,  поэтому  наливал  всё  чаще.  В  последнее  время  вместе  с  мыслями  водка  отключала  его  цинизм  и  скепсис,  и  он  мог  насладиться  редкими,  совершенно  детскими  минутами  мечтаний,  не  омрачёнными  мутью,  именуемою  почему-то  «жизненный  опыт».  Сейчас,  опьяневший  на  привычные  десять  минут,  Доброруднев  мечтал  о  Натали.  Он  представлял  её  рядом  такую  красивую,  совершенную  с  этими  длинными  сильными  ногами,  с  соломенной  копной  кудрей  над  горящими  голубыми  глазищами.  Они  идут  по  Крещатику,  и  десять  из  десяти  мужиков  завистливо  смотрят  им  в  след.  Каждый  хочет  хоть  на  миг  оказаться  на  его  –  Доброруднева  –  месте.  Такая  женщина  может  стать  наркотиком  похлеще  водки.  Ею  легко  отравиться  на  всю  жизнь.  И  бросить  невозможно.  Но  кто-то  же  бросает?!  Доброруднев  поймал  себя  на  страстном  желании  увидеть  её  мужа,  пожалуй,  даже  более  сильном,  чем  видеть  саму  Натали.  Время  прошло,  просыпалось  профессиональное  любопытство.  
           –  Ну,  что,  Андрей  Николаич?  Каково  будет  Ваше  веское  слово?  Врёт?  –  Вездесущая  Лёлька,  как  всегда  выждав  положенное  на  выпивку  время,  просочилась  в  кабинет.  Иногда  под  градусом  Доброруднев  представлял,  как  она  нетерпеливо  постукивает  каблучками  с  той  стороны  двери,  и  сам  себе  смеялся.  То,  что  для  него  было  привычным  делом,  хоть  и  приносящим  теперь  непривычно  приличный  доход,  для  Лёльки  –  его  неугомонной  и  вездесущей  аспирантки  и  помощницы  –  жизнь,  судьба,  предназначение  и  ещё  куча  всякой  сентиментальной  чепухи.  Это  смешило,  но  девочка  обладала  ценнейшими  на  его  взгляд  качествами  –  горячим  интересом  и  желанием  работать,  послушанием  и  обучаемостью.  За  это,  да  ещё  за  умение  всегда  и  во  всем  поддерживать  наивысший  уровень  порядка  Доброруднев  любил  её  вполне  отеческой  любовью,  называл  в  порыве  нежности  «доця»  и  как  всякий  хороший  учитель  охотно  делился  нажитым.  
           –  Лёлька-дружочек  милый!  –  Улыбнулся  её  сомнению  в  человеческой  повседневной  нечестности,  –  это  ж  ещё  доктор  Хаус  всем  объяснил:  все  пациенты  врут  своему  врачу.  Наша  с  тобой  задача  состоит  в  том,  чтобы  отделить,  тэскать,  зерно  от  плевел.
           –  Ого,  куда  Вы,  профессор,  замахнулись!  –  По-мальчишески  присвистнула  Лёлька.
           –  Не-не,  никуда  я  не  замахивался!  Не  надо  обобщать!  Мы  с  тобой  рассуждаем  о  частностях  наших  нелёгких  психо-будней.  И  не  свисти,  денег  не  будет!
           –  Значит,  врёт,  –  примирительно  констатировала  помощница.
           –  Скажем  так,  демонстрирует  парадную  часть  лица.  Все  мы,  доця,  как  двуликие  Янусы.  Есть  фейс  парадный,  для  выхода  в  свет,  а  есть  –  повседневный  –  не  накрашенный  и  не  припомаженный.  Отставить  смех,  не  надо  представлять  меня  в  помаде!  Жаль,  что  я  не  профессиональный  фотограф.  А  то  сделал  бы  серию  снимков-двойников.  Представь:  вот  политик  на  трибуне  –  костюмчик  от  Воронина,  галстук,  укладка,  манеры.  А  вот  он  газон  стрижёт.  Треники,  растянутая  футболка,  кеды  стоптанные.  У  нас  же  никто  не  выбрасывает  старую  одежду  и  обувь,  оставляют  в  саду  или  на  огороде  работать.  У  моей  тёщи  всегда  залежи  были  такого  старья.  Пальцем  притронуться  не  разрешала  –  а  картошку  в  чём  копать?  У  королевы  Виктории  нету  столько  костюмов  на  выход,  сколько  у  моей  тёщи  было  на  картошку.
           –  Или  кино-дива,  –  смеясь,  подхватила  идею  Лёлька  (она  обожала  эти  игралки-в-представлялки),  –  где-нибудь  в  Каннах  на  красной  дорожке  –  и  ранним  утром  после  вечеринки.  «С  бала  Золушка  пришла  –  платье  бальное  сняла».
           –  Вот-вот.  Правильно  улавливаешь.  Только  я  ещё  бы  усугубил.  
           –  То  есть?
           –  Я  бы  ставил  моделей  в  психологически  трудные  ситуации.  Вот  гнев  политика  «праведный»  на  публику,  а  вот  –  настоящий,  всамделишный.  А  для  этого,  Лёлёк,  нам  нужно  что?..  –  Резко  перешёл  к  делу,  –  Правильно!  Уметь  заставить  пациента  показать  нам  своё  истинное  лицо.  Без  всех  этих  заученных  поз  и  фраз.  Хотя…
           –  Что?  –  Вопросительно  сверкнула  глазками-пуговками  заинтригованная  Лёлька.
           –  На  сегодняшние  позы,  скажу  как  на  духу,  я  бы  ещё  пару-тройку  сеансов  посмотрел.
           Лёлькин  хохот  был  ответом  на  его  мечтательную  реплику:
           –  И  я  Вас  не  осуждаю,  профессор!  Я  думала,  такую  красоту  невозможно  создать  подручными  средствами.  Только  фото-шопом.
           –  Господь-Бог,  милочка,  это  тебе  не  фото-шоп.  Он  и  не  такое  создаёт.  Хоть  я  в  Него  и  не  верю.
           –  То  есть,  это  враньё,  профессор,  –  Лёлька  сделала  ударение  на  «это»,  –  Вас  не  отталкивает?
           –  Нет,  Лёлик,  не  отталкивает,  –  ответил  задумчиво,  –  нет  в  нём  ничего  отталкивающего.    Шикарная  женщина  привыкла  жить  в  неге  и  комфорте.  Любящий  муж,  который  всем  обеспечивает,  да  ещё  и  успевает  пестовать  и  лелеять  по-всякому.  Сын-подросток,  похоже,  не  особо  обременительный.  Всё,  как  гриться,  в  шоколаде.  И  вдруг  –  развод.  Тут  растеряешься!  Она,  похоже,  и  сама  не  понимает,  что  произошло.  Да  и  я,  честно  говоря,  не  понял.  
             -  Первое,  что  на  ум  приходит,  шеф,  –  адюльтер.
           –  Не  скажи,  дорогая!  От  такой  женщины  мужик  гулять  не  станет.
           –  А  может,  он  сомневается  в  своих  мужских  силах?
           –  Ты  на  импотенцию  намекаешь,  что  ли?  Не-е-ет,  в  таком  случае  женщина  была  бы  готова,  даже  если  бы  мужчина  проявил  инициативу  расстаться.
           –  А  может,  у  него  проблемы  на  работе.  Ну,  типа,  что-то  грозит  его  семье,  и  он  не  хочет  их  подставлять?
           –  Ой,  вот  только  не  нужно  этих  рыцарско-спецназовских  романов!  Нет,  дорогая.  Боюсь,  здесь  дело  лежит  в  плоскости  чувств.
           –  Ненависть?
           –  Хуже!  
           –  ???
           –  Любовь…
           [i]–  Итак,  Эмма,  что  мы  имеем  в  сухом  остатке?  А  ничего!  Ни-че-го!  «О  чём,  товарищи,  этот  фильм?  –  Помнишь  эту  пародию  на  Эльдара  Рязанова  с  его  «Кинопанорамой»?  –  Да  ни  о  чём!»  Кроме  как  «женщина  красива»  а  «мужик  крут»  мы  ничего  сказать  не  можем.  «Мама  мыла  раму»  какая-то  получается.  Ничего  не  ясно,  ничего  не  видно  и  отовсюду  сочится  шоколад.  Бе!  И  что  это  значит?  А  значит  это,  дорогая  моя  Эммануэль,  что  барышня  –  красавица  эта  наша  –  врала  всё.  От  первого  до  последнего  слова.  И  мы  враньё  это  даже  анализировать  не  будем,  иначе  заведёт  оно  нас  неведь  куда.  Может,  там  хорошо,  может  там  чай  растёт,  но  нам  туда  не  надо.  А  что  нам  надо  –  что  нам  нужно?  А  нужен  нам  муж.  Крутой  этот  Руслан  Малик  нам  нужен.  Как  думаешь,  какой  он?  Ты  задумывалась  когда-нибудь,  Эмма,  что  значит  «крутой»?  Что  это?  Тачки  –  шмотки  –  секретутки?  Или  это  характер  такой  специфический?  Не  знаешь?  Вот  и  я  –  не  очень.  Поэтому  наперед  представлять  не  советую  как  специалист.  Лучше  приму-ка  ещё  стопочку.  Уж  прости.

[/i]

(Продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459167
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.11.2013


НОКАУТ (ПОВЕСТЬ) . ч. 1

ЗНАКОМСТВО

         Доброруднев  любил  водку.  Не  то,  что  другие,  –  те  просто  пьют.  А  он  любил.  Ничего  другого  спиртного  не  пил.  Пива  терпеть  не  мог,  злился  всякий  раз,  видя  рекламу:  «Идиоты!  И  ведь  мужики  придумывают,  мужики  снимаются!  Неужто  не  знают,  что  пиво  влияет  на  потенцию  и  уменьшает  двигательную  активность  сперматозоидов?»    Он  знал.  Ещё  бы  ему  не  знать!  Когда-то,  -  с  ума  сойти,  как  давно!  –  он  закончил  лучший  вуз  страны.  И  самый  по  тем  временам  новый  его  факультет  –  психологии.  Это  оттуда  вышли  лучшие  психиатры,  первые  толковые  психологи,  судмедэксперты  разной  направленности.  Медицину  им  преподавали  круче,  чем  в  меде.  И  активно  вербовали  на  секретную  работу  представители  известных  контор.  Его  тоже  вербовали.  Он  –  экспериментатор  по  натуре  –  умудрился  перепробовать  на  себе  все  виды  наркотиков.  Ни  один  не  взял  его  с  первого  раза,  а  второй  был  ему  не  интересен.  Кто-то  настучал  «куда  след».  Его  вызвали,  угрожали,  уговаривали,  шантажировали,  обещали  красивую  жизнь.  Этот  наркотик  его  тоже  не  взял.  Вплоть  до  перестройки  он  страшно  гордился  собой,  что  не  поддался  тогда.  Сейчас  же,  посетив  парочку  приличных  стран,  страшно  жалел.  Од-дурень!  Жил  бы  себе  припеваючи  где-то  в  Швеции,  носил  бы  раз  в  полгода  шифровочку  с  секретными  сведениями  в  тайничок  и  в  ус  не  дул.  А  здесь,  в  этом  постперестроечном  самостийном  бедламе,  выживая  вместе  со  страной,  он  и  сам  не  заметил,  как  подсел.  На  водку.  Замечательные  гены  его  предков  –  потомственных  донских  казаков  –  крепкие  и  здоровые,  сыграли  с  ним  злую  шутку.  Трезвея  после  ста  граммов  в  течение  десяти  минут  до  состояния  стёклышка,  он  не  заметил,  как  организовалась  зависимость.  И  то,  как  же  заметить,  если  совершенно  нет  похмельного  синдрома?  Осознать  и  признать  собственный  алкоголизм  ему  помогла  женщина.  Вернее  роман.  Вернее,  несостоявшийся  роман  с  единственной  по-настоящему  любимой  женщиной.  Другие  романы  –  не  в  счёт.  
         Они  странно  встретились.  Хотя,  так,  наверное,  можно  бы  начинать  рассказ  практически  о  каждой  встрече,  изменяющей  судьбу.  И  тем  не  менее…  Ему,  вполне  преуспевающему  в  новых  экономических  условиях  психотерапевту,  позвонил  старый  друг  и  попросил  о  помощи.  Пересеклись.  Ситуация  оказалась  плохая.  Для  друга  Сереги.  Его  любимая  жена  Татьяна  переехала  на  съёмную  квартиру  и  собиралась  подавать  на  развод.  Плохо  было  то,  что  он  –  лучший  друг  семьи  –  ни  сном  –  ни  духом.  Танька  нравилась  Доброрудневу.  Всегда  гостеприимная,  компанейская.  Чувство  юмора  –  это  что-то!  Он  никогда  не  видел  у  них  даже  недовольства  друг  другом,  о  размолвках  и  скандалах  и  речи  не  шло.  Маришку,  дочку,  обожали  и  баловали  оба.  И  он  их  понимал,  тоже  обожая  и  балуя  свою  дочу,  живущую  отдельно  с  его  бывшей.  Ну,  какого  святого?  Чего  этой  курице  не  хватало?  Судя  по  убитому  виду  Серёги,  дела  зашли  далеко.  Разрулить  ситуацию  и  поручалось  лучшему  другу  обоих  –  Андрюхе  Доброрудневу.  Правда,  со  стороны  женской  половины  имелся  свой  адвокат  –  старая  Танькина  подруга  Эмма  откуда-то  из  родных  мест.  Доброруднев  никогда  её  не  видел,  только  слышал  от  Таньки.  Та  постоянно  цитировала  её  фразочки  и  шуточки.  Доброруднев  даже  думал,  что  Эммы  и  в  помине  не  существует,  просто  жена  друга  так  обозначила  своё  альтер-эго.  А  вот,  оказывается,  есть  она  –  Эмма  эта  загадочная,  вечно  цитируемая.  Мао-Дзе-Дун  в  юбке!  Причем,  не  где-то  в  Тмутаракани,  а  прям  здесь,  под  боком.  Лучше  бы  её  не  было!  Доброруднева  жутко  раздражала  перспектива  договариваться  не  с  одной  бабой,  а  сразу  с  двумя  –  Танькой  и  этой  загадочной  Эммой.  И  он  злился.  Поэтому  первое,  что  брякнул,  войдя  в  темноватый  коридор  снятой  Татьяной  квартиры:
         –  Водка  есть?
         –  Есть,  проходи,  –  обречённо  обронила  Татьяна.
         –  Это,  насколько  я  понимаю,  было  сейчас  приветствие?  –  Хрипловатый  альт  откуда-то  из-за  изгиба  коридора  вылетел  стрелой  купидона  и  грохнулся  прямо  в  его  сердце.  Доброруднев  обожал  такие  голоса.  Высокие  и  писклявые  –  терпеть  не  мог,  а  вот  такие  низкие,  как  бы  слегка  присыпанные  песком,  вызывали  в  нем  необъяснимый  душевный  отклик.  То,  что  у  его  оппонентки  такой  голос,  выбило  из  колеи.  Не  зная,  как  дальше  держаться,  Доброруднев  стал  паясничать:
         –  А  что  с  Вами,  бабами,  ещё  делать  можно?  Только  водку  пить!
         –  Ну,  почему  же?  Если  нас  не  ставить  к  стенке  сразу,  а  дать  шанс,  –  с  нами  ещё  очень  можно  поговорить.  –  И  она  вышла  на  освещённый  пятачок  коридора,  как  прима  на  авансцену.  Красивая.  Раскосые  ланьи  глаза,  мальчишеская  стрижка  и  нежный  бутончик  губ.  Протянула  для  рукопожатия  руку:
         –  Ну,  здравствуйте,  –  потом  он  часто  подкалывал  её  за  привычку  начинать  фразу  с  «ну»,  –  я  –  Эмма,  а  Вы,  я  полагаю,  Андрей  Николаевич  Доброруднев.
         –  Он  самый.  Как  грится,  собственной  персоной,  –  никак  не  мог  выехать  из  шутовской  колеи  и  начинал  злиться  на  себя  и  на  них,  –  так  есть  водка?
         –  Ну,  есть,  есть,  Таня  сразу  предупредила,  что  без  водки  вы  не  дееспособны,  –  слегка  пренебрежительно  пожала  плечиком,  и  его  душа  вкупе  с  организмом  немедленно  отреагировали  на  этот  жест.  А  потом  и  на  фигуру,  подсвеченную  солнцем  из  кухонного  окна.  Это  таким  кричали  в  древней  Греции  «красуйтесь  бёдрами!»  Глянув  на  неё  на  свету,  Доброруднев  уже  был  готов  и  друзей  из  кризиса  вытаскивать,  и  консультацию  «Брак  и  семья»  организовывать,  и  мир  спасать,  и  влезть  на  Эйфелеву  башню  без  лифта  и  спуститься  оттуда  вверх  ногами.  Из  этого  плана  удалось  воплотить  только  второе,  но  это  случилось  гораздо  позже.
         Эмма  была  умна.  Хоть  Доброрудневу  и  хотелось,  чтобы  это  было  не  так.  С  прелестькакойдурочкой  он  справился  бы.  С  этой  было  сложнее.  Логик  по  складу  ума,  он  понятия  не  имел,  как  можно  делать  такие  глубокие  и  верные  выводы  с  двух-трёх  фактов,  слёту,  не  обдумывая.  Поначалу,  как  бывший  заядлый  картёжник,  подозревал  её  в  блефе:  берёт  взятки  на  мизере.  Но  попытки  подловить  заканчивались  ничем,  -  она  действительно  была  умна.  Как-то  по-особенному,  на  свой  интуитивный  лад.  Всё  в  нём  протестовало  её  необъяснимой  логике  с  того  самого  первого  раза,  когда  она  сказала  о  семье  их  друзей:        
         –  Мне  очень  жаль,  Андрей  Николаевич,  но  мы  с  Вами  ничего  не  спасём.  Поздно  пить  «Боржоми»  при  такой  стадии  цирроза.  Здесь  нечего  уже  спасать.  Это  я  Вам  как  врач  говорю.
         И  оказалась  права,  не  смотря  на  то,  что  он  всячески  пытался  доказать  её  неправоту.  И  разговаривал  с  Танькой  и  Серегой  –  то  вместе,  то  поврозь,  а  то  попеременно,  –  и  уговаривал,  и  призывал  к  здравомыслию.  Даже  давил  и  шантажировал.  И  только  очень  глубоко  вникнув  в  жизнь  двух  дорогих  сердцу  людей,  понял  то,  что  Эмма  увидела  сразу:  здесь  уже  ничем  не  поможешь.
         –  Ну,  не  расстраивайтесь,  Андрей  Николаич,  –  успокаивала  она  его  в  день  развода,  сидя  за  столиком  их  «штаба»  –  кафешки  у  дома  друзей,  –  нам  не  дано  оживлять  мёртвых.  В  морге,  простите  мой  чёрный  юмор,  терапевту  ничего  не  светит.  Даже  с  приставкой  «психо-».
         –  Нет,  вот,  скажи  мне,  Эммануэль,  –  тогда  он  первый  раз  её  назвал  этим  ставшим,  благодаря  первым  полуподпольным  видеозалам,  скандальным  именем,    а  она  и  бровью  не  повела,  –  откуда  ты  знала,  что  так  всё  кончится.  Ведь  знала  же?
         –  Ну,  разница  у  нас  с  Вами  в  том,  что  Вы  думаете  только  головой,  а  я  ещё  и  сердцем.  Я  ж  люблю  их  обоих.  А  когда  любишь  –  многое  скрытое  видно.  
         –  И  что  же  здесь  ты  такого  особенного  увидела?
         –  Никто  ничем  не  хотел  жертвовать.  Таня  не  могла  никак  смирить  свою  гордыню  и  рассказать  Серёже,  чего  она  на  самом  деле  от  него  хочет.  А  Серёжа  ничего  не  хотел  менять,  даже  ноготь  свой  ужасный  на  мизинце  не  захотел  обрезать.
         –  Что,  всё  так  просто,  Холмс?  Дело  в  ногте?–  Съехидничал  он.
         –  Или-и-ментарно,  Ватсон!  –  Подколола  Эмма.  И  посерьёзнев,  добавила,  -  ничего  не  просто,  друг  мой.  Возьмите  хоть  этот  треклятый  ноготь.  Он  мешал  моей  подруге  в  постели.  У  них  ничего  не  выходило,  вернее,  у  неё.  Маленькая  проблемка.  А  теперь  помножьте  её  на  десять  лет  совместной  жизни.  Проблемище!  Сказать  Татьяна,  видите  ли,  не  могла.  Ну,  вот  я  и  сказала  ему.  Думала,  он  сразу  же  и  приговорит  свой  заветный  ноготок  к  гильотине.  Не  тут-то  было!  Воз,  вернее,  ноготь  –  и  ныне  там!  Зато  Таньки  с  Маришкой  там  уже  нет.  Вот  такие,  Винни,  –  добавила  с  грустью,  –  неправильные  пчёлы.  И  мёд  у  них  тоже  неправильный.
         –  Нет.  Я  не  понимаю.  Почему  нельзя  обрезать  ноготь  ради  любимой  женщины?
         –  Ты  не  понимаешь?  –  Жёстко  прищурилась  она,  впервые  обратившись  на  «ты».
         –  Не-а,  –  он  похолодел  от  этого  «ты».  
         Эмма  наклонилась  к  нему  через  стол,  положила  на  его  кулак  свою  мягкую  ручку  и,  глядя  прямо  в  глаза  своими  всё  видящими  и  понимающими  сливами,  просто  сказала:
         –  Тогда  бросай  пить.
         Вот  это  он  понял!  Мгновенно  понял,  что  это  не  Эмма,  это  судьба  её  хрипловатым  голосом  ставит  ему  ультиматум:  хочешь  любимую  женщину  –  бросай  пить.  Доброруднев  растерялся.  Во-первых,  он  ни  разу  до  этого  момента  не  задумывался  о  своём  пристрастии  к  водке,  как  о  проблеме.  Подумаешь!  Все  цивилизованные  люди  так  пьют  –  понемногу,  не  закусывая.  Что  здесь  такого?  А  во-вторых,  кто  сказал,  что  женщина  –  любимая?  Он  не  готов  был  к  такому  откровенному  разговору  с  судьбой  в  тот  момент.  И  проиграл.  По  всем  фронтам.  В  ответ  на  её  реплику,  он  решительно  схватил  стопку  с  водкой  и  опрокинул  в  себя  лихим  гусарским  жестом.  Эмма  никак  не  откомментировала  этот  жест,  просто  посмотрела  ему  в  глаза.  Во  взгляде  явственно  читалась  смесь  жалости  и  катастрофического  женского  пренебрежения  слабым  мужчиной.  Это  был  конец  их  так  и  не  начавшихся  отношений.  И  вот  тут  он  осознал,  как  любит  её.  Любит  всем  сердцем,  бешено,  до  умопомрачения.  
         Они  ещё  встречались.  Как  сказала  бы  на  её  месте  любая  другая,  –  дружили.  Но  Эмма  никогда  не  шла  на  полумеры,  поэтому  дружбу  между  мужчиной  и  женщиной  органически  не  принимала,  называла  кастрированной  любовью.  Постепенно  их  взаимонаправленный  дуэльный  юмор  приобрел  горьковатый  привкус,  и  она  исчезла  из  его  жизни.  Так  же  естественно,  как  и  появилась  в  ней.  С  тех  пор  прошло  почти  десять  лет,  виделись  они  за  эти  годы  раз  пять.  Случайно.  А  он  никак  не  мог  её  забыть.  Вспоминал  всякий  раз  так  живо  и  свежо,  как  будто  расстались  они  буквально  вчера.  А  сегодня  снова  должны  встретиться.  Особенно  яркими  эти  воспоминания  были  в  начале  нового  дела.  Да,  что  там,  –  в  начале!  Все  его  новые  дела,  если  уж  быть  до  конца  честным,  начинались  с  имени  «Эмма»  и  только  это  имя  и  носили.  Это  в  память  об  их  прогулках  по  городу,  под  разговоры  о  проблеме  друзей,  в  память  о  посиделках  в  «штабике»  -  кафешке  он  затеял  свою  консультацию  «Брак  и  семья».  Два  года  убивался,  днюя  и  ночуя  на  работе,  но  сделал  имя  и  себе  как  специалисту,  и  своему  детищу.  И  всякий  раз,  усаживаясь  за  стол  у  окна  своего  помпезного  кабинета,  наивно  представлял,  как  открывается  массивная  резная  дверь  и  входит  она  –  Эмма,  его  Эммануэль.  Понимал,  что  это  –  самообман,  даже  насмехался  над  собой  за  него.  Но  что  тут  поделать?  Жить  без  неё  он  не  мог,  искать  с  ней  встреч  не  хотел.  Так,  на  стыке  этих  двух  противоречивых  состояний,  протянул  же  он  столько  лет?  Значит,  проживёт  и  остальные.  Не  многим  больше.  Всё-таки,  он  хороший  специалист  и  понимает,  как  влияют  на  долголетие  пагубные  привычки.  
         Сегодня,  в  понедельник  –  день  тяжёлый  –  Доброруднев  в  ожидании  записанной  на  прием  клиентки  (как,  бишь,  её?)  –  Натальи  Викторовны  Малик  –  думал  об  Эмме.  Он  всегда  о  ней  думал.  И  даже,  если  его  мысли  были  заняты  совершенно  иными  вещами,  она  все  равно  была  там.  Доброруднев  привык  и  не  сопротивлялся.

(Продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=459163
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.11.2013


ОДИН ШАГ В РЕАЛЬНОСТЬ (продолжение)

(продолжение)
ІV

Они  брели,  взявшись  за  руки  в  голубых  прохладных  облаках.  Нет,  не  заблудившись  и  не  потерявшись.  Брели  так,  как  будто  точно  знали,  куда  идут  и  не  боялись  спутать  дорогу.  Руки  -  теплые,  тесно  прижавшиеся  друг  к  дружке  -  были  проводниками,  пропускающими  мысли.  Его  -  к  ней.  И  ее  -  в  его  светлую  и  абсолютно  трезвую  голову.  \"Любовь  -  это  когда  женщина  не  спрашивает,  куда  мы  идем\"  -  думал  он,  как  облака  в  небе,  читая  ее  доверие.  Он  слышал  любовь.  Она  дышала  ею,  излучала  ее.  Любовь  капельками  тумана,  похожими  на  звездную  пыль,  оседала  на  ее  волосах,  ресницах,  губах.  Он  жадно  вдыхал  и  жадно  смотрел  на  нее,  силясь  запомнить  всю  до  мельчайшей,  самой  незаметной  мелочи:  широкие,  как  у  него,  брови,  карие,  как  у  него,  глаза,  так  же,  как  у  него,  широко  и  глубоко  посаженные,  изящным  зигзагом  вырезанные  ноздри,  маленький  мягкий  подбородок  и  яркие,  красиво  очерченные  губы.  Он  с  удовольствием  находил  мельчайшие  черточки  их  похожести,  -  это  делало  ее  родной,  почти  сестрой.  Или  мамой.  Той  самой  -  теплой  и  далекой  -  из  детства.  А  не  той,  которая,  бросив  их  с  отцом  однажды,  навсегда  разрушила  его  мир.  А  ведь  он  так  ее  любил!  Тогда,  по-мальчишески  жестоко  выбрасывая  из  своей  жизни  обломки  этой  любви,  он  навсегда  запретил  себе  так  любить.  И  был  верен  этому  запрету,  пока  в  его  сон  не  пришла  эта  женщина  и  не  взяла  его  за  руку.  И  они  пошли,  как  шли  всегда  где-то  там,  за  гранью  реальности,  в  качественно  ином,  гораздо  лучшем  мире.  И  всегда  под  их  босыми  ногами  была  эта  тепло-пыльная  проселочная  дорога.  Он  так  и  вышел  из  сна  по  этой  дороге,  все  еще  ощущая  ласковое  тепло  пыли,  очертания  ее  руки  и  удивленно  глядя  на  свою  ладонь  -  пустую  и  катастрофически  одинокую.  Несколько  раз  усилием  воли  он,  еще  не  вполне  осознающий  реальность,  пытался  вернуться  в  этот  по  краешек  неба  налитый  любовью  облачный  туман  -  настойчиво,  мучительно  -  и  не  смог.
Раньше  ему  бы  и  голову  не  пришло,  что  телефонный  звонок  после  вчерашних  вольностей  может  быть  таким  желанным.  Звонил  давешний  знакомый  джентльмен  напомнить  об  обещанном  интервью  Павла.  Они  обсудили  детали  и  попрощались  до  часу  пополудни.  Павлу  понравилась  оригинальная  своей  старомодностью  речь  нового  знакомого,  понравилось  созвучие  имени-отчества  -  Арсен  Сергеевич.  Профессиональная  память  тут  же  выхватила  это  \"пополудни\"  и  аккуратненько  уложила  в  запасник  -  до  лучших  времен.  
Весь  в  пене,  старательно  соскабливая    щетину,  Павел  улыбался,  вспоминая  шутку-пожелание  Арсена:  \"Джентельмены  -  в  смокингах,  дамы  -  в  декольте\"  и  радовался,  что  прихватил  вопреки  здравому  смыслу  и  любви  к  неформальной  одежде,  классически  строгий  костюм.  Да,  не  смокинг,  но  пусть  ему  -  нездешнему  актеру  -  простится  некая  богемная  вольность.  Привычно  рабочее  настроение  притупило  память  и  смыло  воспоминания.  Но  окончательно  вернулся  в  реальность  он,  только  просматривая  почту.  Лица  друзей  и  знакомых  на  аватарах  как  бы  вписали  его  мозг  в  контекст  прожитой  жизни,  из  которой  он  выпал  на  время  этой  поездки.  Только  сейчас  он  с  удовлетворением  отметил,  что  думал  все  это  время  на  русском.  Замечательно!  Он  давно  к  этому  шел,  читая  и  заучивая  не  только  сценарии  будущих  фильмов,  но  и  русскую  классику,  и  поэзию.  Следующим  его  языком  будет  украинский.
 Где-то  перед  обедом  позвонил  Федор.  Совершенно  разбитый  после  вчерашнего  перебора,  он  спрашивал,  как  попал  в  номер,  извинялся,  предполагая,  что  слишком  разбушевался.  Они  посмеялись,  вспоминая  вчерашний  разговор  о  женском  сафари,  и  простились.  Только  тогда  Павел  осознал,  что  совершенно  не  ощущает  последствий  выпитого  вчера.  К  нему  вернулось,  наконец,  его  привычное  состояние  деловитой  собранности,  утраченное  в  тот  теперь  уже  далекий  вечер.  Он  дорожил  этим  состоянием  и  решил,  что  больше  ничто  не  сможет  выбить  его  из  накатанной  колеи,  -  эти  эмоциональные  русские  горки  хороши  только  в  кино,  но  никак  не  в  жизни.
Памятуя  привычку  местных  опаздывать  везде  и  всюду,  Павел  не  стал  спешить  со  сборами.  И  напрасно.  Ровно  в  полпервого,  как  и  было  обещано,  заголосил  мобильный,  красивый  девичий  голосок  –  «по  поручению  Сен-  Сергеича!»  -  сообщил  о  прибытии  машины.  Воображение  сразу  же  нарисовало  классический  образ  молоденькой  длинноногой  и  услужливой  секретарши.  Он  был  приятно  удивлён  –  в  холле  большого  старого,  но  изрядно  осовремененного  здания  телеканала  его  встретила  совсем  не  юная  пышечка  с  очень  короткой  стрижкой  и  стильными  очками  в  дорогой  оправе.
-  Здравствуйте,  Павел!  –  Крепкое  рукопожатие,  а  голос  и  в  жизни  –  абсолютно  девичий,  звонкий  и  задорный,  -  хохотушка,  наверное,  -  рада  знакомству.  Меня  зовут  Татьяна.  Пойдёмте  со  мной,  Вас  ждут.
И  они  зашагали  по  узкому  коридору,  внешне  напоминающему  больничный.  С  той  только  разницей,  что  шума  здесь  было  гораздо  больше,  и  вид  у  пробегающих  мимо  людей  -  отнюдь  не  немощный.  Этот  коридор,  помещения  за  галереей  разнокалиберных  дверей  и  люди,  деловито  снующие  во  всех  направлениях,  –  всё  жило  полнокровной,  эмоциональной  жизнью,  вполне  Павлу  знакомой.  Он  вошёл  в  кабинет  Арсена,  предварительно  выхватив  взглядом  надпись  на  табличке  двери,  включив  одну  из  самых  приветливых  своих  улыбок.
-  Надеюсь,  Вы  не  станете  задавать  традиционных  вопросов?
Блеск  иссиня-чёрных,  по-восточному  раскосых  глаз  с  очень  характерным  прищуром  и  крепкое  рукопожатие:
-  Похоже,  Вы,  Павел,  знаете  наши  традиции  получше,  чем  я.  Что  за  вопросы?
-  «Ну,  как  ты  после  вчерашнего?»  -  басом  изобразил  вопрос  Павел.  Хохот  был  ему  ответом.
-  Ах,  да!  Я  совсем  забыл!  –  И  переходя  на  более  спокойный  тон,  -  Рад  встрече.
Обсуждение  не  заняло  много  времени.  Равно  как  и  последовавшая  за  ним  организация  съемки  интервью.  Похоже,  Арсен  был  умелым  руководителем,  все  указания  его  выполнялись  четко  и  беспрекословно.  Запись  прошла  легко.  Ведущий  аналитической  программы  тоже  оказался  парнем  умелым,  разговор  вел  непринуждённо,  в  личную  жизнь  особо  не  лез,  о  профессии  спрашивал  заинтересованно  и  со  знанием  дела.  Работа  захватила  Павла.  Привычная  атмосфера  тиви,  -  она  везде  одинакова,  не  смотря  на  мелкие  нюансы.  Он  любил  это  с  детства,  с  тех  незапамятных  времён,  когда  впервые  попал  на  телевидение  с  отцом.  Эта  любовь  –  детская,  наивно-восторженная  –  жила  в  нём  постоянно.  Он  никому  не  признавался,  но  радовался,  всегда,  когда  удавалось  окунуться  в  эту  фантастическую,  полуреальную  –  полуискусственную  атмосферу.  И  никогда  не  упускал  возможности  завести  друзей-телевизионщиков.  Поэтому  приглашение  Арсена  пообедать  принял  с  благодарностью.
-  Есть  маленький  нюанс,  -  прищурил  глаз  Арсен,  останавливаясь  у  двери  в  свой  кабинет,  -  но,  я  думаю,  тебя  это  не  смутит.  Таня,  у  нас  всё  готово?
Из  двери  выплыл  огромный  букет.  
-  Готово,  -  из-под  кипенно-белой  роскоши  был  слышен  только  звонкий  голосок,  -  все  уже  в  кафе.  Нас  ждут.
-  Не  смущайся,  Павел,  -  Арсен  принял  цветы,  как  штангу  на  грудь,  -  у  одной  из  наших  коллег  сегодня  юбилей.  Тань,  а  мы  с  букетом  не  переборщили?
-  Но,  Вы  же  сами  сказали,  завалить  цветами,  -  смеясь,  ответила  Татьяна  и  лукаво  подмигнула  Павлу.  Это  красноречивое  подмигивание  намекало,  что  юбилярша  явно  небезразлична  шефу.  Интересно,  какая  она,  симпатия  Арсена?  
-  Хорошо  тут  у  вас,  -  улыбнулся  он  Татьяне,  чтобы  обозначить,  что  её  намёк  понят.
-  Да,  мы  -  дружные,  -  улыбнулась  в  ответ,  -  Ну,  вот  и  пришли.  
Павел  шагнул  вперед  к  двери,  но  открыть  не  успел.  Она  сама  распахнулась  и,  почти  сбив  его  с  ног,  оттуда  со  смехом  выскочила  девушка  в  ярком  рокерском  прикиде.
-  Ой,  извините!  -  смеясь,  крикнула  она  и  понеслась  по  коридору.
Павел  удивлённо  заглянул  в  залитое  солнечным  светом  огромное  пространство  тивишного  кафе.  Первой  мыслью  было,  здесь  снимается  фильм  «Белоснежка».  Среди  разношерстно  одетой  массовки,  будто  бы  собранной  из  фильмов  разных  эпох  и  жанров,  вокруг  женщины  небольшого  роста  стояло  пятеро  странных,  зловещего  вида  гномов  -  бородатых,  нечесаных,  разбойничьей  наружности,  с  полноценными  мужскими  торсами  и  очень  короткими  ногами-культяпками.  Хохот  стоял  гомерический.  Только  после  секундного  шока  Павел  заметил,  что  гномы  –  вовсе  и  не  гномы.  Просто  пятеро  мужчин  стояли  на  коленях,  окружив  маленькую  женщину.  Они  запели  заздравную.  И  пение  их  было  удивительным  –  стройным,  на  редкость  гармоничным  многоголосьем.  Внезапная  слабость  накатила  мощной  волной,  начисто  лишив  Павла  способности  даже  дышать.  В  окружении  поющих  монстров  на  залитом  солнцем  пятачке  стояла  она  –  его  давешняя  незнакомка  –  и  звонко,  совсем  по-детски  хохотала.  
-  Ганна  Игоревна!  –  мгновенно  вовлеклась  в  общее  веселье  Татьяна,  -  Эти  мужланы  Вас  взяли  в  плен?
-  Таня,  выручайте,  –  смеясь,  крикнула  нашедшаяся  незнакомка,  -  Им  нужна  принцесса,  -  своя  вон  сбежала,  -  а  я  на  эту  роль  никак  не  тяну!
-  Но  принц,  тем  не  менее,  уже  здесь,  -  негромкий  бас  Арсена  из-за  букета  слегка  снизил  градус  общего  веселья.  Ганна  повернулась  и  замерла.    Мужики  стали  подниматься  с  колен.  
-  С  днём  рождения,  Ганнуся!  Обойдемся  без  громких  слов.  Мы  все  тебя  любим,  -  и  он,  ткнув  Павлу  мешающий  букет,  обнял  её,  не  замечая  замешательства.  
-  Ну,  какой  же  ты  принц,  Арсен?  -  Благодарно  засмеялась  она  в  ответ,  -  ты  –  король  в  нашем  замечательном  королевстве.
-  «Кукушка  хвалит  петуха»,  -  отпуская  её,  процитировал  только  что  коронованный  «рыцарь»,  и,  наконец,  обрушил  на  неё  цветы.  
-  «За  то,  что  хвалит  он  кукушку»,  -  закончила  она  и,  свалив  цветы  на  столик  рядом,  приветливо  протянула  руку,  -  здравствуйте,  Павел.  Рада  снова  Вас  видеть.  
И  только  тут  ему  удалось  выдохнуть.  Осторожно,  как  во  сне  –  в  том  их  общем  незабываемом  сне,  -  он  взял  её  тёплую,  такую  знакомую  ладошку  и  поднёс  к  губам:
-  С  днём  рождения,  моя  пани!  
-  Как  красиво!
-  Вам  нравится?
-  Очень!
-  Хотите,  я  всегда  буду  так  Вас  называть?
-  Хочу.  Мне,  наверное,  нужно  что-то  сказать  всем  в  ответ  на  поздравления?
-  Да,  наверное,  -  бездумно  кивнул  он,  почти  не  понимая,  о  чем  она  говорит.
-  Тогда,  быть  может,  Вы  отпустите  мою  руку,  -  боль,  стеснение  и  радость  встречи  образовали  на  её  лице  нервную  тень.  И  только  тут  он  увидел,  что  всё  ещё  изо  всех  сил  сжимает  её  ладошку.  Давно?
-  Ох,  простите!  Вам  больно?
-  Ничего,  -  как  удивительно  тиха  была  эта  улыбка!
Она  отошла  от  него,  остолбеневшего,  -  его  внезапно  нашедшаяся  незнакомка,  а  память  прокручивала  замедленное  кино:  необъяснимое  пепелище  после  их  расставания,  мольбу  о  чуде,  ночь  с  Мариной.  Вся  горькая  правда  пережитого  не  бегущей  строкой  -  целой  страницей  всплыла  вдруг  в  его  голове.  Он  просил  о  чуде,  даже  молился  о  нем  в  той  маленькой  дивной  церквушке.  Но  он  хотел  чуда  такого,  тогда  и  там,  -  где  хотел  он,  Павел.  Пепел  в  его  душе  -  от  того,  что  в  его  ванной  была  не  она,  эта  боль,  эта  выпивка  -  как  глупо,  как  эгоистично!  Почему  он  решил  за  Силы,  которым  молился,  где  и  что  должно  произойти?  Не  потому  ли,  что  апофеозом  его  желаний  было  увидеть  ее  в  своей  ванной?  Она  шла  сейчас  от  него  -  маленькое,  уже  не  ожидаемое  чудо  -  со  своей  милой  улыбкой,  полной  дружеского  привета,  настолько  далекая  от  чьих  бы  то  ни  было  ванн,  что  он  устыдился  своих  подсознательных  желаний.  И  только  когда  её  негромкий  голос  утихомирил  и  смирил  всеобщее  веселье,  радость  их  встречи  рванула  в  сердце  Павла  ослепительным  фейерверком.
Он  мысленно  спрятал  в  ладони  эту  радость.  И  держал  её  так,  пока  знакомился  с  разношерстной  телевизионной  командой,  отвечал  на  вопросы,  задавал  их  сам,  тут  же  забывая  ответы.  Он  как  бы  выпал  из  реальности.  Его  тело  было  здесь,  а  душа  с  ней.  Странно.  Пережив  не  один  десяток  романов  и  ещё  больше  переиграв  их  в  кино,  он  никогда  не  испытывал  ничего  подобного.  Желание  быть  с  этой  женщиной,  касаться  её,  говорить  с  ней,  слышать  её  голос,  её  смех  было  таким  оглушительно  сильным,  что  ему  стало  больно.  Реально  физически  больно.    Он  попытался  спрятаться  в  толпе  -  вроде  вместе  со  всеми,  но  и  отдельно,  -  как  в  раковине,  со  своими  чувствами,  со  своей  болью.  Общался,  смеялся  чужим  шуткам,  шутил  сам.  И  только,  когда  избегать  разговора  с  ней  стало  уже  неприлично,  нашёл  в  себе  силы  снова  подойти.
 -  Выпьете  со  мной  шампанского,  или  снова  сбежите?  -  помня  ее  отказ  от  вина  в  тот  вечер,  спросил  неуверенно.
Она  рассмеялась  (как  же  он  уже  соскучился  по  этому  тихому,  безмятежному  смеху!)  и,  предвосхитив  его  вопрос,  объяснила:
-  У  меня  есть  один  знакомый  -  замечательный  поэт  и  хороший  художник.  Когда-то  он  вот  так  же  пригласил  меня  выпить.  Я  ответила,  что  пью  вино  только  с  любимой  подружкой.  \"Тогда  я  -  твоя  любимая  подружка!\"
-  Возьмите  бокал,  -  облегчённо  вздохнув,  предложил  Павел,  -  и  одной  любимой  подружкой  у  Вас  станет  больше!
-  Спасибо,  -  она  взяла  бокал,  -  для  подружки,  честно  говоря,  Вы  как-то...  слишком  мужественны.
Заражаясь  ее  смехом,  он  подумал  о  том,  что  у  другой  женщины  подобная  фраза  выглядела  бы  кокетством.  А  у  нее  -  правда,  и  ничего,  кроме  правды,  -  так  просто  и  искренне  это  было  сказано.  
-  Чем  ты  рассмешила  нашего  Павла,  Ганна?  -  К  ним  подошёл  Арсен.  Павел  впервые  сфокусировался  на  ее  имени:  почему  –  Ганна,  не  Анна?  Ах,  ну,  да!  Она  ведь  говорила,  что  родом  откуда-то  с  Волыни.  
-  Я  рассказываю  ему  о  Юре.  -  Ответила  и  снова  повернулась  к  Павлу,  -  Вы  любите  импрессионистов?  Представьте  себе  импрессионизм  в  поэзии,  -  это  наш  Юра.  Каждая  строка,  каждый  образ  -  как  насыщенный,  густой  мазок.  Только  не  краски,  а  чувства,  эмоции.  От  этой  яркости  и  контрастности  иногда  просто  дух  захватывает.
-  Вы  так  вкусно  рассказываете,  что  хочется  прочесть.  Вы,  случайно,  не  пишете  рецензий?
-  А  вы  не  знаете?  -  в  голосе  Арсена  прозвучала  такая  гордость,  как  будто  он  говорил  о  родственнице,  -  сестре  (или  жене  -  подсказала  ревность),  -  наша  Ганна  ведь  тоже  пишет  стихи.  Весьма  приличные.
-  Спасибо,  дорогой!  Твое  \"приличные\"  дороже  для  меня  кучи  хвалебных  рецензий.  Сегодня  ты  здесь  -  самый  замечательно  талантливый.
-  Тебе  не  кажется,  милая,  что  в  глазах  Павла  мы  действительно  похожи  на  Петуха  и  Кукушку  из  старой  басни?
-\"Кукушка  хвалит  Петуха,  за  то,  что  хвалит  он  Кукушку,\"  –  снова  процитировали  они  вместе  специально  для  Павла  и  расхохотались.  Вовлекаясь  в  их  веселье,  Павел  не  мог  избавиться  от  ревнивого  желания  вникнуть  в  их  отношения,  определить  их  как-то  для  себя,  для  своего  душевного  спокойствия,  ставшего  вдруг  очень  зависимым  от  наличия  в  ее  жизни  близкого  человека,  мужчины.  
-  Ого,  какая  здесь  компания!  -  Улыбчивая  дама  очень  спортивного  телосложения  по-свойски  вошла  в  их  смеющийся  круг,  -  Ганнуся,  дорогая,  пойдем  к  нам.  Простите,  джентльмены,  я  ее  украду.  –  И,  подхватив  за  талию,  повела  от  них  Ганну,  та  лишь  успела  извинительно  улыбнуться.
-  Солнце!  -  восхищенно  заметил  Арсен.
-  Вы  о  Ганне?  Да,  она  похожа  на  лучик,  -  такая  улыбка!  И  это  спокойствие,  -  не  только  я  ощущаю?
-  Заметили?  Это  -  самое  удивительное  в  ней.  Но  так  было  не  всегда.  Мы  ведь  давно  знаем  друг  друга,  учились  на  одном  курсе.  Студенческая  любовь  и  всё  такое…  Я  сильно  обидел  её  тогда.  А  потом,  лет  двадцать  спустя,  мы  встретились.  Вместе  делали  одну  работу.  Она  очень  изменилась.  Как  Вы  сказали  -  лучик?  -  Арсен  улыбнулся,  -  Вы  не  представляете  себе,  Павел,  этот  лучик  в  журналистике.  Это,  -  он  на  минутку  замолчал,  подыскивая  нужное  сравнение,  -  это  просто  гиперболоид  инженера  Гарина.  Как  у  Вас  с  русской    классикой?
-  На  \"ты\",  я  читал  обоих  Толстых.  -  Ответил  Павел,  -  Кто  она?
-  В  смысле?  Она  редактор  здесь  на  канале,  журналист.
-  Она  замужем?  -  наконец-то  он  правильно  сформулировал  вопрос.
-  Вдова...  
Это  было  неожиданно.
-  Давно?
-  Да,  давно.  Лет,  по-моему,  десять  назад  умер  ее  муж,  не  дожил  пару  месяцев  до  сорока.
-  Сколько  же  ей?  -  он  был  удивлен,  что  раньше  этот  вопрос  не  приходил  ему  в  голову.
-  Они  были  одноклассники,  так  что  ей  сегодня  пятьдесят.  Но,  в  сущности,  –  какая  разница?
-  Да,  ты  прав,  разницы  никакой!  Но  ведь  это  случилось  так  давно.
-  Если  ты,  -  Арсен  понял  несказанное,  -  если  ты,  Павел,  об  адюльтере,  то  оставь  эту  мысль.  Эта  женщина  не  для  скоротечного  романа.  Она  для  жизни.  Видел,  какая?  -  Теплая,  зимняя.  С  такой  и  состариться  не  страшно.
-  Так  неужели  до  сих  пор...
-  Она  не  замужем,  -  это  точно,  -  перебил  Арсен,  и  в  горечи  его  тона  Павел  явственно  услышал,  что  тот  был  среди  тех,  которые  \"до  сих  пор...\"  –  Любовников  -  если  ты  об  этом  -  у  нее  нет.  Да  и  быть  не  может.  У  нее,  видишь  ли,  -  принципы.  Старомодно  в  наше-то  время?  Знаешь,  у  нее  теперь  есть  какая-то  способность  непонятная  между  цепочкой  \"знакомая  -  любовница  -  друг\"  (помнишь  теорию  доктора  Астрова  из  Чеховского  \"Дяди  Вани\"?)  как-то  проскакивать  вторую  станцию.  Как  только  ты  решишь  к  ней  поближе  подойти,  -  глядь,  а  ты  уже  -  друг!  И  все!  Как  говорит  мой  младший  сын,  -  \"обломайся,  брат!\"
Рассказчик  невесело  засмеялся  и,  прочитав  вопрос  в  глазах  Павла,  посоветовал:
-  А  про  постель  сам  ее  спроси.  Убежден,  она  ответит  тебе  одним  из  своих  афоризмов.
\"И  спрошу,  -  решительно  подумал  Павел,  -  вот  пойду  и  все  у  нее  спрошу.  Так  же  как  она  -  без  хитростей  и  намеков,  просто  и  прямо\".  И  он  поискал  ее  глазами,  благо  Арсена  кто-то  отвлек.

V

Зал  плыл  по  волнам  прохладного  джаза.  Играли  те  самые  пятеро  косматых  бородачей.  А  их  рокерша  –  солистка  подпевала  негромким  чуть  хрипловатым  альтом.  Группы  людей  перемещались,  переформатировались.  Кто-то  беседовал,  кто-то  смеялся.  Было  тепло  и  неспешно,  -  чувствовалось,  этим  людям  не  часто  выпадает  отдых,  и  они  решили,  пусть  он  будет  красивым.  Павел  заметил,  что  в  отличие  от  обычных  для  его  круга  тусовок,  здесь  люди  не  делятся  по  возрастам  -  молодые  к  молодым,  те,  что  постарше  -  к  своим  ровесникам.  В  последнее  время  он  испытывал  определенную  неловкость  от  такого  деления:  к  молодым  он  уже  не  очень  принадлежал,  к  старикам  не  хотел  быть  причисленным  и  пытался  держаться  посредине.  То  есть  один.  Часто  у  бара.  Здесь  явно  группировались  не  по  возрасту.  
Найдя  Ганну  глазами  среди  стайки  оживленных  барышень,  он  уже  не  терял  ее  из  виду.  Сейчас,  зная  кое-какие  подробности  ее  жизни,  он  рассматривал  внимательнее,  подробнее.  Была  в  ее  облике  какая-то  тщательность:  ладно  подогнанное  по  фигуре  уютное  платье  цвета  сливок,  тщательно  уложенные  в  стильную  прическу  волосы  с  темно-рыжими  прядками,  обрамляющими  лицо,    на  шее  какое-то  непривычно  широкое  ожерелье,  больше  напоминающее  воротник-стойку,  чем  украшение.  Таким  же  широким,  похожим  на  манжету    был  браслет  на  руке.  Павел  понял,  почему  он  ошибался  в  ее  возрасте,  -  не  открыто  постороннему  глазу  ничего,  что  могло  бы  его  выдать.  Он  подумал,  как  не  правы  женщины,  полагая,  что  сильную  половину  привлекают  обнаженные  части  их  тел.  Для  большинства  мужчин  самый  возбуждающий  наряд  -  монашеский,  чтобы  воображению  было  куда  разгуляться,  -  не  нужно  видеть  открытую  грудь,  достаточно  того,  что  она  есть.  С  удовольствием  проводя  взглядом  по  изгибам  ее  зрелой  женственной  фигуры,  он    удовлетворенно  остановился  на  ногах.  Он  ничего  другого  и  не  ожидал:  ее  немного  отставленная  в  сторону  ступня  в  изящном  ботинке,  напоминающем  обувь  позапрошлого  века,  запросто  уместилась  бы  в  его  ладони.  Вот  она  развеселилась.  Издалека  он  отметил  еще  одну  ее  особенность:  смеясь,  Ганна  слегка  запрокидывала  назад  голову  и  ее  зубки  -  чуть-чуть,  как  и  у  него,  неровные  -  становились  видны  до  самых  десен,  а  щеки  приподнимались  вверх,  как  у  зайчонка  со  старых  новогодних  открыток.  А  когда  она  слушала,  то  немного  наклоняла  голову  вперед  и  вбок,  взгляд  становился  внимательным  и  мелькала  в  нем  то  ли  грустинка,  то  ли  горчинка,  -  отсюда  Павлу  было  не  разобрать.  Она  посерьезнела,  что-то  объясняя  собеседницам.  И  он  понял,  что  самым  видимым  и  точным  выражением  ее  внутренней  гармонии  были  ее  жесты  -  размеренные,  сдержанные  и  красивые,  как  движения  хорошо  координирующей  свое  тело  танцовщицы.  И  эта  женщина  десять  лет  одна?  Немыслимо!
Казалось,  он  один  заметил,  как  вдруг  она  напряглась  и  застыла.  Заметил  все  по  той  же  чуть  в  сторону  отставленной  ноге,  как  бы  внезапно  окаменевшей.  Его  взгляд,  метнувшийся  к  ее  лицу,  выхватил  на  секунду  затуманившиеся  глаза  и  слегка  прикушенный  уголок  нижней  губы.  Это  длилось  мгновение.  Придя  в  себя,  она,  похоже,  стала  прощаться.  Ее  окружили,  уговаривали,  обнимали.  Он  видел  издалека,  как  в  тягость  ей  были  эти  уговоры,  и  как  она  хотела  поскорей  уйти.  Широко  шагая,  он  догнал  ее  у  двери.
-  Что-то  случилось?  Помощь  нужна?
-  Нет,  спасибо,  помощь  не  нужна.  Вы  очень  чуткий,  -  она  похвалила  его  так,  как  хвалит  учительница  за  хорошо  приготовленный  урок.  Он  попытался  ухватиться  за  эту  похвалу:
-  Но,  я  же  вижу.  Что  случилось?  -  Он  почувствовал,  что  она  не  позволит  себя  проводить,  и  решил  не  сдаваться.
И  снова  этот  прикушенный  уголок  нижней  губы:
-  Полчасика  свежего  воздуха,  -  и  всё  будет  в  порядке.  Здесь  душно,  -  она  не  сочла  нужным  вдаваться  в  подробности,  и  он  не  настаивал.
-  Можно  мне  составить  Вам  компанию,  моя  пани?  На  свежем  воздухе.  –  Сказалось  неожиданно  более  просительно,  чем  он  хотел.  Но  это  и  спасло.  Она  кивнула  и  улыбнулась.
-  Давайте,  как  школьники,  прогуляем  парочку  уроков.  –  Он  азартно  развивал  внезапную  тактическую  победу,  -  или  у  Вас  есть  планы?
-  Нет,  планов  нет.  Пока  во  всяком  случае.
Они  вышли  в  холл.      
-  Нужно  одеться.
-  Я  Вам  помогу,  -  он  сказал  это  почти  утвердительно.  Она  не  ответила,  просто  посмотрела  прямо  в  лицо.  Внимательный  взгляд  очень  спокойно  обозначил  дистанцию.  Видимо  его  глаза  выдали  все  чувства,  -  те  мгновенно,  как  в  зеркале,  отразились  в  карей  глубине  ее  зрачков.  Потом,  как  в  анфиладе  зеркал,  заметались  между  их  глазами,  вовлекая  в  потусторонний  мир,  где  живут  только  силуэты  сердца.  Она  первая  вернулась  в  реальность,  и  немного  сыграла:
-  Спорим,  я  быстрее  оденусь?
-  Почему?  –  Он  был  еще  наполовину  в  другой  реальности.
-  Бо  такий  сличны  пан  должен  долго  задерживаться  перед  зеркалом!  –  и,  смеясь,  почти  побежала  к  лифту.
Заскочив  в  гардероб,  он  быстро  схватил  пальто,  набросил  на  шею  шарф  и  мельком  заглянул  в  зеркало:  оттуда  на  него  смотрели  незнакомые  шальные  глаза.  Павел  остановился,  глубоко  вдохнул  и  медленно  сосчитал  до  десяти.  Ему  бы  не  следовало  забывать,  что  он  уже  далеко  не  юноша,  его  возрасту  не  свойственны  такие  вот  неуправляемые  эмоции.  Спокойнее,  спокойнее,  -  тем  более,  ведь  неизвестно,  как  реагирует  она.  Это  тоже  было  ново  -  не  знать,  как  отреагирует  женщина.  Обычно  он  знал.  И  ни  разу  не  ошибся.  Испугавшись,  что  начнет  думать  о  последних  событиях,  как  об  обычном  сердечном  приключении,  он  поспешно  вышел  в  фойе.
Здесь  было  пусто.  В  самое  рабочее  для  здешней  публики  время  это  вполне  нормально,  но  Павел  на  секунду  встревожился:  а  вдруг  она  уже  ушла.  Пришлось  снова  вдыхать  и  снова  считать  до  десяти.  Он  чувствовал  стеснение,  какого  не  испытывал  уже  много  лет.  Этот  страх,  что  она  не  придет,  эта  неуверенность:  о  чем  они  будут  говорить?  куда  пойдут?  как  в  конечном  итоге  все  сложится?  -  он  думал,  что  все  это  осталось  в  далеком  прошлом,  там,  где  остались  его  первые  влюбленности.  Когда  это  он  так  волновался,  сможет  ли  завоевать  женщину?  Вот  это  называется  -  влюбиться,  как  мальчишка,  а  ведь  он  считал,  что  подобная  фраза  -  литературное  преувеличение!
Она  вышла  из  распахнувшегося  лифта,  не  в  пример  ему,  спокойная  и  уверенная  в  себе.  Поверх  платья  было  наброшено  что-то  неожиданно  элегантное,  какие-то  кружева  из  очень  толстых  и  очень  пушистых  ниток  с  широким  шарфом,  закинутым  на  плечо.  Длинные  в  тон  одежде  перчатки  облегали  руки,  убегая  за  высокий  рукав.  Она  слегка  подкрасила  ресницы  и  губы  -  стала  ярче,  как  бы  проявилась  эта  ее  яркость,  раньше  едва  заметная.  Увидев  восхищение  в  его  глазах,  смутилась  и  слегка  покраснела  от  удовольствия.  
-  Вы  очень  элегантны,  моя  пани.  И  очаровательно  смущаетесь,  -  он  подставил  локоть,  отметив  движение  своего  сердца  навстречу  ее  руке,  и  повел  ее  к  выходу.
-  В  такие  минуты,  -  стараясь  побороть  смущение  заговорила  она,  -  я  вспоминаю  один  из  рассказов  О’Генри:  нет  большего  наслаждения  для  женщины,  когда  жених  ждет  в  церкви,  у  твоих  ног  -  влюбленный  молодой  человек  целует  в  отчаянии  твою  руку…  А  у  тебя  свежий  маникюр!
Последнюю  фразу  он  выговорила  с  таким  победно-шутливым  выражением,  что  он  рассмеялся.  И,  смеясь,  почувствовал,  что  она  так  же  смущена  его  близостью  и  тем,  что  сейчас  впервые  за  эти  дни  они  наедине,  и  той  сложной  эмоциональной  комбинацией:  он  знает,  что  она  знает,  насколько  ему  нравится.
Их  стеснению  помог  город.  В  этот  уже  не  очень  ранне-осенний  день  он  был  немноголюден,  восхитительно  свеж  и  туманен.  И  эта  легкая  туманная  дымка,  немного  размывая  очертания,  делала  окружающий  мир  акварельно-мягким  и  лиричным.
-  Вы  впервые  в  Киеве?  
-  Нет,  я  был  уже  несколько  раз.  Кастинги,  съёмки.  Но  город  видел  только  парадный,  -  Крещатик  в  основном.  А  Вы  любите?
-  Пожалуй,  да.  Хотя  у  нас  сложные  отношения,  -  сказала  так,  как  будто  речь  шла  о  человеке,  -  я  живу  здесь  два  с  половиной  года,  но  так  и  не  смогла  забыть,  что  я  -  провинциалка.    
-  Дайте  угадаю.  Вас  напрягает  суета  и  более  быстрое,  чем  Ваше,  течение  времени?
-  Абсолютно  точно!  Наши  с  Киевом  внутренние  часы  катастрофически  не  совпадают.  Но  пара  -  тройка  любимых  местечек  у  меня  есть.  Если  Вы  ничего  не  планировали,  могу  показать.
-  У  меня  уже  тоже  есть  одно  любимое,  как  Вы  сказали,  местечко.  Оно  тут,  недалеко.  Идемте?
-  Идем.  Но...  -  она  замялась,  -  я  попрошу  Вас  учитывать,  что  мои  ноги  вдвое  меньше  Ваших.
Он,  на  секунду  оторопев,  с  удивлением  глянул  на  свои  ступни,  потом  -  на  ее.  Сообразив,  рассмеялся:  в  его  длинную  туфлю  аккурат,  поместилось  бы  два  ее  маленьких  ботиночка,  но  она  говорила  о  другом:  намного  выше  ее  ростом,  Павел  шел  быстрее,  чем  она  привыкла  ходить.
-  Когда  Вы  говорите,  я  понимаю,  что  еще  мало  знаю  Ваш  язык.  
-  Это  потому,  что  он  -  мой.  Все,  кто  попадает  первый  раз  в  мою  семью  (о,  это  -  особенная  компания!),  сначала  не  сразу  понимает,  о  чем  мы  говорим.  Это,  знаете  ли,  такой  винегрет  из  привычных  шуток,  анекдотов,  цитат  из  фильмов  и  книг,  что  иначе,  как  третья  сигнальная  система  и  не  назовешь.
-  А  почему  -  третья?
-  Первая  -  это  слова,  вторая  -  мимика  и  жесты,  а  у  нас  -  третья.  Секретный  язык,  как  в  детстве.  Был  такой  в  Вашем  детстве?
-  Ага,  был.  Я  понял,  о  чем  Вы.  А  можете  еще  что-нибудь  сказать  на  вашем  языке?
-  Да,  я  только  на  нем  и  говорю!  -  засмеялась  она.  Он  в  последнее  мгновение  удержал  себя,  чтобы,  нагнувшись,  не  поцеловать  этот  ее  смех  -  такой  искристый  и  детский.  
На  них  обращали  внимание.  Она  -  в  непривычно  светлой  для  этого  времени  года  одежде  -  маленькая  и  смеющаяся,  и  он  -  высокий,  не  по-здешнему  уверенный  в  себе  –  должно  быть,  смотрелись  красивой  парой.  Впервые  он  подумал  о  них,  как  о  паре,  и  приостановил  себя:  не  так  быстро,  не  так  быстро...  Увлекая  ее  за  собой  в  знакомый  переулок,  он  не  сомневался,  что  произведет  впечатление  своим  \"местечком\"  -  маленькой  белой  церквушкой,  похожей  на  балерину.  И  произвел.  Она  остановилась,  коротко  вздохнула,  и  как  ребенку,  сказала,  обращаясь  к  церкви:
-  Моя  маленькая!  Какая  же  ты  хорошенькая!
Сначала  город,  теперь  -  церковь,  -  Павел  подумал,  что  для  нее  не  существует  неодушевленных  предметов  и  бездушных  явлений,  она  как-то  умела  вдохнуть  душу  во  все,  что  ее  окружало.  
-  Правда,  она  похожа  на  балерину?  -  гордясь,  как  будто  эта  церковь  была  его  собственностью,  спросил  он.
-  Да,  похожа.  Такая  ровненькая  спинка!  -  опять  это  чудо  одушевления.  Павел  незаметно  окинул  взглядом  ее  фигуру,  -  тоже  ровненькая  спинка.
-  Вы  любите  танцы?  -  догадался  он.
-  Да,  люблю.  Конфеты  и  танцы.
Он  задумался.  Она  с  интересом  наблюдала,  как  он  пытается  что-то  вспомнить,  и  обрадовалась,  когда  он  спросил:
-  Мне  показалось,  или  это  часть  Вашей  сигнальной  системы?  Я  что-то  подобное  уже  где-то  слышал.  
-  Умничка!  -  Похвалила  как  прилежного  школьника,  -  это  -  Дэзи  из  Гриновской  \"Бегущей  по  волнам\".  Читали?
И  на  его  утвердительный  кивок  удовлетворенно  вынесла  вердикт:
-  Наш  человек!
Они  обошли  церковь  со  всех  сторон,  напитываясь  гармонией  ее  очертаний,  на  минутку  заглянули  внутрь,  -  настроение  было  больше  созерцательным.
-  Ну,  как  Вам  местечко,  моя  пани?
-  Замечательно  красиво.  А  главное  -  неожиданно,  я  никогда  здесь  не  была.  Спасибо!
-  Теперь  Ваша  очередь?  
Улица  встретила  их  похмурневшим  небом  и  меланхолически-редким  дождем.  Осень  -  не  ярко-золотая,  а  более  поздняя,  обнажающая  деревья  и  покрывающая  по  утрам  проседью  траву  и  кусты,  оплакивала  свой  подходивший  к  концу  красочный  карнавал.  Ганна  вынула  из  сумочки  в  несколько  раз  сложенный  зонт:
-  У  нас  есть  дом,  -  раскрывшись  одним  хлопком,  зонт  этот  оказался  не  по-женски  большим,  цвета  синего  дыма,  или  грустного  неба.  Он  взял  его,  и  они  пошли  под  этим  зонтом  под  руку,  приноравливаясь  к  шагам  друг  друга.  Его  большие  туфли  и  ее  ботинки  старательно  вышагивали  в  ногу.  
-  Жизнь  и  есть  вот  такое  приноравливание  к  шагам  того,  кто  рядом,  -  заметил  он.
-  Да,  -  подхватила  она,  -  взаимное  приноравливание.
Им  стало  легко  от  того,  что  они  думают  одинаково,  и  они  зашагали  быстрее.
Идти  пришлось  долго,  но  результат  того  стоил.  С  возвышенной  площадки  православного  монастыря,  он  от  души  любовался  неожиданной  прелести  видом.  Крутой  спуск  к  Днепру,  плавное  течение  величественной  реки,  острова  и  парки,  издалека  строгие  и  какие-то  стремительные  новостройки  на  противоположном  берегу  -  все  это  было  до  задержки  дыхания  красиво.  Дождь  перестал,  только  свежий  влажный  ветер  с  реки  обдувал  лицо.  Она  поежилась,  и  Павел,  повернув  к  себе  почти  силой  за  плечи,  старательно  поправил  широкий  шарф  ее  накидки:
-  Замерзли?
-  Не  очень.  Хотите,  я  расскажу  Вам  историю  этого  места?
-  Да.
-  Это  случилось  во  времена  князя  Владимира.  Приняв  христианство,  Владимир  крестился  и  задумал  крестить  весь  свой  народ.  Для  начала  княжья  дружина  стала  уничтожать  деревянных  богов,  которым  поклонялись  киевляне.  Даждьбога  -  деревянную  статую  одного  из  верховных  языческих  божеств  утопили  в  реке  немного  выше  по  течению.  Днепр  тогда  был  намного  уже  и  стремительней.  Люди  бежали  за  несущейся  по  течению  статуей  вдоль  реки  и  просили  бога  выплыть:  \"Выдыби  (то  есть,  \"выплыви\"),  боже  наш,  выдыби!\"  И  вот  здесь,  -  она  показала  рукой  на  средину  реки,  -  деревянное  божество  на  секунду  всплыло  на  гребень  волны.  Так  это  место  получило  свое  первоначальное  название  -  Выдыбичи.  И  только  много  поздней  оно  превратилось  в  Выдубечи,  и  здесь  построили  мужской  монастырь  -  Выдубецкий.  
-  Православный  монастырь  на  месте,  где  всплыло  языческое  божество?  Неожиданно.
-  Отнюдь.  Я  думаю,  что  это  очень  яркая  иллюстрация  к  истории  православия  в  нашей  стране,  -  нет-нет,  да  и  проглянет  лик  языческого  божества.
-  Вы  интересуетесь  христианством?
-  Почему  -  интересуюсь?  Я  в  нем  живу.
-  А  я  в  последнее  время  увлекся  чтением  Корана.
-  Зачем?  -  вопрос  прозвучал  очень  мягко,  но  со  свойственной  ей  прямотой.
-  Мммм,  -  он  не  сразу  нашел  слова,  чтобы  ответить  так  же  прямо,  как  она  спросила,  -  подумал,  может  быть,  там  я  найду  то,  что  ищу.
-  И  что  же,  если  не  секрет,  Вы  ищете?
-  А  Вы?  Что  Вы  ищете  в  христианстве?
-  Любовь.  Я  нашла  в  нем  любовь,  -  не  декларативную,  а  истинную,  реальную.
-  В  чем  же  для  Вас  разница  в  любви  реальной  и  декларативной?
-  В  поступке.  Декларативная  любовь  не  идет  дальше  чувства,  эмоции.  А  истинная  -  решения  и  поступки.  В  христианстве  любовь  Творца  доказана  жертвой  -  это  и  решение,  и  поступок.  
-  Дать  себя  убить...  Это  ли  не  слабость?
-  Если  вы  видите  в  этом  слабость,  тогда  я  понимаю,  почему  Вы  читаете  Коран,  -  сказала  она  задумчиво,  -  Ищете  силу?
-  Силу?  Нет.  Скорее  -  покой,  равновесие.  Хотя,  наверное,  покой  в  исламе  найти  сложно,  особенно,  если  рассуждать  так,  как  Вы  -  \"по  поступкам\".  Может  быть,  можно  было  бы  поискать  в  восточных  философиях.  Что  Вы  об  этом  думаете?
-  Так,  навскидку,  не  задумываясь,  -  в  восточных  философиях  скорее  можно  найти  равнодушие,  чем  равновесие.  Я  не  приемлю  до  тошноты  самокопания  и  самоуглубления.  И  терпеть  не  могу  термин  \"самодостаточный  человек\".
-  Я  не  задумывался  об  этом  специально,  но  так,  как  Вы  говорите,  \"навскидку\",  полагаю,  что  узнавать  себя  проще  через  общение  с  другими  людьми,  особенно  близкими.  И  узнавая  мир.  Его  мне  узнавать  гораздо  интересней,  чем  копаться  в  себе.
-  Когда  мне  было  восемнадцать,  -  самый  возраст  для  серьезных  жизненных  вопросов,  -  улыбнулась  она,  -  меня  очень  занимало,  кто  я  и  зачем  сюда  пришла.  Нужна  ли  я  кому-то,  любит  ли  кто-нибудь  меня,  или  я  так  -  песчинка  в  песочных  часах  времени  -  просыпалась  -  и  меня  нет?  В  свете  моих  недетских  вопросов  поступок  Христа  (то,  что,  как  Вы  говорите,  Он  дал  себя  убить)  -  это,  наверное,  главное  открытие  в  жизни:  меня  любят  так,  что  готовы  пойти  на  смерть.  И  Вы  называете  это  слабостью?  Что  же  тогда,  по-вашему,  сила?
-  Вот  это,  я  называю,  загнать  в  угол  вопросом!  -  Развеселился  Павел,  -  А  Вы  -  отличный  журналист,  моя  пани!  Я  бы,  пожалуй,  поостерегся  попадать  к  Вам  на  интервью.  Побоялся  бы,  что  Вы  утопите  меня,  как  князь  Владимир  то  языческое  божество.
-  Если  мы  еще  немного  постоим  на  этом  ветру,  я  сама  превращусь  в  деревянное  божество.  Пойдемте,  а?  А  по  дороге  я  Вам  еще  кое-что  расскажу.  Вон  там,  за  территорией  монастыря  ботанический  сад.  Обожаю  бывать  здесь  в  средине  мая!  Представьте  гектары  цветущей  сирени.  Оттенки  -  от  белого  до  темно-фиолетового.  Запах  -  голова  кругом  идет.  И  соловьи  поют  даже  днем.  Настоящий  рай  на  земле.  А  сколько  счастья!  -  И  на  вопрос  в  его  глазах  объяснила,  -  это  -  из  детства.  В  самой  простой  сирени  в  цветочке  обычно  четыре  лепестка.  Дети  считают,  что  если  найти  цветок  с  пятью  лепестками  и  съесть  -  то  будешь  счастлив.  Эти  пятилепестковые  цветочки  так  и  называют  -  \"счастье\".  Мне  бы  хотелось,  чтобы  Вы  когда-нибудь  это  увидели.
И  она  снова  вздохнула,  как  тогда,  возле  его  церковки.  Он  понял,  что  этот  вздох  -  ее  обычная  реакция  на  все  красивое.  И  ему  захотелось  показывать  ей  красоты  своего  родного  Кракова,  чтобы  видеть  это  детски-восхищенное  выражение  ее  лица  и  слышать  этот  вздох.  
-  А  вы  не  голодны?  –  внимательно  глянула  на  него,  -  В  нашем  буфете,  как  мы  его  пренебрежительно  называем,  есть  ведь  было  нечего.  Разве  что  выпить.
Ее  забота  тронула  Павла:  она  думает  о  нем,  он  ей  не  безразличен.
-  Вы  знаете,  я  забыл!  -  засмеялся  он,  -  а  вот  сейчас  вспомнил,  -  я  зверски  хочу  есть.
-  О-о-о,  -  поддержала  она  шутку,  -  голодный  мужчина  -  это  хуже  зоопарка.  Здесь  недалеко  есть  один  миленький  ресторанчик.  Там  замечательно  готовят  мясо.  Любите  мясо?
-  А  Вы?
-  Как  тигр!
-  Тогда  -  вперед!
Он  прочитал  усталость  в  том,  как  чуть  тверже  она  оперлась  на  его  локоть,  и  предложил  проехать  на  такси.  Взглянув  на  него  с  ласковой  благодарностью,  она  села  в  открытую  им  дверь  машины.  Он  не  пошел  вперед,  к  водителю,  а  уселся  рядом,  совсем  близко,  и  захлопнул  дверь.  Он  ожидал  чего-то  подобного,  но  не  думал,  что  реакция  будет  такой  сильной.  Ограниченное  узостью  салона,  их  вынужденно  совместное  пространство,  казалось,  потрескивало  от  накала  его  чувств.  Этот  накал  был  таким  мощным,  что  Павел  не  решался  глянуть  на  нее,  или  хотя  бы  пошевелиться.  Она  сняла  перчатку  и,  слегка  касаясь  холодной  ладонью,  погладила  его  лежащую  на  сидении  между  ними  руку.  Чувства  смолкли.  Ее  покой  вытеснил  его  смятение,  -  так  свет  утра  постепенно  и  естественно  вытесняет  предрассветную  мглу.  Он  взял  ее  руку  и,  благодарно  поцеловав,  прижал  к  своей  горячей  щеке.  Машина  остановилась.  Они  вышли,  но  еще  некоторое  время  Павел  ощущал  замкнутость  их  совместного  пространства  и  ее  прохладную  ладонь  на  своем  лице.
Ресторан  действительно  был  милым,  как  милым  было  бы,  кажется,  все,  что  имело  к  ней  хоть  какое-то  отношение.  Они  сделали  заказ.  Она  согласилась  составить  ему  компанию  только  в  обмен  на  длительный  забег  по  городу,  и  на  его  вопрос  ответила:
-  Моя  фигура  -  как  муж-изменник,  за  ней  нужно  все  время  следить.
Он  хохотал  до  слез,  восхищаясь  ее  неожиданно  ярким  сравнением.  Сейчас  ему  впервые  захотелось  прочесть  то,  что  она  написала,  -  это  должно  быть  очень  вкусно,  подумал  он.  И  это  воспоминание  о  ее  работе  вызвало  желание  похвалиться  в  ответ  своей,  или  хотя  бы  узнать,  что  она  о  ней  думает.
-  В  тот  вечер  в  ресторане  Вы  сказали,  что  узнали  меня.  Видели  мои  работы?
-  Да,  видела.  К  сожалению,  не  все  нашла  посмотреть,  и  не  все,  что  нашла,  поняла.  Но  -  первоначальное  мнение  о  Вас  у  меня  уже  было.  Хотите  узнать,  с  чего  началось?
-  Разумеется!
-  Впервые  я  отметила  Вас  в  сериале  (и  она  назвала  сравнительно  недавно  вышедший  на  экраны  фильм).  Меня  поразило,  насколько  Вы  не  сумели  скрыть  свое  настоящее  (не  героя,  а  именно  Ваше)  отношение  к  партнерше.  Было  очень  заметно,  как  она  Вам  не  симпатична.
-  Тааак,  интересно!  -  Это  было  неожиданно,  -  А  можете  поподробнее?
-  Конечно.  Помните  сцену,  где  герои,  убегая  от  преследователей,  ночуют  в  лесной  сторожке?  Хотя,  чего  я  спрашиваю?  Конечно,  помните.  Вот  в  той  сцене  у  печки  я  обратила  внимание  на  Вашу  руку,  -  она  была  такой  равнодушно-безжизненной,  какой  никогда  не  бывает  рука  влюбленного  мужчины.  И  я  подумала,  что,  если  такой  хороший  актер  не  мог  этого  скрыть,  значит,  партнерша  ему  более  чем  не  нравится.
-  Браво  Вашей  наблюдательности!  И  что,  у  меня  там  действительно  такая  безжизненная  рука?
-  Вот  такая,  -  и  она  повторила  его  жест.  
-  Вы  учились  актерскому  мастерству?
-  Нет.  У  меня  в  роду  были  и  есть  актеры.  Но  я  -  нет.  Я  и  Вас  не  рассматривала,  как  актера.  Вы  мне  были  интересны  больше  как  человек.  Видите  ли,  мое  первое  близкое  столкновение  с  этой  профессией  очень  болезненное.  Мой  двоюродный  дед  был  известным  в  Союзе  киноактером.  Я  с  юности  любила  его  в  кино,  -  он  был  для  меня  воплощением  всего  мужского,  украинского.  И  совсем  не  успела  полюбить  его  самого,  дед  умер  вскоре  после  нашего  знакомства.  Когда-нибудь  я  Вам  расскажу.  Но  разницу  между  ролями  и  жизнью  я  увидела  так  жестко,  что  теперь  никогда  не  отождествляю  актера  и  его  роль.  Если  меня  привлекает  работа  человека,  я  всегда  ищу  правду  о  нем  самом.  Так  что  я  читала  интервью  с  Вами  и  смотрела  тоже.  
-  Мне  даже  страшно  подумать,  что  Вы  могли  обо  мне  прочесть!
-  Вы  забываете,  Павел,  что  я  -  журналист.  Я  знаю  цену  желтой  прессе,  и  умею  (смею  надеяться)  отличать  правду  от  выдумки.  Хотя,  абсолютно  согласна  с  Вами,  мы  больше  склонны  верить  плохому,  нежели  хорошему.
Он  вспомнил,  кому  и  в  каком  интервью  говорил  об  этом,  и  понял,  что  она  действительно  интересовалась  им.  Это  было  и  приятно,  и  волнительно.  О  нем  многое  писали,  -  чему  же  она  верит?  Какие  выводы  сделала?
Мясо  им  принесли  роскошное.  Не  мясо,  а  настоящий  праздник  желудка,  Павел  давно  не  ел  ничего  подобного.  Отрезая  попахивающие  специями  и  дымком  аппетитные  кусочки,  он  полностью  сконцентрировался  на  еде,  понимая,  что,  кроме  шуток,  здорово  проголодался.  Однако  же,  он  поймал  этот  момент:  приподняв  глаза  от  тарелки,  увидел,  как  она  быстро  наклонилась,  спрятав  улыбку.  
-  А  чему  это  Вы  так  хитро  улыбаетесь?  
Она  отрицательно  качнула  головой.
-  Я  же  видел!  Вы,  наверное,  надо  мной  подсмеивались,  пока  я  тут  ел?
-  Какой  Вы  ранимый!  –  смеясь,  упрекнула  она,  -  Я  думала:  вот  станете  Вы  стареньким,  не  сможете  сниматься  в  роли  героя-любовника,  или  героя  спецназа.  Тогда  можно  будет  придумать  детскую  передачу  для  тех  малышей,  которые  не  хотят  кушать.
-  И  я  там  буду  ведущим?
-  Нет,  ведущей  буду  я.    Вы  просто  будете  сидеть  и  есть.  У  Вас  это  так  вкусно  получается,  что  ни  один  малыш  не  устоит.
\"Это  шанс!\"  -  Подумал  он,  быстро  накрыл  ее  руку  своей,  и,  наклонившись  к  ней  через  стол,  поймав  своим  ее  взгляд,  сказал:
-  Я  очень  рад,  что  в  этой  передаче  мы  будем  вместе.
Смех  пропал  в  ее  глазах  так,  как  будто  захлопнулись  створки.  Мгновенно  погрустнев,  она  потихоньку  убрала  свою  руку  из-под  его:
-  Ну,  разве  что  в  передаче,  -  сказала  как-то  осторожно  и  неуверенно.
Он  вспомнил  свое  решение  спросить  ее  о  личном  начистоту  и  понял,  что  это  проще  решить,  чем  сделать.  Но,  все  же  он  попробовал:  
-  Скажите,  моя  пани,  вот  сейчас  я  вторгся  на  чью-то  территорию?
Она  немного  помолчала.
-  Эта,  как  Вы  выразились,  территория  -  моя,  Павел.  Уже  много  лет  -  только  моя.  Неужели  Вы  думаете,  этот  день  случился  бы  сегодня  таким,  если  бы  я  ее  с  кем-то  делила?  Это  было  бы  невозможным.
-  Я  понимаю,  для  Вас  подобное  предположение  звучит  оскорбительно,  простите.  Но  я  знал,  что  у  Вас  никого  нет,  мне  сказал  Арсен.
-  Ах,  мужчины!  Большие  мальчишки,  -  грустно  улыбнулась  она.
-  Но,  я  подумал,  может  быть,  Ваше  сердце  кем-то  занято.
-  Вот  сейчас  Вы  лукавите,  Павел.  Вы  вовсе  не  думали  о  моем  сердце.  Вы  скорее  думали  о  моей  постели,  не  так  ли?
-  А  если  и  так?  Мы  ведь  уже  не  дети.
-  И  Вы  спрашивали  об  этом  Арсена?
-  Пытался.  И  он  велел  мне  самому  спросить,  сказал,  что  Вы  наверняка  ответите  одним  из  своих  афоризмов.
-  Ах,  вот  как!  Ну,  что  ж,  афоризмом  так  афоризмом.  Секс  в  жизни  зрелой  женщины,  милый  Павел,  занимает  ровно  столько  места,  сколько  он  длиться.  Поэтому  заменять  любовь  постелью  мне  и  в  голову  не  приходит.  И  меня  поражает  логика  мужчин:  вы  все  хотите,  чтобы  ваша  женщина  была  верна,  а  все  остальные  -  беспринципны.  Так  не  бывает.  Но  встречаясь  с  принципами,  вы  так  раздражаетесь...  -  Он  явственно  услышал  горечь  в  последних  ее  словах  и  понял,  что  ей  доставалось  за  эти  принципы  едва  ли  не  больше,  чем,  если  бы  она  была  беспринципна,  -  Давайте  выпьем  кофе  в  другом  месте.
  Он  понял  ее  желание  закончить  разговор,  встал,  отодвинул  стул  и  помог  ей  одеться.  Придерживая  ее  оригинальное  пальто,  не  устоял  перед  желанием  коснуться  и  незаметно  погладил  плечи.  Руки  дрожали.  Этот  разговор  выбил  его  из  колеи,  и  отбросил  их  отношения  назад,  в  кафе  -  в  то  неудобное  стеснение.
\"С  этой  женщиной  не  будет  просто,\"  -  подумал  он.

VI

Кофейня,  в  которую  они  приехали,  была  одним  из  ее  \"местечек\".  В  ней  был  стиль  и  даже  шик.  Извилистое  помещение  с  множеством  маленьких  уголочков  и  \"закапелков\"  (Павел  не  нашел  более  удачного  слова)  было  отделано  в  африканском  стиле  настолько,  чтобы  создавать  настроение,  но  не  резать  глаза  экзотикой.  Запах  кофе  с  примесью  ароматных  оттенков  и  дополнений  -  этакая  кофейная  симфония  -  был  неотъемлемой  частью  интерьера.  Они  поднялись  по  крутым  ступеням  на  галерею  и  расположились  за  дальним  столиком  у  окна.  Пока  Ганна  обсуждала  заказ  с  молоденькой  официанткой,  Павел  огляделся.  На  галерее  уместилось  всего  четыре  столика.  Один  пустовал,  и  только  у  дальней  стены  за  двумя  другими  сидели  молодой  человек  спиной  к  окну,  и  лицом  к  Павлу  -  яркая,  холеная  девушка.  Стоило  ему  дольше  чем  на  секунду  задержаться  взглядом  на  хорошеньком  лице,  она  сразу  же  цепко  поймала  его  глаза  своими  и,  удержав,  слегка  приоткрыла  накрашенные  губки.  Павел  заинтересовался,  и  стал  ожидать,  что  же  она  предпримет  дальше.  Барышня  медленно,  нарочито  томно  откинулась  на  спинку  стула  и  так  же  медленно  закинула  ногу  на  ногу,  не  одергивая  короткую  юбочку  и  показав  изящную  голень  и  ступню  в  дорогой  туфле  на  высоченной  шпильке.  Он  не  раз  бывал  под  прицелом  женских  глаз  и  чар,  знал  массу  уловок  и  приемчиков  слабого  пола,  но  ему  неприятна  была  такая  неприкрытая  игра  в  соблазнение.
Павел  мысленно  вернулся  за  свой  столик  и  увидел,  что  Ганна  со  вниманием  и  даже  любопытством  наблюдает  эту  откровенную  сценку.
-  Один  мой  русский  друг  -  Федор  -  называет  это  \"сафари\".
-  Ну,  и  как  Вам  в  роли  дичи?  -  Сочувственно  спросила  она.
-  Наверное,  я  бы  должен  испытывать  удовлетворение  от  того,  что  еще  привлекаю  молоденьких  девушек?
-  Испытываете?
-  Нет.  Странно?
-  Вовсе  не  странно  в  стране,  где  женщин  на  четыре  миллиона  больше,  чем  мужчин.  Если  обобщить,  не  раскладывая  по  цифрам,  где-то  пятая  часть  женского  населения  остается  нереализованной.  Как  жена,  как  мать,  как  хранительница  семейных  устоев,  как  женщина  в  конечном  итоге.  Это  -  настоящая  трагедия.  Именно  это,  а  не  Ваша  яркая  внешность  (я  говорю  это  совершенно  искренне,  Ваша  внешность  действительно,  очень  яркая  и  мужественная)  причина  такой  неприкрытой  охоты.  
-  Инстинкты?
-  Можно  сказать.  Но  моя  женская  солидарность  против.  Я  бы  назвала  это  желанием  реализоваться.  Как-то  так...    
-  Но,  вот  Вы  же  не  охотитесь  на  мужчин.  И  даже  наоборот...  -  Павел  не  стал  продолжать,  опасаясь  снова  ступить  на  зыбкую  почву  выяснения  отношений.
-  Мне,  если  вы  помните,  сегодня  стукнуло  пятьдесят,  -  она  сказала  о  своем  возрасте  спокойно,  как  говорят  о  цвете  волос  или  глаз  -  как  о  данности,  -  я  вполне  реализована  и  как  жена,  и  как  мать.  В  моей  жизни  было  двадцать  лет  брака.  У  меня  есть  двое  взрослых  сыновей.  Сейчас,  смею  надеяться,  я  и  в  профессиональном  смысле  вполне  преуспеваю.
-  Вы  считаете,  что  и  как  женщина  Вы  тоже  уже  совсем  реализованы?  -  Все-таки  от  небольшого  выяснения  ее  планов  на  него  Павел  не  устоял,  и  рассмеялся,  услышав:
-  Вы  же  сейчас  сидите  за  моим  столиком?  Хоть  и  моложе  меня.  На  сколько?  Семь?  Восемь  лет?
-  Ваши  сыновья  должно  быть  очень  гордятся,  что  у  них  такая  умная  мама,  -  увел  он  разговор  от  возраста.
-  У  нас  с  ними  сейчас  бархатный  сезон.  -  Улыбнулась  ласково  какому-то  своему  воспоминанию  и  пояснила,  -  я  еще  не  нуждаюсь  в  их  опеке,  а  они  уже  не  нуждаются  в  моей.  Мы  наслаждаемся  этой  свободой  и  нечасто  общаемся.
-  И  Вас  это  огорчает?
-  Не  то,  чтобы  сильно.  В  моей  жизни  разве  что  войны  не  было.  А  так    -  перестройка,  безработица,  раннее  вдовство,  финансовые  трудности,  тогда  каждый  новый  день  казался  мне  немилосерднее  предыдущего.  Нам  было  нелегко  без  отца.  Моим  мальчикам  рано  пришлось  стать  мужчинами,  и  они  многого  добивались  сами  из  того,  что  обычно  дают  родители.  К  счастью,  они  всегда  меня  понимали.  А  гордятся  они  больше  моей  работой.  И  читают,  и  следят,  и  даже  хвастаются.
Им  принесли  кофе.  Павел  отметил,  что  он  налит  в  небольшой  кофейник  -  один  на  двоих.  Такой  же  крошечный  молочник,  чашечки  и  сахарница  дополняли  сервировку  стола.  Все  было  милым  и  аккуратно-маленьким.  Ганна  смотрела  с  интересом,  пока  он  делал  первый  глоток.
-  Мммм,  что  это?
-  Это  кофе  \"Дикая  вишня\".  Если  бы  Вы  не  рассматривали  красивые  ноги  соседской  девочки,  то  услышали  бы,  что  я  заказываю.
В  этой  шутке  не  было  ничего,  кроме  легкого  упрека,  но  Павлу  так  хотелось  услышать  хоть  одну  маленькую  нотку  ревности,  что  он  услышал.  И  расплылся  в  довольной  улыбке.
Они  пили  едва  уловимо  пахнущий  вишней  густой  напиток,  и  он  рассказывал  ей  о  том,  какой  кофе  варят  в  странах,  где  ему  доводилось  бывать.    Потом  разговор  перешел  на  экзотику,  потом  на  его  работу.  Он  был  прекрасным  рассказчиком,  эмоциональным,  с  тонким  юмором  и  чувством  меры.  Она  -  замечательной  слушательницей.  Неравнодушной,  понимающей  в  те  моменты,  когда  ему  не  хватало  русских  слов,  и  он  переходил  на  польский.  Она  подсказывала,  смеялась,  жила  тем,  о  чем  он  говорил.  Он  видел,  что  она  любуется  его  жестами,  и  поражался,  насколько  сопереживательным  может  быть  слушание.  В  какой-то  момент  Павел  поймал  себя  на  состоянии  дежавю  -  отчетливом  чувстве,  что  это  уже  было:  этот  кофе,  этот  столик  и  она,  с  ее  непередаваемым  равновесием.
-  Такое  чувство,  -  сказал  он,    -  что  это  уже  было.  Когда-то.
-  Всегда,  -  тихо  уточнила  она.
-  Что?
-  Кажется,  что  это  было  всегда,  -  еще  тише  и  задумчивее  сказала  она,  покраснела  и  поднялась.
Он  тоже  поднялся,  решительно  обойдя  столик,  приостановил  ее  за  плечи  и,  глядя  в  глаза,  тихо  попросил:
-  Пообещайте  мне,  моя  пани,  что  все  это  не  закончится.
-  Что  же  я  могу  Вам  пообещать?  Мы  с  Вами,  Павел  -  параллельные  прямые,  наше  пересечение  -  за  гранью  возможного.  Почти  чудо.
-  А  вы  не  верите  в  чудеса?
-  А  Вы?
-  Почему  Вы  отвечаете  вопросом  на  вопрос?
-  Хотите  сказать,  что  я  узурпировала  Вашу  любимую  привычку?
Павел  опешил:
-  У  меня  есть  такая  привычка?
-  А  что  Вы  вот  это  вот  делаете?
Он  готов  был  рассмеяться,  но  ему  помешал  телефон.  Это  был  Марек,  его  агент.  И  он  ждал  этого  звонка,  и  знал,  что  он  означает.  Работа,  о  которой  он  не  то,  чтобы  мечтал,  просто  хотел  и  стремился,  похоже,  шла  к  нему  в  руки,  как  зверь  на  ловца.  Извинившись,  он  отошёл  к  окну.  
Вот  что  совершенно  его  отрезвило  –  работа.  Договариваясь  с  Мареком  о  подробностях  контракта,  он  спокойно  думал  о  ней,  -  той  удивительной  женщине,  которая  так  неожиданно  и  совершенно  не  вовремя  вошла  в  его  жизнь.  Он  понимал,  что  если  ещё  хоть  немного  побудет  рядом,  то  уже  никак  не  сможет  вернуться  к  себе  прежнему.  К  своему  комфорту,  к  прежней  работе  –  поглощающей  все  в  нём  без  остатка  для  чего  бы  то  ни  было  иного.  Ему  придётся  объясняться  с  той,  что  ждала  все  эти  годы.  Практически  ни  на  что  не  надеясь,  но,  тем  не  менее,  преданно.  Готов  ли  он  сломать  свою  жизнь?  Пусть  даже  для  того,  чтобы  построить  её  заново.  С  этой,  уже,  кажется,  любимой,  женщиной.  Повернувшись  к  окну,  он  видел  её  отражение.  И  сразу  понял,  что  происходит,  когда  она  тихонько  поднялась.  Павел  не  ждал,  что  она  подойдёт.  Это  не  та  женщина,  что  станет  проявлять  хоть  какую-то  инициативу.  Нет.  Она  из  тех,  кто  уважает  мужчин  настолько,  что  ждёт.  Их  решительности,  их  мужества.  Поступка.  Но  он,  Павел,  не  был  способен  сейчас  на  поступок.  Не  сейчас.  Её  отражение  просто  положило  деньги  на  столик  кафе  и,  не  оглядываясь,  ушло  из  зеркала  окна.  Тихо  и  спокойно.  Так  же  спокойно,  как  вошло  в  его  жизнь.  Так  недавно.  Так  давно.
Конечно  же,  его  сердце  рвануло  за  ней.  Конечно,  догнало,  и  обнимало,  и  целовало  мокрые  от  дождя  щёки  и  губы.  Но  сам  он  стоял  у  окна  кафе  и  смотрел,  как  уходит  в  мокром  проёме  его  другая  жизнь,  другая  реальность.  Навсегда.
Через  два  часа  он  летел  в  Варшаву.





















адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=435288
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 04.07.2013


ОДИН ШАГ В РЕЛЬНОСТЬ (начало)

І
Она  сидела  за  соседним  столиком  –  очень  серьезная,  даже,  пожалуй,  слишком  серьёзная.  Смотрела  неотрывно,  спокойно  и,  кажется,  почти  не  мигая.  Столько  в  этом  взгляде  было  уверенного  равновесия,  что  он  не  выдержал,  встал  и  направился  к  ней.
-  Добрый  вечер  –  только  чуть  лишенная  привычной  небрежности  артикуляция  выдавала  иностранца,  -  мы  с  Вами  знакомы?  
-  Что,  простите?  –  она  будто  очнулась  или  вынырнула  из  своих  каких-то  очень  глубоких  мыслей.
-  Я  спросил,  мы  знакомы?
-  Нет.  Почему  Вы  так  решили?
-  Просто,  Вы  так  смотрите…  
«Дурень!  –  обругал  себя  мысленно,  разве  можно  подходить  с  банальностями  к  такой  женщине».  Но  она  вдруг  смутилась,  возраст  ушел,  и  стала  похожа  на  девчонку,  застуканную  на  подглядывании:
-  Ох,  простите!  Я  задумалась.
И  все.  Ни  приглашения  присесть,  ни  просто  объяснения.  Это  его  разозлило.  Он  придвинул  стул,  с  нахальством  киношного  гангстера  сел  напротив  и  вызывающе  глядя  в  глаза  спросил:
-  И  о  чем  же  Вы  задумались?
-  О  Вас.  –  Ни  тени  кокетства,  будто  это  не  начало  разговора,  и  они  давно  знакомы.
-  Обо  мне?  И  что  же  Вы  обо  мне  думали?
-  Я  думала,  что  такая  внешность  должна  Вам  очень  мешать.  –  Это  было  сказано  так  просто,  как  будто  речь  шла  не  о  внешности,  которой  восхищались  миллионы  женщин,  а  о  песке  в  тапке,  -  спокойно,  почти  равнодушно.  Пожалуй,  это  бы  задело,  если  бы  не  ее  улыбка  –  едва  обозначенная,  легкая  и  дружеская.  
Его  выручил  официант.  Симпатичный  мальчик  услужливо  положил  перед  ними  меню  в  кожаном  переплете  и  молча  застыл  у  стола.  Не  приглашая  непрошенного  гостя  присоединиться,  женщина  открыла  меню.  В  размеренном  жесте  ее  крупноватых  рук  столько  спокойствия  и  уверенности,  что  это  похоже  на  чары.  Казалось,  в  радиусе  действия  этих  чар  время  движется  по-другому,  -  спокойнее,  размереннее,  тише.  
-  Здесь  изысканно  кормят,  -  он  тоже  открыл  меню  и  прокомментировал  свои  действия,  просто  потому,  что  нужно  было  что-то  сказать.
Та  же  легкая  полуулыбка:
-  Я  не  настолько  прислушиваюсь  к  капризам  желудка,  -  и  заказала  какой-то  простенький  салат,  -  а  Вы  поешьте,  здесь  и  вправду  прилично  готовят.
-  Вы  приглашаете  присоединиться?
-  Очевишьте,  -  ответ  на  его  родном  языке  прозвучал  неожиданно  и  усугубил  ощущение  нереальности  происходящего.
-  О,  пани  муве  по-польску?
-  Нет,  не  говорю,  но  неплохо  понимаю,  так  что  говорите  –  не  смущайтесь.
-  Откуда?  
-  Я  родилась  на  Волыни,  в  небольшом  городке  всего  в  двенадцати  километрах  от  границы  с  Польшей.  С  детства  смотрела  «телевизия  польска».  Помните  того  плюшевого  медвежонка  Мише  в  программе  «На  добраноц»?
-  «Джечи  любьйон  Мише,»  -  запел  он  своим  нарочито  хриплым  слегка  в  нос  речитативом,  который  его  поклонницы  уже  окрестили  сексуальным.
-  «Мише  любьйон  джечи»  -  допела  так  же  речитативом  она  и  тихо  рассмеялась.  Простой  и  дружеский,  этот  смех  стер  между  ними  все  границы  и  вовлек  его  в  неповторимое,  но  реально  ощутимое  поле  ее  внутреннего  мира  и  спокойствия.  Он  еще  боялся  назвать  это  гармонией,  пока  это  был  просто  покой.  Такое  можно  ощутить  высоко  в  горах,  или  у  моря.  Одному.  Но  никак  не  вдвоем  с  немолодой  и  совершенно  незнакомой  женщиной  в  отельном  ресторане,  понемногу  наполняющемся  людьми.
-  А  что  тогда  было  еще  популярным,  -  «Сами  свое»?  –  Он  вспомнил  любимый  всеми  поляками  старый  сериал,  -    Вы  любите  «Сами  свое»?  
-  Конечно!  Разве  есть  кто-то,  кто  не  любит?
-  Там  Павляк  –  выходец  где-то  из  ваших  родных  мест,  у  него  такой  симпатичный  смешной  акцент,  -  и  он  заговорил  голосом  героя  старого  сериала  -  истории  двух  друзей-врагов  и  их  семей.  И  снова  этот  смех!  И  ощущение  покоя.
Официант  принес  им  еду.  Никогда  он  не  думал  об  этом  так:  еда!  Для  него  всегда  трапеза  была  чем-то  вроде  ритуала,  он  даже  чипсы  на  любимом  футболе  не  просто  грыз  –  смаковал.  А  сейчас,  вспоминая  старое  кино,  он  так  сосредоточился  на  том,  чтобы  снова  вызвать  этот  ее  смех,  что  жевал  автоматически,  почти  не  ощущая  запаха  и  вкуса,  -  вот  именно,  -  еды.  Они  вспоминали  смешные  эпизоды  из  любимого  сериала:
-  А  помните,  как  они  красили  ваксой  поросенка,  чтобы  он  был  похож  на  дикого  кабана?
-  А  помните,  как  обман  раскрылся  из-за  веревки,  которую  забыли  с  шеи  кабанчика  снять?
-  «И  что,  я  уже  со  своей  свиньей  не  могу  на  прогулку  сходить?»  –  снова  спародировал  он  голос  сериального  дядьки.  
Как  же  здорово  она  смеется!  Постепенно  перешли  на  старые  польские  фильмы,  признавались  в  детской  любви  «Четырем  танкистам»  и  их  псу,  Станиславу  Микульскому  в  роли  знаменитого  разведчика.  Единственное,  чего  он  хотел  сейчас,  -  чтобы  время  остановилось.  Чтобы  вот  так  сидеть  за  столиком,  любоваться  отточенным  изяществом  ее  жестов,  говорить  о  милых  сердцу  вещицах  и  слышать  этот  смех.  Однако  он  сам  все  испортил:
-  А  позвольте,  я  угощу  Вас  хорошим  вином?  –  Ему  казалось,  что  это  логично,  ведь  уже  вечер,  а  они  так  дружески  беседуют.
-  Нет,  -  тихое,  мягкое,  в  ее  стиле,  но  вполне  категоричное.
-  Ну,  чтобы  познакомиться,  -  не  нашелся  на  более  изысканное  объяснение  он.
-  Зачем?  Неужели  Вы  думаете,  я  Вас  не  узнала?
-  Но  я-то  Вас  совсем  не  знаю!  –  Ему  не  вполне  удалось  скрыть  волнение,  казалось,  она  сейчас  встанет  и  уйдет,  и  он  уже  никогда  ее  не  увидит,  -  реплика  прозвучала  с  неожиданно  горячим  мальчишеским  отчаянием.
-  Ну,  разумеется!  –  Вот,  оказывается,  какой  она  может  быть  безмятежно-ироничной,  –  я  ведь  не  так  знаменита,  как  Вы.  
Что-то  в  другом  конце  зала  привлекло  ее  внимание,  и  он  оглянулся.  Компания  коллег  по  последнему  фильму,  из-за  премьеры  которого  он  –  один  из  актерской  группы  –  и  оказался  здесь,  в  этой  стране,  в  этом  городе,  в  этом  отеле,  -  шумно  усаживалась  за  сдвинутые  столы.  Еще  полчаса  назад,  сидя  в  полупустом  зале  ресторана,  он  раздражался,  что  их  так  долго  нет.  Сейчас  же  был  готов  застонать  от  возмущения  и  протеста,  так  не  вовремя  они  появились.  Она  поняла  его  возмущение,  как  будто  прочла  в  открытой  книге.  Улыбка  из  ироничной  стала  снова  дружеской  и  милой:
-  Не  отчаивайтесь.  Самое  время  им  появиться.  По  закону  жанра.  –  И  поднялась.  Он  вскочил  следом,  неуклюже,  сам  раздражаясь  своей  неожиданной  неуклюжести,  выхватил  каким-то  хищным  жестом  портмоне:
-  Вы  позволите,  я  заплачу?
-  Нет,  благодарю,  -  остановила  его  руку.  И,  уже  уходя,  спокойно  сказала,  -  Мы  с  Вами  еще  увидимся.
Он  стоял  оглушенный  ее  отказом  и  неожиданным  уходом,  как  утопающий  за  соломинку,  держась  за  обещание  еще  увидеться.  Его  звали.  Шутки,  смех.  Добродушные  –  мужчин,  и  весьма  ядовитые  –  барышень.  Одна  из  них,  Марина,  сыгравшая  с  ним  любовь  в  фильме  и  надеявшаяся  на  продолжение  романа  в  реальности,  переусердствовала:
-  Что,  пан  Павел  неожиданно  встретил  мамину  подругу?  –  и  осеклась,  уколовшись  его  взглядом.  Наконец  эта  зона  турбулентности,  создаваемая  дерганием  женщин  и  бравадой  мужчин,  стала  невыносимой.  Он  сослался  на  важность  утренних  встреч  и  желание  быть  в  форме,  расплатился  и  вышел.  В  лифте  поймал  себя  на  том,  что  тупо  смотрит  на  рукав,  к  которому  она  прикоснулась,  останавливая  его  щедрый  жест.  Поднялся  в  номер,  взял  пальто  и  рванул  на  улицу.  
Город  вплывал  в  ночь,  как  огромный  корабль  в  тесную  гавань.  В  полутьме  неба  терялись  мачты  небоскребов.  Фонари  грязными  размытыми  гроздьями  выхватывали  из  наплывающей  темноты  куски  тротуарной  плитки.  Почти  корабельными  склянками  отмеряли  время  звонки  вечерних  трамваев.  В  этой  вечерне-оживленной  гавани  отражалось  поспешное,  почти  броуновское  движение  машин,  навязчивые  огни  кафе,  закусочных,  ресторанов.  В  полумраке  манекены  в  витринах  закрывающихся  магазинов  казались  человеческими  клонами,  застывшими  от  нехватки  воздуха.  Фонари,  неон  рекламы,  огни  витрин.  Люди,  люди,  люди  –  идущие,  спешащие,  обгоняющие  друг  друга,  равнодушные  и  чужие.  На  мгновение  Павел  ощутил  себя  в  эпицентре  большого  пожара:  стало  душно  и  страшно.  Рванув  верхнюю  пуговицу  пальто,  он  свернул  в  первую  попавшуюся  улочку.  Посредине  небольшой  полутемной  площади,  окруженная  бордюром  невысоких  на  удивление  ухоженных  деревьев,  стояла,  как  балерина  на  пуантах,  церковь.  Маленькая,  изящная,  как  полевой  цветок  среди  монстров  мегаполиса.  Она  –  церквушка  эта  –  повлекла  его  к  себе,  как  магнитом.  И  войдя  в  круг  ее  неяркого  света,  он  вдруг  ощутил  снова  недавно,  но,  казалось,  уже  так  давно  потерянное  спокойствие  и  равновесие.  Он  не  умел  молиться,  и,  кажется,  не  верил  в  Бога.  Нет,  он  конечно  верил  в  то,  что  Некто,  или  Нечто  сотворило  этот  мир.  Но  считал  это  экспериментальное  сотворение  несколько  неудачным  –  слишком  много  горя,  слез  и  необъяснимой  жестокости.  Но  сейчас,  охваченный  вновь  обретенным  покоем,  как  на  свидание  к  только  что  найденной  и  уже  потерянной  женщине,  он  шел  к  церкви.  Внезапно  проснувшиеся  в  нем  гены  многих  поколений  католиков  сами  подсказали,  где  взять  свечу,  куда  ставить,  как  креститься.  Молитвы  не  было,  только  один  рвущий  сердце  молчаливый  вскрик:  «Еще  раз  увидеть  ее,  Господи!  Ну,  пожалуйста,  еще  только  один  разочек!»
Успокоенный,  возвращался  в  отель.  Теперь  он  узнавал  улицы  и  дома,  переулки  и  повороты.  В  глубине  мозга  –  там,  где,  кажется,  рождаются  мысли,  звучал  тихий  голос  его  незнакомки:  «Мы  с  Вами  еще  увидимся».  Тошнотворное  чувство  потери  отступило.  Он  ждал  чуда.  Боялся  и  ждал.  Это  ожидание,  пушистым  щенком  свернувшееся  внутри,  сделало  промозглый  вечер  мягким  и  тёплым.  Он  так  и  занес  его  в  отель.  Осторожно,  чтобы  не  спугнуть  ожидание,  вошел  в  номер.  И  одеревенел.  В  ванной  кто-то  был.    Обвал  чувств  –  радость,  удивление,  отчаянное  сомнение  –  подобно  взрыву  разнес  ушные  перепонки.  Дверь  с  грохотом  врезалась  в  стену:  нет,  этого  не  может  быть!  И  равнодушно-умирающее  –  да,  этого  быть  не  могло.  В  ванне,  укутавшись  в  пену  и  заткнув  уши  наушниками,  пела  Марина.  

ІІ

Собственно  к  этому  все  шло.  Хоть  он  и  не  давал  ей  повода  надеяться  на  продолжение  их  киноромана  в  реальной  жизни,  сама  специфика  сыгранных  сцен  была  такова,  что  ванна,  полная  пены,  музыка  и  голая  Марина  с  полумокрыми  но  все  равно  роскошными  кудрями,  вполне  вписывались.  Съемки  были  трудными.  Мало  того,  что  изнуряющими  физически,  так  еще  и  характер  его  героя  никак  не  хотел  поддаваться  логике.  Особенно  во  взаимоотношениях  с  любимой  женщиной.  Раздражала  многословность,  сопливая  какая-то  слезливость,  ему  не  просто  не  свойственная,  но  необыкновенно  отталкивающая.  Естественно,  он  почти  все  переиначил  и  сыграл  по-своему.  Режиссер  раздражался,  однако,  где  был  бы  сейчас  он  -  Павел,  -  если  бы  не  умел  договориться  с  самым  строптивым  режиссером.  Дотошная  работа  над  каждым  дублем  любви  сроднила  их  с  Мариной.  И  в  других  обстоятельствах  ее  появление  в  его  ванной  не  вызвало  бы  такой  реакции.  Но  не  сейчас.  
Сегодня  он  ждал  чуда,  просил  его,  даже  молился  о  нем.  Глупец!  Такой  большой,  а  верил  ведь!  Он  даже  и  не  пытался  представить  себе,  каким  это  чудо  должно  быть  в  реальности.  Зачем?  Если  знаешь,  что  будет,  то  это  уже  и  не  чудо.  Единственное,  что  знал  он  наверняка,  -  там  будет  совершенно  другая  женщина.  Не  эта  -  крепенькая  спортивная  красавица,  а  та  -  туманная,  почти  нереальная  ни  в  чем,  кроме  удивительного  покоя,  -  ведь  он  совершенно  не  помнил  подробностей  -  одежды,  лица,  прически.  Но,  то  непередаваемое  чувство  умиротворенности  вокруг  нее,  исчезнув,  оставило  в  нем  не  просто  брешь  -  пепелище.  Только  чудо  могло  спасти.  Но  чуда  не  произошло.  Тогда  он  решил  -  равнодушно  и  почти  отрешенно,  -  что  его  удел  -  довольствоваться  тем,  что  есть.  Автоматически  стянул  свитер  и,  выудив  из  воды  податливое  тело,  без  лишних  слов  понес  в  спальню.
Он  никогда  не  считал  себя  ловеласом  в  жизни  и  гурманом  в  сексе.  Обычно  дома  в  его  постели  бывала  одна  женщина,  с  которой  он  давно  сроднился.  Она  ждала  его,  он  называл  ее  во  всех  интервью  \"любимая  женщина\".  Но  ее  редкие  разговоры  о  женитьбе  и  детях  пропускал  мимо  ушей.  Надеялся  на  что-то?  Нет,  пожалуй.  Просто  предоставлял  жизни  идти  своим  чередом:  спорт,  друзья,  привычная  женщина,  редкие  встречи  с  отцом  и  сестрой,  и  работа,  работа,  работа.  Сменялись  роли  и  страны,  коллеги  и  режиссеры.  Он  настойчиво  и  старательно  учил  языки,  и  это  расширяло  географию  съемок.  Те  моменты  специфики  образа,  которые  не  понимал  или  не  мог  принять  ментально,  вытягивал  внешностью  и  своей,  уже  ставшей  фирменной  сдержанностью.  За  эту  сдержанность  его  уважали  коллеги,  обожали  зрители  (особенно  женщины),  превозносили  журналисты.  Только  он  один  знал,  как  далека  эта  мнимая,  дрессированная  сдержанность  от  того  внутреннего  равновесия,  к  которому  он  стремился,  от  той  гармонии,  о  которой  он  так  совершенно  по-мальчишески  мечтал.  А  ведь,  пожалуй,  он  и  не  верил,  что  эта  гармония  возможна  в  реальной  жизни.  Ну,  разве,  за  стенами  какого-нибудь  монастыря  -  буддистского,  или  католического  -  не  важно.  И  вот  сейчас,  на  сорок  втором  году  своей  жизни,  он  нашел  этот  покой,  эту  гармонию  в  другом,  абсолютно  светском  незнакомом  человеке  -  маленькой  женщине  в  полутемном  зале  отельного  ресторана.  Нашел  и  сразу  потерял.  И  даже  нереальный  Бог,  которому  он  молился,  не  смог  (не  захотел?)  вернуть  ее.  Удивительно!  Основательно  практичный  во  всех  жизненных  вопросах,  сейчас  он  и  мысли  не  допускал,  что  может  ее  искать:  справляться  у  обслуги  отеля,  караулить  в  холле,  или  ресторане.  Сама  мысль  об  этом  была,  как  ветер,  поднимающий  пепел  и  чад  на  пепелище  его  ожидания  чуда.  Сейчас  он  пытался  заполнить  эту  пепельную  пустоту.  Глупо,  банально,  -  удовольствием  от  секса  с  совершенной,  и  совсем  нежеланной  женщиной.  
Ему  почти  удалось.  Пепел  немного  развеялся,  но  пустоты  стало  еще  больше.  Она  отдыхала,  прижавшись  к  нему  всем  телом,  а  он  просто  лежал  рядом  -  воздушный  шарик,  наполненный  пустотой.  Лежал  и  думал:  если  она  сейчас  спросит  \"о  чем  ты  думаешь?\"  -  он  ее  задушит.  Ну,  или  выгонит.  В  более  цивилизованном  варианте.  Она  пошевелилась.
-  Ни  о  чем!  
-  Что?
-  Я  не  думаю  ни  о  чем.
Тишина  -  вопросительная,  не  понимающая.  И  дальше  -  ее  звонкий  веселый  смех.  Все-таки  она  умна,  эта  красавица.  
-  Павел,  зачем  тебе  все  это?  Ведь  я  же  нисколечко  тебя  не  интересую.
-  А  тебе?  -  отвечать  не  хотелось,  легче  спросить.
-  Ну,  мне...  Перед  тобой  трудно  устоять.
Он  развеселился:
-  Конечно!  Пришла  ко  мне  в  номер  (кстати,  как  ты  попала  в  мой  номер?),  вымылась  в  моей  ванной,  соблазнила,  и  нате  вам  -  передо  мной  трудно  устоять.
-  Подумаешь,  попала,  -  она  потерла  палец  о  палец,  намекая,  что  заплатила,  -  и  все-таки,  ты  не  ответил.
-  Давай  спать,  девочка,  завтра  трудный  день.  -  Ему  самому  стало  противно  от  вопиющей  банальности  этой  фразы.  
-  Может,  мне  лучше  уйти?
-  Нет,  ну,  что  ты!  Останься.  –  Возможно,  его  нежелание  остаться  сейчас  одному  она  приняла  за  другое  чувство,  потому  что,  свернувшись  клубочком,  уткнулась  макушкой  в  его  подмышку  и  удовлетворенно  вздохнула.
Нет,  это  был  еще  не  сон.  Обрывки  раздумий,  воспоминаний,  домыслов  и  фантазий  наяву  и  в  полудреме  перемешались  в  такой  неудобоваримый  винегрет,  что  сознание,  отказываясь  его  кушать,  отключилось  и  дало  волю  мыслям  плыть,  куда  захочется.  И  только  тогда,  уже  совсем  измучившись,  он  уснул.
Утро  -  светло-пастельное,  по-осеннему  меланхоличное  -  вывело  его  из  сна,  как  больного  выводят  из  горячечного  бреда  профессионально  ловкие  теплые  руки  медсестры.  Марины  рядом  не  было.  Обстановка  номера  после  прошедшей  ночи  была  физически  невыносимой.  Еще  ни  разу  в  жизни  он  не  думал  о  ночи  с  женщиной,  как  об  измене  другой  -  родной  и  важной.  А  сейчас  думал.  И  даже  не  удивлялся  этому.    Он  оделся,  стараясь  не  глядеть  в  зеркало,  привел  себя  в  порядок,  в  очередной  раз  порадовавшись,  что  его  лицо  не  портит  легкая  небритость,  и  вышел  на  улицу.  
Павел  всегда  знал  о  себе,  что  он  -  урбанист.  Он  любил  город.  Вернее,  города.  Разные,  непохожие    архитектурой,  культурой,  бытовой  обустроенностью  и  тем  неуловимым  качеством,  которое  принято  называть  менталитетом.  Любил  бродить  по  незнакомым  улицам,  с  первого  раза  запоминая  дорогу,  как  гончий  пес,  почти  по  запаху.  Когда-то  ему  доставляло  удовольствие  наблюдать,  как  в  разных  городах  и  странах  люди  реагируют  на  его  внешность.  Потом  это  стало  привычным,  он  просто  перестал  об  этом  задумываться.  Сейчас,  снявшись  в  почти  сотне  фильмов  и  сериалов,  он  уже  не  радовался  своей  узнаваемости.  Прежде  он  был  просто  красивый  незнакомый  юноша,  им  можно  было  любоваться  издалека,  теперь  его  известность  была  поводом  общаться.  Люди  думают,  если  они  знают  его  как  героя  любимого  фильма,  то  и  он  обязательно  должен  их  знать,  и  подходят,  заговаривают,  знакомятся.  Просят  автограф.  Приглашают  посидеть  где-нибудь,  а  иногда  и  выпить.  Он  постепенно  стал  тяготиться  своей  внешностью.  Его  лицо,  лицо  киношного  мачо,  стало  ему  порой  здорово  надоедать.  \"Я  думала,  что  такая  внешность  должна  Вам  очень  мешать\"...  -  Ее  голос  прозвучал  настолько  осязаемо,  что  вызвал  желание  оглянуться.  Воспоминание  об  их  встрече  внезапно  вынырнуло  из  густого  тумана  недуманья,  в  который  он  так  старательно  загонял  вчерашний  вечер,  и  нестерпимой  тоской  обрушилось  на  него.  В  выгоревшей  дотла  душе  зашевелился  пепел.  Из  обрывков,  ошметков  этого  пепла,  как  из  единственно  возможного  подручного  материала,  он  пытался  восстановить  ее  облик  -  руки,  лицо,  волосы.  И  не  мог.  
-  Все  в  порядке.  Все  в  полном  порядке,  -  повторял  он,  понимая,  что  если  даст  хоть  маленькую  слабинку,  безвозвратность  их  расставания  просто  раздавит  его,  как  давит  тяжелый  сапог  едва  вывалившийся  из  теплой  колючей  шубки  покатившийся  по  тротуару  каштан.  
Продрогнув,  он  зашел  в  небольшой  ресторанчик,  но  даже  запах  еды  показался  ему  отвратительным.  И  он  ушел.  В  кафе  напротив  заказал  кофе  и  неожиданно  для  себя  -  сигареты.  Курить,  как  и  все  мальчишки,  он  попробовал  еще  в  школе.  Отец,  поймав  его  на  горячем,  предложил  на  выбор  -  спорт,  или  курение.  Он  выбрал  спорт  и  больше  никогда  не  курил.  Даже  на  съемочной  площадке  умудрялся  все  сделать  так,  чтобы  не  затягиваться.  А  сейчас  -  от  тоски  или  голода  -  ему  захотелось  до  смерти  затянуться  противным  сигаретным  дымом,  может  быть,  хоть  так  он  сможет  душевные  страдания  перешибить  физическими.  Достал  сигарету,  оглянулся.  Слишком  ярко  как  для  утра  накрашенная  девушка  за  соседним  столиком  протянула  ему  зажигалку.  Пока  он  пытался  прикурить,  на  ее  лице,  как  на  экране,  прочитал  восхищение,  удивление,  вопрос.  И  пока  не  дошло  до  узнавания,  кивнул  и,  бросив  на  столик  деньги,  поспешно  вышел,  зачем-то  сунув  сигареты  в  карман  пальто.  Одинокий  бомж  -  живописно,  почти  как  в  вестерне,  оборванный  и  грязный  стоял  в  безопасной  отдаленности  от  двери  кафе,  но  так  близко,  чтобы  выходящие  посетители  не  могли  его  не  видеть.  Автоматически  сунув  руку  в  карман,  Павел  достал  и  ткнул  в  руку  бомжу  сигареты  и  боковым,  почти  задним  зрением  увидел  неожиданное  счастье  на  лице  наверняка  голодного  мужика.  Это  его  развеселило.  Двигаясь  с  негустой  толпой,  куда  глаза  глядят,  он  пытался  воспроизвести  и  запомнить  памятью  тренированных  мышц  лица  спектр  эмоций  бомжа,  чтобы  потом  где-нибудь  использовать,  и  не  заметил,  как  свернул  в  этот  переулок.
Вчерашняя  церковь  в  свете  неяркого  осеннего  утра  была  все  такой  же  невесомой,  похожей  на  балерину  белизной  и  воздушностью  линий.  Но  сейчас,  после  этой  ночи  убитых  чудес,  о  которой  ему  хотелось  забыть  навсегда,  он  не  мог  на  нее  смотреть.  Как  будто  случайно  встретил  когда-то  предавшую,  но  все  еще  любимую  женщину.  Он  круто  развернулся  и  зашагал  в  отель.

ІІІ

Неискушенные  зрители  представляют  себе  киномир  как  непрерывный  яркий  праздник:  вечеринки,  дорогие  машины,  одежда  «от  кутюр»,  квартиры,  дома.  И  непременно  деньги,  много  денег.  Бедных  актеров  не  бывает.  Были  еще  недавно,  но  сейчас  они  все  уже  умерли.  А  у  новых  -  феерическая  жизнь,  простому  смертному  абсолютно  недоступная.  Ну,  да.  Праздники  тоже  бывают.  Но  Павел  любил  свою  работу  вовсе  не  за  эти  редкие  праздники.  Маскируя  молчаливостью  природную  застенчивость,  он  предпочитал  не  обертку  -  начинку,  суть.  Любил  изучать  своего  героя,  узнавать  или  придумывать  его  родословную,  обстоятельства  его  жизни  до  их  встречи.  Он  любил  и  умел  анализировать  характер  до  мелочей,  нюансов  -  полувзгляда,  полужеста,  поворота.  Подыскивал  какие-то  фишки:  словечки,  особенные  интонации.  И  очень  остро  чувствовал  и  переживал  малейшую  фальшь,  причем,  не  только  свою,  но  и  партнеров,  режиссера  и  сценариста.  Поэтому  постоянно  вмешивался  в  их  работу,  что-то  советовал,  о  чем-то  спорил.  Это  тоже  стало  как  бы  неотъемлемой  частью  его  профессионального  резюме.  Непререкаемые,  всегда  уверенные  в  своей  правоте  режиссеры  не  звали  его  в  свои  фильмы.  Он  любил  спорт,  физические  нагрузки,  которых  с  лихвой  хватало  в  его  профессии,  переносил  стоически  и  даже  иногда  получал  от  них  удовольствие,  как  хороший  спортсмен  от  качественной  тренировки.  Единственное,  что  несколько  тяготило  его,  -  та  мишура,  в  которой,  по  мнению  неискушенного  зрителя,  должен  жить  настоящий  популярный  актер,  -  праздники.
Сегодняшний  тяготил,  пожалуй,  больше,  чем  предыдущие.  В  другое  время  он  был  бы  даже  рад:  новый  фильм,  как  выросший  ребенок,  сегодня  впервые  выходил  в  люди.  В  огромном  фойе  лучшего  кинотеатра  -  нарядное  столпотворение.  Узнавания,  знакомства,  приветствия,  объятия  и  поцелуи.  На  премьеру  приехали  коллеги-актеры  -  их  дружный  слаженный  коллектив,  на  редкость  удачный  в  этом  проекте.  Павла  о  чем-то  спрашивали,  тормошили,  обнимали,  фотографировали.  И  он  -  сначала  нехотя,  а  потом  с  благодарностью  -  стал  погружаться  в  эту  привычную  светскую  атмосферу.  Кто-то  уже  выпил,  несмотря  на  то,  что  их  еще  ждала  работа.
Прозвенел  третий  звонок,  публика  расселась,  и  на  сцену  под  аплодисменты  вышла  съемочная  группа  нового  фильма.  Вот  они  -  редкие  минуты,  когда  актер  кино  видит  своего  зрителя  глаза  -  в  -  глаза.  Это  приятные  моменты.  Все  что-то  говорили  полному  залу,  Павел  тоже  говорил:  о  климате  жаркой  страны,  где  снимались  основные  сцены,  об  адреналине  -  в  фильме  хватало  драк  и  погонь.  Об  их  многонациональной  команде,  успевшей  за  два  месяца  съемок  сдружиться  и  даже  немного  сродниться.  Он  почти  не  видел  зрителей,  зал  казался  ему  средоточием  множества  глаз.  Волны  эмоций  плыли  на  сцену,  как  высокий  прибой  к  скалистому  берегу,  -  ощутимо  до  дрожи,  почто  невыносимо.  И  ему  вдруг  так  захотелось  повернуть  время  вспять,  во  вчерашний  вечер,  туда,  за  столик  ресторана  к  ней,  в  тот  покой,  равновесие,  в  тот  тихий  дружеский  смех.  \"Чудес  не  бывает,  вчера  ты  это  узнал,  \"  -  брякнул  по  нервам  здравый  смысл.  Под  это  расстроенное  бренчание  Павел  спустился  в  зал.  Новый  фильм  -  это  всегда  преображение.  Нигде  и  никогда  так  явственно  не  ощутишь,  как  твой  труд  -  нервный,  каторжный,  -  превращается  в  нечто  качественно  иное  -  законченное  и  гармоничное  -  историю  чьей-то  жизни  и  смерти,  ненависти  и  любви,  радости  и  страдания.  Он  сделал  это!  Его  герой  получился  таким,  каким  он  сам  хотел  его  видеть,  -  солдат,  умеющий  жертвовать  личным  ради  дела.  На  первом  полноценном  просмотре  сознание  Павла  всегда  раздваивалось:  в  нем  как  бы  жили  отдельно  друг  от  друга  два  человека  -  актер  и  зритель.  Зритель  -  доброжелательный  и  даже  чуть-чуть  восторженный  -  видел  картинку  целостной,  жизненно  живой,  в  то  время,  как  актер  разбирал  происходящее  по  кирпичику  -  до  тончайших  нюансов  игры.  Сейчас  он  видел,  как  по-другому,  ярче,  круче  можно  было  что-то  сыграть,  улавливал  натяжки  и  переборы.  Но  просчетов  было  немного,  и  он  радовался.  Аж  до  момента  любовной  сцены  с  Мариной.  Они  таки  здорово  поработали!  Любовь  получилась  романтической,  тонкой  и  очень  чувственной.  \"Насколько  же  прозаичнее  и  неэстетичнее  все  происходит  в  реальной  жизни\"  -  подумал  Павел,  вспомнив  прошлую  ночь.  Не  дождавшись  конца  фильма,  злой  на  себя  за  это  воспоминание,  он  почти  выскочил  в  фойе.  Там  было  безлюдно,  но  Павлу  сегодня  явно  не  везло.  Последний  самурай  -  одинокий  журналист  слонялся  неподалеку.  Он  и  не  подозревал,  что  ему  выпадет  такая  дичь  -  иностранный  актер,  сыгравший  одну  из  главных  ролей,  один  в  полуосвещенном  фойе.  
-  Вот,  дорогие  друзья,  с  кем  нам  выпало  поговорить,  -  затараторил  в  микрофон  парень,  -  бросаясь  к  Павлу  со  всех  ног.  За  ним  мчался  оператор.    
-  Я  больше  люблю  молчать,  -  ответил  он  в  камеру,  изобразил  дежурную  улыбку  и  жестом  пригласил  парня  в  буфет.  
Выпили  за  знакомство,  журналист  представился:
-  Максим,  -  фамилию,  какую-то  исконно  украинскую,  Павел  не  запомнил.  Под  шум  зашедших  после  премьеры  актеров  и  вполне  приличное  спиртное  интервью  быстро  переросло  в  разговор  ни  о  чем,  с  характерными  для  местных  вставками  из  анекдотов  и  курьезных  случаев.  Он  был  этому  рад,  -  теперь  не  нужно  было  делать  лицо  и  думать  о  чем  говоришь.  Можно  было  вообще  не  говорить,  просто  присесть  у  бара  и  пить.  Что  он  и  сделал,  -  идея  крепко  выпить  показалась  ему  сейчас  вовсе  не  глупой.
Под  градусом  мужчины  преображаются  больше,  чем  женщины.  Где-то  очень  глубоко  скрытое  внутреннее  выплескивается  наружу,  что  ли.  Кто-то  становится  агрессивен,  кто-то  сентиментален,  кто-то  болтлив  не  в  меру,  кто-то,  наоборот,  молчалив.  Павел  в  состоянии  опьянения  становился  сначала  общительно-обаятельным,  видно,  крепкие  напитки  нейтрализовали  его  внутреннюю  сдержанность  и  стеснительность.  Но  потом  наступал  момент,  когда  присущий  ему  обычно  беззлобный  юмор  превращался  в  иронию  и  даже  сарказм.  Скорость  этого  перехода,  естественно,  зависела  от  градуса  и  количества  выпитого.  Сейчас  он  пил  сосредоточенно,  как  бы  наблюдая  себя  со  стороны.  Вот  он  уже  перешел  ту  черту,  до  которой  еще  считал  свои  чувства  если  и  не  обычными  для  себя,  то  вполне  адекватными.  Настал  момент,  ради  которого  вся  эта  выпивка  и  затевалась,  -  он  стал  себя  критиковать.  За  то,  что  не  смог  поближе  познакомиться,  взять  номер  телефона,  имя  спросить,  в  конце  концов.  За  несвойственный  ему  романтизм,  за  то,  что  так  непривычно,  странно  болезненно  прореагировал  на  ее  уход.  Единственное,  за  что  он  не  корил  себя  даже  сейчас,  так  это  за  глупую  веру  в  чудо  и  еще  более  глупую  ночь  с  Мариной.  Первое  было  очень  болезненным,  за  второе  было    стыдно.
Его  постоянно  отвлекали,  и  по  мере  опьянения,  эти  вмешательства  в  его  мысли  все  больше  и  больше  раздражали.  Как  раз  в  момент  такого  раздражения  и  подошел  незнакомый  импозантный  мужчина  с  очень  трезвыми  как  для  этого  времени  и  места  глазами.
-  Добрый  вечер,  Павел.  Пока  этот  вечер  еще  добрый,  у  меня  есть  к  Вам  предложение.  Завтра  в  телестудии  канала…
Он  еще  что-то  говорил,  объяснял,  но  растущее  внутри  Павла  раздражение  мешало  слушать  и  вникнуть  в  смысл  сказанного.  Устыдившись  этого  раздражения,  Павел  дал  согласие  на  интервью,  но  кому  и  какое,  он  был  уже  не  в  состоянии  запомнить.    И,  чтобы  не  забыть  наутро,  отдал  свою  визитку  с  просьбой  перезвонить.  Джентльмен  ретировался.  Облегченно  вздохнув,  Павел  оглянулся  вокруг.  Шикарный  прием  постепенно  переходил  в  обычную  вечеринку.  Уже  разбившись  на  группы,  люди  пили,  ели,  смеялись.  Кто-то  начал  танцевать.  То  музыка  перекрывала  шум  разговоров  и  выкриков,  то,  наоборот,  гул  голосов  заглушал  музыку.  Опьяневшему  Павлу  все  казалось  немного  слишком  -  слишком  громкие  голоса,  слишком  навязчивая  музыка.  Слишком  красивые  женщины.  Слишком  вызывающе  поглядывает  Марина,  старательно  делая  вид,  что  ей  очень  интересно  в  ее  компании.  Он  стал  рассматривать  людей  так,  как  будто  смотрел  на  них  в  микроскоп.  Под  этим  сурово-саркастическим  микроскопом  молодые  девушки  казались  искусственными.  Причем,  Павел  раскладывал  по  полочкам:  наращенные  волосы,  ногти,  ресницы,  силикон,  ботакс.  Раса  искусственных  людей.  Более  старые  экземпляры  уже  стали  походить  на  потасканных  кукол  из  секс-шопа,  настолько  вызывающе  эротическими  были  преобразования  в  их  внешности,  мужчины  постарше  тоже  начали  напоминать  движущиеся  экспонаты  музея  мадам  Тюссо.  И  когда  фигуры  уже  стали  расплываться,  почти  подсознанием  Павел  уловил  не  заметную  сфокусированному  на  подробностях  трезвому  взгляду  общую  тенденцию:  женщины  охотились  на  мужчин.  Охотились  настолько  дерзко,  хищно,  не  скрывая  своих  притязаний,  что  Павлу  стало  даже  жалко  собратьев  по  полу,  -  в  атмосфере  этой  разнузданной  сексуальной  агрессии  они  выглядели  отнюдь  не  суперменами.  Кто-то  дал  себя  поймать  и  утешался  сиюминутным  удовольствием  безопасности.  Кто-то  абстрагировался  и  пил,  как  он.  Но  смесь  высокомерия  -  мы  перебираем  и  капризничаем!  -  и  страха  быть  пойманным  создавала  впечатление  вполне  ощутимой  затравленности.
-  Как  тебе  это  сафари,  Паша?  -  голос  коллеги  по  фильму,  одного  из  самых  приятных  парней  -  Федора  вывел  Павла  из  саркастически  созерцательного  настроения.
-  Ты  тоже  заметил?  -  Язык  повиновался  уже  с  небольшими  пробуксовками.
-  Это  всегда  замечаешь  после  пятой  рюмки.  Бр-р-р,  жутковатое  ощущение.
-  Это  что  -  всегда  так?  Но  почему?
-  Баб,  пардон,  дам  слишком  много  -  Федор  был  уже  тоже  изрядно  пьян,  хотя  внешне  это  не  очень  просматривалось,  разве  чуть-чуть  расплывались  зрачки  прозрачно  голубых  глаз,  -  а  мужиков  мало,  вот  и  не  получается  пароваться.  Спилось  мужичье,  -  давай  еще  по  маленькой!  -  выродилось.  А  бабье  расплодилось,  деньги  научились  зарабатывать  наравне  с  нами,  оборзели  вконец.  Нет  нормальных,  не-ту.  Вот  ты,  Паша,  -  тебе  какая  нужна?  Не,  ну,  не  на  одну  ночь,  на  всю,  мать  ее,  жизнь?
-  Мудрая,  -  и  помолчав,  добавил,  -  и  мирная.
-  Ага,  и  молодая,  и  красивая!  Фантазер  ты,  Паша,  не  обижайся.  Мудрая  -  это  уже  не  молодая,  понял?  А  молодая,  красивая,  мудрая  и  спокойная  -  не-ту!  Нету  таких!
-  Есть,  -  твердо  возразил  Павел  и  едва  знакомое  -  таки  да,  немолодое  -  лицо,  которое  трезвая  память  отказывалась  помнить,  вдруг  ярко  выплыло  из  хмельного  тумана,  -  одна  точно  есть.
-  Кто?  Маринка?  -  в  голосе  Федора  явственно  проступила  горечь,  -  Да,  красивая  малышка.  Хороша  Глаша  -  да  не  наша.  Хотя...  такая  же  стерва,  как  и  все.
Павел  понял,  что  товарища  нужно  спасать,  а  то  он  свалится  прямо  здесь  у  стойки.  
-  Давай-ка,  Федя,  пойдем  спать,  -  он  подхватил  тяжелое  тело  подмышки  и  повел  к  выходу.  Как  они  добрались  до  отеля,  как  он  отводил  Федора  в  номер,  как  попал  в  свой,  Павел  почти  не  помнил.  Помнил  только  полное  удовлетворение  -  он  выполнил  свой  план  -  напился  до  бесчувствия.  Чувства  ему  были  сейчас  совсем  не  нужны,  -  и  провалился  в  сон.

(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=435286
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 04.07.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька седьмая. МАТЕРИНСТВО

           Удивительная  вещь  –  человеческая  память!  Мало  того,  что  вмещает,  систематизирует  и  хранит  массу  полезной  и  бесполезной  информации,  так  ещё  и  умудряется  сохранять  такие  неуловимые  вещи,  как  запахи,  звуки  и  ощущения.  Я  долго  спрашивала  Бога,  почему  Он  все  важные  для  меня  события  сопровождал  неимоверными  душевными  переживаниями.  Неужели  нельзя  было  сделать  так,  чтобы  эмоции  были  чуточку  менее  накалёнными,  а  чувства  не  такими  болезненными?  Спокойствие  по  этому  поводу  пришло  лишь  с  пониманием,  насколько  специфически  женский  мой  тип  памяти.  Не  знаю,  описан  ли  он  в  учебниках  психологии,  не  задавалась  целью  найти,  но,  как  носитель,  могу  его  назвать  и  описать.  Мой  тип  памяти  –  эмоциональный.  Лучше  всего  жизненно  важные  уроки  я  усваиваю  только  тогда,  когда  они  сопровождаются  сильными  чувствами.  Можно  сказать,  что  я  постигаю  мир  через  чувства,  посредством  чувств  не  меньше,  чем  разумом.  Я  всегда  помню,  какими  эмоциями  сопровождалось  то  или  иное  жизненно  важное  решение,  как  менялись  эмоции  в  зависимости  от  этого  решения.  Я  помню  первый  разговор  с  Богом  как  самый  большой  стыд,  а  осознание,  что  Он  принял  меня,  как  самое  большое  облегчение.  Помню  злость,  когда  понимание  неправильности  поступков  приходило  раньше,  чем  менялся  их  стереотип.  Помню  обиду,  когда  мне  казалось,  что  Он  взваливает  на  мои  плечи  совершенно  непосильный  крест.  И  самое  ценное  воспоминание  –  это  чувства,  связанные  с  пониманием:  Он  никогда  не  даёт  больше,  чем  я  в  состоянии  вынести.  Эти  светлые  чувства  в  самые  страшные  и  чёрные  дни  моей  жизни  позволили  выстоять,  не  сломаться  и  на  собственном  опыте  понять,  зачем  нужно  страдание.  Но  сейчас  -  не  об  этом.  Я  хочу  рассказать  о  чувстве  глубокой  вины  и  раскаяния.  И  ещё,  я  хочу,  чтобы  вы  поняли,  какие  страшные,  нечеловечески  невыносимые  чувства  вызывает  понимание,  что  ничего  невозможно  поправить  или  изменить,  ведь  жизнь  нельзя  переписать  набело.  Делаю  я  это  не  для  того,  чтобы  заставить  вас  страдать,  -  нет!  Я  даю  вам  шанс  поучиться  на  моих  ошибках,  избегнув  своих  –  болезненных  и  непоправимых.
           До  знакомства  с  трудами  доктора  богословия  Майлса  Монро,  я  не  задумывалась,  какая  фундаментальная  разница  заложена  Творцом  в  две  половинки  того  существа,  которое  Он  назвал  «человек».  Помните?  «Мужчину  и  женщину  сотворил  их,  и  благословил  их,  и  нарек  им  имя:  человек,  в  день  сотворения  их»  (Книга  бытия,  5  гл.,  2  стих).  Доктор  Монро  –  один  из  тех,  кто  глубоко  исследует  разницу  между  мужчиной  и  женщиной  не  столько  в  физическом  и  душевном,  сколько  в  духовном  плане.  Основное  отличие,  говорит  он,  -  это  наличие  материнского  лона,  утробы.  Женщина  –  это  человек  с  утробой.  Что  это  значит  в  материальном  измерении,  знает  каждый.  Именно  утроба  делает  женский  организм  пригодным  к  вынашиванию  ребёнка,  к  материнству.  Но  доктор  Монро  идёт  дальше.  Он  утверждает,  что  лоно  –  не  только  физическое  понятие.  Способность  женщины  принять  семя,  выносить  его  и  родить  нечто  существенно  большее  существует  и  в  душевном,  и  в  духовном  измерении.  Любое  зерно,  брошенное  в  женское  лоно  –  душевное,  духовное  ли  –  будет  принято  и  взращено.  Если  зерно  доброе  –  плод  удивит  вас,  если  злое  –  бойтесь!  Мужчине  сложно  представить,  чем  может  обернуться  злое  семя,  бездумно  брошенное  в  лоно  женского  ума  или  женской  души!  Получается,  что  материнство  –  это  не  просто  физическая  возможность  родить  и  выкормить  ребёнка.  Материнство  –  это  глубоко,  на  уровне  первичной  информации,  заложенный  способ  существования  женщины  как  триединой  личности.  Всё  в  своей  жизни  –  события,  информацию,  мысли  –  женщина  воспринимает,  как  мать.  Прежде  всего,  глубоко  принимает  в  себя,  в  душу  –  в  разум  и  сердце.  Сколько  упрёков  по  этому  поводу  выслушивают  женщины  от  мужчин!  Им  –  мужчинам  –  сложно  понять,  зачем  так  близко  к  сердцу  принимать  всё,  что  вокруг  происходит.  Они,  в  силу  иной  природы,  не  могут,  не  способны  ощутить  эту  глубину,  ведь  у  них  нет  утробы.  Принятие  –  важное  умение,  которым  наделена  женщина.  Если  у  мужчины  принятие  –  это  решение  ума,  основанное  на  смирении,  то  у  женщины  –  это  естественное  движение  души.  Если  с  этой  точки  зрения  подойти  к  роли  мамы  и  папы  в  семье,  то  мама  –  олицетворение  принятия,  а  папа  –  закона.  Маме  всегда  проще  и  безболезненней  принимать  тот  факт,  что  ребёнок  не  идеален.  Папе  для  этого  требуется  гораздо  больше  усилий.  Я  знаю  много  семей,  где  отец  не  смог  смириться  с  физическими  недостатками  ребёнка  –  болезнью,  увечьем  –  и  оставил  мать  одну  разбираться  с  проблемами.  Это  –  увы!  –  реалии  нашей  жизни.  Именно  инстинктивность  принятия  –  причина  того,  что  женщины  принимают  в  свою  жизнь  мужчин  гораздо  менее  разборчиво.  «Слушай  своё  сердце»  -  такой  подход  в  выборе  пары  –  женское  изобретение.  Мужчины  более  рациональны,  для  них  и  желудок  важен,  а  не  только  сердце  и,  как  принято  считать  в  последнее  время,  постель.  Говоря  о  принятии,  как  о  движении  души,  необходимо,  -  я  часто  говорю  это  своим  собеседникам,  -«сопоставить  словари».  Душа  в  библейском  понимании,  это  не  эфемерные  девять  граммов  «нечта»,  покидающие  тело  в  момент  смерти.  Душа  –  это  разум,  сердце  (чувства)  и  воля  человека.  Уровень  принятия,  как  душевной  способности,  зависит  у  женщины  от  того,  насколько  умеют  взаимодействовать  в  её  личности  эти  самые  чувства,  разум  и  воля.  Если  разум  развит  недостаточно,  -  принятие  инстинктивное,  если  воля  –  нестабильное,  изменчивое.  Только  гармоничное  развитие  личности  дает  разумное,  целенаправленное  принятие.  Или  непринятие  –  что  тоже  важно,  ведь  наша  душевная  и  духовная  утроба  способна  взращивать  не  только  полезные  зёрна,  но  и  сорняки.  Не  смеха  ради,  вспомните,  сколько  страданий,  злости  и  желания  отомстить  (а,  может,  и  воплощений  этого  желания)  порою  влечёт  за  собой  глупое,  бездумно  брошенное  кем-то  слово  или  даже  взгляд.  
             За  принятием  следует  ещё  более  загадочное  вынашивание,  или  взращивание.  Это  таинство  происходит  внутри  женщины,  оно  надёжно  защищено  от  постороннего  взгляда.  Женщина  и  сама  не  совсем  причастна  к  нему,  она  может  судить,  что  там  что-то  есть  и  движется,  живёт  –  только  по  ощущениям.  В  душевной  жизни  эта  непричастность  выглядит  иногда  очень  забавно.  «Ну,  скажи,  -  допытывается  мужчина,  -  с  чего  ты  взяла,  что  я  именно  это  имел  в  виду,  именно  этого  добивался?»  Он  сказал,  что  платье  ей  тесно  в  груди,  чтоб  сделать  комплимент  груди.  А  она  на  фитнес  записалась  и  уже  оплатила  тренера  из  денег,  отложенных  на  новую  мебель.  Смешно?  Ещё  смешнее  то,  что  она  и  сама  не  скажет  вам,  как  до  этого  додумалась.  Просто  приняла  зёрнышко  и  выносила  его.  В  вынашивании  гармоничное  развитие  души  ещё  более  важно,  чем  в  принятии.  Здесь  разум  играет  роль  первой  скрипки.  Ясно,  что  не  от  усилий  ума  в  утробе  растёт  ребёнок.  Но  от  ума  зависит,  как  он  туда  попал  и  в  каких  условиях  развивается.  Тут  очень  важна  разборчивость.  Одна  моя  молоденькая  знакомая  –  Нина  –  находится  сейчас  на  очень  сложном  этапе  жизни.  У  неё,  как  в  сказке:  направо  пойдёшь…  налево  пойдёшь…  В  отношениях  с  неким  молодым  человеком  она  стоит  как  раз  на  том  перепутье,  где  следует  решить,  будут  ли  они  друзьями  –  коллегами,  или  начнут  строить  планы  на  совместное  будущее.  Их  симпатия,  влюблённость  взаимная.  Именно  поэтому  Нине  сложно  определиться.  Она,  в  силу  молодости  и  неопытности,  испытывает  страх  остаться  без  мужа.  Но  есть  в  этой  ситуации  очень  серьёзное  «но»:  отец  девушки  умер  от  алкоголизма.  Нина  была  зачата  тогда,  когда  его  диагноз  был  свершившимся  фактом,  со  всеми  вытекающими  из  этого  факта  генетическими  последствиями.  А  молодой  человек,  столь  в  Нине  заинтересованный,  имеет  в  биографии  весьма  неприглядный  срок  знакомства  с  наркотиками  (в  прошлом,  разумеется)  –  шесть  лет.  Вопрос:  о  чём  Нину  предупреждает  Господь,  то  и  дело  посылая  в  её  жизнь  детей,  больных  аутизмом?  Вы  представить  себе  не  можете,  какое  отчаяние  испытываешь,  видя,  какие  преграды  выстраивает  эта  девочка,  чтобы  не  слышать,  не  видеть  и  не  принимать  очевидного.  Так  выглядит  физическая  сторона  дела.  В  душевной  мы  сталкиваемся  с  подобными  моментами  ежедневно,  ежеминутно.  Наши  мозги  всё  время  находятся  под  артобстрелом  информации.  Мы  автоматически  принимаем  её.  И  так  же  часто  на  автопилоте  пропускаем,  минуя  разум,  в  своё  сердце,  позволяя  тому  взращивать  порой  самые  невероятные  плоды.  Чтобы  быть  разборчивыми,  важно  понимать,  что  детей  нужно  рожать  не  от  каждого  мужчины,  встретившегося  на  дороге.  Источник  семени  физического  определить  намного  проще,  чем  духовного.  Вон  он  в  кресле  у  телевизора  сидит.  Для  определения  качества  духовного  семени  нужны  знания  в  духовной  области.  И,  прежде  всего,  понимание,  что  источники  мыслей,  посещающих  нашу  открытую  всем  информационным  ветрам  голову,  могут  быть  разные.  Наш  приёмник-мозг  способен  улавливать  как  информацию  любви,  идущую  от  Бога,  так  и  коварные  снаряды  зла,  которыми  бомбардирует  нас  лукавый.  Способность  отличить  одно  от  другого,  умение  усилием  воли  выгнать  злую  мысль,  погасить  вызванные  ею  эмоции  –  это  и  есть  духовная  разборчивость.  Для  этой  разборчивости  нужны  знания  духовных  истин  не  меньше,  чем  для  физической  -  элементарные  представления  о  целомудрии,  гигиене  и  генетике.  И  так  же,  как  физической  разборчивости  ребёнка  учат  родители,  научить  духовной  разборчивости  тоже  должна  семья,  начиная  с  таких  элементарных  вещей,  как  книги  и  фильмы.  Умные,  искушённые  в  вопросах  духовности  родители  никогда  не  позволят  своим  детям  читать  книги  или  смотреть  фильмы,  к  примеру,  о  вампирах  и  ведьмах,  в  какую  привлекательную  обёртку  эти  темы  ни  были  бы  завёрнуты.  Сегодня  не  нужно  быть  семи  пядей  во  лбу,  чтобы  увидеть,  как  многолетняя  духовная  неразборчивость  людей  перерастает  в  неразборчивость  физическую.
             Вынашивание  ребёнка  требует  от  матери  определённой  переориентации  образа  жизни.  Для  того,  чтобы  плод  развивался  правильно  и  малыш  родился  здоровым,  нужно,  чтобы  мама  умно  питалась,  заботилась  о  своём  физическом  здоровье,  не  нервничала  и  много  гуляла.  Это  знают  все:  для  того,  чтобы  иметь  крепкого  малыша,  нужно  свою  жизнь  подчинить  ему,  его  интересам.  Вынашивание  душевных  плодов  –  вещь  не  столь  очевидная.  Но  это  не  значит,  что  тут  стоит  пускать  дело  на  самотёк.  Важно  понимать,  что  плоды  вырастут  всё  равно.  В  душевной  нашей  жизни  –  как  на  том  же  поле.  Если  не  посеешь  хорошее,  не  польёшь,  не  прополешь,  -  обязательно  вырастет  сорняк.  Только  посев  –  это  всего  одно  зёрнышко,  а  жатва  –  сотни,  а  то  и  тысячи.  Это  в  поле.  С  женщиной  ещё  сложнее.  Ведь  она  –  человек  с  утробой,  у  неё  урожай  далеко  не  столь  прямолинеен  и  очевиден.  Если  мужчина  может,  в  силу  своей  природы,  лишь  приумножить  посеянное,  то  женщина  способна  родить  нечто  гораздо  большее,  а  иногда  и  качественно  иное.  Как,  должно  быть,  замечательно  это  выглядело  в  паре,  пока  грех  не  извратил  нас!  Как  в  пору  приходились  друг  другу  крепкий,  рациональный  мужской  разум  –  сильный  и  выносливый  к  стрессам  –  и  женская  тонкая  интуиция,  чувствительность,  способность  принять  идею,  и  выносив,  родить  нечто  качественно  лучшее.  
 Погружение  человека  в  двойственную  информационную  среду  (а  это  и  было  результатом  похищения  плода  с  дерева  познания  добра  и  зла)  извратило  не  только  мужской  ум  и  женскую  интуицию.  Весь  тонкий  духовный  механизм  под  названием  «лоно»  оказался  изрядно  испорченным.  И,  к  тому  же,  мы  утратили  инструкцию  по  его  использованию.  Если  детей  худо-бедно  мы  ещё  рожаем,  то  всё  остальное  –  на  уровне  догадок  и  смелых  умозаключений.  Не  умея  пользоваться  духовной  утробой,  мы  то  и  дело  нарушаем  технику  безопасности,  попадая  во  всевозможные  неприятности.  О  принятии  в  лоно  абсолютно  неподходящих  вещей  я  уже  сказала.  Но  мы  и  вынашивать,  взращивать  берёмся  иногда  совершенно  не  то  и  не  тех.  Разве  редкость,  когда  женщина  относится  к  мужчине  так,  как  будто  это  она  его  родила?  Или  так,  как  будто  ещё  даже  не  родила?  Мы  пытаемся  напитать  мужчину,  находящегося  рядом  с  нами,  не  только  материальной  пищей  –  одеть,  обуть,  накормить.  Наше  желание  поделиться  с  ним  своими  душевными  переживаниями,  приобщить  его  к  своим  духовным  убеждениям  и  порывам  иногда  переходит  в  грубое,  неприкрытое  насилие.  Мало  ли  женщин  с  криками,  слезами  и  истериками  пытаются  внушить  мужчине  свои  чувства,  засунуть  его  «в  свою  шкуру»?  Попытки  женщин  перевоспитать  близких  мужчин  –  не  что  иное,  как  вынашивание:  действо  само  по  себе  –  прекрасное,  но  используемое  не  по  назначению.  Никогда  женщина,  пропустив  мужчину  через  свою  духовную  утробу,  не  станет  видеть  в  нём  ведущего,  никогда  не  будет  относиться  к  нему  как  помощница.  «Я  тебя  выносила,  я  тебя  родила»,  -  такой  посыл  подспудно  будет  присутствовать  в  их  взаимоотношениях  всегда.  Увы!  Я  испытываю  чувство  глубочайшего  раскаяния,  когда  думаю  о  своих  взаимоотношениях  с  мужем.  Я  была  ведущей  во  всём,  без  конца  вынашивала,  кормила  и  воспитывала.  В  конечном  итоге,  это  именно  я  не  позволила  ему  быть  тем,  кем  призван  он  был  на  эту  землю,  –  кормильцем,  отцом,  защитником,  добытчиком.  Что  мне  сказать  в  своё  оправдание?  То,  что  модель  семьи,  в  которой  росли  мы  с  братом,  была  ещё  более  жёсткой  и  извращённой?  Что  в  институте  меня  учили  научному  коммунизму  и  политэкономии,  но  никто  не  учил  быть  счастливой,  строить  счастливые  взаимоотношения  в  успешной  семье?  Что  только  сейчас,  в  пятьдесят,  я  с  трудом  постигаю  то,  что  должна  была  получить  ещё  в  детстве  и  отрочестве,  как  родовое  знание,  как  наиценнейший  жизненный  опыт  поколений  женщин?  Наверное,  это  могло  бы  оправдать  меня,  если  бы  не  гордыня.  Все  годы  замужества,  выстраивая  наши  взаимоотношения  по  своему  разумению,  я  высокомерно  считала,  что  мужественно  делаю  за  него  его  работу.  При  этом  старательно  отворачивалась  от  правды:  нет,  я  просто  плохо  делала  свою.  Помимо  ущерба  мужу,  я  нанесла  серьёзный  вред  двум  своим  сыновьям.  Ведь  они  усвоили  в  корне  неправильную  модель  поведения  в  семье.  Они  выросли  в  условиях,  когда  мама  –  добытчик,  кормилица  и  глава.  А  папа  может  позволить  себе  уютненько  существовать  в  её  тёплом  лоне  духовным  зародышем,  зная,  что  стоит  только  открыть  рот,  как  пища  будет  подана  ему  на  тарелочке  с  нетрадиционной  каёмочкой.  Мне  очень  горько  от  того,  что  в  случае  с  мужем  ничего  уже  не  исправить,  он  слишком  рано  ушёл  из  жизни.  Но  я  очень  надеюсь,  что  Господь  даст  мне  время  и  мудрость  выправить  ситуацию  с  детьми.  Я  уже  делаю  это.  И  понимаю,  что  самое  сложное  –  это  изменить  стереотип  собственного  поведения,  заставить  себя  прекратить  вынашивание  своих  детей,  доделывание  и  додумываение  за  них.  Прекратить  кормление  готовой  душевной  и  духовной  пищей,  готовыми  формулами  и  аксиомами.  Пора  родить  их,  чтобы  они  сами  учились  добывать  пропитание  своей  душе,  -  искали,  ошибались,  набивали  шишки,  радовались  открытиям  и  огорчались  неудачам.  Учились  быть  мужчинами  во  всех  смыслах  этого  прекрасного  предназначения.  
             И  вот  тут  -  не  менее  загадочная,  чем  вынашивание,  функция  женского  лона  –  роды.  Умение  женщины  все  пропустить  через  себя  –  через  свою  душевную  и  духовную  утробу  –  просто  поражает.  Особенно,  если  задаться  целью  сопоставить,  что  туда  входит  и  что  в  конечном  итоге  получается.  Роды  –  захватывающее,  волнующее  событие,  каких  бы  сторон  жизни  это  ни  касалось.  Но  в  родах  душевных  и  духовных  есть  те  же  проблемы,  что  и  в  физических,  привычных.  Есть  перехаживание  и  недоношенность.  Есть  даже  ложная  беременность!  Всё  это  –  вещи  потрясающе  увлекательные  и  чрезвычайно  важные.  И  мною  пока  не  до  конца  увиденные,  осознанные.  Это  –  темы  будущих  раздумий.  
           Помню,  когда  я  впервые  читала  Библию,  была  страшно  удивлена:  что  же  так  много  веков  люди  изучают  и  обсуждают?  Ведь  всё  же  понятно!  Однако  уже  второе  прочтение,  вдумчивое,  со  включенным  воображением,  оставило  на  полях  моей  любимой  книги  полчища  вопросительных  знаков.  С  тех  пор  прошло  десять  лет,  потихоньку  стираются  закорючки  вопросов,  до  чего-то  я  додумалась  сама,  что-то  нашла  в  литературе,  услышала  от  учителей,  что-то  пережила  и  поняла.  Но  самый  первый  вопросик  стоит:  почему  из  всех  возможных  несчастий,  болей  и  проблем  Бог  выбирает  для  женщины  роды  в  муках  в  качестве  проклятия?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423723
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 09.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька шестая. ОБВОРОЖИТЕЛЬНОСТЬ

           Ни  одному  из  творений  или  явлений  мироздания  не  посвящено  больше  слов  любви  и  восхищения,  чем  женщине.  Осознавать  это  очень  приятно.  

Эти  слова,  увековеченные  в  стихах  и  прозе,  зашифрованные  в  музыке,  скульптуре,  живописи,  -  иногда  единственное,  что  хоть  немного  примиряет  с  иной,  далеко  не  элегической  стороной  существования  души  в  женском  теле.  В  мире  наших  реалий,  устроенном  на  мужской  лад,  быть  женщиной  –  занятие  не  из  приятных.  

Нет,  ну  бывают,  конечно,  и  приятные  –  конфетно-букетные  –  периоды.  
Есть  материнство.  
Но  всё  же  общий  фон  нашего  существования  мог  бы  быть  и  поближе  немного  к  тем  красивым  словам,  которых  нам  за  историю  цивилизации  наговорили.  

Не  знаю,  как  вы,  милые  подружки,  а  я  иногда  чувствую  себя  зёрнышком  под  толстым  слоем  скорлупы:  есть  внутри  что-то  такое,  что  никак  проклюнуться  сквозь  закостенелый  слой  обыденности  не  может.  Только  время  от  времени,  с  появлением  как  бы  ниоткуда  чувства  невероятной  свободы  и  внутренней  гармонии,  душа  будто  взлетает  над  повседневностью.  Всё  удаётся!  Всё  складывается!  В  такие  минуты  я,  как  правило,  ловлю  восхищённые  мужские  взгляды.  Но,  сколько  бы  ни  искала  в  себе  заветную  «кнопочку»,  включающую  такое  вот  состояние  внутреннего  полёта,  никак  не  могу  нарочно  заставить  себя  быть  хоть  чуточку  такой  же  свободной  и  привлекательной,  как  в  эти  драгоценные  мимолётные  мгновения.  

А  совсем  недавно,  подловив  меня  именно  в  такой  миг,  знакомый  мужчина  сказал,  что  я  –  очаровательна.  И  я  поняла,  что  за  качество  так  глубоко  спрятано  под  скорлупу  будней.  Это  –  очаровательность,  или  обворожительность.

           За  годы  жизни  можно  встретить  множество  красивых  даже  на  самый  взыскательный  вкус  женщин.  Для  этого  не  нужно  листать  глянцевые  журналы.  Наоборот,  глянец  только  портит  наши  вкусы,  он  –  вещь  до  вредности  неполезная.  Существенно  сужая  наше  эстетическое  пространство,  глянец  делает  его  программируемым,  -  так  им  легче  управлять.  
В  меркантильных  целях,  разумеется.  
Согласитесь,  ведь  так  просто  удовлетворить  потребность  в  цветах,  например,  женщины,  считающей  красивыми  только  розы.  Приноси  их  –  и  не  заморачивайся!  
У  меня  есть  подруга,  которая  не  признаёт  других  тортов,  кроме  «Киевского».  Ходить  к  ней  в  гости  –  сплошное  удовольствие.  Не  нужно  долгим  выбором  подарка  голову  забивать,  купил  стандартный  «Киевский»  и  –  вперёд!  

Глянцевые  журналы  снабжают  нас  стандартным  прожиточным  минимумом  атрибутов  успешной  жизни.  
Среди  этих  атрибутов  –  стандартный  опять-таки  набор  красивых  на  определённый  манер  женщин.  Как  розы,  или  «Киевский»  тортик,  -  чтобы  не  заморачиваться.  

А  я  люблю  полевые  цветы.  Причём  -  в  поле.  Потому  что  такая  трепетная  красота  до  вазы  в  первозданной  свежести  –  увы  –  не  доживает.  Но  как  блестят  лепестки  ромашки  в  лучах  полуденного  солнца  на  лугу!  А  какими  сказочными  оттенками  синего  и  фиолетового  переливается  на  фоне  весеннего  последнего  снега  сон-трава!  Все  цветы  очаровательны.  Но  где-нибудь  в  зале  дворца,  среди  роскоши  позолоты  и  красного  дерева,  полевые  цветы  померкнут  и  потеряются.  Их  красота  –  под  сводом  небес,  среди  трав.  

Обворожительность  –  та  черта,  которая  проявляется  на  своём  месте.  И  это  касается  не  только  цветов.  Женщина  должна  быть  в  гармонии  с  окружающим  миром,  на  своём  в  нём  месте,  чтобы  проглянуло  и  расцвело  в  ней  неуловимое,  но  такое  желанное  мужской  душе,  чудо  очарования.  
В  чём,  казалось  бы,  проблема?  

Но  отличаться  от  запрограммированных  глянцевых  образцов  бывает  ой,  как  непросто.  
Мы  –  мечтательницы  по  натуре  –  часто  чувствуем  себя  в  нашей  реальности  несколько  не  теми  и  не  на  месте.  Будто  не  свою  жизнь  живём.  Я  не  знаю,  что  это.  

Возможно,  в  нас,  женщинах,  отзывается  генетическая  память  нашей  праматери  Евы  ещё  с  тех,  счастливых  догреховных  времён  жгучей  жаждой  счастливой  гармонии,  как  отзывается  временами  утраченное  бессмертие  страхом  смерти?  

Или  детские  сказки  о  прекрасных  пастушках  и  принцах  так  поражают  наше  воображение?  

Или  мы,  пораженные  грехом  до  самых  глубин  нашего  естества,  так  спорим  с  Творцом:  «Ты  не  там  дал  мне  родиться,  Отче!  Не  в  той  семье,  не  в  той  стране,  не  в  том  статусе  и  в  теле  не  том!»?  И  это  гордое  сопротивление,  будто  шрамы,  запекается  на  нашей  женственности,  пряча  под  слоем  скорлупы  неосуществившихся  мечт  наше  затюканное  очарование.

           Самые  яркие  минуты  восхищения  работой  Творца  дарит  мне  любование  природой.
 Как  же  всё  уместно,  гармонично!  Каждая  травиночка,  каждый  цветочек  занимают  своё  место,  имеют  своё  предназначение  и  свою  неповторимую  красоту.  Очарование  мира  –  в  его  трепетной,  живой  гармонии.  
Что  же  мы  за  существа  такие,  что  взялись  эту  вдохновенную  гармонию  подменять  своими  убогими  суррогатными  стандартами!  

Одна  из  моих  знакомых  перевязывает  четырнадцатилетней,  не  сформировавшейся  ещё  дочери  талию  жёстким  ремешком.  Ремешок  жмёт,  и  ребёнок  не  может  есть  сколько  хочет.  «Чтобы  не  разжирела»,  -  объясняет  «заботливая»  мама  в  присутствии  ребёнка.  Мои  сентенции  о  здоровье,  как  волны  о  мол  глянцевой  тупости,  разбиваются  об  материнское  убеждение,  что  талия  за  60  –  это  уже  «жирно».  На  мою  фразу,  что  эталон  красоты  настоящей  генетической  украинки  –  это  фигура  Русланы  Писанки,  знакомая  заявляет,  что  такую  жиропу  никто  замуж  не  возьмёт.  А  я  с  грустью  вижу,  как  мать  –  самое  близкое  в  мире  существо  –  хоронит  под  глыбами  комплексов  очаровательность  своей  единственной  дочери.  И  мне  горько.  
Закомплексованные  обворожительными  не  бывают.  

А  мы  за  время  жизни  получаем  увесистую  порцию  всевозможных  комплексов,  искажающих  нашу  самооценку,  проявляющихся  то  самоунижением,  то  высокомерием.
При  этом  мы  почему-то  решили,  что  горделивые  повадки  –  это  лучше,  чем  самоуничижение.  С  чего  бы  это?!  Высокомерие  и  затурканность  –  признаки  всё  того  же  комплекса  неполноценности.  Избавляться  от  него  приходится  уже  в  зрелом  возрасте,  старательно  возрождая  истинную  собственную  ценность.  

Самым  тонким  индикатором  такого  возрождения  является  очаровательность.  Чем  больше  захватывающей  свободы,  естественности  и  раскованности  чувствует  женщина,  тем  ближе  к  реальности  её  самооценка,  и  тем  она  очаровательней.  

           На  прошлой  неделе,  во  время  путешествия  в  поезде,  я  обратила  внимание  на  проводницу  нашего  вагона.  Невысокая  статная  блондиночка  не  ходила,  а  порхала  так,  будто  бы  вагон  и  не  шатало  вовсе.  Улыбалась  всем  и  каждому  в  отдельности.  И  не  было  в  вагоне  пассажира,  не  ответившего  на  эту  простую  искреннюю  улыбку.  Вечером,  когда  народ  в  купе  угомонился,  мы  разговорились.  Я  похвалила  её  работу  и  услышала  в  ответ:

         -  Вот,  казалось  бы,  что  тут  такого  –  проводница?  Дорога-дорога,  трудно  иногда.  А  я  чувствую  себя  на  своём  месте.  Так  люблю  свою  работу,  что  ничего  другого  и  не  представляю.

           И  я  вспомнила,  какое  чувство  легкости,  полёта  испытывала  в  бытность  учительницей  у  классной  доски.  Сколько  очаровательности  я  утратила,  изменив  своему  призванию!  

Женские  чары  как-то  удивительно  зависят  от  того,  насколько  женщина  реализует  свои  дары  и  таланты.

 Может  быть,  поэтому  я  не  встречала  очаровательных  женщин  среди  представительниц  мужских  профессий.  Красивых  видела,  очаровательных  –  нет.  И,  скорее  всего,  поэтому  самыми  очаровательными  видятся  нам  беременные  женщины  с  их  непостижимым  взглядом  куда-то  внутрь  себя.  Чего  ж  удивительного?  Женщина  выполняет  своё  самое  интимное  и  самое  великое  предназначение.

 Зёрнышко  очаровательности  есть  в  каждой  женщине.  

Другое  дело,  что  большинство  этих  зёрен  глубоко  спрятано.  О  них  никто  не  заботится  –  не  поливает,  не  взращивает.  Как  зёрнышко  в  солнце  -  наша  обворожительность  нуждается  в  заботе  и  ласке.  Как  к  воде,  она  стремится  к  хорошему  образованию,  к  искусству,  к  полноценному  общению.  
Но,  даже  имея  всё  это,  очаровательность  проявляется  в  нас  время  от  времени,  какими-то  неуловимыми  короткими  штрихами.  
Обидно!  
Ведь  так  хотелось  бы  быть  очаровательной  всегда.  Перманентно.  

Иметь  это  загадочное  качество  в  основе  характера,  в  фундаменте  личности.  Возможно  ли  это?  

Раньше  я  думала,  что  нет.  Ведь,  собственно,  очаровательность  потому  и  очаровательность,  что  –  от  слова  «чары»  -  что-то  магически  неуловимое.  Именно  так  я  рассуждала  до  момента,  когда  услышала  рассказ  одной  замечательно  красивой  женщины  о  поездке  во  Францию.  

Марина,  так  зовут  мою  визави,  рассказала,  как  провела  с  мужем  две  недели  в  гостях  у  своей  подруги-француженки,  с  которой  познакомилась  в  одной  из  соцсетей.  Подруга  оказалась  непростой,  её  семья  –  с  глубокими  аристократическими  корнями  –  владеет  настоящим  замком  в  одной  из  винодельческих  областей  Франции.  Огромное  семейство  живет  в  родовом  поместье,  таком  большом,  что  можно  даже  не  встречаться,  если  не  хочется.  Однако  все  оказались  на  редкость  общительными  и  гостеприимными.  

Особенно  гостям  понравилась  старейшина  семьи  –  восьмидесятилетняя  прабабушка  французской  подруги.  

Гран-маман,  как  называют  в  семье  пожилую  даму,  рассказывала  захватывающие  истории  знакомства  и  дружбы  с  такими  известными  людьми,  о  которых  можно  только  в  книгах  читать.  Но  самым  восхитительным  была  не  светская  жизнь,  а  удивительное  очарование  самой  гран-маман.  
Трудно  представить  в  наше  время  тотальной  моды  на  молодость,  чтобы  тридцатилетний  мужчина  был  очарован  восьмидесятилетней  старушкой.  Однако,  это  –  факт!  
Марина  смеялась,  говоря,  что,  если  бы  не  полувековая  разница  в  возрасте,  не  на  шутку  бы  ревновала.  

На  мой  вопрос,  что  же  такое  неимоверное  было  в  старенькой  француженке,  она  ответила,  что  это  было  какое-то  абсолютно  несовременное  отношение  к  мужчинам.  

Создавалось  впечатление,  что  гран-маман  была  восхищена  и  увлечена  самой  личностью  мужчины,  его  образом  мыслей,  его  взглядом  на  мир.  Молодой  мужчина  и  пожилая  женщина  могли  часами  вести  беседы.  Ему  было  очень  приятно  то  уважение,  с  которым  гран-маман  задавала  вопросы  и  выслушивала  его  мнение.  Это  было  особенное  уважение,  не  зависящее  от  темы  разговора.  Как  будто  старая  дама  пребывала  в  восхищении  от  самого  факта,  что  говорит  с  мужчиной,  от  его  пола,  мужественности,  несхожести  с  ней  –  женщиной.  Он  был  буквально  очарован  этим.

«Это  –  старинное  воспитание,  -  объяснила  потом  правнучка  дамы,  -  нас  так  уже  не  воспитывали».  
И  правда,  если  бы  мы  не  познакомились  с  гран-маман,  -  подытожила  моя  знакомая,  -  мы  бы  думали,  что  общеизвестное  очарование  француженок  –  это  просто  миф.  

           Этот  разговор  дал  мне  ключ  к  пониманию  настоящей  сути  очаровательности.  

Не  как  одиночных  проблесков  из-под  скорлупы  нелёгких  женских  будней,  а  как  качества,  присущего  настоящей  женственности.  
Этот  ключ  –  уважение  к  мужчине  не  за  какие-то  определённые  заслуги,  а  за  то,  что  он  –  мужчина.  
Интересная,  необычайная  и  совершенно  другая,  непохожая  личность.  

Именно  это  уважение  делало  в  прошлом  женщин  очаровательными.  И  их  очаровательность  рождала  в  ответ  готовность  мужчины  на  подвиг  ради  женщины,  будило  мужскую  отвагу.  Потому  что  женская  очаровательность  и  мужская  отвага  –  парные  качества,  находящиеся  во  взаимозависимости.  Мы,  к  сожалению,  постепенно  утратили  это  красивое,  достойное  отношение  к  мужчине.  И  наше  очарование  лишь  изредка  просвечивает  сквозь  слой  пренебрежения,  иронии,  равнодушия  к  ним.  

И  мы  при  этом  ужасно  обижаемся,  что  никто  не  спешит  ради  нас  на  подвиги…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423512
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька пятая. ТЕРПЕНИЕ

         Хотите  повеселиться?  Попробуйте  задать  интернетному  поисковику  какое-нибудь  душевно-абстрактное  понятие  и  почитайте  предлагаемые  определения.  Я  задала  «любовь».  Чего  только  не  начиталась!  Определения  философов.  Честно?  Ничего  не  поняла,  хоть  философию  в  институте  очень  любила  и  сама  была  любимицей  известного  в  Украине  преподавателя.  Определения  поэтов  и  писателей.  Много  красивых  слов.  Рассмешило  одно  из  определений  психологов,  где  любовь  названа  аномальным  состоянием  психики.  Сдвиг  по  фазе  такой,  понимаете?  Мне,  правда,  и  самой  в  работе  над  темой  счастья  трудно  подбирать  слова.  Нет  таких,  чтобы  в  полной  мере  отображали  моё  внутреннее  понимание,  мои  собственные  чувства.  И  так  же  трудно  мне  передать  те  эмоции,  что  буквально  рванули  в  моём  сердце  при  первом  прочтении  библейского  определения  любви.  Я  чувствовала  себя  разочарованной  и  обманутой  жизнью,  ведь,  согласно  этому  определению,  я  никогда  никого,  кроме  себя,  не  любила.  Боекомплект  моих  душевных  качеств  и  на  десять  процентов  не  состоял  из  того,  что  нужно  для  настоящей  любви.  Нет,  ну,  были  влюблённости,  конечно,  да  и  к  мужу  своему  я  испытывала  временами  весьма  нежное  чувство.  Но,  наверное,  если  ребёнку  с  детства  давать  луковицу  и  говорить,  что  это  –  ананас,  то  он  и  вырастет  с  убеждением,  что  вот  эта  горькая,  острая  и  слезоточивая  штуковина  и  есть  настоящий  ананас.  А  потом  он  вдруг  вырастает  и  читает,  что  ананас  –  это  сладкий,  приятный  на  вкус  фрукт.  Вот  так  со  мной  и  было.  Нигде,  ни  до,  ни  после,  я  не  встречала  определения  любви,  которое  состояло  бы  из  одних  глаголов.  Как  филологу,  мне  бы  такое  и  в  голову  не  пришло,  определять  чувство  глаголами.  Я  подобрала  бы  какие-нибудь  существительные,  приукрасила  бы  их  прилагательными.  Но,  чтобы  глаголы!..  Мое  представление  о  любви  –  неземном,  сказочном,  ни  с  чем  не  сравнимом  чувстве  –  будто  бы  тяжёлым  камнем  придавило  первое  же  слово  библейского  определения:  «Любовь  долготерпит».  Терпение  в  то  время  совершенно  не  входило  в  список  моих  достоинств.  Какое  там  терпение?!  Я  на  остановке  больше  пяти  минут  спокойно  не  могла  постоять,  начинала  ходить  туда-сюда  и  посматривать  на  часы.  Самым  страшным  ночным  кошмаром  для  меня  был  сон,  в  котором  я  куда-то  не  успеваю.  Больше  всего  же  отсутствие  терпения  мешало  в  воспитании  детей.  Не  хватало  сил  дождаться,  пока  они  научатся  что-то  делать,  поэтому  всё  я  старалась  доделать  за  них.  Со  временем  это  переросло  в  какую-то  манию.  С  отголосками  этой  мании  я  борюсь  в  себе  до  сих  пор.  
           Только  сейчас,  сопоставляя  взаимодействие,  взаимное  дополнение  мужского  и  женского  характера,  я  вижу,  насколько  важная  вещь  женское  терпение.  В  поисках  пары  ему  в  мужчине  я  перебрала  такие  мужские  качества,  как  выдержка,  сдержанность,  рассудительность,  но  отбросила  их.  Не  паровались  они  с  терпением,  не  ладились.  Должна  была  проявиться  духовная  связь,  а  она  всё  не  проявлялась.  И  в  какой-то  момент  стало  очевидно,  что  я  сама  не  понимаю  духовной  сути  терпения.  Почему,  почему  Господь  ставит  его  на  первое  место  в  определении  любви,  а  значит,  и  в  определении  Своей  Божественной  сути?  Именно  это  сопоставление  терпения  как  составляющей  женского  характера  с  Божественным  нереально  долгим  и  глубоким  терпением  дало  мне  ответы  на  мои  вопросы.
           Терпение  –  отнюдь  не  статическое  качество.  Если  бы  я  ставила  целью  изобразить  его  графически,  выбрала  бы  вектор.  Терпение  –  это  движение.  Душевное.  Духовное.  Но  не  хаотическое,  а,  как  вектор,  четко  направленное  к  цели.  Человек,  не  будучи  целеустремлённым,  не  может  быть  терпеливым.  Может  быть  апатичным,  безынициативным,  безвольным,  инертным,  но  не  терпеливым.  Цель  –  не  абстрактная  мечта.  Для  мечтаний  терпения  не  нужно,  для  них  нужен  удобный  диван.  Цель  –  вещь  конкретная,  определённая  в  пространстве,  времени,  усилиях.  Терпение  –  это  путь  реализации  цели,  умение  достичь  результата.  Неожиданно,  верно?
           В  Божьем  терпении  меня  поражает  не  столько  его  безграничность  (хоть  и  это  вызывает  неимоверное  уважение  и  благодарность),  меня  поражает  то,  что  Всемогущий  никогда  не  навязывает  нам  Свой  выбор.  Он  возмущается,  сердится,  страдает,  но  никогда  не  решает  за  нас.  Раз  дав  нас  это  право,  Он  не  отменяет  Своего  решения.  Я  вот  думаю,  сколько  раз  Он  соглашался  с  моим  выбором,  с  моими  решениями?  Боюсь  даже  представить,  насколько  мало!  Сколько  бед  причинили  наши  необдуманные  решения  в  масштабах  наших  собственных  жизней  и  жизни  нашей  планеты!  Мы  крайне  неразумно  используем  данное  нам  право  выбора.  Но,  раз  даровав  нам  это  право,  Творец  не  отнимает  его.  Он  позволяет  нам  самим  принимать  решения,  а  потом,  исходя  из  этих  решений,  моделирует  наименее  разрушительные  ситуации  нашей  жизни.  Таким  образом  Он  дает  нам  право  на  ошибки,  чтобы  мы  учились.  Почему  я  считаю,  что  терпение  –  одна  из  фундаментальных  черт  именно  женского  характера?  Потому  что  обучением  детей  –  в  семьях,  школах  –  занимаются  в  основном  женщины.  Они  –  учителя  по  природе  материнства.  Для  терпения  необходимо,  чтобы  женщина  не  только  видела  цель,  точку  приложения  своих  усилий,  но  и  уважала  право  ближних  на  собственные  решения,  на  собственные  ошибки.  Это  –  очень  сложно.  Ведь  решения  частенько  бывают  неправильными,  а  ошибки  –  болезненными.  Они  влияют  на  все  сферы  жизни  –  отношения,  благосостояние,  здоровье.  Жизнь  –  не  школьное  упражнение,  тут  черновик  не  предусмотрен,  никто  набело  переписать  не  даст.  Терпение  –  это  всегда  риск.  Поэтому  его  –  терпения  –  никогда  не  бывает  без  доверия.  
           -  Ну,  как,  -  спросите  вы,  -  можно  доверять  человеку,  который  подводил  не  раз  и  не  два,  который  поступает  неразумно?  Мы  же  –  не  боги  в  конце  концов?
           -    Можно,  -  отвечу  я,  -  если  человек  своими  решениями  не  нарушает  Божьи  заповеди,  доверять  можно.  А  если  нет  сил  доверять  ближнему,  доверьтесь  Богу.  Ведь  наши  взаимоотношения  с  людьми  –  это  проекция  наших  отношений  с  Ним.
           Путь  терпения  –  сложный  путь.  Выбирая  его,  нужно  быть  готовой  глубоко  проникать  в  жизнь  близких  людей,  анализировать  ошибки,  искать  новые  решения,  думать  и  сопоставлять.  Надо  понимать,  что  постоянно  будешь  сталкиваться  с  лукавством,  упрямством,  гордыней.  Ведь  признавать  свои  ошибки  никто  не  любит.  А  ещё  меньше  мы  умеем  и  любим  учится  на  ошибках  других.  Такой  получается  замкнутый  круг:  на  чужих  –  не  любим,  своих  –  не  признаём.  Разорвать  этот  круг  можно,  действительно,  долготерпением.  С  одной  стороны  –  со  стороны  женщины.  А  что  необходимо  со  стороны  мужчины?  И  тут,  вдруг,  я  нашла  его  –  то  качество  мужского  характера,  которое  паруется  с  женским  терпением!  Это  –  решительность!  Удивлены?  Я  тоже.  Не  анализируя  духовную  суть  характеров,  додуматься  нереально.
           Сколько  терпения  нужно  женщине,  чтобы  придать  решительности  мужчине,  привыкшему  с  детства,  что  мама  не  дает  ему  права  на  ошибку,  не  позволяет  принимать  собственных  решений?  Критикует  и  старается  всё  сделать  сама:  «отойди,  неумёха,  вечно  у  тебя  не  выходит,  дай  я»?  Нетерпеливые  мамы,  нетерпеливые  жёны  породили  целую  нацию,  где  нерешительность  –  ментальная  черта  мужского  характера.  Наши  мужчины  способны  только  на  спонтанные  взрывы  протеста,  принять  решение  и,  взяв  на  себя  ответственность  за  его  воплощение,  двигаться  к  цели  –  для  этого  им  решительности  не  хватает.
           Чем  больше  раздумываю,  тем  больше  понимаю,  как  мало  в  фундаментальных  качествах  женственности  места  для  чувств.  Ещё  меньше  –  для  эмоций.  Повторюсь:  первосвященник  в  храме  человеческого  духа  –  разум.  Именно  он  руководит  терпением.  Анализировать  и  ставить  цель,  определять  путь  и  выстраивать  стратегию  –  дело  разума.  Ему  же  подчиняется  сердце  в  выработке  таких  качеств,  как  доброта,  доверие.  Есть  замечательное  библейское  определение  –  «разум  сердца».  Это  умение  подчинять  чувства  разуму,  умение  анализировать  чувства  и  отдавать  себе  в  них  отчёт.  
           -  Ты  всё  слишком  усложняешь,  -  сказал  мой  товарищ  –  психолог  с  очень  приличным  образованием,  -  терпение  элементарно  тренируется,  если  признать,  что  это  –  просто  умение  дождаться.  Нужно  научиться  усилием  воли  парализовать  порыв  двигаться  и  заставлять  себя  стоять  на  месте,  -  вот  и  всё.
           И  я  снова  ощутила,  как  тяжёлый  камень  навалился  на  сердце,  -  тот  самый,  что  уже  чувствовался  после  прочтения  библейского  «любовь  долготерпит».  Не  похоже  на  любовь  тупое  принуждение  к  бездействию.  Совсем  не  похоже!  Я  уже  когда-то  принуждала  себя  дожидаться  решительных  поступков  от  своего  мужа.  Кроме  разочарования  и  депрессии  такое  ожидание  ничего  мне  не  принесло.  Такое,  с  позволения  сказать,  «терпение»  в  духовном  смысле  графически  напоминает  не  вектор,  а  комбинацию  из  трёх  пальцев.  Терпение  проявилось  тогда,  когда  я  осознала,  что  моё  место  в  семье  –  это  место  помощницы,  когда,  справившись  с  бурей  внутреннего  негодования  по  этому  поводу,  приняла  это  как  данность  от  Бога,  со  смирением.  И  оказалось,  что  я  совершенно  не  помощница!  Для  того,  чтобы  ею  быть,  я  должна  знать  массу  вещей:  куда  мой  муж  ведёт  семью?  какую  стратегию  он  выбирает?  Где  я  могу  более  всего  ему  пригодиться?  И  я  эти  вопросы  задала  своему  мужу.  Трагичнее  всего  в  моей  жизни  то,  что  сделала  я  это  не  на  первом,  а  лишь  на  двадцатом  году  совместной  жизни.  Потому  что  ни  на  один  из  вопросов  ответа  не  было…  Мой  муж  не  задумывался  над  такими  вещами  –  жил,  как  живётся.  Время  –  категория  конечная.  Именно  поэтому  я  так  старательно  записываю  свои  размышления,  -  даст  Бог,  кто-то  успеет  раньше,  чем  я.
             Понимание,  что  духовная  суть  терпения  –  целеустремлённость,  осознание  своего  места  и  уважение  права  других  людей  на  решения  и  ошибки,  -  усвоенное  на  уровне  жизненного  убеждения,  делает  ожидание  результата  спокойным.  Это  уже  не  камень,  давящий  на  сердце.  Это  –  надёжная  опора  мужской  решительности.  Ведь  решительность  проявляется  свободно  только  тогда,  когда  право  на  ошибку  учитывается,  а  право  на  решение  уважается.  И  когда  помощница  умеет  спокойно  –  без  истерик  и  упрёков  –  дождаться  результата.  Прекрасно,  когда  векторы  женского  терпения  и  мужской  решительности  совпадают.  Тогда  движение  получается  быстрым  и  гармоничным.  Для  этого  обоим  нужны  языки.  Чтобы  разговаривать.
             Нас  в  детстве,  в  школе,  вузе  учат  говорить.  А  разговаривать  мы  учимся  сами.  Иногда,  слушая  разговоры  в  некоторых  семьях,  я  вспоминаю  басню  Крылова  «Лебедь,  Рак  и  Щука»,  -  так  эти  разговоры  результативны.  А  главное,  -  понятны!  Моя  учительница  математики  в  таких  случаях  шутила:  «Главное,  Федя,  шоб  тибе  панимали,  шоб  ты  сам  сибе  панимал!»  Так  вот.  Ни  терпения  женщины,  ни  решительности  мужчины  нет  и  быть  не  может  без  глубокого  доверия  и  взаимопонимания,  без  постоянного  результативного,  умного  общения.  Такого,  «шоб  тибе  панимали».  А  это  уже,  согласитесь,  больше  похоже  на  любовь,  чем  тренировка  ничего  не  делать  и  принуждение  стоять  на  месте.  
             Прочтите  определение  любви  у  Апостола  Павла.  Он,  будто  по  ступенькам,  ведёт  нас  к  вершинам  человеческого  духа.  Первая  ступенька  –  терпение.  Давайте  учится  терпению  в  любом  возрасте,  при  любых  обстоятельствах.  Ведь  учиться  любви  никогда  не  поздно,  а  в  этой  науке  через  ступеньку  не  поскачешь.  И,  опять  таки,  нам  так  в  этой  жизни  не  хватает  мужской  решительности!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423510
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька четвертая. МИЛОСЕРДИЕ

       Когда  мои  сыновья  были  маленькими,  мы  любили  играть  в  разные  филологические  игры.  Например,  придумывать  новые  слова,  или  как-нибудь  по-смешному  расшифровывать  старые.  Со  временем,  тётя,  продающая  квас  в  соседнем  дворе,  стала  называться  у  нас  «квасирша»,  а  дядя,  что  прилёг  вздремнуть  на  лавочку  среди  бела  дня,  -  «спень».  Сейчас  мои  повзрослевшие  мальчишки  в  такие  игры  больше  не  играют.  Разве  что,  вместе  со  всеми,  потому  что  человечество,  каким  бы  взрослым  оно  себя  ни  считало,  очень  любит  филологические  игры.  Мне,  как  филологу,  это  чрезвычайно  интересно.  Но  и  мне,  профессионалу,  порой  не  совсем  понятно  (вернее,  совсем  не  понятно),  зачем  придумывать  новые  слова  для  обозначения  старых,  как  мир,  понятий?  Или  слова,  как  гардероб,  периодически  нуждаются  в  обновлении?  Или,  может  быть,  определённым  группам  людей  владение  новой,  в  массе  не  принятой  лексикой  прибавляет  личной  значимости  (понтов,  как  сказал  бы  мой  старший  сын)?  А  может  быть,  -  есть  у  меня  такая  крамольная  мысль,  -  у  лукавого  есть  свой  филологический  отдел  ада.  Потому  что  некоторые  замены  старых  добрых  слов  неологизмами  выглядят  точь-в-точь,  как  диверсии  этого  отдела.  Так  происходит,  например,  со  словами  «милосердие»  и  «альтруизм».  При  беглом  взгляде  кажется,  что  понятия  абсолютно  идентичны.  Ну,  заменили  старое  церковное  слово  более  новым,  современным,  -  суть  же  от  этого  не  изменилась?  Или  таки  изменилась?
         Поднимаясь  по  ступенькам  женского  счастья,  милосердие  обойти  невозможно.  Нет  настоящей  женственности  без  этого  устаревшего  не  первый  взгляд  понятия.  Прежде  всего,  без  милосердия  не  бывает  любви,  а  во-вторых,  в  мужском  характере  женскому  милосердию  соответствует  такое  важное  качество,  что  ни  одна  женщина  не  сможет  быть  счастливой  с  мужчиной,  его  лишенным.  Вот  и  первое  отличие  между  альтруизмом  и  милосердием:  альтруизм  –  понятие  из  разряда  «унисекс»,  оно  изначально  разницы  между  мужчиной  и  женщиной  не  делает.  С  милосердием  –  другое  дело.  Хоть  мы  и  обращаемся  к  Всевышнему  «Господь  милосердный!»,  рассчитывая  на  милостивое  отношение  и  прощение  наших  провинностей,  Творец  наделил  милосердием,  как  фундаментальным  качеством  характера,  скорее  женщину,  чем  мужчину.  И  милосердие,  как  движение  души,  идёт  скорее  от  женщины.
         Альтруизм  –  понятие  душевное.  Всё,  что  касается  альтруизма,  не  выходит  за  рамки  человеческой  души.  Альтруизм  –  как  отдача,  как  помощь  ближнему  –  включает  три  составляющих:  просьбу  о  помощи,  возможность  помочь  и  желание  помогать.  Если  нет  хотя  бы  одной  из  этих  составляющих  –  это  уже  не  альтруизм.  Я  встречала  в  хороших  учебниках  психологии  подробный  разбор  «альтруистических  полётов»,  кому  интересно,  можно  прочесть.  Чаще  всего  камнем  преткновения  для  альтруиста  бывает  человеческая  неблагодарность.  Сколько  прекрасных  душевных  порывов  умерло  от  неблагодарности  тех,  на  кого  эти  порывы  были  направлены.  И  этим  снова  альтруизм  отличается  от  милосердия.
         Милосердие  –  духовное  качество  человеческой  сущности.  Оно,  как  и  всякое  духовное  качество,  лишено  эгоцентризма.  В  альтруизме  из  трёх  составляющих  две  –  эгоцентричны:  возможность  помочь  и  желание  помогать.  Кто  определяет  границы  возможностей?  Я!  Кто  чувствует  или  не  чувствует  (ну,  вот  не  чувствует  никак!)  желания  помогать?  Опять-таки  я  –  любимый  и  неповторимый.  С  милосердием  –  по-другому.  Тут  о  желании  –  нежелании,  возможности  –  невозможности  речь  не  идёт.  В  милосердии  это  –  не  суть  важно.  Оно,  как  и  всякое  духовное  явление,  исходит  не  из  осознания  себя  в  центре  мироздания,  а  с  понимания  себя,  как  творения,  зависимого  от  воли  Творца,  готового  исполнять  установленные  Им  законы.  Милосердие,  как  действие,  как  акт  воли  –  это  не  желание.  Оно  –  обязанность  и  образ  жизни.  В  основе  милосердия  –  не  эгоцентрическая  возможность  и  желание  помогать  нуждающемуся,  а  духовная,  логически  обоснованная  потребность  этого.  И  возможность  или  невозможность  помочь  определяется  не  эгоистическим  решением  человека,  а  волей  Всевышнего.  Посылает  в  твою  жизнь  страждущего,  нуждающегося  –  значит,  ты  имеешь  ресурс,  чтобы  помочь.  
         Альтруизм  –  это  помогать,  когда  тебя  просят.  Милосердие  –  это  такая  помощь,  о  которой  порой  и  заикнуться  боятся.  Одна  моя  знакомая  спокойно  приводит  в  свой  дом  бомжей  для  того,  чтобы  накормить,  дать  помыться.  У  неё  всегда  есть  запасы  старенькой,  но  чистой  и  выглаженной  одежды.  Провожая,  она  даёт  своему  гостю  адрес  реабилитационного  центра,  где  помогают  с  работой  и  жильём.  Кто  хочет,  может  воспользоваться  её  рекомендацией,  придя  туда.  Вряд  ли  хоть  кому-то  из  обогретых-накормленных  ею  пришла  бы  мысль  попросить  о  таком  милосердии  эту  внешне  очень  эффектную  строгую  женщину.  А  моя  подруга  –  больше,  чем  сестра,  -  столько  вкладывает  сил,  здоровья  и  средств  в  детей-сирот,  что  ни  в  одном  государстве  мира  не  напечатали  таких  денег,  чтобы  оплатить  этот  адский  труд.  А  она  за  это  ни  у  кого  ничего  не  просит  и  не  требует.  Разве  что  сетует,  что  так  мало  единомышленников.  Милосердие  ведь  не  ждёт  наград  здесь,  в  этой  жизни.  И  на  благодарность  особо  не  рассчитывает.  А  если  получает,  то  радуется  за  благодарящего,  за  его  сердце.  Отдать  нуждающемуся  от  щедрот  –  альтруизм,  поделится  последним  –  милосердие.  И  это  вовсе  не  означает,  что  милосердная  женщина  –  раздайдуша  (так  моя  бабушка  когда-то  меня  называла  за  необдуманную  щедрость).  Милосердие,  как  и  все  духовные  качества,  опирается  на  разум  и  зрение.  Оно  умеет  видеть  истинную  нужду  человека.  Когда  моя  подруга  привела  ко  мне  девочку-сироту,  она  не  предлагала  удочерить  её.  «Ты  учительница,  сказала  она,  хоть  я  уже  давно  ушла  от  преподавания,  -  помоги  ребёнку  поступить  в  пединститут,  ей  будет  нужен  кусок  хлеба  в  жизни».  Сейчас  эта  девочка  сама  уже  учительница.  О  том,  как  я  заставляла  себя  быть  милосердной  –  мучительно,  трудно  –  можно  книгу  написать.  А  о  том,  сколько  благословений  я  получила,  ни  в  одной  книге  не  расскажешь.  Даже  то,  что  я  могу  сейчас  писать  на  такие  темы,  иначе,  как  благословением,  не  назовёшь.  
         Разумное,  целеустремлённое  милосердие  моей  подруги  утвердило  меня  во  мнении,  что  это  –  труд  высочайшего  интеллектуального  уровня.  Милосердные  деревенские  старушки  иногда  могут  продемонстрировать  такой  IQ  в  понимании  глубинных  основ  мироустройства,  что  философам  впору  дипломы  порвать.  А  мужчина,  что  вот  уже  четверть  века  стоит  рядом  с  моей  подругой,  помог  мне  обнаружить  то  качество  мужского  характера,  которое  соответствует  женскому  милосердию.  Он  –  удивительно  щедрый,  широкой  души  человек.  
         Милосердие  женщины  и  щедрость  мужчины  –  качества  взаимосвязанные.  Размеры  и  объём  женского  милосердия  всегда  зависели  от  того,  сколько  мужчина  не  скупится  на  это  дать.  И  речь  не  только  о  материальных  вещах.  И  время,  и  силы,  которые  женщина  тратит  на  дела  милосердия,  тоже  определялись  мужчиной.  Во  многих  странах  жёны  политиков,  бизнесменов  занимаются  благотворительностью.  Женское  милосердие  сподвигает  мужчину  быть  щедрым.  А  щедрость  вознаграждается  в  деле,  которым  занимается  мужчина.  Есть  в  Библии  такое  определение  милосердию:  отпускать  по  водам.  Тому,  кто  умеет  отпускать  по  водам  (то  есть,  отдавать  даром,  ничего  не  ожидая  взамен),  Бог  возвращает  с  прибылью.  Вот  так  в  счастливых  семьях  с  глубокими  духовными  связями  и  ведётся:  то,  что  милосердная  женщина  отпускает  по  водам,  щедрый  муж  получает  с  прибылью.
           Женщины  у  нас  в  Украине  в  основном  сами  добывают  хлеб  насущный,  они  так  устали  от  нищеты,  что  просто  разучились  быть  милосердными.  На  мой  вопрос,  какие  чувства  вызывает  у  вас  бомж,  большинство  ответило:  «Раздражение!»  У  меня  бомжи  вызывают  стыд.  За  то,  что  я  боюсь,  как  моя  красавица-знакомая,  открыть  для  них  свой  дом.  Стыд,  что  мы,  люди,  так  плохо  устроили  свой  мир.  Увы,  нас  хватает  максимум  на  такие  спонтанные  проявления  альтруизма,  как  дать  милостыню  женщине  с  ребёнком  в  переходе.  А  о  том,  почему  этот  ребёнок  никогда  не  плачет,  альтруисту  задумываться  незачем.  Что,  думать  разучились?  Нет!  Просто  не  хотим.  Тогда  ведь  просыпается  в  нас  совершенно  неуместно  заложенное  в  основу  нашего  женского  характера  милосердие.  И  хочется  куда-то  бежать,  что-то  предпринимать,  и  невозможно  пройти  мимо.  Альтруизм  в  этом  смысле  –  гораздо  проще.  Ну,  нет  сейчас  этой  третей  составляющей  –  желания  помогать,  и  можно  спокойно  шагать.  Вот  только  отличительная  черта  мужчин  в  нашей  стране  –  жадность.  «С  чего  бы  это?  –  негодуют  женщины,  забивая  в  супермаркетах  корзины  и  тачки  горами  продуктов  и  напитков  в  канун  женского  праздника.  А  между  тем,  сирот  и  беспризорников  в  стране  больше,  чем  после  второй  мировой.  Да  и  бомжей  не  меньше.  После  праздника  недоеденное,  а  его  много  остаётся,  выбросится  щедрой  рукой  в  мусорный  бак.  Бомжам  ведь  тоже  что-то  нужно  кушать.
         Как  посмотришь  на  всё  это,  оторопь  берёт:  а  что,  если  не  достанет  у  нас  десяти  праведников?  И  ждёт  тогда  страну  участь  Содома  и  Гоморры.  Мы  и  живы-то  пока,  благодаря  таким  семьям,  как  сегодня  в  новостях  показали.  Семья  из  небольшого  села  на  Луганщине  обратилась  к  людям  с  просьбой,  помочь  средствами  на  лечение  ребёнка.  Милосердные  люди  помогли,  деньги  собрали,  ребёнка  вылечили.  Теперь,  в  благодарность  людям  за  помощь,  эти  родители  усыновили  нескольких  сирот.  Каждое  воскресенье  они  привозят  в  Луганск  из  своего  села  огромную  двадцатилитровую  кастрюлю  борща  и  раздают  одиноким  пенсионерам.  «Мы  мясо  свеженькое  в  борщ  кладём,  рассказывает  корреспонденту  моложавая  красивая  мама,  -  стараемся,  чтобы  вкусненько  было,  ведь  пенсии  такие  маленькие,  что  одинокие  люди  не  могут  позволить  себе  хорошее  мясо  купить».  Старики  уже  привыкли  к  воскресным  угощениям,  заранее  с  баночками  приходят,  себе  берут  и  тем,  кто  не  может  ходить.  А  рядом  с  корреспондентом  стоит  помощник  мэра  города  –  красивая  женщина  в  дорогой  норковой  шубе,  -  и  сетует  на  то,  что  у  города  совершенно  нет  денег  на  добавки  к  мизерным  пенсиям.  Беда!  У  нас  не  денег  нет!  У  нас  очень  мало  в  стране  милосердных  женщин  и  щедрых  мужчин.  И  счастливых  семей  –  мизерно  мало  поэтому.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423286
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька третья. КРОТОСТЬ

         Время  –  наиболее  загадочное  измерение  человеческого  существования.  Оно,  к  тому  же,  самая  яркая  иллюстрация  теории  относительности.  Относительность  пространства,  к  примеру,  никогда  так  не  бьёт  по  нервам,  как  относительность  времени.  Оглянитесь  на  прожитое.  Сколько  времени  вы  потратите,  вспоминая?  Час,  два.  Ну,  пять  –  максимум.  Сколько  времени  ни  прожито  реально,  в  памяти  остается  всего  лишь  горсточка  воспоминаний  о  самых  ярких  и  значимых  событиях.  А  внешне  время  глубже  всего  отражается  в  наших  лицах.  Присмотритесь  к  лицам  пожилых  людей,  на  них  отпечатан  характер,  написано  прожитое  выразительнее,  чем  в  толстых  томах  мемуаров.  Морщинками,  складочками,  пятнышками.  Постаревшее  лицо  можно  читать,  как  книгу.  Женщины  очень  переживают  по  этому  поводу,  -  ведь  характер  –  не  та  вещь,  которую  можно  при  помощи  косметики  исправить.  Он  –  характер  –  формируется  нашими  привычками,  убеждениями  и  образом  действий  в  той  или  иной  ситуации.  Не  так  давно,  смирившись  с  тем,  что  возрастные  изменения  на  моём  лице  рядовыми  косметологическими  процедурами  не  исправить,  я  задумалась,  есть  ли  черта  характера,  способствующая  красоте  немолодого  лица.  Стала  вспоминать  пожилых  красавиц,  с  которыми  сводила  жизнь,  и  нашла  её  –  эту  черту.  Это  –  ласковость,  кротость.  Только  она,  отражаясь  в  чертах  немолодого  лица,  придаёт  ему  то  неповторимое  тепло,  тот  свет,  который  делает  пожилую  женщину  удивительно  привлекательной.  Кротость  в  характере  –  лучший  способ  даже  в  глубокой  старости  оставаться  красивой,  ведь  Библия  называет  это  женское  качество  нетленным.
         Кротость  –  фундаментальное  качество  женского  характера.  Кроткие  мужчины  встречаются  крайне  редко.  Но  я  знаю  одного  Мужчину,  чьим  основным  качеством  была  кротость.  Это  –  Христос.  Изучая  Его  жизнь,  начинаешь  понимать,  насколько  наши,  чисто  житейские,  понятия  о  настоящей  кротости  далеки  от  первоначального  замысла.  Мы  так  часто  путаем  кротость  с  чертами,  ничего  с  ней  общего  не  имеющими:  слабоволием,  покорностью,  бессловесностью,  конформизмом  и  даже,  пардон  за  неологизм,  -  пофигизмом.  Кротость  в  нашем  воображении  –  это  необходимость  терпеть  любые  издевательства,  всё  прощать  и  всюду  подставлять  вторую  щеку,  никогда  не  отвечая  ударом  на  удар.  Такого  в  нашем  жестоком,  в  сущности,  мире  никто  не  может  себе  позволить.  Поэтому  кротость  –  как  слово,  так  и  понятие,  которое  это  слово  называет,  -  уже  немного  попахивают  нафталином.  Ну,  согласитесь,  зачем  нужна  кротость  раскованным,  сильным,  волевым  женщинам?  Да,  ни  зачем!  Тут  я  согласна.  Но  всяким  женщинам  -  и  раскованным,  и,  наоборот,  закованным  –  очень  бы  пригодился  рядом  мужчина,  умеющий  брать  на  себя  ответственность.  За  женщину,  семью,  страну.  Сейчас  таких  мужчин  катастрофически  не  хватает.  Разве  не  безответственность  мужчин  вынуждает  женщин  становиться  сильными,  волевыми,  напористыми?  И  мы  становимся  такими,  совсем  не  задумываясь  о  том,  что  только  усугубляем  проблему.  Почему?  Потому  что  сдали  в  ломбард  кротость.  Сдали  и  нафталином  присыпали,  забыв  крайне  важную  вещь:  Творец  наделил  оба  пола  качествами,  которые  взаимодополняют,  питают  друг  друга.  И  эти  качества  –  парные!  Определённая  черта  женской  натуры  соответствует  вполне  конкретному  качеству  характера  мужчины,  образуя  взаимодополняемые  пары.  Нет  у  женщин  нежности  –  мужчины  становятся  бессильны,  нет  целомудрия  –  теряется  мужское  достоинство.  А  без  женской  кротости  атрофируется  способность  мужчин  брать  на  себя  ответственность.  Поэтому,  если  мы,  женщины,  не  хотим  жить  в  мире  безответственных  мужчин,  давайте  будем  внимательно  разбираться,  что  же  за  черта  такая  –  кротость.
         Прежде  всего,  давайте  уясним  раз  и  навсегда:  кротость  не  имеет  ничего  общего  ни  с  мазохизмом,  ни  с  конформизмом,  ни  с  любыми  другими  проявлениями  слабоволия.  Для  христианина  это  очевидно.  Называя  Христа  Агнцем  кротким,  Евангелисты  никогда  не  имели  в  виду  безволие.  И  мы  не  будем.  Кротость  –  качество  фундаментальное,  поэтому  оно  –  многогранное,  не  плоское.  Основой  кротости  является  осознание  своей  зависимости.  Нам,  радетельницам  за  общественную  и  личную  женскую  независимость,  осознать,  принять  свою  зависимость,  подчинённость  очень  трудно.  Мы  очень  отравлены  столетиями  борьбы  за  наши  права.  За  половую,  общественную,  семейную  независимость.  Мы,  как  тот  бестолковый  батыр  из  сказки:  он  так  увлёкся  битвой  с  врагом,  что  по  ходу  и  своих  парочку  укокошил.  И  мы  так  боролись  за  независимость  друг  от  друга,  что  напрочь  забыли  о  нашей  тотальной  зависимости  от  Бога.  Мы  –  существа  зависимые.  Причём,  настолько,  что  ни  один  волосок,  говорит  Библия,  не  упадёт  с  нашей  головы  без  воли  на  то  нашего  Творца.  Мы  во  Вселенной  настолько  малы  и  неразумны,  что  за  нами  постоянно  нужен  глаз  да  глаз.  Мы  ведь  как  цивилизация  ещё  даже  не  научились  не  ходить  под  себя.  А  мы  –  женщины  –  существа  зависимые  от  мужчины.  Настолько,  что  он  –  мужчина  –  отвечает  за  нас  перед  Богом.  Мы  –  зависимы,  но  не  бесправны!  Нам  дано  наравне  с  мужчиной  право  выбора,  и  этого  права  никто  не  может  нас  лишить.  Поэтому  осознание  зависимости  от  Творца  –  это  акт  воли,  проявление  мудрости  и  основание  кротости.  Да,  это  –  непросто,  ведь  приходится  вступить  в  борьбу  с  таким  могущественным  внутренним  врагом  как  гордыня.  Я  не  встречала  человека,  которому  бы  удалось  выиграть  этот  бой  без  помощи  свыше.  Во  взаимоотношения  мужчины  и  женщины  гордыня  вмешивается  постоянно.  Ах,  как  же  мы  боремся  друг  с  другом,  как  истово  пытаемся  доказать  «кто  хозяин  в  доме»!  Мы,  женщины,  забываем,  что  сотворены  помощницами.  А  мы  хотим  превратить  в  помощников  наших  мужей.  В  лучшем  случае.  В  худшем  –  в  «слепо-глухо-немых  капитанов  дальнего  плавания».  Кротость  –  это  понимание  своего  места  в  семье.  Места  помощницы.  Понимание  это  полностью,  как  сейчас  говорят,  переформатирует  наши  жизненные  убеждения.  Ведь  в  таком  случае  на  первое  место  нужно  ставить  успех  своего  мужа.  Его  карьеру,  а  не  свою,  его  интересы.  Ощутили,  как  внутри  всё  протестует?  Я  тоже  ощущала  нечто  подобное  почти  все  двадцать  лет  семейной  жизни.  Дело  в  том,  что  я  была  более  образована,  более  талантлива,  нежели  мой  муж.  И  что  же  мне  было,  -  забыть  обо  всём  этом  и  заняться  успехами  моего  благоверного.  Ага,  щас!  Многие  женщины  рассуждают  так  же.  Нам  –  умным  и  волевым  –  кажется,  что  мы  всё  сделаем  лучше,  быстрее,  качественнее,  чем  наши  половинки.  И  мы,  ничтоже  сумняшеся,  лишаем  их  права  быть  мужчинами.  То  есть,  теми,  кто  несёт  ответственность  за  этот  мир.  Как  может  мужчина,  лишённый  ответственности  за  своих  близких  –  жену,  детей  –  отвечать  за  что-то  большее?  Им,  мужчинам,  их  ответственность  столь  же  некомфортна,  как  и  нам  осознание  нашей  зависимости.  Потеря  женщиной  понимания  своей  роли  в  мироустройстве  нанесла  сокрушительный  удар  по  нашим  отношениям  с  мужчинами.  Мы  не  хотим  ждать  появления  в  нашей  жизни  суженого.  Ещё  чего!  Мы  сами  предпочитаем  его  выбирать,  если  что-то  не  складывается,  «бороться»  за  него,  за  своё  «счастье».  А  потом  менять  его,  если  не  сложилось.  Как  мало  в  этом  настоящей  мудрости,  рассудительности.  А  ещё  меньше  кротости.  Ведь  кротость  –  это  умение  дождаться  результата.  Так  мудрый  садовник  поливает  пустую  клумбу,  пока  на  ней  проклюнутся  первые  робкие  росточки.  Он  же  не  поднимает  пласт  земли  время  от  времени,  чтобы  заглянуть,  что  там  происходит,  растёт  там  что-нибудь,  или  нет?  А  мы,  ощутив  первые  зёрнышки  симпатии,  готовы  уже  и  удобрять  всячески  до  интима  включительно,  ещё  даже  не  очень  понимая,  что  из  этих  зёрен  вырастет  –  путное  что,  или  бурьян.  Помню,  как  покраснела  крестница,  от  моего  замечания,  что  недели  знакомства  мало  для  первого  поцелуя.  –  «Это  вы  про  молодежь  слишком  хорошо  думаете!»  Женщинам,  особенно  молодым  и  неопытным,  не  хватает  кротости,  чтобы  дождаться  того,  единственного,  успеху  и  самореализации  которого  они  будут  способствовать.  Думали  ли  вы  когда-нибудь  вот  так  о  семейной  жизни?  Я  тоже  бы  не  думала,  если  бы  не  реплика  одной  замечательно  счастливой  в  браке  пожилой  дамы:  «Любовь  –  это  магия.  Никто  никогда  не  скажет  тебе,  какая  именно  женщина  будет  способствовать  успеху  именно  этого  мужчины».  Честно,  я  никогда  о  любви  так  не  думала!  Потому  что,  если  подумать,  -  Господи,  как  же  мало  у  нас  настоящей  любви!  Много  страсти,  влюблённостей,  похоти,  ба,  даже  расчета  и  эгоизма  в  наших  отношениях.  А  любви,  настоящей  любви  крайне  мало.  Поэтому  в  наших  семьях  так  много  неуважения,  ссор  и  обид.  Поэтому  все  чаще  так  недолговечны  наши  проверенные  постелью  до  брака  отношения.  Может,  мы  не  тем  проверяем?  А,  может,  и  проверять  не  стоит?  Нужно  просто  спокойно  дождаться,  ведь  хороший  муж,  хорошая  жена  –  от  Бога.  А  мы  изгнали  Его  из  своей  жизни,  выбрали  сами,  а  потом  на  Него  сетуем,  -  не  того,  мол,  дал.  
         Как  и  терпение  садовника,  кротость  подпитывается  доверием.  Что  может  земледелец,  бросивший  в  землю  зёрна?  Только  поливать  и  молиться,  выказывая  доверие  Тому,  кто  взрастит  эти  зёрна.  Женщине  тоже  нужно  много  доверия.  Сначала  Богу,  а  потом  и  своему  мужу.  Посеяв  в  ниву  семейной  жизни  зёрна  любви,  нежности  и  кротости,  нужно  очень  верить,  что  из  них  вырастет  урожай  мужской  силы  и  ответственности.  Сложность  в  том,  что  период  «вегетации»  и  роста  этого  урожая,  нам  знать  не  дано.  Это  может  быть  год,  два,  а  может  и  полжизни.  За  это  время  будут  и  сомнения,  и  разочарования,  и  беды.  Мы  от  этого  не  застрахованы.  А  разве  был  застрахован  от  земных  бед  Божий  Сын  –  самый  кроткий  из  всех,  кого  я  знаю?
         И  ещё  одна  вещь,  без  которой  кротости  нет  –  это  уважение  к  мужчине,  к  самому  факту  его  существования,  к  его  непохожести,  самости.  Мостик  между  чувствами  и  разумом  –  уважение.  Это  не  симпатия  или  страсть,  которая  может  возникнуть  спонтанно.  Уважение  –  это  решение,  оно  базируется  на  наблюдении,  размышлении,  сопоставлении  с  идеалом.  Это  чувство,  сформированное  разумом.  У  детей  уважение  формируется  родителями.  Мама  учит  уважать  папу,  папа  –  маму.  Вместе  они  учат  своих  детей  уважать  старших,  учителей.  Резкое  падение  уважения  к  учителям  и  старикам  в  обществе  –  свидетельство  того,  что  родители  утратили  фундаментальные  качества  характеров  –  ответственность  мужчины  и  кротость  женщины.  И  отсюда  –  кризис  семейного  воспитания,  и  тотальное  моральное  отупение  нынешних  детей.  
         Я  действительно  считаю,  что  кротость  –  чрезвычайно  интеллектуальное  качество.  Многое  в  нём  опирается  на  разум,  рассудительность,  обстоятельность.  Ведь  и  осознание  свое  зависимости,  и  умение  дождаться  результата,  и  доверие,  и  уважение  нуждаются  в  разуме.  Потому  что  это  мы  –  и  никто,  кроме  нас  –  решаем,  от  кого  будем  зависеть,  каких  результатов  ждать,  кому  доверять  и  кого  уважать.  И  это  наше,  Богом  данное  право  –  право  свободного  выбора.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423280
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька вторая. ЦЕЛОМУДРИЕ

           Первопричины  счастья,  равно  как  и  несчастья,  находятся  в  нас  самих.  Внешние  обстоятельства  тут  играют  гораздо  меньшую  роль,  чем  мы  привыкли  думать.  Ни  происхождение,  ни  финансовый  расклад,  ни  профессиональные  достижения  для  женщины  не  имеют  такого  значения,  как  женственность  характера.  Разумеется,  если  женщина  намерена  быть  счастливой,  а  не  подменять  женское  счастье  суррогатами  типа  «реализованная»  или  «самодостаточная».  Я  не  говорю,  что  самореализация  –  вещь  в  жизни  не  нужная  и  не  важная.  Нужная,  полезная  и  важная.  Но  женского  счастья  заменить  не  может.  Количество  по-женски  несчастных  в  наше  время  –  убедительное  тому  подтверждение.  В  погоне  за  самореализацией,  самодостаточностью  мы,  женщины,  как-то  подзабыли,  что  счастье  –  понятие  парное.  Здесь  любое  «само…»  -  проигрышный  вариант.  Как  бы  мы  ни  упирались,  как  бы  ни  протестовали,  Всевышний  творил  женщину  из  ребра  мужчины.  Для  мужчины.  Если,  отбросив  внутренний  протест  и  возмущение,  посмотреть  на  эту  ситуацию  незамутнённым  эмоциями  глазом,  в  ней  можно  увидеть  так  много  интересного  и  даже  восхитительного,  как  много  воистину  чудесного  во  всех  проявлениях  нашего  Творца.  Меня  невероятно  занимает  и  волнует  сопоставление  мужского  и  женского  характеров.  То,  как  вполне  определённые  женские  качества  –  нет,  не  противопоставляются!  –  дополняют  мужские,  необычайно  интересно  наблюдать.  Думается  мне,  что  черты  наших  характеров  в  идеале  (то  есть,  по  замыслу  Творца)  стопроцентно  парные,  они  не  только  дополняют  одна  другую,  -  они  питают,  поддерживают,  взращивают  и  женственность  и  мужественность  в  нас.  Силу  дополняет  нежность.  Иначе,  где  и  зачем  нужна  была  бы  эта  сила?  Для  демонстрации  превосходства?  Так  это  Творцом  не  задумывалось.  А  что  же  в  женщине  питает  мужское  достоинство?  Вопрос  –  не  праздный,  ведь  нет  иного  мужского  качества,  которое  претерпело  бы  такие  грустные  метаморфозы.  Даже  само  словосочетание  «мужское  достоинство»  -  не  просто  утратило  первоначальное  значение,  оно  приобрело  прямо  противоположное.  Вопиюще  зрелищная  замена:  то,  что  было  олицетвореним  наивысших  проявлений  мужской  натуры,  несло  значение  кристальной  моральной  чистоты,  начало  определять  в  разговорной  речи  половой  орган.  Чем  вам  не  виртуальный  образ  искажения  морали?
           Скажете,  я  жестко  сужу?  Тогда  задайтесь  вопросом:  хотела  бы  я  иметь  рядом  мужчину  лишённого  достоинства?  (Может,  кто-то  подумал  бы,  что  имеется  в  виду  конкретный  орган,  но  я  надеюсь,  такие  «мыслители»  моих  вещей  не  читают).  Мужчину  без  чести  и  достоинства  никто  рядом  не  мыслит.  Но  мало  кто  из  нас  задумывается,  что  мужское  достоинство  опирается  на  вполне  определённое  женское  качество,  парное  ему.  Если  в  женщинах  этого  качества  нет,  достоинство  низводится  до…  ну,  не  буду  повторяться.  Ему  дополняться  и  подпитываться  нечем.  Экскурс  в  не  такую  уж  и  давнюю  историю  позволяет  найти  это  женское  качество.  Это  –  целомудрие.  Понимаете  теперь  подоплёку  наших  лексических  метаморфоз?  Как  филолог  по  образованию  могу  сказать,  что  с  исчезновением  предмета,  явления,  действия,  слова,  которые  их  называли  переходят  в  разряд  архаизмов.  Или  меняют  своё  значение,  что  мы  и  наблюдаем  в  случае  с  «мужским  достоинством».  Где  и  когда  достоинство  как  определяющее  качество  мужского  характера  настолько  вышло  из  употребления,  что  словосочетание  изменило  значение?  Вот  вам  ответ:  мужское  достоинство  атрофировалось  с  потерей  женского  целомудрия.  
             Что  характерно,  большинство  из  тех,  кого  я  осмелилась  спросить,  что  такое  целомудрие,  ответили  мне  (как  бы  это  помягче  сформулировать)  исключительно  физиологически.  Даже,  извините,  гинекологически.  Для  них  целомудрие  –  это  наличие  в  организме  девушки  того  небольшого  кусочка  плоти,  который  физически  отличает  её  от  женщины.  Грустно!  А  ещё  грустней  то,  что  все  опрашиваемые  сопровождали  свои  ответы  улыбками.  Нет,  не  стеснительными.  Скептическими.  Я  и  сама,  рассуждая  о  целомудрии,  ловлю  себя  на  определённом  скепсисе.  Если  бы  не  пришла  к  выводу,  что  от  целомудрия  зависит  мужское  достоинство,  право  слово,  писать  бы  не  рискнула.  Но,  поскольку  уж  пишу,  то  давайте  расставим  все  точки  над  «ё».
           О  физической  стороне  целомудрия  говорить  проще  всего,  -  это  все  понимают.  Ни  для  кого  не  секрет,  что  целомудренное  поведение  строится  на  отказах.  Прежде  всего,  на  отказе  от  внебрачных  связей  и  половых  контактов  до  брака.  Понимаете  теперь  мой  скепсис?  Много  ли  вы  знаете  пар,  чтобы  аж  так  себе  отказывали?  И  дело  даже  не  в  одиночных  «залётах»  или  «походах  налево».  Беда  в  том,  что  массовость,  открытость  этих  походов  и  залётов,  определённая  бравада  ими  перешла  в  новое  качество  –  изменилась  наша  убеждённость  в  необходимости  целомудрия.  Канули  в  лету  времена,  когда  женское  целомудрие  считалось  необходимым  условием  вступления  в  брак  и  таким  же  условием  жизни  в  браке.  Постепенно  оно  перешло  в  разряд  желательных  достоинств.  («Я  хотел  бы  быть  у  своей  жены  первым,  но  это  не  радикально  важно»)  Потом  –  в  категорию  пережитков  прошлого.  («Ну,  подумаешь,  не  девушка,  -  кого  это  сейчас  волнует?»)  А  теперь  даже  в  перечень  вещей  для  брака  не  только  не  обязательных,  но  и  вредных.  («Если  до  меня  ты  никому  не  была  нужна,  то  мне  ты  –  зачем?»)  Для  моего  поколения  это  –  сдача  моральных  позиций,  для  молодого  –  логика  современной  жизни.  А  для  их  детей  это  будет  генетическая  информация  на  уровне  подсознания.  Тогда  иных  средств  борьбы  со  СПИДом,  кроме  презерватива,  не  останется.  И  эту  войну  человечество  проиграет.  
           Отсутствие  душевного  целомудрия  диагностировать  труднее,  здесь  осмотром  у  гинеколога  не  обойтись.  Но  один  симптомчик  таки  виден.  Это  –  похоть.  Пустоту,  появляющуюся  с  потерей  целомудрия,  в  душе  человека  или  ментальном  пространстве  общества  заполняет  похоть.  Беря  во  внимание  этот  симптом,  мы  с  вами,  прямо  скажем,  живем  в  серьёзно  больном  социуме.  Похоть  атакует  нас  ежеминутно.  В  анекдотах,  клипах,  фильмах,  моде,  манерах.  От  неё  невозможно  спрятаться,  отвернуться,  -  она  вокруг,  как  назойливые  мухи  на  помойке.  Глаза  закрыть  невозможно  –  рискуешь  так  и  жить  слепым.  Поймите  меня  правильно,  я  не  за  ханжеское  закрывание  глаз  на  определённые  моменты  человеческой  жизни.  Я  не  против  рассказа  ребёнку,  откуда  дети  берутся.  Я  не  против,  читать  книги  о  любви  и  смотреть  фильмы  о  взаимоотношениях  мужчины  и  женщины.  Я  против  похоти  и  всех  «культурных  богатств»  ею  сотворённых.  
           Недавно  смотрела  женскую  телепередачу  со  стилистом  Ромой  Медным.  Он  рассказывал  в  основном  женской  аудитории  о  такой  пикантной  детальке  гардероба  как  колготки.  Когда  речь  зашла  о  колготках  в  сеточку,  стилист  был  категоричен:  «Такие  вещи  целесообразны  только  в  публичном  доме!»  Ведущая  попробовала  спорить:  «Ну,  не  будем  так  жестоки,  а  если  кто-то  захочет  одеть  их  в  другое  место?»  -  «Именно  так  категорично,  -  ответил  модный  критик,  -  вы,  конечно,  можете  одевать  это,  куда  захотите,  но  должны  при  этом  учитывать,  что  выглядите,  как  в  публичном  доме».  «А  вот  так!  –  Мысленно  аплодировала  Роме,  -  молодой  человек  перед  солидной  женской  аудиторией  может  отстоять  правильную  точку  зрения  и  свой  авторитет  профессионала,  может  заставить  себя  слушать  даже  в  такой  мелочи,  как  женские  колготки.  Почему  же  мы,  родители,  настолько  потеряли  себя,  что  не  можем  объяснить  своим  детям,  что  половые  отношения  до  брака  –  это  не  способ  снять  напряжение,  не  средство  для  улучшения  здоровья  организма  и  не  реализация  определённого  рода  физических  потребностей.  Это  –  грех,  за  который  нужно  будет  расплачиваться  и  последующим  поколениям.  Что  мешает  школьным  учителям  говорить  об  это  детям  в  школе?  Что  мешает  церкви  в  полный  голос  заявить  об  этом  обществу?  Думаете,  вопросы  риторические?  Ошибаетесь!  На  них  есть  вполне  определённые  ответы.
             Я  -  не  материалист.  Поэтому  знаю,  что  корни  всех  наших  проблем  –  как  физических,  так  и  душевных  -  находятся  в  плоскости  нашего  духа.  Именно  духовная  деградация  привела  к  таким  разрушительным  результатам  на  уровне  культуры,  морали  и  физического  состояния  нашего  общества.  Если  внимательно  анализировать  список  грехов,  можно  отыскать  корни  всех  наших  проблем.  А  мы  не  то  чтобы  утратили  этот  список,  -  мы  утратили  само  понимание  сути  греха.  Мы  сами  отворачиваемся  от  этого  знания,  и  детям  своим  говорить  об  этом  боимся.  Не  напоминаем  ли  мы  при  этом  испуганных  страусов?  Ну,  да  я  не  проповедник.  Я  изучаю  женское  счастье.  Без  понимания,  что  похоть  –  грех,  без  покаяния  нет  целомудрия.  Не  как  физической  составляющей  женского  организма,  а  как  качества  характера  настоящей  женщины,  сотворённой  Богом  для  счастливой  семейной  жизни.  Нет  целомудрия  –  откуда  взяться  достоинству?  Атрофируется  то  фундаментальное  качество,  без  которого  полноценного  мужского  характера  нет.  Мужчина  с  достоинством  в  фундаменте  личности  никогда  не  позволит  себе  существовать  за  счет  женщины,  не  станет  перекладывать  на  её  плечи  ответственность  за  семью  и  детей,  не  может  унизить,  оскорбить  ни  словом,  ни  действием.  Без  мужского  достоинства  нет  не  только  достойной  семьи,  -  нет  полноценного  государства.  Ведь  не  назовёшь  же  полноценным  государство,  которым  управляют  недостойные  мужчины.  А  где  им  взяться,  достойным,  без  женского  целомудрия?  Вернётся  целомудрие  –  вернётся  и  достоинство.  Почему  именно  в  таком  порядке?  Потому  что  женщина  решает,  какие  отношения  мужчина  может  с  ней  себе  позволить.
               Так  и  слышу  ваши  возражения,  дескать,  всё  это  –  теория.  А  как  на  практике  объяснить  дочери,  насмотревшейся  современных  фильмов,  рекламы,  наслушавшейся  подружек,  что  целомудрие  важно  беречь?  Чем  аргументировать?  А  как  рассказать  об  этом  сыну  в  пору  полового  созревания?  Не  перестаю  благодарить  Бога  за  тот  день,  когда  я  впервые  открыла  Библию!  В  ней  есть  ответы  на  все  жизненно  важные  вопросы.  Попробую  рассказать  вам  это  так,  как  рассказала  своим  сыновьям,  а  потом  и  крёстной  дочери  –  сироте.  
             Книга  Бытия  описывает  безгрешный  период  человечества  буквально  несколькими  предложениями,  всё  остальное  –  разговор  о  последствиях  грехопадения.  То,  как  мы  сейчас  живём,  и  есть  –  последствия.  Недоверие  первых  людей,  их  сомнение  в  Божьей  правоте  и  святости  привело  к  тому,  что  люди,  их  жизнь  и  земля  прокляты.  Процессы  старения,  смерть,  болезни,  необходимость  в  поте  лица  добывать  хлеб  и  роды  в  муках  –  все  это  последствия  проклятия.  Среди  них  есть  ещё  одно,  важное  в  нашем  контексте:  «К  мужу  влечение  твоё,  -  говорит  Бог  Еве,  -  и  он  господствует  над  тобой».  Получается,  господство  мужчины  над  женщиной  вовсе  не  обусловлено  несправедливым  построением  общества.  И  это  не  результат  творения.  Это  –  результат  проклятия.  В  супружеской  жизни  это  господство  приобретает  вполне  конкретный  смысл.  Именно  мужчина,  в  поте  лица  добывая  хлеб,  несёт  ответственность  перед  Богом  за  жену  и  детей.  Этим  компенсируется  влечение,  привязанность  к  нему  женщины.  Наша  привязанность  к  мужьям  –  вещь  в  этом  мире  закономерная.  Но  это  –  в  браке!  Влечение,  зависимость  же  возникает  в  любом  случае.  В  момент  первого  полового  контакта.  Женщины  реагируют  на  это  по-разному.  Кто-то  принимает  и  старается  укрепиться  рядом  с  этим  мужчиной.  Если  пара  не  в  браке,  начинается  сезон  охоты  на  мужчину.  Каких  маниакальных  размеров  это  может  достичь,  сейчас  уже  рассказывать  не  приходится.  Таких  историй  –  пруд  пруди.  Наши  мужчины  уже  даже  визуально  выглядят  зашуганными.  Бывает  и  другой  вариант:  женщина  старается  избавиться  от  некомфортной  зависимости  и  начинает  менять  партнёров.  И  таких  историй  вокруг  хватает.  Женщина,  отведавшая  зависимости  от  мужчины  вне  брака  или  в  неудачном  браке,  все  чаше  выбирает  независимость.  Но,  нужно  понимать,  что  каждый  такой  выбор  –  вопреки  женской  природе.
 -  А  если  я  вступлю  в  брак,  не  проверив,  подхожу  ли  я  мужчине…  ну…  в  постели,  -  стесняясь,  спросила  моя  крестница,  -  а  потом  окажется,  что  не  подхожу?
 Я  смеялась.  Это  ж  надо  так  заморочить  детям  головы!  За  полвека  я  ни  разу  не  встречала  любящей  пары,  которая  в  постели  как-то  бы  не  договорилась.  
 -  Секс  в  жизни  семьи  занимает  ровно  столько  места,  сколько  он  длится,  -  ответила  ей,  -  завтраки,  обеды  и  ужины  длятся  гораздо  дольше.  У  тебя  есть  повод  подумать,  подойдёт  ли  твоя  неумелая  стряпня  хоть  какому-нибудь  мужчине?
             Теперь  смеялась  и  она.  Хотя  мы,  конечно  же  поговорили  том,  что  для  проверки,  стоит  ли  развивать  отношения  с  мальчиком  в  сторону  брака,  или  ограничится  дружбой,  Бог  дал  нам  такие  замечательные  вещи,  как  свидания,  объятия  и  поцелуи.  Если  физически  человек  не  твой,  это  при  первом  поцелуе  понятно,  если  этот  поцелуй  –  не  прелюдия  к  сексу.  Если  же  захочешь  постелью  проверить  отношения,  будь  готова  к  тому,  что  попадаешь  под  проклятие  влечения  к  этому  мужчине.  Как  результат:  оценить  адекватно  человека,  с  которым  побывала  в  постели,  женщине  очень  сложно.  Даже  очень  умной  и  взрослой.
               Я  была  готова  к  тому,  что  мои  дети  начнут  спорить,  дескать,  так  сейчас  никто  не  живёт,  все  занимаются  сексом  до  и  вне  брака,  -  это  норма,  это  естественно.  Но  –  нет!  Они  не  спорили.  Видимо,  аргументы  мои  были  весомыми:  счастье,  достоинство.  Всем  хочется  счастья!  Больше  всего  на  свете!  Но  ведь  не  бывает  женского  счастья  рядом  с  мужчиной,  лишённым  чести  и  достоинства.  А  достоинства  нет  без  целомудрия.  И  выход  у  нас  один  –  не  грешить.  Ни  в  своих,  ни  в  чужих  постелях.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423060
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 06.05.2013


СТУПЕНИ ЖЕНСКОГО СЧАСТЬЯ. Ступенька первая. НЕЖНОСТЬ

                 Мы  бродили  по  залам  галереи,  будто  по  сказочной  детской  площадке.  На  стенах  в  рамах  сказочные  опять  же  детки  ели  мороженое,  играли,  кокетничали,  смеялись  и  грустили.  Пухленькие,  румяные,  в  панталончиках  с  рюшечками.  Детки  Жени  Гапчинской  –  невероятной  киевской  художницы  с  большим  искренним  сердцем,  -  как  будто  бы  воплощение  библейского  пожелания  «будьте  как  дети».  С  картин  буквально  выплёскивалась  радость.
 -  Не  могу  подобрать  слово,  вмещающее  всё,  что  есть  здесь,  в  этом  зале.  На  этих  картинах,  -  посетовала  я,  обращаясь  к  молодой  спутнице,  тоже  художнице.
 -  Нежность,  -  подсказала  она.  И  это  было  действительно  -  то  слово.
             Мне  давно  хотелось  поговорить  о  нежности,  но  я  всё  не  знала,  с  чего  начать,  с  какого  боку  подступиться.  С  недавних  пор,  пристально  разглядывая  женщину  в  себе,  я  пыталась  понять,  чего  мне  не  хватает.  И  пришла  к  выводу,  что  почти  лишена  такой  женственной  черты,  как  нежность.  Стала  приглядываться  к  другим  женщинам  –  подругам,  знакомым.  Мысль  о  том,  что  нежность  –  страшный  дефицит  характера  современной  женщины,  оформилась  не  сразу.  Очень  уж  не  хотелось  её  допускать.  Но  всё  же  пришлось,  потому  что  это  –  факт:  нам  катастрофически  не  хватает  нежности.  Не  как  спонтанного  проявления  чувств,  а  как  фундаментальной  черты  женского  характера.  Да,  куда  же  она  подевалась?  Как?  Почему?  И  что  нам  теперь  с  этим  делать?  Вопросы  –  не  праздные  и  требующие  серьёзных  поисков  ответа.  Нет-нет,  вовсе  не  из  простого  любопытства  или  желания  пофилософствовать.  Просто  хочется  быть  счастливой.  А  без  женственности  характера  не  бывает  женского  счастья.  Знаете,  ради  этого  самого  счастья  я  готова  на  смелый  эксперимент  –  развить  в  своём  характере  самые  красивые  и  нужные  черты  женственности:  нежность,  кротость,  терпение,  умение  прощать,  сочувствие.  
           Изучение  современной  литературы,  наблюдение  за  поведением  женщин,  а  потом  размышление  о  прочитанном–увиденном  привели  меня  к  грустному  выводу:  нежность,  как  качество  женственности  почти  погибла  под  бомбардировкой  феминизма.  Она  стала  реликтом  в  обществе,  где  настойчивость  и  целеустремлённость  стали  фундаментальными  чертами  успешной  женщины,  а  успех  и  обеспеченность  –  эквивалентом  счастья.  А  ведь  мне  довелось  знать  очень  многих  успешных  женщин,  но  по-женски  счастливых  среди  них  по  сути  и  не  было…  Все  знают:  чтобы  быстрее  достичь  цели,  нужно  быстрее  к  ней  двигаться.  Но  мало  кто  задумывается,  что  двигаться-то  нужно  в  правильном  направлении!  Расшифровываю:  чтобы  достичь  успеха,  нужно  развивать  в  себе  черты  характера,  способствующие  успеху,  а  чтобы  счастья  –  способствующие  счастью.  И  это  –  совсем  не  одно  и  то  же.  Достижение  успеха  в  нежности  не  нуждается.  Для  счастья  нежность  необходима.  Вот  такая  петрушка.  
             С  чем  только  не  путают  нежность  замороченные  феминизмом,  измученные  необходимостью  выживания  в  мире  мужской  инфантильности  женщины!  С  бездеятельностью,  безволием,  хитростью  (да-да,  с  женской  хитростью  –  «чтобы  мужиков  ловчее  охмурять»).  Но  чаще  всего  эквивалентом  нежности  в  убеждении  современных  женщин  выступает  слабость.  Женщина,  вынужденная  работать  наравне  с  мужчиной,  делать  карьеру,  сама  пробиваться  в  жизни  и  ещё  детей  в  люди  выводить,  априори  не  может  позволить  себе  быть  слабой.  Так  становится  понятно,  куда  подевалась  нежность  –  не  как  проявление  любви,  а  как  черта,  присущая  истинной  женщине.  Мы  –  не  слабый  пол,  мы  –  неслабый  пол!  Следовательно,  не  можем  позволять  себе  всякие  нежности.  Логично?  Не  знаю…  может  быть…  Но  почему  ж  так  грустно?..  А  я,  знаете  ли,  в  последнее  время  наблюдаю  удивительную  вещь:  если  мысли  и  поступки  правильные,  в  душе  всегда  присутствует  радость,  какими  бы  трудными  и  некомфортными  они  ни  были.  Божественная  логика  всегда  несёт  в  себе  зёрна  радости.  (Не  это  ли  имел  в  виду  Апостол  Павел,  когда  писал:  «Радуйтесь!  И  ещё  говорю  вам:  радуйтесь!»).  Так  почему  же  выбор  между  женской  силой  и  женской  нежностью  радости  не  приносит?  Может  быть,  потому  что  в  нём  нет  логики?  Не  житейской,  человеческой,  а  настоящей  –  Божественной?
 В  воспоминаниях  женщин  с  нежным  характером  всегда  присутствует  папа-король.  Ну,  разумеется,  не  монарх,  а  просто  папа,  который  относится  к  своей  дочери  как  к  принцессе.  Нежность  в  характер  дочери  привносит  не  мама,  а  любящий  и  восхищённый  отец.  Парадокс?  Только  на  первый  взгляд.  Отец,  мужчина  –  сильный  пол.  Он  призван  играть  в  жизни  своих  близких  женщин  –  жены,  дочери  –  роль  защитника.  Сильный  отец  (ясное  дело,  что  не  только  и  не  столько  физически,  сколько  душевно  и  духовно)  рядом  –  это  та  крепкая  защитная  стена,  за  которой  может  безбоязненно  цвести  и  развиваться  тоненький  стебелёк  –  нежный  и  беззащитный  –  доченька,  принцесса.  Защищённость,  как  вода  растеньицу,  нужна  женщине  для  того,  чтобы  в  ней  не  умирала  изначально  заложенная  Творцом  нежность.  Чувствуя  свою  защищённость,  девочка  может  без  страха  быть  отвергнутой  проявлять  нежность,  ласку  в  словах  и  поступках,  Божие  зёрнышко  в  ней  развивается  и  становится  неотъемлемой  частью  характера.  Отец,  пренебрегающий  ласками  дочери,  или  –  ещё  хуже  –  отталкивающий  их,  лишает  своего  ребёнка  счастья.  Не  более  –  не  менее.  
             Женщины  моего  поколения  (да,  и,  к  сожалению,  не  только  моего)  в  принципе  не  могут  быть  нежными.  Мы  –  за  редким  исключением  –  дети  проспиртованных  отцов.  Мало  кто  из  моих  ровесниц  имел  счастье  расти  при  непьющем  папе.  Водка  –  та  бомба  замедленного  действия,  которая  разрушала  и  продолжает  разрушать  наши  женские  судьбы.  Мы  не  были  защищены.  Мы  не  стали  нежными.  Для  нежности  нужна  смелость.  А  нам  мешает  страх  быть  отвергнутыми,  так  как  мы  были  отвергнуты  своими  отцами.  Мы  боимся,  что  нас  неправильно  поймут,  оттолкнут,  унизят,  что  наши  слова  и  поступки  будут  восприняты  как-то  не  так.  Мы  просто  боимся.  И  что  самое  страшное  –  до  горечи!  –  мы  боимся  даже  себе  признаться  в  том,  что  боимся…  Недавно  я  поймала  себя  на  том,  что  боюсь  приласкать  своего  взрослого  сына.  Воображение,  поднаторевшее,  видимо,  в  подобных  упражнениях,  услужливо  нарисовало  мне  картинку,  как  мой  сын  шарахается  от  меня:  «Ну,  ты  что,  мам,  я  ж  не  маленький!»  Всё  это  происходило  в  моём  воображении  (будь  оно  неладно!),  но  чувство  униженности  было  на  удивление  реальным  и  горьким.  «Стоп,  -  сказала  я  себе,  -  ты  ничего  ещё  не  сделала,  а  сын  ещё  ничего  не  сказал.  Это  –  не  реальность!  Это  –  страх».  Вот  тогда  я  впервые  задумалась  над  тем,  сколько  раз  моё  отравленное  страхом  воображение  мешало  мне  быть  нежной,  ласковой.  Какая  жалость!  А  в  моём  нынешнем  положении  –  ещё  и  грех.  Потому  что  так,  на  счастье,  произошло  в  моей  жизни,  что  Бог-Отец  даровал  мне  право  называть  Его  «Авва-Отче»  (Папочка!).  Если  вы  внимательно  читали  Библию  (что  вы  её  не  читали,  я  просто  не  могу  допустить),  то  знаете,  где  это  написано.  Там  сказано,  что  верующий  в  личности  Творца  имеет  Отца.  В  смысле  –  того,  кто  любит,  заботится,  учит  и  защищает.  А  в  ответ  ждёт  доверия.  Я  не  воспринимаю  Бога  как  незыблемый  и  непознаваемый  абсолют.  Напротив,  убеждена,  что  Он  жаждет,  чтобы  мы  познавали  Его,  доверяли  Ему.  Более  того,  проявления  недоверия  очень  Его  огорчают,  прочтите  книги  пророков,  там  это  –  яснее  ясного.  А  самое  грустное,  что  именно  недоверие  первых  людей  привело  их  и  мир  на  путь  греха  и  разрушения.  И  это  навсегда  изменило  и  лицо  Земли,  и  судьбу  человечества.  Значит,  всякий  раз,  когда  я  боюсь  проявлять  нежность  к  моим  близким  и  родным,  я  говорю  Ему:  «Отец,  я  чувствую  себя  незащищённой,  Ты  плохо  меня  оберегаешь!»  Абсурд?  –  Да!  Грех?  –  Вне  всяких  сомнений.  И  глупость  невероятная.  Ведь  где  ещё  найду  я  отца,  который  защитил  бы  меня  лучше?!  Конечно,  Он  не  стелет  мне  под  бока  мягоньких  подушек.  Он  временами  разрешает  мне  сполна  пожать  урожай  моих  необдуманных  и  глупых  решений.  Он  допускает  в  моей  жизни  и  слёзы,  и  потери,  и  болезни.  Он  дал  мне  не  только  право  выбора,  но  и  право  жать  то,  что  я  сею.  Но  Он  –  Защитник.  Впервые  я  поняла  это  своей  детской  интуицией  в  четыре  года,  когда  оказалась  под  колёсами  соседского  грузовика.  Дядя  Валентин  разворачивался  задом  в  наш  двор  и  не  заметил  меня  в  куче  песка  с  моими  куклами.  Колесо  размером  с  две  меня  могло  раздавить  как  котёнка,  а,  между  тем,  лишь  слегка  коснулось  отставленной  ноги.  Даже  не  успев  испугаться,  я,  пятясь,  вылезла  из-под  переднего  бампера  к  ужасу  бабушки  и  соседа.  Целая  и  невредимая.  Увидев  перекошенное  лицо  доброго  дяди  Вали  и  услышав  отчаянный  крик  бабушки,  я  вдруг  подумала,  что  кто-то  очень  могущественный  защищает  меня  и  бережёт.  И  вместо  страха  почувствовала  радость.  Я  и  теперь  чувствую  эту  радость,  когда  осознаю,  какой  у  меня  Отец.
               Детство  нельзя  вернуть.  Мои  родители  были  такими,  какими  были.  Другими  им  стать  не  дано.  Необходимость  выживать  в  сложных  житейских  условиях,  разочарование  в  силе  близких  мужчин  выковали  мой  характер  лишённым  нежности.  И  я  не  знаю,  как  изменить  прошлое.  Но,  как  человек  верующий,  я  знаю,  что  делать  с  грехом.  Прежде  всего,  каяться  и  просить  прощения.  А  потом  стараться  поступать  правильно.  Изо  всех  сил!  Зная  наперед,  что  сил  этих  будет  совершенно  недостаточно,  и  веря  в  то,  что  Отец  всегда  рядом  и  всегда  придёт  на  помощь.  
         Трудно  представить,  что  уже  завтра  я  стану  нежной.  Намного  проще  –  что  уже  сегодня  я  перестану  сдерживать  нежное  слово,  жест,  поступок.  Из  поступков  вырастает  привычка,  из  привычек  –  характер.  А  мой  характер  влияет  не  только  на  мою  судьбу.  Он  влияет  не  двух  моих  сыновей.  Так  же,  как  характер  сильного  отца  формирует  нежность  дочери,  нежный  характер  мамы  формирует  мужество  сына.  Ведь  именно  нежность  –  а  не  слабость  –  черта,  побуждающая  мужчину  быть  защитником.  Моя  бабушка  –  папина  мама  –  осталась  в  моей  памяти  дамой  отнюдь  не  нежной.  Да  и  не  особо  женственной.  Может  быть,  поэтому  мой  отец  не  смог  быть  мне  настолько  защитником,  чтобы  я  не  боялась  показаться  слабой.  Но,  имея  другого  Отца,  я  могу  прервать  эту  генетическую  цепочку  и  дать  своим  сыновьям  столько  нежности,  чтобы  они  смогли  стать  для  своих  будущих  дочерей  папами-королями.  А  для  жён  и  Родины  -  мужественными  защитниками.  Может  быть,  именно  для  этого  дал  мне  Господь  двух  таких  красивых  сыновей?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=423059
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 06.05.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №22

(продолжение)

****
Дело  сурово  идёт  к  лету.  Стремительные  изменения  погоды  отражаются  не  лучшим  образом  на  наших  с  Адель  головушках,  -  они  почти  неделю  болят.  Сегодня,  видя,  как  мы  глотаем  очередную  порцию  обезболивающих,  Шеф  не  выдерживает.
Шеф:
-  Девки,  может  вас  врачу  показать?  А  то  вы  у  меня  совсем…  инвалиды  сексуального  фронта.
От  жук!  Мы  даже  не  сразу  сообразили,  о  чём  он.
Я  (отсмеявшись):
-  Ну,  ты,  Босс,  скажешь  тоже.  Я  уже  давно  в  глубоком  тылу.  Ты  ж  знаешь,  моё  одиночество  –  награда  за  прожитые  годы.
Шеф:
-  А  ты,  Мэг,  -  инвалид  интеллектуального  фронта,  харе  ерунду  молоть!
Ну,  вот.  Нарвалась.

*****
Таблетки  подействовали  странным  образом,  -  я  почему-то  комментирую  каждое  свое  действие.  Не,  ну  я  могу,  конечно,  за  шефа  что-нибудь  договорить,  тем  более,  что  он  –  не  особо-то  разговорчивый  в  работе.  Но,  чтобы  себя  озвучивать…  Вы  уверены,  что  на  «Дарнице»  в  цитрамон  ничего  не  подмешивают?
Адель  первая  не  выдерживает.
Адель:
-  Мэгги,  да  что  с  тобой?  Как  твоя  голова?
Я  (ощупывая  голову):
-  На  месте.  А  что?
Адель:
-  Ты  всё  время  жужжишь  и  жужжишь.  Я  за  тебя  опасаюсь.
Шеф  (в  компе.  Радостно):
-  О!  Заказы  от  «Чёрной  речки»  пошли.  Щас  тебе,  Мэга,  будет  не  до  жужжи!
Посмеялись  дружненько.  «Не  до  жужжи»  -  это  надо  запомнить.

*****
После  обеда  шеф  обложился  папками  с  документацией  так,  что  его  почти  и  не  видно.
Проверяет  отчётность  по  отделу  продаж,  -  счета-фактуры,  накладные  там  всякие.  Вообще-то  отдел  продаж  –  моя  вотчина.  Но  шеф  считает,  что  такой  творческой  натуре,  как  я,  доверять  отчётность  не  стоит.  Я  робко  и  ненастойчиво  возражаю  (оно  мне  надо  –  в  бумажках  рыться?!).
Я:
-  Босс,  вот  чё  ты  выпендриваешься  со  своим  буквоедством?  Давай  помогу.
Шеф:
-  Не,  Мэга,  негоже  артистам  продажного  театра  в  бумагах  рыться.
Это  он,  типа,  на  мою  родословную  и  умение  продавать  намекает.
Адель:
-  Босс,  ну,  правда!  Давай  все  вместе  накинемся  и  вмиг  разгребём.  А  потом  поедем  к  нам  ужинать,  я  рыбку  запекла.
Соблазн  слабенький,  -  мы  всё  ещё  на  безсолевой  диете.
Шеф  (жалестно):
-  Девки,  гребите  домой  жевать  свою  рыбку.  И  не  сыпьте  мне  соль  на  перец!
Ох  и  снесло  ж  нам  крыши  от  хохота!  Таки  да,  диета  обостряет  чувство  юмора.

*****
Ужинаем  у  Адели  с  Шефом.  
Адель  (жалуется):
-  Представляешь,  Мэгунь,  мой  Шура-сан  облысел.
Шура-сан  –  это  Адуськин  комнатный  лимон.  Его  подарил  наш  лучший  друг  –  поставщик  Саша,  потому  и  Шура-сан.
Я  (сочувствую  Шура-сану):
-  Ой,  как  жалко!  А  что  же  ему  не  нравиться?
Шеф:
-  Это,  Мэга,  всё  Адкина  гиперактивность.
Я:
-  То  есть?
Адель:
-  Так,  я  не  поняла,  что  за  наезд?
Шеф:
-  Так  это  ж  ты  Шура-сана  с  места  на  место  перетаскиваешь  по  сто  раз  на  дню!
Адель:
-  Так  уж  и  по  сто  раз!  Ну,  а  если  и  таскаю,  -  то  что?
Она  у  нас  таки  действительно  гиперактивная  –  тут  особо  не  повозражаешь.
Шеф:
-  А  он  за  солнышком  листочки  поворачивает  –  поворачивает,  вот  и  открутились  листочки  все…
Не,  ну  вы  видели  ботаника!  Мы  по  дивану  катались.

(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=420730
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 24.04.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №21

*****
В  нашем  ржачном  офисе  новый  повод  для  смеха:  мы  с  Адель  раскопали  японскую  диету,  которая  щедро  обещает  нам  похудение  на  8  кг.  За  две  недели.  Только  придерживаться  надо  строго,  а  в  ней  –  ни  грамма  соли  и  сахара,  не  говоря  уже  о  пирожных.  Кстати,  никто  не  знает  диету  из  пирожных?  Нет?  Жаль…  Если  вы  не  ели  рыбу  без  соли,  -  вы  не  знаете,  что  такое  гастрономическое  насилие  над  организмом.  А  как  веселится  наш  Шеф!
Я  (грустно):
-  Не  знаю,  как  у  тебя,  Адусь,  а  мне  вчера  казалось,  что  у  меня  в  животе  оркестр  играет.
Шеф  (с  абсолютно  серьёзным  лицом):
-  Это,  Мэга,  голодные  глисты  на  демонстрацию  протеста  вышли.
Ага!  Хорошо  ему  шутить  под  вкусную  котлетку!  Но  мы  так  живенько  это  представили.  Голод  обостряет  воображение.  

*****

Обедать  сегодня  начали  в  половине  десятого.  По  плану  –  жареная  капуста  без  соли,  но  к  ней  (ура!)  яблочки  и  мандаринки.  Вы  не  представляете,  какая  вкуснятина  -  мандаринки  после  двух  дней  абсолютно  без  сладкого.  Даже  кофе  без  сахара.
Адель:
-  О-о-о-о!  Кайф!  Как  вкусно!
Я:
-  Ой,  ну  мандарины  -  это  не  еда,  это  –  песня!
Шеф  (хитренько):
-  Да-а-а,  не  о  том  Соломон  «Песнь  песней»  писал.  Нужно  было  на  голодный  желудок  писать!
Истерика  не  замедлила.  С  голодухи  мы  стали  такие  весёлые!

*****

Я  составила  договор  для  работы  с  новым  клиентом.  Условия  работы  –  весьма  специфические,  поэтому  формулировки  вышли  даже  для  меня  на  редкость  заковыристые.
Шеф  (озабоченно):
-  Мэга,  я  никогда  не  замечал,  что  ты  так  витиевато  выражаешься…  на  голодный  желудок.
Я:
-  Ну,  давай,  позвоню,  объясню  им.
Шеф:
-  Ну,  да.  Объясни.  Как  бы  человеческим  голосом.
Адель:
-  А  это  как?
Шеф:
-  «Илиииментарно,  Ватсон!»  Через  «ять».
Ну,  наверное,  через  две  недели  я  так  оголодаю,  что  смогу  и  через  «ять».

(Продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=408569
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 13.03.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. ЧАРІВНІСТЬ

Ні  одному  із  творінь  чи  явищ  Всесвіту  не  присвячено  стільки  красивих,  захоплених,  розчулених  і  закоханих  слів,  як  жінці.  Усвідомлювати  це  –  дуже  приємно.  Ці  слова  –  закарбовані  у  віршах  і  прозі,  зашифровані  у  музиці  і  живописі  –  часом,  єдине,  що  хоч  трохи  примиряє  з  іншим,  далеко  не  елегійним  боком  існування  душі  в  жіночому  тілі.  У  світі  наших  реалій,  облаштованому  на  чоловічий  лад,  бути  жінкою  –  не  найбільш  приємне  заняття.  Ні,  ну,  бувають,  звичайно,  й  приємні  –  цукерково-букетні  періоди.  Буває  материнство.  Однак  загальний  фон  нашого  існування  міг  би  бути  трохи  ближчим  до  тих  красивих  слів,  які  нам  за  історію  нашої  цивілізації  наговорили.  Не  знаю,  як  ви,  любі  подружки,  а  я,  бува,  почуваюсь,  наче  зернятко  під  товстелезним  шаром  шкаралупи:  є  всередині  щось  таке,  що  ніяк  пробитись  крізь  закостенілий  шар  буденності  не  може.  Тільки  час-від-часу,  коли  звідкись  приходить  почуття  неймовірної  свободи  й  внутрішньої  гармонії,  душа  наче  летить  над  буденністю.  Все  вдається!  Все  складається!  У  такі  хвилини  я  завжди  ловлю  на  собі  захоплені  чоловічі  погляди.  Але,  скільки  б  не  шукала  в  собі  ту  «кнопочку»,  яка  включає  такий  от  стан,  ніяк  не  можу  примусити  себе  бути  хоч  трошки,  хоч  на  дещицю  такою  ж  вільною  і  привабливою,  як  у  такі  чарівні  хвилини.  А  зовсім  недавно,  підловивши  саме  у  таку  мить,  знайомий  назвав  мене  чарівною.  І  я  зрозуміла,  яка  якість  жіночого  характеру  так  глибоко  захована  у  шкаралупу  буднів.  Це  –  чарівність.  
         За  життя  можна  побачити  багато  красивих  жінок.  Для  цього  навіть  глянцевих  журналів  не  потрібно.  Навпаки,  глянець  тільки  псує  наші  смаки.  Це  –  річ  аж  ніяк  не  корисна.  Він  істотно  звужує  наш  естетичний  простір,  робить  його  програмованим  і  передбачуваним,  -  так  ним  легше  керувати  у  цілком  меркантильних  цілях.  Адже  так  просто  задовольнити  потребу  у  квітах  жінки,  що,  окрім  троянд,  інших  квітів  не  визнає,  -  принось  троянди  і  не  заморочуйся!    У  мене  є  подруга,  що  із  тортів  любить  тільки  «Київський»,  то  до  неї  дуже  приємно  у  гості  ходити  –  не  треба  голову  ламати  вибором:  купиш  стандартний  тортик  –  і  вперьод!  Глянцеві  журнали  постачають  нам  стандартний  прожитковий  мінімум  атрибутів  успішного  життя.  Серед  цих  атрибутів  –  стандартний  таки  набір  красивих  на  певний  манер  жінок.  Як  троянди  чи  «Київський»,  щоб  не  заморочуватись.  А  я  люблю  польові  квіти.  Причому  –  у  полі,  бо  то  така  краса  трепетна,  що  й  до  вази  її  донести  у  первозданності  нереально.  Але,  зате,  як  блищать  ромашкові  пелюстки  у  променях  полуденного  сонця!  А  якими  неймовірними  переливами  синього  й  фіолетового  грає  на  тлі  весняного  останнього  снігу  сон-трава!  Всі  квіти  чарівні.  Але  десь  у  залі  палацу,  серед  розкошів  позолоти  й  старого  коштовного  дерева,  польові  квіти  померкнуть  і  загубляться.  Їх  краса  –  під  слрепінням  небес,  серед  трав.  Чарівність  –  та  риса,  що  проявляється  на  своєму  місці.  І  це  не  тільки  квітів  стосується.  Жінка  повинна  бути  в  гармонії  з  оточуючим  світом,  на  своєму  в  ньому  місці,  щоб  проглянуло  й  розквітло  раптом  оте  невловиме,  але  таке  душі  чоловіка  бажане  диво  чарівності.  У  чому,  здавалось  би,  проблема?  Але  відрізнятись  від  запрограмованих  глянцевих  зразків  буває  -  ой,  як  непросто.  Ми  –  мрійниці  по  натурі  –  часто  почуваємо  себе  у  нашій  реальності  трохи  не  такими  і  не  на  місці.  Я  не  знаю,  що  це.  Може  в  нас,  жінках,  відгукується  генетична  пам`ять  нашої  праматері  Єви  ще  з  тих,  догріховних  часів,  як  відгукується  втрачене  безсмертя  страхом  смерті?  Чи  дитячі  казки  про  прекрасних  пастушок  і  принців  так  впливають  на  наші  душі?  Чи,  може,  ми,  отруєні  гріхом  до  самих  глибинних  основ  нашого  єства,  так  сперечаємося  із  Творцем:  «Ти  не  там  дав  мені  народитись,  Батьку!  Не  в  тій  сім`ї,  не  в  тій  країні,  не  в  тому  статусі  і  в  тілі  не  тому!»?  І  цей  гордий  спротив,    наче  шрами,  запікається  на  нашій  жіночності,  ховаючи  під  шаром  шкаралупи  нездійснених  мрій  затуркану  нашу  чарівність.  
         Ніколи  я  не  відчуваю  такого  захоплення  особистістю  нашого  Творця,  як  у  хвилини  замилування  природою.  Як  же  все  доцільно!  Кожна  травиночка,  кожна  квіточка  має  своє  місце,  своє  призначення,  свою  неповторну  красу.  Чарівність  світу  –  у  цій  трепетній,  живій  гармонії.  Що  ж  ми  за  істоти  такі,  що  заповзялися  цю  неймовірну  гармонію  підміняти  своїми  убогими  сурогатними  стандартами!  Одна  із  моїх  знайомих  перев`зує  ремінцем  талію  своїй  чотирнадцятилітній  доньці.  Ремінець  тисне  і  дитина  не  може  їсти  стільки,  скільки  хоче.  «Щоб  не  розжиралась!»  -  Пояснює  «турботлива»  матуся  у  присутності  дитини.  Мої  розмови  про  здоров`я,  як  хвилі  об  мол  глянцевої  тупості,  розбиваються  об  материнське  переконання,  що  талія  за  60  –  то  вже  жирно.  А  на  мою  фразу,  що  еталоном  краси  справжньої  генетичної  українки  є  фігура  Руслани  Писанки,  знайома  заявляє,  що  таку  жиропу  ніхто  заміж  не  візьме.  А  я  з  сумом  бачу,  як  мати  –  найближча  у  світі  істота  –  ховає  під  шаром  комплексів  чарівність  своєї  єдиної  доньки.  Й  мені  сумно.  Закомплексовані  чарівними  не  бувають.  А  ми  за  життя  отримуємо  гарну  порцію  комплексів,  що  з  віком  спотворюють  нашу  самооцінку,  проявляючись  то  приниженістю,  то  пихатістю.  При  чому,  ми  звідкись  взяли,  що  гордовите  поводження  –  то  краще,  ніж  самоприниження.  З  чого  б  то?!  Зверхність,  як  і  затурканість,  -  ознаки  того  ж  таки  комплексу  неповноцінності.  Позбуватись  його  доводиться  уже  в  зрілому  віці,  старанно  відроджуючи  власну  самооцінку.  Найтоншим  індикатором  такого  відродження  є  чарівність.  Чим  більше  захоплюючої  волі,  природності  і  розкутості  почуває  жінка,  тим  ближча  до  реальної  її  оцінка  себе  як  особистості.
         Минулого  тижня,  їдучи  у  потязі,  я  звернула  увагу  на  провідницю  нашого  вагону.  Невисока,  зграбненька  білявочка  не  ходила,  а  пурхала,  наче  потяг  і  не  хитало  зовсім.  Усміхалась  усім  і  кожному  окремо,  й  не  було  у  вагоні  пасажира,  що  на  ту  щиру  посмішку  не  відповів  би.  Увечері,  коли  народ  повлягався,  ми  розбалакались.  Я  похвалила  її  роботу  й  почула  у  відповідь:
         -  От,  здавалось  би,  що  тут  такого  –  провідниця,  дорога-дорога,  важко  часом.  А  я  почуваю  себе  на  своєму  місці.  Так  люблю  це  діло,  що  нічого  іншого  у  своєму  житті  й  не  уявляю.
         І  я  згадала,  яке  піднесення  відчувала,  стоячи  колись  біля  класної  дошки  у  своєму  кабінеті  літератури.  Скільки  чарівності  я  втратила,  зрадивши  своє  покликання!  Хоча  й  зараз  маю  любу  роботу,  й  можу  зрозуміти  почуття  моєї  молодої  знайомої.  Жіночі  чари  якось  залежать  від  того,  наскільки  жінка  реалізує  своє  покликання.  Може,  тому  я  не  зустрічала  чарівних  жінок  серед  представниць  чоловічих  професій.  Гарних  бачила,  чарівних  –  ні.  І,  мабуть,  тому  найчарівнішими  бачаться  нам  вагітні  жінки  з  їх  дивовижним  поглядом  кудись  наче  у  своє  лоно.  Що  ж  дивного?  Жінка  виконує  своє  найсуттєвіше  призначення.  
         Зернятко  чарівності  є  у  кожній  жінці.  Інша  справа,  що  більшість  цих  зерен  глибоко  заховані.  Про  них  ніхто  не  дбав,  не  поливав,  не  вирощував.  Як  зернятко  води,  наша  чарівність  потребує  і  гарної  освіти,  й  мистецтва,  й  повноцінного  спілкування.  Але  навіть  тоді  чарівність  проявляється  лише  час  від  часу,  якимись  невловимо  короткими  штрихами.  Образливо!  Адже  так  хотілось  би  бути  чарівною  перманентно,  мати  цю  загадкову  якість  у  основі  характеру,  у  фундаменті  особистості.  Чи  таке  можливо?  До  певного  часу  я  думала,  що  ні.  Власне,  воно  й  чарівністю  зветься,  бо  від  слова  «чари»  -  щось  магічне,  невловиме  й  непрограмоване.  Так  міркувала  я,  поки  одного  разу  не  почула  розповідь  однієї  напрочуд  гарної  жінки  про  подорож  у  Францію.  Вона  розповідала,  як  провела  зі  своїм  чоловіком  два  тижні  в  гостях  у  своєї  подруги  –  француженки,  з  якою  познайомилась  по  Інтернету.  Подруга  виявилась  незвичайна,  її  родина  –  з  глибоким  аристократичним  корінням  –  має  справжнісінький  замок  у  одній  із  мальовничих  виноградарських  місцин.  Уся  велика  сім`я  живе  разом,  та  будівля  така  велика,  що  можна  навіть  не  зустрічатись,  якщо  не  хочеться.  Проте,  всі  виявились  дуже  приязними  й  щирими.  Але  найбільше  враження  на  гостей  (особливо  на  чоловіка)  справила  вісімдесятилітня  прабабуся  французької  подружки.  Гран-маман,  як  називають  літню  даму  у  родині,  розповідала  захоплюючі  історії  про  знайомства  й  дружбу  з  такими  людьми,  про  яких  можна  тільки  в  книжках  почути.  Але  найбільш  захоплююче  було  навіть  не  світське  життя,  а  неймовірна  чарівність  гран-маман.  Важко  уявити,  щоб  тридцятирічній  мужчина  був  захоплений  вісімдесятилітньою  жінкою,  але  моя  знайома  казала,  що  була  би  ревнувала  без  всяких  жартів,  аби  не  аж  така  різниця  в  віці.  На  моє  прохання  пояснити,  що  ж  такого  було  неймовірного  в  тій  старенькій  француженці,  вона  відповіла,  що  це  було  якесь  дивне,  абсолютно  несучасне  ставлення  до  чоловіків.  Наче  старенька  гран-маман  була  захоплена  й  страшенно  зацікавлена  самою  особою  чоловіка,  його  способом  думок,  його  поглядом  на  світ.  Молодий  чоловік  і  старенька  жінка  могли  розмовляти  годинами.  Йому  була  надзвичайно  приємна  та  повага,  яку  постійно  підкреслювала  старенька  дама.  Причому,  це  була  повага  до  чоловіка  в  цілому,  до  його  статі,  мужності,  «інкашості».  Він  був  просто  зачарований.  «Це  –  старовинне  виховання,  -  пояснила  згодом  правнучка  дами,  -  нас  вже  так  не  виховували».  І  справді,  якби  ми  не  познайомились  із  гран-маман,  сказала  знайома,  ми  б  думали,  що  чарівність  француженок  –  просто  міф.
         Ця  розмова  дала  мені  ключ  до  розуміння  справжньої  суті  чарівності.  Не  як  поодиноких  проблисків  з-під  шкаралупи  нелегких  жіночих  буднів,  а  як  якості,  що  притаманна  справжній  жіночності.  Це  –  повага  до  чоловіка  не  за  якісь  певні  його  заслуги,  а  за  те  що  він  –  чоловік.  Цікава,  інша,  незвичайна  особистість.  Саме  така  повага  робила  колись  жінок  чарівними.  І  їх  чарівність  породжувала  у  відповідь  готовність  чоловіка  на  подвиги  заради  жінки,  будила  його  відвагу.  Ми  поступово  втратили  те  гарне  й  достойне  ставлення  до  мужчин.  І  наша  чарівність  лише  зрідка  зблискує  з-під  шару  зневаги,  іронії,  байдужості  до  них.  А  ще  –  ми  страшенно  ображаємося,  що  ніхто  не  поспішає  заради  нас  на  подвиги.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403632
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 23.02.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. МИЛОСЕРДЯ

Коли  мої  сини  були  малими,  ми  любили  з  ними  гратись  у  всілякі  філологічні  ігри.  Наприклад,  придумувати  нові  слова,  чи  якось  смішно  розшифровувати  старі.  Згодом  тьотя,  що  продає  квас  на  вулиці,  стала  називатись  у  нас  «квасирша»,  а  дядьо,  що  куняє  на  лавці  біля  під»їзду,  –  «спень».  Нині  мої  дорослі  діти  в  такі  ігри  вже  не  грають.  Хіба  разом  з  усіма,  бо  людство,  яким  би  дорослим  себе  не  вважало,  страшенно  любить  філологічні  ігри.  Мені  то  цікаво,  адже  за  освітою  і  за  покликанням  я  –  філолог.  Але  й  мені,  як  професіоналу,  часом  зовсім  не  зрозуміло,  навіщо  придумувати  нові  слова  на  позначення  старих,  як  Всесвіт,  понять?  Чи  слова  –  то  як  гардероб,  що  його  треба  час  від  часу  оновлювати?  Чи,  може,  певним  групам  людей  володіння  новою,  у  масі  не  прийнятою  лексикою  додає  особистої  значимості  (понтів,  як  сказав  би  мій  старший  син)?  Чи,  може,  у  лукавого  є  свій  бісівський  філологічний  відділ?  Бо  деякі  заміни  наче  б  то  застарілих  слів  неологізмами  виглядають  достоту  як  диверсії  такого  відділу.  Так  відбувається,  наприклад,  зі  словами  «милосердя»  і  «альтруїзм».  При  поверховому  погляді  здається,  що  поняття  абсолютно  ідентичні.  Ну,  замінили  старе  «церковне»  слово  на  більш  нове,  сучасне.  –  суть  же  від  того  не  змінилась?  Чи  таки  змінилась?
         Піднімаючись  сходинками  жіночого  щастя,  милосердя  оминути  неможливо.  Немає  справжньої  жіночності  без  цього  застарілого,  здавалось  би,  поняття.  Перш  за  все,  без  милосердя  не  буває  любові.  А  по-друге,  у  чоловічому  характері  жіночому  милосердю  відповідає  така  важлива  риса,  що  без  неї  жодна  жінка  поряд  з  чоловіком  не  може  бути  сповна  щасливою.  Ось  вам  і  відмінність  між  милосердям  і  альтруїзмом:  альтруїзм  –  поняття  із  розряду  «унісекс»,  воно  від  початку  не  робить  різниці  між  чоловіком  і  жінкою.  З  милосердям  –  інша  річ.  Хоч  ми  й  любимо  звертатись  до  Всевишнього  «Господи  милосердний!»,  розраховуючи  на  милостиве  відношення  і  прощення  наших  провин,  Творець  наділив  милосердям  скоріше  жінку,  ніж  чоловіка.  І  милосердя,  як  порух  сердечний,  йде  від  жінки.  
         Альтруїзм  –  поняття  душевне.  Все,  що  стосується  альтруїзму,  не  виходить  із  площини  людської  душі.  Альтруїзм  –  як  віддача,  як  допомога  ближньому  –  включає  в  себе  три  складових:  прохання  про  допомогу,  можливість  допомогти  і  бажання  допомогти.  Якщо  немає  якоїсь  із  цих  складових  –  то  це  вже  не  альтруїзм.  Я  зустрічала  у  гарних  книжках  з  психології  докладний  «розбір  альтруїстичних  польотів».  Кому  цікаво,  можете  почитати.  Найбільшим  каменем,  об  який  раз-по-раз  спотикаються  альтруїсти,  є  людська  невдячність.  Скільки  прекрасних  душевних  поривів  зів`яли,  не  розквітнувши,  саме  через  невдячність  чи  її  очікування.  Чим  знову  ж  таки  альтруїзм  відрізняється  від  милосердя.
         На  противагу  альтруїзму,  милосердя  –  духовна  якість  людської  сутності.  Воно,  як  всяка  духовна  риса,  позбавлене  егоцентризму.  У  альтруїзмі  із  трьох  складових  дві  –  егоцентричні:  можливість  допомогти  і  бажання  допомогти.  У  кожній  із  цих  складових  его  людини  –  в  центрі.  Хто  визначає  межі  можливостей?  Я!  Хто  почуває  (чи  не  почуває)  бажання  допомогти?  Знову  ж  таки  –  я  –  коханий  і  неповторний!  З  милосердям  –  інакше.  Тут  не  йдеться  про  бажання  чи  небажання,  можливість,  чи  неможливість.  У  милосерді  це  –  не  суть  важливо.  Воно,  як  всяке  духовне  поняття,  виходить  не  з  усвідомлення  себе  у  центрі  світобудови,  а  з  усвідомлення  себе  –  творіння,  що  мусить  слухати  свого  Творця  і  виконувати  установлені  Ним  закони.  Милосердя,  як  дія,  як  акт  волі  –  не  бажання.  Воно  –  обов`язок  і  спосіб  життя.  У  основі  милосердя  –  не  егоцентрична  можливість  і  бажання  допомагати  нужденному,  а  духовна  логічна  необхідність  робити  це.  І  можливість  чи  неможливість  допомагати  визначається  не  егоїстичним  рішенням  людини,  а  волею  Всевишнього.  Посилає  в  твоє  життя  нужденного  -  значить  ти  маєш  ресурс,  щоб  допомогти.
         Альтруїзм  –  допомога,  про  яку  просять.  Милосердя  –  така  допомога,  про  яку  бояться  й  заїкнутись.  Одна  моя  знайома  може  спокійно  привести  додому  безхатченка,  нагодувати,  дати  помитись,  випрати  його  одежу.  Навряд  чи  комусь  із  нею  обігрітих  і  нагодованих  до  голови  би  прийшло  про  щось  таке  попросити  цю  вишукано-вродливу  жінку.  А  моя  подруга  –  більше,  ніж  сестра,  -  стільки  вкладає  сил,  душі  й  здоров`я  у  дітей-сиріт,  що  ні  в  одній  державі  ще  грошей  таких  не  надрукували,  щоб  її  працю  оплатити.  А  вона  за  це  нічого  ні  в  кого  не  просить.  Бо  милосердя  не  очікує  нагороди  тут,  у  цьому  житті,  на  цьому  світі.  І  на  вдячність  не  особливо  розраховує.  А,  коли  має,  більше  радіє  не  за  себе,  а  за  того,  хто  вдячний,  за  його  серце.  Віддати  нужденному  від  щедрот  –  альтруїзм,  поділитись  останнім  –  милосердя.  І  це  зовсім  не  означає,  що  милосердна  людина  –  роздайдуша  (так  моя  бабуся  мене  колись  називала).  Милосердя,  як  і  терпіння,  -  якість,  що  опирається  на  розум  і  зір.  Треба  вміти  бачити  справжню  нужду  людини.  Коли  моя  подруга  привела  до  мене  дівчинку-сироту,  вона  не  просила  удочерити  її.  «Ти  –  вчителька,  -  сказала,  хоч  я  вже  давно-давно  не  викладала  в  школі,  -  допоможи  дитині  вступити  до  педінституту,  їй  потрібен  буде  шматок  хліба  у  житті».  Зараз  ця  дитина  вже  сама  вчителька.  Про  те,  як  я  примушувала  себе  бути  до  неї  милосердною,  –  через  «німагу»!  -    можна  книгу  написати.  А  про  те,  скільки  прекрасних  нагород  від  Господа  я  за  це  отримала,  ні  в  якій  книзі  не  розкажеш.
         Цілеспрямоване,  розумне  милосердя  моєї  подруги-сестри  навело  мене  на  думку,  що  основна  його  відмінність  від  альтруїзму  полягає  в  тому,  що  це  –  праця  високого  інтелектуального  рівня.  Милосердні  старенькі  бабусі  у  селі  часом  можуть  продемонструвати  вам  такий  IQ  у  розумінні  глибинних  основ  життя  і  світобудови,  що  найосвіченіші  філософи  подеруть  свої  дипломи.  А  чоловік,  що  стоїть  ось  уже  чверть  віку  поруч  з  моєю  подругою,  допоміг  мені  знайти  чоловічу  якість,  що  відповідає  жіночому  милосердю.  Він  –  щедра,  широкої  душі  людина.
         Милосердя  жінки  і  щедрість  чоловіка  –  якості,  пов`язані  напряму.  Розміри  і  обсяг  милосердя  завжди  залежали  від  того,  скільки  чоловік  не  шкодує  на  це  дати.  Мова  не  йде  тільки  про  матеріальні  речі.  Але  й  час  і  сили,  що  їх  витрачає  жінка  на  справи  милосердя,  теж  визначались  чоловіком.  У  деяких  країнах  і  досі  дружини  багатих  чоловіків  займаються  благодійністю.  Жіноче  милосердя  спонукає  чоловіка  бути  щедрим  -  щедрість  має  винагороду.
         Жінки  в  нашій  країні  здебільшого  самі  добувають  хліб  насущний,  вони  розучились  бути  милосердними.  Може,  тому  наших  чоловіків  аж  ніяк  не  назвеш  щедрими?  Нас  вистачає  максимум  на  якісь  спонтанні  прояви  альтруїзму.  Наприклад,  дати  милостиню  жінці  з  дитиною  у  переході.  А  про  те,  чому  ця  дитина  ніколи  не  плаче,  ми  не  задумуємось.  Що,  думати  не  вміємо?  Та  ні!  Не  хочемо,  бо  такі  думки  вимагатимуть  від  нас  якихось  дій,  до  яких  ми  «не  готові».  Ну,  немає  в  нашому  альтруїзмі  на  такі  випадки  третьої  складової  –  бажання  допомогти.  Розумієте  тепер,  чому  слово  «альтруїзм»  я  відношу  до  неологізмів  бісівського  філологічного  відділу?  Бо  по  духовній  своїй  суті  воно  не  тільки  не  заміняє  «милосердя»,  -  воно  протилежне  йому.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403630
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 23.02.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. ТЕРПІННЯ

Хочете  повеселитись?  Спробуйте  задати  у  інтернетному  пошуковику  якесь  абстрактне  поняття  і  почитайте,  що  вам  пропонується  на  його  визначення.  Я  задала  «любов».  Чого  тільки  не  отримала!  Визначення  філософів.  Чесно?  Нічого  не  зрозуміла,  хоч  філософію  в  інституті  дуже  любила  й  була  улюбленицею  шанованого  не  тільки  у  нашому  вузі    викладача.  Визначення  поетів  і  письменників.  Багато  красивих  слів.  Насмішило  визначення  психологів,  де  любов  названо  аномальним  станом  психіки.  Вивих  такий,  -  розумієте?  Мені  й  самій  у  роботі  над  темою  щастя  важко  добирати  слова.  Немає  таких,  щоб  повною  мірою  відображали  моє  внутрішнє  розуміння,  мої  власні  почуття.  Так  само  важко  мені  передати  ті  емоції,  що  вибухнули  у  моєму  серці,  коли  я  вперше  прочитала  біблійне  визначення  любові.  Я  почувалась  розчарованою  і  обманутою  життям,  адже,  згідно  з  цим  визначенням,  я  ніколи  не  любила.  Набір  моїх  душевних  якостей  і  на  десять  відсотків  не  складався  із  того,  що  було  потрібно  для  справжньої  любові.  Ніде  –  ні  до  того,  ні  пізніше  –  я  не  зустрічала  визначення  любові,  яке  складалось  би  із  суцільних  дієслів.  Як  філологу,  мені  б  до  голови  таке  не  прийшло.  Я  добирала  би  якісь  іменники,  приправлені  прикметниками  (красотами  тобто).  Мої  уявлення  про  любов  –  неземне,  казкове,  ні  з  чим  не  зрівняне  почуття  –  наче  каменем  важким  притисло  перше  ж  слово  біблійного  визначення:  «Любов  довготерпить».  Терпіння  на  той  час  зовсім  не  входило  до  переліку  моїх  чеснот.  Яке  там  терпіння?!  Я  на  зупинці  більше  п`яти  хвилин  постояти  спокійно  не  могла,  починала  ходити  туди-сюди  й  поглядати  на  годинник.  Найстрашнішим  нічним  кошмаром  для  мене  був  сон,  де  я  кудись  не  встигаю.  Найбільше  ж  відсутність  терпіння  заважала  у  вихованні  дітей.  Не  вистачало  сил  дочекатись,  поки  вони  навчаться  щось  робити,  тому  я  все  намагалась  доробити  за  них.  Згодом  це  переросло  у  якусь  манію.  З  відголосками  цієї  манії  я  до  цього  часу  борюсь.
         Тільки  тепер,  співставляючи  взаємодоповнення,  взаємодію  чоловічого  й  жіночого  характеру,  я  бачу,  наскільки  важлива  річ  жіноче  терпіння.  Шукаючи  йому  пари,  я  перебрала  такі  чоловічі  якості,  як  витримка,  поміркованість,  розважливість,  але  відкинула  їх.  Не  парувались,  не  ладились.  Повинен  був  проявитись  духовний  зв`язок,  а  він  все  не  проявлявся.  І  в  якийсь  момент  стало  очевидно,  що  я  сама  не  розумію  духовної  суті  терпіння.  Чому,  чому  Господь  ставить  його  на  перше  місце  у  визначенні  любові,  а,  отже,  у  визначенні  Своєї  Божественної  сутності?  Саме  це  співставлення  терпіння  як  складової  жіночого  характеру  із  Божественним  нереально  довгим  і  глибоким  терпінням  й  дало  мені  відповіді  на  всі  мої  питання.        
         Терпіння  –  не  статична  якість.  Якби  я  хотіла  зобразити  його  за  допомогою  геометрії,  то  обрала  би  вектор.  Терпіння  –  це  рух.  Душевний.  Духовний.  Але  не  хаотичний,  а,  як  вектор,  чітко  спрямований  до  мети.  Людина,  не  будучи  цілеспрямованою,  не  може  бути  терпеливою.  Може  бути  апатичною,  безініціативною,  безвольною,  але  не  терпеливою.  Мета  –  не  абстрактна  мрія.  Для  мрії  терпіння  не  потрібне,  для  того,  щоб  помріяти  потрібен  тільки  зручний  диван.  Мета  –  річ  конкретна,  визначена  у  просторі,  часі,  зусиллях.  Терпіння  –  то  шлях  до  реалізації  мети,  уміння  дочекатись  результату.  Воно  не  існує,  коли  не  спрямоване  на  очікуваний  результат.  Несподівано,  правда?  
         У  Божому  терпінні  мене  вражає  не  стільки  його  безмірність  (хоч  і  це  викликає  почуття  неймовірної  поваги  й  вдячності),  мене  вражає,  що  Всемогутній  ніколи  не  нав`язує  нам  свого  вибору.  Він  обурюється,  сердиться,  страждає,  але  ніколи  не  вирішує  за  нас.  Раз  давши  нам  це  право,  Він  не  відміняє  Свого  рішення.  Я  от  думаю:  скільки  разів  Він  згоден  з  моїми  рішеннями?  Боюсь  навіть  уявити,  як  це  мало!  Скільки  біди  наробили  наші  нерозважливі  рішення  у  масштабах  і  наших  власних  життів,  і  всієї  планети!  Ми  вкрай  нерозумно  використовуємо  своє  право  вибору.  Але,  раз  давши  нам  це  право,  Господь  не  відбирає  його.  Він  дозволяє  нам  самим  приймати  рішення,  а  потім,  згідно  з  цими  рішеннями,  моделює  найменш  руйнівні  ситуації  нашого  життя.  Таким  чином  Він  дає  нам  право  на  помилки,  щоб  ми  вчились.  Чому  я  кажу,  що  терпіння  –  одна  із  фундаментальних  рис  жіночого  характеру?  Тому  що  навчанням  дітей  –  у  сім`ях,  у  школах  –  здебільшого  займаються  жінки.  Вони  -вчителі  по  природі  материнства.  Для  терпіння  потрібно,  щоб  жінка  не  тільки  бачила  мету  своїх  зусиль,  а  й  поважала  право  ближніх  своїх  на  власні  рішення,  на  власні  помилки.  Це  –  дуже  важко.  Адже  рішення  частенько  бувають  неправильними,  а  помилки  –  болючими.  Вони  позначаються  на  всіх  сферах  життя  –  стосунках,  добробуті,  здоров`ї.  Життя  –  не  шкільна  вправа,  тут  чорновиків  не  передбачено,  ніхто  набіло  переписати  не  дасть.  Терпіння  –  це  завжди  ризик.  Тому  його  –  терпіння  –  ніколи  не  буває  без  довіри.    
         -  Ну,  як,  -  скажете  ви,  -  можна  довіряти  людині,  що  не  раз  підвела,  вчинила  нерозумно?  Ми  ж  не  боги!
         -  Можна.  -  Відповім  я,  -  якщо  людина  не  порушує  своїм  рішенням  Божих  заповідей,  довіряти  можна.  А,  якщо  не  маєте  сили  довіряти  ближньому,  -  довіртесь  Богу.  Адже  наші  взаємини  з  людьми  –  то  проекція  наших  стосунків  з  Ним.
         Шлях  терпіння  –  складний  шлях.  Обираючи  його,  потрібно  бути  готовою  глибоко  проникати  у  життя  близьких  людей,  аналізувати  помилки,  шукати  нових  рішень,  думати  і  співставляти.  Треба  розуміти,  що  постійно  стикатимешся  з  впертістю,  самовпевненістю,  гординею.  Адже  визнавати  свої  помилки  ніхто  не  любить.  А  ще  менше  ми  любимо  й  вміємо  вчитись  на  помилках  інших.  Таке  виходить  замкнуте  коло:  на  чужих  –  не  любимо,  своїх  –  не  визнаємо.  Розірвати  це  коло  можна,  справді,  тільки  довготерпінням.  З  одного  боку  –  з  боку  жінки.  А  що  потрібно  з    боку  чоловіка?  Тут,  нарешті,  я  й  знайшла  її  –  ту  рису  чоловічого  характеру,  яка  парується  з  жіночим  терпінням!  Це  –  рішучість.  Здивовані?  Я  теж.  Не  аналізуючи  духовну  сутність  характерів,  додуматись  нереально.  
         Скільки  терпіння  потрібно  жінці,  щоб  додати  рішучості  чоловікові,  який  з  дитинства  звик,  що  мама  не  дає  права  на  помилку,  не  дозволяє  прийняти  рішення.  Критикує  й  намагається  все  зробити  сама:  «відійди,  безрук,  вічно  у  тебе  нічого  не  виходить,  дай  я»?  Нетерплячі  мами,  нетерплячі  дружини  породили  цілу  націю,  де  нерішучість  –  ментальна  риса  чоловічого  характеру.  Наші  чоловіки  сьогодні  здатні  лише  на  спонтанні  вибухи  протесту.  Прийняти  рішення,  взяти  за  нього  відповідальність  і  рухатись  до  мети  –  для  цього  їм  рішучості  не  вистачає.
         Чим  більше  думаю,  тим  глибше  розумію,  наскільки  мало  у  фундаментальних  якостях  жіночності  місця  для  почуттів.  Ще  менше  –  для  емоцій.  Первосвященик  у  храмі  людського  духу  –  розум.  Саме  він  керує  терпінням.  Аналізувати  мету,  визначати  шлях,  вибудовувати  стратегію  –  робота  розуму.  Визнавати  право  на  рішення,  поважати  право  на  помилку  –  теж  робота  розуму.  Хоча  тут  і  робота  серцю  знайдеться,  адже  доброта  і  довіра  –  результати  діяльності  серця.
         -  Ти  надто  ускладнюєш,  -  сказав  мій  товариш  –  психолог  з  досить  пристойною  освітою,  -  терпіння  елементарно  тренується,  якщо  визнати,  що  це  –  просто  уміння  дочекатись.  Треба  навчитись  зусиллям  волі  придушувати  порив  рухатись  і  примушувати  себе  стояти  на  місці,  -  от  і  все.
         Я  знову  відчула,  як  важкий  камінь  ліг  на  серце,  -  той  самий,  що  вже  відчувався  по  прочитанню  біблійного  «любов  довготерпить».  Не  схожий  на  любов  тупий  примус  чекати.  Геть  не  схожий!  Я  вже  примушувала  себе  колись  чекати  рішучих  вчинків  від  свого  чоловіка.  Окрім  розчарування  й  депресії  таке  чекання  нічого  мені  не  дало.  У  духовному  сенсі  воно  радше  нагадує  пляму  з  контурами  фігури  з  трьох  пальців,  ніж  стрункий,  цілеспрямований  вектор.  Терпіння  з`явилось  тоді,  коли  я  усвідомила,  що  моє  місце  у  сім`ї  –  місце  помічниці.  Щоб  бути  гарною  помічницею,  я  мушу  знати  багато  речей:  куди  мій  чоловік  веде  сім`ю,  яку  стратегію  він  обирає,  де  я  можу  найбільше  йому  знадобитись.  І  я  ці  питання  задала  своєму  чоловікові.    Найтрагічніше  у  моєму  житті  те,  що  я  це  зробила  на  двадцятому  році  подружнього  життя.  Бо  на  жодне  питання  не  було  відповіді.  Мій  чоловік  не  замислювався  над  такими  речами  –  жив,  як  живеться.  Час  –  категорія  конечна.  Саме  тому  я  так  старанно  записую  свої  міркування,  -  може  хтось  встигне  раніше,  ніж  я.
         Духовна  суть  терпіння  –  цілеспрямованість,  усвідомлення  свого  місця  і  права  інших  на  рішення  і  на  помилки,  –  засвоєна  на  рівні  життєвого  переконання,  робить  чекання  результату  спокійним.  Це  вже  не  камінь,  що  тисне  на  серце.  Це  –  надійна  опора  чоловічій  рішучості.  Адже  рішучість  виробляється  і  проявляється  вільно  тільки  тоді,  коли  право  на  помилку  враховується,  а  право  на  рішення  поважається.  І  коли  помічниця  вміє  спокійно  –  без  істерик  і  нарікань  –  дочекатись  результату.  Прекрасно,  коли  вектор  жіночого  терпіння  і  направленість  чоловічої  рішучості  співпадають.  Тоді  рух  виходить  швидким  і  гармонійним.  Для  цього  обом  потрібні  язики.  Щоб  розмовляти.  
         Нас  у  дитинстві,  у  школі,  у  вузі  вчать  говорити.  А  розмовляти  ми  учимось  самі.  Часом,  чуючи  розмови  деяких  сімей,  я  згадую  Франкове  оповідання  «Грицева  шкільна  наука»  -  такі  ці  розмови  «результативні».  А  головне  –  «зрозумілі»!  Моя  вчителька  математики  у  таких  випадках  жартувала:  «Треба,  Федю,  так  говорити,  шоб  тібє  панімалі,  шоб  ти  сам  сібє  панімал!»
Так  от.  Ні  терпіння  жінки,  ні  рішучості  чоловіка  немає  без  глибокої  довіри  і  взаєморозуміння,  без  постійного  результативного,  розумного  спілкування.  Такого,  «шоб  тібє  панімалі».  А  це  вже,  погодьтесь,  більше  схоже  на  любов,  ніж  тренування  нічого  не  робити  і  примус  стояти  на  місці.
         Прочитайте  визначення  любові  у  Апостола  Павла.  Він,  наче  по  сходинках,  веде  нас  до  вершини  людського  духу.  Перша  сходинка  –  терпіння.  Давайте  вчитись  терпінню  у  будь-якому  віці,  за  будь-яких  обставин,  адже  вчитись  любові  ніколи  не  пізно,  а  у  цій  науці  через  сходинки  не  поскачеш.  І,  знову  ж  таки,  нам  так  не  вистачає  в  житті  чоловічої  рішучості!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403386
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 22.02.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. ЛАГІДНІСТЬ

Час  –  найзагадковіший  вимір  людського  існування.  Він  –  найкраща  ілюстрація  теорії  відносності.  Відносність  простору  ніколи  так  не  б`є  по  нервах,  як  відносність  часу.  Озирніться  на  прожите  життя.  У  скільки  часу  ви  вкладетесь,  згадувавши?  У  годину.  Максимум,  у  дві.  Скільки  років  би  ви  не  прожили  реально,  у  пам`яті  залишається  лише  жменька  найяскравіших  спогадів.  Найглибше  ззовні  час  позначається  у  нас  на  обличчях.  Придивіться  до  облич  літніх  людей.  На  них  написаний  пройдений  шлях  і  характер  виразніше,  ніж  у  товстих  томах  мемуарів.  Змощечками,  складочками,  плямочками.  По  літньому  обличчю  можна  читати  характер,  як  у  відкритій  книзі.  Жінки  дуже  цим  переймаються,  адже  характер  –  не  та  річ,  яку  можна  виправити  за  допомогою  косметики  чи  пластичної  операції.  Він  –  характер  –  формується  нашими  звичками,  переконаннями  і  способом  дії  у  тій  чи  іншій  життєвій  ситуації.            Віднедавна,  зрозумівши,  що  вікові  зміни  мого  обличчя  рядовими  послугами  косметолога  не  виправити,  я  почала  замислюватись  над  тим,  яка  риса  характеру  сприяє  тому,  що  обличчя  з  віком  не  втрачає  привабливості.  Мені,  як,  певно,  й  вам,  траплялись  жінки,  що  з  роками  стали  наче  ще  красивішими.  От  і  зморщки  є,  й  вік  на  обличчі  не  юний,  а  все  одно,  -  дивишся  й  дивитись  хочеться.  Спостерігаючи,  виявила  цю  рису.  Це  –  лагідність.  Лише  вона,  відбиваючись  у  рисах  літнього  обличчя,  надає  йому  того  неповторного  світла  й  тепла,  що  робить  немолоду  жінку  такою  дивовижно  привабливою.  Лагідність  характеру  –  найкращий  засіб  навіть  у  глибокій  старості  лишатись  красивою,  адже  Біблія  називає  цю  якість  нетлінною.  
         Лагідність  (російською  –  кротость)  –  фундаментальна  риса  жіночності.  Чоловіки,  наділені  нею,  майже  не  трапляються.  Я  знаю  тільки  одного  Чоловіка,  основою  характеру  якого  була  лагідність.  Це  –  Христос.  Вивчаючи  Його  життя,  починаєш  розуміти,  наскільки  наші,  суто  людські,  уявлення  про  справжню  лагідність  далекі  від  того  змісту,  який  був  притаманний  їй  від  початку.  Ми  дуже  часто  плутаємо  лагідність  з  такими  рисами  характеру,  які  нічого  спільно  з  нею  не  мають:  безсловесністю,  слабкістю  волі,  конформізмом  і,  навіть,  даруйте  за  неологізм,  пофігізмом.  Лагідність  у  нашій  уяві,  -  це  необхідність  завжди  і  всюди  «підставляти  другу  щоку»,  не  відповідати  ударом  на  удар,  а  терпеливо  зносити  будь-яке  знущання.  Такого  у  нашому  жорстокому  світі  ніхто  не  може  собі  дозволити.  Тому  лагідність  –  як  слово,  так  і  поняття,  що  його  це  слово  називає,  –  вже  трохи  почало  попахувати  нафталіном.  Ну,  погодьтесь,  навіщо  здалась  лагідність  розкутим,  сильним,  вольовим  жінкам?!  Ні  на  що.  Тут  я  згодна.  Але  будь-яким  жінкам  –  і  розкутим,  і,  навпаки,  закутим  –  дуже  би  придався  поряд  чоловік,  що  вміє  брати  на  себе  відповідальність.  За  жінку,  сім`ю,  країну.  Зараз  таких  чоловіків  катастрофічно  не  вистачає.  І  ми  всі  від  цього  потерпаємо.  І  продовжуємо  терпіти  поряд  себе  чоловіків,  позбавлених  відповідальності.  Чому?  Бо  здали  у  ломбард  лагідність.  Здали  й  нафталіном  присипали,  забувши  важливу  річ:  Творець,  що  зробив  нас  із  ребра  чоловіка,  наділив  обидві  статі  рисами  характеру  так,  щоб  вони  доповнювали  й  підживлювали  одна  одну.  І  ці  риси  –  парні!  Певна  риса  жіночого  характеру  відповідає  цілком  конкретній  рисі  чоловічого,  утворюючи  взаємодоповнюючі  пари.  Нема  у  жінок  ніжності  –  чоловіки  стають  безсилими,  нема  цноти  –  чоловіки  втрачають  гідність.  А  без  жіночої  лагідності  атрофується  здатність  чоловіків  брати  на  себе  відповідальність.  Тому,  якщо  ми,  жінки,  не  хочемо  жити  у  світі  абсолютно  безвідповідальних  чоловіків,  давайте  будемо  ретельненько  розбиратись  –  що  ж  це  за  риса  така,  без  якої  нема  справжньої  жіночності  і  може  зникнути  повноцінний  чоловічий  характер.
         Найперше,    давайте  затямимо  раз  і  назавжди:  лагідність  не  має  нічого  спільного  ні  з  мазохізмом,  ні  з  конформізмом,  ні  з  будь-якими  іншими  проявами  людського  слабоволля.  Для  християнина  це  –  очевидно.  Називаючи  Христа  лагідним  ягням,  євангелісти  ніколи  не  казали  про  безвольність.  І  ми  не  будемо.  Лагідність  –  риса  фундаментальна,  тому    вона  –  багатогранна,  не  пласка.  Основою  лагідності  є  усвідомлення  своєї  залежності.  Нам,  борчиням  за  суспільну  й  особисту  жіночу  незалежність,  усвідомити  й  прийняти  свою  залежність  надзвичайно  важко.  Ми  дуже  отруєні  століттями  боротьби  й  пропаганди  цієї  боротьби.  За  статеву,  суспільну,  родинну  незалежність.  Ми  –  як  той  безтолковий  богатир  із  казки:  він  так  захопився  битвою  з  ворогом,  що  заразом  і  своїх  парочку  булавою  вклав.  І  ми  так  боролись  за  незалежність  один  від  одного,  що  заразом  стерли  із  своїх  мізків  інформацію  про  нашу  абсолютну,  тотальну  залежність  від  Бога.  Ми  –  істоти  залежні.  Причому,  настільки,  що  жоден  волос,  як  каже  Біблія,  з  нашої  голови  не  впаде  без  волі  на  то  нашого  Творця.  Ми  у  Всесвіті  –  настільки  малі  й  нерозумні,  що  нас  пильнує  постійно  любляче  Батьківське  око.  Ми  –  істоти  залежні  від  чоловіка.  Настільки,  що  він  –  чоловік  –  несе  перед  Богом  відповідальність    за  дружину.  Ми  –  залежні,  але  не  безправні.  Бо  нам  дано  право  вибору.  І  цього  права  нас  ніхто  не  може  позбавити.  Тому  усвідомлення  своєї  залежності  від  Творця  –  це  акт  волі,  прояв  мудрості  і  основа  лагідності.  І  це  -  непросто,  бо  доводиться  вступити  у  боротьбу  з  таким  сильним  внутрішнім  ворогом,  як  гординя.  Я  не  знаю  людини,  що  виграла  би  цю  боротьбу  самотужки,  без  Божої  допомоги.  У  стосунках  між  чоловіком  і  жінкою  гординя  проявляється  постійно,  бо  від  початку  сімейного  життя  ми  доводимо  один  одному  «хто  газда  в  хижі».  Ми,  жінки,  забуваємо,  що  нас  творили  як  помічниць.  А  ми  хочемо  зі  своїх  чоловіків  поробити  помічників.  У  кращому  випадку.  У  гіршому  –  сліпо-глухо-німих  капітанів  далекого  плавання.  Лагідність  –  це  усвідомлення  свого  місця  у  сім`ї.  Місця  помічниці.  Це  усвідомлення,  як  зараз  кажуть,  переформатовує  наші  життєві  переконання.  Адже  на  перше  місце  тоді  потрібно  ставити  успіх  свого  чоловіка.  Його  кар`єру,  а  не  власну,  його  інтереси.  Відчули,  як  в  середині  все  протестує?  Я  теж  це  відчувала  протягом  всього  подружнього  життя.  Справа  в  тому,  що  я  була  більш  освічена,  ніж  мій  чоловік,  більш  обдарована.  І  що  ж  мені  було  –  забути  про  все  це  і  займатись  успіхами  мого  благовірного?!  Ага,  зараз  осьо!  Багато  жінок  розмірковують  так  само.  Нам,  вольовим  і  розумним,  здається,  що  ми  все  зробимо  краще,  швидше,  толковіше,  ніж  наші  половини.  І  ми  позбавляємо  їх  права  бути  чоловіками.  Тобто  тими,  хто  несе  відповідальність  за  цей  світ.  Як  може  чоловік,  позбавлений  відповідальності  за  своїх  найближчих  –  дружину,  дітей  –  відповідати  за  щось  більше?  Їм,  чоловікам,  їх  відповідальність  так  само  некомфортна,  як  нам  наше  усвідомлення  своєї  ролі  помічниці.  Втрата  жінками  розуміння  своєї  ролі  у  світобудові  завдала  нищівного  удару  по  наших  стосунках  з  чоловіками.  Ми  не  хочемо  чекати  появи  у  житті  судженого.  Ще  б  чого?!  Ми  самі  воліємо  його  обирати,  а,  якщо  щось  не  складається,  «боротись»  за  своє  щастя.  Як  мало  в  усьому  цьому  справжньої  мудрості,  розважливості.  А  ще  менше  –  лагідності.  Адже  лагідність  –  це  уміння  дочекатись  результату.  Так  мудрий  городник  поливає  порожню  грядку  допоки  на  ній  не  проклюнуться  перші  несміливі  росточки.  Він  же  не  підіймає  шар  землі  раз-по-раз,  аби  подивитись,  росте  там  щось,  чи  ні.  А  ми,  відчувши  перші  зернятка  симпатії,  намагаємось  уже  й  добриво  у  вигляді  інтимних  стосунків  підсипати,  ще  не  дуже  собі  й  уявляючи,  що  виросте  з  тих  зернят  –  корисне  щось,  чи,  може,  бур`янець.  Пам`ятаю,  як  знітилась  моя  доросла  хрещена  доня,  коли  я  сказала  їй,  що  тижня  знайомства  замало  для  першого  поцілунку:  «Це  ви  про  молодь  гарно  думаєте».  Жінкам  –  надто  ж  молодим  і  нерозважливим  –  не  вистачає  лагідності,  аби  дочекатись  того  єдиного,  успіху  й  самореалізації  якого  вони  сприятимуть.  Чи  ви,  любі  мої,  колись  так  про  це  думали?  Я  би  теж  не  думала,  аби  не  трапилась  на  моєму  шляху  мудра  літня  єврейська  бабуся.  «Любов  –  це  магія,  -  сказала  вона  мені,  -  ніхто  й  ніколи  не  скаже,  яка  саме  жінка  сприятиме  успіху  саме  цього  чоловіка».  Чесно,  я  ніколи  про  любов  так  не  думала!  Бо,  якщо  так  подумати,  -  Господи,  як  же  мало  у  нас  справжньої  любові!  Багато  пристрастей,  закоханості,  хтивості,  ба,  навіть  розрахунку  й  егоїзму  у  наших  стосунках,  а  любові  -  справжньої  любові  -  вкрай  мало.  Тому  у  наших  сім`ях  так  багато  бійок,  пияцтва,  хамства,  ліні.  Тому  такі  недолугі  й  нетривкі  наші  так  ретельно  перевірені  до  шлюбу  ліжком  сімейні  стосунки.  Може,  ми  не  тим  перевіряємо?  А,  може,  не  треба  перевіряти?  Треба  просто  спокійно  дочекатись.  Хороша  дружина,  хороший  чоловік  –  то  від  Бога.
         Як  витримка  землероба,  лагідність  підживлюється  довірою.  Що  може  землероб,  вкинувши  у  землю  зерна  майбутнього  врожаю  і  гарненько  їх  поливши?  Тільки  молитись,  висловлюючи  довіру  Тому,  Хто  ці  зернятка  виростить.  Жінці  теж  потрібно  багато  довіри.  Спочатку  Богові,  а  потім  і  своєму  чоловікові.  Вкинувши  у  ниву  подружнього  життя  зернята  любові  й  лагідності,  треба  дуже  вірити,  що  з  них  виросте  врожай  чоловічої  відповідальності.  Складність  у  тому,  що  період  «вегетації»  і  росту  цього  врожаю  нам  знати  не  дано.  Це  може  бути  рік,  два,  а  може  й  півжиття.  І  за  цей  час  будуть  і  сумніви,  й  розчарування,  й  біди.  Ми  не  гарантовані  від  цього.  А  хіба  був  гарантований  від  земних  нещасть  Божий  Син  –  найлагідніший  з  усіх,  кого  я  знаю?  
         Ще  одна  річ,  без  якої  жіночої  лагідності  нема  –  це  повага  до  чоловіка,  до  самого  факту  його  існування,  до  його  «іншості»,  «інакшості».  Місточок  між  почуттями  й  розумом  –  повага.  Це  не  симпатія  чи  пристрасть,  які  можуть  виникати  спонтанно,  повага  –  рішення,  вона  базується  на  спостереженнях,  роздумах,  співставленні  з  ідеалом.  Це  –  почуття,  сформоване  розумом.  У  дітей  повага  формується  батьками.  Мама  вчить  поважати  тата,  тато  –  маму.  Разом  вони  вчать  своїх  діток  поважати  старших,  шкільних  вчителів.  Різке  падіння  поваги  до  старших  і  до  вчителів  у  суспільстві  свідчить  про  те,  що  батьки  втратили  фундаментальні  якості  характерів  –  відповідальність  чоловіка  й  лагідність  жінки.  І  звідси  –  криза  сімейного  виховання  й  тотальна  моральна  отупілість  наших  дітей.
         Я  й  справді  гадаю,  що  лагідність  –  надзвичайно  інтелектуальне  почуття.  Багато  чого  в  ньому  опирається  на  розум,  розважливість,  поміркованість.  Адже  і  усвідомлення  своєї  залежності,  і  уміння  дочекатись,  і  довіра,  й  повага  потребують  роздуму,  бо  це  ми  –  і  ніхто,  крім  нас  –  вирішуємо,  від  кого  будемо  залежати,  яких  результатів  чекати,  кому  довіряти  і  кого  поважати.  Це  наше,  Богом  дане  право  –  право  вільного  вибору.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403360
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 22.02.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №20

(продолжение)

*****
Моё  появление  на  работе  сегодня  сопровождается  дружным  хохотом.
Я:
-  Не,  ну  никакого  рабочего  настроя!  Чё  вы  ржете  с  утра  пораньше?
Адель:
-  Мэг,  ты  сапожки  новые  купила?
Я:
-  Ну  да!  А  ржать-то  с  чего?
Адель:
-  Босс  тебя  не  узнал  по  звуку  шагов.  Спрашивает:  «Адель,  это  наша  лягушонка  в  коробчонке  скачет?»
Я  (возмущённо):
-  Босс,  кем  я  только  у  тебя  не  была!  И  хрюшка  я  в  рюшках,  и  мышка-писушка,  и  (кто  там  ещё?)  белка-извращенка!  Впору  филиал  зоопарка  открывать.
Шеф  (ласково):
-  А  может,  лучше  серпентарий?

*****
У  Шефа  два  брата  в  России  живут,  на  Урале.  Старший  в  гости  собирается  к  нам.  Он  –  бывший  гонщик  на  легковых  автомобилях,  а  сейчас  зарабатывает  тем,  что  строит  бани.  Шеф  думает,  что  ему  на  день  рождения  подарить.
Я  (подсказываю):
-  Босс,  у  меня  товарищ  есть,  он  тюнингом  занимается.  Давай  закажем  ему  тюнинг  Серёгиной  машины.
Адель  (с  издёвочкой,  она  Серёгу  не  особо  жалует):
-  Мэгги,  он  же  бывший  гонщик,  у  него  сейчас  новая  фишка  –  бани.
Шеф:
-  Я  придумал!  Закажем  ему  тюнинг  бани!  Шайки-лейки  блестящие  от  Луи  Витон,  мочалка  со  стразиками,  веник  берёзовый  от  Дольче  энд  Габана.  А,  девки,  завидуете?  Хотите  в  такой  баньке  попариться?  Или  попиариться?

Мы  всплакнули  от  смеха.

*****
Едем  вечером  с  работы.  Сели  в  их  новенькую  машинку,  двигаемся.  А  в  машине  такой  звук,  как  будто  кто-то  в  дверной  звонок  звонит.
Я:
-  Босс,  что  за  звук?
Адель:
-  Это  машинка  беспокоится,  что  водитель  не  пристёгнут.
Я  (восхищённо):
-  Ух  ты  ж  ка!  Заботливая  какая!  И  умненькая!
Шеф  (довооольный,  как  слон):
-  Я,    Мэгунь,  подозреваю,  что  у  неё  вообще  своя  страничка  в  Твиттере  есть.  И  она  туда  шефу  французской  дорожной  полиции  пишет:  «Месье,  я  не  виновата,  что  этот  дебилоид  никогда  не  пристёгивается!  Я  охрипну  скоро  от  него!»
А  я  от  него  с  ума  сойду!

(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=399137
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.02.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. ЦНОТА

Передумови  щастя,  так  само,  як  і  нещастя,  знаходяться  в  нас  самих.  Зовнішні  обставини  навряд  чи  відіграють  тут  важливу  роль.  Ні  походження,  ні  матеріальний  статус,  ні  професійні  здобутки  для  жінки  не  мають  такого  значення,  як  жіночність  характеру.  Звичайно,  якщо  жінка  хоче  бути  щасливою,  і  не  підміняє  жіноче  щастя  сурогатами  типу  «реалізована»,  чи  «самодостатня».  Самореалізація  –  річ  потрібна,  корисна  й  важлива.  Але  жіночого  щастя  замінити  не  може.  Кількість  по-жіночому  нещасливих  у  наш  час  –  незаперечне  тому  підтвердження.    У  гонитві  за  самореалізацією  і  самодостатністю  ми,  жінки,  забули,  що  щастя  –  це  поняття  парне.  Тут  будь-яке  «само…»  -  програшний  варіант.  Як  би  ми  не  опиралися,  як  би  не  протестували,  а  Всевишній  творив  жінку  з  ребра  чоловіка.  Для  чоловіка.  Якщо  відкинути  внутрішні  протести  й  обурення  й  подивитись  на  ситуацію  незамуленим  емоціями  оком,  в  ній  можна  знайти  багато  цікавого  й  захоплюючого,  як  багато  воістину  чудесного  є  у  всіх  проявах  нашого  Творця.  Мене  надзвичайно  хвилює  процес  співставлення  чоловічого  й  жіночого  характеру.  Те,  як  певні  жіночі  риси  (ні,  не  протиставляються!)  доповнюють  чоловічі,  неймовірно  цікаво  спостерігати.  Виявляється,  риси  наших  характерів  у  ідеалі  (тобто,  у  задумі  Божому)  стовідсотково  парні,  вони  не  тільки  доповнюють  одна  одну,  вони  підживлюють,  підтримують,  плекають  і  жіночність,  і  мужність  в  нас.  Силу  доповнює  ніжність.  Інакше,  де  і  навіщо  потрібна  була  б  ця  сила?  А  що  доповнює  чоловічу  гідність?  Як  добре,  що  наша  мова  дещо  відстала  у  метаморфозах  сучасності  від  російської.  Там  словосполучення  «чоловіча  гідність»  –  (рос.)  «мужское  достоинство»  –  не  просто  втратила  початкове  значення,  а  й  набула  прямо  протилежного.  Знакова  заміна!  Те,  що  несло  в  собі  зерно  найвищих  чеснот  людської  особистості,  зерно  криштальної  моральної  чистоти,  почало  вказувати  на  статевий  орган.  Чим  не  віртуальній  образ  сучасності?
             Скажете,  я  жорстко  суджу?  Тоді  давайте  задамося  питанням:  чи  хотіла  би  я  мати  поряд  чоловіка,  позбавленого  гідності?  (Може,  хтось  собі  питань  таких  не  ставить,  але,  сподіваюсь,  він  і  есе  моїх  не  читає.)  Поряд  з  чоловіком,  що  має  власну  гідність,  може  стати  жінка,  що  наділена  рисою-доповненням.  Якщо  таких  жінок  нема,  гідність  атрофується,  їй  доповнюватись  нічим.  Екскурс  у  не  таку  вже  й  давню  історію  допомагає  знайти  рису  жіночності,  що  доповнює  чоловічу  гідність.  Це  –  жіноча  цнота.  Розумієте  тепер,  чому  у  російській  мові  відбулась  така  знакова  заміна?  Як  філолог  за  освітою    можу  сказати:  коли  зникає  предмет,  явище,  дія,  слова,  якими  вони  позначались,  виходять  з  ужитку,  або  починають  означати  щось  істотно  інше,  як  у  випадку  із  «чоловічою  гідністю».  Де  і  коли  гідність,  як  якість  характеру  сильної  статі,  настільки  вийшла  з  ужитку,  що  словосполучення  змінило  значення?  Ось  вам  відповідь:  чоловіча  гідність  почала  атрофуватись  тоді,  коли  жінки  почали  втрачати  цноту.
             Що  характерно,  більшість  із  тих,  кого  я  насмілилась  запитати,  що  таке  цнота,  знайшли  на  моє  питання  відповідь  (як  би  це  м’якше  сказати)  суто  фізіологічну.  Навіть,  даруйте,  гінекологічну.  Для  них  цнота  –  це  наявність  у  організмі  дівчини  того  невеличкого  шматочка  плоті,  що  фізично  відрізняє  її  від  жінки.    Сумно!  А  ще  гірше  те,  що  всі,  кого  я  питала,  супроводжували  свої  відповіді  посмішками.  Не  сором’язливими.  Скептичними.  Я  і  сама,  розмірковуючи  над  жіночою  цнотою,  ловлю  себе  на  певному  скепсисі.  Якби  не  дійшла  висновку,  що  від  неї  залежить  чоловіча  гідність,  писати  б  не  ризикнула.  А,  оскільки  таки  ризикнула,  то  давайте  розставимо  всі  крапки  над  «ї».  
             Про  фізичну  сторону  цноти  говорити  найпростіше,  бо  це  всі  розуміють.  Ні  для  кого  не  є  секретом,  що  цнотливе  життя  будується  на  відмовах.  Перш  за  все,  на  відмові  від  позашлюбних  зв’язків  і  статевих  контактів  до  шлюбу.  Розумієте  тепер  мій  скепсис?  Багато  ви  знаєте  пар,  що  аж  так  собі  відмовили?  І  справа  навіть  не  в  поодиноких  випадках  «зальотів»  чи  «походів  наліво».  Справа  в  тому,  що  масовість,  відкритість  цих  походів  і  зальотів  перейшла  у  нову  якість  –  змінились  наші  переконання  щодо  доцільності  цнотливого  життя.  Поступово  фізична  цнота,  що  була  від  початку  необхідною  умовою  шлюбу,  перейшла  у  розряд  бажаних  чеснот.  («Я  хотів  би,  щоб  моя  майбутня  дружина  була  незайманою,  але  це  –  не  радикально  важливо»)  Потім  –  у  категорію  пережитків  минулого.  («Ну,  подумаєш,  не  дівчина!  Кого  це  в  наш  час  цікавить!»)  А  тепер  навіть  –  у  перелік  речей  для  шлюбу  не  тільки  небажаних,  але  й  шкідливих.    («Тебе  ще  й  досі  ніхто  не  схотів?  А  мені  ти  навіщо  здалася!»).  Для  мого  покоління  –  це  здача  моральних  позицій,  для  більш  молодого  –  логіка  сучасного  життя.  Для  їх  дітей  –  це  буде  генетична  інформація  на  рівні  підсвідомості.  Тоді  інших  засобів  боротьби  зі  СНІДом,  ніж  презерватив,  не  залишиться.  І  цю  боротьбу  людство  програє.
             Відсутність  душевної  цноти  діагностувати  важче.  Тут  оглядом  у  гінеколога  не  відбудеш.  Але  один  симптом  таки  є.  Це  –  хтивість.  Порожнечу,  що  з’являється  у  душі  людини,  чи  у  ментальному  просторі  суспільства  з  втратою  цнотливості  заповнює  хтивість.  З  огляду  на  цей  симптом,  ми  з  вами  живемо  у  серйозно  хворому  соціумі.  Нас  щодня  атакує  хтивість.  У  анекдотах,  фільмах,  моді,  манерах,  літературі  тощо.  Від  неї  вже  неможливо  відвернутись,  -  вона  навкруги.  Очі  затулити  неможливо,  бо  ризикуєш  так  і  ходити  замружившись.  «У  нас,  -  каже  один  мій  розумний  товариш,  -  ще  тільки  абортів  на  сцені  не  показували,  а  звідки  дітки  беруться  і  як  їх  роблять  вже  й  у  мультиках  намалювали».  Зрозумійте  мене  правильно,  я  не  проти  розповісти  дитині,  звідки  беруться  діти.  Я  не  проти  читати  книги  про  любов  і  дивитись  фільми  про  стосунки  між  чоловіком  і  жінкою.  Я  проти  хтивості  і  всіх  «культурних  надбань»  нею  спотворених.  Нещодавно  дивилась  жіночу  телепередачу  зі  стилістом  Ромою  Мідним.  Він  розповідав  переважно  дамській  аудиторії  про  таку  пікантну  деталь  гардеробу,  як  колготки.  Коли  дійшло  до  колготок  в  сіточку,  стиліст  був  категоричний:  «Такі  речі  доцільні  тільки  у  публічному  домі».  Ведуча  спробувала  сперечатись:  «Ну,  не  так  вже  радикально!  А  якщо  я  схочу  вдягнути  їх  куди  інде?»  -  «Саме  так  радикально,  -  відповів  знавець,  -  ви,  звичайно,  можете  вдягнути  це  куди  схочете,  але  повинні  пам’ятати,  що  виглядаєте,  як  повія».  –  «Отакої!  –  Подумки  аплодувала  Ромі,  -  молодий  чоловік  може  перед  численною  жіночою  аудиторією  відстояти  свій  авторитет  стиліста  і  змусити  себе  слухати  і  поважати  навіть  у  такій  мізерії,  як  колготки.  Чому  ж  ми,  батьки,  настільки  втратили  себе,  що  не  можемо  пояснити  своїм  дітям,  що  статеві  стосунки  –  це  не  спосіб  зняти  напругу,  не  засіб  для  здорового  існування  організму  і  не  реалізація  певного  роду  фізичних  потреб?»  Що  заважає  шкільним  вчителям  говорити  про  це  дітям,  що  заважає  церкві  на  повний  голос  заявити  це  суспільству?  Гадаєте,  питання  –  риторичне?  Помиляєтесь!  Є  на  нього  цілком  конкретні  відповіді.
             Я  –  не  матеріаліст.  Тому  знаю,  що  коріння  всіх  наших  проблем,  як  фізичних,  так  і  душевних,  лежить  у  площині  нашого  духу.  Саме  духовне  переродження  дало  такі  нищівні  результати  на  рівні  культури,  моралі  і  фізичного  стану  суспільства.  Якщо  уважно  аналізувати  перелік  гріхів,  можна  знайти  коріння  всіх  наших  проблем.  А  ми  не  те,  що  втратили  цей  перелік,  ми,  нажаль,  втратили  саме  розуміння  гріха.  Ми  самі  не  хочемо  знати  й  дітям  своїм  сказати  боїмось,  що  статеве  життя  поза  шлюбом  –  то  гріх.    А  кара  за  гріх  –  смерть.  І  не  треба  думати,  що,  якщо  ми  за  цей  гріх  негайно  не  померли,  то  й  кари  уникнути  можна.  Та  я  не  священик  у  церкві,  щоб  карами  читача  лякати.  Я  досліджую  жіноче  щастя.  Без  розуміння,  що  хтивість  –  гріх,  без  каяття  немає  цноти.  Не  як  фізичної  складової  дівочого  організму,  а  як  риси  характеру  справжньої  жінки,  створеної  Богом  для  щасливого  подружнього  життя.  А  немає  цноти,  то  немає  й  чоловічої  гідності.  Саме  тієї  якості,  без  якої  нема  по-справжньому  чоловічого  характеру.  Чоловік,  що  має  гідність  не  може  існувати  за  рахунок  жінки,  не  може  перекладати  відповідальність  за  сім’ю,  дітей,  державу  на  плечі  жінки.  Без  гідності  чоловіка  немає  повноцінної  сім»ї,  повноцінної  держави.  А  чоловіча  гідність  не  існує  без  жіночої  цноти.  Повернеться  цнота  –  відродиться  гідність.  Чому  саме  в  такому  порядку?  Тому  що,  вступати  у  позашлюбні  стосунки,  чи  ні  –  вирішує  жінка.
             Так  і  чую  ваші  заперечення:  все  це,  мовляв,  теорія.  А  як  на  практиці  пояснити  доньці,  що  надивилась  сучасних  фільмів,  реклами,  наслухалась  подружок,  що  цноту  потрібно  берегти?  Чим  аргументувати?  І  як  розповісти  про  це  сину,  що  ступив  у  пору  статевої  зрілості?  Я  не  перестаю  дякувати  Богу  за  той  день,  коли  я  вперше  відкрила  Біблію!  У  ній  є  відповіді  на  всі  життєві  питання.  Зараз  я  спробую  розповісти  вам  це  так,  як  розповідала  своєму  дорослому  сину,  а  згодом  і  хрещеній  доні.  
             Книга  Буття  описує  безгрішний  період  людства  буквально  кількома  реченнями,  а  все  решта  –  розповідь  про  наслідки  гріхопадіння.  Те,  як  ми  живемо  зараз,  це  теж  –  наслідки.  Вчинок  перших  людей  призвів  до  того,  що  наше  життя  і  земля  –  прокляті.  Процеси  старіння,  смерть,  хвороби,  необхідність  у  поті  чола  здобувати  хліб  і  пологи  в  муках,  -  все  це  наслідки  прокляття.  Серед  них  є  й  ще  один,  важливий  у  нашому  контексті:  «До  чоловіка  потяг  твій,  -  каже  Бог  Єві,  -  і  він  пануватиме  над  тобою».  Таким  чином,  панування  чоловіка  над  жінкою  –  це  не  результат  творіння,  це  –  результат  прокляття.  У  подружньому  житті  це  панування  набуває  цілком  конкретного  сенсу.  Саме  чоловік,  у  поті  чола  здобуваючи  хліб,  несе  відповідальність  перед  Богом  за  дружину  і  дітей.  І  цим  компенсується  потяг  до  нього  жінки.  Наша  прив’язаність  до  своїх  чоловіків  –  річ  у  нашому  світі  закономірна.  Але  то  –  у  шлюбі!  Залежність  же  виникає  у  момент  першого  статевого  контакту  у  будь-якому  випадку.  Жінки  реагують  на  це  по-різному.  Хтось  приймає  і  намагається  укріпитись  поряд  з  цим  чоловіком.  Якщо  пара  не  в  шлюбі,  відкривається  сезон  полювання.  Не  буду  розповідати  вам  історії  про  те,  як  жінки  на  чоловіків  полюють,  таких  історій  навкруги  –  море.  Наші  мужчини  скоро  навіть  фізично  будуть  зашуганими  виглядати.  Буває  й  інший  варіант:  жінка  намагається  позбутися  некомфортної  залежності,  змінюючи  партнерів.  І  таких  історій  вистачає.  Жінка,  що  скуштувала  залежності  від  чоловіка  поза  шлюбом,  чи  у  невдалому  шлюбі,  все  частіш  обирає  незалежність.  Але  треба  розуміти,  що  кожен  такий  вибір  –  всупереч  жіночій  природі.
             -  А  якщо  я  вступлю  у  шлюб,  не  перевіривши,  чи  підходжу  чоловікові…  ну,  у  ліжку,  а  потім  виявиться,  що  не  підходжу?  -  Соромлячись,  запитала  мене  моя  хрещена  доня.  
             Я  сміялась.  Це  ж  треба  так  дітям  голови  заморочити!  За  піввіку  життя  я  жодного  разу  не  бачила,  щоб  двоє,  що  люблять  і  шанують  один  одного,  не  змогли  у  ліжку  якось  домовитись.  А  щоб  перевірити,  чи  варто  стосунки  з  дружніх,  приязних  у  шлюб  переводити,  Господь  дав  нам  такі  чудові,  трепетні  речі,  як  обійми  й  поцілунки.
           -  Знайомся,  спілкуйся,  товаришуй,  знаходь  спільне,  -  радила  я  своїм  малим,  -  а  як  почнеш  про  шлюб  думати,  обійми,  поцілуй  –  і  відразу  відчуєш,  твоя  людина,  чи  ні.  Якщо  ж  схочеш  ліжком  перевірити,  знай,  що  потрапляєш  під  прокляття  «до  чоловіка  потяг  твій,  і  він  пануватиме  над  тобою».  Біда  прокляття  ще  й  в  тому,  що  воно  спотворює  реальність.  Людину,  з  якою  вступив  у  настільки  близькі  стосунки,  значно  важче  оцінювати  адекватно.
             Я  очікувала,  що  мої  діти  почнуть  сперечатись  зі  мною,  мовляв,  зараз  ніхто  так  не  живе,  усі  займаються  сексом  перед  і  поза  шлюбом  –  це  норма,  це  природно.  Але  –  ні!  Вони  не  сперечались.  Аргументи  у  мене  були  вагомі:  щастя,  гідність.  Всім  хочеться  щастя!  Жіночого  щастя  не  буває  у  шлюбі  з  чоловіком,  позбавленим  гідності.  А  гідності  нема  без  цноти.  І  вихід  у  нас  один  –  не  грішити  ні  у  своїх,  ні  у  чужих  ліжках.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=398397
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 05.02.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №19

(продолжение)

*****
         Замечания  от  Шефа  –  особый  вид  юмористического  искусства.  Это  ж  надо  так  уметь  сказать  нелицеприятную  вещь,  чтобы  и  не  обидно  было,  и  информация  усвоилась,  и  не  нужно  было,  как  у  японцев,  чучело  шефа  в  темном  закоулке  офисного  коридора  лупить.  Например,  сегодня.
         Или  Шеф  был  слегка  тормознутый,  или  я  немного  борзая,  только  с  утра  я  всё  норовила  за  него  договорить.
Шеф:
-  И  переведи,  Мэг,  вчерашний…
Я  (услужливо):
-  Договор.
Шеф:
-  И  присовокупи  к  нему,  пожалуйста…
Я:
-  Протокол  разногласий.
Адель  (смеясь):
-  Если  дальше  так  пойдёт,  Босс,  она  за  тебя  и  дописывать  будет.
Шеф  (тихо-бурчливо):
-  Ага.  А  потом  и  докакивать…
Полдня  хохот  стоял  с  вариациями  на  тему,  что  я  ещё  могу  за  Шефа  доделывать.

*****
Адель  разыскивает  по  просьбе  Шефа  какой-то  прошлогодний  документ.  Роется  в  архивах  полдня.
Я:
-  Адусь,  вылезай  из  этих  завалов,  чай  будем  пить.
Шеф:
-  Мэг,  не  отвлекай  её,  пусть  ищет,  мне  нужна  эта  бумажка  сегодня.
Адель:
-  Я  не  знаю,  Босс,  куда  мы  её  дели.
Шеф:
-  Везде,  Адусь,  посмотри.
Адель  (она  уже  раздражается):
-  Я  везде  смотрела!..
Шеф  (терпеливо):
-  А  ты  ещё  за  вездёй  разок  посмотри.
Это,  типа,  был  конфликт.  А  я  ухахатывалась.

*****
У  Шефа  с  Адель  новая  машина!  Не  изменяя  любимой  марке,  они  сменили  свой  видавший  некоторые  виды  рено  на  более  новую  модель.  Она  –  большая,  цвета  молочного  шоколада  с  перламутром.  Короче  –  красавица.
Вечером  садимся  ехать  отмечать  покупку.
Я  (восхищённо):
-  Балииин,  да  она  намного  больше  старой!  Высокая,  просторная!  Прям  танк,  а  не  машина!
Адель  (деловито  поглаживая  приборную  доску):
-  Босик,  а  где  бойницы  открываются?
Шеф,  довольный,  как  слон,  нажимает  какую-то  кнопочку.  Окошки  тихо  съезжают  вниз.
Шеф:
-  Девки,  огонь!
Мы:
-  Чем  стрелять-то,  Босс?
Шеф:
-  Мы  ж  французы!  Глазками,  девки,  глазками!

*****
Отмечали  покупку  машины  пиццей  в  итальянском  ресторанчике  Шеф  с  Аделью  и  мы  с  моим  Сашкой.
Адель:
-  Ребята,  а  давайте  по  шоколадному  коктейлю.
Шеф:
-  Я  –  пас!  У  меня  в  желудке  пицца  так  уютно  улеглась,  что  я  боюсь  её  коктейлем  потревожить.
Я:
-  А  чё  бояться-то?
Шеф:
-  Ааага!  Ещё  пойдёт  посмотреть,  кто  там  такой  щедрый.
Хорошо,  что  ресторанчик  был  пустой,  а  то  бы  наш  хохот  сочли  непристойным.
Вышли.  Садимся  в  машину.
Шеф:
-  А  ты,  Адусь,  ещё  шоколадный  коктейль  предлагаешь.
Адель:
-  А  чё?
Шеф:
-  Да,  мы  и  так  –  в  шоколаде!
И  погладил  по  дверце  свою  машинку!  Какие  же  мужчины  всё-таки  мальчишки!

(будет  дальше,  но  позже)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=396165
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 28.01.2013


СХОДИНКИ ЖІНОЧОГО ЩАСТЯ. НІЖНІСТЬ

Ми  бродили  по  залах  галереї,  наче  по  казковому  дитячому  майданчику.  На  стінах  у  рамах  казкові  ж  таки  дітки  їли  морозиво,  грались,  залицялись,  сміялись  і  журились.  Пухкенькі,  рум’яні,  у  панталончиках  з  рюшечками.  Дітки  Жені  Гапчинської  –  неймовірної  художниці  з  великим  дитячим  серцем,  -  наче  уособлення  біблійного  побажання  «будьте,  як  діти».  З  картин  хлюпала  радість.
-  Не  можу  підібрати  слово,  щоб  умістило  все,  що  тут  є,  у  цьому  залі,  на  цих  картинах,  -  пожалілась  я  своїй  молодій  супутниці  –  теж  художниці.
-  Ніжність,  -  підказала  вона.  І  це  було  саме  те  слово.

Мені  давно  хотілось  розповісти  про  ніжність,  та  я  все  не  знала,  з  чого  почати.  З  недавніх  пір,  старанно  розглядаючи  жінку  у  собі,  я  намагалась  зрозуміти,  чого  мені  не  вистачає.  І  дійшла  до  висновку,  що  майже  позбавлена  такої  жіночної  риси,  як  ніжність.  Почала  приглядатись  до  інших  жінок  –  подруг,  знайомих.  Думка  про  те,  що  ніжність  –  страшенний  дефіцит  характеру  сучасниць,  сформувалась  не  відразу.  Дуже  вже  не  хотілось  погоджуватись  із  нею.  Та  все  ж  довелося,  бо  то  –  факт:  нам  катастрофічно  не  вистачає  ніжності.  А  де  ж  вона  поділась?  Як?  Чому?  І  що  ж  нам  тепер  всім  робити?  Скільки  питань!  Треба  шукати  відповіді.  Ні-ні,  не  з  простої  цікавості  чи  бажання  пофілософствувати,  а  тому  що  без  жіночності  характеру  не  буває  жіночого  щастя.  А  так  хочеться  бути  щасливою!  Заради  щастя  я  готова  на  експеримент  –  розвивати  у  собі  найкрасивіші  і  найпотрібніші  риси  жіночності:  ніжність,  лагідність,  терпіння,  уміння  прощати,  співчуття.  
               
Читаючи  сучасну  літературу,  спостерігаючи  за  жінками  у  своєму  оточенні,  а  потім  розмірковуючи  над  прочитаним-побаченим,  мушу  з  сумом  констатувати,  що  ніжність,  як  риса  жіночності,  майже  загинула  під  бомбардуванням  фемінізму.  Вона  є  реліктом  у  суспільстві,  де  наполегливість  і  цілеспрямованість  стали  фундаментальними  рисами  жіночого  характеру,  а  успіх  і  забезпеченість  -  еквівалентом  щастя.  І  знаєте,  я  бачила  багато  успішних,  забезпечених  жінок  –  наполегливих  і  цілеспрямованих.  Але  по-жіночому  щасливих  майже  не  зустрічала.  Щоб  швидше  досягти  мети,  треба  швидше  рухатись  (це  всі  знають)…  у  правильний  бік!  (А  от  про  це  мало  хто  задумується!).  Розшифрую:  щоб  бути  успішною,  потрібно  розвивати  у  собі  риси  характеру,  що  сприятимуть  успіху,  а  щоб  досягти  щастя  –  ті,  що  сприятимуть  щастю.  І  це  –  зовсім  не  одне  й  те  ж.  Досягнення  успіху  ніжності  не  потребує.  А  жіночого  щастя  без  ніжності  не  буває.  От  така  петрушка.
         
   З  чим  тільки  не  плутають  ніжність  заморочені  фемінізмом,  замучені  необхідністю  виживання  у  світі  чоловічої  інфантильності  жінки!  З  бездіяльністю,  безвольністю,  хитрістю  (так-так!  Із  жіночою  хитрістю  –  «щоб  чоловіків  «охмуряти»).  Але  найчастіше  еквівалентом  ніжності  у  переконанні  сучасних  жінок  є  слабкість.  А  жінка,  що  мусить  працювати  на  рівні  з  чоловіком,  робити  кар’єру,  сама  пробиватись  у  житті  ще  й  дітей  за  собою  вести,  апріорі  не  може  бути  слабкою.  От  так  і  стає  зрозумілим,  куди  поділась  ніжність  –  не  як  прояв  любові,  а  як  риса  характеру,  притаманна  справжній  жінці.  Ми  –  не  слабка  стать,  а  отже  не  можемо  собі  дозволити  бути  ніжними.  Логічно?  Може…  Але  чому  ж  так  сумно?..  Я  останнім  часом  спостерігаю  дивну  річ:  якщо  думки  і  вчинки  –  правильні,  у  душі  є  радість,  якими  б  не  були  ці  думки  чи  вчинки  важкими  й  некомфортними.  Божа  логіка  завжди  несе  в  собі  зерно  радості.  То  чому  ж  вибір  між  жіночою  силою  і  жіночою  ніжністю  радості  не  приносить?  Може,  тому  що  в  ньому  немає  логіки?  Не  житейської,  а  справжньої,  Божої.
         
   У  спогадах  жінок  з  ніжним  характером,  завжди  присутній  тато-король.  Ну,  звичайно  ж,  не  король  певної  держави,  а  просто  тато,  що  ставиться  до  своєї  донечки,  як  до  принцеси.  Ніжності  характеру  доньки  надає  не  мама,  а  тато.  Парадокс?  Тільки  на  перший  погляд.  Тато,  чоловік  –  сильна  стать.  Він  покликаний  відігравати  у  житті  своїх  близьких  жінок  –  дружини,  доньки  –  роль  захисника.  Сильний  (гадаю,  зрозуміло,  що  не  тільки  і  не  стільки  фізично,  як  душевно  й  духовно)  тато  поряд  –  це  той  мур,  за  яким  може  вільно  й  безбоязно  цвісти  й  розвиватись  тоненька  стеблинка  –  ніжна  й  беззахисна  –  донечка,  принцеса.  Захищеність,  як  вода  рослинці,  потрібна  жінці  для  того,  щоб  у  ній  не  вмирала  ніжність.  Почуваючи  себе  захищеною,  дитинка  може  без  страху  бути  знехтуваною  проявляти  лагідність,  ласку  у  словах  і  вчинках,  і  це  згодом  стає  невід’ємною  рисою  її  характеру.  Тато,  що  нехтує  ласками  доньки,  а  надто  ж  відштовхує  їх,  чи  насміхається,  позбавляє  свою  дитину  жіночого  щастя.  Ні  більш  –  ні  менш.  
               
 Жінки  мого  покоління  (та  й,  на  жаль,  не  тільки  мого)  апріорі  не  можуть  бути  ніжними.  Ми  у  масі  своїй  –  діти  проспиртованих  батьків.  Мало  хто  з  моїх  ровесниць  мав  щастя  рости  при  непитущому  таткові.  Горілка  –  та  бомба  сповільненої  дії,  що  руйнувала  й  продовжує  руйнувати  наші  жіночі  долі.  Ми  не  були  захищеними,  ми  не  стали  ніжними.  Для  ніжності  потрібна  сміливість.  А  нам  заважає  страх  бути  знехтуваними,  відштовхнутими  так,  як  ми  були  відштовхнуті  своїми  батьками.  Ми  боїмось,  що  нас  неправильно  зрозуміють,  що  наші  слова  і  дії  будуть  сприйняті  якось  не  так.  Ми  просто  боїмось.  І,  що  найсмішніше  (до  гіркоти),  -  ми  боїмось  собі  зізнатись,  що  боїмось…  Недавно  я  зловила  себе  на  тому,  що  боюсь  пригорнутись  до  свого  дорослого  сина.  Уява,  звикла,  мабуть,  до  таких  вправ,  послужливо  намалювала  картинку,  як  син  сахається  від  мене:  «мамо,  ну,  ти  що?  Я  ж  не  маленький!»  Все  це  відбулось  у  моїй  (хай  їй  грець!)  уяві,  але  почуття  приниження  будо  напрочуд  реальним  і  гірким.  «Стоп!  –  сказала  я  собі,  -  ти  ще  нічого  не  зробила,  а  син  ще  нічого  не  сказав.  Це  –  не  реальність!  Це  просто  страх».  Я  задумалась  над  тим,  скільки  разів  отруєна  страхом  уява  заважала  мені  бути  ніжною,  лагідною.  

Який  жаль!  А  в  моєму  нинішньому  положенні  –  ще  й  гріх.  Бо  так,  на  щастя,  відбулось  у  моєму  житті,  що  Бог-Отець  дарував  мені  право  називати  Його  «Авва-Отче»  (Таточку).  Якщо  ви  уважно  читали  Біблію,  то  знаєте,  де  про  це  написано.  Там  сказано,  що  у  Особі  Творця  віруючий  отримує  Батька.  Тобто  того,  хто  любить,  турбується,  вчить  і  оберігає.  І  у  відповідь  чекає  довіри.  Я  не  сприймаю  Бога,  як  непізнаваний  абсолют.  Навпаки,  вірю,  що  Він  хоче,  аби  ми  пізнавали  Його,  довіряли  Йому.  Більше  того,  Його  неймовірно  ображають  прояви  нашої  недовіри,  почитайте  біблійні  книги  пророків,  там  це  –  ясніше  ясного.  І  навіть  ще  більше:  саме  недовіра  Адама  і  Єви  до  Божих  слів  –  той  самий  гріх,  що  невпізнанно  змінив  і  лице  землі,  і  долю  людства.  Отже,  кожного  разу,  коли  я  боюсь  проявляти  ніжність  до  рідних  і  близьких  мені  людей,  я  кажу  Йому:  «Татку,  я  почуваюсь  незахищеною,  Ти  погано  мене  захистив!»  Абсурд?  –  Так!  Гріх?  –  Стовідсотково!  І  глупство  неймовірне.  Бо  де  я  ще  знайду  батька,  що  захистив  би  мене  краще?    Звичайно,  Він  не  стелить  мені  під  боки  м’якеньких  подушок.  Він  часом  дозволяє  мені  сповна  пожинати  те,  що  я  бездумно  сію.  Він  допускає  у  моєму  житті  і  сльози,  і  втрати,  і  хвороби.  Він  дав  мені  не  тільки  право  вибору,  але  й  право  уповні  пожинати  плоди  цього  самого  вибору.  Але  Він  –  Захисник.  Уперше  я  зрозуміла  це  дитячою  інтуїцією  у  чотири  роки,  коли  на  мене  задом  наїхала  вантажівка  сусіда.  Він  розвертався  на  машині  і  не  побачив  дрібної  постаті,  що  вклякла  навпочіпки  у  кучугурі  піску.  Удвічі  більше  колесо  могло  легко,  наче  кошеня,  розчавити  мене,  але  воно  лише  злегка  черкнуло  відставлену  вбік  ногу,  й,  навіть  не  встигнувши  злякатись,  я  вилізла  з-під  переднього  бампера  неушкоджена.  Побачивши  переляк  на  обличчі  сусіда  (він  потім  довго  уникав  зустрічі  зі  мною)  і  почувши  розпачливий  крик  бабуні,  я  подумала  про  те,  що  хтось  всемогутній  дуже  мене  береже.  І  замість  страху  відчула  радість  і  тепло.    Я  і  тепер  відчуваю  те  саме,  коли  усвідомлюю,  що  маю  Батька.  
           
 Дитинство  неможливо  повернути.  Мої  батьки  були  такими,  як  були,  іншими  стати  їм  не  дано.  Необхідність  виживати  у  непростих  житейських  умовах,  зневіра  у  силі  близьких  чоловіків  сформувала  характер,  позбавлений  ніжності.  І  я  не  знаю,  як  змінити  минуле.  Але,  як  людина  віруюча,  я  знаю,  що  робити  з  гріхом.  Найперше,  каятись  і  просити  пробачення.  А  потім  намагатись  діяти  правильно.  З  усіх  сил!  Знаючи,  що  цих  сил  буде  аж  ніяк  не  достатньо,  і  вірячи  в  те,  що  Батько  завжди  поряд  і  завжди  допоможе.  
           
 Важко  уявити,  що  вже  завтра  я  стану  ніжною.  Набагато  простіше  –  що  вже  сьогодні  я  перестану  стримувати  ніжне  слово,  жест,  вчинок.  Із  вчинків  виростає  звичка,  із  звичок  формується  характер.  А  мій  характер  впливає  не  тільки  на  мою  долю.  Він  впливає  на  двох  моїх  синів.  Так  само,  як  характер  сильного  тата  формує  жіночність  доньки,  ніжний  характер  мами  формує  мужність  сина.  Бо  саме  ніжність,  а  не  слабкість  –  та  риса,  що  спонукає  чоловіка  бути  захисником.  Моя  бабця  –  татова  мама  –  залишилась  у  моїй  пам’яті  жінкою  аж  ніяк  не  ніжною.  Та  й  не  особливо  жіночною  в  усіх  інших  проявах  характеру.  Може  тому  мій  тато  не  зміг  бути  мені  настільки  захисником,  щоб  я  не  боялась  здатися  слабкою.  Але,  маючи  іншого  Тата,  я  можу  перервати  цей  генетичний  ланцюг  і  дати  своїм  синам  стільки  ніжності,  щоб  вони  змогли  стати  для  своїх  донечок  татками-королями.  А  для  дружин  і  Батьківщини  -  мужніми  захисниками.  Може  саме  для  цього  й  дав  мені  Господь  двох  красивих  синів?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=394819
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 23.01.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №18

(продолжение)

Никогда  ещё  наш  город  не  был  настолько  не  готов  к  зиме.  Просто  форс-мажор  какой-то:  после  морозов  и  снегопадов  оттепель  превратила  улицы  и  тротуары  в  места,  опасные  для  жизни  и  здоровья.  Сегодня,  скользя  по  катку,  покрытому  талой  водой  (когда-то  это  было  тротуаром),  я  навернулась  аккурат  в  центр  лужи.  Хорошо,  прохожих  не  было,  и  никто  не  видел  моего  позора  и  последующего  отчаяния.  Мысленно  вспомнив  Бенину  маму  и  бабушку  (вслух  я  таких  слов  не  говорю),  решила,  что  до  офиса  всё-таки  ближе,  там  и  обсохну.  Вхожу.  Пытаюсь  шутить:
-  Ихтиандра  вызывали?
В  офисе  начинается  суета:  Адель,  охая  и  причитая,  оценивает  размеры  ущерба  моей  одежде.  Мишок  (его  утренние  визиты,  похоже,  уже  традиция)  быстренько  наливает  мне  чай.  От  этой  суеты  я  начинаю  жалеть  себя  и  собираюсь  заплакать.
Адель:
-  Мэгунь,  ты  на  бок  упала,  или  навзничь?
Я:
-  На  бок,  а  что?
Мишок:
-  Тебя  не  тошнит?  Может  быть  сотрясение?
Я  (потирая  ушибленную  пятую  точку):
-  Миш,  с  чего  ты  решил,  что  мозги  у  меня  именно  здесь?
Шеф  (он  от  компа  молча  наблюдал  эти  хороводы  вокруг  меня):
-  Если  солнце  село  в  воду  -  жди  хорошую  погоду.
Упали  от  хохота.
Шеф:
-  Морская  примета!  Шо  вы  ржете?!
Зарыдали.  Мне  здорово  полегчало.

*****
Шеф  едет  в  налоговку.  Мы  ему  искренне  сочувствуем,  там  очереди,  и  вообще…  налоги.
Шеф  (скорбно):
-  Ну,  всё,  девки,  поехал  сдаваться.
Мы  (наперебой):
-  Босик,  ну,  не  переживай,  всё  будет  хорошо.  Считай,  что  ты  выполняешь  долг  перед  родиной.
Шеф:
-  Ага-ага!  Вот  выполню  долг,  и  будем  мы  с  вами,  девки,  спокойно  спать.  В  парке  на  лавочке.
И  сматывается  под  наше  дружное  ржание.

*****
Адель  и  Шеф  –  единственная,  пожалуй,  совершенно  счастливая  семейная  пара  в  моём  окружении.  А  я  немало  повидала  хороших  семей.  Они  даже  ругаются  не  так,  как  все.  С  юмором.  Сегодня  в  машине,  уж  и  не  помню  по  какому  поводу.
Адель  (Шефу):
-  Поговори  мне,  Босс!  Вот  возьму  и  разведусь  с  тобой.
Шеф:
-  Ну,  и  что?  Живем-то  всё  равно  вместе.
Адель:
-  А  мы  разделим  квартиру.  Даньке  комнаты,  мне  –  кухню.  
Шеф:
-  А  мне  ванную?
Адель:
-  Фигушки!  Тебе,  милый,  туалет!
Шеф  (хитренько  так):
-  И  он  сразу  станет  платным.
Я  от  приступа  смеха  аж  лбом  в  Адкин  подголовник  треснулась.

*****
Обсуждаем  за  ужином  моё  утреннее  пике  в  лужу.
Адель:
-  Мэг,  скажи  честно,  материлась?
Шеф:
-  Да,  ты  что,  Адусь,  она  словей  таких  не  знает.
Я:
-  Кто  это  не  знает?  Вы  не  слышали,  как  мои  дядьки  матерятся!  В  пять  этажей!
Адель:
-  Так  уж  и  в  пять?
Я:
-  Хочешь  услышать?
Шеф:
-  Только  попробуй,  Мэга!
Я:
-  И  чё?
Шеф:
-  Ты  низко  упадешь  в  наших  глазах.  С  девятого  этажа.

(продолжение  будет)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=393299
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 17.01.2013


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №17

(продолжение)

*****
Сегодня  утром,  бодренько  шагая  на  работу,  видела,  как  по  подъездной  аллее  прогуливались  Шеф  с  Мишком,  что-то  оживленно  обсуждая.  Спинным  мозгом  почувствовала,  что  Мишкин  демарш  с  Мариночкой  –  заранее  спланированная  операция.  Тю,  блин!  Детский  сад.  Это  он  что,  ревновать  меня  хочет  заставить?  Ну-ну…
Шеф  с  утра  рассказывает  случаи  из  жизни  и  кино  про  разницу  в  возрасте.  Атака,  короче,  по  всем  флангам.
Я  (максимально  включая  «бландынку»):
-  А  вот  я  не  понимаю,  когда  жена  старше.  Муж  –  это  ещё  куда  ни  шло.
Адель  (у  неё  уже  десять  лет  идефикс  пристроить  меня):
-  Всё  ясно,  Мэг!  Ищем  жениха  старше  тебя.  
Шеф:
-  Да,  Мэга.  На  сколько  ты  хочешь  –  на  пять,  или  на  десять  лет?
Я  (достали!):
-  Да,  хоть  на  все  двадцать.
Адель:
-  Неее,  Мэгунь,  на  двадцать,  -  это  олигарх  нужен.  Что  ты  с  ним,  старым,  без  денег  делать  будешь?
Я  (Стойкий  Оловянный  Солдатик):
-  Любить!  Я  буду  его  просто  любить.
Шеф:
-  Вооот,  Мэгги!  А  олигарха  можно  ещё  и  не  просто  любить.
Я  (заинтересованно):
-  А  как?
Шеф:
-  Глубоко!  До  глубины  его  банковского  счёта!
Да  простят  нас  олигархи,  ох,  мы  и  ржали!

*****

Ближе  к  концу  месяца  каждый  раз  повторяется  одна  и  та  же  забавная  сценка.  Адели  приносят  распечатку  по  закупкам.  Каждый  раз  она  страшно  удивляется,  что  потратили  такую  сумасшедшую  сумму.  Самое  прикольное,  что  закупками  ведает  именно  она,  без  её  «добро,  бери!»  ни  один  закуполог  не  чихнёт,  не  то,  чтобы  копейку  потратить.
Сегодня  такой  день.  
Мариночка  (заглядывая  в  щёлочку):
-  Адель  Станиславовна,  я  распечатку  Вам  на  стол  положила.
И  быстренько  сматывается.  Мы  с  Шефом,  как  два  цирковых  фаната  в  ожидании  любимого  антре.  
Адель  (с  большими  глазами):
-  Йо-ма-йо!  Это  что?  Это  я  на  такую  сумму  набрала?  Я  что,  идиотка?
Выскакивает  из  кабинета.
Шеф  (доверительным  тоном):
-  Пошла  рвать  пейсы.
Ребята,  я  реально  под  стол  уползла!


*****
Перекус.  Я  отламываю  кусок  шоколадки  с  орехами.  Приличный  такой.
Шеф:
-  Мэг,  ты  ж  на  диете!
Я:
-  Зато  я  уже  документацию  за  месяц  подбила.  А  за  такое  не  грех  себя  и  наградить.
Шеф:
-  Судя  по  фигуре,  Мэга,  ты  –  «человек-подвиг».
И  хохочут,  изверги.  Ну,  прям  там!  Не  такой  уж  и  «подвиг».  Если  по  фигуре…
Адель:
-  А  ужинать  едем  к  нам.  И  не  возражай,  у  меня  на  ужин  строго  салатик.
Шеф:
-  Ага,  она,  Мэгунь,  палки  краба  порубила.
Я  от  смеха  чаем  поперхнулась.
Адель  (возмущённо):
-  Я  ж  к  твоему,  Босик,  сердцу  путь  через  желудок  прокладываю!
Шеф  (примирительно):
-  А  давай,  Адуська,  купим  бутылочку  грузинского  вина.  И  срежем  немножко  через  печень!

(продолжение  будет)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=388199
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 27.12.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №16

(продолжение)

*****

Мама  нашего  Шефа  –  учительница  географии,  поэтому  он,  воспитанный  в  строгих  правилах,  не  выносит  скабрезностей.  Хотя  присолить  шутку  иногда  может  довольно  круто.
Сегодня  денечек  выдался  –  тот  ещё.  У  всех  кризис,  нехватка  средств  и  отсюда  –  непреходящая  головная  боль,  иногда  переходящая  в  истерику.  На  нашей  работе  в  основном  это  отражается  увеличением  долгов  клиентов  и  жесткими  торгами  по  ценам.  Но  финансовую  политику  у  нас  курирует  Адель.  А  ручки  у  неё  –  пожестче  Шефовых.  Разговоры  по  телефону  с  клиентами  она  ведёт  в  лучших  традициях  анекдотов  про  Сталина  и    Гитлера:  
-  «Нет.  Нет.  Нет.  Нет.  Да»  -  где  «Да»  -  ответ  на  вопрос  «Хорошо  ли  вы  меня  слышите?»
Я  (беспокоясь):
-  Адусь,  ты  не  рубила  бы  так  с  плеча.  Есть  злостные  неплательщики,  а  есть  ведь  и  нормальные  ребята,  можно  подождать.  А  то  мы  как-то  «одним  махом  всех  побивахом».
Адель:
-  Босс,  а  ты  что  скажешь?
Шеф:
-  Нет,  Мэг,  тебе  дай  волю,  так  мы  будем  «одним  махом  всем  давахом»!
Фигасе,  характеристика  морального  облика!  Не,  ну  я  понимаю,  что  моя  репутация  (по  выражению  Мымры  -  Прокофьи  Людмиловны,  столь  безупречная,  что  её  не  мешает  немного  подмочить)  не  пострадает  от  такого  наезда,  однако  же  мстить  буду.  
Но  ржали  громко.

*****
Я  заметила,  что  если  с  утра  на  мне  первой  оторвались,  то  так  целый  день  и  будет.  Сегодняшний  –  не  исключение.
Я  (в  ответ  на  очередную  подколку  Шефа):
-  Ну-ну.  Не  долго  вам  надо  мной  издеваться!
Шеф  (поглядывая  плотоядно  на  «помиральную  копилку»,  давненько  туда  никто  денежку  не  бросал):
-  Что,  Мэгушка?  Никак  помирать  собралась?
Я:
-  Не  дождётесь!  А  вот  попаду  под  сокращение,  -  нафига  тебе,  Босс,  в  кризис  столько  замов,  если  клиентура  разбежится?
Адель:
-  Не  переживай,  мать!  Мы  для  тебя  специальный  отдел  антикризисный  забабахаем.  Назовем…
Шеф  (подсказывает):
-  «Отдел  по  борьбе  со  здравым  смыслом».
Вот  это  хохот  был!  А  что?  Я  смогла  бы!..

*****
Крутые  меры  Адели  дали-таки  результаты.  Клиенты  поняли,  кто  музыку  заказывает,  и  стали  потихонечку  сдаваться.
Адель  (довольно):
-  Воооот!  Теперь  всё  правильно.
Я  (не  понимая):
-  Ты  о  чём?
Адель:
-  Да  вот,  понимаешь,  рука  левая  с  утра  чесалась,  а  результата  не  было.
Я:
-  А  к  чему  чесалась-то?  
Адель  (она  у  нас  слегонца  суеверная):
-  К  деньгам,  дорогая,  к  деньгам!
И  тут  у  меня  лоб  зачесался.  Сильно.
Я:
-  А  лоб,  Адусь,  к  чему  чешется?
Шеф  (вот  блин,  я  думала,  он  не  услышит!):
-  Лоб,  Мэгги,  -  это  к  рогам!  Скажешь,  не  актуально?  (И,  почесывая  ухо,  задумчиво)  А  ухо  –  к  лапше.  Так  что,  прошу,  дамы,  не  стесняйтесь!

(будут  шутки  -  будем  жить!)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=385283
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 16.12.2012


Выдох

День,  
     серой  мышкой  
                   прошмыгнув,  угас.
Чуть  слышным  выдохом  
                             в  плечо  
                                   уткнулся  вечер.
Он  так  печален
                       мыслями  о  Вас,
Но,  мне  сказали,  
                     завтра  
                           будет  легче.

Я  счастье
               не  моё  
                       не  позову.
И  в  тишине,
               не  зажигая  свечи,
За  Вас  молюсь.
               И  –  да!  –  я  Вас
                                         люблю…
Но,  мне  сказали,  
           завтра  будет  легче.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=381732
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 01.12.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №15

(продолжение)

*****
Наш  зав  кадрами  -  удивительный  товарищ.  Визуально  этого  не  скажешь,  но  бабник  он  редкого  свойства.  Дёмик  (Демид  Николаевич  его  зовут)  романов  не  крутит,  он  сразу  женится.  Причём,  если  он  во  время  очередной  влюблённости  женат,  это  его  не  останавливает,  -  разводится.  Недавно  на  вот  уже  год  разведённого  Дёмика  напала,  как  говорит  наш  шеф,  очередная  женячка.  Всякий  раз,  а  их  уже  на  нашей  памяти  было  три,  у  Дёмика  жена  всё  моложе  и  моложе.
Сегодня  утром  Адель  делится  новостями  на  эту  тему.
Адель:
-  Народ,  знаете,  на  сколько  лет  Дёмикова  Верочка  моложе?
Я:
-  На  сколько?
Адель  (с  большими  глазами):
-  На  25!
Я:
-  Это  мы  с  тобой,  Адочка,  стареем,  а  Дёмик  наш  всё  молодеет.  Первая  была  на  восемь  лет  моложе,  вторая  на  двенадцать…  Теперь  вот  на  двадцать  пять.
Адель:
-  Представь,  Мэга,  это  всё  равно,  что  я  бы  за  твоего  Сашку  замуж  вышла.
Хохот.  Даже  офигели  малость  от  такого  сравнения.
Шеф  (пересмеявшись):
-  Даааа,  педофилия  –  это  как  маразм.  Не  лечится,  а  только  крепчает.

*****
Я  записываю  эти  перлы.  
Адель:
-  В  «Перловку»?
Я:
-  А  то!  Уже  два  сайта  Шефу  приветы  передаёт.
Шеф  (хитренько):
-  Так  тебе,  Мэгги,  номер  банковской  карточки  продиктовать?
Я  (недоумённо):
-  Зачем  это?
Шеф:
-  Для  приветов.
Хохот.
Я:
-  Ну,  ты,  Босс,  и  борзый!  Я  у  тебя,  между  прочим,  -  летописец.  А  летописцев  князья  и  цари  кормили.
Шеф:
-  Писать,  Мэг,  я  и  без  тебя  могу.  Причём,  не  только  летом,  но  и  зимой.
Угадайте,  куда  он  ударение  поставил?

*****
Удовольствия  от  обедов  нет  –  я  на  диете.  Причем,  как  бы  я  не  заморачивалась,  единственный  способ  похудеть  для  меня  -  диета  имени  Майи  Плисецкой.  «Сижу  не  жрамши»  называется.  После  еды  остаются  бутрики  с  мясом.
Адель:
-  Мэг,  забери  домой  бутрики,  тебе  до  холодильника  ближе.
Я:
-  Нетушки!  Я  по  вечерам  не  ем,  и  холодильник  кормить  не  собираюсь.
Адель  (смеясь):
-  А  говорят  можно  как-то  глисты  в  кишечник  вживить,  чтобы  они  половину  еды  сжирали.
Шеф  (глядя,  как  я  закусываю  конфетку  кусочком  сырокопченой  колбасы  без  хлеба):
-  У  нашей  Мэгги  при  её  диете  все  глисты  от  удивления  сдохнут.  
Я  представила  этих  дохлых  глистов!

(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=381729
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 01.12.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №14

(продолжение)
*****
Утро  сегодня  нам  Адель  разукрасила.  Она  у  нас  вообще  –  дамочка  уникальная.  Я  вам,  кажется,  говорила,  что  мы  зовём  её  «фирменная  мать»?  Их  с  Шефом  сын  –  Данька  в  свои  20  лет  закончил  биофак  Шевы  (это  вообще-то  Университет  им.  Шевченко,  кто  не  знает)  и  сейчас  учится  в  Генте.  Будет  экологом.  Так  вот  Адель  биологией  с  ним  с  4-х  месяцев  его  жизни  занималась!  Знаете  как?  Она  ему  вместо  сказок  медицинскую  энциклопедию  читала!  Ну,  и  сама,  соответственно,  начиталась…    Короче,  едем  сегодня  на  работу.  Смотрим,  по  тротуару  топают  в  ногу  Мишок  и  Мариночка  –  начальник  наших  закупологов.  Дружненько  так  топают  и  смеются.  
Шеф  (глядя  на  меня  в  зеркало  заднего  вида):
-  Ну,  что,  ворона  рыжая!  Допелась?  Сто  кило  сыру  мимо  проплывает!
Я  смеюсь.
Адель  (глядя  на  веселую  парочку):
-  О-о-о-о,  заиграли  гормоны  в  фаллопиевы  трубы!
Мы  даже  не  сразу  смеяться  начали.  Офигели.
Шеф  (восхищённо):
-  Эколога-мать!


*****
Я  думала,  на  этом  тема  Мишка  будет  закрыта.  Не,  ну  у  него,  конечно,  тузов  полон  рукав,  –  умный,  щедрый,  внимательный.  Симпатичный.  Но  он  младше  меня  на  десять  лет.  И  это  такой  козырь,  что  все  Мишины  тузы  на  его  фоне  –  гнилые  шестерки!  Но  Шеф  тему  продолжил  на  обеде.
Шеф:
-  Вот  скажи  мне  Мэг,  как  немец  немцу,  чем  тебе  Мишок  не  угодил?
Я:
-  Босс,  миленький,  отстань  от  меня  с  Мишком,  пожалуйста!  У  меня  два  сына  взрослых!  Мне  только  Мишечки  у  моей  материнской  груди  не  хватало!
Блин,  ну  и  противная  же  вещь  –  творческое  воображение!  Конечно,  все  представили  двухметрового  Мишка  у  моей  (я  Мишке  -  по  плечо  на  коньках  и  в  шляпе!)  груди.  Вот  это  поза!
Шеф:
-  Мэгги,  это  ты  Камасутру  написала?
Сползли  под  стол.


*****
Шефу  на  электронную  почту  повадился  слать  рекламные  послания  менеджер  по  продажам  компании-конкурента.  Причём  умудряется  он  это  делать  так,  что  и  в  спам  письма  не  отправляются.  Шеф  несколько  раз  просил  его  не  писать,  потом  позвонил  его  начальнику  (мы  только  на  работе  конкуренты,  а  так  –  ничего,  приятели).  Тот  поржал,  пообещал  убить.  А  сегодня  то  же  письмо  пришло  на  мою  почту.
Я  (возмущённо):
-  Босс,  смотри!
Шеф  (сквозь  зубы):
-  Живучий,  сука!


*****
Вечер.  Собираемся  домой.
Адель:
-  Мэгунь,  у  тебя  вид  усталый.  Ты  как?
Я:
-  Ты  знаешь,  я  что-то  по  утрам  стала  рано  просыпаться.  В  полшестого  глазки  –  бумц!  –  и  лежу,  как  сова,  таращусь.
Шеф:
-  А  давай  к  нам  на  ужин,  а,  Мэг!
Я:
-  Не,  я  в  свою  норку.
Адель:
-  Мэга,  какя  норка?  Ты  ж  не  мышка,  а  сова!
Шеф:
-  Да,  мышка,  она,  Адусь,  мышка!  Просто  у  неё  запор  по  утрам.
А  вы  видели,  как  крышу  от  смеха  сносит?
(продолжение  будет)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=379373
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 21.11.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА№ 13

(продолжение,  лучше,  кто  не  читал,  начинать  сначала)
*****
Вчера  вечером  вся  компания  –  я,  Адель  и  Шеф  с  Мишком  –  решила  завалиться  ко  мне  с  ужином.    Я  домой  помчалась  картошку  чистить,  а  они  –  за  вкусненьким.  Звонок  в  дверь.
Я  (прикидываюсь  глухой):
-  А  ихто  тама?
Из-двери  голос  Шефа:
-  Где?
Хохот  такой,  что  мой  кот  Мефодий  (сокращенно  Миф)  забился  под  диван.  А  он  у  меня  –  ко  всему  привычная  животина.

*****
Мужики  у  моего  зеркала  в  коридоре.
Шеф  (намекая  на  моё  хобби,  все  стекла  расписывать  витражными  красками):
-  Мэгги,  распиши  под  хохлому  своё  зеркало.
Я:
-  С  какого,  скажи,  перепугу?
Шеф:
-  Оно  у  тебя  маньячное!
Мы  с  Адель  (хором):
-  Какое?
Шеф:
-  Маньячное!  Гля,  вон  Мишку  без  головы  показывает.
Двухметровый  Мишок  действительно  отражается  в  моём  подогнанном  под  дюймовочный  рост  зеркале  аккурат  по  подбородок.
Я:
-  Ага!  Давайте,  я  начну  под  Мишечку  зеркала  подбирать!  Щас,  разбежалась!  Вон  в  шкафу  зеркало  побольше.
Адель:
-  Иди,  Мишенька,  -  будешь  шкаф  в  шкафе.
Я  (автоматически  поправляю):
-  В  шкафу.
Шеф  (падла-вил!):
-  Неее,  Мэга!  В  шкафу  он  будет,  если  мы  с  Адусей  без  предупреждения  завалим.
Хохот.  Кот  снова  кидается  под  диван.  Мишок  –  в  моем  шкафу?  Нереально.

*****
После  ужина  я  завариваю  чай  на  кухне.  Вхожу.  Мужчины  в  креслах,  Адель  –  на  диване  калачиком  (её  любимая  поза).  На  коленях  у  Мишка  во  весь  свой  рост  немаленький  –  мой  Мефодий  вытянулся.  Мурчит.  
Я:
-  Слышь,  кот  ученый!  Мне  ты  так  громко  не  мурчишь!
Шеф:
-  Ты  же,  Мэг,  русские  сказки  ему  заказываешь.
Я:
-  А  какие  ему  заказывать?  Он  же  –  Мефодий!
Шеф:
-  Легенды  древней  Греции.  Он  же  –  Миф!

*****
Вот  она  –  женская  и  мужская  солидарность.  Мои  гости  собираются  уходить.
Шеф  (деловито):
-  Ну,  мы  с  Адусей  уже  пойдем.
Адель  (она  знает,  если  они  Мишка  не  заберут,  я  убью  её  завтра):
-  Мы  же  Мишу  подбросим?
Шеф:
-  Ты  же  хотела  в  «Сильпо»  заехать,  тапочки  себе  глянуть!
Адель  (её  какая-то  гадость  за  руку  укусила  и  аллергия):
-  Я  вот  с  этой  рукой  умру  до  завтра  –  и  на  кой  мне  новые  тапочки.
Шеф  (сражается  до  последнего):
-  Умрёшь,  и  красивая  будешь  лежать.  В  новых  тапочках!
Хохот.
Мишок:
-  Ты  не  умрёшь,  Адуня,  смех  продлевает  жизнь!
Адель  (резюмирует):
-  С  вами,  сволочами,  я  буду  жить  вечно!

(продолжение  -  по  мере  поступления  шуток)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=377940
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 15.11.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №12

(продолжение,  естественно)

*****
Вчера  вечером  были  в  театре.  Друзья  сказали,  что  в  Белой  Церкви  очень  приличная  труппа  в  театре  Саксаганского.  Драматический  театр  в  районном  центре  –  это  уже  само  по  себе  интересно,  вот  мы  и  рванули  на  «Тевье-молочника»  по  Григорию  Горину.  Удовольствия  получили  агроменный  объём.  Едем  назад.  Вспоминаем  особо  удачные  сцены,  хохочем,  дурачимся.  Шеф  –  за  рулём.  Он  постоянно  разговаривает  с  водителями  соседних  и  встречных  машин.  Это  так  прикольно!  А  тут  он  ещё  и  в  ударе.
Шеф  (встречному  фольксвагену):
-  Ну,  немец,  шевелим-шевелим  сосисками!  (Впереди  идущему  мерсу)  Скрипим-скрипим  сардельками!  (Нисану)  Эй,  сансэй,    добавь  рису!
Обгоняем  мерсюка.
Шеф  (лихо  заворачивая  руль  рено):  
-  Эх,  есть  в  нас,  французах,  что-то  до  крайности  похабно-обворожительное!
Мы  сползли  под  седушки  от  хохота.

*****
Сегодня  отправили  шефа  снять  нам  с  карточек  зарплату.  Пока  он  гонял,  мы  сообразили  стол  и,  не  удержавшись,  слепили  себе  по  бутрику.  Жуём.  Входит  довольный  шеф,  протягивает  нам  деньги.  
Шеф:
-  Берите,  девки,  постоял  на  углу  Крещатика  и  Прорезной!
Мы  душимся  от  смеха.
Адель:
-  Босик,  мы  уже  руки  помыли.  Брось  свои  грязные  деньги  (оглядываясь  вокруг)  воон  в  ту  коробочку.
Шеф:
-  Нееее,  ты  сначала  напиши  на  ней    «оффшор»!


*****
Я  -  был  сегодня  такой  момент  -  неслабо  разозлила  шефа.
Я  (покаянно):
-  Босс,  миленький,  только  не  ругайся,  я  ушки  уже  прижала!
Шеф:
-  Айлавью  твою  мать,  Мэг!  Миль  пардон,  дамы,  за  мой  плохой  французский.
Блин,  у  меня  от  смеха  вся  тушь  стекла!

(будет-будет  продолжение!)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=377266
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 12.11.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №11

(соскучились?)


*****
У  нас  новая  уборщица.  Ура!  Кто  не  в  теме,  ни  в  жисть  не  поверит,  как  трудно  найти  хорошую  уборщицу.  Предыдущая  вела  себя  так,  как  будто  она  главный  начальник  в  конторе,  а  не  мы.  Ну,  обидно  же  ж,  блин,  когда  тебя  тобой  же  нанятая  уборщица  норовит  мокрой  тряпкой  по  свежекупленным  модельным  сапожкам  шваркнуть.  Уволили,  что  было  делать.  Я,  кстати,  по  ходу  вспомнила,  как  когда-то  на  границе  с  Польшей  в  таможенном  зале  мне  старенький  поляк  рассказывал,  как  можно  загубить  бизнес  «на  мильйён  доляров».  Возьмите  «мильйён»,  откройте  шикарный  ресторан,  наварите  черепахового  супу,  закажите  хорошего  вина,  созовите  самых  знаменитых  гостей  и  в  разгар  веселья  пустите  в  зал  тётю  Маню  с  тряпкой,  -  всё!  Бизнес  вы  загубили.  
Новенькую,  кстати,    Мария  Моисеевна  зовут.  Маленькая,  полненькая,  аккуратненькая.  Тихо,  как  мышка,  к  началу  рабочего  дня  полный  ажур  наводит.  Чтобы  никаких  аналогий  с  моим  рассказом  не  возникало,  знаете,  как  шеф  её  зовет?  Мася  Моисеевна!


*****
Ох,  и  утречко  сегодня!  Редкой  пакости…  Прилетаю  на  работу  с  опозданием,  потому  что  ночевала  у  подруги  на  гиблом  конце  Киева.  Не  зря  про  этот  «конец»  всякие  анекдоты  ходят,  -  на  выезде  с  парковки  меня  какая-то  сволочь  так  лихо  подрезала,  -  на  миллиметр  разминулись!  Заскакиваю  в  офис,  там,  кроме  моих,  ещё  и  Мишка  торчит.  Рассказываю,  возмущаюсь.
Мишок:
-  Мэгги,  а  какая  машина  подрезала?
Я  (вот  блин,  надо  же  брякнуть  такое!):
-  Красненькая!
Хохот.
Мишок:
-  Мэгги,  ты  прелесть!
Я:
-  Ага,  знаю-знаю:  ужас,  какая  дура,  -  прелесть,  какая  дурочка.  Слышала  я  эти  комплименты.
Шеф  (сочувственно):
-  Мэг,  в  данном  контексте  это  –  не  комплимент,  это  –  факт.
Мишок  (возражает!):
-  Не  слушай  его,  ты  –  ч`удная!
Шеф  (ехидно):
-  Не  чУдная,  а  чуднАя.  Причём,  сегодня  –  на  всю  голову!
И  ржут!  Ну,  зверюги!  Никакого  сочувствия.


*****
Буквально  через  полчаса  шеф  реабилитируется.  Мне  удалось  разрулить  непростую  ситуацию  рабочую.
Адель  (восхищенно):
-  Ну,  могёёём!
Я  (вспомнили  цитату?):
-  Не  могём,  а  мОгем!
Шеф:
-  Ну,  ты  прям  -  Мэга…  звезда!
Простила  утро,  чего  там…


*****
Разговариваем  с  Адель  о  моём  Сашке.  Младший  мой,  если  брать  классификацию  Франка-Шеелена  (продавцы  понимают,  о  чём  речь)  –  типичный  «синий».  Если  как  бы  человеческим  голосом,  -  флегма  редкостная.  Шеф  когда-то  назвал  его  «ракушка  в  каске  на  бронепоезде».
Адель:
-  А  Сашка  что  об  этом  думает?
Я:
-  Да,  кто  его  знает,  что  мой  Сашка  о  чём-то  думает!
Адель:
-  Ты  спрашивала?
Я:
-  А  то!  Твой  вон  флегматик  (киваю  на  шефа)  много  тебе  говорит?
Шеф  (с  невинной  миной):
-  А  шо  я?  Я,  по-моему,  только  то  и  делаю,  что  болтаю…  ерундой!
Ох,  мы  хохотали!

(продолжение  будет  обязательно!)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=376836
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 10.11.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №10

(Продолжение  не  заставило  себя  ждать)

****
Наш  шеф  немного  приболел,  лежал  дома  два  дня  с  температурой.  Но  на  третий  пришлось  ему  выходить,  так  получилось…  Сидит  за  компом,  -  бледный,  неулыбчивый.
Я  (жалостливо):
-  Босс,  как  ты  себя  чувствуешь?
Шеф  (обречённо):
-  Не  чувствую.

Мы  не  садисты,  но  хихикнули  неприлично.

*****

За  своё  хихиканье  я  вскорости  жестоко  поплатилась.  Адели–то  что?  У  неё  блат…
Шеф  достаёт  из  портфеля  какие-то  страшные  кусачки  и  протягивает  мне.
Шеф:
-  На,  Мэг,  Сашке  передашь,  он  просил.
Адель  (заинтересовано):
-  А  что  это?
Шеф:
-  Это  зажим  для  сетевого  коннектора.
Мы  (хором)
-  Что-о-о?
Шеф:
-  Сашка  говорит,  наша  Мэг  на  свой  сайт  очередной  стиш  как  забросит,  так  потом  кружится  по  комнате  с  ноутом  в  руках,  приговаривая  «Хвалите  меня!  Хвалите!»  Вот  так  кружилась-кружилась  –    весь  кабель  на  себя  намотала  и  грохнулась.  Сломала  ту  штучку,  что  Интернет  к  компу  цепляет.

Мы  так  хохотали!  Он  показал,  гад,  как  я  якобы  кружусь.

*****

После  обеда  шеф  решил  загладить  нанесенную  душевную  травму  и  принёс  мне  пакетик  обожаемых  орешков.  Я  даже  никого  не  угощала,  кроме  меня  их  никто  у  нас  не  любит.  А  я  жить  без  них  не  могу.
Шеф:
-  Мэг,  я  смотрю  на  тебя  и  думаю,  что  в  предыдущем  воплощении  ты  была  белочкой.
Я  (довольно):
-  Ага.  (подумав)  Но  я  была  странной  белочкой.
Адель:
-  Почему?
Я:
-  Потому  что  я  ещё  и  мясо  люблю.
Шеф:
-  Белка-извращенка!

*****

Праздновали  День  Шефа.  Девочки  –  менеджеры  подарили  шефу  шикарный  торт  в  виде  зайца  в  розовой  глазури  с  букетом  кремовых  розочек.
Шеф:
-  Мэг,  ты  к  нам  вечером!
Я:
-  Зачем  это?
Шеф:
-  Мы  с  Адусей  не  съедим  без  твоей  помощи  это  исчадие  гламура.
Исчадие  гламура!  Нет.  Вы  слышали  такое?!

(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=371549
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 17.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №9

(продолжение)

Утро.  8.30.  Подходим  к  работе.  У  самой  двери  в  здание,  вытянувшись  в  струнку,  лежит  огромный  рыжий  кот.  И  не  шевелится.  
Мы:  
-  Кис,  ты  живой?
Кот  лениво  поднимает  хвост  и  даже  не  открывает  глаз.  Со  смехом  обходим  лентяя.  Окунаемся  в  работу.  Забываем.
Передых-перекус.  Шеф  лежит  в  кресле.
Я:
-  Босс,  тебе  кофе,  или  чай?
Тишина.
Я:
-  Босс!
Тишина.
Адель:
-  Боренька,  ты  жив?
Шеф  (лениво):
-  Девки,  вы  что  не  видите?  Я  хвост  поднял.
Чаем  поперхнулись.

*****

Меня  долго  не  было  в  офисе  -  проверяла  филиалы.  Вчера  вернулась  -  и  то,  что  называется,  с  корабля  на  бал.  Пришёл  новый  клиент.  Редкой  красоты  мужчина,  явно  грузинских  княжеских  кровей.  Вобщем,  очаровал  нас  с  Аделью.  Да,  и  шеф  согласился  -  хорош!  А  сегодня  отправляю  ему  на  электронку  матрицы  договоров.  Смотрю  в  визитку,  а  там  адрес:  "tuzik-bobik@..."  Я  в  шоке,  Адель  с  шефом  в  конвульсиях!  
Шеф  (сквозь  смех):  
-  Не,  ну,  чё!  Нормально!  Не  писать  же  перед  значком  "собака"  свою  аристократическую  фамилию!
Я  (ещё  в  ступоре):
-  Но  ведь  это  рабочий  адрес!  Все  читают.  Не  у  всех  же  чувство  юмора...  Это  безумие!
Шеф  (философски-назидательно):
-  Безумие,  Мэг,  -  это  не  отсутствие  ума,  -  это  ум  такой.
Не,  ну  не  философ?!

*****

 Я  привезла  из  командировки  всякие  сладости.  Пьём  чай.
Я:
-  Босс,  что-то  ты  без  аппетита  сегодня.
Шеф:
-  У  меня,  Мэг,  вторую  неделю  нога  болит.
Я:
-  Я  тебе,  Босс,  сочувствую,  конечно,  но  не  понимаю,  как  нога  может  на  аппетит  влиять?
Шеф:
-  Это  тебе,  Мэгги,  не  влияет!  А  у  меня  они  -  в  одном  организме!
Балииин,  это  ж  не  чувство  юмора,  -  это,  действительно,  ум  такой!

*****

Мы  с  шефом  десять  дней  вдвоём  на  хозяйстве.  Подругу  выгнали  в  отпуск.  Правда-правда,  именно  выгнали,  не  хотела  уходить.  Теперь  у  нас  тихо,  мы  мурчим  потихоньку  и  ждем  возвращения  нашей  Адели  из  клиники  Биляка.  Степан  Томович  там  полюбил  её.  А  она  всё  время  расспрашивает  его  о  наших  диагнозах.  Порасспросила  о  больной  ноге  шефа.  И  вот.  Забегаю  я  перед  работой  в  замечательно  классный  магазинчик  "Родынна  ковбаска"  .  А  там...ммммм...  вкусностей  всяких  -  море!  Накупила.  В  обед  пытаюсь  шефа  подкормить  мяском,  запеченным  на  вишневых  дровах  (няммм!  слюнки  потекли).
Шеф  (грустно):
-  Не,  Мэгги,  мне  теперь  мясо  нельзя,  у  меня  нога...
Я  (недоумённо):
-  Тю!  Че  й  то?  При  чём  тут?..
Шеф:
-  Гуру  Томович  сказал,  что  это  -  подагра,  и  нужно  ограничить  прием  белков.  
Я  (сочувственно):
-  Бедненький!  И  что  вот  это:  я  буду  лопать,  а  ты  лапу  сосать?
Шеф  (ещё  грустней):
-  Нееее,  лапу,  Мэгуся,  тоже  нельзя.  Это  мясо!
Я  думала,  икать  начну  от  смеха.

(продолжение,  конечно  же  будет,  но  по  мере  поступления  шуток  от  шефа)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=370057
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 10.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №8

(продолжение)

Сегодняшний  юмор  -  с  налетом  философии.  Второе  дыхание  включилось,  наверное.  
Утро.  Уже  поработали,  заповедь  шефа  "Что  тело  делало  вечером?  -  Тело  ело!  Что  тело  делало  ночью?  -  Тело  спало!  Свой  завтрак  оно  должно  заработать!"  выполнили.  Пьём  кофе.  
Шеф:
-  Ну,  Мэг,  что  ты  молчишь?  Давай,проводи  политинформацию.  Что  новенького  у  твоего  Страхова?  (С  каких  это  пор  он  мой?)  Но  я,  естессно,  не  возражаю.  Рассказываю,  что  появились  театральные  анонсы.  Заходит  разговор  о  театральных  работах  Даниила.  Перечисляю  роли.  Потом  всплывает  спектакль  Житинкина  "Вышка  Чикатило".  Шок!  Он  что,  играл  ЭТО?  Объясняю:  годы  трудные,  ролей  нет,  молодой,  дерзкий...  Да  и  сыграли  всего  пару  спектаклей.  Понимают.
Я:
-  Наверное,  Житинкин  же  хотел  донести  какую-то  идею.  Методом  "от  противного".  Понимаете?
Подруга:
-  Хорошо,  что  Даниил  в  это  не  долго  играл,  с  бесами  играть  -  дело  опасное.
Я:
-  Босс,  а  ты  что  думаешь?
Шеф  (задумчиво):
-  Не,  ну,  я  думаю,  Страхов  понял:  если  в  микроскоп  г*вно  разглядывать,  наверняка  найдешь  и  витамины  какие-нибудь,  и  микроэлементы,  для  организма  нужные...  но  лучше  же  яблочко  скушать.
И  смачно  вгрызся  в  яблоко,  философ.

*****

Подошел  к  концу  школьный  сезон.  Больше  всех  первого  сентября,  наверное,  радуются  канцелярщики.  Наконец-то  закончилась  эта  сумасшедшая  предшкольная  гонка.
Убирали  офис.  Конечно,  можно  было  бы  пригласить  ребят  из  клиринговой  компании,  но  скопилось  очень  много  бумаг,  которые  разобрать  можем  только  мы.  Да,  и  потом,  разве  мы  не  хозяйки?  Вот  переоделись  в  джинсы,  завязали  рубашки  на  узел,  включили  любимые  "Грязные  танцы"  с  неподражаемым  Патриком  Свейзи,  -  и  вперед!  Никто  нам  не  мешал,  шеф  с  Мишком  чистили  компы  в  отделе  продаж.  Естессно,  к  средине  фильма  мы  уже  пританцовывали,  а  к  моменту  первого  танца  Бейби  и  Джонни  уже  вовсю  танцевали  друг  с  другом,  веником  и  шваброй.  Ну,  и  понятное  дело,  в  самый  неподходящий  (или  подходящий?)  момент  они  и  ввалились.  Немая  сцена  минуты  на  две.  Потом  одновременно:
Шеф  (командным  тоном):
-  Девки,  прекратили  сексуальную  революцию!
Мишок  (офигевший):
-  Не,  ну  остров  Лесбос!
Шеф  (покровительственно  приобняв  Мишка  за  плечи):
-  Не-не,  Миш,  они  не  по  этим  делам.
Мишка  (явно  подыгрывая):
-  Зуб  пацана?
Шеф  (заговорщицки):
-  Я  с  одной  из  них  сплю.
Я  чуть  не  упала!  А  Адель  (кто  не  помнит,  она  жена  шефа)  всего  на  пару  миллиметров  тряпкой  промахнулась.

*****

Вечером,  в  честь  окончания  сезона,  я  пригласила  своих  и  Мишка  на  "уху  по-Шацки".  Шацк  -  это  маленький  городок  на  Волыни  рядом  с  самым  большим  и  самым  чистым  озером    Свитязь.  Это  -  моя  родина,  и  там  готовят  потрясающую  уху.  Заваливают  с  огромным  тортом.
Шеф  (с  порога):
-  Это  здесь  аквариум  кипятят?
Так  мою  уху  ещё  никто  не  оскорблял,  а  я  хохотала.

*****

Днём  каждый  был  занят  своей  работой,  за  окнами  офиса  лил  дождь.  Не  шёл,  зараза,  а  именно  лил.  Было  не  до  шуток.  Зато  вечером...  Заезжаем  после  работы  за  мясом  в  новый  магазин  старого  куриного  бренда.  "Курицын  морг",  как  сразу  же  обозвал  его  шеф.  В  огромных  холодильниках  лежат  груды  куриных  частей,  -  картина  не  для  слабонервных.  Особенно  впечатляют  лотки  с  лапами  (или  у  кур  ноги?).  Мы-то  с  Адель  росли  в  селе,  поэтому  нас  особо  это  зрелище  не  трогает,  а  шеф  -  классический  случай  "дитя  асфальта".  Это  я  когда-то  даже  корову  доила  (правда,  всего  несколько  раз,  так  что  на  доярку  из  Хацапетовки  не  тяну),  а  шеф  до  школы  думал,  что  молоко  берут  из  молоковоза.  Поэтому  от  нашего  диалога  его  прям  корчит.
Я:
-  А  интересно,  Адусь,  как  они  кур  убивают?  Не  голову  же  каждой  отрубают,  как  дома?
Подруга:
-  Не  знаю.  Может  быть  током?  Видела  синяки  на  шеях?
Шеф  (стонет):
-  О-о-о,  садюги!
Подруга:
-  Не,  ну  Босс,  правда!  Как  их  убивают?
Шеф  (оглядывая  груды  расчлененных  кур):
-  Я  думаю  -  гранатами.
На  наш  хохот  полмагазина  обернулось.

*****

Адель  готовится  к  командировке  в  пределы  поставщиков.  Волнуется,  ей  предстоят  сложные  переговоры.  Все  темы  сегодня  -  о  том,  что  говорить  шефу  поставщиков.  В  частности  такой  кусок:

Адель:  
-  Босс,  ну  что  ты  всё  :  "скидки,  скидки!"  Нужно  же  сначала  познакомиться,  пообщаться...
Шеф:  
-  Ну,  да-да,  конечно.  А  потом  резко  так:  "Дайте  скидку!"
Адель:  
-  А  они  мне:  "От  чегО?"
Шеф:
-  А  ты  им:  "От  винта!"
Я  упала!  Клянусь,  он  это  голосом  Быкова-Маэстро  сказал!

(есть  ещё  немножко  продолжения)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369987
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 10.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №7

(продолжение)

Лето.  Сезон  высоких  продаж  -  это  круто.  Это,  блин,  -  нереально  круто.  Особенно  в  такую  жару.  Просто  на  глазах  слово  "круто"  меняет  переносное  значение  на  прямое.  
Документов  -  море,  клиенты  -  как  с  ума  сбрендили,  -  гребут  все  подряд.  Страх  постоянный:  того  недобрали,  того  не  хватит,  то  останется.  Ждём  сентября,  как  утопающий  катера.  Домой  приходим  строго  на  "переночевать".  Представили?
Так  вот:  пятница,  вечер.  Шеф,  подзабыв  в  начальниках  мою  базу,  неправильно  выписал  документы.  Клиент  звонит,  орет  в  трубку  (и  я  его  понимаю,  у  них  тоже  завал  и  жара).  Я  спокойно-примирительно  -  больше  от  усталости,  чем  от  терпения  -  в  режиме  реальной  связи  надиктовываю  цены.  Сто  пять  позиций.  По  памяти.  Кладу  трубку.
Шеф  (уважительно):
-  Мэг,  "  кузнецам  дано  заданье,  -  орден  к  завтрему  скуют..."
Я  (холодно):
-  Мне,  пожалуйста,  сухим  пайком.
Шеф  (жалобно):
-  Будет  тебе  сухой  паёк,  только  не  смотри  на  меня  так  -  я  простужусь!
Не  сказать  "ржали",  ну,  так,  -  хихикнули  потихоньку.

   
*****

Сезон  -  единственное  время,  когда  не  рад  новому  клиенту.  Но,  когда  Танюська  сказала,  что  звонит  дама  -  владелица  картинной  галереи  в  одном  из  фешенебельных  районов  столицы,  я  очень  обрадовалась,  потому  что  художка  -  мой  любимый  сегмент,  я  обожаю  пристраивать  в  продажу  всякие  кисти  -  краски  -  холсты  -  мольберты.  И  я  -  ручки  шаловливые!  -  трубочку  -  цап  -  первая,  пока  моих  нет.  И  сразу  вспоминаю  Хазановское:  "Спинным  мозгом  чувствую  -  бландынка!"  (не  путать  с  белокурыми,  золотоволосыми  умными  дамами!)  Голос:  мня-мня-мня-мня.  А  от  начала  до  конца  предложения  можно  запросто  булочку  съесть.  У  нас  на  одном  из  многочисленных  "Эх-ма-радио"  есть  такая  дикторша.  Мы  давно  спорим,  она  в  натуре  так  говорит,  или  прикалывается.  И  я  включила  диктофон!  Ну,  чтобы  мои  убедились,  что  такая  манера  говорить  есть  в  реале.  Говорим.  После  вопроса  ВЛАДЕЛИЦЫ  ГАЛЕРЕИ:  "А  белочка  -  это  такие,  типа,  мелированные  кисти,  а  рыженькие  -  это  колонок?"  -  меня  зашкаливает  от  изумления.  Она  ничего  в  своём  деле  не  сечет!  И  от  обалдения  (всё  же  галерея  в  таком  месте  -  это  немеряно  денег!  И  чтобы  так  тупить...)  я  брякаю:
-  У  меня  есть  наработки  для  продавцов  по  типам  кистей  и  красок,  давайте,  я  Вам  сброшу.
Дальше  буквально  (с  учетом  моей  скромности)
Она:
-  Ты  чё,  мля,  офигела?  Я  что  -  похожа,  мля,  на  продавца?  Ты  с  кем  разговариваешь  (непечатная  фиоритура  в  три  этажа  с  невысокой  оценкой  моего  морального  облика)?
Я  (подчёркнуто  вежливо):
-  Ни  в  коей  мере!  Я  прекрасно  отдаю  себе  отчет,  с  кем  имею  дело.
Она:
-  Ты,  мля,  ещё  и  издеваться  будешь?  Я  покажу  тебе  (многоэтажная  конструкция),  как  надо  разговаривать!
Я:
-  Пожалуй,  мне  и  этого  достаточно.
И  осторожно  кладу  трубку.
Собрались  все  в  кабинете,  и  я  не  успела  рассказать  об  экзотических  переговорах,  подкрепив  весьма  качественной  записью,  как  в  кабинет  врывается...  Дамы,  представьте  себе  Колина  Ферта  лет  через  десять.  Вот  он  и  врывается.  
Он:
-  Пришел  спросить,  кто  здесь  нахамил  моей  (легкая  пауза)  жене?
Шеф  (вежливо-непонимающе):
-  Добрый  день,  да  Вы  садитесь.  Сейчас  все  выясним  и  всех  накажем.  Я  Вас  слушаю.
Если  вы,  как  и  я,  подумали  "нет!  Этого  не  может  быть!"  -  обломайтесь!  Может!  Выясняют:  хамила,  получается,  я...
Я:
-  Ваша  (легкая  пауза,  дающая  понять,  что  я  уловила,  кто  она)  жена  -  наш  новый  потенциальный  клиент,  а  переговоры  с  новыми  клиентами  я  имею  привычку  записывать  на  диктофон  (вижу,  как  шеф  прихватывает  челюсть  у  пола,  Адель  демонстративно  роется  в  столе,  тихо  похрюкивая).  Прошу  Вас,  послушайте  запись,  если  найдете  хамство,  я  охотно  извинюсь.
И  я  торжественно  включаю  запись.  Эх,  блин!  Ну  чего  бы  мне  не  снять  лица  шефа  и  Адели?  Стали  бы  звездами  ю-тюба.  Как  они  сдерживали  смех!  И  не  сдержали,  на  "мелированной  белке"  сломались.  Мистер  "Ферт+10"  пошёл  красными  пятнами,  а  услышав  мат,  просто  молча  встал,  отвесил  вежливый  поклон  и  вышел.
Я:
-  Босс!  Ну,  что  это?
Шеф  (поправил  очки,  почесал  переносицу):
-  Киса,  я  давно  хочу  у  Вас  спросить  как  художник  художника:  Вы  рисовать  умеете?
От  нашего  хохота  замигали  мониторы!

*****

Утром  забегаю  к  Адели  перед  работой.  Пьём  кофе  на  кухне.  Входит  шеф,  благоухающий  свежестью  и  шикарным  парфумом.
Я:
-  Босс!  Какой  классный  запах!
Шеф:
-  А  то!  У  моей  машинки  дресс-код.  Не  будешь  пахнуть  -  так  и  не  заведется.
Утро  удалось...

*****

Обедов  теперь  нет,  -  есть  перекусы  на  бегу.  Очередной  перекус.
Адель:
-  Мэг,  а  давай  к  нам  на  ужин.
Шеф:
-  Да-да,  у  нас  рыбные  котлетки.
Я:
-  У-у-у-у,  рыбные...  Это  что,  Босс,  чтобы  калорий  на  ночь  меньше?
Шеф:
-  Да  я,  Мэг,  с  калориями  не  заморачиваюсь...  Тупо  жру.
Чуть  не  поперхнулись  от  смеха.

*****

Едем  домой.  
Адель:
-  Ну,  что  Мэг,  к  нам?
Я:
Не-е,  мне  ещё  с  Сашкой  украинским  заниматься.
Сашка  -  это  мой  младший,  он  в  будущем  году  в  универ  поступает,  ему  диктант  сдавать.
Адель:
-  А  чё  ты  возишься  с  ним  так  долго?
Я:
-  У  него  грамотности  интуитивной  нет,  нужно  каждое  правило  заучивать  и  отрабатывать,  иначе  он  не  напишет.
Шеф:
-  Ой,  Мэг,  ну,  никакого  креатива!  Чё  мучиться?  -  Тату-салон  -  и  нет  проблем.
Представили  моего  Сашку  с  татушками  правил  правописания?  Бидструп  отдыхает!

*****

На  торговом  фронте  передышка.  Есть  пару  часов  для  разбора  документальных  завалов.  Сижу,  перебираю.  Чувствую  себя  Золушкой:  горох  -  налево,  пшено  -  направо  (или  что  там  девушка  перебирала?).  Напеваю  милую  песенку  из  старого  мультика:
Какой  чудесный  день,
Какой  чудесный  пень,
Какой  чудесный  я
И  песенка  моя.

Только  по  привычке  всё  переводить  пою  я  на  украинском  (я  часто  песни  с  языка  на  язык  перевожу,  порой  получается  очень  прикольно),  звучит  приблизительно  так:
Який  чудовий  день,  
Який  чудовий  пень,
Яка  чудова  я
І  пісенька  моя.

Слышу,  Адель  тихонько  постукивает,  поднимаю  голову  вопросительно.  Она  кивает  на  шефа.  Тот  роется  в  какой-то  громадной  папке  и  поёт  (попытаюсь  передать  эту  фонетическую  роскошь):
Якой  чудовый  день,
Якой  чудовый  пень,
Совсим  чудовый  я
И  писинька  моя!

На  последней  строчке  хохот  такой,  что,  кажется,  рухнет  крыша.  Я  падаю  от  смеха  лбом  в  клавиатуру.  И  у  меня  вырубается  комп.  Пересмеялись,  но  комп  не  включается.  Блин.  Зовем  Мишка  -  сисадмина.  Мишок  смотрит,  фигеет.  Но  ругать  меня  он  не  может,  он  за  мной  ухаживает.
Мишок:
-  Мэгги,  что  Вы  с  ним  делали?!
Шеф:
-  Она  по  нему,  Миш,  клиентам  своим...  челом  била.
Хохот.  Мишок  фигеет  в  квадрате.
Я  (возмущенно):  Это  всё  ты,  Босс,  со  своей  "писинькой"!
Хохот.  Степень  офигения  у  Мишка  плавно  приближается  к  n.  Он  понимает,  что  чего-то  не  понимает,  но  чего  он  не  понимает  -  он  ваще  не  понимает.  Поэтому  сосредотачивается  на  компе.  Сделал,  умница.
Я:  
-  Мишенька,  как  мне  Вас  благодарить?
Мишок  (расхрабрился):
-  Я  поставил  его  на  очистку,  это  займет  немного  времени.  Разрешите,  я  приглашу  Вас  в  "Кофейню  на  Соборной"  (знает,  гад,  мою  любимую  кафешку)  на  чашечку  кофе.
Ну,  вот  как  тут  откажешь?!
Я:
-  Идите,  Мишенька,  я  Вас  догоню.
Он  выходит.
Шеф  (дразнит):
-  Донна  Роза,  я  старый  солдат,  я  не  знаю  слов  любви...
Адель:
-  Уммм,  дон  Пэдро,  что  это  был  за  мужчина!
И  ржут,  паразиты.
Пили  кофе  "дикая  вишня",  и  Мишок  не  спросил  меня,  чего  это  мы  так  неприлично  ржали.  Тактичный  мужик.  В  театр  пригласил.  Схожу,  пожалуй.

*****

Поздний  вечер.  Едем  с  работы.
Адель:
-  Мэг,  а  может,  к  нам?  У  меня  кусочек  сыру  есть,  с  плесенью.
Я:
-  Да  ладно,  ешь  сама,  ты  ж  любишь.
(Моя  подруга  обожает  сыры  всяческие,  как  мышка)
Адель:
-  Да,  там  на  двоих  хватит.  Боссу  не  дадим.
Шеф  (подпрыгивает  за  рулем):
-  Здрасьте!  Чё  й  то?
Адель:
-  Ты  ж  не  любишь!
Шеф(голосом  обиженного  ребенка):
-  Я  люблю!  Я  люблю!  Просто  вы  мне  не  даёте!  И  я  полюбить  не  успеваю!
Ё-моё!  Как  мы  ржали!

(продолжение  будет)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369825
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 09.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №6

(обещанное  продолжение)

 Вчера  пришел  наш  Юра-юрист  (это  не  кличка,  это  должность)  отпрашиваться  с  работы  -  дочка  заболела,  а  жене,  тоже  юристу,  на  работу  срочно  надо.  По  детям  у  нас  Адель.  Она  знает  про  детей  сотрудников  всё,  мы  называем  её  "фирменная  мать".  Расспрашивает,  выясняет  -  простуда,  вчера  была  очень  высокая  температура.
Адель:
-  Так  надо  было  водкой  растереть  пополам  с  водой,  или  уксусом.
Юра-юрист:
-  Мы  так  не  делаем.  Просто  холодной  водой  простынку  намочили  и  укутали.
Адель:
-  Что-о-о?  Что  значит,  -  вы  так  не  делаете?  Почему?
Юра:
-  Просто  не  делаем.
Я  (вставляю  свои  пять  копеек):
-  Железный  аргумент,  Юрик!  Ну  и  что  ваш  компресс,  помог?
Юрик:
-  Ну,  упала  немного,  а  потом  ещё  выше  стала.
Адель  (крайняя  степень  возмущения):
-  Если  сами  балбесы,  так  почитали  бы  умное  что-нибудь  (читать,  чай,  не  разучились?),  доктора  Спока  хотя  бы.
Юрик:
-  У  нас  только  доктор  Комаровский...
Шеф  (тоже  возмущенно):
-  Ну,  и  читали  бы!  Что  же  вы  им  комаров  бьёте!
И  после  паузы,  пока  мы  с  подругой  душим  неуместный  смех:
-  А  комаров  процессуальным  кодексом  бейте.  (тихо  и  совсем  ворчливо)  Всё  равно  он  вам  ума  не  прибавил.
И  смех.  И  грех.

*****

Сегодня  -  День  Независимости.  На  эту  тему  вчера  тоже  пошутили.  
Говорим  о  том,  кто  что  делает  завтра.  
Я:
-  А  я  буду  независимость  праздновать!
Шеф  (он  у  нас  русский,  кто  не  помнит)  ехидненько  так:
-  И  от  кого  же,  Мэг,  ты  независимость  празднуешь?
Я  (смело!):
-  От  вас!
Адель  (она  полячка)  шефу:
-  Ха,  понял!
Я  (еще  смелее)  Адели:
-  И  от  вас,  кстати,  тоже!
Адель:
-  Празднуешь,  значит?  Так  жди  в  гости.
Шеф:
-  Вареники  вари,  независимая  наша!
Вот.  Жду  гостей  -  русского,  полячку  -  независимость  праздновать.    Вареники  варю  с  черникой.

****

Сегодня  выскочили  в  магазин  стройматериалов  за  рулоном  шпалер,  нужно  в  кабинете  стену  обновить,  надоела.  Купили  миленький  бамбук.  Едем  назад.  
Шеф:
-  Ура-ура-ура!  У  нас  новая  будет  сегодня  стена.  Мэг,  ты  -  заразная,  я  стихами  заговорил!
Я  (кручу  руль):
-  Ну,  допустим,  сегодня  не  будет...
Шеф:
-  Здрасьте!  Чё  й  то?
Я:
-  А  клеить,  Босс,  чем  будем?
Шеф:
-  Ой,  Мэг!  А  чё  й  то  мы  клей  не  купили?  (Удивленно)  Мы  дебилы?
Блин,  он  так  по-детски  это  сказал,  я  чуть  в  бордюр  не  въехала!

*****

"Перловка  от  шефа"  сегодня  была  в  стиле  "нуар-триллер".
Пара  незаметных  предисловий.  Все  мы  -  я,  подруга  и  шеф  -  мечтаем  жить  в  разных  уголках  Земли.  Шеф  -  в  Германии,  он  любит  порядок,  подруга  -  в  Швейцарских  Альпах,  они  ей  в  фильмах  нравятся,  а  я  -  на  Аляске.  Немножко,  потому  что  люблю  романы  Кервуда,  а  в  основном,  -  потому  что  совсем  не  переношу  жару.  Просто  помираю  вторую  неделю.  Но  помирать  в  офисе  нельзя,  потому  что  на  стене  висит  "помиральная"  копилка,  -  заговорил  о  болезнях  или  смерти  -  будь  добр,  положи  50  гривен.  Сегодня  утром  было  не  просто  жарко,  а  ужасно,  -  как  в  пекле.  
Захожу  в  офис,  молча  подхожу  к  копилке  и  бросаю  в  неё  деньги.  Так  же  молча  сажусь  на  стул  рядышком.  Они  смотрят  удивленно-сочувственно  и  дружненько  так  оба:
-  Доброе  утро,  Мэг?
Я  молчу,  ещё  секунда  -  и  заплАчу.
Шеф:
-  Эй,  Мэгги!  Ты  за  что  деньги  положила,  -  "за  болезнь",  или  "за  смерть"?
Я  (обреченно):
-  За  смерть.
Подруга  (деловито):
-  Нашла,  когда  помирать!  Хоть  до  зарплаты  доживи.  Гроб  на  что  купим?
Я  (шутка  не  удалась,  заревела):
-  Вот  умру  сегодня.  И  не  на  что  будет  вам  гроб  купить!  Бросите  меня  в  пластиковый  пакет  и  закопаете!
Шеф:
-  Да,  ладно  тебе,  Мэгушка,  наскребем  мы  тебе  на  гроб.
Подруга:
-  И  на  похорон  сбросимся...  И  по-людски  отпоём.
Шеф:
-  А  хочешь,  -  то  и  оттанцуем  (и  -  клянусь!  -  всей  своей  немаленькой  массой  делает  пару  изящных  па  какого-то  аргентинского  танго)
Хохотали  так,  что  Танюська  -  наш  ко  всему  привычный  офис-менеджер  -  удивленно  заглянула.
 Поди  умри  с  ними!
 А  деньги  из  копилки  на  мороженом  после  работы  проели.

*****

Наш  шеф  менеджеров-закупологов  -  Марина.  Очень  красивая  барышня!  Такая  типичная  украиночка  -  чернобровая,  кареглазая,  стройненькая,  ладненькая,  как  тополек.  И  характер  -  замечательный.  А  с  женихами  не  везет!  Мы  с  ней  кофе  иногда  попиваем  и  она  делится,  я  у  неё,  типа,  дуэнья.    Сегодня  рассказывает  мне,  как  ОН  на  свидание  не  пришел.  Расстрооееннаяяяя.
Я  (голосом  мудрой  совы):
-  Согласись,  Мариночка,  если  мужчина  столь  необязателен,  то,  может,  и  лучше,  что  не  пришёл,  когда  всё  только  начиналось?  Меньше  мороки  и  обид.  А  не  родился  ещё  мужик,  из-за  которого  мы  будем  плакать,  верно?
Уговорила,  -  плакать  не  будем.  Захожу  в  свой  кабинет  и  спинным  мозгом  чувствую,  что  ржали  надо  мной,  -  шеф  проходя  видел,  как  я  Маринку  успокаиваю.
Я:
-  Доброе  утро,  страна!  Какое  преступление  вы  тут  без  меня  совершили,  -  заговорщики?
Шеф:
-  Да  я  рассказывал,  как  ты  Маринку  утешаешь  в  стиле  лучших  еврейских  анекдотов.
Я:
-  Нипоняла???
Шеф  (женским  голосом  с  одесским  акцентом)
-Ну,  что,  Ривочка,  твой  пришёл?
-Нет,  шоб  он  ззздох!  А  твой,  Сарочка?
-А  мой  таки  пришёл,  шоб  он  ззздох  рядом  с  твоим!
Хихикали  целый  день,  то  и  дело  приговаривая  «шоб  он  ззздох  рядом  с  твоим».

(продолжение  ещё  есть)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369570
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №5

Ну,  готовы  к  новой  порции  "Перловки  от  шефа"?  Так  вот  она.

*****
С  утречка  едем  с  шефом  к  таможенникам.  Их  контору  перенесли,  и  я  пытаюсь  объяснить  дорогу.  Получается.  Но  плохо.
Шеф  (сочувственно):
-  Мэг,  я  такого  пространственного  дебилизма,  пожалуй,  ещё  и  не  видел.
Мне  б  расстроиться,  а  я  хохочу.

*****

Входим  к  брокерам.  Народу  в  офисе  полно.  Барышни  по  большей  части  -  красавицы,  но  одеты  в  стиле  "макраме".
Шеф  (тихонько  на  ушко):
-  Я  смотрю,  здесь  девки  с  дресс-кодом  не  заморачиваются.  Груди  в  авоськи  побросали  -  и  на  работу.
Всё.  Я  на  этих  "девок"  без  смеха  смотреть  не  могу.

*****

Пьем  чай  у  себя.  Я  откопала  новую  запись  нашего  любимого  Сашика  Онофрийчука.  Слушаем,  балдеем.
Подруга:
-  Я  не  знаю,  Босс,  как  на  такой  голос  мужики  реагируют,  но  у  женщин  -  бабочки  в  животе,  однозначно.
Шеф:
-  Да  я  сам  тащусь,  как  удав  по  пачке  дуста.
Я:
-  Жаль  будет,  если  у  парня  от  этих  громких  дифирамбов  голова  закружится.
Шеф:
-  Да,  пусть!  Лишь  бы  острый  звездит  не  перешёл  в  хронический  звездоз.
Напишу  Саше  шефово  пожелание,  пусть  тоже  посмеется.

*****

Сегодня  я,  поднаторев  в  переписывании  шефовых  шуток,  пыталась  и  свою  жменьку  в  перловку  бросить.  Получилось  вот  так.

Я  завариваю  чай.  
Шеф:
-  А  есть  что-нибудь  к  чаю?
Я:
-  Зефир  в  шоколаде.
Шеф  (весьма  разочарованно,  голодный  наверное):
-  А-а-а,  я  думал,  что-нибудь  приличное...
Я:
-  Ну,  ты,  Босс,  зажрался  вконец!  Что  же  для  тебя  -  приличное?
Шеф  (мечтательно):
-  Мясо  в  шоколаде.  Так  ты  ж,  Мэг,  мне  такого  не  предложишь...
(Вот  тут  я  и  подставилась!  Позарилась,  глупенькая,  на  "перловые"  лавры)
Я:
-  Да  ты  что,  Босс!  Разве  такое  предлагают?  Такие  блюда  надо  ночью  втихаря  под  одеялом  трескать.
(Расправа  не  замедлила)
Шеф:
-  То-то  мне  твой  барабашка  говорил,  что  у  тебя  под  одеялом  ночью  ушки  шевелятся.
Гиблое  дело  -  шефа  перешутить.

*****

Конец  рабочего  дня.  Я  записала  эту  шутошную  дуэльку  и  нычу  бумажечку  в  сумку.
Шеф  (подруге,  ехидненько  так):
-  Гля,  гля!  Пишет  и  нычет,  пишет  и  нычет.  Ну,  прям  ...  мышка-писушка!
Давно  так  в  истерике  от  хохота  не  билась.  Зря  я  переживала,  глупенькая,  как  мне  имидж  хрюшки  -  в  -  рюшках  сменить...

*****

Посмотрела  премьеру  сериала  "Инкассаторы"  и  весь  день  пересказываю,  восхищаюсь.  Эмоции  -  через  край.  Описываю  сцену  драчки  в  душевой.
Я:
-  Ну,  тут  Серега  пытается  доказать  Вадиму,  кто  в  прайде  альфа-самец,  а  кто...  (пытаюсь  найти  слово)...
Шеф  (с  искренним  желанием  помочь):
-  Омега-самец.
Упали  все.

*****

Под  конец  дня  мои  уже  раза  три  выслушали,  какой  суперский  фильм,  какие  классные  актеры  и  какой  крутой  Даня  Страхов.
Подруга:
-  Мэг,  ты  сегодня  о  чем-то  другом  думать  можешь?
Шеф  (сочувственно):
-  Адусь,  не  трожь  её.  Ты  ж  видишь  у  неё  со  Страховым  крутой  лямур...  С  большим  тужуром.
Я  рыдала!  Вот  оно  чё  у  меня,  оказывается.

(продолжение  будет  обязательно)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369405
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №4

(продолжение)
Наш  шеф  очень  миленько,  но  вполне  заметно  картавит.  Читает  слоган  фирмы-клиента:
-  "Лидер  региона  по  продажам!"  (задумчиво)  М-да,  фирмочка  -  не  для  картавых...

*****

Шеф  нашего  Одесского  филиала  -  Семён  Григорьевич  -  мелочно  дотошный  и  страшно  занудный  чудак.  Но  -  спец  редкий,  поэтому  мы  его  всячески  терпим  и  ублажаем.  Ублажать  по  большей  части  приходится  мне.  Он  прицепливый  и  тормознутый,  а  я  -  Мисс  Терпение  (титул  коллективом  присвоенный).  А  шеф  обозвал  меня  после  очередного  разговора  с  Семёном  "Баффи  -  истребительница  вампиров".
Сегодня  плановый  звонок  из  Одессы.
Шеф:
-  Мэг,  Танюська  Семёна  на  тебя  переключит,  поговори  с  ним...  у  тебя  артикуляция  лучше.
(Уже  хихикаем)
Звонит.
Я:
-  Да,  Семён  Григорьевич,  непременно,  Семён  Григорьевич.  Обязательно,  Семён  Григорьевич!  Добро,  Семён  Григорьевич!!!  -  Кладу  трубку,  -  Фуууууууух!
Шеф  (злобно  глядя  на  телефон,  голосом  Жванецкого)
-  Шоб  ты  здох!
Упали.
Кстати,  жену  Семёна  -  Аду  Марковну,  шеф  называет  "мамина  Сёма».

*****

Шеф  знакомит  нас  с  новым  клиентом.  Клиент  -  мужчина  вполне  импозантный,  понимает  толк  в  комплиментах  и  в  деле.  Расшаркались,  разреверансились,  расстались.
Подруга  (довольно):
-  Босс,  ну,  какая  же  ты  умница!  И  договор  хороший,  и  клиент  приятный.  Ну,  прям,  не  знаю,  как  тебя  и  назвать  покрасивше...
Шеф  (подсказывает):
-  Тигр!..  Плюшевый...
Согласились.

*****

Буквально  через  полчаса  на  обеде.
Подруга:
-  Босс,  ты  что,  все  котлеты  съел?  Ну,  ты  и  хомяк!
Шеф:
-  Так  тигр,  или  хомяк?  Ты,  мать,  как-то  определись.

*****

Босс  диктует  мне  письмо  для  перевода  на  украинский:
-  Пиши:  "Юстас  -  Алексу"
Самое  смешное,  -  я  начала  писать!
Шеф:
-  Мэг,  давно  хочу  тебя  спросить  по  секрету,  ты  не  блондинка  перекрашенная?

*****

Чуть  позже  шеф  садится  за  мой  комп  и  у  моего  стула  отваливается  подлокотник.
Я:
-  Мой  нежный  стульчик  изначально  не  годился  для  твоих  параметров,  Босс!
Шеф:
-  Это  у  тебя,  Мэг,  параметры,  а  у  меня  -  габариты.

*****

Конец  рабочего  дня,  конец  рабочей  недели.  Планируем  следующую.
Шеф:
-  Сверку  с  филиалами  сделает  Адель.
Подруга  (возмущенно):
-  Я-а-а-а?
Шеф  (разводит  руками):
-  А  у  нас  тут  Аделей,  блин,  как  собак  нерезаных!
Мне:
-  А  ты,  Мэг,  разберись  с  ровенчанами,  заодно  и  выясни,  есть  у  них  представление,  куда  они  идут  и  куда,  в  конечном  итоге,  хотят  попасть.  Ж*па  не  в  счет!
На  этой  оптимистической  ноте  неделю  закончили.
(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369165
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №3

(продолжение,  начало  немного  пониже)
*****
Не  то,  чтобы  шеф  мой  был  такой  уж  сплошь  плюшевый  и  белый.  Конечно,  в  работе  всякое  случается.  Но  мы  искренне  любим  его.  Больше  всего  за  уникально-мужское  качество  -  умение  признавать  свои  ошибки  и  просить  прощения.  Любимая  поговорка  шефа:  первым  идет  мириться  не  тот,  кто  больше  налажал,  а  тот,  кто  больше  любит.  Вот  это  в  нем  -  самое  чудесно  расчудесное.  Ну,  и  юмор,  конечно.  Так  что  "Перловка  от  шефа"  продолжается!
Наш  офис  вполне  можно  считать  интернациональным.  Я  -  украинка,  подруга  -  Адель  -  полячка,  а  шеф  -  русский.  Хотя...  если  хорошенько  тряхнуть  их  генеалогические  дерева,  с  каждого  выпадет  парочка  евреев.  А  у  шефа,  пожалуй,  еще  и  казанский  татарин.  Вот  такая  каша-дружба.  Поэтому  для  нас  межнациональный  конфликт  -  понятие  скорее  внутреннее  -  то  есть  невозможное.  Мы  уважаем  свои  корни.  Но  шутить  -  шутим.  Мы  с  подругой  обожаем,  когда  шеф  вставляет  в  разговор  украинские  словечки,  -  это  получается  уморительно  комично.  У  него  есть  такой  арсенал  самых  любимых.  Например,  он  страшно  любит  слово  "годувати»  .  Сегодня  шеф  принес  нам  на  обед  обалденные  хачапури.
Мы  (восхищенно,  наперебой):
-  Наша  ты  умница!  Наш  ты  кормилец!
Шеф  (довольно  расплывшись):
-  Не-а,  я  не  кормилец.  Я  -  ваш  бацька-годун.
От  смеха  чуть  не  задушились.

*****

Говорим  о  комплиментах.
Подруга:
-  Мужики  любят  не  комплименты,  а  грубую  лесть.  Причем,  чем  грубее  -  тем  лучше.  Как-нибудь  банально  так:  ты-  лучший!  Ты  -  лев!
Я:
-  Да-да,  а  еще  преувеличения  всякие:  ты  -  страшное  волосатое  чудовище!  Зверюга  огроменная!  Правда,  Босс?
Шеф  (задумчиво):
-  Ну,  не  так  уж  прямолинейственно...  хотя  (женским  голосом)  "не  прошли  бы  мы  в  сад,  я  хочу,  чтобы  Вас  увидели  мои  розы"  -  точно  не  прокатит.

*****

Сегодняшняя  "Перловка"  прям  хвостом  за  вчерашнюю  зацепилась.
Настроение  вчера  вечером  было  не  очень,  и  мы  с  подругой  решили  заскочить  после  работы  в  любимый  магазин  одежды.  А  там  как  раз  свеженькие  блузочки  вывешивали.  Ну,  мы,  ничтоже  сумняшеся,  прикупили  себе  по  обновке.  Подруга  предложила  с  утра  пешком  на  работу  пойти  и  шефа  новым  имиджем  удивить,  он  раньше  нее  уходит,  так  что  интрига  возможна.  Утром  подкараулили,  когда  шеф  уже  пришел  в  кабинет,  входим  -  красивые  и  элегантные  как  два  рояля.  Стоим.  Шеф  -  в  компе.  Еще  стоим.  Не  вылезает.
Мы:
-  Гм  -гм!
Шеф:
-  Ой,  девки!  Какие  же  вы  у  меня  большие  и  красивые!
Наши  брови  начинают  медленно  ползти  на  лоб:  это  мы-то  большие?  Метр  шестьдесят  с  каблучками  и  взбитыми  челками?
Шеф:
-  Ну,  в  смысле,  -  великие.
Брови  ползут  еще  выше.
Шеф  (последняя  попытка  исправить  положение):
-  Ну,  я  имел  в  виду  -  талантливые.
Брови  уползли  окончательно.
Шеф  (смущенно  и  покаянно):
-  Короче,  девки,  пошли  в  сад,  пусть  на  вас  розы  посмотрят.
Смеялись.  Простили.  В  щечку  поцеловали.

*****

Ну,  вот  оно  и  не  заставило  себя  ждать  -  подтверждение,  что  и  у  нас  не  все  всегда  бывает  гладко.  Пятница  эта  была  днем  важных  переговоров.  Шеф  и  подруга  очень  нервничали.  Я,  скорее,  за  них,  потому  что  мне  досталось  самое  простое,  как  сказал  шеф,  "за  домом  приглядывать,  огород  сторожить".  Заскакиваю  утром  в  кабинет  и  аккурат  в  дверях  сталкиваюсь  с  шефом.  Ощутимо  так  сталкиваюсь.
Шеф  (потирая  место  столкновения):
-  Чей-то,  Мэг,  ты  сегодня  такая  широкоплечая?..  В  бедрах...

*****

Подруга  уезжает  на  переговоры  первой.  Волнуется,  хорошо  ли  оделась.  По  мне,  так  излишне  романтично,  но  переодеваться  некогда,  поэтому  я  всячески  её  успокаиваю.  Диалог  из  серии  любимых  в  раннем  детстве  Петрова  и  Васечкина:  "Петров,  скажи?"  -  "Да,  несомненно..."
Подруга:
-  Как  думаешь,  рюшечек  на  мне  не  многовато?
Я:
-  Да,  не  парься,  езжай,  ты  их  просто  посшибаешь.
Подруга:
-  Не,  ну,  согласись,  без  рюшек  рукав  уже  будет  простоват...
Шеф  (не  выдерживает):  
-  Так,  леди!  Вуальку  на  глазки  опустила!  Шторки  задвинула!  И  поскакала  белой  лошадью  с  задвинутыми  шторками  и  опущенной  вуалью.
Подруга  выскакивает  из  кабинета.
Шеф  (мне,  весьма  грозно):
-  Смотри  у  меня  тут.  Если  что  не  так,  искусю  -  тьфу!  -  искушу  -  от,  блин!  -  искусаю!  (бурчливо)  Совсем  башку  заморочили,  хрюшки.  В  рюшках.
Он  хлопает  дверью,  а  я  плачу  от  смеха.
Переговоры  прошли  успешно.  Утреннюю  нервозность  все  друг  другу  простили.  Но  "хрюшек  в  рюшках"  я  ему  еще  припомню,  ведь  мне  теперь,  чтобы  имидж  сменить,  пол  гардероба  придется  бомжам  подарить.

*****

Понедельник  -  день  тяжелый,  особенно  для  тех,  кто  добирается  на  работу  на  машине.  Например,  для  шефа.  Мы-то  с  подругой  -  умные,  -  пусть  далековато,  но  пешком!  Шеф  с  утра  злой:  хоть  и  не  опоздал  сам,  так  куча  народу  опаздывает.  Звонит  менеджеру  по  кадрам.
Шеф:
-  Демид  Николаевич,  а  что  это  я  уже  полчаса  в  твою  дверь...  челом  бью?
Смеяться  вслух  нельзя!  Мы  уткнулись  в  платочки  и  тихо  похрюкиваем.  Хотя  Демика  жалко,  он  поджаривается  от  учтивого  тона  шефа.  Дальше  "попадает"  офис-менеджер  Танечка.
Шеф:
-  Танюся,  если  к  обеду  мне  народ  за  премии  в  ведомости  не  распишется,  я  сам  с  тобой  распишусь.  Под  хохлому.
 Надо  спасать  народ.  Мы  перемигиваемся  и  кидаемся  в  бой.  Чистая  имповизация!
Подруга:
-  Босс,  ты  не  помнишь,  куда  я  дела  адрес  этого  нового  клиента?
Я  (делаю  вид,  что  читаю):
-  Днепропетровская  область,  Магдалиновский  район,  село  Гупаловка,  хутор  Шкаралуповка.
Шеф  (есть!  попал!):
-  Улица  Навозная,  третья  куча  справа!
Истерика!  Ржем  минут  десять  -  релакс,  можно  работать.

*****

Обед.  Пьем  чай  с  офигенным  зефиром  -  кла-а-а-ссным,  как  в  детстве!
Подруга:
-  Мэг,  че  ты  мне  такую  зефирину  большую  дала,  -  она  мне  в  рот  не  влезает.
Шеф  (ни  секунды  раздумий!):
-  Откусывать  не  пробовала?

*****

Вторая  часть  "Марлезонского  балета".  Всё  то  же  чаепитие.
Подруга:
-  Босс,  ты  не  налегал  бы,  милый,  на  сладкое,  мне  в  последнее  время  твой  сахар  не  нравится.
Шеф  (по-детски  огорченно):
-  А  я  думал,  тебе  нравятся  сладкие  мужчины.
Читаю  Интернетные  шедевры  о  диетах  -  хохот  до  колик.  Потом,  ясен  пень,  легкая  грусть,  что  и  про  нас  -  ну,  да,  чего  уж  тут.
Подруга:
-  Тебе  тоже,  дорогой,  пора  бы  заняться  фитнесом.
Шеф  (закрывая  двумя  руками  свой  живот,  с  ярким  одесским  акцентом):
-  Ах,  оставьте  в  покое  мой  бедный  фитнес!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=369130
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №2

(  Начало  смотри  ниже)
*****
В  обед  рассказываю  о  впечатлениях  от  фильма  "Любовь  на  острие  ножа".
Подруга:
-  Ой,  помню,  это  где  твой  любимый  Срахов  (ну,  красавец,  не  возражаю)  и  Ломоносова.  Она  по  фильму,  типа,  тоже  красоты  неземной.  Хоть  с  виду  немного  англичанку  напоминает:  умница-красавица,  но  лучше  бы  ей  родиться  лошадью.
Спорим,  потом  приходим  к  выводу:  "Да,  Кеосаян  -  хороший  режиссер,  но  вкус  у  него  на  женщин...  ну,  нету  вкуса,  короче".
Шеф  (сочувствуя  Кеосаяну)
-  Даааа,  попал  мужик!  Не  ту  красавицей  назначил.

*****

Подруга  терпеть  не  может,  когда  семечки  щелкают.  А  мы  с  шефом  любим,  грешным  делом.  Однажды  я  решила  шефа  семечками  побаловать,  но,  чтобы  подруга  не  нервничала,  купила  очищенных  от  шелухи.
Шеф  (ошеломленно):
-  Что  это?
Я:
-  Семечки.  Ты  ж  любишь!
Шеф  (возмущенно):
-  От  балда!  А  медитация?

*****

КВН  как-то  прошел  мимо,  а  жаль,  потому  что  шеф  неплохо  копирует  голоса,  -  и  это  дополнительный  повод  похохотать.  Периодически  мы  на  дни  рождения  нашей  дружной  компашки  придумываем  какие-нибудь  мини-спекты  или  сценки  шутливые.  Главные  роли,  естессно,  достаются  шефу.  Видели  бы  вы  его  в  роли  немецкой  генеральши  Магдалены  Гопцендрицен!

*****

На  первый  просмотр  сериала  «Бедная  Настя»  меня  присадила  подруга.  Мы  к  середине  уже  дружно  торчали  вечерами  вместе  у  их  большого  телевизора.  Шеф  мирно  посапывал  в  кресле  рядом,  периодически  беззастенчиво  всхрапывая.  Однако,  цитирует  героев  «Насти»  именно  он!
-  "Это  не  офис  -  это  балаган  какой-то!"
-  "Андрей  Платоныч,  дорогой!  Как  жаль,  что  Вы  уже  уходите!"
-  "Ну,  Полька!"  (угрожающе)
А  сегодня:  пишу  деловое  письмо  в  банк.
Я:  
-  Народ,  подскажите,  как  письмо  закончить  красиво.
Шеф  (голосом  полковника  Заморенова):
-  "Мой  ангел,  целую  кончики  Ваших  крыльев!"
Ржали  до  икоты...

*****

Сегодня  был  трудный  день.  Все  всё  почему-то  забывали.  Шеф,  когда  злится,  с  разной  интонацией  спрашивает:  "Вы  что  все  -  смерти  моей  хотите?"  Сегодня  "хотели  шефовой  смерти"  раз  пять  -  и  всё  по  забывчивости.
В  конце  рабочего  дня,  вместо  привычной  команды  "девки,  топчи  фазу!"  звучит  ядовито
Шеф:
-  Милые  замы,  по  итогам  рабочего  дня  нашей  психушке  присваивается  корпоративное  имя  "Память".
В  приемной  взрыв  хохота,  и  мы  понимаем,  что  шеф  забыл  выключить  громкую  связь.
Шеф  (сокрушенно):
-  Эх,  заразили,  суки,  заразили!

*****

Шеф  -  ярый  поклонник  Сергея  Урсуляка,  поэтому  он  так  снисходителен  к  моей  любви  к  актеру  Даниилу  Страхову  (раз  Урсуляк  позвал,  значит,  -  классный  мужик).  Цитаты  из  "Ликвидации"  и  "Исаева"  -  это  вообще,  как  говорит  шеф,  "наша  третья  сигнальная  система"  (первые  две  -  слова  и  жесты).  Мы  частенько  слышим:
-  Эх,  а  не  рвануть  ли  в  Антарктиду  к  пингвинам?
-  Мое  рыло  сегодня  счатливое,
-  Максим  Максимыч  разбирается.
-  Где  у  нас  случилось?
-  Идите  кидайтесь  головой  в  навоз,  я  вас  не  знаю.
-  Верни  награбленное  в  мозолистые  руки.
-  Ну,  так  уже  и  не  спешите.
Первое  время  после  выхода  или  повтора  фильмов  -  это  вообще  сплошные  цитаты.
Хотя  над  нашими  пристрастиями  шеф  частенько  посмеивается.  У  меня  есть  "тайный  воздыхатель"  -  наш  сисадмин  (интерпретации  должности  в  шефовом  исполнении  -  отдельная  тема  для  журнала  "Плейбой").  Зовут  поклонника  Миша.  Шеф  за  профессионализм  ласково  зовет  его  Мишок.
На  днях  в  обед  Мишок  сцапал  нас  с  подругой  в  магазине.  Дарит  цветы  и  конфеты.  Цветы  беру  (не  обижать  же  человека),  от  конфет  отказываюсь:
-  Ой,  нет,  что  Вы,  Мишенька,  никаких  конфет,  это  вредно  для  фигуры.
Сматываемся.  Вскакиваем  в  кабинет.
Шеф:
-  Тебя  Мишок  нашел?
Я  (в  досаде):
-  Нашел!
Шеф:
-  Комплиментов  нагнул?
Я:
-  Да,  не  нужны  мне  его  комплименты!
Шеф:
-  Так,  я  не  понял,  где  конфеты?
Я:
-  Конфеты  вредны  для  фигуры!
Шеф  (облом!  а  он  так  любит  сладкое!):
-  Твоей  фигуре  уже  ничего  не  вредно.  -  Спохватившись,  -  Комплимент!
Я  (злюсь):
-  От  твоих  комплиментов,  Босс,  за  версту  сапожной  ваксой  несет.  Впрочем,  как  и  от  Мишковых.
Шеф  (сочувственно):
-  И  ведь,  гады,  не  читали  Федерико  Гарсиа  Лорку...  что  характерно.
Всё.  Я  не  злюсь.  Я  ухахатываюсь.

(продолжения  ещё  много)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=368917
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 05.10.2012


ПЕРЛОВКА ОТ ШЕФА №1

(Спасибо  замечательно  жизнерадостной  жительнице  нашего  сайта  Фотиние.  Именно  её  веселые  стихи  сподвигли  меня  разместить  всё  это  здесь)


 Привет!  Я  –  Мэг.  Нееет,  я  не  американка,  это  -  сокращение  моей  фамилии.  А  имя  у  меня  есть  –  наше,  славянское.  Правда,  мой  первый  парень  когда-то  сказал,  что  его  бабушка  назвала  моё  имя  еврейским.  Но  я  не  об  этом.  Я  –  Мэг.  Меня  все  на  работе  так  называют.  Не  удивлюсь,  если  и  Сашка  –  мой  младший  сын  –  тоже  скоро  вместо  «мам»  скажет  «Мэг»,  -  дурной  пример  заразительный.  А  ещё  –  я  рыжая  и  несерьезная.  И  люблю  всё  записывать,  потому  что  всё  забываю.  Особенно  анекдоты.  Вот,  слушаю  и  думаю:  «Этот  –  такой  смешной!  –  точно  не  забуду!»  А  потом…  Хочу  рассказать,  -  упс!  Забыла!  Поэтому  мне  первой  пришла  мысль  записывать  веселушки  из  жизни  нашего  смешливого  рабочего  кабинета.  Таких  сценок  уже  собралось  на  сборничек  анекдотов.  Вот  они.

*****

На  работе  в  кабинете  нас  трое:  шеф  и  два  зама.  Второй  зам  -  жена  шефа.  Мы  очень  давно  дружим  и  все  время  смеемся.  Жаль,  что  мне  не  пришло  в  голову  раньше  записывать  эти  приколы.  
На  днях.  Подруга  -  мужу-шефу:
-  Босс,  ты  домой  идешь?
Шеф:
-  Идите,  девочки,  мне  нужно  еще  поработать.
Подруга:
-  А  вот  Лев  Николаевич,  между  прочим,  управлял  огромным  имением,  романы  писал,  кучу  детей  растил,  и  находил  еще  время  вести  переписку  со  всеми  известными  литераторами.
Шеф  (из-за  компа):
-  Кто  у  нас  -  Лев  Николаевич?
-  Толстой!
Шеф  (тихо-задумчиво,  не  выходя  из  компа):
-  Граф...  мог  позволить  себе  графоманить.

*****

Вечером  накануне  пересматривали  в  стотысячный  раз  "Покровские  ворота".  Прилетаю  на  работу  с  минутным  опозданием.  На  мне  белое  платье  в  черную  клетку.  В  кабинете  -  один  шеф.
я:
-  Ой,  прости,  я  вся  сегодня  такая  несобранная,  опоздавшая  вся  такая.
Следом  -  в  черном  платье  в  белый  горошек  (мы  не  сговаривались!)  -  влетает  подруга:
-  Ой,  я  сегодня  такая  непунктуальная,  непрофессиональная  такая.
Шеф  (как  всегда  задумчиво):
-  Какие-то  вы,  девки,  сегодня  все  такие  монохромные...  геометрические  все  такие.
От  хохота  рыдали.

*****

Как-то  сказала  шефу,  что  буду  записывать  его  высказывания  (после  "одновалентный  мужчина").  
Шеф  (тихо  и  задумчиво):
-  Нашла,  блин,  Мао-дзе-Дуна...

*****

Шеф  купил  себе  к  празднику  новый  мобильник.  Огромный,  как  булыжник  с  мостовой  1905  года!
Я:
-Босс,  ну  и  мобильник  у  тебя!  Прям  -  орудие  пролетариата.  Как  только  в  руку  помещается?
Шеф  (с  детской  непосредственностью):
-  Да  я  уже  раза  два  по  ошибке  калькулятор  к  уху  прикладывал.

*****

После  обеда.
Подруга  (заглядывая  через  мое  плечо  в  комп):
-  Босс,  прикинь,  она  твои  перлы  записывает!
Шеф  (смущенно):
-  А  я  смотрю,  че  это  она  на  меня  поглядывает,  как  Каштанка  на  сахарную  косточку...

*****

Сегодня  рассказала  подруге  и  шефу,  что  собираюсь  расписать  их  в  Нете.  
Подруга:
-  Пиши-пиши,  потом  издадим,  денег  заработаем.
Я:
-  Назовем  "Перлы  от  шефа"
Подруга:
-  Или  "Блюдо  от  шефа".  А  что?  Как  в  ресторане!
Шеф  (не  вылезая  из  компа):
-  "Перловка  от  шефа"
Вот  вам  и  блюдо  от  шефа!

*****

Итак  "Перловка  от  шефа"
Шефа  зовут  Борис,  сокращенно  -  Босс.  У  него  есть  хобби:  он  обожает  всяческую  флору  в  горшках.  И  все  тащит  в  офис,  потому  что  дома  ему  жена  (она  же  -  подруга,  кто  не  понял,  она  же  -  его  зам)  не  разрешает,  а  в  офисе  он  начальник.
Но  помещение  у  нас  темноватое,  поэтому  некоторые  представители  шефовой  флоры  чахнут.  Тогда  подруга,  как  бы  случайно,  разбивает  горшки  с  самыми  безнадежными  экземплярами  и  выбрасывает.  Но  -  вот  незадача  -  по  соседству  "живет"  главная  бухгалтерисса  -  тайная  воздыхательница  шефа.  Она  дарит  ему  новые  растения  в  горшках.  Представляете  картинку:  подруга  бьет  и  выбрасыват,  бухгалтерисса  дарит,  -  круговорот  горшков  в  конторе.
Сегодня  утром  мы  пришли  к  офису  втроем,  но  тут  появилась  бухгалтерисса  и,  глядя  глазами  преданной  Буренки,  позвала  шефа.  Подозревая,  что  грядет  новый  горшок,  подруга  в  сердцах  шваркнула  дверью,  не  зафиксировав  замок.
Садимся,  включаем  компы,  вдруг  слышим  -  в  дверь  кто-то  тихонько  скребется.
Подруга  (спохватившись):
-  Ой,  блин!  Босса  забыли.
Открываем  дверь.  На  пороге  сияющий  шеф,  под  каждой  мышкой  -  по  горшку,  портфель  зажат  подбородком  (радостно):
-  А  че-й-то,  девки,  вы  меня  изолировали?  Завидуете?
Злиться  сил  не  было...
(продолжение  следует)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=368916
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 05.10.2012


Ноктюрн

Ночь  на  клавиши  крыш
                           опускает
                                 прохладные  пальцы.
Ты,  наверное,  спишь
                       и  не  слышишь,
                                   как  где-то  вдали
Громыхает  состав
                       одиноким,
                                 бездомным  
                                           скитальцем,  -
Тают  звуки,
           как  время
                 на  странных  картинах
                                                   Дали.

На  ладони  души
                   осыпаются
                               вздохи  валторны.
И  щемяще  душист
                       ля-минор  порыжевшей  листвы.
Мой  кораблик-балкон
                       ловит  ветер  
                                 в  шуршащие  
                                                   шторы
И  уносит  меня
                   от  тебя  
                         по  волнам  синевы.

Спи  себе,
           мой  хороший...
                       не  держи,
                               не  зови…
Без  пятнадцати  осень
                   на  часах  у  любви…

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=360505
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.08.2012


Сон. Вдогонку

Уходя...
       Оставайся  во  мне
Многоточием  -  вместо  слов,
Многоночием  чутких  снов.
Пусть!  -  бессонница  вместо  глаз
     -  тсс,  не  нужно  банальных  фраз...

Уходя...
       Отражайся  в  луне
Потерявшимся  глупым  щенком,
В  кофе  -  вылитым  молоком,
Недовысказанной  строкой
     -  погоди,  дай  прижмусь  щекой!

Уходя...
     Уноси  в  тишине
Легкий  ветер  моих  ресниц,
Полуночный  шелест  страниц,
Губы  -  родинкой  на  груди...
     -  всё,  сейчас  я  проснусь...  уходи

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=340796
рубрика: Поезія, Интимная лирика
дата поступления 30.05.2012


СИРОТИ, ХРИСТИЯНСТВО Й АЛЬБЕРТ ЕЙНШТЕЙН

Страшенно  уїдлива  річ  –  теорія  відносності  Ейнштейна.  Не  у  метафізичному,  а  у  самому  прямому,  житейському  сенсі.  Вона  не  дає    розслаблятись  тим  представникам  виду  гомо  сапієнс,  що  звикли  за  призначенням    використовувати  голову:  щоб  нею  думати,  а  не  у  неї  їсти.  Ця  пакосна  теорія  примушує  постійно  щось  аналізувати,  щось  із  чимось  порівнювати.  Не  встигнеш  заспокоїтися  на  тому,  що  знайшов  правильну  відповідь  на  хвилююче  питання,  а  вона  –  тут  як  тут:  «А  відносно  чого?»  «А  й  справді,  -  відносно  чого?»  -  думаєш  і  заходиш  на  новий  виток  аналізу.  І,  бува,  доходиш  абсолютно  іншого  висновку.  Часом  навіть  протилежного.  А  потім  сидиш  із  хворим  органом  під  назвою  «голова»  і  гадаєш:  може,  й  справді  легше  у  неї  просто  їсти  і  ні  про  що  не  думати?    
         Ну,  от  скажіть,  навіщо  у  країні,  де  є  десятки  богословських  навчальних  закладів,  де  християнство  представлене  усіма  існуючими  у  світі  конфесіями  -  а  це  -  духовенство,  церкви,  монастирі,  -  моїй  голові  розмірковувати  над  простим  питанням:  християнська  держава  Україна,  чи  ні?  Про  що  тут  міркувати?  Достатньо  просто  поглянути  на  цифри.  За  роки  незалежності  кількість  християнських  церковних  общин  виросла  більш  ніж  вдвічі.  Щороку  тільки  УПЦ  збільшується  на  200-250  приходів.  На  2011  рік  на  території  України  діяло  17986  православних  общин  різних  конфесій.  Якщо  додати  сюди  католиків  і  протестантів,  цифри  будуть  досить  бадьорими,  як  для  країни,  що  лише  20  років  тому  була  атеїстичною.                                    
         Я  і  сама  лицем  до  лиця  стикнулась  із  бурхливими  подіями  у  християнстві.  Це  було  не  так  давно  -  на  початку  двадцять  першого  століття.  Ті  часи  можна  назвати  тріумфом  протестантства.  На  фоні  абсолютно  нерелігійного  конфлікту  у  православній  церкві  яскраві  дійства,  що  влаштовувались  протестантами  у  парках,  на  стадіонах,  у  дворах  багатоповерхівок,  були  чимось  новим.  Ми,  звиклі  до  того,  що  у  церкву  треба  ходити,  були  здивовані,  що  вона  сама  йшла  до  нас.  Це  була  церква,  що  не  просто  стояла  з  відчиненими  дверима  у  певні  години  доби,  з  запаленими  свічками,  й  у  ній  по-особливому  вбраний  батюшка  -  апріорі  святий  і  недоступний  -  про  щось  розмовляв  із  Богом  мало  знайомою  мовою,  а  ти,  принишклий,  тільки  зиркав  на  бабусь-завсігдатаїв,  щоб  скопіювати  вчасно  їх  рухи  -  вклонитись,  чи  перехреститись.  Протестантські  церкви  були  значно  демократичніші,  якщо  таке  слово  доречне  стосовно  церкви.  Тут  можна  було  не  просто  слухати  проповідь,  чи  молитись  так,  як  умієш,  тут  було  дозволено,  нарешті,  поставити  знаючим  людям  потаємні  болючі  запитання:  хто  я?  навіщо  я  тут?  чи  Бог  знає,  любить  мене?  чи  має  Він  якісь  свої  плани  стосовно  мого  життя?  Ми  рідко  вголос  задаємо  такі  питання.  З  точки  зору  нашої  -  страшенно  дорослої  і  жахливо  серйозної  -  буденності  вони,  як  мінімум,  наївні.  Але  без  відповіді  на  них  життя  у  якийсь  момент  стає  нещасним,  яких  би  житейських  висот  ми  у  ньому  не  досягли.  От  такий  парадокс.
         -  Бог  любить  тебе,  -  казали  нам  у  протестантських  церквах.  І  це  була  велика  полегкість,  дізнатись,  що  Творцю  Всесвіту  не  байдужа  кожна  окремо  взята  людина.  
         -  Якщо  Він  любить  мене,  то  чому  ж  мені  так  паршиво?  -  Це  питання  не  відразу,  але  приходило  до  голови.
         -  Бо  ти  -  нерозкаяний  грішник,  -  відповідали  й  вели  далі,  -  ану,  виходь  осюди!  Ставай  отут  і  повторюй  за  пастором  молитву  покаяння.
         А  потім  вітали,  обіймали  й  називали  братом.  Й  ти  йшов  додому  з  -  так,  утопічно-наївною  -  але  вірою,  що  завтра  й  почнеться  воно  -  щасливе,  прекрасне  життя  з  Богом.  Тобі  хотілось  показати  язика  знайомому  православному  батюшці,  що  намагався  свого  часу  втовкмачити,  що  християнство  -  це  важка,  повсякденна  праця,  свого  роду  подвиг  волі  і  духу.  Дивина!  У  житті  таки  щось  починало  відбуватись!  Я  знаю  людей,  що  після  таких  молитов  покинули  палити,  випивати  й  навіть  приймати  наркотики.  Я  знаю  й  таких,  що  обернули  диво  у  своєму  житті  на  благо  інших,  таких  же  залежних  і  знедолених.  Саме  вони  стикнулись  у  житті,  так  само,  як  і  я,  з  необхідністю  прийняти  як  даність  слова  мого  знайомого  батюшки,  що  життя  по  вірі  -  то  тяжка  праця.  Переконана,  що  для  кожного,  хто  каявся  (не  суть  важливо,  в  якій  церкві)  настає  час  приймати  рішення,  як  жити  далі.  Саме  в  цей  час  у  душі  людини  релігія  бореться  з  вірою,  ритуал  з  жертвою.  Там,  де  перемагає  ритуал,  перебути  піст  чи  відстояти  всенощну  -  подвиг,  перемога  духу  над  тілом.  Там,  де  перемогу  здобуває  віра  -  біда.  Бо  життя  по  вірі  -  вічне  незадоволення  собою,  постійний  вихід  із  зони  власного  комфорту  у  невідомість.  Таке  життя  -  то  повсякденний  конфлікт.  Найперше,  з  тілом,  яке  хоче  бути  ситим,  зігрітим,  розваженим,  і  щоб  його  ніхто  не  чіпав  і  не  тривожив.  Потім  з  душею.  Бо  вона  намагається  старанно  прикрити  виправданнями,  фантазіями  й  екскурсами  у  -  ой-йоой  яке  тяжке  -  дитинство  власну  лінь,  брехню  й  гординю.  З  власним  егоцентризмом,  бо  потрібно,  виявляється,  зробити  складну  операцію  -  пересадку  свого  «его»  із  центру  світобудови  в  одну  з  найдальших  її  околиць  -  на  поріг  пекла.  І,  нарешті,  з  суспільством,  де  праведник  -  той,  хто  постить  і  стоїть  всенощну.  А  ти  -  зануда  й  підбурювач!  Все  тобі  не  так!  У  всьому  ти  колупаєшся!  Усіх  вибиваєш  із  колії  своїми:  шоб  шо?  навіщо?  відносно  чого?  Альберт  Ейнштейн,  блін,  тихо  тобі  не  живеться.  Усе,  до  чого  б  ти  не  вчепився,  після  твоїх  "шоб  шо?"  й  "відносно  чого?"  перевертається  з  ніг  на  голову,  втрачається  звичний  сенс  речей,  і  нова  реальність  входить  у  жорсткий  конфлікт  зі  звичними  й  такими  рідними  переконаннями.  А  часом  навіть  із  такою  фундаментальною  річчю,  як  статистика.
         Від  отого  уїдливого  ейнштейнівського  "відносно  чого?"  брили  статистичних  даних  про  ріст  християнства  в  Україні  розсипаються,  стикаючись  із  іншими  -  теж  статистичними  даними.  За  два  останніх  роки  кількість  дітей  -  сиріт  у  нас  виросла  вдвічі.  І  сьогодні  становить  160000.  За  тими  ж  таки  даними  70%  хлопчиків  з  цих  ста  шестидесяти  тисяч  чекає  кримінальне  майбутнє,  а  60%  дівчаток  стануть  повіями.  Ще  10%  цих  дітей  у  різному  віці  кінчають  життя  самогубством.  І  тільки  5%  (це  8000!)  матимуть  повноцінні  сім"ї  і  житимуть  нормальним  життям.  Суспільство  готове  до  такого  майбутнього?  Адже  ці  люди  житимуть  не  на  безлюдному  острові,  а  серед  нас.  Сто  п`ятдесят  дві  тисячі  злодіїв,  грабіжників,  вбивць  і  повій!
         Значить,  якщо  вже  по  Ейнштейну,  відносно  кількості  християнських  конфесій  і  церков  ми  -  міцна  християнська  держава.  А  відносно  виконання  Божих  заповідей?  Хто  ми  у  своєму  ставленні  до  життя,  майна,  душі  наших  ближніх?  Хто  ми  у  ставленні  до  найвразливіших  наших  співгромадян  -  сиріт,  вдів,  інвалідів  і  стариків?  Ми  -  суспільство  жорстоких,  цинічних  язичників.  Бо  тільки  бездумно-цинічне  суспільство  може  дозволити  своїм  громадянам  робити  бізнес  на  дітях-сиротах.  Я  зараз  -  не  про  численні  фірми,  що  заробляють  цілком  реальні  гроші  на  усиновленні  наших  дітей  іноземними  громадянами.  І  не  про  торгівлю  дітьми  -  живими  й  розчленованими  на  органи.  Цими  питаннями  повинні  займатись  правоохоронні  органи.  Цими  справами,  а  не  політичними  репресіями!  Я  -  журналіст,  тому  пару  слів  неласкавих  -  про  своїх  братів-журналістів.  Зокрема,  про  тих,  хто  учудив  на  телеканалі  "Інтер"  нове  шоу  із  сльозогінною  назвою  "Серце  підкаже".  
         -  Яка  фігня,  -  надумали  собі,  сито  колупаючись  у  зубах,  розумні  тьоті  і  дяді,  -  що  держава,  громадськість,  церковна  паства  має  опікуватись  дітьми-сиротами.  Вирішувати  важкі  й  болючі  питання  їх  якомога  доцільнішого  влаштування  у  цьому  досить  ворожому  для  них  світі.  Ретельно  обирати  для  них  сім"ї,  враховуючи  не  тільки  побутові  умови,  а  й  професійне,  освітнє,  культурне  й  навіть  духовне  середовище,  у  якому  має  зростати  саме  ця  дитина,  ця  особистість.  Яка  фігня  -  старанно  планувати  й  вибудовувати  майбутнє  найпроблемніших  з  точки  зору  психологічної  і  соціальної  адаптації  членів  суспільства.  Який  непотріб  -  зважувати  специфіку  темпераменту,  природні  нахили  й  здібності  дитини.  Який  мотлох  -  ретельно  досліджувати  сім"ю,  у  яку  ця  дитина  потрапить.  Планувати.  Міркувати.  А  потім  -  відслідковувати  й  контролювати.  Яке  занудство!  Так  і  перетрудити  можна  своє  пещене  масажистами  й  косметологами  тіло.  Хай  ці  діти  краще  самі  обирають  собі  батьків.  А  шо?  І  відповідальність  за  свій  вибір  теж  беруть  на  свої  плечі.  Дитячі,  кажете?  Слабенькі?  Нерозумні?  А  нам-то  що?  Головне,  щоб  публіка,  пускаючи  сльозу,  гарненько  розважилась.
         І  публіка  по  обидва  боки  екрану,  розчулено  сякаючись  у  мереживні  носовички,  чхати  хотіла  на  долю  хлопчика-сироти,  що  обирав  своє  майбутнє.  Сам.  Ніхто  не  схотів  брати  на  себе  відповідальність  за  долю  сироти.  Ніхто  толком  не  поцікавився,  як  і  чому  навчатимуть  дитину  запропоновані  на  вибір  сім"ї.  Що  за  люди  майбутні  батьки  теж  нікого  не  цікавило.  В  усякому  разі  не  журналістів,  що  готували  таку  "цікаву"  програму,  і  не  соціальних  працівників  та  психологів,  що  приймали  у  ній  участь.  Скажете,  я  палку  перегинаю?  Аж  ніяк.  Старшим  вихованцям  одного  із  запропонованих  дитячих  будинків  сімейного  типу  зараз  десь  років  по  двадцять.  Хто  з  журналістів  запитав,  як  склалась  їх  доля?  Де  вони  живуть,  як  і  на  кого  вчаться?  Хто  зустрівся  з  вчителями  шкіл,  у  які  ходять  діти  з  сімей-претендентів?  Не  почула  я  думку  про  ці  сім"ї  сусідів,  адміністрації  сіл,  де  вони  живуть.  Одну  із  сімей  назвали  віруючими.  У  кого  вірує  ця  сім"я?  У  яку  церкву  ходить?  Що  про  них  думає  священик  цієї  церкви?  Чи  достатньо  сказати  у  камеру  "Слава  Богу"  і  "Амінь",  щоб  всіх  у  вірі  переконати?  Мені,  наприклад,  цього  аж  ніяк  не  достатньо.  Я  вам  більше  скажу,  упевнена,  що  ця  сім"я  про  віру  й  Бога  має  дуже  приблизне  уявлення.  Чому?  Тому  що  віруючі  ні  за  які  блага  не  прийняли  би  участі  у  подібному  шоу.  Взагалі  інформації  про  батьків  було  вкрай  мало,  а  та,  що  була,  гарненько  просякла,  даруйте  за  натуралізм,  шмарклями  у  сиропі.  Так  емоційно  неврівноважено  вирішують  долю  своїх  дітей  тільки  батьки-істерички.  Саме  такими  ми  й  повстаємо  з  цієї  програми.  То  навіщо  ж  тоді  казати,  що  ми  -  православна,  християнська  держава?
         -  Та  чого  ти  кіпішуєш?  Це  ж  просто  шоу!  -  сказала  здивовано  сусідка  по  під"їзду.  І,  байдуже  стиснувши  плечима,  подалась  у  своїх  справах.  
         І  справді,  чому  "кіпишую"  я?  Чому  це  не  робить  духовенство  тих  церков,  що  зростають  у  нас,  як  гриби  у  осінній  дощ?  Чому  мовчать  органи  опіки?  Де  спеціалісти-психологи,  що  розбираються  у  дитячій  психології?  Чому  всі  мовчать?  Мій  голос  на  виборах  тому  політику,  який  продемонструє  реальну  стурбованість  подібними  шоу,  а  не  чергове  публічне  "бла-бла-бла".
         Ми  -  не  християнська  держава.  Нам  не  властиве  християнське  мислення.  Образ  думок  Ісуса  у  нашому  суспільстві  можуть  продемонструвати  лише  одиниці.  Ось  міркування  моєї  найкращої  подруги.
         У  країні  нас  42  мільйони.  Нехай  дорослих  із  них  -  половина,  це  21.  Із  них  третина  -  пенсіонери,  залишається  сім  мільйонів.  А  дітей  неприкаяних  -  160  тисяч.  Виходить  по  одній  дитині  на  20  сімей.  Що  двадцять  сімей  не  зможуть  дати  раду  одній  дитині?  Моя  подруга  знає,  про  що  каже.  Сім  років  тому  я  приєдналась  до  них  -  невеличкої  команди  із  трьох  дорослих,  що  опікувались  трьома  дітьми.  Одна  дівчина  із  цих  дітей  -  кругла  сирота.  Двоє  інших  -  просто  не  потрібні  своїм  батькам,  тепер  таких  називають  "соціальними  сиротами".  Мої  однодумці  не  забивали  собі  голови  питанням  опіки  й  усиновлення.  Така  потреба  виникає  тільки  паралельно  із  питаннями  фінансування.  Нам  гроші  від  держави  не  потрібні.  Сам  факт  фінансування  дитячих  будинків  сімейного  типу  викликає  у  нас  гіркувату  на  смак  іронію.  Чи  стали  би  прийомні  батьки  опікуватись  сиротами  безкоштовно?  Питання  не  складне,  й  відповіді  на  нього  довго  шукати  не  треба.  Варто  просто  подивитись,  як,  де  і  яким  коштом  живуть  "випускники".    Ми  не  просили  грошей  у  держави.  Навіщо?  Всі  працюємо,  й  наша  невеличка  християнська  община  має  пристойну  десятину.  У  своєму  житті  (язик  якось  не  повертається  назвати  це  роботою)  ми  зіткнулись  із  величезною  кількістю  проблем  значно  складніших,  ніж  фінансові.  Найперше,  це  проблема  генетики.  Ми  не  були  до  неї  повною  мірою  готові.  Усвідомлення  того,  наскільки  глибоко  діти  успадковують  риси  своїх  батьків,  ми  запили  не  одним  літром  валер`янки.  Повірте,  не  так  просто  вибудувати  майбутнє  дитини,  яку  батько  -  алкоголік  і  наркоман  і  мати  з  психічними  проблемами  зачали  у  Глевасі,  у  психлікарні.  Потім,  по  смерті  батьків,  дитина  залишилась  під  опікою  баби  й  діда,  які  варили  самогон  і  торгували  ним,  а  дві  тітки  -  батькові  сестри,  приводили  у  невеличку  хату  своїх  коханців.    Непросто  відродити  почуття  власної  гідності  у  хлопчика,  якого  п`яний  батько  у  чотирирічному  віці  заганяв  під  ліжко  держаком  від  лопати  й  там  бив.  Особливо,  коли  вся  любов  батька  й  матері  віддана  меншому  сину-злодію,  якого  постійно  відкуповують  від  суду.  Де  вже  тут  про  освіту  старшого  думати.  А  як  націлити  на  побудову  сім"ї  дівчину,  яку  намагався  зґвалтувати  мамин  коханець?  Не  менш  важка  проблема  -  розумові  здібності.  Ми  завжди  намагались  ставити  високу  планку  в  освіті.  Оскільки  діти  прийшли  до  нас  вже  сформованими,  то  їх  навчання  більше  було  схоже  спочатку  на  "доганялки".  Ми  постійно  стикались  із  "чорними  дірами"  там,  де  знання  закладаються  у  ранньому  дитинстві.  Трохи  схоже  на  тривалий  похід  по  болоту,  -  ґрунту  немає  під  ногами,  опертись  у  навчанні  ні  на  що.  Часом  доводиться  повертатись  і  починати  спочатку.  А  часом  і  змиритись,  коли  діагноз  "олігофренія"  не  дає  змоги  отримати  вищу  освіту.  Лише  середню  спеціальну.  Доглядати  за  собою,  піклуватись  про  здоров"я,  варити  їсти,  прибирати  оселю,  прасувати,  прати  й  ще  тисячі  дрібниць,  яким  крім  нас,  нікому  було  навчити.  Просте  за  формулюванням  завдання:  виростити  повноцінних  членів  суспільства,  освічених  і  працелюбних  людей  -  на  ділі  виявляється  дуже  складним.  Воно  вимагає  від  працівника  часу,  сил,  волі,  коштів.  І  любові,  любові,  любові.  Навіть  там  і  тоді,  коли  любити  вже,  здається,  немає  ніяких  сил.  Саме  по  собі  це  завдання  видається  настільки  масштабним,  що  будь-хто  злякається:  почати-то  можна,  а  як  до  кінця  довести?  Відповідь  у  смішній  приповідці:  "Як  можна  з"їсти  слона?  Елементарно!  По  шматочку".  Кожен  день  ми  намагаємось  робити  те,  що  потрібно  саме  сьогодні,  не  випускаючи  з  уваги  тієї  мети,  що  собі  й  дітям  ставимо.  Я  тому  й  пов`язала  роздуми  про  сирітство  з  християнством,  бо  з  Божою  допомогою  робити  все  це  легше.  Він  дає  бачення  майбутнього  дитини,  відкриває  її  таланти  й  здібності.  Ми,  як  казала  Мати  Тереза,  -  лише  Його  руки.  
         От  я  й  думаю:  чи  може  бути  християнська  держава  такою  цинічно-безрукою,  щоб  сказати  обездоленій  дитині:  твоє  майбутнє  в  твоїх  руках?  А  ми  тоді  навіщо?  Що  ми  тут  робимо?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=333176
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 25.04.2012


КРУГИ И СПИРАЛИ (Письмо моему другу Лехе – интеллектуалу и алкоголику)

Когда,  друг  мой  Лешка,  ты  в  последний  раз  чертил  круг?  Помнишь  это  замирание  на  секундочку,  когда  грифелек  циркуля  -  о-о-опс!  -  аккуратно  и  точно  возвращается  в  первоначально  заданную  точку?  И  как  обидно,  когда  линия  не  замыкается  -  круг  не  удался!  В  жизни  все  происходит  с  точностью  до  наоборот.  Здесь,  получая  граблями  по  лбу  в  точке  отсчета,  ты  уходишь  на  новый  виток  бытия,  чтобы,  сделав  круг,  снова  получить  теми  же  граблями  по  тому  же,  в  сущности,  лбу.  И  так  -  не  раз,  не  два.  Некоторые  всю  жизнь  умудряются  ходить  по  одним  и  тем  же  граблям,  нарезая  круги  своего  собственного  вполне  реального  земного  ада.  
              -  Так  и  шо  робыть?  –  Ты  так  требовательно  орал  в  телефон,  Лешка,  что  я  представила,  как  ты  потираешь  в  очередной  -  сбилась  уже  со  счету  в  который  -  раз  ушибленный  лоб.  И  я  –  хлопотная  вещь  дружба  -  стала  искать  ответ  на  твой  болезненный  и  вполне  закономерный  вопрос.  Нашла.  Очень  неожиданным  и  примечательным  образом,  почти  случайно.  
Побродив  босыми  нервами  по  осколкам  человеческих  судеб  «Мифов  и  реальности»,  я  решила  отвлечься  и  написать  что-нибудь  стопроцентно  романтическое  –  о  любви,  доброте,  счастье.  Сюжет  в  голове  выстроился  сразу,  а  вот  с  героями  возникла  проблема.  Ну,  не  видела  я  их,  не  чувствовала.  А  дай,  думаю,  напишу  с  натуры!  Поскольку  мой  главный  герой  –  мужчина  в  расцвете  лет,  интеллектом  не  обделенный  и  большими  деньгами  не  обезображенный  до  кастового  высокомерия,  я  решила,  что  он  будет  актером.  Ну,  типа,  пусть  он  уже  достаточно  известен,  чтобы  пережить  острый  звездит,  и  настолько  любит  свою  работу,  чтобы  сей  звездит  не  перешел  в  хронический  звездоз.  Оказалось,  что  таких  типажей  в  толпах  наших  известных  и  знаменитых  –  днем  с  огнем…  Короче,  поиски  занесли  меня  в  фильмографию  одного  из  любимых  наших  режиссеров  -  Сергея  Урсуляка.  У  него,  как  правило,  обойма  актерская,  как  у  хорошего  бойца  (или  ювелира?)  -  высшей  пробы.  Фильмы  (никогда  не  назову  эти  работы  сериалами,  хоть  пристрели  меня!)  Урсуляка  мы  хватали  всегда,  как  пирожки,  -  с  пылу  с  жару.  Все.  Кроме  последнего.  Тут  ты  орал  и  настаивал,  а  я  артачилась.  И  режиссер  здесь  вовсе  ни  при  чем,  просто  шумиха,  поднятая  вокруг  фильма  прессой  и  телевидением  была  такой  навязчивой,  что  сама  по  себе  набила  оскомину.  По  заданной  медийной  программе  смотреть  не  хотелось,  уходить  от  стереотипов  было  в  лом.  Так  я  и  осталась  до  поры  в  неведении  относительно  революционной  молодости  Максим  Максимыча  Исаева  -  будущего  Отто  фон  Тихонова,  пардон,  Штирлица.  Как  видишь,  скепсис  мой  до  сих  пор  не  развеялся.  Какое  счастье  -  эта  моя  упертость,  вот  не  думала!  Ядовитая  критика  -  по  большей  части  весьма  поверхностная  -  не  помешала  мне,  а  рекламная  шумиха  давно  утихла.  И  события  выстроились  в  нужном  порядке:  я  сначала  фильм  посмотрела,  потом  думала  над  ним,  а  потом  стала  свои  мысли  сверять  с  тем,  что  думали  другие,  в  том  числе  и  пресловутые  кинокритики.  И  все  это  время  меня  не  покидало  ощущение  движущегося  по  кругу  грифеля  циркуля.  И  в  ушах  постоянно  звучал  твой,  Лешка,  вопрос.
         Я  и  до  "Исаева"  уважала  Сергея  Урсуляка.  Уважала  как  старый,  избалованный  давно  канувшим  в  лету  киноклубом  "Восходжение"  зритель,  любящий  кино  не  ради  узнавания  в  герое  деда  Левка  с  соседней  улицы  моего  детства.  И  даже  не  динамика  сюжета  меня  привлекает.  Мне  доставляет  несказанное  удовольствие  очерчивать  жизненную  позицию  автора  посредством  киношного  изобразительного  материала.  Люблю  все!  Конструкцию  сцен,  музыку,  диалоги.  И,  конечно  же,  игру  актеров.  Ту,  классическую,  игру,  когда  не  кулаками  и  ногами  машут,  а  играют  лицом,  глазами,  сердцем.  Фильмы  Урсуляка  замечательно  щедры  на  все  эти  зрительские  радости.  Особенно  по  нынешним  скудным  временам.  И  -  что  меня  больше  всего  поражает  и  восхищает  -  от  первого  до  последнего  кадра  режиссер  знает,  что  он  хочет  сказать.  Имеющий  уши  слышать  -  да  слышит.  Самым  болезненным  в  "Исаевской"  эпопее  и  было  как  раз  то,  что,  хоть  уши-то  и  есть  у  всех,  повынимать  из  них  бананы  для  лучшей  слышимости  далеко  не  всем  удалось.
         Фильм  Урсуляка,  что  ты  ни  говори,  -  о  людях  на  войне.  На  самой  жестокой  с  точки  зрения  человечности  войне  -  гражданской.  Не  когда  в  одних  окопах  -  наши,  а  в  других  -  враги,  вероломные  и  незваные.  И  ты  не  рассуждаешь,  кто  они  там  -  эти  люди  в  окопах  противника.  Враги  -  и  точка.  Куда  как  сложнее,  когда  во  вражеских  окопах  свои  -  соседи,  родственники,  сослуживцы,  земляки.  И  каждый  в  отдельности  -  люди-то,  вроде  бы,  неплохие.  Кто  лучше,  кто  хуже.  А  сами-то  мы  -  без  греха?  Мы  ведь  примеряли  хоть  раз  в  жизни  на  себя  и  роль  героя,  и  роль  предателя  (ну,  вот  хоть  и  на  допросе)?  И  что  же?  Все  так  и  были  уверены,  что  повторили  бы  подвиг  и  не  допустили  бы  предательства?  Я  вот  лично  до  такой  степени  пауков  боюсь,  что,  если  мне  даже  издалека  тарантула  показать,  я  все  государственные  секреты  выдам.  Не  Штирлиц  я,  стало  быть,  не  Исаев.  Правда,  если  бы  в  опасности  был  мой  ребенок,  -  тут  уж  я  бы  хоть  и  по  тарантулам  голыми  пятками.  А  на  допросе...  -  да,  простит  меня  Родина!  А  знаешь,  почему?  Да,  потому  что  я  своего  ребенка  реально  люблю!  Вот  об  этом  и  говорит  Сергей  Урсуляк.  Он  своих  героев  -  на  чьей  бы  они  стороне  ни  воевали  -  любит.  Потому  что  они,  как  сказал  один  из  персонажей  -  Василий  Блюхер  (К.  Лавроненко),  -  все  русские.  И  судит  он  их  не  по  закону  идеологии  -  за  белых  они,  или  за  красных,  не  по  закону  безысходности  военного  времени,  а  по  Божьему  закону  любви.  Это  -  совершенно  иная,  более  объемная  система  координат.  В  эту  систему  сложно  вписаться,  если  идешь  по  жизни  по  плоской  линии  некогда  заданного  круга.  В  нее  и  не  вписались  те,  кто  в  многочисленных  комментариях  и  рецензиях  говорил  о  том,  что  фильм-де  не  дает  ответа  на  главный  вопрос:  так  за  кого  же  в  данном  случае  телевизор,  -  за  белых?  Или  за  красных?  Причем,  если  еще  лет  двадцать  назад  "за  красных"  априори  было  -  "за  наших",  то  теперь  -  все  несколько  иначе.  Теперь  демократия,  блин!  И  "красный"  -  не  факт,  что  "наш",  и  "белый"  -  не  факт,  что  "ихний".  И  наоборот  -  тоже  не  факт,  как  выяснилось.  И  так  это  все  запуталось,  что  вполне  адекватные  люди  говорят:  в  нашей  многострадальной  стране  не  наступит  лучшая  жизнь,  пока  мы  не  дадим  себе  ответ  на  скраментальный  вопрос:  так  за  кого  же  мы  -  за  белых,  или  за  красных.  Да,  полно,  господа!  Жизнь  в  нашей  стране  (селе,  городе,  доме)  не  станет  лучше,  если  мы  не  научимся  любить.  Если  мы  не  прекратим  воспринимать  друг  друга  по  идеологическим,  национальным,  классовым  или  еще  каким-нибудь  другим  партийно-кастовым  признакам,  и  не  научимся  измерять  жизнь,  друг  друга,  Родину  мерой  подлинной,  а  не  декларативно-плакатной  любви.  Той  любви,  где  по  Божьему  закону  нет  места  лжи,  воровству,  пофигизму,  лени  и  идолопоклонству.
         С  точки  зрения  такой  любви  в  фильме  Урсуляка  -  все  железно  закономерно.  Вот  уходит  из  дома,  оставляя  растерявшегося  сына  -  почти  мальчишку  -  меньшевик,  бывший  революционер  Владимиров  (Ю.  Соломин).  Уходит,  определяя  для  себя,  -  за  белых  он,  или  за  красных.  Выбирает  по-справедливости?  Да,  разве  с  такой  поникшей  спиной  уходят  уверенные  в  своей  правоте  люди?  Разве  идеологическую  победу  так  пронзительно  играет  Юрий  Соломин?  Нет,  таких  спин  у  победителей  не  бывает.  Зато  они  бывают  у  предателей.  Соломин  играет  предателя.  Отца,  приносящего  в  жертву  молоху  идеологии  своего  единственного  сына.  Герой  Соломина,  ступая  за  порог  родного  дома,  начинает  свой  адский  круг  с  того,  что  убивает  в  себе  отца.  И  с  этого  момента  его  реальная  гибель  предопределена.  Сцена  смерти  от  руки  мародера  -  вполне  закономерна.  Круг  замыкается.
         Еще  жестче  сыграна  Константином  Лавроненко  не  оставляющая  сомнений  сцена  жертвоприношения.  Под  звуки  Интернационала  министр  Дальневосточной  Республики  Блюхер  выносит  из  вагона  правительственного  поезда  гробик  с  телом  дочери.  Чтобы  спасти  ребенка  отцу  не  хватило  нескольких  дней.  Выстроился  караул,  звучит  революционный  гимн,  а  мимо,  не  обращая  внимания  на  красный  антураж,  идет  убийца-отец.  Тебя  удивляет,  что  революционный  путь  этого  деятеля  усеян  трупами?  Меня  -  нет.  Отцу,  принесшему  в  жертву  ребенка,  уже  не  будет  больнее.  И  рассказ  о  гибели  Блюхера  от  рук  революционных  соратников  закономерен  здесь,  -  божество  пожрало  своего  служителя.  Я  смотрела  на  эту  тяжелую  сцену,  почти  притчу,  и  думала  о  том,  какой  ерунде  мы  приносим  в  жертву  своих  детей  и  поныне.  Какие  оправдания  мы  себе  придумываем!  Какие  ценностные  системы  выстраиваем!  И  убиваем  их.  Как  убил  своего  сына  меньшевик  Владимиров,  предопределив  своим  отцовским  выбором  и  его  будущий  выбор.  Сын  -  тот  самый  разведчик  Исаев  и  будущий  Штирлиц  (Д.  Страхов)  -  в  пику  отцу  выбирает  другой  лагерь.  Выбирает  трудно,  мучительно,  переступая  через  трагедии  и  смерти  близких  людей.  Иногда  –  вопреки  всему,  даже  здравому  смыслу.  Да,  он  сопротивляется  отцу,  но  не  выходит  из  заданной  тем  плоской  системы  идеологических  координат.  И  тоже  предает.  Сначала  трогательно,  предельно  честную  хрупкую  девочку,  что  стала  его  женой,  а  потом  и  своего  сына  (его  в  фильме  нет,  но  мы-то  с  тобой  не  только  зрители,  но  и  читатели,  верно?).  
         Запрограммированные  идеологически  подкованными  родителями  (не  важно,  в  сущности  -  так,  или  эдак)  мы  тоже  предаем.  Мы  идем  в  своем  выборе  по  заранее  заданному  кругу,  возвращаясь  в  исходную  точку,  получая  каждый  раз  граблями  по  лбу.  И  у  нас,  как  у  героев  "Исаева",  нет  воли  изменить  систему  координат.  Что  мы  оцениваем?  Партию?  Идеологию?  Пользу  и  возможности?  Когда  мы  судили  тех,  кого  выбираем,  по  Божьему  закону  любви?  Никогда.  Иначе,  разве  мы  выбирали  бы  воров,  лицемеров  и  мздоимцев?  
         Самая  трудная  роль  в  "Исаеве"  досталась  молодому  Страхову.  Сказать,  что  актер  талантлив  –  ничего  не  сказать,  иногда  хотелось  отвернуться,  казалось,  ты  не  в  глаза  экранному  герою  смотришь,  а  в  душу  актеру  заглядываешь.    Даниил  Страхов  играет  на  пределе  возможностей  неспособность  человека  изменить  собственную  систему  координат.  Его  герой,  Лешка,  так  похож  на  тебя!  Он  –  вундеркинд,  умница,  обаяшка,  но  в  нем  нет  любви.  Он  никогда  себе  ее  не  позволял.  Пресловутая  преданность  делу  (ах,  как  часто  я  слышу  это  от  мужчин  и  сегодня,  и  уже,  к  сожалению,  не  только  от  мужчин)  предопределила  жизнь  этого  человека,  и  ему  не  хватает  любви,  чтобы  подняться  над  плоскостью  своих  координат  и  превратить  круг  в  спираль.  Как  не  хватает  и  нам  этой  самой  неплакатной,  не  затасканной  по  сопливым  романам  и  сериалам,  не  разменянной  на  эквилибр  постельных  сцен  любви,  для  того,  чтобы  изменить  свою  систему  губительных,  адских  координат.  Нам  не  хватает,  друг  мой  Леха,  любви  для  того,  чтобы  не  просто  понять,  а  чтобы,  поверив,  захотеть  проверить,  как  это  -  подняться  над  своими  убеждениями,  выйти  из  заданной  плоскости,  оценить  себя  и  мир  вокруг  по  другим  -  увы!  -  чуждым  большинству  сегодня  Божьим  законам.  И  перестать  врать,  красть,  угождать  своим  низменным  похотям.  Да,  я  верю,  верю,  Леха,  что  ты  не  вор,  не  лжец!  Ты  просто  никогда  никого  по-настоящему  не  любил.  Ты  никому  ничего  не  отдавал.  Твоя  система  координат  -  не  в  пример  объему  твоих  мозгов  -  до  горестного  вопля  плоска  и  незамысловата:  похмелье  –  работа  (ну,  о-о-о-чень  для  страны  важная  и  нужная!)  –  запой  (конечно  же,  только  шикарный  виски!)    -  похмелье.  Чем  не  адский  круг?  Ты  не  веришь  в  счастье,  Леха?  Да,  и  не  удивительно.  В  твоей  системе  координат  его  нет.  И  быть  не  может  –  тесно  ему  в  ней,  как  тесно  было  бы  жене,  детям...  Для  того  чтобы  они  стали  возможными  в  твоей  жизни,  нужно  уходить  из  круга  на  спираль.  Как  это  сделать  практически?  Вот  для  этого  я  тебе  «про  кино»  и  рассказывала.  Поднимись,  как  Урсуляк,  над  полем  боя,  оцени  происходящее  с  точки  зрения  если  не  любви,  то  хотя  бы  пользы.  Посмотри  и  трезво  содрогнись:  кому  реально  нужна  твоя  работа?  И  что  она  дает  тебе?  Бабло  и  понты  –  не  в  счет!    Для  начала,  поверь:  мы  не  существуем  в  заранее  заданной  системе.  Решение  Творец  Систем  оставляет  за  нами.  Мы  принимаем  решение,  а  Он  по  своей  Отцовской  любви  создает  нам  обстоятельства  сообразно  нашему  решению.  Представляешь,  друже,  объем  этой  любви,  если  первое  слово  Он  оставляет  за  нами?  И  это  называется  Сотворчество.  Как  же  мы  в  массе  своей  мелки,  если  при  таких  грандиозных  возможностях  имеем  сегодня  такие  убогие  результаты.  Грустно!
         И  еще  пару  слов.  Самую  глубокую  и  объемную  оценку  работ  актера  Даниила  Страхова  я  нашла  на  сайте  его  поклонников  www.dstrahov.com.  Люди,  влюбленные  в  творчество  актера,  оказались  гораздо  объективней  маститых  образованных  кинокритиков.  А  знаешь  почему?  Верно,  Лешка,  любят  потому  что.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=325600
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 27.03.2012


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ОСТАННЯ. ЮЛЬКА. ВЕСНА

Вона  називає  матір  "Валька",  а  батька  -  "Юрка".  Натомість  діда,  ще  живого,  в  міру  своєї  старості  здорового  і  досить  бадьорого  -  "батько".  А  покійну  бабу  згадує  не  інакше  як  "мамка".  Таке  все  заплутане  у  молодому  житті  нашої  Юльки.  Може,  й  є  чиїсь  дороги  -  рівні  й  широкі,  наче  сучасні  міські  проспекти.  Юльчина  до  деякого  часу  нагадувала  вузеньку  звивисту  лісову  стежину  -  ідеш-ідеш,  і  куди  вийдеш  -  не  знаєш.  На  цій  стежині  так  багато  було  зла,  потворності  й  брехні,  що  при  здоровому  глузді  -  як  не  здивуватись,  що  вона  ще  й  досі  жива-здорова,  наша  красуня.  А  Юлька  й  справді  -  красуня.  Ні,  не  анемічна  сучасна  фотомодель,  а  справжня  красуня  -  поза  часом  і  модою:  довге  руде  волосся,  зелені  великі  очі  і  пухкенькі  губки  бантиком.  Вона  нагадує  весну,  така  життєрадісність  і  свіжість  є  в  її  кругловидому  личку  й  фігурці  з  тоненькою  талією  і  виразною  наявністю  всього  того,  що  жінку  відрізняє  від  чоловіка.  Дивлюсь  -  і  лякаюсь  подумки:  по  лезу  бритви  вийшла  в  доросле  життя  ця  красива  дитина.
       Діти  по-різному  приходять  у  наш  світ.  Буває,  дитинку  довго  очікують,  вимолюють,  кличуть.  Буває,  планують,  і  радіють  здійсненню  планів.  А  є  діти,  що  просто  трапляються.  Трапляються,  як,  даруйте,  побічний  ефект  певного  роду  задоволень.  Грубо,  правда?  Воно  взагалі  грубе  й  жорстоке  -  наше  доросле  життя.  Юлька  трапилась.  Причому,  не  де-небудь,  а  в  Глевасі.  Жителям  Київщини  пояснювати  не  треба,  що  це  за  місцина.  У  мешканців  кожного  регіону  є  такі  топографічні  фіглі  -  народним  еквівалентом  психіатричної  лікарні  стає  назва  місцевості,  де  ця  лікарня  розташована.  У  волинян,  наприклад,  це  -  Ліпіни.  Коли  кажуть  "він  у  Ліпінах",  то  мова  йде  не  про  місце  перебування,  а,  вважай,  певного  роду  діагноз.  На  Київщині  "Глеваха"  -  теж  не  стільки  назва  селища,  скільки...  ну,  ви  зрозуміли.  Юльчин  батько  -  той  самий  вже  міфологічний  тепер  "Юрка"  -  лікувався  там  від  алкоголізму.  А  мати  -  ще  більш  міфологічна  "Валька"  -  теж  лікувалась,  проте  діагноз  зараз  можна  встановити  хіба  у  лікарняному  архіві.  Так  вони  й  познайомились.  Зрозуміло,  що  народження  дитини  навіть  тінню  до  їх  не  зовсім  здорових  голів  не  приходило.  А  вона  взяла  й  трапилась  -  маленька  донечка,  немовлятко.  Від  її  простої  історії  холоне  кров  у  жилах,  наче  всі  пороки  нашого  суспільства  зійшлись  у  одній  точці  -  долі  цієї  зовні  надзвичайно  вродливої  дитини.  
         -  Моя  біологічна  мати,  -  так  Юлька  називає  жінку,  яка  її  народила,  -  відмовилась  від  мене  чи  не  після  того,  як  народила.  Покинула  у  пологовому  будинку.  Потім  мене  перевели  у  дитячу  лікарню,  поки  оформляли  документи  у  будинок  малютки.  Ці  документи  побачила  подруга  сестри  мого  батька,  і  сповістила  родичів,  що  мене  забирають.  Баба  з  дідом  порадились  і  оформили  опікунство.  Все,  що  я  пам’ятаю  про  свою  матір,  що  вона  була  дуже  вродлива,  й  ще  -  білу  одежу  на  ній.  Потім  тітки  казали,  що  вона  була  кришнаїткою.  А  з  батьком  вони  познайомились  у  психлікарні,  де  він  лікувався  від  алкоголізму.  Дід  знає  родину  моєї  матері,  каже,  що  там  всі  -  п’яниці  і  злодії.  Батько  мій  після  зникнення  матері  ще  раз  одружився.  Його  нова  пасія  народила  дочку,  так  що  по  батькові  я  маю  сестру  -  глухоніму,  ми  з  нею  майже  не  спілкуємось.  Я  не  можу  забути  слів  батькової  дружини:  "Юра,  ти  ж  розумієш,  я  не  можу  прийняти  твою  дитину,  я  не  справлюсь  з  нею,  вона  мене  дратує  і  зовсім  не  слухається".  
       У  кінці  дев’яностих  баба  з  дідом  виїхали  з  Білої  Церкви  жити  у  село,  і  мене  забрали  з  собою.  Там  прогодуватись  було  легше  -  був  город.  І  зараз  я  плачу,  коли  буваю  у  тих  місцях.  Я  й  досі  люблю  село.  Мабуть,  не  стільки  людей,  скільки  сільську  природу,  бо  вона,  а  не  сусідські  діти,  була  моєю  подружкою.  Я  любила  блукати  лісочком  за  нашим  городом,  левадами  коло  річки,  -  це  були  єдині  місця  на  всім  світі,  де  мені  було  затишно  і  спокійно.  Бувало,  ляжу  на  лузі  за  городом,  занурюсь  лицем  у  траву,  розкину  руки  й  мені  здається,  що  я  обіймаю  всю  землю.      
       Батько  навідував  мене,  привозив  цукерки,  -  то  була  така  радість!  Цукерки  я  ховала  по  різних  місцях,  це  у  мене  називалось  "робити  запаси".  Потім,  коли  батько  їхав,  я  витягала  ті  ласощі  й  потроху  їла,  уявляючи,  що  він  тут  і  щойно  мені  їх  дав.  При  зустрічі  я  весь  час  намагалась  на  ньому  повиснути.  Одного  разу  йому  це  набридло,  й  він  сильно  вдарив  мене  по  м"якому  місцю.  Біль  був  такий,  що  я  мало  не  втратила  свідомість,  і  вже  потім  більш  до  нього  не  підходила,  поки  він  і  не  помер.  
       У  школі  я  вчилась  погано,  ніхто  мною  не  займався  і  не  цікавився.  Баба  з  дідом  гнали  самогонку  і  торгували  нею,  щоб  заробити  трохи  грошей  до  пенсії.  Однак,  коли  моя  вчителька  сказала  їм,  що  я  можу  залишитись  на  другий  рік  з  "двійками",  вони  вирішили  переїхати  назад  у  місто,  благо,  будинок  у  Білій  Церкві  не  продали.  Там  жили  дві  молодших  батькових  сестри.  Дівчата  приводили  чоловіків  різних  просто  додому.  Так  що  про  інтимні  стосунки  між  чоловіком  і  жінкою  я  дізналась  не  з  романтичних  книжок,  -  усе  відбувалось  перед  моїми  очима.  Потім,  як  довелось  брати  довідку  для  навчання,  я  бачила  їх  амбулаторні  картки  у  вендиспансері.  Яких  діагнозів  там  тільки  не  було!  До  підліткового  віку  я  вже  так  відбилась  від  рук,  що  баба,  боячись,  що  я  почну  гуляти,  повела  мене  у  церкву,  у  недільну  школу.  Вона  розраховувала,  що  так  мої  проблеми  самі  собою  десь  дінуться.  Марні  сподіваннячка!  Проблем  стало  ще  більше.  Я  не  могла  ніяк  зрозуміти  свою  бабу:  на  тижні  вона  варить  самогон  і  торгує  ним  (смерть  сина  від  горілки  її  нічому  не  навчила),  сама  своїм  дочкам  наливає,  заплющує  очі  на  їх  походеньки,  а  в  неділю  у  церкві  молиться  -  свята  та  божа.  
       Одного  разу  молодь  в  церкві  на  мене  за  щось  "наїхала".  Я  вже  зараз  не  пригадую,  за  що.  Всі  були  проти  мене,  тільки  одна  дівчина  -  Інна  -  прийняла  мою  сторону.  Вона  прийшла  до  нас  у  церкву  з  матір"ю,  їх  батько  потрапив  у  тюрму  (вона  казала,  що  його  посадили  даремно,  і  я  -  наївна  -  вірила).  Після  молодіжного  зібрання  ми  з  Інною  вийшли  з  церкви  вже  подругами.  Пішли  у  бар.  Підозріло  дивлячись  одна  на  одну,  замовили  собі  пиво.  Потім  я  питаю:
         -  А  закурити  слабо?
         -  Чого  ж  -  слабо?  Давай  закуримо,  -  вона  відповідає.
Я  витягаю  з  сумки  цигарки,  -  значить  курити  я  почала  ще  раніше.  Бачте,  я  навіть  забула,  коли.  З  того  часу  все  для  мене  стало  на  свої  місця:  у  церкві  всі  люди  прикидаються  добренькими  й  святими,  а  не  тільки  моя  мамка.  А  вдома  всі  курять,  п’ють  і  ще  невідь  чим  займаються.  Така  поведінка  -  то  норма  життя.  Потім  із  тюрми  прийшов  Іннин  брат  і  почав  за  мною  упадати.  Питання,  чи  й  брат  був  ув’язнений  ні  за  що,  у  мене  вже  не  виникало.  Мені  здавалось,  що  така  партія  для  мене  -  якраз  рівня.  А  ще  мені  подобались  всілякі  екзотичні  мужчини,  чорношкірі,  наприклад.  Інна  познайомила  мене  з  двома  африканцями  -  музикантами.  Вони  були  значно  старші.  Коли  я  йшла  на  дискотеку,  чи  на  побачення,  я  завжди  молилась,  щоб  Господь  уберіг  мене  від  зґвалтування.  Ви  знаєте,  у  мене  думки  не  виникало,  щоб  не  піти  туди,  а  тільки  молитва,  що  Він  уберіг.  І  Господь  мене  беріг!  
       Страшно  подумати,  що  могло  би  статись,  якби  на  той  час  у  моєму  житті  не  з"явились  інші  люди  -  мої  названі  батьки,  я  їх  називаю  "хрещені".  До  тьоті  Галі  і  дядька  Андрія  мене  привела  Оля  -  знайома  з  церкви.  Вона  сказала,  що  у  них  вдома  -  недільна  школа  й  там  збирається  молодь.  Раніше  я  не  бувала  у  таких  квартирах  -  гарний  ремонт,  красиві  меблі,  чистота.  Тьоті  Галі  і  дядька  Андрія  я  спочатку  дуже  боялась,  вони  видались  мені  такими  строгими.  І  дуже  розумними.  І  ще  розумним  був  їх  син  Богдан.  Хоч  він  і  молодший  од  мене,  мені  завжди  було  трохи  соромно,  що  він  стільки  знає,  на  фортепіано  так  красиво  грає,  а  я  -  невіглас  в  усьому.  За  час  існування  цієї  домашньої  недільної  школи  через  їх  домівку  пройшло  щось  із  тридцятеро  дітей  різного  віку.  Зараз  вони  всі  вже  дорослі,  розійшлись  по  своїх  життях.  А  я  лишилась.  Вони  прийняли  мене,  як  власну  дитину,  і  я  відчуваю  себе  їх  дочкою.  Спочатку  їх  життя  здавалось  мені  нереальним.  У  цій  домівці    все  було  не  так,  як  у  нас.  Тут  ніхто  не  брехав  і  не  лицемірив.  Всі  речі  називались  своїми  іменами.  Від  нас,  дітей,  ніхто  нічого  не  приховував.  Тут  я  уперше  зіткнулась  із  такою  неприкритою  правдою  про  себе,  свою  брехню  і  лицемірство,  що  часом  хотілось  кричати,  чи  бігти  світ-за-очі.  Тут  не  спрацьовували  мої  дотеперішні  подвійні  стандарти.  Довелось  каятись  у  тому,  що  пила,  курила.  Довелось  вчитись  говорити  правду.  Було  попервах  дуже  соромно.  Тепер  я  вже  звикла,  що  така  прямота  потрібна  в  першу  чергу  мені.  Тьотя  Галя  найняла  мені  репетитора  з  англійської  і  попросила  свою  подругу  -  Аллу  Василівну  -  позайматись  зі  мною  українською  мовою  і  підготувати  до  вступу  в  інститут.  Спочатку  мені  було  навіть  смішно:  мене  -  трійочницю  -  в  інститут.  Однак,  мої  хрещені  взялись  за  мене  міцно.  Ганяли  по  шкільній  програмі,  примушували  вчитись  і  вчитись.  Мій  вступ  до  педуніверситету  став  для  всіх  і  святом,  і  несподіванкою.  Я  думаю,  вони  й  самі  не  вірили,  що  я  вчитимусь  десь  вище,  ніж  у  педучилищі.  
       Вчитись  мені  дуже  важко.  Я  погано  запам’ятовую,  повільно  читаю.  Те,  що  іншим  дається  без  бою,  від  мене  потребує  каторжної  праці.  Бувало  таке,  що  мені  хотілось  все  покинути.  Мої  хрещені  переконували,  що  від  такої  праці  обов’язково  мусять  бути  результати.  І  сьогодні  я  вже  бачу,  що  однокурсниці,  які  звикли  без  напруги  вчитись,  здають  позиції.  А  я  з  посередньої  студентки  стала  відмінницею.  Це,  як  каже  Алла  Василівна,  спрацював  закон  переходу  кількості  в  якість.
       Мої  хрещені  батьки  навчили  мене:  якщо  рішення  прийняте,  завжди  дається  можливість  для  його  втілення.  Наприклад,  я  довго  боялась  і  не  хотіла  шукати  роботу.  Мені  здавалось,  що  потрібно  спочатку  закінчити  магістратуру,  і  тільки  потім  йти  у  школу  викладати.  Я  ж  не  бідую  -  є  стипендія,  є  пенсія,  -  грошей  вистачає.  І  я  робила  якісь  слабенькі  рухи  -  типу,  я  шукаю  роботу,  й  при  кожній  невдачі  виправдовувалась,  мовляв,  не  таке  просте  діло  -  знайти  у  Києві  місце  вчителя.  Навіть  дратувалась,  коли  мої  вимагали  наполегливіше  шукати:  де  я  її  знайду?  Потім  зі  мною  "серйозно  поговорили".  Це  такий  процес  -  "серйозно  поговорити",  що  мурашки  по  шкірі,  я  дуже  боюсь  таких  розмов.  Щоразу  переживаю,  що  мені  скажуть:"  Все,  Юлька,  живи  сама,  як  собі  знаєш!"  Цього  разу  мені  пояснили:  проблема  не  в  тому,  що  немає  в  Києві  роботи,  а  в  тому,  що  я  не  хочу  (не  "не  можу",  а  не  хочу!)  її  знайти.  Я  подумала,  що  скоро  закінчується  термін  виплати  пенсії.  І  на  що  я  буду  жити?  Як  тільки  я  зрозуміла,  що  робота  мені  вкрай  потрібна,  вона  відразу  знайшлася.  
       Мої  учні  і  колеги  називають  мене  Юлія  Юріївна.  Інколи,  чуючи  це,  я  згадую  колишню  подругу  Інну,  її  брата,  моїх  чорношкірих  залицяльників.  І  думаю  про  те,  як  нереально  давно  це  все  було.  Наче  й  не  зі  мною.  Є  тільки  вдячність:  я  просила  Бога  вберегти  мене,  -  і  Він  вберіг.  І  страх  втратити  свою  хрещену  сім"ю.  Хоч  я  й  знаю,  що  нікуди  вони  не  дінуться,  однак,  боюсь  -  нічого  не  можу  з  собою  вдіяти.  Може  це  -  страх  Божий?
       Дивлюсь  на  Юльку  і  радію:  її  поважають  колеги  й  батьки  її  учнів.  А  подруги-студентки  напівжартома  називають  "радянська  вчителька",  -  не  можуть  змиритись  з  тим,  що  серйозній  Юлії  Юріївні  нема  коли  гуляти  по  кафешках.  І  хлопця  вона  теж  не  має  -  часу  не  вистачає.  Хоч  про  сім"ю  мріє,  і  про  діток.
         -  Це,  мабуть,  ненормально,  але  я  не  хочу  безвідповідальних  стосунків,  -  каже  вона  нам,  -  я  хочу  справжню  сім"ю,  віддану.
         -  Ну,  ти  даєш!  -  Сміємось  ми,  -  коли  це  мрії  про  сім"ю  стали  ненормальними?  Ненормально,  доню,  жити  аби  як.  А  про  діток  і  чоловіка  мріяти  -  абсолютно  нормально.  Мрій!  У  тебе  все  вийде.
       ...  Дивлюся  я  на  неї  і  думаю:  досвід  нації,  суспільства  -  це  досвід  великої  кількості  Юльок.  Нам  теж  дістались  гени  батьків,  понівечені  страхом  перед  репресіями,  прокляті  за  братовбивство,  скалічені  злодійством  на  рівні  інстинкту,  отруєні  брехнею,  щедро  залиті  горілкою  й  самогоном,  спотворені  подвійною  мораллю.  З  таким  багажем  як  вижити  нашим  душам?  Юлька  вижила  й  продовжує  жити  вірою,  страхом  Божим,  волею  і  тяжкою  щоденною  працею.  Віра  і  воля  мають  силу  змінювати  генетичні  коди.  Правда-правда,  запитайте  у  генетиків.  Або  просто  погляньте  на  нашу  Юльку.  У  деякому  сенсі  вона  для  мене  -  то  Україна.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=314029
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 14.02.2012


Я не понимаю!

Кто  не  ходил  по  государственным  или  коммунальным  учреждениям  нашей  многострадальной  родины,  тот  не  знает,  что  такое  ад.  Даже  к  стоматологу  эпохи  палеолита  проще  сходить.  Наверное,  потому  что  физические  пытки  проще  переносить,  чем  моральные  издевательства,  которым  нас  с  вами  -  рядовых  граждан  -  подвергают  в  подобных  учреждениях.  Где,  в  каких  психиатрических  лечебницах  готовят  для  них  персонал,  мне  непонятно.  Мне  вообще  многое  непонятно  в  этом  вопросе.
           Я  не  понимаю,  почему  в  наш  компьютерный  век,  когда  даже  пятилетние  дети  знают,  что  такое  подать  бумагу  на  принтер,  посетители  должны  просить  у  персонала  контор  список  нужных  для  той  или  иной  процедуры  документов?  И  персонал  выдает  этот  список  "в  устной  форме"  -  хочешь  на  руке  записывай,  хочешь,  запоминай  так.  Причем,  в  следующий  визит  обязательно  выяснится,  что  какой-то  бумажки  все-таки  не  хватает.  Я  не  понимаю,  почему  нельзя  заготовить  для  людей  печатный  список,  согласно  той  или  иной  процедуре?  Или  хотя  бы  вывесить  этот  список  на  видном  месте?  Я  вообще  с  трудом  понимаю,  зачем  некоторым  учреждениям  такое  количество  справок,  подтверждений  этих  справок  и  подтверждений  подтверждений  этих  же  справок?  Зачем  тратить  столько  бумаги,  имея  компьютер?  Ведь  достаточно  просто  выйти  в  Интернет  и  зайти  на  нужный  сайт.  Весь  цивилизованный  мир  уже  давно  так  делает.  Или  мы  не  цивилизованы?  Так  давайте,  наконец,  цивилизуемся!  Представьте  себе,  сколько  освободится  рабочих  рук.  Будет,  кому  сельское  хозяйство  с  промышленностью  поднимать,  -  буряки  вон  из  году  в  год  не  полоты.
         Мне  не  понятно  еще,  почему  это  в  наших  конторах  никогда  не  получается  все  решить  с  первого  раза?  Причины  рождаются,  как  грибы  в  сентябрьском  лесу  после  хорошего  дождичка.  Даже  если  вдруг  (вдруг!)  у  Вас  на  руках  есть  все  возможные  и  невозможные  документы,  включая  пресловутую  справку  о  том,  что  Вам  верно  выдали  справку,  что  Вы  -  не  верблюд,  то  это  еще  не  факт,  что  вопрос  вот  так  вот  сходу  и  решится.  Скорее  всего,  Вам  скажут,  что  как  раз  на  время  Вашего  визита  попадает  обеденный  перерыв  страшно  перетрудившегося  персонала.  Совсем  не  понятно,  почему  обеденный  перерыв  в  конторах,  куда  мы  вынуждены  ходить  в  свое  рабочее  время,  совпадает  с  нашим?  Неужели  нельзя  сделать  так,  чтобы  в  свое  обеденное  время  человек  мог  что-то  да  решить?  Мой  знакомый  бизнесмен  -  владелец  одной  из  столичных  багетных  мастерских  -  отменил  свой  обед,  потому  что  именно  на  это  время  приходится  наибольшее  количество  посещений  клиентов.  И  знаете,  его  драгоценный  желудок  от  этого  вовсе  не  пострадал.  Наоборот,  этот  человек  стал  здоровее  -  дела  лучше  пошли.
         Я  не  понимаю,  почему  некоторым  людям  замечательно  живется  именно  тогда,  когда  кто-то  страдает?  Ведь  не  скуки  ради  и  не  от  хорошей  жизни  нам  приходится  ходить  по  всяким  конторам.  Я  не  понимаю,  например,  почему  в  водоканале  или  горгазе,  у  коммунальщиков  или  электриков  нас  с  Вами  ни  во  что  не  ставят.  Ведь  это  мы  платим  им  деньги,  а  не  они  нам.  Причем,  платим  мы  дважды:  первый  раз  в  виде  непосредственных  платежей,  а  во  второй  -  в  виде  налогов  в  госбюджет,  откуда  наши  чиновники  и  получают  зарплату.  Как  ни  крути  -  а  все  из  нашего  же  кармана.  Я,  кстати,  люблю  читать  историческую  литературу,  так  вот,  налоги  у  нас  -  как  во  времена  темного  средневековья.
       Я  не  понимаю,  по  какому  принципу  подбирается  персонал  наших  контор.  Когда  мне  пришлось  заниматься  подбором  персонала  для  магазинов,  то  у  нас  с  руководством  были  довольно  четкие  критерии  отбора.  Было  там  и  про  возраст,  и  про  внешность.  Но  главным  было  умение  угождать  людям.  Ведь  продавец  на  то  и  поставлен,  чтобы  угождать  покупателю.  Умеющий  угождать,  имеет  и  выторг,  и  прибыль,  и  зарплату,  и  премию  в  придачу.  А  по  какому  принципу,  на  каких  условиях  в  конторах  подбирают  персонал  -  это  для  меня  загадка.  А  разгадки,  приходящие  мне  на  ум,  мягко  говоря,  не  совсем  привлекательны  в  цензурном  отношении.
       Опять-таки,  я  не  понимаю,  по  каким  критериям  определяется  зарплата  клеркам  (чтоб  Вы  знали,  именно  так  называются  во  всем  мире  работники,  сидящие  во  всевозможных  "окошечках")  и  чиновникам.  Кто  устанавливает  тарифы?  Почему  это,  собственно,  добросовестный  вежливый  работник,  сердечно  подходящий  к  нуждам  людей,  и  "вампир",  питающийся  нашими  нервами  и  нашим  горем,  получают  одинаковую  зарплату?  Я  не  понимаю,  почему  нельзя  ввести  в  практику  всевозможных  контор,  занимающихся  нашими  насущными  проблемами,  какой-нибудь,  скажем,  аккордно-премиальный  метод  оплаты  труда.  Обслужил  сотрудник  клиента,  а  тот  ему  в  персональный  дневник  оценочку  за  обслуживание  поставил.  А  потом,  при  начислении  зарплаты,  эти  оценочки  в  премию  превратились.  Или  в  штраф.  Казалось  бы,  -  чего  проще?  Так,  смотришь,  уже  не  мы  им  конфеты  с  шоколадками  таскать  будем,  а  он  нас  будут  угощать,  чтобы  мы  оценки  им  не  портили.  И  обедать  они  будут  не  в  без  пяти  час  садится,  а  тогда,  когда  наплыв  клиентов  схлынет.  Причем,  не  на  час,  а  по  быстренькому,  пока  никто  не  пришел.  Да,  и  день  рабочий  у  них  не  в  без  пятнадцати  пять  будет  заканчиваться,  а  как  в  турецких  магазинах  -  когда  уйдет  последний  посетитель.  Красота,  верно?
       Вот  я  и  не  понимаю,  почему  я  -  филолог  по  образованию  -  могу  что-то  такое  придумать,  а  те,  от  кого  решение  непосредственно  зависит,  не  могут?  Может,  мы  с  ними  не  в  одних  школах  и  вузах  учились?  Или  мы  с  вами  -  рядовые  граждане  -  кого-то  не  того  на  эти  места  посадили?  Один  из  таких  высоко  сидящих  на  днях  в  интервью  популярному  телеканалу  все  повторял:  "Наша  цель  -  построение  сильного,  могучего  государства!"  Хорошая  цель,  правда?
       Но,  знаете,  возраст  добавляет  скепсиса.  Когда-то  строгая  начальница  подарила  мне  вопросик  -  на  всю  жизнь.  Я  задаю  его  себе  и  близким,  кода  приходится  принимать  непростые  решения.  Звучит  этот  вопрос  весьма  въедливо  -  "шоб  шо?"  Если  задавать  его  постоянно,  можно  докопаться  до  сути  вещей.  Правда  -  правда!  Вот  это  вопросик  я  бы  и  задала  власть  имущему  на  месте  журналиста  того  канала.  Шоб  шо?  Мы  строим  могучее  государство,  выкручивая  налогами  руки  его  гражданам,  -  шоб  шо?  Мы  радеем  об  укреплении  его  силы,  в  то  время  как  миллионы  стариков,  выжатые,  как  лимон,  выброшенные  на  свалки,  не  имеют  возможности  купить  лекарств,  не  говоря  уже  о  чем-то  другом.  Шоб  шо?  Мы  становимся  сильнее  в  то  время,  как  по  конторам  бродит  половина  трудоспособного  населения  страны,  перенося  из  кабинета  в  кабинет  миллионы  бумажек  -  и  правды  добиться  не  может.  Шоб  шо?  Зачем  такое  сильное  и  могучее  государство?  Кому  оно  надо?  Кому  нужно  сильное  государство,  в  котором  за  справедливое  решение  суда  нужно  дать  взятку?  Зачем  оно  сдалось  -  могучее  -  если  в  нем,  чтобы  получить  тебе  положенное,  нужно  сто  раз  в  очереди  постоять,  клерку  поклониться  и  шоколадку  подсунуть?  И  справок  насобирать,  что  ты  -  не  верблюд.  Попробовал  бы  какой-нибудь  клерк  в  европейском  государстве  себя  так  повести,  как  наши,  -  ему  бы  быстро  рассказали,  из  чьих  налогов  он  имеет  зарплату.  Потому  что  там  не  о  могуществе  и  силе  заботятся,  а  о  людях.
       Я  не  понимаю,  сколько  можно  наступать  на  одни  и  те  же  грабли?  А,  главное,  зачем?  Мы  ведь  уже  строили  "великий  и  могучий".  И  жили  в  нем.  Нашим  детям  еще  долго  переделывать  то,  что  мы  там  понастроили.  Так,  может,  пришло  время  менять  ориентиры?  Может  быть,  пришла,  наконец,  пора  понять,  что  могучее  -  это  тоталитарное  государство,  в  котором  о  нас  с  вами  никто  думать  не  будет.  Уже  не  думает!  А  вот  счастливое  государство  -  это  государство  счастливых  людей,  в  таком  о  человеке  в  первую  очередь  думают.  Скажете,  нет  таких?  Ошибаетесь!  Кто,  к  примеру,  скажет,  что  Швейцария  -  могучее  государство?  А  вот  богатое  -  да!  И  комфортное  для  жизни,  и  уважаемое  в  мире,  и  надежное.  Вот  вам  пример  государства,  где  благосостояние  человека  -  главная  цель.  Вот  я  и  не  понимаю,  почему  бы  нам  не  брать  пример  с  таких  государств?  Ведь  то  отношение,  которое  каждый  день  демонстрируют  нам  чиновники  и  клерки  -  это  не  их  плохие  характеры  и  привычки,  а  персонификация,  отображение  отношения  государства  к  своим  гражданам.  А  нас  призывают  сделать  государство,  подобным  образом  к  нам  относящееся,  еще  сильнее,  еще  могучее.  Вот  я  и  не  понимаю  -  шоб  шо?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=310882
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 02.02.2012


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ВОСЬМА. ДІД ЛЮДВІГ І ЦЕРБЕРИ

Спогади.  Спогади...  Перевертають  душу,  крають  серце,  опікають  сіллю  очі.  Переплакано  над  ними,  передумано.  І  кожного  разу  хтось  в  середині  мозку  в’їдливо  цікавиться:  "А  навіщо?  Ну,  були  у  нашій  історії  важкі,  криваві  сторінки,  -  так  у  якій  же  історії  їх  не  було?"  Треба,  мовляв,  відійти  від  минулого  і  думати  про  майбутнє.  Треба  викреслити  ті  сторінки  із  пам’яті,  щоб  ні  сліду,  ні  духу  не  лишилось.
Я  би  й  погодилася,  тільки  -  як?  Як  викинути  на  смітник  історії  долі  моїх  рідних,  близьких,  як  забути  все  те,  що  ножем  по  серцю  пройшло?  Хіба  можна  буде  тоді  зрозуміти  себе?  Ми  -  логічне  продовження  наших  предків,  в  нас  живуть  їх  віра,  їх  любов,  їх  ненависть,  їх  підлота  і  їх  страх,  -  що  було  ними  подароване,  те  й  живе.  Як  все  це  можна  від  нас  відділити?  Як  прооперувати,  щоб  ми  стали  іншими  -  сміливішими,  чеснішими,  добрішими  й  справедливішими?  І  хто  сказав,  що  їх  історія  скінчилася  разом  із  ними?  Ні,  вона  живе.  В  нас:  в  комусь  -  гени  гнаних,  розстрілюваних,  заморених  голодом,  а  в  комусь  інші  -  гени  віртухаїв,  катів,  церберів.
Ми  йдемо  по  вулиці  щось  жваво  обговорюючи,  -  я  і  моя  подруга.  Нам  завжди  цікаво  разом  -  у  нас  багато  спільного,  щоб  об’єднувати,  і  вистачає  різниці,  щоб  нам  було  не  нудно  одна  з  одною.  Ми  навіть  не  відразу  помічаємо  літню  жінку,  що  йде  назустріч.  
-  Добрий  день,  -  вітається  вона  і  я  бачу,  як  кам’яніє  завжди  таке  інтелігентне  обличчя  моєї  подруги.  Мовчанка...
-  Доброго  дня,  -  знову  говорить  жінка,  -  як  Вам  не  соромно,  чому  Ви  не  вітаєтесь,  адже  впізнали  мене?
-  Мені  не  соромно,  -  раптом  жорстко  відповідає  зазвичай  м’яка  й  врівноважена  подруга,  -  я  не  хочу  Вас  впізнавати,  як  Ви  не  впізнавали  мене,  кожного  дня  вимагаючи  документи,  коли  доводилося  проходити  повз  Ваш  пост.
Ми  минаємо  остовпілу  пані  й  крокуємо  далі.  Моя  мовчанка  така  красномовна,  що  подруга  робить  зусилля  над  собою  і  починає  розповідати.
-  Все  своє  життя  воюю  зі  страхом.  П’ятдесят  років  на  світі  живу,  а  й  досі  ловлю  себе  на  тому,  що  боюся  міліціонерів.  Не  повіриш,  навіть  коли  нашу  квартиру  пограбували,  й  міліція  приїхала  нам  начебто  допомогти  (кажу  "начебто",  бо  нічим  не  допомогли  -  ні  злодіїв  не  спіймали,  ні  вкрадене  не  повернули),  я  почувалася  так,  наче  сама  себе  пограбувала.  Я  боюсь  заходити  у  владні  кабінети.  Я  вкрай  неохоче  відстоюю  свої  інтереси,  свою  правоту.  Це  не  означає,  що  мені  не  доводиться  цього  робити.  Ще  й  як  доводиться!  Але  я  постійно  відчуваю  цей  страх.  Думаю,  це  -  генетично,  від  предків  передалося.  Ти  ж  знаєш,  я  останнім  часом  багато  думаю  над  питанням:  скільки  в  нас,  в  нашій  свідомості  -  від  прийнятих  нами  самими  обдуманих  рішень,  а  скільки  -  спонтанного,  закладеного  десь  у  підсвідомості?  На  якомусь  етапі  цих  роздумів  я  дійшла  висновку,  що  ми  схильні  дуже  применшувати  значення  генів  наших  предків,  -  відсоток  осмисленого  у  нашому  житті  мізерно  малий.  Ми  здебільшого  діємо  інстинктивно.  Є,  звичайно,  інстинкти,  закладені  Творцем,  як  у  тварин,  але  є  й  багато  інших,  подарованих  предками.  Страх  -  це  подарунок  моїх.  
У  нашій  родині  по  маминій  лінії  були  репресовані.  Діда  Гжегожа  (чи  як  його  називали  у  селі  -  Григорія)  попередив  односелець,  що  служив  у  міліції,  сказав,  що  є  рознарядка  на  арешт  "ворогів  народу",  й  там  -  ім’я  діда  і  його  братів.  У  Гжегожа  була  можливість  втекти.  Але  на  умовляння  дружини  -  моєї  бабуні  Генрієфи  -  він  відповів,  що  втеча  буде  доказом  вини.  Логічно!  Тільки  дід  не  знав,  що  радянській  владі  для  репресій  логіка  не  потрібна.  Селянина  з  Хмельниччини,  що  добровільно  вступив  у  колгосп,  здав  майно,  навіть  ікони  з  хати  на  горище  повиносив,  звинуватили  у  пособництві  (кому  б  ти  думала?)  японській  розвідці.  Ну,  що  міг  передавати  японцям  колгоспник  села  Мала  Салиха?  Скільки  на  полі  вродило  буряків?  Діда  заарештували  без  всякої  логіки,  так  само,  як  і  його  братів.  До  розстрілу  тримали  у  полі,  на  огородженому  колючим  дротом  шматку  рідної  землі.  Там  їх  і  розстрілювали,  на  тій  же  землі,  над  урвищем.  Молодшого  дідового  брата  -  сімнадцятирічного  Людвіга  -  вдалось  врятувати.  Старші  брати  потемки  перекинули  його  через  дріт  у  те  саме  урвище,  де  згодом  закопали  їх  тіла.  Малому  наказали,  щоб  утікав  у  Москву,  мовляв,  там  люду  багато,  легше  буде  загубитися.  Звеліли  змінити  ім’я  і  вік.  Людвіг  був  невисокий  і  худенький,  цілком  сходив  за  п’ятнадцятирічного  безпритульного.  Так  він  і  врятувався.
Після  розстрілу  діда  моя  бабця  Генрієфа  -  Геня  -  залишилась  вдовою  з  чотирма  дітьми.  Їй  було  всього  двадцять  шість  років.  Перше,  що  вона  зробила,  -  полізла  на  горище  й  витягла  захований  дідом  іконостас,  повитирала  й  повісила  на  старе  місце.  І  почала  молитися.  А  що  їй  було  ще  робити?  Все  життя  потім  вона  була  переконана,  що  саме  ці  молитви  врятували  її  і  дітей.  Їх  уже  повантажили  на  воза  -  виселяти  кудись  на  Сибір,  коли  стало  відомо,  що  наказ  про  виселення  відмінили.  Бабця  так  вже  більше  ніколи  й  не  вийшла  заміж.  Вона  сама  виростила  дітей,  зберегла  їх  у  війну,  дала  гарну  освіту.  Я  пам’ятаю  її  зовсім  старенькою,  -  вона  весь  час  молилася.  Бувало  на  свята  -  на  Великдень,  чи  Різдво  -  радянських  свят  у  нас  у  сім’ї  не  визнавали,  -  бабця  Геня  зі  свахою,  мамою  мого  вітчима,  співали  псалмів.  Смішно  так,  такими  тонесенькими  старечими  голосами.  Вона  і  в  труні  лежала  спокійна,  красива,  зі  старим  молитовником  і  чотками,  наче  заснула  щаслива.  І  оця  маленька  спокійна  бабуся  змогла  передати  нам,  молодшим,  свою  ненависть  і  відразу  до  всього  радянського.  Ніколи  у  мене  не  було  ілюзій,  що  я  живу  у  найкращій  країні  світу  чи  чогось  подібного.  Я  змалку  навчилась  критично  підходити  до  життя.  Може,  тому  що  у  мене  були  наче  дві  полярності  у  дитинстві  -  мої  мама  та  вітчим  і  мій  двоюрідний  дід  -  отой  самий  Людвіг.
Він  таки  втік  тоді  від  НКВД  і  у  компанії  безпритульних  хлопчаків  потрапив  у  Москву.  Коли  їх  переловили,  він  назвався  іншим  іменем,  прізвищем,  і  сказав,  що  йому  п’ятнадцять  років.  Так,  зовсім  іншою  людиною  -  навіть  національність  змінив  з  поляка  на  росіянина  -  Людвіг  став  курсантом  суворовського  училища.  Пройшов  війну  від  перших  днів  до  останнього,  здобув  звання,  нагороди  й  вступив  до  військової  академії.  А  потім  до  кінця  свого  життя  у  цій  же  академії  викладав.  Дід  Людвіг  був  світлом  у  моєму  житті.  Усі  мої  найкращі  дитячі  спогади  пов’язані  з  ним.  Він  дуже  шкодував  нас  із  сестрою,  бо  ми  рано  залишились  без  тата.  Мама  вийшла  заміж  вдруге,  народила  сина  новому  чоловікові.  Не  те,  щоб  наш  вітчим  нас  дуже  ображав,  -  ні.  Але  Люду  -  сестру,  швидко  відправили  до  інтернату.  А  мені  довелось  глядіти  молодшого  брата.  Господарство  було  велике,  роботи  багато.  У  мене  в  дитинстві  навіть  ляльок  не  було.  Хоч  грошей  "на  книжку"  мої  батьки  наскладали  чималеньку  суму.  Так  вони  й  пропали  потім  ті  заощадження,  хтось  на  них  капітал  собі  сколотив.  Мій  вітчим  мав  такий  характер,  що  не  міг  бачити  мене  інакше,  як  при  роботі.  Я  думаю,  той  страх  генетичний  нагнув  батьків  дужче,  ніж  мене,  -  вони  все  життя  прожили,  вкалуючи  на  державу,  що  відібрала  у  них  рідних.  Боялись  від  лопати  й  сапки  голову  підняти.  Мама  зараз  каже:  "Що  ми  бачили  на  своєму  віку?  Тільки  те  й  робили,  що  працювали  від  ранку  до  смерку.  Ні  одягнутися  толком,  ні  відпочити,  ні  придане  дочкам  дати.  Не  кажу  вже  про  подорожі  якісь."
Моє  життя  змінювалось,  коли  влітку  до  нас  в  Крим  приїздив  із  Москви  дід  Людвіг.  Він  брав  мене  з  собою  на  море,  а  потім  забирав  у  столицю.  В  нього  завжди  був  спланований  мій  відпочинок.  Купувалась  дорога  сукня,  туфлі,  у  парикмахерській  робилась  зачіска,  -  й  ми  з  дідом  йшли  в  театр.  Це  було  надзвичайне  свято,  у  такі  дні  я  почувала  себе  принцесою.  Дід  показав  мені  всі  театри,  музеї,  він  заохотив  мене  не  читати  все  підряд,  а  обирати  гарну  літературу.  Мої  манери  -  це  теж  дідова  наука,  він  мав  вишукані  смаки.  Людвіг  постійно  допомагав  дітям  і  онукам  загиблих  братів.  Це  була  його  дяка  за  врятоване  життя.  А  от  своєї  родини  дід  не  мав,  бо  не  мав  власного  імені-прізвища,  щоб  дати  дружині  й  дітям,  а  вигаданого  давати  не  хотів,  не  мав  права.  Така  то  була  людина,  з  таким  рівнем  совісті.  У  замкненій  шухляді  робочого  столу  Людвіг  зберігав  трофейний  пістолет  на  випадок,  коли  раптом  за  ним  прийдуть.  Казав,  що  просто  так  не  дасться,  а  забере  з  собою  в  могилу  ще  кількох  церберів.  Перед  смертю  звелів  викинути  зброю  у  Москву-ріку.
На  величезному  московському  кладовищі  є  його  маленька  могила.  На  ній  -  невеликий  пам’ятник.  На  пам’ятнику  -  вигадане  ім’я,  вигадане  прізвище,  вигаданий  рік  народження.  Там  тільки  один  правдивий  напис  -  дата  смерті  мого  діда.  Але  ж  під  могильною  плитою  -  реальна  людина!  Як  можна  з  цим  жити?!
Дід  допоміг  мені  розділити  всіх  людей  на  дві  категорії  -  тих,  хто  змирився  з  отупляючою  системою,  і  тих,  хто  самим  життям  своїм  міг  їй  протистояти.  Я  не  хотіла  змирятись,  тому  у  чотирнадцять  років  сама  забрала  документи  з  сільської  школи  й  відвезла  їх  у  фізико-математичну  школу-інтернат  у  велике  місто.  Більше  додому  не  поверталась,  хіба  на  канікули.  Мені  так  хотілось  вирватись,  що  я  вчилась  з  усіх  сил.  В  інтернаті  було  багато  обдарованих  дітей,  мені  після  сільської  школи  було  дуже  важко.  Але  я  -  вперта.  За  другим  разом  вступила  до  Московського  вузу.  Діда  Людвіга  вже  не  було,  столицю  довелось  обживати  самій.  Отут  я  побачила,  що  до  моїх  двох  категорій  людей  додається  ще  одна.  Це  їх  мій  дід  називав  "цербери".  Особливо  багато  таких  було  у  конторах  всіляких  і  на  вході  до  установ,  гуртожитків.  Десь  же  мали  подітись  гени  катів,  наглядачів,  донощиків,  не  згинули  ж  вони  безслідно.  Живі  у  комусь,  отут,  поряд.  Останнім  часом,  я  думаю,  їх  навіть  побільшало,  чи  часи  такі  настали,  що  їм  проявлятись  вільніше?
Найбільше  церберів  я  зустріла  тут,  у  Білій  Церкві.  Приїхала  сюди  на  шинний  завод  по  розподілу.  Жила  у  гуртожитку  й  щодня  мусила  пред’являти  перепустку  і  в  ньому,  і  на  заводі,  хоча  нас,  інженерів,  було  небагато  й  всі  всіх  знали  в  обличчя.  Тут  зустріла  Андрія,  одружились.  Якийсь  час  ще  жили  по  різних  кімнатах.  І  якось  увечері  -  я  вже  навіть  вагітна  тоді  була,  -  заходить  до  моєї  кімнати  перевірка.  Влаштовувались  такі,  з  активістів  комсомольських.  Серед  них  -  мій  колега,  ми  в  одному  відділі  працювали,  й  він  був  у  нас  на  весіллі.
-  Чому  мужчина  у  Вашій  кімнаті  після  десятої  вечора,  та  ще  й  на  ліжку  сидить?  -  питає  мій  колега,  хоч  прекрасно  знає,  що  "мужчина"  -  мій  чоловік.
Віриш,  я  закам’яніла  -  ні  слова  сказати  не  можу.  Помирати  буду  -  не  забуду  того  виразу  садистської  насолоди  у  нього  на  обличчі.  Вони  пішли,  а  у  мене  -  істерика,  так  трясло,  що  Андрій  з  переляку  "швидку"  хотів  викликати.  Потім  нам  дали  спільну  кімнату  у  готелі  -  "Домі  приїжджих".  Там  на  вахті  (як  тобі  слівце?  не  тхне  концтабором?)  сиділа  оця  жіночка.  Жодного  разу  мені  не  вдалося  пройти  повз  її  пост,  щоб  вона  документів  моїх  не  перевірила!  І  кожного  разу,  заходячи  до  себе,  я  ще  довго  не  могла  заспокоїтись.  А  тепер  вона  мені  дорікає,  що  я  з  нею  не  вітаюсь.  Та  я  знати  її  не  хочу!
Розповідь  подруги  багато  чого  відкрила  мені  й  про  мої  страхи.  Адже  і  в  нашій  родині  були  репресовані,  й  моя  бабуня  лишилась  вдовою,  довгий  час  переїздила  з  одного  великого  будівництва  на  інше,  боячись,  що  почнуть  цікавитись  її  минулим.  І  я  теж  боюсь  міліціонерів.  Зрозумілішою  стала  різкість  улюбленої  подруги  у  вирішенні  життєво  важливих  питань:  приймати  правильні  рішення  -  то  одне,  а  приймати  сміливі    рішення,  переборюючи  генетичний  страх  -  то,  все  таки,  дещо  інше.  А  щодо  церберів...  Якби  я  не  знала  свою  подругу,  може  б  подумала,  що  вона  надто  прямолінійно  судить,  може  би  сказала,  що  вона  надто  емоційно  сприймає  рядові  у  ті  радянські  часи  життєві  ситуації,  -  ну,  що  ж,  здавалося  б,  такого  -  перевірили  перепустку.  Та  я  добре  знаю  її  мудріть  і  виваженість.  І  ще  я  знаю,  що  перша  дитинка  моєї  подруги  -  хлопчик,  яким  вона  була  вагітна  саме  тоді,  коли  її  судив  колега-садист  і  коли  мордувала  оця  церберка,  прожив  на  цьому  світі  всього  кілька  годин.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=303028
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 29.12.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ СЬОМА. ІМ`Я МОЄ

Наші  сімейні  історії  дуже  часто  нагадують  старі  пазлики.  Не  ті,  котрі  щойно  склавши,  приклеюють  до  картону  у  вигляді  картини,  а  інші  -  ті,  якими  граються  складаючи,  розсипаючи  й  знов  складаючи.  Згодом  фрагментики  пазлів  губляться,  і  в  суцільній  картині  з’являються  дірочки.  Так  і  наші  міфи:  час  з’їв  фрагментики,  -  і  пазлик  складається  неповний,  з  пробілами.  Особливо  там,  де  оповідача  вже  немає  на  цьому  світі.  От  як  у  мене.  Із  фрагментів  життя  моєї  бабуні  (маминої  мами)  та  діда,  що  згинув  десь  на  війні,  ніяк  не  хотіла  складатись  суцільна  картина.  Хоч  і  оповідок  було  багато,  й  моя  дитяча  пам’ять,  наче  казку  про  зачаровану  принцесу  й  хороброго  принца,  увібрала  історію  кохання  моїх  найрідніших.  
-  Ця  красива  історія  належить  часам  аж  ніяк  не  красивим.  Коли  почалась  війна  моїй  бабуні  Нелі  було  шістнадцять.  Саме  той  вік,  у  якому  молодих  працездатних  людей  вивозили  на  роботи  у  Німеччину.  Коли  по  неї  вперше  прийшли  сільські  поліцаї,  то  застали  вдома  лише  її  маму  -  прабабу  Катерину,  та  малу  сестру  Галю.  Сама  Неля  ховалась  у  родичів  у  сусідній  області,  -  дякувати  німцю,  що  квартирував  у  нашій  хаті,  -  він  попередив  Катерину  і  порадив  відправити  з  дому  дитину  подалі.  Так  у  перший  набір  Неля  не  потрапила.  Та  всі  добре  розуміли,  що  це  ще  не  кінець.  Я  не  знаю,  як  вдавалось  їй  рятуватись  аж  сім  разів.  Пам’ятаю  розповідь,  що  якогось  разу  вони  з  дівчатами  прив’язували  до  зап’ясть  і  ліктів  товчений  часник  і  перетерті  квіточки-лютики  у  тому  місці,  де  найніжніша  й  найтонша  шкіра.  Через  кілька  днів  під  пов’язками  утворювались  виразки.  Ці  рани  відлякували  німецьких  лікарів,  що  провадили  медогляд  на  збірних  пунктах.  Вибирали  тільки  здорову  молодь.  Якось  дівчата  дізнались,  що  не  беруть  із  коростою.  Знайшли  коростявого  коня  на  пасовиську  й  поночі  притискались  до  нього  голим  тілом,  щоб  захворіти.  Катерина  потім  лікувала  коросту  у  дочки  –  синій  камінь,  сірка  й  свинячий  жир;  і  не  підпускала  до  неї  маленьку  сестру.  Ще  якогось  разу  Неля  втікала  вже  зі  збірника  аж  із-під  Києва.  Тільки  увосьме  її  таки  схопили.  На  той  час  німці  вже  не  вірили  ні  виразкам,  ні  корості,  тут  же  у  бараку  лікували  недужих,  і  додому  ніхто  не  пішов.  Натомість  їх  вивели  з  бараків  колоною  -  охорона  була  така,  що  годі  й  думати  про  втечу  -  і  недалеко  від  київського  вокзалу  позаганяли  у  вагони.  Бабуня  казала,  що  їх  у  вагоні  було  чоловік  із  двісті,  всі  сиділи  на  підлозі  тісненько  притулившись  одне  до  одного.  Тут  вони  і  зустрілись  -  бабуня  Неля  і  її  майбутній  чоловік  -  мій  дід  Ігор.  Спочатку  очима.  Вона  помітила,  що  красивий  хлопчина  весь  час  поглядає  на  неї,  й  сама  –  хоч-не  хоч  –  задивилась  у  його  карі  очі.  Заговорити  вони  ніяк  не  могли,  -  сиділи  далеченько.  Коли  на  дворі  почало  смеркати  і  у  вагоні  запанувала  тиша,  "той  хлопець"  -  так  вона  його  подумки  називала  -  заговорив  раптом  до  всіх:
-  Люди,  давайте  звідси  якось  вибиратись!
У  вагоні  мовчали,  чи  то  боялись  провокації,  чи  не  вірили  своїм  вухам.
-  Тут  підлога  -  простенькі  дошки,  підважимо  й  зірвемо.  А  на  тихому  ходу  опускатимемо  одне  одного  за  руки  на  рейки.  Спробуємо?
-  А  як  заріже?  -  спитав  хтось.
-  Не  заріже,  вагони  високі.  Головне  тільки,  не  смикатись,  поки  не  проїдуть  всі.
Хлопці  схвально  загули  й  заходились  коло  дошок  підлоги.  Згодом  їм  вдалось  таки  відірвати  кілька  і  у  величенькій  дірці  замерехтіли  шпали  й  каміння.  Тепер  потрібно  було  чекати  ночі  й  тихого  ходу  потяга.  Коли  поколошкані  роботою  всідались  знову,  той  хлопець  опинився  раптом  біля  Нелі.  Тихенько  спитав,  чи  вона  не  боїться,  й  дістав  різкого  відкоша,  -  вона  сказала  йому,  що  сім  разів  втікала  від  німців.  
Вже  й  ніч  настала,  а  потяг  ніяк  не  зменшував  хід.  У  вагоні  було  тихо,  але  вчувалось,  що  ніхто  не  спав,  стояла  якась  насторожена  тривога.  Десь  аж  ближче  до  ранку  на  невеличкій  станції  потяг  різко  зупинився.  У  вагоні  було  так  темно,  що  не  видно  навіть  своєї  руки.  І  у  цій  суцільній  чорноті  тільки  чувся  голос  "того  хлопця":
-  Слухайте  сюди!  Лягайте  між  коліс  на  рейки  й  відповзайте  відразу  назад,  щоб  було  куди  наступному  вилазити.  Не  висовуйтесь  з-під  вагона,  бо  кругом  охорона.  Лежіть  на  рейках,  аж  поки  не  проїде  останній  вагон.  На  ньому  поліцай  із  кулеметом,  та,  як  тихо  лежатимемо,  він  нас  не  помітить,  бо  темно.  І  головне,  -  не  зірвіться  хто  бігти,  бо  постріляє.  Чули?
Вагон  тихенько  загув.  
-  Уперед!  Господь  із  нами!
До  Нелі  черга  дійшла  нескоро.  Але,  коли  вона  наблизилась  до  рятівної  дірки,  він  міцно  взяв  її  за  руку  й  твердо  сказав:
-  Почекай!  Ти  -  зі  мною.
Чекали  ще.  І  от  вже  пора  -  вони  останні.
-  Як  тебе  звати,  -  спитав.
-  Неля!
-  А  я  -  Ігор.  Ну,  давай,  Нелю,  сміливіше.
Страху  не  було.  Охопило  одне  бажання  -  тікати!  Він  опустив  її  тихенько  на  рейки  й  вислизнув  сам.  Вона  була  така  худенька,  що  він  умістився  поряд,  рукою  пригнув  її  голову  до  землі.  Так  вони  й  лежали  -  тісно-тісно  одне  до  одного,  і  його  рука  -  на  її  голові.  За  їх  ногами  витягнута  між  вагонних  коліс  по  колії  у  довгу  живу  цівку  дихала  й  ворушилась  людська  маса.  Час  тягнувся  довго,  і  страх  повзучи  живим  людським  ручаєм,  холодив  серця:  а  раптом,  як  потяг  стоятиме  тут  до  ранку.  З  одного  боку  колії  виднілись  якісь  убогі  будівлі,  зате  з  іншого  -  поле!  Воля!  Похолодало  й  Нелю  почало  трусити.  А  він  лежав  поряд,  притискуючи  її  до  себе  й  до  землі  й  щось  тихо  шепотів.  Вона  прислухалась:
-  "І  прости  нам  провини  наші,  як  і  ми  пробачаємо  винуватцям  нашим"...
Неля  знала  молитву  "Отче  наш",  -  мама  вчила  у  дитинстві,  але  школа,  піонерський  загін  вибили  з  голови  цю  пам’ять  і  натомість  вбили  нове  переконання  -  Бога  немає,  Бог  -  це  пережиток  темного  минулого.  І  от  здоровий,  гарний,  мужній  хлопець  лежить  поряд  і  у  хвилину  небезпеки  молиться  "Отче  наш".  Це  так  вразило,  що  вона  й  собі  ледь  ворушачи  губами  почала  повторювати  за  ним:  "І  не  введи  нас  у  спокусу,  але  збережи  від  лукавого"...  Обоє  розуміли,  що  спокуса  зараз  -  рухнутись  раніше,  ніж  потяг  поїде  геть.  І  спокуса  перемогла!  Хтось,  не  витримавши  нервового  напруження,  виліз  з-під  вагону  й  рвонув  у  поле.  За  ним,  не  тямлячи  себе  від  жаху,  посунули  й  побігли  інші.  Зчинився  галас,  стрілянина.
-  Тихенько,  Нелю!  -  він  ухопив  дівчину  за  плече  й  притис  до  землі,  -  не  гарячкуй!  Вибираємось  на  інший  бік,  бо  підстрелять.
Вони  нишком  виповзли  з-під  вагона  у  протилежний  від  поля  і  стрілянини  бік.  Роздивились.
-  Бачиш  оту  крайню  будівлю?
-  Угу.
-  Біжимо  до  неї,  тільки  швидко!
Як  залетіли  по  сей  бік  стрілянини  ці  випадкові  кулі  не  знав  жоден  з  них,  але  кулі  залетіли.  Вона  спіткнулась  раптом  і  почала  падати  так,  наче  їй  вломилися  ноги.  На  бігу,  майже  не  зупиняючись,  Ігор  підхопив  її  і  злету  вніс  за  напіврозвалений  барак.  І  лише  тут  нахилившись  до  лиця  спитав:
-  Що  тобі?  Що  сталось,  Нелю?
-  Ноги.  -  Ногам  було  гаряче,  але  не  боляче  й  -  дива!  -  зовсім  не  страшно.
-  Потерпи  трошки!  Треба  втекти  подалі,  бо  можуть  пустити  собак.
Він  знову  підхопив  її  на  руки  і  побіг.  Стрілянина  віддалялась.  У  якомусь  порожньому  поруйнованому  бомбою  будинку  спинились.  У  світанковому  непевному  світлі  роздивились  поранені  ноги,  витерши  з  литок  кров  її  хустиною.  Тією  ж  хустиною  Ігор,  подерши  надвоє,  перетягнув  литки  по  ранах  тугенько.  Потім  присів  і  пожартував:
-  Ну,  маленька,  сідай  на  коськи.
Так  на  спині  він  ніс  її  майже  сто  вісімдесят  кілометрів.  Вони  обминали  села  й  дороги,  їли  те,  що  знаходили,  спали  вдень,  ховаючись  то  у  кущах,  то  у  лісках,  то  у  копицях  на  полі.  Вона  просилась  час  від  часу  йти  сама.  Але  поранені  ноги  йти  не  хотіли.    За  кілька  днів  він  знав  про  неї  все,  -  на  міцній  спині,  ухопившись  руками  за  його  шию,  вона  говорила,  говорила.  Мабуть,  ніколи  -  ні  до,  ні  після,  -  вона  не  розповідала  стільки  про  себе.  Хіба  Богу...  Але  то  потім...  У  іншому  житті.
Ігор  приніс  Нелю  до  себе  додому.  Рани  на  ногах  від  спеки  загноїлись,  і  в  неї  вже  почало  тьмаритись  в  очах.  Єдине,  що  вона  пам’ятала  з  тої  першої  зустрічі:  мала  його  сестричка  Ліда  дуже  схожа  на  її  Галю.  І  мама  -  ставна,  красива  й  на  диво  молода  -  Женя.  Далі  -  ніч,  біль  і  чад.  Якісь  уривки  з  розмов,  хтось  звертався  до  господині  "матушко".  Не  Ігор,  бо  голос  старіший.  Одного  разу  при  тямі  вона  почула,  як  хлопець  признавався  мамі,  що  любить  і  хоче  одружитись,  а  мама  сказала:
-  Молись,  синочку,  хай  спершу  одужає.
І  Неля  зрозуміла,  що  справи  її  -  кепські  геть.  А  ще  була  молитва.  Весь  час.  Жіночий  голос  виводив  її  наче  журну  пісню,  -  то  мати  молилась  за  незнайому  дівчину  Нелю  -  перше  кохання  старшого  сина.  І  вони  перемогли  -  перше  кохання  і  материнська  молитва.  На  другий  день  як  Неля  встала,  мама  Женя  звеліла  синові  йти  до  дяка,  щоб  повінчав  їх  -  негоже  молодим  жити  невінчаними.  На  здивований  Нелин  погляд  відповіла:
-  Ти  ж  цього  хочеш,  дитино?  Ти  весь  час  його  кликала,  як  непритомна  була.  Все  геть  нам  порозказувала,  -  і  журно  посміхнулась.
-  Ви,  мабуть,  не  раді  такій  невістці?
-  Ні-ні,  не  в  тобі  справа,  доню.  Просто  -  війна.
Ще  зовсім  молода  мама  Женя  добре  знала,  як  то  -  втрачати  назавжди.  Її  чоловіка  -  православного  батюшку  -  розстріляли  напередодні  війни  як  ворога  народу.  І  от  тепер  вона  мусить  прийняти  у  свою  родину  -  сім’ю  розстріляного  -  цю  молоденьку,  наївну  й  чисту  дівчинку  ,  наче  на  лезо  бритви.  Чи  знає  це  дівча,  що  чекає  її?  Чи  хоч  здогадується?  І  де  знайти  мужність,  щоб  усе  їй  розповісти?  Мама  Женя  ще  не  знала,  що  має  собі  невістку  -  не  менш  мужню,  ніж  вона  сама.  Старшій  стало  духу  розповісти.  А  меншій  стало  сили  прийняти  правду  такою,  як  вона  є.  
Вони  повінчались  у  хаті.  Не  було  ні  дружок,  ні  боярина.  Та  їм  і  не  потрібен  був  ніхто.  Кожен  день,  прожитий  разом,  був  наче  останній  у  житті,  -  ніхто  не  знав,  що  буде  завтра.  Неля  завагітніла.  Соромлячись,  розповіла  мамі  Жені.  Свекруха  зраділа,  всадила  невістку  біля  швейної  машинки,  почала  вчити  шити,  щоб  разом  зібрати  маленькому  придане.  А  вночі  свекруха  шила  одяг  для  самої  Нелі,  бо  у  тої  нічого  не  було.  Вправні  руки  старшої  так  до  ладу  вміли  це  робити,  що  молода  тільки  дивувалась,  вона  ніколи  не  бачила,  щоб  так  гарно  шили.  
Щастя  було  по-воєнному  недовгим.  Якось  уночі  постукали  у  вікно,  і  після  цього  стуку  пішов  з  дому  Ігор.  Обіцяв  скоро  повернутись.  І  справді  за  кілька  днів  вже  був  удома,  та  відлучки  стали  тепер  постійними.  Кожного  разу  на  розпитування  Нелі  він  незмінно  відповідав:
-  Бережи  маленьке,  пташко,  й  не  хвилюйся,  я  тебе  не  кину.
І  коли  одного  разу  він  не  повернувся  ні  за  тиждень,  ні  за  місяць,  ні  за  два,  вона  все  чекала  й  жила  його  наказом:
-  Бережи  маленьке!
Останньою  звісткою  від  нього  був  коротенький  лист.  Все  той  же  наказ,  берегти  дитинку,  тільки  їм  відомі  слова  кохання  і  імена:  хлопчикові  -  Юрій  і  дівчинці  -  Алла.  Ці  слова,  вивчені  напам’ять  довгими  самотніми  ночами,  звучали  в  голові  й  серці  всеньке  нелегке  її  життя,  аж  до  останнього  деньочка.  І  щоразу  зі  спомином  поверталось  те  тяжке,  як  могила  для  живої  людини,  відчуття:"  Все.  Його  більше  немає".
Після  цього  листа  Неля  зазбиралася  додому  у  Матюші.  Тепер,  з  дитинкою  у  великому  животі,  їй  не  загрожувала  ніяка  Німеччина.  
Мама  Катерина  плакала  й  причитала,  вона  вже  не  сподівалась  побачити  дочку  живою.  Повірила  у  те,  що  є  законний  батько  у  майбутньої  дитини  тільки  тоді,  коли  побачила  нашиті  свахою  речі.  Тут,  у  батьківській  хаті,  у  дев’ятнадцятий  день  напрочуд  теплого  жовтня  Неля  народила  донечку.  Дивно,  вона  не  могла  назвати  дитину  заповіданим  батьком  іменем,  -  не  тулилось  те  ім’я  до  дитини,  не  підходило.  Тому,  може,  маленьку  у  хаті  й  називали  "лялечка",  "красунька",  "манюня".  
Відступили  німці.  У  хату  повернувся  батько  -  Андрій,  що  всю  війну  ховався  від  окупаційної  влади.  Налагоджувалося  життя,  і  дитину  потрібно  було  зареєструвати  у  відновленій  сільраді.  Андрій  зробив  це  сам.  Прийшов  до  секретарки  й  сказав  і  рік  народження,  і  матір,  і  ім’я  батька.  А  на  імені  дівчинки  вкляк:
-  Ти  диви!  Наче  хто  пам’ять  відібрав!  Як  же  вона  хотіла  назвати  малу?
-  Та  Ви  що,  дядьку?  -  Здивувалась  секретарка,  -  що  ж  це  за  ім’я  таке,  що  Ви  забули,  -  чудасія  та  й  годі!
-  Та  якесь  таке,  наче  Оля.
Так  дочка  Ігоря  і  Нелі  стала  Ольгою.  Наче  Господь  відібрав  у  неї  ім’я,  подароване  батьком,  якого  вона  ніколи  в  житті  не  побачить,  про  якого  мало  що  й  знатиме.
Після  довгої  і  у  тому  воєнному  році  страшенно  лютої  зими  Неля  з  дитиною  зібралась  до  свекрухи.  Скільки  її  не  вмовляли  залишити  дитину,  не  погодилась.  Так  і  прийшла  до  двору  мами  Жені  з  дитинкою  на  руках.  А  двору  вже  не  було.  Тільки  воронка  від  авіабомби  там,  де  стояв  ще  менш  як  рік  тому  чималенький  будинок  батюшки  Петра  Волощука.  Тут,  біля  зруйнованої  останньої  надії,  Нелю  нарешті  покинули  сили.  Все.  Жити  нема  як.  Навіть  донечка  не  повернула  їй  втрачене  у  ту  хвилину  відчуття  родини.  Через  багато-багато  років,  коли  у  таку  ж  як  і  у  сорок  третьому  теплу  осінь,  того  самого  дев’ятнадцятого  жовтня  якраз  на  своє  дев’ятнадцятиліття  Оля  народить  донечку,  Неля,  побачивши  дитину,  скаже:  "Це  -  Алла!"  І  я  стану  Аллою.  Так  само,  як  Юрієм  через  два  роки  стане  мій  менший  брат.
Я  -  Алла.  Я  живу  на  цім  світі  з  ім`ям,  подарованим  дідом.  Тим  самим  дідом  Ігорем,  якого  я  так  люблю,  не  дивлячись  на  те,  що  ніколи  його  не  бачила.  Так  любити  можна  тільки  когось  нереального,  вигаданого  гарячим  серцем.  Він  -  хоробрий  принц  моїх  дитячих  казок,  моїх  дівочих  мрій.  Той  самий  казковий  принц,  якого  я  шукала  в  житті.  І  не  знайшла.  Він  -  той,  чий  пристрасний  "Отче  наш"  беріг  мене  у  численних  життєвих  бідах  і  зрештою  поставив  на  коліна  перед  Господом  у  вірі  і  каятті.  І  ще  -  молитви  прабаби  Жені.
Життя  -  не  казка.  Не  таке  романтичне,  але  й  не  таке  безнадійне.  Моя  бабуня  шукала  відомості  про  свого  чоловіка  все  своє  життя.  Щось  познаходила.  Наприклад,  була  чутка,  що  хтось  на  сусідніх  селах  наче  б  то  бачив  його  у  формі  поліцая.  Потім  товариш,  що  зненацька  повернувся  із  тюрми  у  53-  му,  розповів,  що  вони  -  двоє  підпільників  -  повинні  були  виконати  вирок  старості  якогось  села.  На  совісті  цього  чоловіка  було  багато  загублених  людських  життів.  Їх  виказали  й  втікаючи  від  німців,  поранений  Ігор  потонув  у  Росі.  Він  гукав  свого  друга,  але  той,  сам  поранений,  не  зміг  його  порятувати.  Так  поволі  складався  у  моїй  голові  пазлик  про  життя  і  смерть  мого  діда.  Не  давали  спокою  дірочки:  чому  він  не  був  на  фронті?  чому  у  вагоні,  де  вони  їхали,  не  було  охоронця?  чому  його  бачили  у  формі  поліцая?  Змінювались  часи  й  дірочок  побільшало:  у  якому  підпіллі  міг  бути  син  розстріляного  священика?  син  ворога  народу?
Померла  бабуня  Неля.  
-  Не  шукай  батька,  -  наказувала  вона  мамі,  -  якби  він  був  живий,  без  рук-без  ніг  прийшов  би  до  мене,  так  він  любив.  Умів  любити.  Шукай  його  меншого  брата  Костю,  його  не  було  тоді  в  Умані,  може  він  живий.
Мама  знайшла  Костю.  Від  нього  ми  дізнались,  що  прабаба  Женя  не  загинула  від  тієї  бомби,  а  померла  аж  у  вісімдесят  п’ятому,  у  один  рік  із  невісткою,  яку  теж,  мабуть,  вважала  загиблою.  Вижила  й  маленька  Ліда.  Вийшла  заміж,  народила  двох  дочок.  Дід  Кость  розповів,  що  їх  батько  й  рідний  батьків  брат  були  розстріляні  як  націоналісти.  
-  Твій  дід  і  прадід,  дитино,  були  чесними  людьми,  -  ти  не  вір,  хто  щось  там  скаже.  Вони  дуже  любили  Україну,  -  і  після  паузи  -  І  тільки  Україну.
І  пазлик  склався:  у  тому  вагоні  був  охоронець.  Мій  дід  -  вояк  УПА  Ігор  Петрович  Волощук.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=295444
рубрика: Проза, Історична лірика
дата поступления 23.11.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ШОСТА. ДВІ МАРІЇ

Люблю  зустрічі.  Очікувані  й  несподівані,  загадкові  й  не  дуже.  Зустріч,  особливо  з  кимось  новим  -  це  завжди  наче  початок.  Початок  дороги,  яку  ти  йтимеш  не  сам.  І  хочеться  пильніше  придивитись  до  нового  подорожнього,  пізнати  його  глибше.  
Цій  зустрічі  сприяв  злодій.  Якийсь  дурнуватий  злодій,  що  умудрився  на  нашому  завше  безлюдному  автовокзалі  зненацька  вхопити  чималеньку  сумку,  необачно  поставлену  на  лавку  старенькою,  ошатно  вдягеною  бабусею.  Що  він  робитиме,  той  ла*йдак,  з  нехитрим  скарбом  у  нашому  маленькому  містечку  -  селі  міського  типу,  чи  місті  сільського?  Бабуся  виявилась  полькою,  що  досить  жваво  розмовляла  по-нашому.  Про  польськість  нагадували  пришептування  й  присикування,  та  й  то  -  ледь  вловимі,  а  також  якась  не  наша  охайність  та  стильність,  нашим  виснаженим  віковою  працею  бабусям,  нажаль,  не  властива.    І  капелюшок  на  сивих,  модно  пострижених  кучериках.  Зажурену  бабцю  до  нашого  дому  привела  моя  сердобольна  свекруха,  щоб  заспокоїти  та,  може,  погодувати.  Від  їжі  старенька  відмовилась,  а  от  фірмовий  свекрушин  чай  -  м"ята,  меліса,  чабрець  і  ще  якийсь  загадковий  інргедієнт  із  нехарчовою  назвою  "багно"  -  пила  із  здивованим  задоволенням.  Бідкалась  польська  пані,  що  втратила  разом  із  сумкою  теплий  одяг.  От,  якби  знайти  того,  хто  вміє  плести  на  шпицях,  -  то  у  пакеті  в  неї  лишилась  шерсть,  яку  везла  у  подарунок  подрузі.  А  у  мене  акурат  у  сусідній  кімнаті  причеплена  до  старої  шкільної  парти  простоювала  без  замовлень  в"язальна  машина.  Так  пані  Марія  стала  моєю  замовницею  на  теплу  кофту,  а  згодом  і  доброю  приятелькою.
Старенька  полька  приїхала  навідати  подругу  дитинства.  Вона  помітила  мій  подив:  така  дружба  міцна,  не  зважаючи  на  роки,  відстань  і  кордони  -  річ  рідкісна,  майже  неймовірна,  -  і  розповіла  свою  історію:  
-  Ми  виросли  разом  -  я  і  Марійка.  Нас  так  всі  й  називали  "дві  Марії",  бо  ми  були  з  нею  нерозлучні  скільки  себе  й  пам"ятали.  Щоб  я  обідати  сіла  без  неї,  чи  гратись,  чи  до  уроків  -  такого,  мабуть,  ніколи  не  було.  Навіть,  коли  ми  із  сусідньої  з  їх  двором  старої  хати  переїхали  в  нову  й  стали  сусідами  лишень  городами,  й  тоді  наша  дружба  не  стала  слабшою.  Коли  Маня  йшла  до  школи,  я  -  а  я  на  рік  молодша  -  учепилась  за  її  руку  так  міцно,  що  вчителька  не  змогла  мене  відчепити.  Послали  когось  із  школярів  у  контору  по  мого  батька.  Тато  подивились  на  нас  -  блідих  і  переляканих,  але  міцно  поручканих  -  і  пішли  до  директора.  Через  скількись  там  часу  покликали  вчительку.  А  ми  все  стоїмо  й  рук  не  розчепляємо,  тільки  вже  плачемо  вдвох.  Вчителька  вийшла  із  кабінету,  відчинила  двері  класу  й  сказала:"  Йдіть,  дівчата,  сідайте  на  першу  парту!"  Ми  пішли,  і  аж  коли  сіли,  тоді  я  Марійку  відпустила,  дивлюсь,  а  в  неї  рука  посиніла.  Тоді  нас  вперше  і  назвали  -  "дві  Марії".  Прізвисько  причепилось  міцно  і  так  наче  зробило  із  двох  людей  одне  ціле.  Ми  закінчували  нашу  ростанську  школу,  коли  почалася  війна.  Спочатку  руські  били  поляків  і  встановлювали  радянську  владу,  а  потім  прийшли  німці.  Все  це  злилось  у  якийсь  суцільний  потік  горя,  тривоги,  втрат.  Моя  родина  частково  виїхала  за  Буг  ще  за  польської  кампанії  совітів.  Могли  виїхати  й  ми,  але  тато  -  дуже  був  ідейний  -  сказав,  що  ніц  нам  тут  ніхто  не  зробить.  І  ми  залишились.  Марійка  раділа  більш  за  всіх,  адже  її  батьки  -  бідаки-українці  -  нікуди  виїхати  не  могли  та  й  не  збирались.  Школу  закрили.  Але  ми  все  одно  щодня  були  разом,  роботу  хатню  робили  спочатку  у  мене,  потім  у  Мані,  або  навпаки,  разом  і  корови  пасли.  Наша  Красавка  і  їхня  Минька  теж,  як  і  ми,  завжди  разом  ходили.  Ніхто  із  батьків  не  ламав  нашу  дружбу,  хоча  сім"ї  не  дуже  спілкувались  між  собою.  
Одного  вечора  стукає  у  моє  вікно  Марія  (а  ми  вже  були  з  нею  по  хатах  спати  розійшлись),  та  стривожена  така.  Каже:
-  Маню,  казали  наш  тато,  щоб  ви  тікали  всі,  бо  будуть  вночі  убивати  поляків.
Я  відразу  побігла  в  кімнату  до  батьків.  Мама  заметушилась,  а  тато  прикрикнули  на  неї,  щоб  заспокоїлась,  нічого,  мовляв,  нам  не  зроблять,  і  не  потрібно  паніку  підіймати.  Коли  всі  повкладались  спати  до  моєї  кімнати  тихенько  зайшли  мама.  
-  Маню,  доню  моя!  Візьми  малого  Юзіка  (це  мій  брат,  йому  щось  із  років  три  тоді  було)  й  тікай  до  Марійки,  попроси  Ільковича  (так  їх  тата  називали),  хай  вас  заховає.
-  А  ви?
-  А  ми  з  татом  так  перебудемо,  лиш  біжи  швидше.
Я  схопила  малого  брата  на  руки  разом  із  одіялом,  ще  й  досі  пам"ятаю,  який  він  був  теплий  зі  сну.  Вибігла  надвір.  Хотіла  бігти  до  хвіртки,  та  забачила  чорні  тіні  людей,  що  потиху  крались  до  двору.  Серце  наче  зупинилось  з  переляку,  й  я  вклякла.  Якби  Юзік  не  заворушився,  я,  може,  й  не  змогла  би  з  місця  рушити.  А  так,  тихенько  почала  відступати  в  сторону  городу,  до  стежки,  якою  ми  з  Марійкою  щоранку  одна  до  одної  бігли.  А  зайшовши  за  хату,  щодуху  як  не  гуну  до  Марійчиного  двору.  Постукала  у  шибку.  У  хаті  ніби  й  не  спали,  Ількович  відразу  вибіг  одягнутий,  а  мама  їхня  кажуть:"  Ну,  слава  Йсусу!  Повірили!  А  де  батьки?"
А  я  прошу:
-  Тітусю,  рідненька,  візьміть  Юзіка  та  сховайте.  А  я  по  маму  з  татом,  бо  вже  йдуть!
-  Не  ходи,  дитино,  -  просять  вони,  -  пізно  вже,  вб"ють  і  тебе.
Та  я  вирвалась  і  побігла.  У  хаті  нашій  не  світилось,  мабуть,  ще  не  заходили,  подумалось,  тому  я  й  відчинила  двері  без  перестороги.  А  вони  якраз  виходять.  Жодного  обличчя  не  пам"ятаю,  а  тільки  ,  як  наче  щось  гаряче  торкнуло  і  потекло  у  мене  поміж  грудьми.  Вони  минули  мене  й  вийшли.  Я  ще  зайшла  у  хату,  потім  закрутилась  голова,  й  я  тихенько  сіла  на  підлогу.  Поряд  лежала  мама,  ще  тепла,  наче  заснула  й  жива.  І  звуки  дивні  якісь.  Уже  втрачаючи  свідомість,  зрозуміла,  що  то  харчав,  вмираючи,  тато.    Болю  не  було.  Я  навіть  не  відчула,  що  мені  проштрикнули  груди  багнетом  від  гвинтівки.  
Прийшла  до  тями  в  хаті  у  Марійки.  Її  мама  запинала  мені  груди  чистим  полотном.  Вони  так  зраділи,  що  я  жива!  Марійка  моя  не  витримала  у  ту  ніч,  тихенько  вилізла  у  вікно  й  побігла  до  нашої  хати.  Вона  і  надибала  мене  посеред  світлиці  ще  живу,  з  раною  у  грудях  (Пані  Марія  розстебнула  гудзик  ошатної  блузочки,  роки  не  стерли  шрам).  Покликала  батьків.  Вони    поховали  моїх  маму  й  тата,  а  мене  сховали  у  коморі.  Про  Юзіка  сказали  сусідам,  що  то  їх  племінник  -  сирота,  наче  брат  поночі  привіз.  Я  три  дні  була  ніби  мертва,  а  тоді  одійшла.  Ільковичові  боялись,  що  мене  хтось  побачить  і  видасть,  -  тоді  всім  смерть.  Тому  вирішили  переправити  до  родичів  на  Польщу.  Мамині  брати  жили  у  Влодаві,  це  недалеко,  кілометрів  із  тридцять.  На  воза  поклали  мене  боком,  калачиком,  накрили  старою  балією,  а  вже  на  балію  накидали  лантухів  із  бульбою  і  сіна.  Як  хто  би  питав,  то  б  казали,  що  везуть  картоплю  родичам.  На  той  час  я  вже  зовсім  прийшла  до  тями,  і  рана  почала  дуже  боліти.  Коли  возом  кидало  на  дорожньому  горбові,  здавалось,  що  мені  знову  проштрикують  груди,  так  було  боляче,  хоч,  як  власне  проштрикнули,  я  навіть  не  відчула  нічого.  Коли  назустріч  возові  траплялись  люди,  Ількович  казав:  "Помовч,  потерпи,  дитино,  бо  обоє  загинем"  І  я  кусала  руку,  щоб  не  стогнати.  А  потім,  як  уже  минали,  то  казав:  "Стогни,  дитино,  можна".  І  я  стогнала,  бо  дуже  боліло.  А  ще  більше  боліло  всередині,  що  вже  ніколи  не  побачу  мами  й  тата.  Я  і  плакала,  й  навіть  дорікала  подумки  татові  за  їх  самовпевненість,  через  яку  й  мами  не  стало.  І  за  Юзіком  жалкувала.  Ількович  не  взяв  його  з  нами,  боявсь,  що  хтось  впізнає,  чи  малий  щось  зопалу  скаже.  Не  гадалось  тоді,  що  ми  з  братом  побачимось  через  роки.  Він  і  виріс  у  сім"ї  моєї  подруги,  називав  її  батьків  "мама"  й  "тато",  хоч  і  знав,  що  вони  не  рідні.  Так  і  залишився  на  Україні.  А  мене  Ількович  привіз  до  маминого  брата  у  Влодаву.  А  ті  відправили  ще  далі,  аж  під  Гданськ.  Там  я  й  досі  живу.  Після  війни  -  я  вже  геть  виздоровіла  -  довчилась,  потім  заміж  вийшла.  І  тільки  по  смерті  Сталіна  змогла  потрапити  на  Україну,  у  нашу  Ростань.  Там  люди  мене  впізнали.  Розказали,  що  Марійка  моя  з  батьками  й  братиком  виїхала  до  Щацька.  Я  не  відразу  зрозуміла,  звідки  у  Марійки  братик  узявся.  А  потім  зраділа:  "Та  це  ж  наш  Юзік!"    Ой,  що  то  була  за  зустріч!  Як  же  ми  плакали  всі,  й  навіть  Ількович.  А  ми  з  Марійкою  як  обійнялися,  то,  здавалось,  нема  такої  сили,  щоб  нас  могла  роз"єднати.  А  от  життя  роз"єднало.  Маня  моя  рано  овдовіла,  живе  сама,  діточок  немає.  До  Польщі  вона  не  їздить,  каже,  встидно  такій  селючці  до  пані  їхати.  Ну,  ви  подумайте,  встидно  їй!  Якби  не  вона,  -  не  жити  б  нам  з  братом,  загинули  би  разом  із  батьками.  От  я  й  приїжджаю  щороку  до  моєї  Марійки,  і  як  сходимось  у  її  хаті  -  то  знов  ми  -  "дві  Марії",  а  років  наче  й  не  було.  
Ми  зголосились  провести  пані  Марію  до  її  подруги  щонайбільш  із  цікавості:  глянути  на  другу  Марію.  Який  же  був  наш  подив!  Героїчною  Марійкою,  що  не  побоялась  попередити  сусідів  про  небезпеку  й  порятувала  подругу,  виявилась  непримітна  бабуся,  що  мешкала  собі  тихо  на  крайній  вулиці  у  такій  же,  як  і  сама,  непримітній  хатинці.  Вона  вибігла  назутріч:  "Ой,  Маньочко  моя  рідненька,  приїхала!"  Запрошувала  й  нас  до  хати,  але  ми  постидались,  та  й  не  хотіли  перебивати  радість  двом  Маріям  побути  насамоті.  
І  хто  мене  смикнув  за  язик  наостанок?!  Чого  моя  невгамовна  цікавість,  моє  повсякчасне  бажання  прояснювати  все  до  кінця  не  вмерло  в  мені  на  той  час,  чому  не  заціпеніло?  
-  Пані  Маріє!  -  Гукаю  вже  здалеку,  -  а  то  ж  німці  Вас  убивати  приходили?
-  Ні!  -  голос  польськині  поминальним  дзвоном  по  моїх  ілюзіях  вдарив  у  скроні,    -  Українці!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=290364
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 02.11.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ П'ЯТА. РОБІНГУДИ

(Оповідачка  цієї  історії  із  зрозумілих  причин  побажала  залишитись  неназваною).
У  великій  родині  я  довго  була  білою  вороною.  Селяни  з  дідів-прадідів,  родичі  завше  чудувались  і  потягу  до  книжок,  і  відмінному  навчанню  в  школі,  що  увінчалось  золотою  медаллю,  і  вищій  освіті  –  єдиній  у  сім»ї,  здобутій  без  особливих  труднощів.  Здобутками,  медаллю,  віршами  у  різних  газетах  трохи  пишались,  але  до  мене  при  цьому  ставились  дещо  зверхньо,  наче  до  трохи  блаженненької,  не  від  миру  сього.    Тільки  вже  у  зрілому  віці,  відкривши  засекречену  у  радянські  часи  гілку  моєї  дивовижної  родини,  я  трохи  віднайшла  твердий  грунт  під  ногами.  Стало  зрозуміло,  звідки,  від  кого  все,  що  родило  ту  несхожість  із  численими  живими  родичами.  Хоча,  лукавила  родина,  ми  всі  схожі  дужче,  ніж  хотілось  би.  Рідний  брат  мого  прадіда  складав  пісні    й  ніколи  їх  не  запам»ятовував.  А  як  люди,  -  дівчата  здебільшого  –  просили  заспівати  «ну,  оту,  що  у  сусідів  на  весіллі  співав»,  викручувався  тим,  що  починав  співати  нову,  або  розповідав  новини  сільські  віршами.  Мама  каже,  що  казки  у  дитинстві  дядьо  теж  віршами  розповідав.  Моя  бабця  (мамина  мама)  –  племінничка  сільського  поета  –  теж  усе  життя  говорила  як  не  віршами,  то  такими  афоризмами,  що  вже  двадцять  років  по  її  смерті  я  цитую  ті  перли,  як  відданий  китаєць  улюбленого  вождя.  А  таких  оповідачів  і  гумористів,  як  у  родині  тата,  ще  пошукати  треба!  Коли  гостюю  у  татової  рідні,  то  страшенно  люблю  слухати  застільні  бесіди.  Жоден  «Золотий  гусак»  так  не  потішить  і  не  насмішить,  як  життєві  історії  родичів,  приправлені  фірмовим  родинним  гумором.  
Цього  разу  за  столом  бенефіс  моїх  дядьків  –  Василя  і  Петра.  Вони  розповідають  про  те,  як  на  роботі  за  совєтів  спритно  дурили  своє  начальство  та  цупили  те,  що  потрібно  було  у  господарстві,  а  купити  було  неможливо.
-  Колись  –  я  тоді  слюсарем  у  сільгосптехніці  робив  –  розповідає  дядько  старіший,  -  то  часто,  як  хто  попросить  з  шоферів  чи  трактористів,  то  робив  їм  деталі  натіхаря.  А  то  колись  посеред  робочого  дня  підходить  до  мене  мужик.  З  виду  –  великий  начальник  –  у  пальті  чорному,  костюм,  при  галсуку.  І  каже:
-  Мені  до  Вас  треба.  Зробіть  до  МТЗ-50  вала  і  діска.                                                                                
-  Нема,  -  кажу,  а  сам  думаю:  «Звідки  я  знаю,  що  ти  за  один,  може  з  міліції».  Він  зрозумів,  каже:  
-  Ти  не  дивись,  що  я  так  вдітий.  Мені  хлопці  сказали,  що  ти  можеш  зробити.      –  І  так  причепився,  як  слота  до  плота,  -  зроби  й  зроби,  дуже,  мовить,  треба.                                                                    .
«А!  -  Я  собі  думаю,  -  де  наша  не  пропадала».
-  О  першій  годині  чекай  мене  за  церквою,  -  там  колись  базар  був  по  неділях,  а  у  будень  –  пустир.  Ото  там  я  тому  мужику  побачення  призначив.  У  самого  душа  трохи  не  на  місті,  бо  хто  його  знає,  що  він  таке.  Але  –  будь  шо  буде:  у  обід  я  за  того  вала,  та  за  діска  (були  ж  у  мене,  звичайно,  в  майстерні),  загорнув  у  спецівку  та  у  дірку  в  паркані  виліз.  Несу.  Дивлюсь,  стоїть  грузова  машина,  і  він  у  машині  сидить.  Залажу  в  кабіну,  дістаю  деталі.  Він  виймає  сорок  п»ять  рублів,  дає.  Я  кажу:
-  То  багато!  –  вал  тоді  стоїв  щось  із  вісімнадцять  рублів,  а  діск  –  п»ятнадцять,  але  ж  я  їх  не  купував,  а  вкрав.
-  Бери,  -  каже,  -  не  багато!  Ти  куди  зараз?
-  На  обід,  -  кажу,  -  ось  зайду  у  магазин  щось  куплю.
-  Сідай,  ми  тебе  підвеземо.
Я  сідаю,  ніяково  якось  відмовитись.  Він  щось  шоферу  шепнув,  той  –  по  газах,  минає  магазин  і  жме  в  центр.  «Ну,  гов!  –  думаю,  -  до  Дука  везе».  Дук  тоді  був  управляючим  сільгосптехніки  (це  –  до  мене,  я  одна  не  в  курсі  тодішньої  місцевої  ієрархії).  «Але,  -  метикую  собі,  -  поки  він  там  у  контору  зайде,  то  я  ж  вилізу!».  Минаємо  перекрьосток.  (Хто  був  у  нашому  містечку,  той  знає,  що  географічним,  і  всіляким  іншим  центром  його  є  перехрестя  двох  асфальтованих  вулиць,  яке  всі  чомусь  на  російський  лад  називають  «перекрьосток».  Перекрьосток  –  місце  скупчення  магазинів,  забігайлівок  –  «Черемшин»,  і  місцевих  алкоголіків  і  ледарів,  що  мають  звичку  сидіти,  наче  кури  на  сідалі,  на  невисокій  металевій  огорожі    вздовж  тротуару.  І  це  називається  «висіти  на  паренджах»:  «А  де  твій?»  -  «Де-де!  Не  знаєш  де?  На  паренджах  висить!»)  Каже  він  шоферу,  щоб  став  коло  ресторану.  Запрошує.  Бере  пляшку,  закуску,  нам  із  шофером  по  обіду  –  перше,  вторе,  -  все,  як  годиться.  Випили,  і  він  розказує:
-  Ти  знаєш,  -  каже,  три  місяці  я  шукав  ці  кляті  деталі.  У  головного  управляючого  вашого  був,  у  головного  інженера.  У  Білорусію  навіть  їздив.  Нема  –  й  хоч  ти  бери  плач!  А  в  тебе  є.  А  тоті  гроші  –  то  не  важливо,  зароблю.  
Випили  ми  по  порції  (чарка  у  нас  так  називається),  а  потім  він  і  каже:
-  Слухай,  а  як  я  тобі  зараз  скажу,  що  ще  треба,  зможеш  дістати?
-  Кажи,  -  я  йому,  -  спробую.  Тільки  так,  до  мене  у  майстерні  не  підходити.  Просто  приїдеш  і  роби  так,  щоб  я  тебе  побачив.  
Так  у  нас  з  ним  і  повелось:  він  у  п»ятницю  приїздить,  зайде  до  майстерні,  гляне  –  і  на  пустир.  Деталі  свої  забирає,  а  мені  нове  замовлення  на  наступний  тиждень  дає.  Ну,  і  гроші,  звісно.  Багато  я  йому  залізяччя  подоставав.  Не  скажу,  що  не  боявся  –  боявся,  але  відчуття  таке  було,  наче  в  того  Штірліца.  Дехто  на  роботі  потроху  доп"яв,  що  відбувається,  бо  я  то  того,  то  іншого  попрошу.  А  їм  за  те  -  випити,  закусити.  Хлопці  в  майстерні  вже  й  позвикали:  є  п»ятниця,  значить  буде  що  випити.  Дійшло  до    того,  що  у  нас  у  підсобці  бутлик  із  самогонкою  стояв.  Зайшов  –  випив,  закусив  -і  знову  до  станка.
- І  чим  усе  скінчилось,  -  питаю.
- Нічим,  -  каже  дядько,  -  я  з  майстерні  звільнився,  й  усе.
- А  хто  ж  був  той  чоловік?  Нащо  йому  у  господарстві  стільки  заліза,
фермерів  же  не  було  тоді?
За  столом  розлягається  гучний  регіт.  Не  сміюсь  тільки  я.  Більше  того,  я  геть  не  розумію,  чим  їх  всіх  так  насмішило  моє  цілком  логічне  питання.
-  Ти  що,  подумала,  що  він  для  себе  ті  деталі  діставав?  –  насміявшись  уточнює  дядько,  -  ні!  Він  агрономом  був  у  колгоспі  десь  аж  на  Донеччині.  Для  колгоспних  тракторів  і  комбайнів  комплектуючі  по  всій  країні  шукав.  І  знайти  не  міг,  доки  не  натрапив  на  такого  крадія,  як  я.
Мій  добродушний  дядько,  якось  аж  пишаючись  говорить  про  свій  хист  крадія.  Так  само,  як  він,  цим  похваляються  і  інші  мої  дядьки,  і  тато.  З  дитинства  я  реготіла  з  історій  про  наших  місцевих  робінгудів.  То  винахідливий  злодій  бере  відро  фарби  й  пензля  і,  відмірюючи  по  десять  кроків,  ставить  відмітки  на  огорожі  промкомбінату.  Так  і  виходить  за  прохідну  під  поглядом  пильного  вахтера.  А  за  рогом  просто  жбурляє  пензля  у  кущі  й  несе  додому  відро  дефіцитної  фарби.    То  на  санчата,  що  їх  виготовляли  на  тому  ж  таки  комбінаті,  кладеться  ящик  із  битою  цеглою.  А  коли  на  прохідній  вахтер  забороняє  вивезти  цеглу  з  території,  вона  просто  викидається  і  крадій  із  санчатами  проходить  повз  варту,  -  діти  мають  нові  санчата,  яких  у  магазині  не  купити.  А  якщо  би  вийняти  у  наших  містечкових  хатах,  збудованих  за  союзу,  все  крадене,  на  обійстях  залишились  би  тільки  купки  піску,  -  єдине,  що  не  потребувало  подвигів  робінгудів.  
Сміюсь  з  усіма,  а  самій  сумно.  Дружина  дядька-спритника  –  тітка  Марія  –  розповіла  мені  про  його  дитинство.  Василь  був  найстаршим  у  сім»ї,  де  було  п»ятеро  дітей.  Мама  його  перед  війною  померла  під  час  останніх  пологів,  і  батько  залишився  з  п»ятьма  малими  дітками  сам.  У  війну  голодували  й    бідували  так,  що  їх  шкодували  навіть  німці.  А  по  війні  до  них  прийшла  мачуха  –  молода  дівчина,  не  вдова.  Не  побоялась  прийти  на  малі  діти.  Дядьо,  як  найстарший,  у  голод  повоєнний  почав  красти,  щоб  брати  й  сестри  вижили.  Крав  картоплю  з  комори  новоутвореного  колгоспу,  зерно  з  току,  буряки  й  колоски  з  поля.  Батько,  що  працював  у  тому  ж  таки  колгоспі  за  трудодні  (рахуй,  бесплатно),  сварився,  коли  бачив  ту  їжу,  й  примовляв:  «Ох,  Василю-Василю,  доведеш  ти  мене  до  тюрми!»  А  мачуха  наче  й  обурювалась,  наче  й  сварила,  та  якось  так,  що  ніби  й  хвалила.  Й  любила  старшого  пасинка  найбільш  з  усіх  п»ятьох.  А  потім,  допоки  й  жива  була,  казала  меншим:  «Не  вижили  би  у  голодовку,  якби  не  Василь».    Так  і  залишився  на  все  життя  мій  дядько  ворогом  державі,  що  морила  його  голодом  із  самого  дитинства,  -  весь  час  намагався  цю  державу  якось  спритніше  обдурити.  І,  як  справжнісінький  робінгуд,  нічого  не  крав  у  людей.  «Та  хай  би  мені  руки  всохли  –  людського  брати»  -  казав.  І  на  моє  питання,  чи  краде  зараз,  сказав:  «Та  де?  Державного  нема  нічо.  А  у  копиталістів  (так  дражняться  у  нас  у  містечку)  й  можна  було  би  вкрасти,  та  люди  ж  все-таки.  А  я  людського  не  краду.  Та  й  купити  можна  все,  не  те  що  тоді».
Я  не  сужу    дядьків.  Хто  я  така,  щоб  їх  судити?!  Але  я  сужу  державу,  що  поробила  людей  злодіями,  що  і  досі,  замість  каятись,  бо  то  таки  гріх  –  красти,  розповідають  про  злодійство,  як  про  подвиги.  Ось  він  –  моральний  кодекс  будівника  комунізму!  
Молоді  зараз  –  то  вже  інша  справа,  ті  крадіїв  на  роботі  «крисами»  обзивають.  Але  от  яка  біда:  мучить  мене  одне  питання  й  з  голови  не  йде.  Якби  я  наймала  управителя  маєтку,  перше,  що  дізнавалась  би,  –  чи  не  злодій.  Усі,  мабуть,  так  би  зробили,  вірно?  То  що  ж  керувало  нами,  коли  ми  обирали  Головного  управителя  наших  Державних  Маєтків?  Чи  не  злодійські  гени  наших  зовсім  недалеких  предків?  Чи  не  їх  нерозкаяний  гріх?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=287982
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 23.10.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ЧЕТВЕРТА. ШПИГУНИ

Прокляття  те,  неначе  камінь,
який  Сізіф  уже  віками
під  гору  пхає,  а  вгорі
сидять  сліпії  кобзарі
і  тужну  пісню  про  свободу
співають  для  свого  народу...
(Поет  Борода)

Я  пишу  эту  главу  на  русском  языке,  потому  что  так  была  мне  рассказана  почти  детективная  история  детства  случайной  попутчицы.  Кто  не  пережил  хоть  разок    это  идиллическое  приключение:  поздний  вечер,  вагон,  ностальгический  чай  в  стаканах  с  подстаканниками  из  детских  воспоминаний.  Нас  в  купе  было  только  двое,  да,  и  в  вагоне  немногим  больше.  Моя  попутчица  –  крупная,  ухоженная  дама  в  расцвете  лет.  Больше  живет  за  границей,  чем  в  Киеве.  По  специальности  –  филолог.  Вот  тут  мы  и  зацепились,  коллеги  все-таки.  Разговор  о  любимом  деле  постепенно  перешел  в  размышления  о  проблемах  языка  в  Украине.  Мне  интересен  был  взгляд  со  стороны,  взгляд  человека,  живущего  в  Европе.  Но  вышло  по-другому.  Моя  спутница  рассказала  мне  историю  из  своего  детства,  и  этот  рассказ  стал  для  меня  ответом  на  вопрос,  почему  так  яростно-болезнен  для  нашего  сообщества  вопрос  родного  языка.  Я  записала  эту  историю  по  памяти.  Вот  она.  
-  Вот  у  кого  не  было  проблем  с  ребенком  в  первые  годы  жизни,  так  это  у  моих  родителей.  Мама  рассказывала,  что  я  была  такой  спокойной  еще  в  роддоме,  что  меня  даже  однажды  забыли  принести  на  кормление,  -  не  заметили  в  кроватке.  И  когда  встревоженная  мама  с  медсестрой  ворвались  в  огромную  детскую  палату,  они  увидели  в  дальнем  ряду  у  окна  ребенка,  спокойно  разглядывавшего  небо  сквозь  чистое  стекло.  Обе  бабушки  даже  сперва  переживали,  не  глухонемая  ли  я,  смогу  ли  разговаривать.  Но  я  заговорила  рано,  так  что  страхи  их  быстро  развеялись.
Жили  мы  тогда  в  центре  Киева.  Мама  с  папой  работали  преподавателями  в  институте  Марксизма-Ленинизма,  обе  бабушки  тоже  были  преподавателями,  причем  профессорами  и  одна  и  другая.  Так  что  научная  карьера  -  это  была  самая  обсуждаемая  тема  в  семье.  О  дедушках  у  нас  почему-то  не  говорили,  я  лет  до  восемнадцати  не  знала,  кто  они  были  и  куда  делись.  Так  что  дедушек  у  меня,  считай,  и  не  было.  Зато,  помню,  была  у  меня  до  детского  сада  няня.  Ее  звали  Татьяна,  и  она  жила  на  нашей  площадке.  Я  звала  ее  "няня  Таня".  Она  была  такая  добрая,  и  ко  мне,  и  к  своему  маленькому  сынишке,  не  помню  уже,  как  его  звали.    Мои  родители,  сколько  себя  помню,  всегда  были  заняты  наукой.  Меня  растили  в  огромном  уважении  к  науке  мамы  и  папы.  А  слово  "профессор"  у  меня  в  детстве  ассоциировалось  с  "волшебник",  мне  казалось,  что  так  должен  называться  волшебник  не  по  сказочному,  а  по  научному.  В  моей  семье  не  принято  было  громко  смеяться,  громко  разговаривать,  все  были  серьезными,  взрослыми.  Когда  я  пошла  в  детский  сад  (это  было  уже  года  в  четыре  или  пять),  мне  вечером  долго  объясняли,  что  такое  коллектив,  как  нужно  себя  вести.  Смешно,  но,  придя  в  детский  сад,  я  знала  такие  слова  как  "коммуникабельность".  Мои  воспитательницы  меня  любили,  потому  что  я  была  очень  послушной,  быстро  выучивала  стихотворения  и  декламировала  их  "с  выражением".  Не  помню  в  своей  детскосадинской  жизни  шалостей.  
Если  мне  доводилось  соврать,  или  схитрить,  я  не  могла  долго  этого  скрывать  -  плакала  и  рассказывала  родителям.  Ну,  в  общем,  мечта  -  а  не  ребенок.  Единственная  шалость,  на  которую  меня  хватало,  так  это  подглянуть  в  щелочку  двери  телевизор  вечером,  когда  мне  уже  полагалось  спать.  Вот  этот  самый  телевизор  и  сыграл  в  моей  жизни  трагически  зловещую  роль.  Однажды  (мне  тогда  было  лет  шесть)  я  подглядела  какой-то  фильм  про  шпионов.  Фильм  был  довольно-таки  запутанный,  но  я,  к  своему  несчастью,  многое  поняла.  Сначала  я  хотела  немножко  подсмотреть,  но  потом  так  увлеклась,  что  опомнилась  только  тогда,  когда  уже  титры  начались.  А  потом,  естественно,  меня  начала  мучить  совесть:  я  обманула  родителей,  мне  спать  полагалось,  а  я  фильм  смотрела.  Взрослый!  В  щелочку,  тайком,  как  шпион  какой-нибудь!  И  я  решила  идти  каяться  и  просить  прощения.  Подошла  к  кухне  и  слышу,  мама  с  папой  так  оживленно  что-то  обсуждают.  Хотела  послушать,  не  обо  мне  ли:  вдруг  узнали,  что  я  подсматривала?  И  тут  у  меня  -  шок!  Мои  родители  говорили  не  на  русском  языке.  Я  так  и  застыла  в  дверях,  а  папа  повернулся  и,  когда  меня  увидел,  испугался,  или  растерялся.  А  тут  еще  мама  меня  на  руки  подхватила  (уже  года  два  как  не  брала).  Давай  они  меня  расспрашивать,  что  случилось,  почему  я  не  сплю,  а  я  слова  сказать  не  могу  от  волнения.  Родители  оба  меня  спать  укладывают,  приговаривают,  а  у  меня  одна  мысль  в  голове:  "Они  -  шпионы!"  Короче,  притворилась  я,  что  сплю,  чтобы  они  меня  в  покое  оставили  (раньше  б  меня  совесть  сожрала  бы),  а  сама  давай  фильм  вспоминать  и  факты  сопоставлять.  Ну,  так  у  меня  и  получилось,  что  -да,  мои  родители  -  шпионы.  Или  немецкие,  или  американские,  как  в  фильме.  Представь,  жила  себе  девочка  -  правильная,  умненькая,  послушная,  -  и  вдруг  узнает,  что  родители  ее  не  те,  за  кого  себя  выдают,  а  самые,  что  ни  на  есть,  враги.  Мне  даже  сейчас  страшно  вспоминать,  что  со  мной  тогда  происходило.  Я  себе  придумала,  что  не  имею  права  с  детьми  играть  -  они  ведь  "наши",  а  я  ребенок  шпионский.  Не  смеялась,  а  если,  было,  не  удержусь  -  то  потом  плачу  тихонько.  Воспитатели  начали  родителям  жаловаться:  я  стихи  перестала  запоминать,  не  играю,  не  внимательна.  Начала  болеть  долго,  иногда  лежу  в  постели  и  думаю,  что  лучше  бы  мне  и  вовсе  не  выздоравливать.  Через  некоторое  время  меня  уже  стали  врачам  знакомым  показывать,  никто  не  мог  понять,  что  со  мной.  А  тут  еще  мою  будущую  первую  учительницу  угораздило  меня  поставить  на  линейке  1  сентября  давать  с  десятиклассником  первый  звонок.  Я  так  мучилась,  что  впала  в  какой-то  ступор  в  самый  ответственный  момент,  -  побледнела  и  с  места  сдвинуться  не  могу.  Учителя  перепугались!  Крик,  гвалт,  приехала  "скорая",  а  у  меня  температура  "под  сорок".  Две  недели  в  больнице  пытались  сбить  -  не  могут:  все  вроде  в  норме,  а  температура  держится.  Короче,  диагноз,  как  я  сейчас  понимаю,  мне  тогда  так  и  не  поставили.  Отправили  меня  в  Крым,  в  санаторий  на  целых  полгода.  Так  я  свой  первый  класс  и  пролечилась  неизвестно  от  чего.  На  следующий  год,  я,  как  второгодница,  снова  пошла  в  первый  класс.  Только  теперь  на  линейке  я  не  была,  -  врачи  запретили.  И  на  праздниках  школьных  я  не  бывала,  даже  на  новогоднем.  Помню,  мне  так  было  грустно,  что  все  девочки  рассказывали,  кто  кем  будет  -  кто  снежинкой,  кто  бабочкой,  -  а  я  никем  не  могла  быть,  сидела  дома.  Все  это  время  я  и  боялась  за  своих  родителей  -  что  их  разоблачат,  и  их  самих  боялась  -  присматривалась,  что  и  как  они  делают,  прислушивалась,  что  говорят.  Ты  не  поверишь,  я  даже  рацию  дома  искала!  Короче,  потихоньку  я  превращалась  в  затравленного  своей  совестью,  психически  больного  ребенка.  Одна  из  бабушек  однажды  даже  предложила  повезти  меня  "к  бабке".  Но  на  нее  все  зашикали.  А  предложение  второй  -  показать  меня  психиатру  -  скоро  приняли.  Нас  принимали  в  октябрята.  Учительница  долго  рассказывала,  кто  это  такие:  внучата  Ильича,  -  честные,  смелые.  И  тут  я  -  дочка  двух  иностранных  шпионов.  Тут  я  и  решила,  что  мне  предстоит  либо  все  рассказать,  либо  умереть.  Рассказать  я  не  могла,  поэтому  я  упала  в  обморок.  Да-да,  в  самый  настоящий  обморок.  Много  раз  потом,  уже  взрослой,  вспоминая  эти  минуты,  я  боролась  с  желанием  убить  своих  родителей.  
Меня  потащили  в  Москву,  в  известную  клинику,  устроили  туда  "по  блату".  Бабушки  мои,  оказывается,  были  знамениты,  потому  что  мне  выделили  отдельную  палату,  и  за  мной  постоянно  присматривала  медсестра  -  тетя  Маша.  Она  была  еще  не  старая,  но,  знаешь,  как  в  детстве,  те,  кому  за  сорок,  уже  кажутся  пожилыми.  Тетя  Маша,  чтобы  чем-то  меня  занять,  рассказывала  мне  о  себе,  о  своей  судьбе.  Жизнь  у  нее  была  -  в  романах  такое  не  напишут.  В  шестнадцать  лет  ее  забрали  немцы  и  вывезли  в  Германию  на  работу.  Она  попала  на  ферму  к  пожилой  немке-фрау.  Старуха  очень  сурово  обращалась  с  работниками,  иногда  даже  била  по  лицу.  Но  тетя  Маша  с  благодарностью  ее  вспоминала,  говорила,  что  та  ее  многому  научила.  Потом  пришли  наши,  немку  застрелили  прямо  во  дворе  ее  дома,  а  девушек  отправили  на  родину.  В  селе  на  Сумщине,  откуда  Машу  забрали,  у  нее  никого  не  осталось  -  в  дом  попала  бомба,  и  все  погибли.  Она  уехала  с  проходившим  мимо  госпиталем,  медсестрой.  Потом  вышла  замуж  за  офицера-москвича,  который  у  них  лечился  после  ранений.  Переехала  в  Москву.  Муж  рано  умер  -  очень  на  фронте  был  покалечен,  а  она  закончила  медучилище,  и  вот  устроилась  в  известную  на  всю  страну  клинику.  Вот  эта  тетя  Маша  и  поставила  точку  в  моей  шпионской  истории.  Однажды,  укладывая  меня  спать,  она  сказала:
-  Спы,  дытынко!
Было  так  чудно,  я  переспросила:
-  Как  ты,  тетя  Маша,  не  по-нашему  меня  назвала?
-  Отчего  же  не  по-нашему?  Очень  даже  по-нашему,  по-украински.  Мы  же  с  тобой  украинки.
-  Ану,  скажи  еще  что-нибудь!
Тетя  Маша  начала  говорить  по-украински.  И  в  какой-то  момент  я  поняла,  что  это  и  был  "шпионский"  язык  моих  родителей.  Ты  представить  не  можешь,  что  творилось  у  меня  в  душе.  Тетя  Маша  испугалась  моей  побледневшей  физиономии,  подняла  тревогу.  Но  уже  через  неделю  я  пошла  на  поправку.  Я  никому  не  рассказывала,  что  со  мной  было.  Вернувшись  домой,  стала  тайком  искать  информацию  о  родном  языке.  Нашла,  естественно!  Мне  и  самой  сейчас  странно,  что  я  не  слышала  родную  речь  раньше.  Хотя  и  на  этот  вопрос  ответ  нашелся.  Однажды  (мне  было  лет  десять  и  я  во  всю  учила  родной  язык)  в  фойе  кинотеатра  я  заговорила  на  украинском  и  услышала:  "Прекрати  говорить  на  этой  быдлячей  мове,  ты  же  интеллигентная  девочка".  Тут  все  сразу  и  стало  на  свои  места.  Мои  родители  не  боялись  родного  языка,  они  его  стеснялись.  Я  долго  им  не  рассказывала  эту  историю,  мне  было  за  них  стыдно.  Только  тогда,  когда  мне  устроили  скандал  за  поступление  на  факультет  филологии  вместо  исторического,  выяснилось,  что  одного  моего  деда  еще  студентом  расстреляли  за  участие  в  самиздате  украинских  стихов.  А  второго  -  за  то,  что  он  был  близким  другом  первого  (они  и  женились  в  один  день,  и  детей  -  моих  папу  и  маму  -  почти  одновременно  родили).  Моим  родителям  не  пришлось  на  пионерском  или  комсомольском  сборище  отрекаться  от  своих  отцов,  когда  те  погибли,  им  еще  и  года  не  было.  Бабушки  дружили  и  поддерживали  друг  дружку,  но,  чтобы  не  отрекаться  от  мужей,  отреклись  от  украинского  языка  и  вырастили  детей  с  чувством  пренебрежения  ко  всему  украинскому  и  "интеллигентского"    превосходства.    Тогда  и  я  рассказала  своим  родителям  "шпионскую"  историю.  Они  были  в  шоке,  но  не  покаялись  и  прощения  у  меня  не  просили.  Они  и  сейчас  считают,  что  прожили  честную  и  праведную  жизнь.  И  ни  в  чем  не  каются.  Не  имеют  такой  привычки.    
Я  выучила  за  свою  уже  немаленькую  жизнь  несколько  языков.  Знаю  немецкий,  английский,  польский,  -  по  работе  нужно.  Есть  у  меня  и  работы  по  украинскому  языку,  но  в  быту  и  особенно,  когда  волнуюсь,  я  говорю  на  русском.  Понимаю,  что  нужно  переходить  на  украинский,  и  перехожу  на  работе,  или  с  украинскими  собеседниками.  Но,  стоит  мне  разволноваться,  вот,  как  сейчас,  сразу  же  -  русская  речь.  Как  будто  проклятие  родительского  отречения  все  продолжает  действовать.  
Мы  расстались  с  приятной  попутчицей  на  перроне  Киевского  вокзала.  Но  и  по  сей  день,  слыша  плохую  русскую  речь  (у  нас  мало  кто  говорит  на  хорошем,  правильном  русском),  или  (о,  ужас!)  суржик,  я  вспоминаю  слова  случайной  попутчицы:  «Проклятие  родительского  отречения  продолжает  действовать…»

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=283693
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 01.10.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОІЯ ТРЕТЯ. БЕЗ ДОКУМЕНТІВ.

Прокляття  те,  неначе  камінь,
який  Сізіф  уже  віками
під  гору  пхає,  а  вгорі
сидять  сліпії  кобзарі
і  тужну  пісню  про  свободу
співають  для  свого  народу...
(поет  Борода)

Історія  пишеться  по-різному:  буквою  документів,  сторінками  літописів,  монографій,  підручників.  Трудовим  потом  полів,  ферм,  підприємств.  Кров’ю  боїв  і  тюремних  мурів.  Життями  й  долями.  А  сьогодні  я  пишу  її  з  голосу.  Дуже  сумного,  тихого  чоловічого  голосу  з  динаміка  мого  старенького  комп’ютера.  Нехай  каже  хтось,  що  історія  -  це  державні  здобутки  чи  прорахунки,  нехай  хтось  стверджує,  що  історія  -  це  кордони  й  політика.  Справжня  історія  -  це  життя  людей,  їх  страждання  і  радощі,  перемоги  і  втрати.  Їх  сльози,  їх  діти,  історія  їх  родин.
Як  же  різниться  кіношно-книжна  червонопрапорна  історія  Радянського  Союзу  від  життя  у  ньому  людей!  З  точністю  до  навпаки  різниться!  То,  може,  те,  що  нам  показували,  те,  чому  нас  вчили  у  школах  і  вузах  -  і  не  історія  зовсім?  Може  то  вигадка?  Така  вправна  і  вигідна  комусь  брехня,  де  "единый  и  могучий"  -  сам  по  собі,  а  люди,  що  у  цьому  могучому  жили  -  окремо  -  у  своєму  горі,  своїх  втратах,  своїх  долях.  Вивчаючи  ці  долі,  розмірковуючи  над  цими  життями,  плачучи  і  співпереживаючи  можна  вивчити  історію.  Справжню,  невигадану  історію  нашого  народу.  Без  документів:
-  Мій  дід  до  революції  був  заможним  селянином.  Мав  пару  волів,  пару  коней,  плуги,  увесь  потрібний  у  господарстві  реманент  і  навіть  пасіку.  Дід  був  майстром  на  всі  руки,  не  було  у  господарстві  такої  роботи,  яку  б  він  не  вмів  робити,  навіть  чоботи  шив.  Під  час  революції  родина  дідової  дружини  -  моєї  баби  -  розділилась:  частина  залишилась  на  Черкащині,  а  частина  емігрувала  до  Америки.  Дідові  після  революції,  як  міцному  господарю,  дали  великий  наділ  громадської  землі.  Тоді  всім,  хто  міг  обробити,  землю  давали.  Люди  не  бідували.  Однак  у  29  році  почалась  колективізація  і  у  нас.  Землю  забрали.  І  дідові  нічого  не  залишалось,  як  піти  у  колгосп  добровільно.  Він  здав  худобу  -  коня,  вола,  реманент  і  пасіку.  Пішов  працювати  у  колгосп.  У  тридцять  третьому  голодному  році  мої  були  такими  ж  колгоспниками,  як  і  всі.  І  так  само  голодували.  У  діда  з  бабою  було  четверо  дітей,  найстарша  донька  вже  була  заміжня  і  жила  окремо.  Щоб  врятуватись  від  голодної  смерті,  бабця  відправила  мою  маму  (тоді  мамі  було  16  років)  на  роботу  в  один  із  радгоспів  Одеської  обл.  Мама  там  працювала  на  різних  роботах  буквально  за  харчі.  Часто  згадувала,  що  голодували  всі  так,  що,  коли  чистили  моркву,  то  намагались  із  багнюкою  відрізати  шматочок  шкірки  й  ховали,  щоб  не  бачив  наглядач.  А  потім  викопували  й  їли.  У  їдальні  давали  їм  пшоняну  юшку,  бабця  наказувала  мамі,  щоб  вона  не  їла  тої  юшки,  а  виливала  потихеньку.  Голодна  мама  не  могла  ослухатись,  так  вірила  старшим.  Виливала  юшку,  а  якщо  хтось  із  жінок  бачив,  то  забирав  і  з’їдав.  Мама  була  дуже  худа,  але  вижила,  а  ті,  що  їли  ту  рідку  юшку,  попухли  й  повмирали.  А  ще  наша  сім’я  вижила  завдяки  тим  родичам,  що  емігрували  у  Америку.  Бабин  брат  Ілько  слав  звідти  зрідка  посилки  й  долари.  Баба  міняла  їх  у  торгсині  (були  такі  установи,  типу  магазинів  валютних)  на  їжу.  Родич  писав  нам  листи  українською  мовою,  а  адресу  на  конверті  англійською,  щоб  йому  відповісти,  потрібно  було  у  районі  заплатити  гроші  на  пошті,  щоб  адресу  на  конверті  написали.  Родич  цей  став  у  Америці  заможний,  мав  невеличку  фабрику  й  не  мав  дітей.  Він  допомагав  нашим  до  самої  війни.  Останній  лист  ми  отримали  після  перемоги,  дядько  просив  озватись  тих,  хто  залишився  живий.  Але  наші  тоді  були  у  великому  горі,  відразу  не  відповіли  й  лист  з  адресою  загубився.
У  тридцять  сьомому  році  по  селах  почали  полювати  на  ворогів  народу.  Була  навіть  рознарядка:  стільки-то  з  району  потрібно  "ворогів"  знайти.  Мого  діда  звинуватили  у  тому,  що  він  нібито  потруїв  бджіл  на  пасіці,  хоч  усі  в  селі  знали,  що  бджолині  сім’ї  загинули  через  недбальство  одного  із  працівників.  Сам  же  цей  працівник  -  він  вхожий  був  до  сільради  -  і  написав  донос  на  діда.  Першого  травня  -  на  день  трудящих  -  мого  діда  й  заарештували.  Разом  із  ним  забрали  ще  десятьох  чоловік.  Їх  усіх  у  одній  машині  вивезли  згодом  із  села,  накривши  шинелями,  щоб  ніхто  не  бачив,  кого  й  скількох  везуть.  Заарештованих  розстріляли  (так  казали  люди)  у  Козачанському  лісі.  Коли  моя  бабця  дізналась  про  розстріл  діда,  вона  так  горювала,  що  стала  навіть  трохи  несповна  розуму.  Її  доправили  у  Київ,  у  психіатричну  лікарню.  Методи  лікування  (чи  може  впливу?)  були  такими  ізувірськими!  Наприклад,  хворих  годували  солоними  оселедцями  й  не  давали  їм  води,  щоб  вони,  окрім  спраги,  ні  про  що  не  могли  думати.  Важко  припустити,  щоб  так  можна  було  вилікувати  душевнохворого.  А  от  інакомислячих  привести  до  тями  й  залякати  можна,  на  це  й  спрямоване  було  подібне  "лікування".
Мій  батько  пішов  добровольцем  на  фронт  у  перші  дні  війни.  Справа  в  тому,  що  ця  війна  була  вже  для  нього  третьою.  Першою  -  фінська,  де  він,  маючи  плоскостопість,  служив  у  кавалерії.  Потім  була  польська  кампанія.  Ніде  він  навіть  поранений  не  був.  А  у  вітчизняній  дійшов  до  Угорщини  і  там  загинув,  помер  від  ран.  У  сорок  четвертому  році  прийшла  похоронка  з  документами  й  повідомлення  про  нагороду  -  медаль  "За  відвагу".  Саму  медаль  нам  отримати  так  і  не  вдалось...
Під  час  війни  я  був  малий,  але  пам’ятаю,  як  ми  ховались  від  артнальотів  та  бомбардувань  у  льоху  в  сусідів.  Взимку  там  було  дуже  холодно.  Мама  нас  із  старшим  братиком  закутувала  у  кожухи  й  ховала  у  солому.  Однак,  ми  все  одно  застудились.  Братик  захворів  на  дифтерію  й  помер.  Я  добре  пам’ятаю,  що  під  час  похорону  тітка  Ліда  тримала  мене  на  руках.  Навколо  точився  бій,  а  ми  поклали  братика  замість  труни  у  ящик  з-під  снарядів  і  закопали  у  нашому  садку.  Так  я  залишився  єдиною  маминою  надією.  Після  тих  сидінь  у  льоху  я  хворів  три  роки.  Хоч  довго  лікувався,  але  став  інвалідом.  Після  війни  із  Германії  повернулась  одна  з  маминих  сестер  -  Тетяна.  Її  вивезли  німці  на  роботи,  слава  Богу,  що  вона  залишилась  жива.  Тітка  була  дуже  гарна,  я  пам’ятаю,  що  навіть  у  ті  часи  -  хлопців  по  фронтах  загинуло  багато  -  а  за  нею  упадали  місцеві  чоловіки,  аж  поки  вона  не  віддалася  заміж.  Її  чоловік,  поранений  на  війні,  працював  у  бібліотеці.  От  цей  дядько  Микола  носив  мені  хворому  книжки  додому.  Дякуючи  йому,  я  полюбив  читати,  й  перечитав  багато  серйозної  літератури,  бо  дитячих  книг  у  бібліотеці  майже  не  було.  Зовсім  малим  я  читав  Стендаля,  Мопассана,  завдяки  цьому  маю  гарний  літературний  смак  і  пишу  вірші.  Мама  по  війні  працювала  у  колгоспі  за  трудодні,  як  тоді  казали,  "за  палички".  Відпрацьовані  дні  позначались  у  відомостях  паличками,  грошей  тоді  не  платили.  Ми  продавали  все,  що  родив  город  і  садок,  щоб  сплатити  немаленькі  податки  й  хоч  якось  прожити.  Я  довго  не  міг  за  станом  здоров’я  ходити  у  школу.  Але  мені  було  дуже  шкода  маму,  я  багато  читав  і  вчився  самостійно.  Трохи  одужавши,  вступив  до  Чигиринського  технікуму  бухгалтерського  обліку  і  після  його  закінчення  працював  у  колгоспі  бухгалтером.  А  потім  закінчив  Київський  інститут  народного  господарства  і  до  пенсії  працював  економістом.  
Після  війни  син  мого  репресованого  діда  -  дядько  Максим  -  почав  вимагати  перегляду  дідової  справи.  І  домігся,  що  йому  показали  документи  у  КДБ.  Висновок  так  званої  "трійки",  якого  у  ті  часи  було  достатньо  для  того,  щоб  засудити  людину  до  розстрілу,  у  дідовій  справі  був  написаний  хімічним  олівцем  на  обривку  газети.  От  за  такими  "документами"  розстріляли  як  ворога  народу  (якого  ворога?  якого  народу?)  мого  діда,  що,  замість  виїхати  у  революцію  до  Америки,  вступив  добровільно  у  колгосп  і  до  смерті  хресної  добросовісно  у  ньому  працював.  Мав  руки  майстра  -  не  міг  працювати  інакше.  У  тій  же  худенькій  теці  із  кількома  папірцями,  які  коштували  діду  життя,  лежав  і  напівграмотний  донос  односельця.  Так  ми  точно  дізнались,  хто  він.  Заарештовано  діда  було  1  травня,  а  29  травня  датовано  постанову  про  його  розстріл.  Не  так,  як  зараз:  можна  обжалувати  вирок,  суду  потрібні  докази  вини  людини,  розслідування  провадяться  роками.  Дядько  Максим  таки  домігся  повної  реабілітації.  Він  навіть  отримав  згодом  компенсацію  за  здане  дідом  у  колгосп  майно  -  коня,  вола,  реманент.  Аж  сімсот  рублів  отримав  -  така  була  компенсація  -  людям  на  сміх  -  наче  знущання  держави  над  долею  моєї  родини.
Бабця,  зломлена  горем,  померла  рано.  Так  само  рано,  не  від  старості  -  від  пережитих  нещасть:  смерті  батька,  сина,  чоловіка  -  померла  моя  мама.  Мало  у  них  в  житті  було  не  те  що  щастя  -  просто  світлих  і  ситих  часів.  Без  страху,  без  тяжкої  праці,  без  злиднів.  
У  мене  вже  й  очі  від  сліз  попухли,  а  голос  у  динаміках  все  звучав  і  звучав,  виводячи  просту  й  страшну  водночас  лінію  долі,  звичайної  родинної  історії.  Скільки  таких  історій  навіки  поховає  час!  А  скільки  їх  вже  забуто,  понівечено  брехнею  й  страхом,  викинуто  з  нашого  ментального  простору,  наче  їх  ніколи  й  не  було.  То  що  ж  таке  історія  радянської  України?  Розповідь  про  поступ  і  звершення?  Хто  хоче  ще  мені  сьогодні  розповісти,  як  добре  колись  жилось?  Хто  хоче  сказати,  що  для  гарного  життя  нам  Сталіна  не  вистачає?  Хто  доведе,  що  комунізм  і  фашизм  по  духовній  суті  своїй  хоч  чимось  відрізняються?  А  голос  Миколи  Антоновича  Верещаки  з  міста  Черкаси  -  дитини  війни,  онука  репресованого  за  доносом,  сина  загиблого  у  третій  своїй  війні  батька,  літнього  чоловіка,  найяскравіший  спогад  дитинства  у  якого  -  похорон  брата  у  ящику  з-під  снарядів  -  цей  голос  тихо  закінчував  свою  сумну  історію:
-  Вибачайте,  Алло,  якщо  я  був  непослідовним,  Ви  вже  самі  змонтуйте  текст,  як  потрібно.  Даруйте  також,  що  я  робив  паузи,  -  то  від  хвилювання,  і  від  сліз.  За  стільки  часу  я  не  навчився  це  все  спокійно  згадувати.  І  не  навчуся,  мабуть,  ніколи.  
Дай  Боже  нам  всім,  Миколо  Антоновичу,  ніколи  не  навчитись  спокійно  й  байдуже  згадувати.  У  всіх  у  нас  -  одна  історія.  Вона  -  така.  Немає  іншої.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=275523
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 17.08.2011


ШПИГУНИ

(Щира  подяка  поетесі  нашого  клубу  Романюк  Марині  за  матеріал  до  цієї  історії)
Дівчинка  була  кучерява-кучерява.  Така  кучерява,  наче  вагітна  нею  мама,  крім  на  кручені  паничі,  ні  на  що  більше  не  дивилась.  З-під  копиці  темних  кучериків  виглядали  карі  очі,  -  зовсім  якісь  не  дитячі,  -  допитливі  й  серйозні.  Мама  часом  сміялась:  а  яка  ще  може  бути  дитина  у  двох  наукових  співробітників?  Звичайно  ж  -  серйозна.  Звали  малу  Катюша.  Так  називали  її  мама,  тато,  обидві  бабусі  й  няня  Таня  -  досить  ще  молода  жінка,  що  у  відпустці  по  догляду  за  власним  синочком  взялась  доглядати  малу  сусідку,  бо  мама  з  татом  -  співробітники  наукового  інституту  -  повинні  були  працювати.  Дівчинка  росла  спокійною,  слухняною.  Може  хіба  тільки  питань  багато  мала  до  дорослих,  а  тим  не  завжди  був  час  на  ці  дитячі  питання  відповідати.  Тому  згодом  Катюша  з  питаннями  стишилась  -  не  хотіла  відволікати  маму  й  тата  від  серйозної  наукової  роботи,  до  якої  ставилась  із  великою,  недитячою  повагою.  Питання,  на  які  не  могла  відповісти  няня  Таня,  маля  складало  у  глибоку  валізу  своєї  пам’яті  -  потім,  коли  стану  дорослою,  вивчусь  і,  як  батьки,  працюватиму  науковцем,  -  всі  відповіді  на  всі  питання  познаходжу.  
У  чотири  роки  Катюшу  віддали  до  гарного  (відомчого!)  дитячого  садочка.  Батьки  довго  розмовляли  з  нею  ввечері  напередодні  першого  садочкового  дня.  Про  те,  що  людині  потрібен  колектив,  про  уміння  спілкуватись,  про  правила  поведінки  й  про  інші,  нові  у  Катюшиному  щасливому  дитячому  житті  речі.  Тато  переживав,  що  Катюша  у  садочку  "не  приживеться".  Але,  як  виявилось,  даремно.  Мала  і  у  групі  з  двадцятьох  дітлахів  залишилась  вірною  собі  -  вдумливою,  серйозною.  Ніколи  не  бешкетувала  й  не  капризувала,  слухалась  виховательку  й  на  всіх  садкових  ранках  співала  і  декламувала  вірші,  -  виявилось,  що  Катюша  дуже  до  цього  здібна.  На  диво  всій  родині,  де  ніхто  ніколи  не  співав.  Навіть  дитячими  хворобами  дівчинка  перехворіла  без  особливих  проблем  і  ускладнень.  Просто  золотко,  а  не  дитина.
Усе  змінилось  буквально  протягом  ночі.  Якось  увечері  Катюша  не  могла  заснути.  Цього  разу  у  сусідній  кімнаті  батьки  дивились  по  телевізору  цікавий  фільм  про  шпигунів  і  розвідників.  Катя  розуміла,  що  підглядати  і  підслуховувати  -  негарно  й  нечесно,  але  їй  було  так  цікаво,  що  вона  не  втрималась  і  весь  фільм  простояла  біля  напіврозчинених  дверей.  І  от  тепер  лежала  у  ліжечку  й  винувато  думала  про  те,  що  обдурила  своїх  батьків,  адже  їй  заборонено  дивитись  телевізор,  та  ще  й  так  пізно,  та  ще  й  дорослий  фільм.  Сон  не  йшов,  і  дівчинка  вирішила,  що  зараз  таки  піде  на  кухню,  де  батьки  пили  вечірній  чай,  все  розповість,  вибачиться  і  пообіцяє  більше  ніколи-ніколи  їх  не  обманювати  й  не  підглядати  у  шпаринку.  Катюша  підійшла  тихенько  до  дверей  кухні  й  завмерла:  за  напіввідчиненими  дверима  її  мама  і  тато  говорили  незрозумілою  мовою.  Раптом  тато  повернувся,  побачив  Катюшу  й  у  його  очах  майнув  страх  -  Катя  добре  зрозуміла:  тато  боїться,  що  вона  почула,  як  вони  спілкуються  іноземною  мовою.  А  мама  підбігла  до  неї,  підхопила  на  руки,  посадила  на  коліна  й  попросила  нікому  не  розповідати  про  те,  що  тут  почула  й  побачила.  Приголомшена  дитина  навіть  забула  від  переляку  й  тривоги,  навіщо  прийшла  на  кухню.  А  мама  з  татом,  турботливо  вклали  її  в  ліжечко,  й  сиділи  удвох,  чекаючи,  поки  вона  засне.  Катюші  так  потрібно  було  поміркувати  на  самоті,  що  вона  вдруге  за  цей  вечір  обманула  батьків  -  прикинулась,  що  спить.  Обмірковуючи  вечірні  події  -  фільм  про  шпигунів,  а  потім  незнайому  мову  на  кухні  -  Катюша  зрештою  дійшла  висновку,  що  її  батьки  -  не  ті,  за  кого  себе  видають.  Що  вони  -  у  цьому  так  страшно  було  собі  признатись  -  іноземні  шпигуни.  Німецькі,  англійські,  чи  американські.  
Цієї  страшної  ночі  назавжди  зникла  чесна,  допитлива  й  вдумлива  Катюша.  На  ранок  це  вже  була  зовсім  інша  дитина  -  вовкувата,  похмура,  мовчазна.  Батьки,  зайняті  своїми  дорослими  справами,  не  відразу  помітили  зміни.  Перші  тривогу  забили  вихователі  садочка.  Виявилось  раптом,  що  Катюша  чомусь  не  може  вивчити  напам’ять  навіть  малесенького  віршика,  хоч  раніше  й  великі  вчила  мало  не  з  першого  прочитання.  Мала  перестала  співати  й  майже  зовсім  не  сміялась.  А  якщо  не  могла  втриматись  від  сміху,  то  потім  забивалась  у  куточок  і  тихенько  плакала.  Її  втішали  й  розпитували,  але  нікому  й  на  думку  не  могло  спасти,  що  дитина  вирішила,  буцім  дочка  шпигунів  не  має  права  ні  гратись,  ні  співати,  ні  сміятись  із  іншими  -  нормальними  -  дітьми.  Тепер  Катюша  хворіла  довго  й  важко  -  тижнями  залишаючись  у  ліжку  під  наглядом  то  бабусь,  то  няні  Тані,  а  то  й  -  це  було  найважче  -  мами  чи  тата.  Вона  уважно  придивлялась  до  поведінки  батьків,  вишукуючи  ознаки  їх  шпигунської  діяльності,  не  знаходила  їх,  і  від  цього  їй  було  ще  страшніше  -  отже,  вони  дуже  професійні  шпигуни...  
Катастрофа  сталась  першого  вересня.  На  лінійці  у  школі  першокласниця  Катюша  повинна  була  виконувати  почесну  місію  -  дзвонити  у  великий  яскраво  начищений  шкільний  дзвіночок.  І  от  у  останню  хвилину  дівчинка  втратила  свідомість.  Зчинився  переполох,  гарячу,  аж  палаючу  Катю  відвезли  на  "швидкій"  до  лікарні.  Почався  важкий,  а  головне  -  безрезультатний  пошук  діагнозу.  Численні  аналізи,  тести  й  обслідування  не  виявили  ніяких  хвороб  -  фізично  дівчинка  була  здорова,  хіба  що  трохи  ослаблена.  Але  температура  не  спадала.  Дитину  забрали  додому,  біля  неї  упадали  всі  -  бабусі,  мама,  тато.  Викликали  професорів,  возили  у  санаторій.  І  наступного  року  -  худенька  аж  прозора  -  Катюша  знову  пішла  у  перший  клас.  На  святковій  лінійці  її  не  було  -  дівчинці  протипоказано  велике  скупчення  дітей.  Вчилась  Катя  у  першому  класі  посередньо.  Ніхто  вже  й  не  дивувався,  батьки  навіть  почали  потроху  забувати,  якою  кмітливою  і  допитливою  вона  колись  була.  У  садочку  жоден  ранок  святковий  без  Катюші  не  відбувався,  а  тепер  її  не  пускали  на  свята  -  непотрібні  хвилювання.  Колись  вона  любила  кататись  на  санчатах,  тепер  увесь  час  просиджувала  вдома,  бо  почала  швидко  застуджуватись  і  довго  хворіла.  Колись  залюбки  спілкувалась,  любила  розпитувати  про  все  навколо,  а  тепер  могла  годинами  сидіти  у  своїй  кімнаті,  дивлячись  в  одну  точку.  Батьки  почали  говорити,  що  треба  показати  Катюшу  іншим  спеціалістам  -  психіатрам,  може,  вони  щось  знайдуть,  порадять.  Обидві  бабці  спочатку  страшенно  обурювались.  Одна  -  мамина  мама  -  навіть  пропонувала  звозити  Катюшу  "до  бабки",  але  на  неї  зашикали  й  вона  замовкла.  Проте  невдовзі  сталась  подія,  що  примирила  всіх  із  думкою,  що  без  психіатра  не  обійдеться.  У  квітні  першокласників  приймали  у  жовтенята.  Вчителька  розповіла  дітям,  що  -  жовтенята  -  це  онуки  великого  Володимира  Ілліча  Леніна.  Це  -  найбільш  чесні,  віддані  й  слухняні  діти  -  майбутні  будівники  комунізму.  Усіх  дітей  вишикували  для  посвяти  у  жовтенята.  Ніхто  у  святковому  хвилюванні  не  помітив,  як  зблідла  Катюша.  Вона  вирішила,  що  прийшов  її  смертний  час,  адже  вона  ніяк  не  може  бути  жовтеням  -  онучкою  великого  Леніна.  Їй  залишається  або  виказати  своїх  батьків,  або  померти.  Вона  зомліла  в  той  момент,  коли  піонер-шестикласник  хотів  причепити  до  її  білого  фартушка  зірочку  з  фотографією  маленького  Володі  Ульянова.
Коли  наполохана  сім’я  зібралась  у  лікарні,  сумнівів  уже  ні  в  кого  не  було,  треба  їхати  у  Москву,  шукати  толкових  психіатрів.  Так  і  вчинили.  У  славетній  психіатричній  клініці  столиці  Радянського  Союзу  славетний  на  весь  цей  союз  професор  не  зміг  поставити  діагноз  маленькій  худенькій  дівчинці.  Жоден  із  відомих  діагнозів  не  підходив  до  цього  складного  й  незрозумілого  випадку.  Проте,  професор  запропонував  батькам  залишити  Катюшу  у  клініці.  І  її  залишили.  Катюші  -  як  складному  випадку  -  навіть  окрему  палату  відвели.  Батьки  жили  у  родичів,  їх  до  неї  пускали  рідко,  щоб  виключити  вплив  минулого  -  так  сказав  професор.  За  Катюшею  наглядала  дуже  літня  медсестра  -  тьотя  Маша.  Вона,  наче  дорослій,  розповідала  Каті  про  війну,  про  свою  загиблу  родину,  про  те,  як  її,  молоденьку  дівчину,  німці  забрали  у  Німеччину  на  роботу.  Розповідала  про  стару  німецьку  фрау,  що  заставляла  дівчат  важко  працювати,  жорстоко  вимагала  чистоти  й  порядку  в  усьому  й  навіть  била  по  лицю.  Про  те,  як  прийшли  наші,  застрілили  фрау,  а  дівчат  відправили  на  батьківщину.  Вдома  на  Сумщині  тьотя  Маша  нікого  не  знайшла,  у  їх  будинок  потрапила  бомба  і  всі  загинули.  Її  взяв  заміж  офіцер-москвич,  привіз  додому  й  скоро  помер  від  фронтових  поранень.  А  вона  залишилась  тут,  у  Москві.  Закінчила  медучилище  й  тепер,  працюючи  у  відомій  клініці,  з  вдячністю  згадувала  сувору  німецьку  фрау,  що  так  багато  навчила  її  -  просту  сільську  дівчину.  Катюша  потроху  відживала,  тьотя  Маша,  що  побувала  під  час  війни  на  ворожій  території,  працювала  на  ворога  теж  в  її  очах  була  трохи  шпигункою.  Спочатку  із  ввічливості,  а  потім  з  усе  більшою  цікавістю  вона  розпитувала  свою  доглядальницю  спочатку  про  її  життя,  потім  про  Москву,  про  навчання,  про  клініку  й  професора.  Одного  зимового  вечора  їм  обом  не  спалось.  Звична  вечірня  розповідь  тьоті  Маші  закінчилась  і  вона  раптом  сказала  незнайомою  мовою:  "Спи,  Катрусю,  дитинко!"  Катюша  зрозуміла  сказане,  але  подивувалась  незвичній  вимові.  
-  Что  ты  сказала,  тетя  Маша?  -  спитала  вона.
-  Сказала:  спи,  Катюша.
-  Нет,  ты  по-другому  меня  назвала,  не  по-нашему.
-  Отчего  же  не  по-нашему?  Очень  даже  по-нашему,  по-украински.  Ведь  мы  с  тобой  -  украинки,  у  нас  есть  свой  -  украинский  язык.  Правда,  сейчас  его  стесняются,  считают  сельским,  мужицким...
-  А  скажи  еще  что-нибудь.
Тьотя  Маша  заговорила.  Мова  була  знайома,  але  дуже  незвична.  І  раптом  душа  дівчинки  перевернулась  і  полетіла!  Тут  у  славетній  московській  психіатричній  клініці,  під  мелодійний  плин  тьоті  Машиної  мови  згорьована  й  доросла  не  за  роками,  а  за  бідою  дитина  у  останню  хвилину  свого  короткого  життя  зрозуміла:  тоді,  у  центрі  Києва,  на  кухні  однієї  з  квартир  відомчого  будинку  біля  Золотих  Воріт  двоє  співробітників  інституту  марксизму-ленінізму  -  її  тато  й  мама  -  таємно,  як  шпигуни  розмовляли  їх  рідною,  українською  мовою!  Але  чого  ж  вони  так  злякались?!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=274593
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 11.08.2011


КРИЗИС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ

(Перевела  с  украинского  языка  свой  материал  и  подумала,  что  сегодня  он  снова  актуален)
Моих  соседей  не  встретишь  на  улице  между  шестью  и  десятью  вечера.  В  это  время  безнадежно  приходить  к  ним  в  гости,  не  стоит  звать  на  посиделки,  невозможно  даже  парой  слов  внятно  переброситься.  Эти  часы  их  жизни  издавна  и,  вероятно,  навсегда  принадлежат  их  божку,  которого  ни  один  из  них  предать  не  в  силах.  Это  жестокое  божество  крадет  их  время,  трансформирует  по  собственному  разумению  их  мысли,  формирует  их  взгляды.  Имя  этого  божка  -  ТЕЛЕВИЗОР.  Это  создание  так  умеет  затягивать  людей  даже  со  здоровой  психикой  в  вихри  придуманной  чужой  жизни,  превращая  их  в  рабов,  что  куда  тому  "Черному  квадрату"  Малевича.  Отличить  рабов  телевизора  от  нормальных  людей  не  сложно.  Свободные  люди  смотрят  программу,  фильм,  концерт,  а  рабы  смотрят  телевизор.  Когда  человек  перестает  контролировать  и  фильтровать  то,  что  происходит  на  экране,  сквозь  призму  своих  взглядов  и  принципов,  он  прекращает  смотреть  передачи  и  начинает  смотреть  телевизор,  попадая  в  жестокое  и  отупляющее  рабство.  Телевизор  управляет  своими  рабами  незаметно,  исподволь  влияя  на  их  чувства:  люди  плачут  и  смеются,  переживают  и  радуются  по  его  желанию;  потом  управляет  их  временем,  за  них  решая,  как  и  на  что  его  тратить,  и,  наконец,  овладевает  их  личностью,  трансформируя  взгляды,  и,  следовательно,  жизнь.  Телевизор  превращает  наше  бытие  в  сплошной  бразильский  сериал,  где  главные  герои  -  то  Кончита  с  Хулио,  то  Витя  с  Юлей.  Он  навязывает  нам,  кем  восхищаться,  с  кого  брать  пример,  кого  ненавидеть  и  осуждать.  Кем  были  футболисты,  теннисисты,  боксеры  пока  не  стали  звездами  телеэкранов?  Правильно,  всего  лишь  -  спортсменами,  людьми  с  переразвитыми  в  одном  направлении  физическими  возможностями.  А  кто  они  сейчас?  Наиболее  оплачиваемые  и  известные  люди  планеты.  Здравый  смысл  ушел  в  отпуск...  Иначе  стали  бы  взрослые  умные  мужики  подставлять  свои  физиономии  в  качестве  капиталовложений  под  чужой  кулак?  Вы  знаете  фамилии  людей,  которые  посвящают  свои  жизни  борьбе  с  неизлечимыми  болезнями,  голодом,  безработицей  и  сиротством?  Нет?  Вот  как?  А  фамилии  боксеров,  футболистов  и  фотомоделей,  не  говоря  уже  о  светских  львах  и  львицах  (во,  блин,  зоопарк!)  знают  все.  Даже  дети  малые.  Ведь  именно  о  них  рассказывает  нам  телевизор.  А  еще  -  о  катастрофах,  катаклизмах,  зверствах  и  извращениях.  И  о  кризисах  всевозможных.
Бабушка  Галя,  сидя  на  лавочке  в  десятом  часу  вечера,  пахнет  валерьянкой  и  вытирает  платочком  слезы.  На  мой  заботливый  вопрос,  что  случилось,  отвечает  укоризненно:
-  Кризис  в  Америке  опять,  разве  не  знаешь!
-  Какой  кризис?  -  фигею  от  непредсказуемости  бабушкиных  забот.
-  Финансовый,  -  какой-какой!  Дефолт  будет!
-  Да,  Вам-то  что  от  этого?
-  Как  что?  Вот,  что  мне  теперь  делать?  Хоть  помирай  ложись...
Откровенно  говоря,  мне  не  совсем  понятно,  вернее,  -  совсем  не  понятно,  от  чего  собирается  помирать  ложиться  бабушка  Галя  -  ребенок  страшной  войны,  женщина,  юность  которой  пришлась  на  голодные  послевоенные  годы,  а  старость  на  не  менее  тяжелые  годы  рождения  самостоятельного  государства  Украина.  Сгоревшие  на  сберкнижке  трудовые  деньги,  безработица  детей  в  девяностые,  пенсии,  которые  годами  не  выплачивались,  стояние  на  базаре  и  в  стужу,  и  в  зной  то  с  ведерком  картошки  со  своего  огородика,  то  с  пучочком  укропа  или  петрушечки  с  него  же  не  сломили,  не  доконали  бодрую  старушку.  А  вот  американский  кризис,  о  котором  сказали  в  телевизоре,  заставил-таки,  схватившись  за  сердце,  хлебнуть  валерьянки.  Бабушка  жалеет  Америку,  волнуется,  что  же  будет  с  нами,  если  у  них  все  так  плохо  оказалось.  Эх,  бабуленька!  Американские  проблемы  означают  для  Вас  лишь  то,  что  завтра  американцы  будут  жить  не  на  сто,  а  только  на  восемьдесят  процентов  лучше,  чем  Вы.
По  дороге  с  работы  домой  всегда  заворачиваю  в  маленький  продуктовый  магазинчик  во  дворе,  -  то  хлеба  домой  прихватить,  то  молока  или  кефира.  А  сегодня,  уж  и  не  помню  за  сколько  лет  впервые,  магазин  закрыт.  А  вот  и  хозяйка  навстречу  идет.
-  Отчего  же  Вы  сегодня  закрыты?  Мы  на  Вас  так  рассчитываем  ежевечернее.
-  Кризис,  -  говорит.
-  А  Вы  разве  кредиты  на  свой  магазин  берете?
-  Бог  миловал!  -  говорит.
-  Оптовики  закрываются?
-  Да,  нет,  ни  один  пока  не  закрылся.
-  А  что  цены,  -  сильно  выросли?
-  Как  всегда,  мы  уж  и  привыкли.
-  Ну,  так  в  чем  же  для  Вас  кризис?  У  Вас,  я  смотрю,  и  второй  продавец  появился...
-  Ой,  -  говорит,  -  Вы  знаете,  по  телевизору  с  утра  до  ночи  только  и  слышишь:  "кризис  -  кризис".  Страшно...
Кому,  извините,  страшно?  Женщине,  которая,  как  и  я,  двадцать  лет  назад  бросила  учительскую  работу,  -  детей  нечем  было  кормить,  зарплату  по  полгода  не  платили,  -  и  поехала  в  далекую  Турцию  за  коврами?  Худенькой    "ханум",  которая  на  собственном  горбу  перетаскивала  по  семьдесят  ковров  через  десяток  таможен  и  границ?  Наодалживавшись  денег  под  двадцать  процентов  -  не  годовых,  как  нынче  в  банке,  -  месячных,  она  и  по  сей  день,  как  огня,  боится  кредитов.  Потому  что  видела  на  своем  веку  и  рэкет,  и  ножи,  и  пистолеты.  Теряла  друзей,  спившихся  и  пропавших  на  заработках,  подорвала  здоровье,  потеряла  за  долги  хорошую  квартиру  в  большом  городе.  Чтобы  так  попасть  в  зависимость  от  телевизора,  что  какого-то  кризиса  испугаться!  Это  после  такой-то  жизни?  Нам  ли,  подружка,  бояться?
Мы  вдруг  перестали  верить  собственным  глазам,  своему  уму  и  здравому  смыслу.  Мы  не  полагаемся  на  свой  жизненный  опыт,  а  он  ведь  у  нас  не  так  и  мал.  Мы  -  увы!  -  перестали  доверять  Богу.  Мы  верим  телевизору.  Сказали  по  телевизору,  что  такой-то  политик,  -  плох,  -  ату  его!  Сказали,  что  другой  -  хорош,  -  ура  ему!  Мы  верим  по  прихоти  телевизора  и  разувериваемся  по  его  же  желанию.  "Мы  плохо  живем,"  -  сказали  в  телевизоре.  "Оооочень  плохо,"  -  стонет  страна,  кутаясь  в  новую  натуральную  дубленку,  попивая  немецкое  пиво  и  закусывая  его  креветками  и  салями.  Страна  забыла,  как  одевалась  в  одинаково  плохо  пошитую  одежду,  добывала  джинсы  из-под  полы  фарцовщиков  и  часами  простаивала  в  очередях  в  магазины,  где  "выбрасывали",  как  голодным  собакам,  то  по  пачке  масла  в  одни  руки,  то  вареную  из  туалетной  бумаги  колбасу  "для  населения".
"У  нас  безработица!"  -  Кричит  по  ящику  один  "слуга  народа",  обвиняя  в  этом  другого.  "Да-да,  страшная  безработица!"  -  Возмущается  страна,  простаивая  в  пробках  по  дороге  на  работу  и  с  работы.  Как  будто  не  у  нас  еще  лет  десять  назад  были  самые  интеллектуальные  базары  в  мире.  Потому  что,  в  отсутствие  рабочих  мест,  на  них  стояли  ученые,  преподаватели,  инженеры.  "Уровень  жизни  падает  и  будет  падать,"  -  вопит  телевизор.  "Разумеется,  падает,"  -  соглашается  страна  массово  пересаживаясь  с  "копеек"  и  "запариков"  в  "фольксы"  и  "мерсики".  "Кризис  жилья!"  -  Гнет  свое  телевизор.  "Ужасный  кризис,"  -  кряхтит  страна,  выстраивая  дворцы  на  пяти  сотках,  достраивая  этажи  к  старым  домам  и  соревнуясь  с  соседями  в  крутизне  евроремонтов.  "Надо  спасать  страну,"  -  убеждают  по  телеку  президент  и  премьер,  договариваясь  с  Европой  о  новых  кредитах,  которые  снова  пойдут  в  необъятные  карманы  кланов  того  же  премьера  и  президента.  "Да-да,  надо  спасать!"  -  Соглашается  страна,  а  потом  удивляется:  "Йо-о-о,  ребята,  да  вы  у  нас-то  хоть  не  воруйте!"  "Нам  нужен  второй  государственный  язык,  мы  не  все  говорим  по-украински,"  -  немного  тише  с  легкими  вопросительными  нотками  осторожно  гнет  свою  линию  телевизор,  включая  в  программы  передачи  соседней,  не  всегда  дружески  настроенной  страны.  "Канешно  не  все,"  -  на  суржике  отвечает  страна,  как  будто  на  каком-нибудь  другом  языке  она  говорит  чисто  и  грамотно.
Ну,  что  скажешь,  страна?  Может  быть,  хряснуть  разок  по  любимому  телеку?  Да  хорошенько  оглянуться  вокруг,  увидеть,  как  реально  мы  стали  жить.  Да  позвонить  родителям.  Да  запретить  дочери  жить  без  брака  и  венчания  с  соседским  Толиком.  Да  наехать  на  сына:  если  хочет  свой  бизнес,  пусть  встанет  с  дивана,  да  хоть  пару  гривен  заработает  сам.  Да  сесть  с  друзьями  за  стол  и  вспомнить  прошлые  времена:  базары,  заработки  по  разным  странам,  унижения  в  очередях,  работу  за  бесплатно,  инфляции,  дефолты.  Родных  и  друзей,  не  вернувшихся  из  Афгана.  Я  помню  в  свою  первую  поездку  в  Турцию,  как  плакал  пожилой  мужчина  у  прилавка  с  мороженным,  что  внуки  его  не  смогут  попробовать  этой  красоты  и  вкуснятины,  -  не  довезет,  а  у  нас  такого  никогда  не  будет.
Наша  беда  -  не  в  бедности,  а  в  неблагодарности.  Неблагодарные  мы.  Хоть  и  из  голодного  края  вышли,  да  все  же  -  грех  -  быть  такими  ненасытными  и  неблагодарными.  Среди  нас  нищие,  голодные  и  сироты  есть  не  потому,  что  мы  бедны  и  плохо  живем,  не  потому  что  кризис.  Они  есть,  потому  что  мы  все  никак  свои  пуза  напихать  не  можем,  к  своим  хатам  этажи  настроить.  Хотите  возразить?  Сначала  пойдите  в  любой  супермаркет  накануне  праздника  и  с  полчасика  просто  постойте,  понаблюдайте.  "Бедной"  Америке  сочувствовать  гораздо  легче,  чем  соседу-пенсионеру,  с  ней  своим  кровным  куском  сала  делиться  не  нужно,  -  сама  как-нибудь  справится.
Отрывайся  от  телека,  страна!  Кризис  у  нас  -  это  наказание  за  нашу  неблагодарность.  "Їй  -  Богу!"  -  сказали  бы  на  западе,  да  только  мы  "етой  мовы  не  понимаемо".

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=272562
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 29.07.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ДРУГА. ПРОКЛЯТТЯ БАБИ ВАСЬКИ

Прокляття  те,  неначе  камінь,
який  Сізіф  уже  віками
під  гору  пхає,  а  вгорі
сидять  сліпії  кобзарі
і  тужну  пісню  про  свободу
співають  для  свого  народу...
(Поет  Борода)  

(Записано  у  містечку  Шацьк,  що  на  Волині  зі  слів  пенсіонерки  
Марії  Петрівни  Козак)
Вони  сидять  удвох,  але  видається  часом,  що  то  сидить  одна  людина.  Одна  на  двох  душа,  -  так  зрослись  у  горі,  втратах  і  радості  ці  чоловік  і  жінка  -  тьотя  Марія  і  дядько  Василь.  Коли  вона  погоджується  з  ним,  то  хитає  головою  згідно,  й  так  само  він  хитає  великою  сивіючою  головою,  коли  вона  його  думки  озвучує  своїм  роздумливим,  тихим  голосом.  У  хаті  стоїть  сум,  наче  туман,  чи  дим,  у  якому  вимальовуються  неясні  контури  пережитого,  рідних  людей,  -  втрачених,  похованих  і  не  похованих,  але  не  забутих.  Згадують  дитинство.  Це  я,  згадуючи  дитинство,  здебільшого,  відчуваю  піднесення,  радість.  Вони  відчувають  зовсім  інше:  страх  і  голод,  бо  їхнє  дитинство  -  то  війна.
-  Ти  знаєш,  Алочко,  перше,  що  я  пам"ятаю  в  дитинстві,  -  то  смерть,  -  тихо  розказує  тьотя  Марія.  -  Нас  у  батька  з  матір"ю  всього  було  шестеро.  Старшому  брату  -  Юліку  -  було  шістнадцять,  як  його  німці  забили.    Перше,  що  я  у  житті  пам"ятаю:  брат  мертвий  лежить  на  лаві,  а  мати  плаче  та  причитає,  його  обмиваючи.  Чого  мені  так  у  пам"яті,  наче  куля  війшла  йому  в  груди,  а  вийшла  з  потилиці?  Я  вже  дорослою  думала  собі,  чи  так  може  бути?  Але  от  так  мені  чогось  запам"яталось.  Мама  тоді  якраз  вагітна  Толіком  була  на  останньому  місяці.  То,  як  Толік  родився,  у  нього  таке  "дике  м"ясо"  (так  баба  казала)  було  саме  в  тому  місті,  де  Юліку  куля  увійшла,  і  де  мама  головою  припадала.  Баба  довго  відмолювала,  поки  воно  щезло.  Нам  мама  приказувала,  щоб  боялись  німців,  бо  то  вони  Юліка  вбили.  І  от  невздовзі  по  похороні  (який  то  похорон  був:  просто  у  ящик  такий,  батьком  збитий,  поклали  й  закопали  та  поплакали)  приходять  до  нас  на  хутір  (ми  тоді  на  хуторі  жили)  два  німецьких  офіцери  і  просять  у  матері  молока.  Чогось  німці  любили  молоко,  але  не  сире,  а  парене.  Мати  спарила  їм  молока,  вони  напились,  побрились,  помились,  потім  один  взяв  мене  на  руки  й  толкує  матері,  що  у  нього  така  сама  донька.  А  тоді  й  каже  мені,  щоб  я  його  поцілувала,  то  він  дасть  нам  напополам  із  Васьою  (він  трохи  за  мене  менший)  пачку  цукерок.  А  я  думаю:  "Оце  ти,  німцю,  убив  нашого  Юліка,  а  я  маю  тебе  поцілувати?"  Як  уперлась  у  груди  йому  кулаками,  голову  відвернула,  так  і  не  поцілувала  німця,  як  той  не  просив.  І  не  дав  цукерок!  Вася,  ще,  пам"ятаю,  плакав  тоді,  а  я  -  ні.
Коли  німці  відступали,  вони  забирали  все,  що  бачили.  Люди  ховали  хатнє  добро  у  погреби  й  самі  ховались  -  боялись,  щоб  не  постріляли.  І  ми  у  ямі  сиділи  біля  хати  (там  на  зиму  картоплю  закопували).  А  корову  нашу  пасла  сусідка.  І  от  вона  прибігає  й  каже  мамі:  "Ганю,  біжи,  бо  твою  корову  німець  забрав!"  Вой,  що  то  було  з  п"ятьма  дітьми  без  корови  лишитись!  Мати  як  не  зірветься  бігти!  Догнала  того  німця  вже  аж  на  Президентській  дорозі  і  просить:  "Віддай  мені  корову,  у  мене  п"ятеро  малих  дітей,  я  не  хочу  бачити,  як  вони  з  голоду  помирають!"  Мати  корову  намагається  від  возу  відв"язати,  а  німець  її  прикладом  по  руках  лупить.  Але  вона  так  сильно  плакала,  що  той  таки  корову  віддав.  У  мами  такі  руки  сині  були,  коли  вона  корову  додому  пригнала,  що  ми  аж  полякались  і  хлипати  почали,  -  аж  чорні,  і  кров  на  них  запеклася.  А  мати  раділа:  "Не  плачте,  діти,  руки  заживуть,  а  корову  не  забрали".  В  той  таки  день  у  дядька  Барана,  сусіда  нашого,  той  самий  німець  корову  забрав  і  не  віддав.  Мати  його  дітям  молоко  носила,  поки  Лиска  наша  не  отелилась,  і  ми  віддали  їм  теличку,  бо  це  ж  замість  нашої  у  них  корову  забрали.  У  той  самий  день  батько  нашу  Лиску  у  хату  загнав,  бо  німці  поряд  дорогу  мінували.  Уявляєш,  ми  були  малі,  я  не  знала,  що  таке  лялька,  але  про  те,  що  дорогу  мінують  добре  розуміла...  Коли  закінчили,  видно  треба  було  їм  швиденько  втікати,  бо  один  з  них  привіз  у  наш  двір  на  мотоциклі  цілий  бідон  горохового  супу.  Я  до  смерті  не  забуду  ні  запах  того  супу,  ні  смак.  Німець  каже  матері:  "Візьми,  дітей  нагодуй!"  А  мати  каже:  "Діти,  не  чіпайте,  може,  він  той  суп  чимось  отруїв".  Тоді  німець  витяг  ложку  й  поїв  трохи,  щоб  ми  не  боялись.  Потім,  вже  після  війни,  я  просила  матір  зварити  такого  супу,  як  німець  давав.  А  мати  сміялась:  "Я  вам  зараз  і  кращі  супи  варю,  то  просто  ви  тоді  були  такі  голодні."  А  німець  до  порядку  привчений,  він  не  те,  щоб  нас  пожалів,  а  виливати  добро  не  зміг,  -  непорядок.  Суп-супом,  а  як  руські  зайшли,  то  мати  до  їх  командира  побігла  й  сказала,  що  німці  дорогу  замінували,  не  хотіла,  щоб  хтось  підірвався.  Люди  за  війну  так  смертей  набачились,  що  після  цього  кожен  похорон  -  крик  вулицями  стояв.  А  у  війну  мовчки  ховали,  хіба  тихенько  хтось  заплаче.  
Прийшли  руські.  І  знову  почалося.  Люди  у  нас  мали  землі  -  хто  біля  озера  шматок,  хто  лісу,  хто  поля.  Після  війни  кинулися  своє  обробляти.  А  тут  давай  все  забирати,  людей  стільки  вивезли  на  Сибір,  що  й  половини  не  лишилось.  У  нашої  баби  (материної  матері)  була  молодша  сестра  -  Василина.  Васька  її  називали  по-вуличному.  У  цієї  баби  Васьки  були  дочка  Таня  і  син  Клим.  То  були  такі  красені  обоє,  наче  намальовані.  Як  хто  з  них  по  вулиці  йшов,  ми,  діти,  бігли,  аби  подовше  на  них  подивитись.  А,  як  вони  вдвох  виходили,  то  й  дорослі  услід  довго  дивились,  -  як  ляльки  були  обоє.  Хіба  один  бабі  Василині  казав:  "Але  ж  у  тебе,  Васько,  й  діти  гарні,  й  де  ти  їх  таких  хороших  знаходиш!"  А  баба  все  сердилась:  "От,  зурочте  мені  діти!"  І  люди  побоювались  ще  щось  казати,  бо  така  то  була  баба,  тая  Василина,  що  й  проклясти  могла.  Таня  незадовго  до  війни  заміж  за  військового  вийшла,  за  руського  капітана.  А  на  початку  війни  (в  неї  вже  дитинка  народилась  -  донечка  Тоня)  отримала  похоронку.  Тут  німці  прийшли,  й  Таня  ховала  у  себе  вдома  свого  однолітка,  вони  змалку  дружили.  Він  був  бандерівець.  От  той  бандерівець  -  не  пам"ятаю,  як  його  звали  -  й  став  їй  за  чоловіка.  Від  нього  вона  другу  дочку  народила  Тасю.  Як  вже  війна  скінчилась,  став  у  нас  начальником  міліції  такий  капітан  руський  -  Іван  Іванович.  Він  старіший  роками  був,  і  сім"я  в  нього  була  й  діти.  І  як  причепився  він  до  нашої  Тані,  щоб,  значить,  була  його  коханкою.  Вона  каже,  що  в  неї  є  чоловік.  А  той:  "Твій  чоловік  -  бандера,  я  його  впіймаю  і  вб"ю,  а  тебе  з  дітьми  на  Сибір  вишлю.  Краще  погоджуйся".  Таня  -  ні  в  яку.  Ні,  й  все.  І  таки  впіймав  той  Іван  Іванович  Таниного  чоловіка.  Кинув  у  погріб,  -  люди  бачили,  як  вели.  Там,  де  зараз  міськрада  й  банк,  там  було  КГБе  (чи  НКВДе  спочатку,  я  й  не  пам"ятаю).  Загорожа  така  була,  як  ото  зараз  багаті  городяться,  -  висока.  Там  був  погріб,  всі  про  нього  знали.  Як  тільки  що  не  так,  у  той  погріб  людей  забирали  й  там  били.  Або  ти  зізнаєшся,  або  заб"ють,  чи  сам  собі  що  заподієш.  У  тому  погребі  й  забили  Таниного  чоловіка.  Потім  усю  сім"ю:  бабу  Ваську,  діда,  сина  їх  із  жінкою  й  двома  дітьми  й  Таню  з  двома  дівчатками  манюнькими  -  вивезли  аж  у  Кемеровську  область.  Дід  умер  по  дорозі,  його  з  вагона  просто  викинули.  Ніхто  й  не  знає,  похований  він  десь,  чи  так  зогнив.  Такі  часи  тоді  настали,  що  людей  за  людей  не  мали.  Але,  що  ти  думаєш,  той  начальник  міліції  вгамувався?  Так  пекла  йому  та  Таня,  що  він  по  неї  туди  -  у  Сибір  -  людей  послав,  буцім-то  розслідування  проводить.  Таню  й  привезли  назад,  а  вся  сім"я  і  діточки  її  маленькі  там  залишились.  Як  до  Шацька  приїхали,  то  Таня  якось  втекла  і  прийшла  до  нас  на  хутір.  Мама  на  печі  її  сховала.  Та  сусідка  з  дальнього  хутора  зайшла  по  щось  і  у  дзеркалі  побачила  Таню  на  печі.  Й  донесла  у  міліцію.  Приїхали,  забрали.  Як  на  матір  з  батьком  той  Іван  Іванович  кричав!  І  Сибіром  лякав,  і  розстрілом,  казав:  всіх  з  дітьми  згною,  що  жінку  ворога  народу  ховали.  Ти  знаєш,  я  чула,  як  він  Таню  вмовляв:  "Або  будеш  моя,  або  вб"ю".  Вона  тихенько  так  сказала:  "Не  буду.  Мого  чоловіка  вбив,  і  мене  вбивай".  Її  забрали.  І  більше  ми  Тані  не  бачили.  Поки  баба  Васька  з  Таниними  дівчатками  й  синовою  сім"єю  до  Щацька  повернулись,  ми  вже  й  на  схід  з"їздити  встигли.
Хата  ж  наша  на  хуторі  була.  Як  землю  у  нас  забрали,  голод  настав.  Були  такі  дні,  що  ми  зовсім  нічого  не  їли.  А  тут  вербують  на  схід  їхати.  Там  за  війну  й  голодомор  всіх  чоловіків  вибили.  У  деяких  селах  взагалі  одні  жінки  позалишались.  А  батько  наш  був  коваль,  у  кузні  працював.  От  його  й  завербували.  Пам"ятаю,  ми  днів  п"ять  до  Донецька  їхали.  А  зима  була,  вагон  коров"ячий,  обігрівався  буржуйками.  Мерзли  дуже,  але  нам  видавали  їжу,  теплі  ковдри,  -  це  було  таке  щастя.  Ми  так  вже  набідувались,  що  й  цьому  раділи.  Люди  на  Донеччині  були  тоді  такі  добрі!  Останнім  шматком  з  нами  ділились,  аж  поки  ми  не  влаштувались.  Розказували  такі  страхіття  про  голод.  Мама,  пам"ятаю,  каже  сусідці:  "Які  ж  ви  тут  добрі  та  щирі  всі!"  А  та  їй:  "Ох,  Ганьочко,  що  б  з  нами  було,  якби  ми  не  ділились!  Ніхто  б  не  вижив..."  Потім  стало  трохи  легше,  ми  хоч  наїлися  хліба,  наїлися  олії  (тут  я  вже  не  витримую,  хоч  як  не  стримувалась  до  цих  пір,  -  плачу,  бо  не  уявляю,  як  то  можна  олії  наїстись).  Але  мати  так  і  не  змогла  звикнути.  Все  казала  батькові:"  Їдьмо  додому,  Петре,  бо  як  знову  такий  голод  буде,  то  там  є  деякий  гриб,  та  риба,  та  ягода,  а  тут  ми  всі  з  голоду  вимремо!"  Так  до  кінця  життя  мати  й  боялась  голоду,  все  сухарі  сушила  й  у  торбину  збирала,  нікому  тую  торбу  не  дозволяла  чіпати.  І  таки  вмовила  батька.  Повернулись  ми  додому,  а  тут  головою  колгоспу  став  такий  собі  Босак.  Дурний  та  скажений  був  -  не  приведи  Боже!  Заліз  нам  на  хату  й  стріху  (соломою  хата  була  накрита)  геть  розкидав:  "Перебирайтесь  у  Шацьк,  бо  тут  колгоспний  масив".  Хату  в  Шацьку  ми  вже  потім  збудували.  А  спочатку  дали  нам  у  промкомбінаті  кімнату.  От  ми  в  ній  чотири  роки  й  прожили  -  мати,  батько  й  нас  п"ятеро  дітей.  Щось  із  рік  ми  там  побули,  коли  вертається  із  Сибіру  баба  Васька  зі  своїми.  Син  від  пережитого  -  сивий  весь,  і  епілепсія  на  нього  напала,  так  до  кінця  й  не  вилікувався  до  смерті.  Дітки  його  повмирали,  жінка  лишилась,  і  дві  дочки  Танині.  Баба  така  налякана,  що  всьго  боялась,  навіть  про  хату  (а  їх  хату  руський  начальник  паспортного  столу  забрав)  обмовитись,  щоб  жити  було  де.  То  мати  з  батьком  порадились  і  прийняли  їх  всіх  у  нашу  кімнату.  Батько  поробив  такі  настили  двоповерхові,  щоб  було  де  спати.  Так  ми  у  цій  кімнаті  гуртом  і  жили,  аж  поки  хати  збудували.
Після  сьомого  класу  мати  влаштувала  мене  на  роботу,  бо  вчити  далі  змоги  не  було.  І  потрапила  я  офіціанткою  у  їдальню,  де  годувались  ті  міліцейські  й  кегебешники,  що  Таню  колись  забрали.  Як  я  їх  боялась!  І  як  же  ж  вони  пили!  Наче  воду,  горілку  ковтали,  вона  їх  і  не  брала  зовсім.  Спочатку  вони  у  загальному  залі  гуляли,  але  люди  почали  густи,  що  кегебешники  не  можуть  горілкою  залити  гріхи  свої.  То  вони  (щось  із  пару  людей  за  ці  розмови  до  погребу  забрали)  потім  прибудували  до  їдальні  ще  одну  кімнату  й  там  пили  за  дверима  зачиненими.  Серед  них  був  син  нашого  сусіда  -  Славік.  От  мене  й  підмовляє  баба  Васька:"Запитай,  Марусю,  Славіка,  де  наша  Таня.  Він  тобі  нічого  не  зробить,  бо  сусід.  Тільки  дивись,  дитино,  хай  він  гарно  вип"є,  тверезого  не  чіпай".  Я  дочекалась,  поки  Славік  напився,  а  тоді  тихенько  його  питаю:  "Славіку,  скажи,  де  наша  Таня?"  А  він  у  бік  лісу  махнув  рукою:  "Отам  закопали,  -  каже,  -  якби  була  Івановичу  дала,  то  не  треба  було  б  перед  смертю  стількох  терпіти".  І  пішов.  Я  не  пам"ятаю,  як  я  й  додому  добігла.  Як  же  ж  кричала  баба  Василина  наша,  Боже-Боже,  як  же  ж  кричала!  Таких  страшних  прокльонів  я  ніколи  в  житті  не  чула.  А  я  ж  їй  сказала,  що  Таню  вбили.  Про  те,  що  її  гвалтували,  -  то  баба  вже  сама  по-жіночому  здогадалась.  А  я  не  змогла  сказати.  
Дочки  Тнанині  баба  Васька  погодувала  й  заміж  за  військових  повіддавала.  Але  дівчатка  у  батьків  своїх  вродою  повдавались,  -  ні  та,  ні  друга  не  були  вже  такі  гарні,  як  їх  мати.  Баба  Василина  більш  як  дев"яносто  років  прожила,  а  так  і  не  дізналась,  де  Таню  її  закопали.  Тільки  до  лісу  того,  що  Славік  показав,  забороняла  всім  нам  ходити  по  гриби  чи  по  ягоди.  Лякала,  що  Таня  уві  сні  прийде.  І  от  колись  (уже  за  наших  часів)  приходить  до  нас  сюди  у  цю,  вже  нову,  хату  наш  Толік  -  блідий,  як  смерть.  Каже:  "Марусю,  до  мене  вночі  сьогодні  Таня  приходила.  Прийшла,  стала  у  дверях  -  побита  така  вся,  у  крові,  -  й  питає:  "Толіку,  де  мої  діти?"  А  я,  наче,  кажу  їй  уві  сні:  "Старшої  вже  нема  живої,  рано  померла,  двойко  діток  лишила.  А  менша  живе,  тільки  не  знаю,  де.  Я  ж  малий  дуже  був,  ти  у  Віті,  старшого  нашого,  запитай"  -  "І  що?,"  -  я  Толіку.  -  "Нічого,  -  каже,  -  постояла,  заплакала  й  пішла".
  Я  не  знаю,  як  доля  склалась  у  того  Івановича,  але  думаю,  -  ніц  доброго  не  було  ні  йому,  ні  його  дітям.  А  ще,  не  дай  Боже,  як  дочки  були...  А  Славік  -  сусід  наш  -  з  горілки  вмер.  Згорів.  Я  похорон  бачила,  то  лежав  у  труні  такий  чорний,  як  смерть.  Та  вони  ж  і  були  всі  -  смерть.  А  потім,  знаєш  Алочко,  як  вже  союз  розпадатись  почав,  то  я  перше,  що  подумала:  ось  вони  -  баби  Васьчині  прокльони  збуваються.  Нарешті!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=270066
рубрика: Проза, Історична лірика
дата поступления 13.07.2011


Тешеќюр едер́ім (Спогади)

"Тешеќюр  едер́ім"  -  по-турецьки  
                                     "велике  спасибі"...
Літаком  -  до  Батумі,
               а  далі  -  крізь  гори  -  в  Різ́е*,  -
Наш  невільницький  шлях,
               тільки,  може,  в  сучасному  штибі.
Через  митні  кордони  -  
                 не  пішки,
                           "якщо  повезе"...

Тешеќюр  едер́ім  -  
                 лейтмотиви  турецьких  базарів.
Гомонів  по-російсько-турецьки
                                           гарячий  майдан,
Там,  
       минувши  товар,  
                               як  повію,  
                                     мене  запитали:
"А  почому  ханум?  
       Чи  то  пак,  українська  мадам?"

Нерозважливий  турок!  
       Опікшись  об  очі-кинджали,
Він  низенько  вклонився.  
                       Він  все  би  купив,  
                                               якби  міг!
Встань  ефенді*,  з  колін!  
       Роксолану  ви  теж  купували.
Вам  не  вперше
           вклонятись  
                     до  збитих  дорогами  
                                                   ніг.

*Різ́е  -  гірське  провінційне  містечко  в  Турції.
*Еф́енді  -  (тур.  шановний)  -  звичне  звертання  до  чоловіка.́


11.07.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=269713
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 11.07.2011


Блюз выходного дня

Акварели  дождя
         на  размытом  холсте  окна...
Согревает  кофе  
         белый  изящный  фарфор.
Начинает
         пиано*
               блюз  выходного  дня
Между  нами  неторопливый
                                         утренний  разговор.

Мы  и  полдень  
       -  втроем  -  
               под  зонтиком,  синим,  как  дым,
Ты  к  моим,  
       я  к  твоим  
             приноравливаясь  шагам.
Синкопы.
       КАпель.  
         По  крышам.  
               Город  звучит  другим  -
Ритмом  сердечным.  
                       Но  неизменно  крещендо*  –  храм.

Вечер.
       Старый  театр.  
               Галерея  знакомых  глаз.
Диминуэндо*  света  
         до  сцены  
                 сужает  круг.
Русско-еврейский  оркестр  
                     так  прохладно  играет  джаз.
А  ты  его  согреваешь  
       сплетением  наших  рук.

Мистерия  белых    цветов  
       –  капитуляция  дня…
Оберегами  нежных  слов  сохрани  меня.
Пусть  завершает  ночь  
           наш  воскресный  
                   прощальный  блюз
На  дорогом  плече
               затихающей
                             нотой
                                 «лю…»


пиано*  -  (муз.  термин)  тихо
крещендо*  -  (муз.  термин)  постепенное  увеличение  силы  звука
диминуэндо*  -  (муз.  термин)  постепенное  затихание


8.07.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=269233
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 08.07.2011


Телефонный разговор

…  Звонок…
           -  Алло!..

-  Привет!  Чем  занимаешься?
                                           -  Живу…
(Свои  года  считаю  по  утратам.
Усилия  остаться  на  плаву
Напоминают  старые  заплаты,
Положенные  грубо  на  канву).

-  А  как  на  личном?
                     -  Есть  сердечная  подружка…
(И  слава  Богу!  Если  б  не  она,
Осталась  бы  соленая  подушка
Да  старая  ущербная  луна
На  небо  завалившейся  полушкой).

-  Как  пишется?
                     -  Да,  как  погода  летняя  –
То  льет  три  дня,  то  –  сухо,  ни  строки…
А  ты-то  кто?
-  Твоя  Любовь.  Последняя…
                         -  Постой!  
                                   -  Ты  где?
                                           -  Не  умолкай!

                                                               …  Гудки…


1.07.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=268029
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 01.07.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ. ІСТОРІЯ ПЕРША. НАШ НІМЕЦЬ

"Святкувати  перемогу  у  війні  -  це  радіти  смерті  людей"
(Лао  Цзи)

Німця  звали  Ганс.  А  хіба  як  ще  мали  би  звати  німця?  Але  оце  "Ганс"  -  усе,  що  єднало  нашого  німця  з  іншими  -  "не  нашими",  ворожими  й  хижими.  Загарбниками.  Наш  Ганс  був  старий.  Ні-ні,  не  геть  сивий  стариган  років  ста.  Він  був  старий  для  тої  якості,  у  якій  ми  з  ним  здибались  -  прабаба  й  бабуня  -  віч-на-віч,  а  я  -  у  сімейному  міфі.  Ганс  був  застарий  для  солдата,  бо  мав  більш  як  сорок  років  і  сумне,  зоране  зморщками  негарне  рябе  обличчя.  Таке  негарне,  що  навіть  соромно  було  злорадіти:  "Ага,  Гітлерюга!  Ич,  який  поганий!".  Хотілось  поспівчувати  й  погладити  по  плечу.  Однак,  Ганс  виявився  жонатим!  Ти  диви,  якась  Хельга  не  погребувала  рябим,  худорлявим,  малим  швабом.  А  ще  у  Ганса  було  четверо  дітей.  Їх  фоторгафію,  разом  із  парсуною  їх  мами-німкені,  він  носив  у  кишені  біля  серця  (у  німчури  теж,  виявляється,  було  серце).  Але  про  дітей,  жінку  й  серце  ми  дізнались  не  відразу,  бо  німець  не  відразу  став  "нашим",  спочатку  він  був  просто  -  німець.
 Німецька  мото-піхотна  частина  в"їхала  в  наше  село  хвацько,  на  мотоциклах.  На  кожному  мотоциклі  сиділо  по  троє  солдатів  -  двоє  на  самій  машині,  а  один  у  люльці,  до  якої  був  причеплений  кулемет.  Сіра  форма,  блиск  погонів,  каски,  схожі  на  перевернуті  миски,  -  все  було  таке  охайне,  наче  на  параді.  Вони  ніби  й  не  воювали,  а  просто  приїхали  у  гості.  Наші  відступили  далеко,  тому  пострілів  не  було.  А  не  було  пострілів,  то  не  було  й  ворожої  зловісності.  Заїхали  по-хазяйськи  й  відразу  почали  росташовуватись,  не  звертаючи  уваги  на  цікавих,  що  з  острахом  повиходили  подивитись.  Єдине,  що  відразу  ж  проорало  межу  між  селянами  й  завойовниками  -  зверхність.  Німці  дивились  на  людей  так,  наче  велетні  дивляться  на  пігмеїв.  Жодної  посмішки,  жодного  слова.  Наші  -  прабаба  Катерина,  баба  Онилька  і  бабина  сестра  -  мала  Галя  -  до  сільради,  невздовзі  перейменованої  в  управу,  не  ходили.  Сиділи  у  хаті  й  тремтіли.  Зачувши  цокіт  мотоциклів,  вони  сховали  у  погріб  прадіда.  Мій  прадід  Андрей  (взагалі-то  -  Андрій,  але  по-вуличному  саме  так  -  Андрей,  щоб  відрізняти  від  Андрія  й  Андрушки)  був  героєм  Фінської  війни  та  ще  й  інвалідом,  пораненим  у  ногу.  Він  так  до  кінця  життя  й  проходив  із  ціпком  (ще  й  я  той  ціпок  пам"ятаю).  Наші  боялись,  що  його  першого  заарештують  і  розстріляють.  Бо  донести  буде  кому.  Прадід  працював  комірником  у  колгоспі  і  багатьом  залив  за  шкуру  сала.  Почувши  по  радіо,  що  німці  розстрілюють  радянських  активістів,  наші  облаштували  прадіду  Андрею  схованку  у  погребі  старої  хати,  що  стала  клунею,  після  того,  як  саме  перед  війною  збудували  нову.  Прабаба  Катерина  навіть  помазала  таємне  житло  біленькою  глиною.  Туди  поставили  стіл  і  стільця,  намостили  тапчан  і  нанесли  припасів.  Планувалось,  що  прадід  виходитиме  на  вулицю  вночі,  вночі  ж  йому  приноситимуть  все  необхідне.  Тоді  ніхто  й  подумати  не  міг,  що  у  своїй  криївці  мій  прадід  Андрій  Коваленко  просидить  майже  два  роки!  І  за  ці  два  роки  встигне  стати  й  тестем  і  дідусем.
Наша  хата  не  була  найбільшою  у  селі,  але  вона  була  нова,  тому  теж  впала  німцям  в  око  й  у  ній  влаштували  щось  на  кшталт  офіцерської  їдальні.  Тричі  на  день  приїздили  офіцери  (спочатку  кілька,  а  потім  завжди  один  -  молодий  і  дуже  пихатий).  А  постійно  у  нас  оселився  кухар  -  той  самий  Ганс,  наш  німець.  Він  зайшов  уперше  якось  боком,  так,  наче  відчував,  наскільки  він  тут  незваний  гість.  Але  скоро  оббувся,  влаштувався  у  кімнаті  на  ліжку  під  розлогим  фікусом,  нагрів  собі  води  й  пирхаючи  та  льопаючись  почав  митись,  поставивши  миску  посеред  хати.  Наші  теж  швидко  оббулися,  такого  мізерного  німця,  та  ще  й  рябого,  та  ще  й  старого  боятись  якось  було  ніяково.  У  ньому  було  стільки  тихого  якогось  смутку,  що  у  інших  обставинах  він  міг  би    викликати  й  співчуття.  Але  не  зараз.  Зараз  він  викликав  зухвале  бажання  не  зважати  на  нього,  а  просто  займатись  своїми  справами.  Тому  прабаба  Катерина  сіла  до  шиття,  мала  Галя  до  книжки,  а  сімнадцятилітня  Онилька    взялася  мести  долівку.  Тут  вони  й  зіткнулись  уперше  -  німець  Ганс  і  моя  молоденька  бабця  -  уперта  й  свавільна  Онилька.  Вона  спередсердя,  що  німчура  поливає  водою  земляну  долівку,  оперіщила  його  віником  по  плечах!    Влупила,  ще  й  прикрикнула  щось.  А  потім  вже  злякалась.  Злякалась  і  прабаба  Катерина.  Вони  ще  не  бачили,  як  німці  розстрілюють  людей,  але  багато  про  це  чули.  У  старшої  серце  обірвалось:  вижене  усіх  надвір  і  розстріляє.  А  у  схованці  ж  Андрей!  А  Онилька  й  не  злякалась  по-справжньому,  у  неї  в  цей  день  взагалі  було  відчуття,  що  все  це  сниться.  (Багато  оповідачів  казали  мені,  розповідаючи  про  «той»  день,  що  саме  таке  було  у  них  відчуття  -  сну,  нереальності)  Та  найбільш  несподваною  була  реакція  німця.  Він  зіщулився,  зігнувся  і  заверещав:  "Ай,  матка,  больно,  больно!"  По  хаті  розлігся  гучний  регіт.  Реготали  всі:  Онилька  весело,  бо  щойно  вдвічі  сташрий  Ганс  назвав  її  "матка",  Катерина  -  полегшено,  -  не  вб"є,  значить,  Галя  -за  компанію.  І  німець  -  трохи  ніяково,  але  зовсім  по-людськи.  Цей  регіт  поєднав  присутніх,  розвіяв  страхи  і  навернув  душі  наших  до  Ганса.  
Мото-піхотна  частина  пішла  в  наступ,  а  молодий  офіцер  залишився  в  селі.  А  разом  з  ним  залишився  і  Ганс,  кухарем.  За  роки  окупації  ніхто  з  наших  ні  разу  не  пошкодував,  що  прийняли  німця  за  свого  -  прали  йому,  прибирали  у  великій  кімнаті,  де  він  жив.  Натомість,  Ганс  підгодовував  їх,  а  коли  народилась  мама,  давав  молоко,  яке  відливав  від  порції  свого  офіцера.  Мабуть,  він  так  ніколи  й  не  зрозумів,  чому  так  плакала  прабаба  Катерина,  беручи  те  молоко.  Хіба  міг  він  знати,  що  то  таке  –  тюрма  за  вкрадені  на  колгоспному  полі  колоски?  За  ці  роки  наші  надивились  на  всяке.  Бачили  і  розстріли  й  звірства.  Сусідню  хату  спалили  окупанти  тільки  за  те,  що  баба  Зінька  -  вреднюча  стара,  що  її  на  селі  всі  звали  відьмою,  кинулась  виривати  із  рук  німецького  солдата  забрану  курку.  Але  усі  інші  німці  наче  були  з  іншої  планети,  й  нічого  спільного  не  мали  з  нашим.  Ганс  кілька  разів  порятував  мою  бабцю  від  Германії.  Коли  молодих  виганяли  у  Київ,  він  порадив  Катерині  відправити  Онильку  до  родичів  у  сусіднє  село.  А  іншого  разу,  коли  дівчина  таки  попалась,  та  втекла  з  потягу,  звелів  її  сховати.  На  питання  баби  Катерини,  куди  ж  її  сховати  Ганс  сказав:  "Посади  її  до  того,  що  у  ямі  сидить!"  І  всі  зрозуміли,  що  Ганс  знає  про  діда.  Знає  і  мовчить,  не  виказує.  Та  якось  страшно  було  зізнаватись,  тому  Катерина  прикрикнула:  "Хто  там  сидить,  що  ти  мелеш!"  Тоді  Ганс  мовчки  поліз  у  кишеню,  дістав  і  розгорнув  шматок  газети.  У  папірці  були  недопалки  дідових  самокруток,  він,  видно,  курив  уночі  надворі  й  кидав  за  звичкою  недопалки  у  траву.  Хоч  наші  й  звикли  довіряти  Гансу,  а  все  ж  мороз  поза  шкірою  пішов.  Особливо,  коли  почули  у  дворі  гуркіт  офіцерового  авто.  Та  наш  німець  швиденько  стис  газету  у  кулаці,  кинув  у  піч  і,  наче  нічого  не  сталось,  почав  насипати  офіцеру  їжу.  Молоденький  офіцер  їв  завжди  мовчки,  вимагав,  щоб  у  кухні  на  той  час  нікого  не  було.  Ставився  до  всіх  так,  наче  вони  не  люди.  Одного  разу  Ганс  затіяв  якусь  особливо  вибагливу  страву,  щось  варив,  різав,  змішував.  Катерина,  що  завжди  спостерігала  за  варінням,  а  часом  навіть  і  щось  підказувала,  цього  разу  була  в  гуморі,  й  під"юджувала:  "Ой,  дивись,  не  забудь  чай  посолити!"  Трапези  офіцерської,  як  завше,  ніхто  не  бачив.  Бачили  тільки,  як,  вийшовши  на  поріг,  офіцерик  оперіщив  пару  раз  шкіряними  рукавичками  Ганса  по  фізіономії.  Коли  Онилька  з  Катериною  зайшли  у  кухню,  Ганс  відвернувся  до  плити.  "Щось  сталось?"  -  спитали  так,  наче  нічого  не  бачили.  "Забув  чай  посолити",  -  ламаною  мовою  відповів  німець  і  крадькома  витер  сльозу.  Після  того  він  плакав  ще  тільки  раз.  Перед  відступом  біля  маминої  колиски.  Тоді  Онилька  гаркнула  на  нього:  "Дивись,  обережно  з  дитиною,  не  зроби  чого!"  "Ти  єсть  дурна  баба!  -  вперше  підняв  голос  Ганс,  -  у  мене  вдома  чотири  (показав  на  пальцях)  кіндер".  І  витяг  із  кишені  фото  дружини  і  дітей.  Тут  заплакали  всі.  "Я  їх  більше  не  побачу"  -  журився  він,  а  наші  втішали:  "Є  Бог  на  небі,  побачиш!"  І  тоді  наш  німець  пообіцяв,  як  залишиться  живий,  що  б  там  не  було,  а  приїхати  до  наших  після  війни.  Ні  він,  ні  наші  не  сумнівались  вже,  чим    ця  війна  скінчиться.  
Я  не  знаю,  як  вони  прощались.  До  цього  місця  оповідки  всі  плакали,  і  оповідач,  і  слухачі.  Бабуня  Анелія  (це  вона  в  молодості  була  Онилька)  журилась,  що  не  збереглося  ні  прізвища  Ганса,  ні  адреси.  Багато  років  шукаючи  свого  зниклого  безвісти  чоловіка  Ігоря  Петровича  Волощука,  вона  й  Ганса  була  би  знайшла,  чи  його  родину.  У  моїй  сім"ї  довго  зберігався  подарунок  Ганса  маленькій  мамі  "на  придане"  -  срібна  ложка.  Мабуть,  всенький  скарб,  що  був  у  нашого  німця.  Потім  ложка  кудись  запропала.  Лишилась  тільки  пам"ять.  Бабця  розповідала  мені,  я  -  своїм  дітям.  Так  і  живе  у  історії  моєї  родини  якийсь  зовсім  не  німецький  німець  Ганс.  Живе  -  як  свідок  того,  що  ні  лихо,  ні  війна  нічого  не  виправдовує,  і  що  людина  завжди  може  лишатись  людиною.  Навіть  якщо  навкруги  смерть.
Під  час  війни  Гансу  було  вже  за  сорок,  він  був  ровесником  моєї  прабаби.  Навіть,  якщо  він  вижив  у  тій  страшній  війні,  зараз  його  вже  давно  немає.  Але  є  десь  на  світі  його  внуки  й  правнуки.  Вони  мусили  вижити,  ті  Гансові  родичі,  хоча  б  як  дяка  за  те,  що  й  мої,  не  раз  рятовані  їх  предком,  вижили  у  ті  страшні  часи.  Вони  десь  є.  Не  можуть  не  бути,  -  мої  завжди  згадували  їх  у  молитвах.  Спочатку  прабаба  Катерина,  потім,  постарівши,  бабуня  Анелія-Онилька  молились  за  Гансових  діток  і  онуків.  Хай  благословить  їх  Господь!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=267928
рубрика: Проза, Історична лірика
дата поступления 30.06.2011


ВОТ ОНА, ХВЕДЯ, - РОМАНТИКА!

Я  не  люблю  романтику.  Удивлены?  Наверное,  это  возрастное.  С  некоторых  пор  в  моей  голове  все  романтическое  ассоциируется,  пардон  за  натурализм,  с  соплями  в  сиропе.  Учитель  литературы  по  образованию,  я  не  люблю  романтическую  литературу.  Всех  этих  "Катрин",  "Анжелик"  и  иже  с  ними.  Я  и  в  поэзии  романтику  не  люблю.  Вы  пробовали  в  нормальном  душевном  состоянии  прочесть  пяток-десяток  романтических  стихов?  Я  не  могу.  Реально  от  сладкого  губы  слипаются.  И  классику  романтическую  я  -  не  очень...  Ах,  Петрарка  и  Лаура!  О,  Данте  и  его  загадочная  Беатриче!  Мужики  всю  жизнь  писали  стихи  практически  незнакомым  женщинам.  Красивые,  право  слово,  стихи,  -  чего  уж  тут  против  истины  грешить.  Но  отталкивают  меня  не  художественные  качества  стихов,  а  жизненные  реалии.  Меня  как  женщину,  не  любящую  романтику,  занимает  вопрос:  что  же  это,  парни,  за  любовь  такая,  когда  сам  себе  придумал  того,  кого  любишь?  Когда,  простите,  чихать,  как  живет  любимая  женщина,  кто  она,  что  ее  беспокоит,  что  ранит,  в  чем  она  нуждается?
-  Моя  мама  меня  не  любит,  -  жалуется  трехлетняя  племяшка.
-  С  чего  ты  взяла,  доня?  -  Спрашиваю  удивленно.
-  А  она  мне  куклу  не  купила,  ругалась  в  магазине,  а  утром,  когда  умывает,  -  так  трет!
Ну  -с,  и  где  здесь  про  чувства?  Ребенок  знает,  о  чем  говорит!  Любит  -  это  значит,  делает  что-то,  что  совместимо  с  моим  пониманием  любви.  Заметьте,  -  делает,  а  не  чувствует!
Но  давайте  еще  про  литературу.  В  советском  вузе,  где  меня  учили  филологии,  помимо  массы  ненужных  глупостей,  меня,  как  ни  странно,  научили  начинать  анализ  произведения  с  определения  его  идейного  смысла.  До  сих  пор  удивлена!  Ведь  в  основу  советской  методологии  был  заложен  материализм.  Для  людей  с  незасоренными  мозгами  расшифровываю:  философский  постулат  о  первичности  материи  и  вторичности  сознания.  Не  догнали?  Хорошо,  тогда  -  "на  пальцах":  ваши  характер  и  поступки  паршивые  потому,  что  жизнь  материальная  у  вас  -  никудышная.  Продолжаю  (ох,  и  люблю  же  я  до  абсурда  продолжать  всяческие  заумные  постулаты!):  вот  если  бы  вы  материально  жить  лучше  стали,  -  вмиг  бы  исправились,  -  стали  бы  сразу  белыми  и  пушистыми.  Ну,  как  тут  не  проиллюстрировать  высказыванием  известного  философа  материализма  почтальона  Печкина:
-  Это  я  чего  злой  был?  -  Потому  что  велосипеда  у  меня  не  было...
Не  смейтесь!  Люди  в  это  верили.  Некоторые  и  до  сих  пор  верят...  Так  вот.  Не  знаю,  какой  там  у  методистов  вышел  перекос  или  недосмотр,  а  нас,  студентов,  научили  определять  идейную  -  то  бишь,  нематериальную,  глубинную  сущность  произведения.  И  такая  у  меня  маета  с  этим  умением!  Особенно,  когда  речь  идет  о  романтике.  Ну,  вот  как  определить  сущность  Шекспировской  "Ромео  и  Джульетты"?  Высота  человеческих  чувств?  Погодите,  о  чьих  чувствах  речь?  Если  о  чувствах  враждующих  взрослых,  то  никакой  высоты  здесь  и  под  микроскопом  не  увидать.  Если  же  о  чувствах  молоденьких  влюбленных,  готовых  на  смерть  ради  любви,  то  если  вдуматься,  тоже  выходит,  как  моя  бабушка  говаривала  -  "юринда".  Детям  по  шестнадцать  лет!  Ваши  в  шестнадцать  много  понимают?  Мои,  вон,  -  и  за  двадцать,  а  иногда  такое  отчебучат  -  хоть  стой,  хоть  падай.  В  этом  возрасте  для  них  наилучшее  -  так  головы  учебой  заморочить  а  руки  работой,  чтобы  никаким  гормонам  места  не  осталось.
Так  и  слышу  голоса  романтически  настроенных  оппонентов:  шестнадцать  лет  -  лучшая  пора  для  влюбленности,  первых  свиданий,  поцелуев.  Ладно-ладно,  но  ведь  это  еще  не  пора  для  построения  семьи.  Не  пора  для  секса  -  хотя  бы  потому,  что  именно  так  делаются  дети,  которых  заводить  в  этом  возрасте  никак  не  пора.  (Прикольный  получился  каламбур).  Поэтому  я  считаю,  что  романтику  первых  чувств,  первые  гормональные  взрывы  умные  взрослые  должны  хорошенько  разбавлять  учебой  и  трудом.  Так  как  греки  разбавляли  водой  молодое  вино.  Знали  древние  умники:  не  разбавишь,  -  захмелеешь,  а  там  и  до  беды  недалеко.  Совсем  не  романтическое  вырисовывается  глубинное  содержание  самой  романтической  истории:  пока  бестолковые  взрослые  выясняли  отношения,  молодые  глупышки  лишили  себя  жизни.  Не  знаю,  как  вы,  а  я  романтики  здесь  в  упор  не  вижу.  Одну  трагедию.  Еще  хуже  у  меня  с  "Отелло"  получается.  Фабула  чисто  триллерная:  ревнивый  мавр  Отелло,  поверив  сплетни,  задушил  молодую  преданную  жену.  Где,  люди  добрые,  здесь  романтика?  Молоденькая  наивная  девочка  полюбила  негра  -  мавр  -  это  негр,  кто  не  знал.  Нет-нет,  я  не  расистка  в  политическом  смысле.  А  вот  в  бытовом...  Я  хорошо  усвоила  мудрость  своей  бабушки,  которая,  как  всегда  переиначивая  на  свой  лад  известную  поговорку,  говорила:  "Знайся  конь  с  конем,  а  кот  с  котом".  Умные  родители  в  былые  времена  даже  имущественного  мезальянса  детям  не  позволяли,  не  то  что  расового.  Ясно,  что  люди  столь  разного  менталитета  не  смогли  бы  до  конца  друг  друга  понять  никогда.  А  там,  где  нет  понимания,  неоткуда  доверию  взяться.  Вот  Отелло  доверия  и  не  хватило.  Так  брось,  выгони!  Нет,  надо  душить!  И  что,  романтика,  скажете?  Скорее  детектив  с  преступлением  на  бытовой  почве.
Заблуждений  о  романтике  в  реальной  жизни,  скажу  я  вам,  не  меньше,  чем  в  литературе.  А  может  быть,  и  больше.  Вот  одна  моя  знакомая  с  юности  любила  ходить  в  горы.  "Лучше  гор  могут  быть  только  горы,  на  которых  еще  не  бывал",  -  эта  песня  незабвенного  Владимира  Высоцкого  была  для  нее  целеполагающей.  Ну,  кто  из  нас,  домоседов  -  книгочеев,  хоть  раз  в  жизни  не  позавидовал  этим  смельчакам,  лезущим  на  скалы.  Эх-х-х,  романтика!  Сегодня  моей  знакомой  -  пятьдесят.  Позади  -  полуразрушенная  жизнь:  муж-алкоголик,  сын  -  воришка  и  аферист.  Только  старшая  дочь  -  красавица,  студентка  и,  к  сожалению,  альпинистка.  Нет-нет,  я  вовсе  не  против  спорта,  как  способа  приобрести  и  развить  физическую  форму,  укрепить  здоровье.  Но  я  против  походов  в  горы  (а  также  в  лес,  в  море  и  т.  д.)  с  целью  убежать  от  жизни,  от  проблем,  от  себя  самой.  К  сожалению  мама  юной  альпинистки  не  понимает,  что  совершать  одни  и  те  же  поступки  и  ожидать  различных  результатов  -  идиотизм.  Как  не  видит  мама  и  того,  что  уже  сегодня,  кроме  горной  романтики  ее  дочь  ничего  не  интересует.  В  том  числе  и  будущая  профессия,  -  девочка  на  четвертом  курсе  вуза  и  не  помышляет  о  работе.  Хоть  давно  работают  и  более  обеспеченные  ее  сокурсницы.  Хочешь  видеть  будущее  дочери  -  смотри  на  жизненные  результаты  мамы.  Только  мама,  до  сих  пор  ослепленная  горной  романтикой,  видеть  этого  не  хочет.
Я  не  против  экстремальных  профессий  -  подводника,  альпиниста,  парашютиста,  если  от  этого  польза  людям.  Спасение,  например.  Но  я  категорически  против  экстрима  как  инъекции  адреналина  в  кровь.  Знаете,  почему?  Потому  что  адреналин,  в  данном  случае  действует,  как  наркотик.  И  зависимость  раз  от  разу  растет.  И  в  какой-то  момент  разум  отключается.
Романтика  полезна,  если  позволите  так  выразится,  как  приправа  к  основному  блюду.    Скажем,  соус  такой  своеобразный.  Иногда  блюдо  без  соуса  -  не  такое  вкусное,  не  праздничное,  не  экзотическое.  Возьмем,  к  примеру,  макароны  -  бытовуха  какая-то!  А  добавим  соус  -  опа!  -  спагетти!  И  звучит  по-другому  и  в  рот  само  лезет.  Или  котлета  -  если  не  с  моей  сковородки  (у  меня  это  -  фирма!)  -  ну,  тоже  не  супер  праздничное  блюдо  (хотя  в  свете  нашей  сегодняшней  жизни  -  перспектива  праздничности  котлет  наметилась  основательно).  А  вот  "де  воляй»  под  соусом  "бешамель"  -  звучит  намного  вкуснее  и  романтичнее,  хотя  по  вкусу  -  та  же  котлета.  Подороже,  правда,  если  в  ресторане.  Так  и  романтика.  Умелые  политологи  недалекого  прошлого  виртуозно  пользовались  романтикой  как  приправой  ко  всяким  "блюдам".  Кто  поедет  на  обычную  новостройку  терпеть  там  необустроенность,  холод  и  голод?  А  если  назвать  это  "комсомольская  стройка"  или  еще  громче  -  "стройка  века"?  Ого!  Желающих  будет  –  пруд  пруди.  
Романтика  –  прекрасный  соус  и  для  других  блюд  –  амурных.  Сразу  уточняемся:  букет  цветов,  свечи  и  шампанское  перед  сексом  я  романтикой  не  считаю.  Обидно  и  несправедливо  по  отношению  к  романтике,  хоть  я  ее  и  недолюбливаю.  В  настоящей  любви  должна  быть  некая  доля  романтики.  Опять-таки,  как  соуса  к  основному  блюду.  Но  настоящая  любовь  не  сплошь  состоит  из  романтики.  Соус  без  ничего  –  не  особо  вкусен,  его  и  блюдом-то  самостоятельным  не  назовешь.  Потому  что  тогда  получается,  как  у  Данте  или  Петрарки:  стихи  есть  –  жизни  нет.  Если  ваша  «половинка»  испытывает  к  Вам  исключительно  романтические  чувства,  а  Вы  хотите  связать  ней  свою  реальную  жизнь,  то  будьте  готовы  к  тому,  что  Вам  будут  целовать  ноги,  но  во  что  эти  ноги  обуты    -  это  Вашему  партнеру  будет  все  равно.  И  даже  если  Вы  возмутитесь,  он  (она)  скорее  всего  ответит  что-то  типа  «я  тебя  всякую  люблю».  Поразительно,  но  романтику  все  равно,  какие  чувства  Вы  к  нему  испытываете,  ему  даже  по  барабану,  нравится  он  Вам  или  нет.  Если  –  нет,  так  еще  лучше.  Есть  повод  пострадать,  полить  слезы,  как  сказочный  Пьеро.  Или  написать  стихи  (сама,  кстати,  грешу  порой),  письмо,  СМСку,  в  конце  концов.  Романтик  всегда  парит  в  облаках.  И  не  говорите  ему  о  том,  что  ремонт  дома  последний  раз  не  делался  никогда,  или  о  пустом  холодильнике.  Что  Вы!  Как  можно  отвлечь  его  внимание  от  высоких  дум  на  такую  мелочь!  Он  Вам  лучше  серенаду  споет,  или  Петрарку  почитает.  А  на  день  рождения  подарит  Вам  настоящую  радугу!  Берите  и  тащите  ее  домой.  Ну,  что  ж  вы  хохочете?  У  меня  товарищ  подарил  жене  на  день  рождения  горную  вершину  в  Крыму.  Правда-правда!  Лезли  в  гору,  а  тут,  глядь,  вершина  ничейная  стоит.  Приятель  инструктору:  
-  Как  вершина  называется?
Инструктор  ему:
-  Никак.
Вот  мой  приятель  –  до  чего  же  мужик  пробивной!  –  зарегистрировал  по  всем  правилам  пик  Евгении  (ну,  именем  жены  то  есть  назвал),  немалые  денежки  отвалил  и  сертификат  ей  на  день  рождения  преподнес.  А  она,  дурында,  о  шубке  мечтала,  -  ну,  никакой  романтики  у  бабы.
Вы  знаете,  я  заметила,  что  с  возрастом  женской  романтики  вообще  значительно  меньше,  чем  мужской.  Материнский  инстинкт,  что  ли,  перебивает.  Когда  кормить,  лечить,  учить  нужно,  тут  не  особо  до  романтики.  Да,  и  вообще  женская  романтика  попрактичней  будет.  Давненько  уже,  еще  когда  мобильники  были  редкостью,  моя  подруга  мечтала  о  мобильном.  Мечта  была  огромной  и  заветной.  А  муж  взял,  да  и  воплотил  мечту  –  подарил  на  8  Марта  заветный  телефончик.  Докумекав,  что  звонить  ей  особо  некому  –  у  друзей  мобильных  нет,  на  стационарные  дорого,  -  подруга,  всплакнув,  резюмировала:
-  Испортил  такую  мечту!  Паразит!
Ну,  и  что  Вы  опять  смеетесь?  Ну,  ладно,  смейтесь.  Расскажу  я  вам  притчу  про  романтику.  Эту  притчу  со  слов  своей  бабушки  рассказал  нам  товарищ  за  праздничным  столом.
-  Ты  знаешь,  Хведя,  спрашивает  моя  бабушка  –  черниговка  на  своем  неповторимом  диалекте,  -  что  такое  романтика?  Нет?  А  вот  я  знаю.  Пошли  как-то  в  лес  молодые  хлопцы,  ну,  там,  по  грибы,  или  на  охоту  –  не  важно.  Дня  на  три  пошли.  Взяли  крупы  кашу  варить,  хлеба,  сала.  Взяли  гитару,  палатки.  Вечером  поставили  их,  костер  разожгли.  Песни  под  гитару  пели.  Думаешь,  Хведя  –  это  романтика.  Нет!  Утром  все  разошлись,  одного  только  оставили  обед  готовить.  Тот  кашу  поставил,  -  да  в  лес,  за  хворостом.  А  тут  –  медведь  (бабушка  говорила  «мядзьведзь»).  Палатку  перевернул,  припасы  поел,  сунулся  в  казан,  лапу  обжег,  кашу  опрокинул  и  в  лес  убежал.  Пришли  хлопцы  –  беда!  Есть  нечего,  палатка  сломана.  Собрались  они,  да  домой  побрели.  Идут  по  лесу  –  злые,  в  животе  урчит,  а  вокруг  птички  порхают,  солнышко  светит.  Вот  это,  Хведя,  -  романтика!
Помню  гомерический  хохот  за  столом.  Прожив  не  один  десяток  лет  в  браке,  многие  из  нас  понимали  чувства  тех  хлопцев.  С  тех  пор,  когда  приходится  сталкиваться  с  плачевными  результатами  построенной  на  голой  романтике  жизни,  я  вспоминаю  слова  старушки-черниговки:  «Вот  она,  Хведя,  -  романтика!»
Не  знаю,  как  Вы,  дорогой  читатель,  а  я  не  особо  нуждаюсь  в  романтике.  Больше  нуждаюсь  в  реальности:  в  реальной  работе,  реальной  любви  (из  серии  «делаю»,  а  не  «чувствую»),  в  реальном  доверии  и  понимании.  Мне  нравится  жизнь  –  такая  как  есть.  Или  не  нравится,  -  что  тоже  бывает.  Бывает,  и  закричишь  от  раздражения,  огорчения  или  боли.  И  все  же  мне  не  нужно  ничего  придуманного,  ненастоящего.  Я  люблю  суть,  правду.  Люблю  до  нее  докапываться  в  жизни,  работе,  отношениях.  И  в  написанном  своем  тоже.
Однажды  меня  пригласили  в  гости  новые  знакомые  и,  угощая,  спросили:
-  Ты  из  каких  чашек  пьешь,  –  из  культурных,  или  из  нормальных?
-  Из  нормальных,  -  ответила  я  –  не  буду  ж  выпендриваться,  раз  такой  вопрос.  И  мне  налили  чай  в  полулитровую  чашку.  Так  вот  что  я  вам  скажу.  Ну,  ее  на  фиг,  эту  романтику!  Я  предпочитаю  кушать  жизнь,  чувства,  бытие  без  соуса,  таким,  как  оно  есть.  Из  нормальной  чашки.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=267748
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 29.06.2011


Уходя… Уходи

Уходя...  Уходи,
     оставляя  открытою  дверь.
Разве  вычислишь
     впрок
           все,  что  может  с  тобой  приключиться?
Чтобы  сердцем,
     отравленным  
           горькой  полынью  потерь,
На  последнем  дыхании
     было  куда  возвратиться.

Уходя...  Уходи,  
     но  не  вздумай
           зашторить  окно!
Может  статься  оно                              
     подзабытым  уютным  приветом
На  крутом  вираже
     между  туч  грозовых  и  штормов
Маячком,
     все  простив,
           в  твою  душу  шальную  посветит.

Но,  однажды  уйдя
     сквозь  мерцающий  сумрак  теней
В  тот  -  последний  -  приют,
     что  бегущим  по  жизни  неведом,
Дверь  неслышно
     закрой
           и  окно  занавесь  поплотней,  -
Да  минует  меня
       искушение  
             броситься
                       следом.

 8.06.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=264001
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 08.06.2011


МІФИ І РЕАЛЬНІСТЬ (КНИГА НАШОЇ ПАМ`ЯТІ) . НЕЗАЛЕЖНІСТЬ.

(Щира  дяка  поетові  нашого  сайту  Владу  Бугайчуку  за  надані    документи)
Відшуміли  святкові  декади  травня:  відгуляли,  відсвяткували,  відшашличили,  відпарадились,  картоплевісадились.  Хто  до  чого  звик.  Найбільш  резонансними  у  цю  пору  стали  події  у  Львові.  Минулими  тижнями  тільки  ледачі  не  коментували  їх  так  чи  інакше.    Я  уважно  відслідковувала  усі  коментарі  не  тільки  у  пресі  та  на  телебаченні,  але  й  в  Інтернеті.  Тривожна  картинка  вималювалась.  Першим  повідомленням  було:  У  Львові  стріляли  у  людей  і  навіть  когось  поранено.  Потім  пішли  пояснення:  під  час  параду  на  одну  з  центральних  вулиць  вийшла  колона  людей  з  червоними  прапорами  і  на  них  накинулись  екстремісти-націоналісти,  почали  бити  і  хтось  із  "червонопрапорних"  захищаючись  почав  стріляти.  Тут  уже  обізвався  мій  невгамовний  здоровий  глузд.  Скажіть,  хто  з  вас,  люди  добрі,  бере  із  собою  на  парад  Перемоги  зброю?  Мені  з  дитинства  здавалось,  що  парад  -  це  свято,  і  йдуть  на  нього  з  квітами.  А  вам?  
Львовом  завжди  модно  було  лякати  людей  з  півдня  та  сходу:  давно  ходять  чутки,  що  на  звернення  російською  там  можуть  і  вилаяти,  і  вдарити.  Цікаво,  хто  це  каже,  хоч  раз  у  Львові  був?  У  жодну  із  моїх  численних  поїздок  до  цього  міста  не  було  такого,  щоб  хтось  мені  нахамив,  чи  хоч  якесь  прикре  слово  сказав,  хоч  бувало,  що  я,  в  порядку  експерименту,  російською  мовою  зверталась  до  людей.  От  чого  у  Львові  не  люблять,  так  це  суржику.  Але  це  свідчить,  скоріше,  про  загальний  рівень  освіченості  й  інтелігентності,  а  не  про  екстремістські  настрої.  Я  й  сама  суржик  терпіти  не  можу,  як  не  можу  терпіти  низький  рівень  культури  чи  освіти.  А  минулий  тиждень  я  провела  у  Севастополі,  де  живуть  мої  батьки.  І  там  за  звернення  українською  ніхто  каменюкою  у  мене  не  кидав,  люди  посміхались  привітно  й  казали:  "какой  красивый  у  Вас  язык!"  Може,  тому  що  моя  вчительська  літературна  мова,  яку  я  всіляко  плекаю  і  намагаюсь  не  засмічувати,  дійсно  звучить  гарно  й  вишукано.  А  у  людей,  якої  національності  вони  б  не  були,  гарне  викликає  замилування,  а  не  агресію.  Ба,  гарне  може  навіть  часом  цю  агресію  загасити.  Бабуся  моя  казала:"Людина  на  тебе  -  каменем,  а  ти  на  неї  -  хлібом".  Жаль,  що  львів"яни  у  цьому  сенсі  виявились  не  готовими  до  червонопрапорних  провокацій.  А  що  це  була  провокація,  уже  ні  в  кого  сумніву  не  виникає.  Може,  треба  було  б  зустріти  "гостей"  походною  кухнею  із  "наркомівськими"?  Типу,  хлопці,  ви  ж  з  дороги  голодні,  мабуть?  За  столом  із  доброю  їжею  спільну  мову  знайти  значно  простіше,  ніж  на  параді.  Навіть,  якщо  це  -  парад  Перемоги.  Тим  більше,  що  саме  у  цій  місцевості  ставлення  до  параду  9  травня  –  інакше,  набагато  складніше.
От  тут  і  хочеться  звернутись  до  поняття  "інформаційне  поле".  Якою  б  вільною  та  незалежною  не  оголошувала  Україну  чинна  (і  попередні  теж)  влада,  насправді  це  не  так.  Знаєте  чому?  Тому  що  ми  по  сей  день  живемо  у  здебільшого  радянському  інформаційному  полі.  І  саме  воно  визначає  і  наші  погляди,  і  наші  стосунки,  і,  зрештою,  наш  матеріальний  рівень.  Наше  історичне  інформаційне  поле  -  розуміємо  ми  це,  чи  ні  -  сформоване  радянськими  ідеологічними  міфами.  До  ідеологічної  міфології  я,  насамперед,  відношу  літературну  (від  анекдотів  до  романів-епопей)  та  кінематографічну  спадщину.  Про  її  міфологічність  свідчать  такі  прості  речі,  як  епітети  та  порівняння.  Яка  у  нас  була  перемога  у  Великій  Вітчизняній  війні?  Славна!  Як  боролись  із  фашистськими  загарбниками  радянські  воїни?  Героїчно!  Як  поводили  себе  вороги  на  нашій  землі?  Віроломно!  Які  були  радянські  вояки?  Мужні,  хоробрі!  Які  були  вороги?  Підлі,  підступні!  Без  варіантів!  Трохи  нагадує  зомбування,  вам  не  здається?  Проте,  комуністична  ідеологічна  міфологія  нерідко  вступала  у  суперечку  з  міфологією  сімейною.  І  це  була  неабияка  суперечка.  Воєнні  оповідки  моєї  сім"ї  зберігають  інформацію  про  "доброго  німця".  Він  -  немолодий  кухар-шваб  -  не  тільки  підгодовував  прабабу,  бабуню  й  маленьку  маму,  але  й,  вислідивши  прадіда  -  інваліда  фінської  війни,  не  тільки  не  виказав  його,  але  й  порадив  переховатись.  У  день  відступу  "наш  Ганс"  плакав  біля  маминої  колиски,  бо  у  нього  вдома  було  четверо  дітей,  і  він  журився,  що  вже  ніколи  їх  не  побачить.  Мабуть,  не  побачив,  бо  обіцяв,  якщо  виживе,  обов"язково  приїхати.  Я  пам"ятаю  мої  перші  дитячі  суперечності  з  ідеологічним  міфом  про  війну.  "Добрих  німців  не  буває!"-  Кричали  мені  діти  у  дитсадку  після  прочитання  вихователькою  якогось  героїчного  воєнного  оповідання.  "А  в  нас  був!"  -  До  кулаків  і  сліз  відстоювала  я  право  "нашого  німця"  бути  добрим.  Те,  що  відбувається  зараз  у  нашому  інформаційному  полі,  у  наших  душах  і  головах,  до  болю  нагадує  ту  дитячу  суперечку.  Ті,  хто  виріс  в  умовах  радянської  ідеологічної  міфології,  не  може  прийняти  навіть  документально  доведені  історичні  факти,  що  їй  суперечать.  Дійсність  тобто  прийняти  не  може,  як  не  могли  повірити  діти  у  моєму  садочку  у  "доброго  німця".  Не  можуть  прийняти  люди,  що  виросли  на  документальних  кадрах  парадів  перемоги  радянських  часів,  фільмах  і  книгах,  що  оспівували  подвиг  радянського  солдата,  що  для  населення  Західної  України  вхід  Радянської  армії  став  лише  заміною  одного  диктаторського  режиму  іншим.  А  чим,  власне,  вони  відрізнялись?  Німці  вишукували  й  страчували  своїх  ідеологічних  супротивників.  Радянські  робили  те  ж  саме.  Тільки  німці  проводили  розслідування,  а  радянські,  пройшовши  через  Голодомор  та  масові  розстріли  тридцять  сьомого  -  тридцять  дев"ятого,  не  переймались,  розстрілюючи  до  купи  винних  ще  й  парочку  невинних  -  "лучше  перебдеть,  чем  недобдеть".  Німці  вивозили  на  роботу  молодих  працездатних  людей.  Радянські  теж  вивозили.  Тільки  вони  не  особливо  перевіряли  працездатність,  ніким  не  гребували.  Німці  кидали  у  концтабори.  Радянські  вивозили  у  табори  сім"ями:  з  дітьми,  старими,  вагітними.  До  Сибіру  доїжджала  третина,  решта  мерли  по  дорозі.  "Альтернативою"  печам  Аушвіцу  й  Бухенвальду  були  неопалювані  бараки  ГУЛАГу.  Німці  примушували  зароблене  тяжкою  працею  віддавати  на  потреби  рейху.  Радянські  ж  просто  відняли  все,  що  було  нажито.  То  чого  ж  ми  дивуємось,  що  відроджена  незалежністю  західна  громада  не  приймає  й  не  сприймає  червоне  полотнище  як  прапор  Перемоги?  Для  них  -  він  прапор  поразки,  руйнації  споконвічних  моральних  цінностей,  розорення  з  любов’ю  й  потом  збудованого  господарства,  символ  насильницької  смерті  рідних,  близьких.  Це  вам  не  казочка  про  "злих  німців  і  добрих  наших"!  Кому  вони  були  -  "наші",  а  комусь  і  чужі,  ворожі,  гірші  за  найгіршого  німця.  Це  -  правда,  яку  вкрай  важко  прийняти.  Як  важко  прийняти  правду  про  Голодомор,  адже  на  підводах,  що  вивозили  останні  їстівні  припаси  із  голодуючих  сіл,  де  повільною  мученицькою  смертю  вмирали  наші  з  вами  рідні,  теж  "гордо"  майорів  червоний  прапор.  Як  висів  він  і  над  тюрмою,  у  підвалі  якої  розстрілювали  мого  прадіда  -  православного  священика  з  Уманщини  та  його  рідного  брата.  Червоне  полотнище  майоріло  і  на  паровозі,  який  у  "коров’ячих"  вагонах  віз  на  північ  бабцю  і  вісім  душ  малих  дітей  -  тіточок  і  дядьків  моєї  подруги  з  Хмельниччини.  А  її  маленька  мама  сама-самісінька  сиділа  у  ямі  схована  і  кричала,  поки  сусідка  не  знайшла  й  не  схоронила  від  радянських  солдат.  Радянські,  кажете,  з  дітьми  не  воювали?..
З  часу  моєї  дитячої  бійки  за  "нашого  німця"  пройшло  більш  як  сорок  років.  Але  я  й  досі  б’юся.  Б’юся  за  те,  щоб  наші  діти  та  внуки  жили  у  правді,  а  не  у  міфах,  якими  прекрасними  ті  міфи  б  не  були.  Найбільш  руйнівним  для  нашої  батьківщини  я  вважаю  боягузливий  міф  про  здобуття  незалежності.  Ми  самі  її  боїмося,  нашої  волі.  Інакше,  навіщо  ж  нам  поширювати  міф  про  те,  що  незалежність  України  здобуто  політичним  "безкровним"  шляхом?  
"А  що,  хіба  це  було  якось  інакше?  -  щиро  здивовано  запитав  мене  недавно  розумник  і  золотко  -  студент  третього  курсу  Університету  ім.  Т.  Шевченка  -  кращого,  між  іншим,  вишу  країни.  І  я  розповіла  йому  про  те,  що  національно-визвольна  боротьба  в  Україні  велася  із  перших  днів  загарбання  нашої  території  більшовиками  і  аж  до  серпня  1991  року.  З  1919  року  по  1932-й  на  півдні  і  сході  країни  відбулося  більш  як  260  збройних  повстань.  І  це  були  не  просто  стихійні  виступи  поодиноких  "кулаків"  чи  "середняків".  Цілі  райони  проголошували  на  своїй  території  незалежні  від  більшовицької  Москви  республіки  (це  -  до  питання  про  "добровільність"  більшовицької  влади).  Тільки  винищення  населення  цих  регіонів  голодом  припинило  рух  непокори.    Проте,  антирадянське  підпілля  існувало  завжди  -  це  факт.  Як  факт  і  те,  що  наша  незалежність  здобувалась  кров"ю  мільйонів  вояків-підпільників.  Вони  по-різному  приходили  у  підпілля,  по-різному  воювали,  по-різному  страждали.  Хтось  загинув  у  в’язниці,  хтось  під  колесами  "випадкової"  вантажівки,  хтось  у  психлікарні.  Але  саме  їхні  життя,  їх  воля,  праця,  їх  незламний  дух  -  це  той  фундамент  на  якому  збудовано  нашу  незалежність.  І  що  ж  ми  про  них  знаємо?  Чим  їх  нагородили?  Хто  написав  про  них  книги,  хто  зняв  фільми?  Чому  про  них  студентові  найкращого  вишу  країни  розповідаю  я,  а  не  викладач  історії?  Чому  правда  про  цих  людей,  їх  ідеї,  їх  погляди,  їх  боротьбу  не  стала  частиною  нашого  інформаційного  поля?  Що  ми  взагалі  про  них  знаємо?  Нам  розповідали  про  те,  що  вони  були  посібниками  фашистів.  Це  -  міф,  що  знову  вступає  в  суперечність  з  реальністю  моєї  сім"ї.  Мій  дід  -  вояк  УПА,  син  того  самого  репресованого  священика  -  вирятував  від  відправки  до  рейху  на  роботу  більш  як  дві  сотні  молодих  хлопців  і  дівчат.  І,  виконуючи  смертний  вирок  сільському  старості,  що  цих  дітей  здавав  німцям,  загинув  від  кулі  гестапівця.  Я  дізналась  про  це  вже  після  дев’яносто  першого,  батьки,  пам’ятаючи  бійку  за  "нашого  німця",  нічого  мені  не  розповідали.
 А  недавно  у  пошуках  інформації  мені  довелося  працювати  із  надзвичайно  цікавими  документами,  що  розвіяли  ще  один  міф  -  міф  про  те,  що  всі  українські  націоналісти  -  це  фашисти,  тільки  наші.  Мені  до  рук  потрапив  -  ні  багато  -  ні  мало  -  моральний  кодекс  українського  націоналіста.  Я  побачила  в  ньому  ту  моральність,  ту  ідею,  якої  зараз  так  не  вистачає  нашій  молоді.  Ось  невеличкі  (зауважте!)  документальні  цитати:

-  Приймай  життя  як  героїчний  подвиг  і  здобувай  чин  незламної  волі  та  творчої  ідеї.  
-  Найвищим  Твоїм  законом  і  Твоїм  бажанням  є  воля  та  ідея  Нації.  
-  Пам'ятай,  що  Україна  покликана  до  творення  нового  життя,  тому  працюй  для  її  могутності  та  розвитку.  
-  Будь  вірний  Ідеї  Нації  на  життя  і  смерть  і  не  здайся,  хоч  би  проти  Тебе  був  увесь  світ.                                                                                                                                                                                                                                                                                                            
-  Красу  і  радість  життя  вбачай  у  невпинному  прагненні  на  вершини  духа,  ідей  і  чину.  
-  Могутній  Бог  княгині  Ольги  і  Володимира  Великого  жадає  від  Тебе  ні  сліз,  ні  милосердя  чи  пасивного  роздумування,  але  мужності  та  активного  життя.  
-  Здобувай  знання,  що  допоможе  Тобі  опанувати  світ  і  життя,  піднести  Україну  і  перемогти  ворогів.  
-  З  ворогами  поступай  так,  як  того  вимагає  добро  і  велич  Твоєї  Нації.  
-  Знай,  що  найкращою  ознакою  українця  є  мужній  характер  і  вояцька  честь,  а  охороною  України  -  меч.  
-  Постійно  пізнавай,  удосконалюй  себе  -  здобудеш  світ  і  життя.  
-  Знай,  що  світ  і  життя  -  це  боротьба,  а  в  боротьбі  перемагає  той,  хто  має  силу.  
-  Знай,  що  в  боротьбі  перемагає  той,  хто  не  заломлюється  невдачами,  але  має  відвагу  піднятися  з  падку  і  завзято  змагає  до  цілі.  
-  Пам'ятай,  що  милостиню  приймає  тільки  немічний  жебрак,  що  не  може  власною  працею  і  власними  вартостями  здобути  право  на  життя.  
-  Не  покладайся  ні  на  кого.  Будь  сам  творцем  свого  життя.  
-  Будь  скромний  і  шляхетний,  але  не  знай  слабкості  і  покори.  
-  Не  заздри  нікому.  Приймай  те,  що  здобудеш  власною  працею  і  вартістю.  
-  Гидуй  всякою  лицемірною  облудою  і  хитрим  фальшем,  але  перед  ворогом  укривай  таємні  справи  і  не  дайся  заманити  себе  в  наставлені  тенета.  Для  здобуття  ворожої  тайни  вживай  навіть  підступу.  
-  Шануй  жінок,  що  мають  стати  тобі  подругами  духа  ідеї  і  чину,  але  гидуй  розгнузданими                                                                                                                                                                                                            
-  Що  робиш,  роби  сумлінно  й  так,  якби  воно  мало  залишитись  навічно  та  стати  останнім  і  найкращим  свідоцтвом  про  Тебе.  
 (44  правила  життя  українського  націоналіста  (уклав  Зенон  Коссак)
Яка  шляхетна  ідеологія  для  нинішньої  молоді!  Розумію,  що  наша  засмічена  радянськими  міфами  свідомість,  не  відразу  прийме  щось  аж  таке  шляхетне,  гаряче  й  цілеспрямоване.  Натренована  подвійними  стандартами,  до  такої  прямоти  вона  поставиться  у  кращому  випадку  скептично.  Але  ж  людям,  особливо  молодим,  потрібні  ідеї  навзамін  комуністичних  міфів.
Скажете,  набридла  ідеологія,  потрібна  свобода?  Та,  яка  ж  це  свобода,  коли  студенти  педагогічного  вузу  на  семінарі  з  літератури  вирішують  питання  про  лесбійський  зв’язок  між  Лесею  Українкою  та  Ольгою  Кобилянською?  Або  намагаються  через  інтимну  лірику  Івана  Франка  дійти  висновку:  був  у  нього  протиприродний  потяг  до  власної  матері,  чи  звичайний,  синівський?  Гадаєте,  я  перебільшую?  Аж  ніяк!  Чотири  роки  я  керую  навчанням  у  педвузі  столиці  своєї  хрещеної  доні,  повірте,  я  -  в  курсі.  І  наведені  мною  "навчальні"  питання  -  це  "квіточки".  А  "ягідки"  такі,  що  у  пристойному  товаристві  й  говорити  сором,  -  а  ми  ж  таки  -  пристойне  товариство.  Ось  такою  "свободною"  інформацією  заповнюються  "чорні  діри"  інформаційного  простору  у  нашої  молоді.  Може,  саме  тому  ми  сьогодні  маємо  стільки  проблем?
Комуністична  ідеологічна  міфологія  -  головна  причина  нашого  сьогоднішнього,  погодьтесь,  невеселого  існування.  Саме  вона  примушує  нас  поділяти  людей  на  "наших"  і  "не  наших"  за  ідеологічним  розсудом,  а  не  за  Божим  законом  любові,  за  яким  "наш",  що  стріляв  у  скроню  мого  діда,  чужіший  мені  за  німця,  що  врятував  життя  моєї  родини.  Бо  без  того  німця  мене  б  на  світі  не  було.  Саме  вона  стала  причиною  того,  що  ми  втратили  таку  важливу  передумову  добробуту  й  миру  як  мудрість.  У  всіх  проявах  суспільного  життя  -  від  щоденної  праці  на  своїх  робочих  місцях  до  вибору  влади  -  ми  чинимо  вкрай  немудро.  А  потім,  коли  важко  щось  змінити,  каємось.  Але  каяття  це  -  теж  із  відтінком  міфології:  ну,  нікого  більше  ж  було  обирати...  Із  мільйонів  жителів  країни  обирати  нікого?!  Ну,  скажіть,  що  це  -  не  міф!  
Чекати  від  когось,  що  наше  інформаційне  поле  зміниться  -  із  розряду  казок  про  Іллю  Муромця,  що  тридцять  три  роки  на  печі  сидів.  Давайте  потроху  з  печі  злазити.  Я  пропоную  створити  власну  -  нашу  з  вами,  народну  книгу  сімейних  історій.  Зібрати  й  потім  розмістити  в  Інтернеті,  чи  навіть  видати  окремою  книгою.  У  ній  не  буде  вигаданих  і  режисованих  ідеологами  історій.  Ми  зберемо  реальні  історії  наших  родин  про  добрих  німців  і  злих,  про  добрих  наших  і  не  дуже,  про  продзагони  Голодомору  і  вояків  Крут,  про  родичів,  розстріляних  у  Бабиному  Яру  німцями  й  у  Биківні  "нашими",  про  героїчних  партизанів  і  тих,  що  грабували  селян  і  ґвалтували  жінок  у  своїх  загонах  (і  таких  парочку  історій  є  у  арсеналі  знайомих  мені  людей,  мама  яких  була  зв’язковою  у  партизанському  з"єднанні  Ковпака).  Того  самого  Ковпака,  героїчний  образ  якого  створив  на  радянському  екрані  видатний  актор  і  (за  сумісництвом)  син  того  самого  розстріляного  НКВД  священика  з  Уманщини  й  рідний  брат  героїчно  загиблого  вояка  УПА.  Ось  так  часом  виглядає  воно  -  реальне  інформаційне  поле  нашого  з  вами  минулого  -  заплутано  й  неоднозначно.  А  радянська  міфологія  позбавила  нас  правильного  уявлення  про  добро  і  зло,  відібравши  мудрість.  А  ми,  замість  того,  щоб  цю  мудрість  собі  повертати,  "ведемось"  на  нові  міфи:  про  "злих"  западенців  з  одного  боку  й  "кровожерних"  росіян  з  другого.  А  мудрість  -  говорить  Слово  Боже  -  це  страх  Господень.  Мудрість  -  це  пересторога:  яким  судом  судимо,  таким  і  нас  судитимуть.  Мудрість  -  це  коли  -  за  вчинками,  за  любов"ю,  а  не  за  національністю,  регіональністю  чи  партійною  приналежністю.  
Усі  бажаючі  долучитись  до  створення  книги  сімейної  пам’яті,  а  відтак,  до  зміни  інформаційного  поля  нашої  Батьківщини,  заради  правди  для  наших  дітей  і  відродження  національної  історії  і  нашої  мудрості!  Надсилайте  свої  сімейні  історії    на    мою  електронну  адресу:  alla.megel@rambler.ru  
Усі  імена,  прізвища  і  хід  подій  буде  мною  збережено,  усі  зміни  -  погоджено  з  авторами.  Про  хід  нашої  спільної  справи  поінформовано  всіх.  А  якщо  книгу  (дасть  Бог!)  буде  видано,  кошти  від  цього  віддамо  на  музей  народної  пам’яті,  на  який  у  влади  ніколи  не  вистачить  коштів.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=262489
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 30.05.2011


ХАЛЯВЫ НЕ БУДЕТ

(Из  сундучка  достала,  показалось  интересным)
(Новогоднее  обращение  корреспондента  к  любимым  читателям)
Говорят,  если  в  новогоднюю  ночь  на  бумажечке  написать  заветное  желание,  сжечь  и  бросить  в  полуночный  бокал  шампанского,  то  это  желание  обязательно  сбудется.  Вот  если  бы  заглянуть  в  заветные  записочки  наших  соотечественников  и,  простите  мое  любопытство,  подсмотреть,  чего  же  они  хотят  получить  от  жизни,  друг  от  друга,  от  правительства,  от  Бога,  наконец,  в  наступающем  2010  -м  году?
Ситуация  в  связи  с  нашими  желаниями  как  нации  вырисовывается  довольно  непростая.  С  одной  стороны,  мы  хотели  бы  жить  в  Европе.  Нам,  прежде  всего,  импонирует  ее  (Европина)  обеспеченность,  высокий  уровень  жизни,  широкий  выбор  возможностей.  Особенно  после  того,  как  информация  об  этом  уровне  полилась  на  нас  отовсюду  сплошным  потоком:  и  по  телеку  нам  это  показывают,  и  иностранцы  для  нас  уже  давно  не  в  диковинку,  и  компании  их  у  нас  свои  филиалы  понаоткрывали.  Нам  есть  с  чем  сравнивать,  сопоставлять.  Да  и  для  нас  края  заморские  с  каждым  годом  становятся  все  доступнее:  поработать  можно  поехать,  родных-друзей  проведать,  поучиться  и  просто  так,  мир  посмотреть  -  себя  показать.  С  другой  стороны,  нам  очень  трудно  привыкать  к  европейскому  уровню  демократии.  То,  что  у  них  называется  толерантностью,  у  нас  -  полный  беспредел.  Мы  тяжело  перевариваем  полную  информацию  о  деятельности  нашей  политической  и  властной  верхушки.  Было  бы  лучше,  чтобы  мы  кое-чего  не  слышали,  не  знали.    Привыкнув  идеализировать  власть,  мы  страшно  разочаровались  в  наших  руководителях,  узнав  поближе  их  житье-бытье.  И  жены  их,  оказывается,  могут  глупость  какую-нибудь  на  всю  страну  ляпнуть  (про  апельсины  наколотые,  например),  и  сыновья  не  всегда  законопослушны,  и  дочери  ищут  пару  в  далекой  Англии,  наши  парни  им,  видите  ли,  не  нравятся.  Да  и  пасеки  их  не  делают  им  чести.  Нам  лучше  представлять,  что  "царица  сидит  на  золотом  троне  и  золотой  вилкой  золотые  галушки  ест".  Больше  узнав  о  наших  политиках  простых  житейских  подробностей,  мы  вдруг  оказались  перед  проблемой  выбора.  При  наличии  большого  количества  политических  партий  и  течений,  нам,  оказывается,  не  из  кого  выбирать.  Ну,  нет  в  нашем  обществе  того,  кто  без  греха!  Вот  такие  вот  последствия  европейской  демократии.
А  еще,  оказывается,  нам  и  без  России  плохо.  Потеряв  "старшего  брата",  мы  получили  под  самым  боком  сильного,  вооруженного  до  зубов  потенциального  врага.  Мы  же,  наивные,  считали,  что  вместо  брата,  они  станут  нам  друзьями  и  равноправными  соседями.  Не  вышло,  и  выйти  не  могло.  Гусь,  как  говориться,  свинье  не  товарищ.  Волна  информации  о  сущности  Голодомора,  признание  его  геноцидом  против  украинского  народа  рождает  отнюдь  не  дружественные  мысли  о  колонизации  Украины  Россией.  А  при  таком  раскладе  о  дружбе  речь  не  идет.  Сегодня  даже  те,  кто  совсем  недавно  еще  мечтал  о  возвращении  в  Союз,  поняли  -  дороги  назад  нет.  Мы  -  разные,  у  нас  разные  страны,  и  дороги  в  будущее  -  тоже  разные.  Сегодня  уже  кое-кто  в  России  хотел  бы  жить  как  мы.  Смотрите,  как  активно  мигрирует  в  Украину  русская  артистическая  и  телевизионная  элита.  Та  демократия,  которую  мы  еще  не  в  состоянии  оценить,  что-то  да  значит.
Как  просто  люди  ,  а  не  электорат,  мы  все  хотим  лучшей  жизни,  потому  что  никак  не  можем  определиться,  лучше  или  хуже  стали  жить.  Я  частенько  беседую  с  пенсионерами  "за  жисть".  Так  вот  все  эти  беседы  начинаются  с  сентенции,  как  хорошо  было  когда-то.  Потом  мы  начинаем  вспоминать,  что  кушали,  как  одевались,  где  бывали-ездили.  И  наступает  перелом  в  разговоре.  Кто-то  вспоминает,  как  перелицованное  мамино  пальто  десять  лет  носил.  Кто-то  новогодние  мандарины,  кто-то  -  единственный  в  селе  автомобиль.  Кто  помоложе  -  многочасовые  очереди  за  маслом,  и  хлеб  -  по  две  булки  в  одни  руки.  И  вдруг  оказывается,  что  не  такой  уж  бесплатной  была  и  тогда  наша  медицина.  Конечно,  это  было  давно,  чего  там  вспоминать.  А  вот  недавно  и  вправду  жизнь  была  получше  -  это  каждый  помнит.  Правда,  все  почему-то  призабыли,  что  лучше  она  была  не  оттого,  что  мы  лучше  и  плодотворней  работали.  А  потому  что  жили  в  кредит.  Мы  одалживали  у  банков,  банки  -  у  государства,  государство  -  у  соседей.  А  когда  одалживать  стало  не  у  кого,  настали  тяжелые  времена.  И  кто  ж  нам  лекарь?  И  все-таки,  как-то  грустно...
Мы  все  стремимся  к  любви.  Зуб  даю,  именно  это  слово  чаще  всего  напишется  в  новогодних  записках.  И,  знаете,  не  прибавила  нам  как-то  любви  ни  свобода  сексуальных  отношений,  ни  даже  сексуальная  революция.  Недолюбленное  нами,  родителями,  молодое  поколение  бросилось  искать  любви  в  сексе.  Разочарованное  поколение!  Не  нашли...  Не  там  искали.  Да  и  мы,  взрослые  и  умные,  чаще  всего  ищем  не  там.  Многие,  например,  отчаявшись  получить  любовь  от  родных  и  близких,  ищут  выход  в  постулате  "полюби  себя".  Кое-кто  даже  эти  слова  пытается  приписать  Иисусу  (большей  глупости  придумать  трудно).  И  человек  начинает  любить  себя,  угождать  себе,  себя  любимого  всячески  ублажать  и  лелеять.  И  оправдывать  любую  свою  глупость  и  подлость.  С  точки  зрения  личного  комфорта,  позиция  удобная,  ничего  не  возразишь.  Да,  вот  беда,  -  от  одиночества  не  спасает.  Трудно,  знаете  ли,  любить  человека,  угождающего  только  себе.  Эгоизм  -  вещь  в  чужих  глазах  малопривлекательная.  А  в  Божьих  -  греховная.  Именно  поэтому  сомнителен  и  комплимент  "самодостаточный  человек".  Может  быть,  себя  человеку  и  бывает  достаточно,  только  вот,  простите  за  каламбур,  для  счастья  этого  не  достаточно.
А  счастья  мы  хотим!  И  это  пожелание  тоже  чаще  всего  пишем  в  наших  посланиях  Богу,  судьбе,  деду  Морозу  -  кто  в  кого  верит.  Счастье  -  это  востребованность,  нужность  родным  людям,  Родине.  Это  -  уважение  и  признание.  Это  -  благосостояние  и  уверенность,  что  завтра  будет,  если  не  лучше,  то,  во  всяком  случае,  не  хуже.  Это  -  общение,  познание,  развитие.  Это  -  здоровые  дети  и  мудрые  родители.  Счастье  -  это  много  чего.  Да,  только  где  же  его  взять?  Иногда  кажется,  где-то  в  самом  дальнем  углу  Мироздания  есть  такой  маленький  сундучок,  в  котором  спрятано  счастье.  И  выдается  оно  оттуда  маленькими  порциями.  И  совсем  не  тем  людям,  которые  его  заслуживают  (так,  во  всяком  случае,  иногда  кажется).  Ну,  сколько  раз  в  жизни  человек  чувствует  себя  счастливым?  По  пальцам  пересчитать.  Кому  сказать,  что  Божьи  запасы  счастья  -  неограниченны?  Кто  поверит?
Вчера  по  телевизору  в  одной  информационной  программе  шла  речь  о  новом  направлении  в  медицине.  Все  остальные  направления,  говорят,  занимаются  болезнями,  а  это  -  здоровьем.  Это  направление  базируется  на  убеждении,  что  возможности  человеческого  организма  -  безграничны.  Ученые  в  восторге  от  неисчерпаемых  запасов  жизнестойкости  каждой    клеточки.  Смотрите,  какая  прослеживается  аналогия:  запасы  жизненных  сил  наших  клеток  -  неограниченны,  а  организмы  наши  -  больны;  запасы  счастья  у  Бога  -  безграничны,  а  нам  перепадают  жалкие  крохи.  В  чем  же  проблема?  Может  быть,  если  продолжить  аналогию,  удастся  подобрать  ключик  к  запасам  счастья?
"Каждый  носит  врача  в  себе,  не  нужно  только  ему  мешать"  -  говорил  Гиппократ.  Ничего  лучшего  еще  никто  не  придумал,  -  не  нужно  мешать!  Не  стоит  кормить  клетки  всякими  гадостями.  Ведь  мы  не  себя,  не  мозг  кормим,  в  конечном  итоге,  мы  кормим  клетки  своего  организма.  Именно  те  клетки,  из  которых,  как  3D  паззлик  создается  запас  наших  жизненных  сил  и  возможностей.  И  задача  еды  -  этот  запас  пополнять  и,  как  минимум,  не  засорять  клетки.  Так  же  и  для  счастья:  сердце,  ум,  отношения  надо  кормить  правильными,  нужными  вещами  и  не  засорять  всяким  дерьмом.  Поживой  для  счастья  будет  доброта,  улыбка,  оптимизм,  терпение,  милосердие.  А  еще  -  талант,  что  служит  для  умножения  добра,  тепло  сердца,  возле  которого  хочется  погреться,  мудрость,  регулирующая  миропорядок,  правда.  От  такой  поживы  счастье  растет,  умножается.  А  от  мусора  разного:  ненависти,  непримиримости,  гордыни,  зависти,  -  оно  усыхает  и  гибнет.  Организму  нужна  чистота,  гигиена.  Счастью  она  тоже  нужна.  Как  душ  телу,  уму  нужен  анализ  поступков,  а  душе  -  покаяние  и  прощение.  Тело  здорово,  когда  оно  тренировано.  Лучшая  тренировка  для  счастья  -  дарить  его  другим.
Воспользоваться  неограниченными  возможностями  организма  -  и  просто,  и  сложно  одновременно.  Просто  -  потому  что  нет  никаких  секретных  секретов  (люблю  это  выражение!).  Все  гениально:  здоровое  питание,  достаточная  физическая  нагрузка,  внешняя  и  внутренняя  гигиена  и  настрой,  как  сейчас  говорят,  на  позитив.  Ничего  сложного!  Да,  только,  кто  же  так  делает?  Это  же  нужно  избавиться  от  вредных,  но  ставших  уже  такими  родными  привычек.  Бросить  курить,  пить  ведрами  кофе  и  не  только,  отказать  себе  в  любимой  еде.  А  как  побороть  свою  лень,  если  на  протяжении  всей  жизни  победа  в  бою  всегда  была  за  ней?  Это  ж  нужно  по  кирпичику  себя  разобрать  и  назад  собрать.  Сложно?  Для  многих  и  многих  -  просто  невозможно...  Нет-нет,  реально,  вполне  реально!  Но...  невозможно...  Вот  если  бы  просто  так,  пилюлькой,  без  усилий  и  напряга...
Ну,  а  что  там,  в  смысле  счастья?  Готовы  ли  мы  ради  него  разобрать  себя  по  кирпичику  и  собрать  назад  в  новом  качестве,  чтобы  стать  счастливыми?  Или  тоже  хотим  пилюлькой,  на  халяву?  Как  подумаешь,  в  какой  ерунде  люди  иногда  ищут  счастье,  понимаешь:  и  тут  мы  хотим  халявы.  Мы  готовы  пилить  к  гадалке,  лишь  бы  себя  не  менять.  Сколько  несчастных  душевных  ленивцев  попали  во  всякие  секты  в  поисках  счастья  на  халяву.  Знаете,  почему?  Потому  что  им  там  сказали:  делай  то-то  и  то-то  (повторяй  мантры,  бей  поклоны  или  отдай  квартиру)  и  будешь  счастлив,  ничего  в  себе  не  меняя.  И  люди  делали  все,  чтобы  не  менять  себя.  И  ждали  счастья.  И,  в  конце-концов,  не  дождавшись,  обвинили  Бога  в  жадности  и  жестокости:  не  дает  счастья  Всевышний,  жадничает,  наверное.  Конечно,  пилюльку  проглотить  значительно  проще,  чем  изучать  и  тренировать  возможности  организма.  А  не  поможет  -  врача  во  всем  обвинить:  не  ту,  мол,  пилюльку  дал,  зараза.  В  жизни  намного  проще  выполнять  какие-то  ритуалы,  чем  изучать  природу  счастья  и  тренировать  душу  служением  другим,  изменяя  себя  к  лучшему.  А  не  помогут  ритуалы  -  Бога  в  жадности  обвинить  и  в  равнодушии.
Одним  из  главных  открытий  в  моей  жизни  (без  преувеличения  говорю)  было  то,  что  природа  Бога  -  это  порядок.  Он  -  неизменный,  своеволие  и  беспредел  -  не  Его  стиль.  Получить  счастье  из  Его  рук  и  сложно  и  просто  одновременно.  Для  этого  нужно  отдавать  то,  что  хочешь  иметь.  Сложно?  Да,  не  очень!  Хотите  хорошего  настроения?  Улыбнитесь  идущему  навстречу  хорошему  человеку,  и  Вы  увидите,  как  Ваша  улыбка  отразиться  на  его  лице.  И  в  мире  станет  на  одного  улыбающегося  человека  больше.  Как  чудесно  дарить  то,  что  хочешь  иметь!  Фантастика!  Вы  только  попробуйте,  не  мелочитесь!  Для  счастья  необходимо  делать  то,  из  чего  оно  логически  следует.  И  ждать  чудес.  Что  в  Новогоднюю  ночь  -  не  так  уж  и  сложно,  правда?
                                                                                                                   Искренне  ваша  Алла  Мегель

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=259141
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 12.05.2011


Пасхальные размышления

Под  чужим  окном  пропадая,
Строгость  мамину  позабыв,
Парень  девушку  умоляет:
Полюби  меня!  Полюби!

Из  детдомовских  серых  пеленок,
Дверь  в  жестокий  мир  отворив,
Ищет  маму  забытый  ребенок:
Полюби  меня!  Полюби!

Перепутав  пути-дороги,
Путь  в  эдемский  сад  отрубив,
Человечество  просит  Бога:
Полюби  меня!  Полюби!

Кровью  праведной  истекая,
По  рукам  и  ногам  прибит,
К  нам  с  Голгофы  Господь  взывает:
Полюби  Меня!  Полюби!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=255514
рубрика: Поезія, Философская лирика
дата поступления 22.04.2011


СИНДРОМ СИЛИКОНОВОГО СЕРДЦА

Что-то  непонятное  происходит  в  последнее  время  с  нами  и  нашим  сознанием.  Мы  все  чаще  и  настойчивее  начали  увлекаться  искусственными  вещами.  Мы  употребляем  искусственную  еду,  носим  искусственную  одежду.  У  нас  искусственные  стандарты  красоты.  Стандарты  поведения  у  нас  тоже  искусственные.  Иногда  смотришь  на  ужимки  очередного  "звездного  открытия"  и  испытываешь  отвращение:  от  эмоций,  мыслей,  фраз  так  и  несет  силиконом,  из  которого  вылеплены  части  его  тела.  Когда-то  бытовало  такое  понятие  -  "кич".  Грубая,  пустая  подделка  под  натуральность.  Кичем  в  разные  времена  считались  разные  вещи,  но  все  они  были  материальными,  бытовыми.  Например,  фарфоровые  слоники  в  ряд  на  этажерке.  Или  некоторые  манеры:  растягивать  слова,  или  отставлять  мизинец.  Но,  чтобы  кичевыми  были  личности!  Такая  редкость  попадала  в  книжки,  как  Эллочка-Людоедка.  В  наше  время  впервые  кичевые  личности  -  не  объект  для  издевок.  В  эти  выходные  я  смотрела  по  телевизору  передачу  о  громкой  вечеринке,  затеянной  одним  молодым  искусственным  "дарованием".  Оно,  видите  ли,  решило  отпраздновать  вторую  годовщину  своего  "творчества".  Я  бы  и  внимания  не  обратила  на  этот  репортаж,  если  бы  не  увидела  на  этой  вечеринке  лица  по-настоящему  талантливых  и  уважаемых  мною  людей  далеко  не  юного  возраста.  И  так  мне  стало  грустно!  Ну,  зачем  пришли  эти  люди?  Неужели  и  вправду  отдать  дань  "таланту"  хозяина?  Не  думаю,  что  интересы  этих  людей  -  такая  вопиющая  безвкусица.  Не  думаю  также,  что  им  больше  негде,  как  сейчас  говорят,  засветиться.  Да,  и  поесть,  думается,  у  них  дома  хватает.  И  рестораны  для  них  -  обычное  дело,  а  не  праздничный  моцион.  Смотрела  на  их  поздравления,  неискренние  интервью,  и  спрашивала  сама  себя:  если  мы,  взрослые  люди,  не  будем  говорить  правды  нашим  детям,  кто  тогда  ее  скажет?  Кто  скажет  молодому  "творцу",  что  две  скопированные  с  западной  попсы  песни,  "спетые"  смоделированным  компьютером,  искусственным  голосом  на  фоне  смоделированных  тем  же  компьютером  пейзажей,  приправленных  обнаженными  силиконовыми  куколками,  ничего  общего  не  имеют  с  настоящим  творчеством.  И  даже  рядом  с  ним  не  стояли.
Повезло  старикам!  Рядом  с  ними  были  не  поблажливые  "коллеги  по  цеху",  а  принципиальные  и  требовательные  учителя,  время  которых,  к  сожалению,  проходит.  Мой  двоюродный  дед  -  известный  актер,  когда-то  рассказывал  мне,  как  относился  к  своим  студентам  гениальный  Бучма.  Требовал  нещадно  и  гонял  до  седьмого  поту.  Однако  же,  когда  дед  заболел  туберкулезом,  именно  Бучма  протянул  руку  помощи,  позвал  врачей,  дал  денег  на  еду  (это  было  голодное  послевоенное  время).  Однако,  милосердие  для  него  не  имело  ничего  общего  с  поблажливостью,  как  только  подопечный  поправился,  требования  к  нему  утроились  -  пропустил  много,  нужно  нагонять.  Это  был  настоящий  учитель.  У  него  было  то,  чего  нынешнее  поколение  взрослых  и  успешных  не  имеет,  -  требовательность  и  ответственность.  Настоящий  учитель  -  не  профессия.  Это  призвание.  Это  -  дар  брать  на  себя  ответственность  за  все  и  всех,  кто  тебя  окружает.  К  сожалению,  настоящий  учитель  -  крайне  редкое  явление  в  наше  время.  Вымирающий  вид.  Скажете,  преувеличиваю?  Нисколечко!  Когда  учитель  вашего  ребенка  говорил  с  вами  о  его  будущем?  Когда  вы  видели  настоящую  обеспокоенность  начальника  тем,  как  у  вас  идут  дела  на  работе?  Я  не  говорю  о  тех  случаях,  когда  дело  упирается  в  финансы  или  другие  "кровные"  интересы  начальства.  Когда  ваши  пожилые  соседи  говорили  вам,  что  думают  о  вашем  житье-бытье?  Есть  ли  у  вас  старший  друг,  который  скажет  вам  неприглядную,  горькую  правду,  не  боясь  конфликта  или  разрыва,  не  заботясь  о  собственном  удобстве  и  комфорте?  И  разве  не  собственные  интересы  (чаще  всего  финансовые)  привели  талантливых,  заслуживших  своим  творчеством  уважение  людей  на  ту  пресловутую  вечеринку?  Ведь  им,  взрослым  и  знаменитым,  по  большому  счету,  плевать  на  судьбу  этого  молоденького  самовлюбленного  дурачка.  
У  нас  у  всех  одна  проблема.  Я  назвала  бы  ее  проблемой  "силиконового  сердца".  Силиконовые  стандарты,  в  окружении  которых  нам  приходится  жить,  влияют  на  наши  сердца,  наше  сознание  намного  сильнее,  чем  нам  бы  хотелось  и  даже  сильнее,  чем  мы  можем  себе  представить.  Вот  вам  доказательства.  Психологи  провели  простой  опыт:  десятерым  подросткам  14-16  лет  показывали  кинокадры  страданий  людей  и  животных.  Кадры  были  документальными,  не  смоделированными,  не  срежиссированными.  В  это  время  чуткие  приборы  фиксировали  физическую  реакцию  организма.  Так  вот,  только  трое  из  десяти  ребят  на  физическом  уровне  восприняли  увиденные  страдания  как  свою  собственную  боль.  Приборы  зафиксировали  такую  же  картину  ,  как  и  при  нанесении  физической  травмы.  Остальные  семеро  отреагировали  
равнодушно,  физическая  картина  состояния  их  организма  существенно  не  изменилась.  Потом  на  место  подростков  пришли  десять  зрелых  людей.  И  все  десятеро  отреагировали  на  увиденное  так  как  будто  боль  была  их  собственной.  Вывод  -  простой  до  мурашек  по  телу:  лет  через  десять  -  двадцать  мы  с  вами  будем  иметь  врачей,  учителей,  чиновников,  руководителей,  соседей,  которые  в  принципе  не  будут  способны  сочувствовать,  сопереживать,  любить.  Нам  не  придется  на  них  рассчитывать.  Они  не  будут  умышленно  жестокими,  не  будут  казаться  монстрами.  Внешне,  это  будут  обычные  люди.  Но,  вот  только  сердца  у  них  будут  силиконовые  -  искусственные,  абсолютно  не  способные  сочувствовать  в  беде,  сопереживать  чужому  горю.  Они  уже  сейчас  живут  рядом  с  нами,  вот  здесь,  рядом.  Молодой  человек,  работающий  у  нас  на  фирме  водителем,  разведен  с  молодой  женой.  Где-то  совсем  недалеко  растет  без  отца  его  маленький  сын,  которого  отец  не  видит  и  видеть  не  хочет.  Думаете,  он  признает,  что  поступает  подло  по  отношению  к  ребенку?  Если  бы!  Он  говорит:  "Когда  мой  сын  вырастет  -  он  меня  поймет".  Рядом  с  молодым  человеком  живут  его  вполне  взрослые  мама  и  папа,  и  никто  из  них  не  объяснит  этому  молоденькому  дурачку,  что  его  сын  не  просто  не  поймет  его,  он  никогда  не  простит  отца,  отрекшегося  от  него  еще  в  колыбели.  
Ну,  допустим,  этот  мальчик  -  молод  и  глуп.  Вот  вам  другой  пример.  Вполне  взрослый  мужчина,  читая  мои  публикации,  написал  мне  по  электронной  почте.  Письмо  было  настолько  умным  и  тонким,  что  я  ответила,  что  делаю  крайне  редко.  Завязалась  переписка,  и  выяснилось,  что  мы  еще  и  ровесники.  И  что  же  вы  думаете,  предложил  мне  этот  красивый  человек?  Он  предложил  мне  -  женщине  далеко  на  пятом  десятке  -  прислать  мои  фото  в  полный  рост.  Я  была  настолько  обескуражена,  что  сразу  и  не  поняла,  думала,  он  шутит.    После  моей  жесткой  отповеди,  он  замолчал,  но  так,  по-моему,  и  не  понял,  насколько  меня  оскорбил  своим  предложением.
Душа  стынет  от  мысли,  что  воспитателями  целого  поколения  силиконовых  сердец  являемся  мы  -  люди  зрелого  возраста,  те,  кто  по  опыту,  годам,  мудрости  должен  бы  быть  учителем.  Мы  -  увы!  -  не  учителя.  Мы  мотивируем  свое  нежелание  быть  требовательными  к  молодым  очень  гуманными  вещами:  мы,  де,  натерпелись,  пусть  хоть  они  поживут  в  свое  удовольствие,  сытой  спокойной  жизнью,  полной  тех  удовольствий,  о  которых  мы  могли  только  мечтать.  Однако,  будем  честными  с  собой:  на  самом  деле  мы  -  безответственное  и  ленивое  поколение.  Мы  росли  и  мужали  в  стране  тотальной  лжи  и  воровства.  Мы  -  потомки  предателей,  оговаривавших  в  сталинские  времена  своих  близких,  коллег  и  соседей,  чтобы  самим  не  попасть  в  ГУЛАГ.  Смолоду  на  работе  мы  привыкли  делать  вид,  что  работаем,  в  то  время,  как  государство  делало  вид,  что  нам  платит.  Вот  так  мы  и  научились:  если  стать  в  темном  уголочке  и  крепко  зажмуриться,  -  то  наших  проблем  никто  не  заметит.  А  они  -  проблемы  эти  -  как-нибудь  сами  рассосутся.
Когда  я  впервые  всерьез  задумалась  о  христианстве,  была  неприятно  поражена.  Мне  казалось,  что  это  должно  быть  нечто  необыкновенно  милосердное,  терпеливое,  мягкое  и  комфортное.  А  оно,  с  его  бескомпромиссным  требованием  полной,  голой,  неприкрытой  и  не  завуалированной  правды,  открылось  мне  отнюдь  не  комфортным.  Христианство,  с  его  основным  заданием  "идите  и  научите!",  требует  быть  учителем.  И,  значит,  брать  на  себя  ответственность  и  быть  требовательным  к  тому,  кто  рядом.  Оно  дало  мне  понимание:  проблемы  не  рассасываются,  они  не  имеют  такой  способности.  Они  имеют  только  способность  накапливаться.  Чтобы  избежать  катастрофы,  их  нужно  решать.  А  для  этого  крайне  необходимы  требовательность  и  бескомпромиссность.
Самым  ярким  примером  бескомпромиссности  в  моей  жизни  был  давний  поступок  теперь  уже  покойного  мужа.  Как-то  воспитательница  детского  сада  пожаловалась,  что  наш  сын  ударил  другого  мальчика  в  пах.  Мой  муж,  вместо  ругани  и  нотаций,  взял  малыша  за  болезненное  место  и  слегка  сдавил.
-  Больно?  -  спросил  после  вскрика  сына,  -  А  если  ногой?
Малыш  расплакался  и  пообещал  никогда  больше  так  не  делать.  А  на  мой  упрек  в  бездушности  муж  просто  ответил:  
-  Как  же  он  поймет,  насколько  это  больно,  если  сам  этого  не  почувствует?
Изучение  проблемы  силиконовых  сердец  дало  мне,  много  лет  спустя,  понимание  и  признание  правоты  моего  мужа.  И  понимание  того,  что  мудрый  отец  не  должен  жалеть  для  сына  розги,  если  он  по-настоящему  любит  своего  ребенка.  И  это  вовсе  не  означает,  что  любящие  родители  должны  бросаться  портить  зеленые  насаждения,  запасаясь  розгами.  Однако,  как  вы  думаете,  почему  участвовавшие  в  опыте  подростки  не  были  способны  сочувствовать  чужой  боли?  Почему  нормой  для  зрелого  мужчины  оказались  правила  сайтов  знакомств,  где  собеседника  выбирают,  грубо  говоря,  по  экстерьеру?  А  если  бы  у  меня  не  было  ног?...
Причина  возникновения  синдрома  силиконового  сердца  -  тотальное  попустительство  и  толерантность.  Мы  разучились  видеть  правду,  говорить  правду,  жить  по  правде.  Мы  обожрались  комфорта.  Чем  любить,  учить,  требовать  и  наказывать,  мы  предпочитаем  включить  мультики,  или  запустить  компьютерную  игру.  Виртуальное  насилие  льется  в  наше  сознание  и  неокрепшие  души  наших  детей  таким  потоком,  что  психика,  защищаясь,  выключает  сердца,  спасая  их  от  передоза.  Мы  перестаем  реагировать.  Сначала  в  виртуале.  А  потом  и  в  реальной  жизни.
Исправить  ситуацию  можно  только  требовательностью  и  прямотой.  Для  этого  нам  нужно  включить  режим  запрета  на  виртуальное  насилие  и  не  пытаться  увиливать  от  реальных  страданий.  В  рамках  здравого  смысла,  разумеется.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=255253
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 21.04.2011


АНТИКРИЗИСНАЯ ПРОГРАММА БАБУШКИ МАРИНЫ

(нашим  ушедшим  бабушкам  посвящаю)

-  Ты  вишнячок  мой  пробовала?  -  спрашивает  бабушка  Марина,  топая  непослушными  уже  ногами  к  старинному  буфету.
-  Да,  я  ж  не  пью,  баб-Марина.
-  А  ты  не  пей,  ты  понюхай,  -  по  кухне  повеял  запах  домашней  наливки  -  запах  моего  детства,  вишневого  сада  на  берегу  маленькой  чистенькой  речушки  Раставицы,  усадьбы  моей  прабабушки  Екатерины,  ее  теплых  старушечьих  ладоней.  Эти  маленькие,  сухонькие  ладони  были  моей  первой  детской  исповедальней.  Именно  им  я  рассказывала  о  своих  бедах  и  шалостях.  За  обедом  прабабушка  наливала  нам  понемногу  вишневой  наливки  -  "для  аппетита".  Мама  ужасно  сердилась,  но  алкоголиком  никто  из  нас  не  стал.
-  Что,  пахнет?  -  вырывает  меня  из  детства  голос  бабушки  Марины,  -  хороший  вишнячок,  антикризисный.
-  Какай?  -  аж  подпрыгиваю  я,  так  комично  звучит  это  слово  у  почти  девяностолетней  благообразной  седенькой  старушки  в  неожиданно  стильных  очечках.
-  Антикризисный!  Чего  испугалась?  Ты  думаешь,  если  я  такая  старая,  то  уже  из  ума  выжила,  думаешь,  ничего  в  жизни  не  понимаю  и  не  знаю?  Вон  телевизор  большой  стоит,  видишь?  Зять  почти  новый  отдал.  Себе  купил  крутой,  плазмовый,  -  слышала  о  таких?  Сам  -  зять  мой,  старый  уже,  на  пенсии,  а  все  туда  же,  за  молодыми  гоняться.  Так  вот  я  и  смотрю  то  новости,  то  "Свободу  слова"  и  другие  передачи  политические.
-  А  зачем  же  Вы  про  политику  смотрите?  Может,  лучше  бы  сериалы  какие-нибудь?
-  Да,  на  кой  мне  эти  сериалы!  Я  только  в  нервы  от  них  впадаю,  -  она  так  и  говорит  -  "впадаю  в  нервы",  -  ну,  кто  им  сюжеты  придумывает?  Разве  такое  нужно  снимать?  А  как  у  них  там,  в  сериалах,  красавицу  назначают!
-  Назначают?  -  спрашиваю  недоуменно.
-  Назначают,  -  а  что  же?  Приходит  -  кто  у  них  там  главный?  -  и  говорит  актрисе:  "Ты  будешь  у  нас  красавица".  А  красивая  она  там  или  нет  -  никого  не  волнует.  Тоже  мне,  -  сериалы.  Лучше  бы  про  мою  жизнь  сняли  -  вот  это  был  бы  сериал!  И  война,  и  голод,  и  любовь.  И  красавицей  меня  не  надо  было  бы  назначать,  я  ею  уродилась,  -  бабушка  Марина  поджимает  губы  и  старательно  поправляет  платочек  на  голове.  Я  верю  ей,  она  и  сейчас  -  красавица.
-  А  политика  Вас  не  раздражает?
-  Не-е-е,  в  политике  я  разбираюсь.  Я  тебе  скажу,  -  в  голосе  старушки  появляются  интимные  нотки,  -  политика  -  это  такая  вещь,  что  сильно  гневаться,  злиться  или  радоваться  вообще  нельзя.
-  И  радоваться  нельзя?
-  Нельзя!  Вот  смотри,  как  радовались  мы  все  после  нашего  Майдана.  В  радости  нам  казалось,  что  просто  завтра  должна  наступить  новая  жизнь  -  сытая  и  богатая.  А  как  выяснилось,  что  эту  жизнь  еще  построить  надо,  скисли,  рассердились  и  Ющенка,  бедного,  одного  сделали  во  всем  виноватым.  И  гневаться  в  политике  нельзя.  Я  вот,  бывало,  как  с  дедом  своим,  покойным,  ругалась,  то  такого  ему  в  гневе  наговорю,  такого  накричу...  Потом  остыну  и  думаю:  "От  дурында,  ну  и  зачем  было  такие  глупости  говорить?"  А  все  -  гнев.  Когда  человек  спокоен,  он  все  по-другому  видит,  чем  когда  зол  или  разгневан.  А  политика,  ты  ж  понимаешь,  -  вещь  серьезная,  тут  в  раздражении  или  гневе  можно  такого  натворить  -  и  стране  беда,  и  самому  стыдно.  Все  ж  по  телевизору  покажут!  Вон,  депутаты  подрались.  А  как  потом  своим  домашним  в  глаза  смотреть,  у  политиков  же  этих,  поди,  не  только  дети,  внуки  уже  есть?  Что,  разве  люди  будут  разбираться,  кто  из  этих  "бойцов"  прав,  кто  виноват?  Просто  пальцем  вот  так  вот  покрутят,  -  бабушка  крутит  у  виска  указательным  пальцем,  -  Тю,  -  скажут,  дураки  какие!
Заметь,  -  улыбается  лукаво,  -  все  -  дураки,  без  разбора  на  правых  и  виноватых.  А  все  -  эмоции,  -  старательно  выговаривает  баб-Марина  ученое  слово,  -  вещь  в  политике  геть  не  нужная.  И  даже  вредная.
-  Так,  может,  Вы,  баб-Марина,  и  о  кризисе  думаете?
-  А  что  думать-то?  Жить  нужно.  Я  хоть  и  старая,  а  память  у  меня  -  хорошая.  Разве  на  моей  памяти  такое  было,  чтобы  кризиса  не  было?  Я  вот  голод  помню,  хоть  и  мала  была.  Так  мы  плакали,  потому  что  кушать  хотелось  очень,  а  мама  с  бабушкой  плакали,  потому  что  нечего  было  нам  дать.  Потом  бабушка  полезла  на  чердак  -  это  еще  в  старом  доме  было,  который  теперь  сарай,  -  и  нашла  гречневые  высевки.  Когда  гречку  пересеивали,  их  в  отдельный  мешок  сгребли,  а  выбросить  забыли.  Из  этих  высевок  мама  варила  нам  такой  жиденький  кисель,  и  так  мы  до  лебеды  дожили,  а  то  уж  и  пухнуть  с  голоду  начали.  А  как  в  войну  в  Германию  нас  угоняли!  Я  восемь  раз  сбегала.  Последний  раз  почти  из-под  границы.  Там  со  своим  дедом  и  познакомилась.  Он  доску  от  пола  в  теплушке  оторвал  и  меня  за  руки  на  рельсы  опустил.  Так  мы  тихонько  на  рельсах  и  лежали,  пока  поезд  двинулся.  Меня  полицай  с  последнего  вагона  таки  заметил  и  выстрелил.  В  ногу  попал.  Так  дед  мой  -  молоденький  был!  -  на  руках  да  на  спине  до  дому  меня  нес.  А  после  войны  детей  в  школу  не  набралось,  -  работы  не  было,  а  переезжать  нельзя  -  ребенок  маленький,  вот  и  пошла  я  работать  бригадиром  свекловодов.  Мешки  со  свеклой  -  сахарной,  огромной  -  тяжеленные.  А  мы  их  на  себе  через  реку  переправляли.  Вода  холодная,  октябрь-месяц.  Там  и  здоровье  подорвала,  после  Надюшеньки  не  смогла  больше  родить.  Да-а-а,  жизнь,  -  вздыхает  бабушка  Марина,  -  а  ты  думаешь,  у  нас  была  такая  паника,  как  ото  сейчас?  Мы  -  бедные  были,  терять  нам  было  нечего,  поэтому  и  любили  друг  друга,  поэтому  и  берегли.  А  сейчас?  От  страха  деньги  потерять  люди  так  паникуют...  Я  вот,  знаешь  о  чем  думаю?  Этот  кризис  -  не  просто  так,  не  случайно.  Смотри,  когда  Бог  давал  евреям  заповеди,  как  жить,  Он  установил  специальный  год  -  юбилейный.  Это  сейчас  юбилей  -  когда  стукнет  там  дата  какая  круглая.  А  раньше  было  не  так.  В  юбилейный  год  вся  земля,  которую  за  долги  забрали  должна  была  хозяину  назад  вернуться,  отпускали  всех  рабов  и  долги  прощались.  Это  был  -  юбилей.  Конечно,  все  в  мире  меняется.  Но  Бог  -  то  нет!  Вот  вместо  юбилея  и  есть  -  кризис.  Все  сходится.  Посмотри:  есть  у  нас  богатые,  что  на  чужих  деньгах  разбогатели?  Есть!  Есть  у  нас  преступники,  что  на  чужой  земле  жируют?  Есть!  Есть  и  такие,  что  на  крови  да  на  слезах  империи  себе  повыстроили.  А  доказать  ничего  нельзя,  -  куплено  все.  Так  что  же  с  ними  делать?  Вот  для  них  и  кризис!  
-  Так  то  оно,  может,  и  так.  Но  ведь  и  порядочные  люди  от  кризиса  пострадают.
-  Кто  сказал?  -  сердится  бабушка  Марина,  -  это  вы,  молодые  -  глупые,  думаете,  что  Богу  все  равно,  грешник  или  праведник.  Хорошие  люди  после  кризиса  хуже  не  станут.  А  потери  им  восполнятся,  не  деньгами,  так  чем  другим.  Тебе  вот  чего  бояться?  Ты  что,  деньги  крала?  Ты  себе  статьи  да  стихи  пишешь,  -  вот  и  пиши.
-  А  вдруг  мне  денег  не  будет  хватать  на  жизнь?  -  провоцирую  я  ее.
-  Так  лучше  пиши!  -  смеясь  приказывает  баб-Марина,  ей  мои  хитрости  -  как  Ботвиннику  "поддавки",  -  вот,  программу  антикризисную  напиши.
-  Да  я  бы  написала,  были  бы  идеи.
-  А  какие  тебе  идеи  нужны?  Вот  смотри:  на  столе  картошечка  жареная.  Хорошо  в  этом  году  уродилась,  кто  не  ленив,  без  картошки  на  зиму  не  останется.  Вот  сало.  Ты  мне  покажи  такой  дом  на  Украине,  где  сала  нет,  и  я  тебе  покажу,  как  лентяи  из  лентяев  выглядят.
-  У  меня  дома  сала  нет,  бабуль,  мне  в  городской  квартире  поросеночка  негде  держать.
-  Ты  сейчас  что  ешь?  -  строго  спрашивает  старушка.
-  Сало,  -  говорю  растерянно,  и  начинаю  понимать,  куда  она  клонит.
-  Во-о-от.  Будешь  людям  полезной,  без  сала  не  останешься,  -  бабушка  тонко  намекает  на  сделанные  мною  уколы.  Ее  дочь  присылает  за  мной  машину  через  день,  тут  недалеко.  Бабушка  требует,  чтобы  это  непременно  была  моя  "легкая"  рука.  А  семья,  зная  о  скором  конце,  не  может  отказать  родному  человеку.  Не  могу  и  я.
-  А  огурчики  смотри  какие!  -  хвалится  баб-Марина,  -  сама  растила,  сама  мариновала.  Мой  дед,  бывало,  все  посмеивался:  моя  жынка  как  что  замаринует!  -  Одно  слово  -  Марина.  Курочек  десяток  держу,  на  яишенку  хватает.  Это  с  возрастом  понимаешь,  что  желудок  -  вакуум  ненасытный,  начни  только  ему  потакать!..  Не  напасешься.  Беда!  А  для  сытости  человеку  много  не  нужно:  пару  яиц,  кусочек  сала,  картошечка,  -  вот  тебе  и  вся  антикризисная  программа.  А,  нет!  -  спохватывается  вдруг  бабушка  Марина,  -  еще  вишнячок  мой,    антикризисный.  Я  его  себе  как  валерьянку  по  пятьдесят  капель  капаю,  -  страх  пьянства  не  люблю.  А  ты  не  переживай.  Я  вот  в  городе  когда  была  у  тебя,  технику  какую-то  к  столу  прикрученную  видела.  Что  оно?
-  Вязальная  машина.
-  Так  ты  и  вязать  умеешь?  На  машинке?
-  Умею.  Когда-то  в  тяжелые  времена,  когда  зарплату  нигде  не  платили,  только  благодаря  этой  машине  мы  и  выжили.
-  Ну,  так  и  совсем  хорошо,  -  радуется  старушка,  -  ты  мне  жилетик  теплый  на  зиму  свяжешь,  а  я  тебе  картошечки  насыплю,  сальца  отрежу.  Так  мы  вместе  этот  кризис  и  переживем.  Вот  только,  знаешь...  -  говорит  бабушка,  потупив  глаза,  -  все  мне  хотелось  тех  японских  "сушей"  попробовать.  Ты  ела?  Как  оно  тебе?
-  Ела,  родная  моя!  Сало  на  Вашем  столе  во  сто  раз  вкуснее...
На  следующее  утро  бабушка  Марина  во  сне  тихо  ушла  к  своему  Богу.  А  я  не  знаю,  как  теперь  переживу  этот  кризис.  И  кому  я  свяжу  теплый  жилетик?

P.S.  В  очерке  использованы  реальные  факты  из  жизни  моей  бабушки  -  Анелии  Андреевны  Коваленко.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=255252
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 21.04.2011


Что есть любовь?

Я  раньше  думала:  любовь  -  цветы.
Не  розы  в  целлофане,  не  охапка,
А  тот  букетик,  что  принес  мне  ты,
На  улице  стыдливо  пряча  в  шапку.

Но  так  случилось,  что  любовь  -  борщи,
Короткий  отдых  долгожданным  летом,
Мальчишек  подростковые  прыщи,
Таблетки  ночью,  пылесос,  котлеты...

Ты  не  дожил...
                             Ушел...
                       А  в  сердце  -  как  укол!  -
                                                     Любовь  -  глагол!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=254885
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.04.2011


Чудной каприз

Чудной  каприз  -  изменчивый,  весенний,
Принес  в  ладошках  капельку  тепла.
Звенел  щекотной,  ласковой  капелью,
И  я  сосулькой  талой  поплыла.

Он  так  светло  за  окнами  смеется!
Ему  настречу  руки  распахну.
И  льдинку  ту,  что  по  щеке  прольется,
Смигнув,    тихонько  языком  слизну.

И,  может  быть,  из  королевы  снежной
Я  снова  стану  взбалмошной  и  нежной...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=254654
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.04.2011


ЛЮБОВЬ - ПОНЯТИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

Как-то,  держа  на  руках  маленькую  племянничку,  мой  брат  шутя  жаловался  на  свою  "тяжелую"  жизнь:  "...  А  самое  главное  -  никто  меня  не  любит!"  Услышав  столь  безутешное  резюме,  малышка  решила,  наверное,  компенсировать  дяде  отсутствие  любви  и  нежно  погладила  его  по  щеке.  А  этот  растроганный  мужлан  взял  и  шутя  укусил  ее  ручку.
-  Я  тебя  люблю,  -  обиженно  закричала  Манюня,  -  а  ты  мне  что?  -  Логика  бытия  в  который  раз  заговорила  устами  младенца.
Наши  поиски  любви  как  две  капли  воды  похожи  на  эту  прикольную  сценку  из  жизни.  "Я  буду  всегда  тебя  любить"  -  говорит  девушке  молодой  человек.  Что  же  за  кадром?  Я  буду  давать  тебе  любовь,  пока  ты  будешь  варить  мне  борщ,  стирать  мои  носки,  растить  моих  детей  и  при  этом  не  будешь  запрещать  мне  посиделки  с  друзьями  где-нибудь  на  рыбалке.  "Я  тоже  буду  любить  тебя  всегда",  -  отвечает  она.  При  этом  имеется  в  виду:  а  ты,  в  оплату,  будешь  обеспечивать  семью,  дарить  мне  одежду  и  духи,  будешь  возить  нас  с  детьми  на  отдых  в  Анталию  и  научишься  вежливо  разговаривать  с  моей  мамой.
Молодой,  но  уже  дважды  женатый  и  разведенный  бизнесмен  как-то  полушутя  раздумывал  о  своем  следующем  предполагаемом  браке:  "Теперь  я  стал  умнее  ("теперь"  -  имеется  в  виду,  после  двух  разводов),  моя  следующая  жена  должна..."  Дальше  шел  солидный  список  умений  и  навыков  следующей  "госпожи  бизнесменши".  Возмущало  даже  не  то,  что  молодой  человек  все  время  повторял  слово  "должна",    как  будто  речь  шла  о  рабыне  Изауре.  Самым  возмутительным  было  то,  что  его  молодые  подчиненные  только  что  в  блокноты  не  записывали  его  пожелания,  чтобы  немедленно  начать  соответствовать.  Я  видела,  как  их  красивые  головки-компьютеры  уже  подсчитывают  прибыли  от  подобной  сделки.  Ну,  и  с  чего  бы  мне  психовать?  Если  молодые  женщины  согласны  покупать  любовь,  соответствуя  реестру  вот  таких  вот  "должна",  если  они  не  против  вгонять  себя  во  всевозможные  стандарты  и  параметры,  так  может,  -  благословить!  -  да,  и  пусть  живут?  Рожают  детей,  ругаются,  мирятся.  Ведь  если  каждый  из  супругов  будет  выполнять  свои  условия  договора,  где  он  "должен",  а  она  -  "должна",  то  и  жизнь  должна  сложиться?  Да?  Ой,  не  факт!  Жизнь  -  не  процесс  прямых  продаж.  Даже  в  магазине  мы  нуждаемся  в  том,  чтобы  нас  обслужили  если  не  с  любовью,  то,  хотя  бы,  с  уважением  и  пониманием  наших  потребностей.  А  тут  -  математика  высшего  порядка.  Ведь,  так  или  иначе,  все  нарушают  условия  сделки:  то  у  нее  в  самый  неподходящий  момент  голова  болит,  то  он,  злой  после  неудачного  рабочего  дня,  на  детях  отрывается,  то  свекровь  не  так  посмотрела,  то  теща  не  вовремя  пожаловала.  И  со  временем  кто-то  да  устанет  сводить  дебет  с  кредитом  и  поставит  другого    "на  счетчик".
"Я  тебя  люблю,  а  ты  мне  что?"  -  эта  сентенция  лейтмотивом  проходит  сквозь  подобные  супружеские  отношения  до  самого  их  финала  -  развода.  Даже  в  последней  их  главе  -  на  суде  -  чаще  всего  слышишь:  "Я  ему  и  то,  и  это,  а  он..."  "Я  ж  ей...  а  она..."  Это  называется  -  "сводить  счеты".  Тоже  понятие  больше  экономического  характера,  чем  душевного,  как  вы  считаете?  Но,  только  попробуйте  сказать  об  этом  разводящейся  паре.  Скажите,  что  нет  и  не  было  между  ними  настоящей  любви,  что  их  отношения  были  построены  на  голом  расчете,  слегка  (причем,  чем  дальше,  тем  легче)  прикрытом  сексуальным  влечением.  Вот  будет  крику!  За  всем  этим  криком  будет  слышен  голос  неумирающей  Прони  Прокоповны  Серковой  из  фильма  "За  двумя  зайцами":  "Не  за  Ваши  магазины  я  шла!  Я  Вас  любила!"
-  Глупости!  -  скажут  немолодые  и  бывалые,  -  вон  в  прошлом  (или,  пардон,  в  позапрошлом  уже)  столетии  почти  все  браки  заключались  по  расчету,  а  люди  уживались  друг  с  другом,  и  такого  количества  разводов  не  было.
Действительно,  не  было.  Я  не  сильна  в  статистике,  но,  говорят,  у  нас  в  Украине  треть  браков  сейчас  распадается.  Глядя  на  соседей,  знакомых  и  родственников,  вынуждена  констатировать,  что  так  оно  и  есть.  Почему?    Думается  мне,  что  брак  прошлого  был  успешен,  потому  что  молодожены,  которые  в  него  вступали,  не  ожидали  друг  от  друга  любви,  не  требовали  ее,  не  добивались  ее  и,  уж  тем  более,  за  нее  не  "боролись".  Они  были  честны  друг  с  другом,  а  честность  -  хорошее  подспорье  для  взаимоуважения,  а  иногда  и  благодарности.  И  любви  -  как  следствия  выстроенных  взаимоотношений,  а  не  как  причины  для  их  построения.  Когда  тебе  не  говорят  красивых  слов,  а  просто  и  дружески  выполняют  свои  обязательства  в  браке,  разочарований  меньше,  а  доверия  больше.
-  А  без  взаиморасчетов  бывает?  -  спросит  молодой,  неопытный  читатель.
Бывает.  Только  это  -  еще  хуже.  Жалуется  молодая  знакомая:  муж  распускает  руки.
-  Зачем  же  терпишь?  -  спрашиваю.
-  Потому  что  я  его  люблю.  И  он  меня  тоже.
-  Чем  же  ты,  Солнышко,  измеряешь  любовь?  В  каких  единицах?
-  Просто  знаю.
Железная  логика!  Только  -  глупая.  Готовность  за  придуманное  чувство  любви  подставлять  фейс  под  "любящий"  кулак  -  что  может  быть  глупее?  А  моя  же  молоденькая  мазохистка  считает  такое  положение  вещей  в  своей  жизни  чуть  ли  не  подвигом  во  имя  любви.  Про  такие  патологические  случаи  можно  было  бы  вообще  не  говорить,  если  бы  они  не  случались  сплошь  и  рядом.  Пьет,  курит,  гуляет  "налево",  дерется,  матерится  так,  что  уши  вянут,  а  сказал  (-ла),  типа,  любит,  и  найдется  какой-то  дурачок,  что  обязательно  поверит.  Как  в  том  анекдоте  про  мужика,  который  пришел  домой  после  полуночи  пьяный  в  стельку,  наделал  шороху  в  доме,  побил  жену,  отругал  детей,  свалился  и  заснул.  Наутро  просыпается  -  жена  в  новом  халатике,  завтрак  на  столе  и  бутылка  посреди  стола  красуется.  Он  к  жене:  "Признавайся,  любовника  завела?"  А  она  ему:  "Тю,  дурачок,  ты  же  мне  вчера  впервые  цветы  принес!"  И  тут  он  вспомнил,  что,  ползя  домой,  пролез  через  какую-то  клумбу...  Было  бы  смешно,  если  бы  не  было  грустно  от  того,  за  какой  мизер  мы  готовы  продаваться.  Как  же  сильна  наша  жажда  любви,  если  она  способна  настолько  замылить  нам  глаза!
Беда!  Торговаться  в  любви  -  плохо,  не  торговаться  -  еще  хуже.  Так  сколько  же  она  стоит?  Если  высчитывать  доход  от  совместной  жизни,  то  чем,  в  каких  единицах  измерить  любовь?  О!  Единиц  измерения  -  предостаточно!  Причем,  у  каждого  -  свои.  Кто-то  измеряет  количеством  потраченного  времени,  кто-то  -  прощенных  ошибок,  кто-то  -  потраченных  средств  (тут  тоже  у  каждого  своя  такса),  а  кто-то  -  количеством  побоев.  Помните  народную  "мудрость":  бьет  -  значит  любит.  Однако,  чем  бы  не  измерялась  любовь,  цена  ее  за  последние  годы  существенно  понизилась.  Я  бы  сказала,  инфляция  коснулась  и  любви.  Даже  и  не  думайте  спорить,  мне  достаточно  будет  одного  "железного"  аргумента:  раньше  мужчина  за  любовь  женщины  готов  был  платить  свободой.  И  женился.  А  сейчас  -  "задешево  покупают"  -  так  живут.  А  зачем  платить  больше?
Любовь  -  понятие  экономическое  не  только  в  браке.  Экономика  любви,  наверное,  заложена  в  нас  генетически.  Иначе,  чем  объяснить  вопль  маленького  толстячка  в  отделе  детских  игрушек  универмага:  "Все,  мама,  больше  я  тебя  не  люблю!"  Ну,  разумеется,  это  -  шантаж.  Но  только  очень  умные  и  целеустремленные  мамы  на  него  не  ведутся.  Страх  потерять  любовь  самого  дорогого  в  мире  существа  толкает  нас  на  необдуманные,  а  то  и  просто  отчаянно  глупые  поступки.  Одна  моя  знакомая  покупала  взрослому  наркозависимому  сыну  наркотики,  -  не  могла  смотреть,  как  тот  мучается.  Так  нуждаться  в  любви  сына,  чтобы  в  отместку  убивать  его  -  вот  куда  может  завести  такая,  казалось  бы,  простая  и  логичная  экономика  любви.
Моя  мудрая  бабушка  при  жизни  говорила  мне:  "Любовь  -  это  когда  хочется  отдавать  даром,  а  когда  жаждешь  что-то  получить  в  ответ,  это  не  любовь,  доня,  это  -  торговля".  Торгуют  все!  Продают  обеспеченность  -  покупают  безнаказанность.  Продают  кулинарные  и  хозяйственные  способности  -  покупают  уверенность  и  защищенность  замужней  женщины.  Продают  свободу  -  покупают  статус,  жилье.  Тот,  кому  заниженная  самооценка  мешает  составить  цену  своим  достоинствам,  суррогаты  любви  покупает  за  интимные  услуги.  Торгуем!  Мы,  здесь  в  Украине,  доторговались  до  того,  что  дважды  продали  места  в  парламенте  за  пустые  обещания  "любить  народ".  Да,  что  там,  дважды!  Кое-кто  готов  и  трижды.  А  с  первого  раза  оценить  подобную  любовь  -  слабо?
Вам  еще  не  захотелось  чем-нибудь  в  меня  бросить?  Если  все  так  плохо,  зачем  вообще  жить?  Зачем  страдать,  верить,  надеяться?  Ведь  мы  все  устроены  так,  что  больше  всего  в  жизни  жаждем  любви.  Мы  хотим  любить  и  быть  любимыми.  Так  что  же  делать?
Дарить.  Как  в  любимом  мультике  про  Винни-Пуха  -  "безвозмездно,  то  есть  -  даром".  Знаете,  у  нас  с  моими  взрослыми  сыновьями  есть  правило:  первым  идет  мириться  не  тот,  кто  виноват,  а  тот,  кто  больше  любит.  Размолвок  почти  не  бывает.  Если  измерять  любовь  количеством  душевных  подарков  друг  другу,  то  она  переходит  из  понятия  экономического  -  в  душевное.  А  иногда  и  духовное.  Но  это  уже  совсем  другая  математика.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=252953
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 10.04.2011


СМЕРТЕЛЬНОЕ СЛОВОТВОРЕНИЕ

Сказал  -  и  стало  так.  Это  не  о  нас.  Это  -  о  Боге.  Он  говорил,  и  изменялся  сотворенный  Им  мир.  Да,  что  там  мир!  Возникали  новые  миры,  новые  жизни,  новые  существа.  Он  творил  словом.  И  нас  наградил  даром  творчества.  Но  мы  почему-то  решили,  что  творить  -  это  только  что-то  изобретать,  мастерить,  сочинять  или  рисовать.  Мы  совсем  забыли  о  том,  чо  каждый  день,  каждую  минуту  и  секунду  мы  -  сотворенные  по  Его  образу  и  подобию  -  что-то  мимоходом  творим.  Как?  Да,  точно  так  же.  Словом.
-  Впервые  я  задумался  над  словотворением,  -  рассказывает  мой  давний  приятель,  -  когда  дети  еще  были  маленькими.  Как-то  мой  старшенький  подрался  в  песке  с  соседским  мальчишкой  -  новеньким  во  дворе.  Крик,  вопли!  Выскакиваю  на  улицу  с  одной  стороны,  соседская  мама  -  с  другой.  Я  кричу  своему:  "Идиот!  Придурок!  Зачем  ты  бьешь  малыша?"  И  слышу,  соседка  говорит  своему:  "Сыночек,  как  ты,  будущий  дипломат,  можешь  решать  конфликты  кулаками?"  Люди  растят  дипломата,  -  подумалось  мне  тогда,  -  а  я  кого?
Вспоминаю  рассказ  старого  приятеля  всякий  раз,  когда  слышу  грязную  ругань  из  уст  молодых  людей.  Их,  наверное,  тоже  растили  придурками  и  идиотами.  Жаль  малых!  С  детства  запрограммированные  матушками  и  батюшками,  они  не  могут  разорвать  сети  родительского  проклятия  и  выйти  из  того  образа,  который  сотворили  для  них  самые  близкие  и  самые  дорогие  люди.  Да-да,  именно  проклятия.  Ведь,  каждое  доброе  слово,  сказанное  человеку  (тем  более  -  ребенку)  с  любовью  -  благословение.  И  наоборот,  каждое  злое  -  проклятие.  Это  мы  привыкли  думать,  что  благословить  кого-нибудь    -  это  что-то  сделать  для  него  хорошее.  На  самом  же  деле,  само  слово  "благословение"  предполагает,  прежде  всего,  благое,  то  есть,  доброе  слово.  Наши  психологи  подсчитали,  что  украинские  родители  на  одно  "да"  говорят  своему  ребенку  восемь  "нет".  Следовательно,  мы  больше  настроены  проклинать,  чем  благословлять.  Плохие  слова  нам  как-то  легче  даются.
На  прошлой  неделе  я  проводила  полевой  (т.е.  прямо  на  рабочем  месте)  тренинг  с  продавцами  канцелярских  товаров.  Вот  где  наслушаешься  разрушительного  материнского  программирования:
-  Ты,  все  равно,  порвешь!
-  Дайте  подешевле,  все  равно,  потеряет!
-  Не  все  равно  тебе,  в  чем  "двойки"  носить?
Наши  бедные  детки  чаще  бывают  "придурками",  "болванами",  "бестолочами",  чем  Котиком,  Солнышком,  Заинькой  или  Сердечком.  А  моя  мудрая  еврейская  бабушка  говорила:  "Детки  должны  быть  облизаны  так,  как  кошечка  облизывает  своих  котят,  -  и  на  мое  возражение,  что  у  меня  -  мальчики,  отвечала,  -  кошечка  их  там  спрашивает,  кто  они,  -  мальчики  или  девочки?  Облизывает  всех".
Моя  молоденькая  дальняя  родственница,  выросшая,  считай,  на  моих  глазах,  ведет,  мягко  говоря,  не  совсем  целомудренный  образ  жизни.  Вернее,  совсем  не  целомудренный,  меняя  партнеров  в  постели  чаще,  чем  я  гардероб.  А  когда  совесть  уж  совсем  не  дает  ей  спать,  она  приходит  ко  мне.  "На  поговорить"  -  так  у  нее  называются  ее  монологи  и  мое  ответное  молчание.  Выслушиваю,  иногда  вставляю  слово-два,  вот  и  все,  чем  я  могу  помочь  ребенку,  которого  с  рождения  мама,  ругаясь  матом,  называлала  тем,  кем  та  в  конечном  итоге  и  стала.  Абсолютно  житейская  иллюстрация  поговорки:  обзови  сто  раз  человека  свиньей,  а  на  сто  первый  он  захрюкает.  Ее  мама,  может  быть,  в  прошлом  и  испытвала  какие-то  угрызения  совести  за  то,  что  обзывала  дочь.  Зато  теперь  не  испытывает,  говортит,  с  детства  знала,  что  из  нее  ничего  путного  не  вырастит.  Вы  верите  в  такое  материнское  пророчество?  Я  -  нет.  Скорее  -  в  материнское  проклятие.
Раз  задумавшись  над  разрушительной  силой  слова,  начинаешь  внимательней  приглядываться  к,  так  сказать,  носителям  этого  слова.  Кто  они?  Выродки,  которые  сознательно  уничтожают  окружающий  мир?  Чаще  всего  -  нет.  Такие  же,  как  и  моя  родственница,  несчастные,  в  детстве  проклятые  родителями  люди.  Вот  один  из  одноклассников  моего  старшего  сына.  Молоденький  грузчик  в  магазине  возле  моего  дома.  Недавно  стал  папой  чудесной  девочки.  Стиснутая  зубами  сигарета,  а  из-за  этих  зубов  в  окружающий  мир  летит  такая  грязь,  такое  дерьмо!
-  Сынок,  -  говорю  останавливаясь,  -  у  меня  такое  впечатление,  что  ты  сейчас  обплевал  меня  с  ног  до  головы!
-  Извините,  -  краснеет,  -  это  я  не  Вам.
-  Как  твоя  доченька?
-  Болеет.
-  Не  знаю,  поможет  ли  это  тебе,  но  ученые  доказали,  что  дети  до  двенадцати  лет  живут  в  информационном  поле  своих  родителей.  Вместе  с  той  информацией,  которую  ты  ей  сейчас  передал,  не  удивлюсь,  если  она  получила  еще  одну  болячку.
-  Так  я  же  не  ей!  -  Защищается  он,  -  и  вообще,  по-моему,  -  это  ерунда.
Дело,  сынок,  в  том,  что  мир  устроен  не  по-твоему...
Как  только  не  оправдывали  разрушительную  матерную  лексику  проклятые  родителями  люди.  И  язык  это  такой  специальный.  И  расслабляться  помогает.  Ба,  даже  стрессы  снимает!  И  нелюбимой  работой,  и  плохой  жизнью  прикрывают  люди  те  проклятия,  которые  ежедневно,  ежеминутно  выплевывают  в  мир,  где  живут  их  дети,  родные,  родители.  И  вообще,  все  просто  хорошие  люди,  не  имеющие  привычки  молиться  бесам.  Ведь,  как  бы  не  оправдывали  себя  любители  мата,  как  бы  ни  пытались  обьяснить  свою  агрессивную  "культуру",  любой  священник  скажет,  что  мат  -  лексика  оккультного  происхождения.  Поэтому  и  называют  ее  богословы  молитвами  бесам.  А  ученые-физики  доказали,  что  матерная  лексика  и,  вообще,  каждое  злое,  несущее  разрушительный  заряд  слово  создает  вокруг  негативное  энергетическое  поле,  способствующее  всяким  несчастьям  и  бедам  на  материальном  уровне:  болезням,  катастрофам,  депрессиям,  разводам.  Конечно,  мой  молодой  грузчик  мог  бы  возразить,  что  ученые  ошибаются  (это  как  раз  в  его  стиле).  Ну,  что  же,  если  это  -  неправда,  то  никто  ничего  не  проигрывает  и  не  выигрывает,  кроме,  разве  что,  собственного  иммиджа  и  уважения  окружающих.  А  если  правда?!  Если  правда,  тогда  те,  кто  посылает  в  мир  такие  вот  информационные  снаряды-проклятия,  уничтожают  благосостояние,  здоровье,  судьбы  окружающих  их  людей.  Больше  всего  достается  самым  близким:  детям,  женам,  мужьям,  родителям,  коллегам  по  работе.  А  потом  мы  удивляемся:  из  болезни  не  могу  выкарабкаться,  деньги  не  задерживаются,  семья  распадается.  По  закону  бумеранга  наши  проклятия  возвращаются  ним  же.  И  трудно  предугадать,  где  оно  тебя  стукнет.  Поэтому  я  всецело  поддерживаю  позицию  работодателей,  уделяющих  внимание  корпоративной  культуре  и  наказывающих  носителей  ненормативной  лексики.  Оно,  знаете  ли,  для  бизнеса  безопасней.  В  доме,  построенном  с  любовью,  жить  и  дышать  легче,  чем  в  здании,  в  фундамент  которого  вмурован  мат.  Даже  еда,  приправленная  добрым  словом,  вкуснее,  чем  приготовленная  и  поданная  с  руганью.
Слово  -  видимый  образ  невидимой  и  такой  загадочной  человеческой  души.  "Когда  душа  красива,  как  весенний  сад,  -  позволю  себе  снова  процитировать  свою  бабушку,  -  то  человек  откроет  рот,  а  оттуда  -  цветы.  А  если  душонка  гнилая,  как  болото,  то  изо  рта  -  жабы,  жабы,  жабы..."  Понять  человечкую  душу  можно  внимательно  прислушиваясь  к  словам,  которые  человек  обычно  произносит.  Вслушиваясь  ,  можно  увидеть,  что  там,  в  душе,  -  цветущий  сад  или  вонючее  болото.  Ведь  все  самые  сложные  вещи  имеют,  как  правило,  простое  объяснение.  С  этой  точки  зрения  наше  сегодня  и  то,  что  в  нем  происходит,  тоже  можно  объяснить  просто.  Во-первых,  в  славянских  языках,  особенно  в  русском  и  украинском,  просто  какое-то  страшное  засилие  матерных  слов.  Ни  один  язык  мира  и  близко  так  себя  не  унижает.  Только  у  нас  возможно  общаться  так,  чтобы  цензурными  в  предложении  были  только  "у",  "в"  и  "на".  Было  б  чем  гордиться!  
-  Как  Вы  хотите  жить  в  стране,  -  спросил  меня  однажды  старенький  случайный  попутчик,  -  которую  проклинает  такое  количество  людей?
Проклятия  везде.  На  работе  все  строиться  и  решается  с  матом.  Молодежь  общается  матом.  Дети  воспитываются  матом.  Мы  ругаем  страну,  правительство,  президента.  Тоже  -  зло,  матом.  И  как  же  мы  хотим  жить?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=252952
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 10.04.2011


ГЕОМЕТРИЯ СЧАСТЬЯ. Точка

Есть  ли  что  на  свете  более  мелкое  и  ускользающее  от  осознания,  чем  мгновение?  Вот  оно  пролетело  -  один  нажим  на  клавишу,  пол  вздоха,  одно  неуловимое  движение  ресниц.  Если  в  нашей  жизни  движение  -  это  поток  времени,  состоящий  из  мгновений,  то  в  геометрии  -  это  целенаправленная  прямая  (вектор,  если  хотите),  состоящая  из  необъятного  множества  точек.  А  в  нашей  человеческой  геометрии  счастья  точка  -  это  здесь  и  сейчас.  Несмотря  на  свою  малость  и  незаметность,  точка  -  один  из  решающих  компонентов  бытия.  Ведь,  если  вдуматься,  вчера  и  третьего  дня  -  это  уже  история,  а  завтра  и  послезавтра  (я  не  беру  более  мелкие  отрезки,  хотя  и  они  -  в  счет)  -  это  фантастика.  И  есть  только  одномоментная  реальность  -  здесь  и  сейчас  -  точка.  
     Пока  я  написала  этот  абзац,  прошло  определенное  (весьма  небольшое)  количество  времени,  точки  мгновений  организовались  в  вектор,  четко  направленный  к  цели  -  выразить  мысль.  Ну,  что,  казалось  бы,  особенного.  Секунды,  мгновения,  точки  -  такая  малость.  Они  проскальзывают  незаметно  и  неосознаваемо.  Лишь  изредка,  в  самые  яркие  моменты  жизни,  нам  хочется  остановить  их,  продлить,  ощутить  до  самой  глубины  нашего  естества.  А  иногда  наоборот.  Хочется  подстегнуть  эти  мгновения,  зажмуриться  крепко-крепко  и  прожить,  перетерпеть  их  побыстрее.  Иногда  же  мы  очень  сожалеем,  что  нельзя  снова  пройти  какой-нибудь  очень  значимый  отрезок  жизненного  пути,  как  нельзя  дважды  войти  в  одну  реку.  И  очень  редко  мы  всерьез  задумываемся  о  них  -  этих  точках  на  линии  нашей  короткой  по  сравнению  с  вечностью  жизни.  А  зря.  Концентрация  разума  на  точке  -  очень  важная  вещь.  И  трудная.  Сосредотачивая  свое  внимание,  разум  и  волю  в  точке  "здесь  и  сейчас",  мы,  прежде  всего,  сталкиваемся  с  такой  неприятной  вещью,  как  правда.  Нет  -  нет,  я  не  говорю,  что  правда  -  это  плохо.  Хорошо!  Конечно  же,  хорошо!  Но...  некомфортно.  Особенно,  если  она  -  о  себе,  да  еще  -  горькая.  Ведь  почему  мы  так  скользим  по  жизни,  не  давая  себе  возможности  остановиться,  или,  как  говорят  иногда  спортивные  тренеры  "зафиксировать  точку"?  Чаще  всего  потому,  что  нам  трудно  видеть  правду.  В  себе  и  о  себе,  о  жизни,  о  близких  людях.  Как-то  в  минуты  лихорадочного  ухода  в  мечты  о  счастливом  будущем,  которому  неоткуда  было  взяться,  меня  привел  в  чувство  жесткий  голос  моей  лучшей  подруги:  "Остановись!  Осознай,  что  на  даный  момент  ты  -  немолодая  и  небогатая  вдова  без  дома  и  работы."  Зная  свою  подругу  много  лет,  могу  себе  представить,  чего  стоили  ей  подобные  слова.  Но  тогда  это  произвело  эффект  удара  хлыста  -  так  было  больно.  Но  именно  эта  боль  вернула  меня  с  небес  моих  большей  частью  несбыточных  фантазий  на  землю  -  сюда,  в  точку,  в  "здесь  и  сейчас".  И  как  бы  ни  было  больно,  пришлось  признать  и  признаться,  что  слова  моей  подруги  -  не  что  иное,  как  правда.  Не  больнее,  чем  свет  за  окном,  чем  тикание  часов  на  руке  -  простая  и  понятная  правда  о  моей  незадавшейся  жизни.  Думаю,  Творец  для  того  и  допускает  боль  в  нашу  жизнь,  чтобы  мы  могли  зафиксировать  точку.  Тогда  та  жесткая  точка,  поставленная  моей  подругой  и  осознанная  мною,  перешла  в  иное  качество.  Она  стала  отправной  в  изменении  моей  жизни  к  лучшему.  Она  заставила  меня  проанализировать  прошедшее,  свести,  так  сказать,  дебет  с  кредитом.  И  оказалось,  что  многое  из  того,  что  я  считала  в  себе  значимым  -  блеф  и  поза,  а  многое,  чему  я  не  придавала  никакого  весу,  -  лучшее,  что  у  меня  есть.    
     Сколько  раз  после  этого  мне  приходилось  наблюдать,  как  дорогие  моему  сердцу  люди,  упрямо  закрывая  глаза  на  правду,  скользят  по  жизни,  боясь  остановиться.  Боясь  именно  потому,  что  придется  сказать  себе  очень  больную  и  некомфортную  правду.  И  тогда,  помня  поступок  моей  подруги,  я  говорю  ее.  Теперь  я  понимаю,  что  сказать  -  не  менее  больно,  чем  услышать.  А  мужества  требуется,  пожалуй,  и  больше.  Понимаешь,  что  может  последовать  разрыв  отношений.  Но  если  любишь,  все  равно  говоришь.  Должна  признаться,  что  у  меня  не  стало  меньше  друзей  после  того,  как  я  стала  говорить  им  правду.  Поменялся,  если  так  можно  выразиться,  их  качественный  состав.  Ушли  те,  кому  проще  не  видеть  проблем,  закрывать  глаза  и  уходить  мыслями  в  прошлое,  ища  там  оправдания  своему  нынешнему  незавидному  положению,  или  уноситься  мечтами  в  будущее,  которое  непременно  наступит,  надо  только  зажмуриться  и  потерпеть.  А  вот  те,  кто  научился  останавливаться,  анализировать  положение  и  принимать  решения  не  спонтанно,  а  обдуманно,  остались.  Или  вернулись,  что  тоже  ценно.
     Поразительно,  что  в  единственной  данной  Богом  молитве  -  слова  о  точке:  "Хлеб  наш  насущный  дай  нам  на  сей  день".  Заметьте:  не  обеспечь  нам  сытое  и  безбедное  существование  на  всю  нашу  земную  жизнь.  Что,  разве  у  Бога  недостаточно  для  этого  благ?  Однако  просить  Он  велит  только  на  сейчас,  на  сегодня.  Еще  указатель  отношения  к  точке:  не  заботьтесь  о  завтрашнем  дне,  у  каждого  дня  довольно  своей  заботы.  
     Если  бы  нам  предложили  вспомнить  школьные  задачки  по  математике,  то,  скорее  всего,  это  бы  выглядело  так:  "Из  пункта  А  в  пункт  В..."  А  дальше  -  вариации.  И  отрезок  мы  тоже  проводили  из  точки  А  в  точку  В.  Рискну  утверждать,  что  вся  наша  жизненная  геометрия  -  это  движение  из  точки  А  в  точку  В.  Где  точка  А  -  это  наш  посев,  а  точка  В  -  жатва.
     Закон  сева  и  жатвы  -  один  из  самых  фундаментальных  законнов  счастья.  Самым  простым  в  осознании  этого  закона  является  понимание  того,  что,  посадив  лук,  не  стоит  ожидать  урожая  бананов.  Каждый  мало-мальски  опытный  огородник  скажет  вам,  что  бананы  в  данном  случае  не  вырастут  ни  как  результат  посева  лука,  ни  как  побочный  его  эффект.  Ну,  неоткуда  им,  бананам,  взяться.  Ясно,  как  дважды  два.  Но  в  жизни  в  этом  простом  математическом  действии  мы,  как  правило,  ожидаем  чего  угодно,  только  не  ответа  "четыре".  
     Вот  капитан  огромного  плавучего  холодильника.  За  двадцать  пять  лет  своей  моряцкой  карьеры  он  не  единожды  обошел  вокруг  Земного  шара.  Но  счастливым  себя  не  считает.  Наоборот,  в  один  из  приходов  домой,  он  с  грустью  сказал  мне:  "Жизнь  не  удалась!".  На  первый  взгляд,  прозвучало  даже  кощунственно,  ведь  пройден  трудный  путь,  отдано  много  сил  для  достижения  карьерных  целей.  Работа  моряка  дает  возможность  его  семье  жить  на  таком  материальном  уровне,  который  мне  и  в  радужных  снах  о  престарелой  Золушке  и  успешном  Принце  соответствующего  возраста  не  приснится.  В  чем  же  дело?    Беда  бравого  капитана  в  том,  что  основной  целью  его  заморских  походов  является  уход  от  действительности.  И  это  -  правда,  несмотря  на  возражения,  что  жизнь  на  корабле  -  это  тоже  действительность.  Боязнь  открытых,  ясных  и  честных  отношений  с  самыми  близкими  людьми  -  женой  и  дочерью,  страх  разочарований  и  поражений  в  семье  заставляет  этого  человека  бежать  в  хорошо  известный  искусственный  мир  заранее  заданных  уставных  корабельных  отношений.  Туда,  где  он  -  капитан.  С  годами  он  все  больше  напоминает  Ихтиандра  -  заплывы  все  длинней,  а  пребывание  на  земле  короче.  Он  обижается  на  то,  что  его  девочкам  от  него  нужны  только  деньги,  при  этом  закрывает  глаза  на  то,  что  ничего,  кроме  денег  ни  разу  им  не  дал.  И  что,  как  вы  думаете,  принес  ему  такой  посев?  Помимо  всего  прочего,  у  него  в  последнем  рейсе  очень  резко  и  очень  ощутимо  упало  зрение!  Это  -  жатва:  всю  жизнь  человек  закрывал  глаза  на  действительность,  убегал  в  искусственно  созданую  реальность  -  и  зрение  начало  падать.  Это  очень  больно,  когда  не  чужой  тебе  человек  не  слышит,  не  хочет  слышать  о  том,  что  наступил  момент  необходимого  осознания  действительности.  Момент  истины,  когда  надо  сказать  правду  себе.  И  ставить  точку.  Иначе  поставлена  она  будет  кем-то  другим.
     История  капитана  и  еще  множество  жизненных  историй  из  серии  "а  вот  еще  был  случай  в  нашей  губернии"  заставили  меня  задуматься  о  простоте  и  некоей  прямолинейности  закона  сева  и  жатвы.  Как  в  школьной  задачке:  из  точки  А  -  в  точку  В.  Все  -  на  уровне  здравого  смысла,  и  нет  в  этом  никакой  мистики.  Как  нет  мистики  в  истории  с  луком  и  бананами.  
     Точка  сева  -  это  решение.  Сколько  времени  длиться  процесс  принятия  решения?  Верно,  ровно  столько,  сколько  небходимо  разуму,  чтобы  его  сформулировать  -  мгновение.  Миг,  секунда,  точка  -  и  фундамент  будущего  урожая  заложен.  Насколько  осознан  этот  момент?  Насколько  правильным,  честным  является  принятое  решение?  Насколько  мы  осознаем  реальность  будущей  жатвы?  Все  это  в  какое-то  мгновение  нашей  жизни  концентрируется  в  одной  точке  -  здесь  и  сейчас.  И  семена  падают  в  почву.  И  урожай  начинает  расти  и  созревать.  
     Когда-то,  в  минуту  жесточайшего  отчаяния,  я  кричала  Богу:  "Скажи  мне,  что  делать!"  Голос  Божий  иногда  звучит  в  нас  там,  где,  кажется,  рождаются  мысли.  Он  сказал:  "Смотри,  что  сеешь".  Я  мгновенно  успокоилась,  и  увидела,  какой  из  моих  многочисленных  и  бездумных  посевов  привел  меня  на  грань  жизни  и  смерти.  Осознание  жизненных  закономерностей  само  по  себе  способно  успокоить  отчаявшееся  сердце  и  настроить  разум  на  принятие  конструктивных  решений.  А  здесь  я  вдруг  осознала,  как  дважды  два  -  четыре:  то,  что  хочешь  иметь  -  отдавай!  Хочешь  урожай  лука  -  сади  лук!  Хочешь  бананов  -  бананы.  
     Тогда  же  очень  симпатичный  мне  молодой  человек,  имеющий  мужество  задумываться  о  себе  и  о  счастье,  сказал:  "Я  думаю,  счастье  -  это  решение".  Первым  моим  движением  было  -  поспорить,  возразить.  Мне  казалось  тогда,  что  такая  неуловимая,  душевная  субстанция  как  счастье  не  может  зависеть  от  воли  и  разума  человека.  Нельзя  запрограммировать  себя  на  счастье,  нельзя  вызвать  счастье,  произнося  мантры  и  заклинания.  Но  многолетние  наблюдения  привели  меня  к  выводу,  что  мой  собеседник  был  прав.  Да,  счастье  нельзя  запрограммировать.  Но  его  можно  вырастить.  Если  правильно  посеять.  Все  на  самом  деле  гораздо  проще,  чем  мы  думаем:  чтобы  вырастить  лук,  нужно  сеять  лук.  А  чтобы  вырастить  счастье  -  нужно  его  сеять.  Просто,  как  школьная  задачка.  Если  принять  решение  сделать  счастливым  хоть  одного  человека,  а  потом  это  решение  выполнять,  то  это  и  будет  посевом.  А  жатвой  -  собственное  наше  счастье.  Не  верите?  А  проверьте!  Вот  прямо  сейчас  и  начните  проверять.
     Сейчас,  -  писал  Клайв  Льюис,  -  это  точка,  в  которой  время  соприкасается  с  вечностью.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=252533
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 08.04.2011


Весенний флирт (начало и конец)

Благодарю  за  этот  флирт  весенний,
В  общении  намеченный  едва.
Сплетались  так  легко  и  вдохновенно
Изящнейших  намеков  кружева!
................................................
В  наш  глупый  век  искусственных  стандартов,
Увы,  недолог  звон  гусарских  шпор.
И  дальше  было  все,  как  прикуп  в  картах,  -
Один  сплошной  досадный  перебор.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=252063
рубрика: Поезія,
дата поступления 06.04.2011


Овергейм! Игра в "Лабиринты"

В  лабиринтах  души  не  поставишь  табличек  и  знаков.
Указателей  нет  "разворот".  "поворот"  и  "тупик".
Я  к  началу  вернусь,  только  дай  мне  немножко  поплакать.
Ты  останешься  здесь.  
                                       Отступать  ты,  увы,  не  привык.

В  лабиринтах  любви  не  подстелешь  соломки,  подушек.
Здесь  любое  падение  -  насмерть,  навек,  на  разрыв.
А  потом  -  тишина,  да  такая,  что  лопают  уши.
И  молчанье  такое,
                                       Что  лучше  бы,  право,  -  навзрыд.

Эту  боль  в  три  строфы  сохраню,  подавая  на  принтер.
Я  ее  заморожу,  доверив  холодным  листам.
Овергейм,  дорогой!  Я  не  буду  играть  в  лабиринты.
Выходи  на  прямую  дорогу.  
                                       Мы  встретимся  там.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=252061
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 06.04.2011


СЕМЬ МИНУТ (почти эротический рассказ)

«Снова  дождь  за  окном,  снова  дождь…  Люблю  этот  тихий,  таинственный  шелест,  шепот,  шлепанье.  Шум  льющейся  с  неба  воды.  Он  умиротворяет,  убаюкивает.  Делает  переживания  и  страсти  такими  ма-а-аленькими  и  несерьезными,  как  будто  смотришь  с  высоты  орлиного  полета  на  разбежавшихся  по  полю  кроликов.  И  хочется  сочинять  тихие  стихи.  Нет,  вовсе  не  грустные.  Смиренные  и  отстраненные,  как  чистое  знание.  Хочется  прижаться  к  плечу  очень  родного  человека  и  говорить  о  больших  вещах:  о  таинственности  мироздания,  о  могуществе  Бога,  о  будущей  жизни  там,  за  чертой,  о  тысячах  потерь  и  сотнях  встреч.  В  такой  вечер  по-особому  ощущаешь  любовь  –  щемяще  –  ко  всему:  деревьям,  дождю,  детям,  бомжу,  который  сидел  под  магазином  сегодня,  -  такое  фантастически  нездешнее  лицо...  К  тому,  единственному,  с  кем,  кажется,  никогда  не  наступит  старость.  Но  его  еще  нет.  Вернее  меня  еще  нет  в  его  жизни.  Я  только  буду…  А  дождь  -  есть».  Я  закрыла  дневник  и  погрузилась  в  атмосферу  дождливого  вечера.  Хорошо.  Дождь  еще  со  времен  студенческой  неприкаянности  ассоциируется  у  меня  с  уютом:  дождь,  чистая  постель,  шорох  занавесок,  рассеянный  свет  лампы  на  тумбочке,  любимая  книга…
-  По  закону  жанра  самое  время  для  телефонного  звонка,  -  никогда  не  замолкающий  спасительный  юмор!  Накаркал,  зараза!  Мягкая  мелодия  мобильного  в  этот  раз  звучит    противно-пронзительно.    Неужели,  я  ее  выбирала?  Надо  сменить.  Мамочки,  как  вы  мне  все  дороги!  Ну,  кто  там?  Сережа.  Это  еще  куда  ни  шло.  Галя  -  моя  лучшая  подруга  -  называет  его  моим  пажом,  он  моложе  лет  этак  на  двенадцать  и  меня  обожает.  Молча,  только  глазами.  Но  моя  наблюдательная  Галина  все  усекла.  Иногда  подсмеивается.  Однако  когда  я  за  какую-нибудь  очередную  глупость  грожусь  его  прогнать,  уговаривает  меня  этого  не  делать.
-  Да,  Сережа!  –  прощай  беззаботный  вечер...
-  Алла,  у  Вас  есть  для  меня  пару  минут?  –  взволнованный  голос.
-  Ты  же  знаешь,  у  меня  всегда  есть  для  тебя  пару  минут  и  даже  больше.
Сережа  –  спрашивает?!  Видать,  что-то  серьезное  стряслось,  обычно  он  не  особо  церемонится.
-  Можно  я  заеду?  –  А  вот  это  уже  никак  на  него  не  похоже.  Который  час?  Половина  одиннадцатого.  Я,  естественно  не  в  лице  и  не  в  прическе.  Сколько  у  меня  есть  времени,  чтобы  нарисовать  счастье  на  лице,  учитывая  расстояние  и  скорость  его  «Фольксвагена»?
-  Сейчас?  –  глупая  попытка  оттянуть  неизбежное,  -  Хотя  чего  я  спрашиваю,  давай,  жду.
Как  же  мне  тяжело  быть  всегда  готовой  всех  выслушивать,  давать  советы,  ведь  я  и  сама  нуждаюсь  в  них  ничуть  не  меньше,  и  потом,  мне  уже  не  так  мало  лет.
-  Так,  дамочка,  соберитесь!  –  опять  включился  спасительный  юмор,  -  кто  только  что  рассуждал  о  любви  ко  всему  на  свете?  Вот  Вам  и  шанс  проявить  эту  любовь  на  деле,  теоретик  Вы  мой.
Теория  про  теоретика  тоже  принадлежит  Гале.  Она  считает  меня  великим  теоретиком  счастливой  жизни,  не  особо  старающимся  воплотить  свои  умозаключения  на  практике.    Ну,  ладно,  смиряюсь,  Сережа  ведь  не  самый  худший  вариант  для  проявления  любви  к  ближнему.  Стоп  –  стоп,  куда-то  опять  не  в  ту  степь.  Нужно  хотя  бы  основные  черты  лица  навести.  Процесс  превращения  полузаспанного  ужастика  в  леди  происходит  почти  на  автопилоте.  Хотя  я  еще  и  не  в  том  возрасте,  чтобы  красить  губы  в  лифте  на  ходу,  но  уже  потихоньку  приближаюсь.Так,  теперь  сменить  смешную  пижамку  с  медведиками  на  широкое  домашнее  платье  с  огромными  цветами  и  маленькими  колибри  (все  джунгли  на  одной  отдельно  взятой  фигуре),  провести  щеткой  по  волосам,  хорошо,  что  они  не  вьются.  Взгляд  в  зеркало  из-под  ресниц:  
-  Свет  мой-зеркальце,  скажи,  -  королева!
-  Да  уж,  явно  не  принцесса,  -  ядовито  каркнул  вместо  зеркала  спасительный  юмор.  Быстрее  заткнуть  ему  рот,  чтоб  не  совался.  И  -  велкам!
А  вот  и  мой  любимый  мальчик.  Его  широкий  шаг  легко  расслышать  в  ночной  тишине  подъезда.  Без  семи  одиннадцать.  Распахиваю  дверь  за  секунду  до  стука,  -  надо  бы  звонок  поставить  -  да  недосуг,  как  недосуг  закончить  ремонт  в  коридоре.  У  Сережи  всегда  первым  заходит  нос.  Нет,  нос  у  него  вовсе  не  длинный  –  очень  даже  приличный  нос.  Длинный  как  раз  сам  Сережа.  Уж  не  знаю,  сколько  в  нем  росту,  хоть  он  когда-то  и  обнародовал  заветную  цифру,  но  дышу  я  ему  аккурат  в  диафрагму.  Кроме  того,  он  еще  и  неслабо  худой.  Не  ест  ничего.  Мои  попытки  исправить  положение,  как  корабли  о  рифы,  разбились  о  его  комплексы,  –  накормить  его  мне  не  удается.  Разве  что  напоить  кофе.  Это  –  всегда  и  в  немереных  количествах.  Может  быть,  до  встречи  со  мной  это  кофепитие  и  не  было  его  привычкой,  но  я-то  умею  заразить  ближнего  какой-нибудь  сибаритской  ерундой.  О,  опять  спасительный  юмор!  Спал  бы  ты,  что  ли.  Самой  примечательной  чертой  Сережи  являются,  бесспорно,  его  уши.  Мало  того,  что  они  м-м-м  великоваты,  они  еще  раз  и  навсегда  развеяны  по  ветру.  Эти  его  уши  и  стали  первопричиной  нашей  странной  дружбы.  Два  года  назад,  когда  он  был  в  числе  моих  первых  стажеров  на  тренингах  для  менеджмента  компании,  именно  эта  часть  его  мне  жутко  не  понравилась.  А  когда  мне  что-то  не  нравиться,  я  всегда  пристально  вглядываюсь.  Вот  я  и  всмотрелась  в  обладателя  столь  примечательных  ушей.  Он  оказался  первоклассным  специалистом  и  вообще  очень  обаятельным  и  умным  парнем.  С  совершенно  потрясающей  манерой  смотреть  на  женщин.  Те,  кто  хоть  раз  уловил  на  себе  этот  особенный    бархатный  взгляд  огромных  темно-карих  глаз,  чем-то  напоминающих  грустные  глаза  сенбернара,  никогда  не  смогут  его  забыть.  Попалась  и  я.  Выручил,  как  всегда,  спасительный  юмор,  ядовито  взвесивший  все  существующие  разницы.  Мы  как-то  быстро  стали  общаться  вне  работы,  выбрав  приютом  миленькую  кафешку.  Но  и  сейчас,  спустя  два  года,  несмотря  на  взаимные  откровения  и  разочарования,  мы  все  еще  не  совсем  близки.  Недавно,  снова  мучительно  спрашивая  себя,  почему  я  не  пошлю  этого  барина  на  все  буквы  алфавита,    я  вдруг  поняла  главное.  Сережа  –  в  какой-то  мере  противоположность  меня.  Он  –  молод  и  наивен,  у  меня  –  осень  и  мудрость  (недавно  Галя  ошеломила  меня  этим  фактом).  Он  -  мужчина,  со  всеми  качествами,  которые  я  ценю  в  мужчинах:  умен,  вальяжен,  обходителен,  умеет  молчать.  Элегантен  бывает,  как  рояль.  И,  вдобавок,  в  нем  есть  то,  что  глубоко  скрыто  во  мне:  романтичность,  старомодность,  огромная  потребность  в  любви  и  необычайная    ранимость,  почти  физически  ощутимая.  Так  что  на  вопрос,  как  кого  я  люблю  этого  мальчишку,  есть  однозначный  ответ:  как  себя.  И  никакой  эротики.  Ну,  почти  никакой.  Главное,  чтобы  он  не  догадался.  Однако  все  это  не  дает  ему  права  врываться  в  мою  квартиру  среди  ночи,  так  что  сделаем  строгое  лицо:
-  Ты  при  памяти,  который  час?
-  А  который?  –  он  еще  шутит,  значит  не  все  так  радикально  плохо.  Приглашать  его  не  приходится,  путь  на  кухню  совершается  на  автопилоте.  Я,  как  всегда,  берусь  за  чайник:
-  Почти  одиннадцать  –  это  тебе  не  время?
-  Время.  Детское.  А  Вы,  видится  мне,  уже  не  ребенок.
Все,  попали  в  колею  взаимных  подколок,  если  немедленно  не  выедем,  разговор  не  получится.  С  Сережей  всегда  так  –  я  его  знаю.
-  Сережа,  не  тяни,  -  время  и  впрямь  не  детское.  Что  случилось?
-  Не  знаю...  Я  уже  совсем  ничего  не  знаю  и  не  понимаю...  Я  Вас...  разбудил?
-  Нет,  -  автоматически  отвечаю  на  его  вопрос,  потихоньку  понимая,  что  тоже  ничего  не  понимаю.  Так  же  автоматически  заливаю  кипяток  в  колбу  с  заваркой  чая,  лезу  в  холодильник  за  сладким.  Беру  чашки  и  блюдца  из  шкафа.  И  вдруг  ловлю  себя  на  мысли,  что  боюсь  повернуться  к  нему  лицом.  Эта  пауза  после  "Я  Вас"  мешает,  как  камешек  случайно  попавший  в  туфлю.  Там  следом  другое  какое-то  слово  намечалось...И  ясность  обрушивается  вдруг,  как  лавина  горячего  снега.  Именно  так  -  горячего  снега.  Спасительный  юмор,  ты  где?  Ну,  что  ты  молчишь?  Выручай,  брат!
-  Спокойно,  старушка!  -  фух,  живой,  слава  Богу!
Глубоко  вдохнув,  медленно  считаю  свои  годы,  поворачиваюсь,  и,  не  глядя  в  глаза,  присаживаюсь  к  столу.  Он  задумчиво  вертит  в  руке  пустую  чашку,  и  это  спасает,-  нужно  налить  в  нее  чай.  Так,  налила.  Что  дальше?  Сахар?  Стоп,  а  вдруг  я  ошиблась?  А  вдруг  это  всего  лишь  пауза,  чтобы  собраться  с  мыслями?  А  вдруг  -  ничего  такого?  В  груди  становиться  немножечко  свободней,  дышать  легче.  Еще    пару  секунд,  и  все  бы  прошло,  как  проходило  до  этого  вечера.  И  тут  на  стол  в  паре  миллиметров  от  моей  ложиться  его  рука.  Дураки  работают  в  "Плейбое"!  Они  почему-то  за  столько  десятков  лет  не  разгадали  ни  одного  даже  самого  маленького  женского  секрета.  Показывают  нам  торсы,  лица,  попы  и  попы  -  вид  спереди.  В  голову  никому  не  приходит,  что  самая  эротичная  часть  мужского  тела  -  руки.  Особенно  у  Сережи.  Как-то  я  спросила  его,  почему  он  не  носит  перчатки,  и  он  ответил,  что  нет  мужских  таких  узких  и  женских  таких  длинных.  А  сейчас  эта  длинная  узкая  рука  подрагивая  лежит  рядом  с  моей.  И  я  вижу,  как  она  ждет  от  моей  -  нет,  даже  не  движения,  просто  намерения  подвинуться  на  эти  неуловимые  миллиметры.  И  тогда...
Тогда  они  встретятся,  и  его  тонкая  почти  женская  ладонь  не  по-женски  сожмет  мою  -  крепкую,  почти  мужскую.  Пальцы  перепутаются,  и  снежная  лавина,  накрывшая  нас  обоих  начнет  закипать.  И  в  этом  пару  и  дыму  мы  не  заметим,  куда  побросали  нашу  одежду,  не  станем  задумываться,  как  он  -  такой  худой,  смог  так  легко  подхватить  меня  -  такую  не  худенькую.  Мы  не  услышим  моего  вскрика:  "Уронишь!"  И  только  запомниться  его  движение  -  уронить!  -  и  мои  руки,  крепко  ухватившиеся  за  шею.  И  смех.  Смех  останется  навсегда:  мой  -  шутливо-испуганный,  и  его  -  победный.  А  дальше  джунгли  и  колибри  с  моего  платья  закружат  нас  и  унесут  в  сказочную  страну,  где  не  будет  других  жителей,  только  мы.  Наши  руки,  губы,  тела  будут  жить  там  в  своем,  загадочном,  сладком  ритме  отдельной  от  нас  таинственной  жизнью.    
А  на  утро  я  проснусь.  Тихонько  отодвинусь  от  него,  крепко  спящего.  Подхватив  платье  (ах,  эти  джунгли!),  скользну  в  ванную.  Буду  долго  разглядывать  себя  в  зеркале  и  пойму,  что  уже  давно  на  себя  так  не  смотрела,  что  давно  не  видела  себя  и  не  знаю.  И  что  я  -  не  "очень  еще  ничего",  а  "вполне  еще  ого-го".  Вот  только,  для  него  ли?  Он  слишком  молод.  Я  буду  долго  так  стоять,  боясь  войти  в  спальню,  пока  голос:  "Ну,  что  ты  там  возишься,  я  не  могу  пить  кофе  без  тебя!"-  приведет  меня  в  чувство  и  вернет  ощущение  закипающего  снега.  Таким  будет  теперь  каждое  утро.
А  днем...  Днем  я  не  буду  обращать  внимания  на  удивленные  взгляды  соседей.  Я  проигнорирую  ехидное  замечание  продавщицы  на  рынке:"  Какой  у  Вас  красивый  сын!"  Я  переживу  молчаливое  сочувствие  Гали  и  не  услышу  ее  очаянного  вопроса:  "Что  ты  творишь?"  Мы  будем  ходить  на  работу  отдельно.  Он  раньше,  я  позже.  Я,  типа,  начальник,  мне  можно.  Пересекаясь,  мы  старательно  будем  делать  вид,  что  ничего  не  происходит,  "шифроваться",  как  будет  посмеиваться  он.  И  однажды,  в  редкую  отчаянную  минуту,  он  скажет  мне  такое,  что  я  пойму:  эта  шпионская  игра  нужна  мне,  а  вовсе  не  ему.  Тогда  мы  уедем  к  морю.  Я  скажу  родителям,  что  мы  -  коллеги  и  я,  де,  пожалела  его,  мальчишку,  никогда  не  видевшего  моря.  Будем  жить  вдвоем  на  пустой  большой  даче,  бродить  по  пляжу,  пить  по  утрам  кофе  за  столиком  у  кромки  Ахтиарской  бухты  и  любоваться  заходящими  в  нее  парусниками.  И  в  свете  восходящего  солнца  все  паруса  будут  отливать  для  нас  алым.  Мне  будет  нравиться  в  нем  все:  привычки,  ужимки,  словечки.  Только  совсем  немного  будет  раздражать  его  игра  в  "любишь  -  не  любишь".  Если  я  буду  его  хвалить  и  заботиться  -  "любишь",  если  критиковать  -  "не  любишь".  После  четвертого  или  пятого  гейма  мой  спасительный  юмор  сдастся  и  уйдет.  Не  знаю,  куда.  Может,  в  подсознание.  Но  полный  мрак  подступит  лишь  однажды.  На  экскурсии  к  водопаду  Серебрянные  Струны,  запыхавшаяся  после  долгого  подъема  в  гору,  я  поймаю  его  взгляд,  брошенный  исподтишка  на  молоденькую  попутчицу,  легко,  как  серна,  прыгающую  впереди,  зазывно  покачавая  бедрышками,  как  будто  и  не  было  этого  изнурительного  подъема.  И  я  не  пойду  купаться  под  струи  водопада  "на  счастье",  а  буду  сидеть  на  холодном  камне,  обжигаться,  отхлебывая  из  пластикового  стаканчика  душистый  травяной  чай  и  страдая  от  нахлынувшего  вдруг  возраста.  И  вспоминать  некогда  любимый  роман  Франсуазы  Саган  "Любите  ли  Вы  Брамса?"
А  потом  случиться  неизбежное.  Я  встречу  его.  Того,  о  ком  думала,  кого  ждала  все  восемь  лет  своего  вдовства.  А  может,  и  всю  жизнь.  Это  произойдет  на  набережной.  Мы  будем  гулять  по  импровизированной  выставке  картин,  рассматривая  нарисованное  море  и  сравнивая  его  с  настоящим.  У  белых  колонн  театра  Луначарского  будет  пушисто  благоухать  ленкоранская  акация.  Огромные  чайки,  как  прирученные  собаки  будут  брать  из  рук  кусочки  специально  для  них  купленой  булки.  И  ленивые  волны  так  же  прирученно  будут  купать  каменное  основание  Памятника  Затопленным  Кораблям.  Избалованная  регулярными  походами  в  музей  картин  Айвазовского,  я  буду  высматривать  на  здешних  полотнах  тот  неповторимый  свет,  кторый  из  глубины  своей  души  отражает  рассветное  море.  И  я  споткнусь  вдруг  об  этот  свет.  Остановлюсь  и  с  упоением  жаждущего  у  холодного  ключа  залюбуюсь  смелым  широким  мазком,  чистотой  и  насыщенностью  цвета.  Я  увижу,  как  вся  душа  художника  выплеснулась  на  полотно.  Вся  любовь,  вся  печаль,  вся  вера!  За  мгновение  наступившей  в  мире  тишины  я  пойму  сколько  в  ней  -  незнакомой,  но  такой  близкой  душе  -  нерастраченной  любви,  сколько  несокрушимой  веры!  "Сумасшедший,"  -  прошепчу  я  и  кто-то  тихо  ответит  рядом:  "Угу,  все  кто  любит  меня  так  говорят".  "Ну,  ни  фига  себе!"  -  внезапно  отзовется  спасительный  юмор.  Уррра!  Вернулся!  Я  и  не  ожидала,  что  так  соскучусь  по  нему,  моему  некогда  неумолкающему  спасительному  юмору.  А  художник,  заглянув  в  мои  глаза,  решит,  что  эта  радось,  этот  восторг  узнавания  принадлежат  ему.  И  в  ответ  его  зеленые  глазищи  накроют  меня  теплой  волной  того  самого  неповторимого  света,  который  я  так  безрезультатно  и  долго  искала.  И  меня  совсем  не  возмутит  это  его  самонадеянное  "кто  любит".  Я  буду  знать,  что  полюблю.  Эту  чистую,  открытую  всем  ветрам  душу,  эту  ясность  в  глазах  и  словах.  И  этот  прямой,  бесхитростный  и  такой  глубокий  ум.  Наплевать,  что  он  ростом  с  меня,  наплевать,  что  одет,  как  бомж,  наплевать,  что  руки  -  крепкие,точеные,  точные  руки  -  в  краске,  въевшейся  под  кожу  навечно.  Это  все  не  важно.  А  что  важно?  Важно,  что  мой  мальчик  рядом  так  пристально  засмотрится  на  море.  И  в  его  огромных  как  сливы  глазах  будет  плескаться  огромное  синее  горе.  В  отличие  от  меня,  он  никогда  не  задумывался  о  том,  что  этот  день  когда-нибудь  наступит.  Конечно  же  он  справиться.  Хоть  поначалу  и  спрячется  в  молчание  и  нежность,  будет  лихорадочно  обнимать  и  бояться  отпустить  хоть  на  минутку.  И  страдать.  А  потом,  когда  я  таки  уйду,  всегда  и  всех  сравнивать  со  мной.  Нет,  не  потому  что  я  такая  классная.  А  потому,  что  я  старше,  и  просто  в  силу  возраста  -  умнее,  мудрее  всех  девочек,  что  встретятся  на  его  пути.  А  это  не  честно.  И  тогда...
И  тогда  моя  рука,  так  и  не  преодолев  те  роковые  пару  миллиметров,  потихоньку  соскальзывает  со  стола.  И  душа  моя  снова  возвращается  в  дождь.  Я  поднимаюсь,  отхожу  к  окну  и  тихо  говорю:  "Прости,  я  не  могу  тебе  помочь".  Одиннадцать.  Он  уходит,  унося  кусок  моей  жизни.  Только  что  за  семь  минут  я  прожила  этот  кусок.  А  у  него  будет  другая  жизнь,  и  другая  половинка.  У  самых  дверей  я  набираюсь  мужества  заглянуть  в  эти  полные  боли  глаза.  И  они  упрекают  меня:  
-  Не  любишь!
-  Нет,  -  отвечаю  я  только  глазами,  -  ты  не  понимаешь.  Вот  это  и  есть  любовь.
А  за  окном  идет  дождь.  И  я  погружаюсь  в  него  и  вижу  того,  с  кем  никогда  не  наступит  старость.  Но  его  еще  нет.  Вернее,  меня  еще  нет  в  его  жизни.  Я  только  буду.  А  дождь  -  есть.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=250862
рубрика: Проза, Интимная лирика
дата поступления 31.03.2011


Краса, яка нічого не врятує (Із циклу "Провінція")

Індустріалізація  -  нищівна  річ.  Не  знаю,  як  вам,  а  мені  саме  явище  індустріалізації  бачиться  таким  собі  фантасмагоричним  монстром,  що  пожирає  усе  на  своєму  шляху.  Не  злічити  жертв  індустріалізації.  Природа,  тварини,  люди  -  усі,  здається,  опинились  у  заручниках  цього  монстра.  От  хіба  тільки  любов  та  краса  здатні  протистояти  там,  де  пасує  навіть  Партія  Зелених  і  ГрінПіс.  Та  й  то  -  не  всяка  любов  і  не  всяка  краса.
Минулого  тижня  мені  довелось  працювати  на  міжнародній  виставці  індустрії  краси.  Наш  монстр,  як  бачите,  й  сюди  дістався.  Три  павільйони  розміром  із  аеропорт  "Бориспіль"  кожен  заледве  вмістили  бажаючих  продемонструвати  свої  здобутки  у  досягненні  й  збереженні  краси  й  бажаючих  до  цих  здобутків  долучитись.  Велетенські  зали  -  стадіони  було  поділено  на  сегменти,  де  кожна  фірма  -  експонент  мала  свій  стенд.  Чого  тільки  не  було  на  тих  стендах!  На  перший  погляд  здавалось,  що  усі  найпотаємніші  забаганки  жінок  відгадано,  перепрацьовано,  по  скляночках  і  тюбиках  розфасовано,  й  акуратно  виставлено  на  полицях.  На  деяких  стендах  навіть  відразу  ж  демонстрували  способи  застосування  вмісту  тих  скляночок  й  роботу  числених  апаратів  краси.  От  ідеш  по  залу,  і  раптом  у  відділеному  умовними  стінами  закапелку  симпатичну  жіночку,  що  простяглась  на  зручному  столі,  намазують  кремом.  Чи  накладають  їй  маску  на  всеньке  тіло,  чи  роблять  масаж.  Тайський,  наприклад.  Хто  не  знає,  тайський  масаж  навчений  масажист  робить  не  руками,  а  всім  тілом.  Уявляю  собі,  як  заздрісно  зітхнула  зараз  чоловіча  половина  моїх  дорогих  читачів:  і  пощастить  же  побачити  таке!  Жінкам  би  інше  сподобалось.  На  тих  таки  стендах  у  залі  парикмахерського  -  ні  більш  -  ні  менш!  -  мистецтва  майстри  демонстрували  вправність  у  викладанні  й  підстриганні  жіночого  волосся.  Усім  бажаючим  добровольцям  за  п"ятнадцять  хвилин  споруджували  супермодну  зачіску,  або  втинали  супермодну  стрижку,  застосовуючи  при  цьому  супернові  засоби  стайлінгу  й  інструменти,  вартість  яких  на  сусідніх  стендах  перевалювала  за  тисячі  гривен.  У  іншому  залі  -  нігтьовому  -  можна  було  побачити,  у  яку  золоту  жилу  можна  перетворити  таку,  здавалось  би,  мізерію,  як  жіночі  нігті.  Чого  тут  тільки  з  ними  не  витворяли.  Їх  фарбували  лаками  й  фарбами  у  найнеймовірніші  кольори,  серед  яких  найменш  було  рожевого  -  того,  що  притаманний  доглянутим  здоровим  нігтям.  Їх  нарощували  до  неймовірної  довжини  й  гостроти.  При  погляді  на  такі  нігті  чомусь  згадувався  Фредді  Крюгер  та  дитячі  сорочечки  з  зашитими  рукавчиками.  Бо  як,  скажіть  на  милість,  можна  інакше  наважитись  заснути,  маючи  десяток  гострих  ножів  на  руках?  На  цих  штучно  виліплених  нігтях  малювали  такі  пейзажі  й  натюрморти,  виліплювали  такі  красоти  й  блискітки,  що  Фаберже  зі  своїми  яйцями  видався  би  просто  ремісником.  На  виставці  усі  ці  процедури  робили  бажаючим,  яких  було  повно,  безкоштовно.  А  у  житті  повсякденному  це  коштує  неймовірних  грошей,  бо  матер"яли  для  подібних  процедур  стояли  поряд  на  стендах  із  добре  вимальованими  цінниками,  зробити  у  голові  нескладні  математичні  підрахунки  міг  кожен  бажаючий.
Та  основними  відвідувачами  виставки  були  все  ж  не  пересічні  громадяни,  чи  здебільшого,  громадянки.  Головними  тут  були  майстри  краси:  парикмахери,  нігтьовики,  косметологи,  візажисти,  масажисти  й  дерматологи.  От  кого  аж  ніяк  не  зачепила  фінансова  криза!  Навпаки,  їх  стало  ще  більше.  Чому?  А  що,  по-вашому,  робить  справжня  жінка,  коли  їй  в  житті  стає  непереливки?  Правильно,  нову  зачіску!  Фарбує  волосся  в  інший  колір,  робить  манікюр  і  педикюр  і  сідає  на  дієту.  Немає  для  жінки  ліпшого  способу  покращити  самопочуття,  ніж  зайнятись  своєю  зовнішністю.  Раніше  ми  обходились  якось  власними  силами.  Після  кількох  (ще  у  далекій  молодості)  невдалих  відвідин  манікюрниці,  що  до  крові  поскубла  мені  пальці  на  руках,  я  освоїла  нескладну  процедуру  й  доглядаю  за  руками  самотужки.  Ми  накладали  собі  на  обличчя  маски,  збираючись  з  подругами  на  недільні  посиденьки  (якось  у  моїй  компанії  й  раніше  не  прийнято  було  працювати  у  неділю).  Для  нашого  маски-шоу  у  хід  йшли  огірки,  суниці,  кефір  та  мелена  на  кавомолці  вівсянка.  А  якщо  вдавалось  роздобути  пляшечку  оливкової  олії  -  то  були  іменини  серця.  У  наших  чоловіків  навіть  була  така  розвага  -  вдиратись  до  кімнати  "на  маски-шоу",  щоб  подивитись  на  намазаних  неймовірними  сумішами  жіночок  із  жабо  з  целофанових  пакетів  на  грудях.  Було  багато  реготу  й  жартівливих  присягань:  дівчата,  ми  вас  усякими  любимо!  Потім  було  чаювання,  розмови  й  плани  на  майбутнє.  І  компліменти  наших  "хлопців":  ой,  які  ж  ви  стали  гарні!  Не  знаю,  наскільки  допомагали  ці  маски  нашим  обличчям,  а  от  позитивом,  як  зараз  кажуть,  заряджали  на  весь  тиждень.  І,  що  найцінніше,  не  тільки  нас,  а  й  наших  чоловіків.  Чому  найцінніше?  Бо  теперішні  чоловіки,  виділяючи  жінкам  гроші  на  подібні  процедури,  навряд  чи  заряджаються  позитивом,  для  гаманця  пересічного  громадянина  це  дороге  задоволення.   Все  змінилось,  тепер  жінки  хотять  бути  красивими  для  себе  -  коханих  і  неповторних.  Я  би  додала  -  нереалізованих  у  суто  жіночому  плані  й  травмованих  за  допомогою  фотошопу  глибоким  комплексом  неповноцінності.  Ми  ж  хотіли  бути  гарними  для  наших  "хлопців".  Може  тому  й  заміж  нас  кликали,  ми  мали  можливсть  пару  собі  обирати  й  не  шукали,  не  завойовували  її,  як  зараз.  
Коли  йдеш  виставковими  залами,  маєш  час  придивлятись  хіба  до  вітрин.  Стільки  скляночок,  пляшечок  і  тюбиків  не  можуть  не  примусити  жіноче  серце  битись  трохи  частіше.  Парфуми,  креми,  маски,  скраби...  Для  обличчя,  шиї,  повік  (наче  це  -  не  те  саме  обличчя!),  для  тіла,  рук,  ніг...  Ліфтингові,  антицелюлітні,  противікові,  протизапальні...  Уявіть  собі,  скільки  грошей  заробив  той  дивак,  що  розказав  нам,  що  целюліт  -  це  хвороба.  Справді?  А  ми-то  -  невігласки  -  гадали,  що  це  невідворотні  вікові  зміни  жіночої  шкіри.  На  фото  моєї  мами  вона  з  подругами  біля  моря  з  таким  шикарним  целюлітом!  Питаю:  "Мам,  тобі  оце  не  соромно  було  таке  людям  показувати?"  А  вона:  "Тю,  дурна,  ми  слів  таких  не  знали,  голову  собі  цим  не  парили,  й  чоловіки,  до  речі,  любили  нас  із  целюлітом,  а  зараз  від  целюлітних  дам  до  молодих  втікають,  щоб  без  целюліту".  От,  що  сказати?  Права  ж  вона,  права.  
Зовсім  по-іншому  сприймаєш  виставку,  коли  працюєш  на  стенді.  Тут  говориш  з  людьми,  придивляєшся  до  очей,  облич.  Таке  спілкування  порадувало  мене  неймовірно:  я  не  побачила  у  доглянутих  за  грубі  гроші  обличчях  моїх  співрозмовниць  ніяких  відмінностей  з  моїм,  що  доглядається  за  принципами  старих  недільних  посиденьок.  Цікаві,  приємні  у  спілкуванні  жінки  через  кілька  секунд  вже  здавались  молодими  й  гарними,  а  нафарбовані  красуні,  що  поводились  високомірно  й  манірно  через  ті  ж  таки  секунди  геть  втрачали  свою  привабливість.  Нічим  суттєво  не  відрізнялась  шкіра  на  обличчі  моїх  ровесниць  -  там  зморщечки,  тут  складочки.  Здається,  їй,  шкірі,  байдуже,  чим  її  мастили  -  супердорогим  кремом  чи  медом  з  яєчним  жовтком  і  краплею  лимонного  соку  для  відбілювання.  Вона  все  одно  старіє.  І,  ризикну  заперечити  вченим  дерматологам,  для  шкіри  важливіше  не  вартість  крему  й  маски,  і  навіть  не  ватісність  технології,  за  якою  цю  маску  створено,  а  настрій  жінки,  її  спокій,  самоповага,  реалізованість  і  аура  любові  навколо.  Без  цього  дорогі  креми  коштують  за  коефіцієнтом  корисної  дії  на  шкіру  стільки  ж,  скільки  й  звичайна  (не  блакитна!)глина.  Правда,  психологи  кажуть,  що  сума  грошей,  вкладених  жінкою  у  свою  зовнішність,  теж  сама  по  собі  відіграє  роль  стимула.  Типу,  вона  стимулює  самоповагу  жінки.  Тут  я,  зі  своєю  в"їдливою  манерою  всілякі  сентеції  продовжувати  до  абсурду,  уявляю  наступну  картину:  вкладає  жінка  у  маски,  креми,  помади  і  лаки  купу  грошей  -  поважає  себе,  не  вкладає  -  не  поважає.  Абсурд?  Далі  -  більше:  поважає  себе  жінка  -  її  поважають  інші.  Висновок:  я  поважаю  жінок  на  ту  суму,  яку  вони  вкладають  у  свою  зовнішність.  Абсурд?  Повнісінький!  Я  поважаю  жінок,  насамперед,  за  характер,  жіночність,  шляхетність  і  уміння  залишатись  слабкою  жінкою  навіть  тоді,  коли  мусиш  бути  сильною.
Не  подумайте,  любі  жінки,  що  я  належу  до  когорти  феміністок,  яким  геть  байдуже,  як  вони  виглядають.  Зовсім  ні!  Навпаки,  я  засуджую  жінок,  що  не  доглядають  за  собою.  І  особливо  тих,  хто  не  вчать  догляду  за  собою  своїх  доньок.  Такі  жінки  штовхають  своїх  чоловіків  до  гульок.  Бо,  як  не  крути,  мужчинам  подобаються  гарні  доглянуті  жінки.  Коли  чоловік  бачить  із  дня  -  у  -  день  класичну  картинку  -  дружина  у  брудному  халаті,  нечесана  (всі  вже  домалювали  собі  в  уяві  призабуті  бігуді),  у  поганому  настрої,  бо  не  може  бути  жінка  в  такому  вигляді  доброю,  веселою  і  терплячою,  то,  хоч  стріляй,  а  потягне  такого  чоловіка  або  до  пляшки,  або  до  гарненької  сусідки.  Я  знаю  ще  не  старого  проповідника,  що  півгодини  на  кафедрі  столичної  потестанської  церкви  громогласно  засуджував  суєтність  жінок,  що  приділяють  увагу  зачіскам,  макіяжу  чи  фігурі.  У  першому  ряді  слухачів  сиділа  його  дружина.  Ще  молода  й  гарна  на  вроду  дама  з  ранньою  сивиною  у  будь-як  зібраному  у  вузлик  волоссі,  з  пошерхлими  від  морозу  губами  й  наче  сокиркою  обрубаними  трохи  бруднуватими  нігтями.  Я  не  запам"ятала  би  ситуацію,  якби  не  зловила  погляд  праведного  проповідника,  кинутий  услід  іншій  жінці.  Він,  погляд  цей,  був  далеко  не  цнотливий  і  не  праведний.  Не  можу  вам  сказати,  що  було  першопричиною  падіння  чоловіка  -  його  лицемірство,  що  зробило  із  дружини  байдужу  до  себе  істоту,  чи  невміння  жінки  себе  доглядати,  що  заставило  чоловіка,  виправдовуючись  перед  людьми,  таврувати  суто  жіночі  справи.  Однак,  зрозумілим  було  одне-  щастям  і  любов"ю  у  цій  родині  й  не  пахне,  скільки  ти  з  кафедри  не  проповідуй.
Я  за  те,  щоб  доглядати  й  прикрашати  себе,  обома  руками.  
-  Отакої,  -  скаже  мій  любий  читач,  -  чого  ж  тоді  краса  раптом  знищить  світ,  як  вона  має  його  рятувати?  І  навіщо  ж  тоді  нападати  на  таку  потрібну  жінкам  виставку?
Мої  сумні,  іронічні  і  часом  навіть  саркастичні  думки  навіяні  не  зневажливим  ставленням  до  жіночої  зовнішності.  Аж  ніяк!  Я  проти  краси,  як  індустрії.  Проти  реклами,  що  говорить  нам  про  те,  що  щасливим  і  багатим  може  бути  тільки  та,  що  користується  косметикою  фірми  "Іскігркзет".  Проти  того,  щоб  нам  нав"язували  думку  про  те,  що  вікові  зміни  -  жахлива  й  невідворотна  катастрофа.  Проти,  щоб  нормальні  процеси  життєдіяльності  жіночого  організму  називали  хворобами  й  вважали  ненормальними.  Я  категорично  проти  приносити  в  жертву  бажаючим  підзаробити  грошиків  те,  чим  нагородив  мене  Господь:  свою  фігуру,  колір  волосся,  шкіру  й  нігті.  Так,  я  доглядаю  за  собою,  вмію  й  люблю  це  робити.  Але  я  ніколи  не  забуваю  Біблійну  істину,  що  жінка  красива  не  особливим  плетінням  волосся,  а  сокровенним  внутрішнім  світом  у  нетлінній  красі  покірливої  й  несуєтної  натури.  Така  краса  рятує  світ.  А  не  та,  яку  можна  наростити,  намалювати,  закачати.  У  мене  є  одна  подруга  -  рідкісної  вроди  жінка,  шикарна,  доглянута,  випещена.  Часом  мені  здається,  що  у  день  страшного  суду  вона  обов"язково  зробить  свіжий  макіяж.  Живе  вона  з  донькою-  старшокласницею  в  одній  квартирі  з  чоловіком,  з  яким  вже  десять  років  розлучена.  Самотня,  на  нелюбій  роботі,  не  реалізована.  І  ніхто  не  кличе  її  заміж,  ніхто  не  дарує  квітів  і  не  запрошує  на  побачення.  Є  у  неї  один  недолік,  який  ніякими  фарбами  не  замаскуєш.  Вона  нікого  не  вміє  любити.  Хіба  себе.    
                                                                                                                                                                                                 02.03.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246333
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 11.03.2011


ВІРУС СТРАХУ (Із циклу "Провінція"

Віднедавна  і  надовго  ми  знаємо,  як  називається  вірус  страху.  А/H1N1  він  називається.  Це  -  новий,  злісно  мутований  вірус  грипу,  що  серед  медиків  вже  здобув  невтішне  для  нас  з  вами  "домашнє"  прізвисько  -  "легенева  чума".  По  телевізору  сказали,  що  від  нього  вмирають.  І  ще  сказали,  що  ліків  від  нього  немає,  хіба  що  ті,  які  по-дружньому  по  собівартості  продала  нам  Франція.  І  які  "подарували"  невідомо  за  чий  рахунок  бідолашній  країні    під  час  надзвичайно  професійної  PR  -  акції  два  колишні  вороги-політики,  дружно,  майже  тримаючись  за  руки.
Боронь  Боже,  немає  підстав  сумніватись  у  гуманних  намірах  Франції.  А  от  у  намірах  наших  політиків  підстави  сумніватись  є.  Серйозні  підстави.  По-перше,  паніка,  піднята  телебаченням,  миттєво  відобразилась  на  виторгах  наших  аптек.  Мер  столиці  Леонід  Черновецький  -  єдиний,  хто  озвучив  у  прямому  ефірі  зиск  від  такої  паніки:  за  два  дні  аптеки  продали  двохмісячний  запас  ліків.  Відсотки  -  і  немалі  -  від  цього  виторгу  ми,  гадаю,  невздовзі  побачимо.  Вкладені  у  рекламну  кампанію  претендентів  на  пост  Президента  країни.  Як  каже  мій  знайомий  міліціянт:  "Шо  неясно?"  По-друге,  карантин,  введений  керівниками  країни  у  столиці,  де  ще  не  було  жодного  хворого,  змусив  політиків  відмовитись  від  масових  передвиборчих  дійств.  Саме  після  першого  масового  дійства,  що  його  організувала  й  провела  команда  чинного  Прем"єра.  Так  підгадала  епідемія!  Наче  на  замовлення.  А  по-третє,  тепер  першість  у  формуванні  думки  електорату  (нас  тобто  із  вами),  за  браком  особистих  зустрічей,  посяде  преса  й  телебачення.  А  тут  хто  музику  замовляє?  Знамо  хто  -  той,  хто  відсотки  з  виторгу  аптек  має!  От  така  математика.  
Це,  так  би  мовити,  політичний  бік  проблеми.  Є  й  інший,  той,  що,  як  своя  сорочка,  ближчий  до  тіла.  Тобто  фізичний.  Так,  вірус  і  справді  існує.  Більше  того,  сьогодні  ніхто  з  учених  не  скаже  вам,  як  він  мутує  завтра.  Вже  сьогодні  люди  помирають  не  від  страшних  невиліковних  хвороб,  а  від,  здавалось  би,  банального  і  звичного  для  нас,  жителів  зони  холодних  зим,  грипу.  Мабуть,  уперше  в  житті  ми  серйозно  задумались  про  своє  теперішнє  і  майбутнє  здоров"я  тільки  зараз  -  перед  обличчям  невідомого,  незнаного  раніше  і  такого  небезпечного  вірусу.  І  що  ж  ми  зробили?  Найперше,  ми  запанікували.  І  не  кажіть,  що  це  не  так.  Актуальне  питання:  "Що  ви,  шановний  читачу,  збираєтесь  робити  з  кілограмами  закуплених  про  запас  ліків?"  Ліки  -  це  не  сіль  і  не  сірники.  Вони  не  будуть  вам  лежати  "від  війни  до  війни",  у  них  є  термін  придатності.  Їх  доведеться  або  з"їсти,  або  викинути.  Я  й  не  скажу,    що  корисніше  для  вашого  здоров"я.  Самі  вирішуйте.  Моя  тітка  у  таких  випадках  доїдала  все  підряд,  керуючись  принципом  "не  пропадати  ж  добру".  Якщо  ліки  були  не  від  її  хвороби,  вона  придумувала  собі  іншу.  Немає  вже  її.  Померла.  Якби  не  було  так  страшно,  ми  б  посміялись  над  тим,  що  за  останній  тиждень  з"їли  більше  лимонів,  часнику  й  цибулі,  ніж  за  весь  попередній  рік.  Я  їхала  у  маршрутці  у  Київ  і  реально  боялась  кашлянути,  здавалось,  інші  пасажири  відсахнуться.  Ми  чи  не  вперше  усвідомили,  що  маємо  такі  фізичні  функції  як  кашель,  чихання  і,  пардон,  сякання.  Якось  раніше  ми  не  звертали  на  це  уваги.  І  чи  не  вперше  у  житті  ми  пошкодували,  що  не  займались  своїм  здоров"ям.  Я  не  про  те,  що  ми  не  лікували  хвороб.  Лікувати  хворобу  і  займатись  своїм  здоров"ям  -  речі  не  одного  порядку.  А  у  деяких  випадках  -  просто  протилежні.  Хай  лікарі  мене  поправлять,  якщо  я  скажу  щось  не  те,  але,  на  мою  думку,  при  теперішньому  рівні  медицини  лікувати  хворобу  -  це  шкодити  своєму  здоров"ю.  Візьмімо  той  же  (ще  вчора  я  б  сказала  "звичайний",  а  сьогодні  вже  так  не  скажу)  грип.  Ми  лікуємо  його  антибіотиками.  При  чому,  чим  далі,  тим  сильнішими.  Для  теперішніх  вірусів  старий  добрий  пеніцилін  -  все  одно,  що  слону  дробина.  Щоб  було  наглядніше,  уявіть,  що  наш  організм  -  це  курник.  У  ньому  живе  шість  кілограмів  корисної  і  нейтральної  мікрофлори.  Це  -  кури,  вони  корисні  для  нас.  І  раптом  у  курник  пробирається  хижак  -  вірус.  А  ми,  щоб  знищити  хижака,  кидаємо  у  курник  гранату!  Єсть!  Хижак  лежить  догори  лапами.  Поряд  з  ним  так  само  догори  лапами  (чи  у  курей  ноги?)  лежать  наші  кури.  Та  граната,  яку  ми  регулярно  кидаємо  у  свій  "курник"  нищить  мікрофлору  кишківника,  звідси  проблеми  із  засвоєнням  їжі  і  її  утилізацією.  Вона  порушує  наш  імунітет,  і  ми  з  року  в  рік  стаємо  більш  уразливими  до  все  більш  злісних  вірусів  того  ж  таки  грипу.  Так,  хворобу  "гранатою"  ми  побороли,  але  й  шкоди  організму  завдали,  й  двері  майбутнім  мутованим  вірусам  відчинили.  Років  із  сім  тому  довелось  мені  приймати  участь  у  дискусії  про  користь  і  шкоду  БАД  (хто  не  знає  -  біологічно-активних  добавок  до  їжі).  Кампанія  була  гучною.  Багато  у  пресі  тоді  було  публікацій  і  про  страшну  шкоду  для  організму  самих  добавок,  і  про  хижацьку  економічну  політику  компаній,  що  їх  розповсюджують.  Поодинокі  тверезі  голоси,  що  казали  про  користь  натуральних  препаратів,  про  їх  м"яку,  поступову  дію  на  весь  організм  вцілому,  про  нешкідливість  їх,  і  про  те,  що  цивілізовані  країни  завжди  віддавали  перевагу  натуральним  лікам  перед  синтезованими,  потонули  тоді  у  ревищі  звиклих  "запрещать  і  непущать".  БАДи  наче  б  то  й  не  заборонили,  але  "репутацію"  їм  зіпсували.  І  люди  з  недовірою  ставляться  до  таких  препаратів  ще  й  зараз,  хоч  вони  потихеньку  перекочували  із  сумок  розповсюджувачів  на  аптечні  прилавки.  Дивлячись  зараз  на  їх  ціну  в  аптеці,  я  сумніваюсь  у  грабіжницькій  політиці  тих  компаній,  з  діяльнстю  яких  познайомилась  сім  років  тому.  Вони  пропонували  дешевше.  Ну,  правда,  їм  не  доводиться  оплачувати  рекламні  кампанії  усіляким  кандидатам...  Як  би  стало  нам  у  пригоді  зараз  простеньке  закалювання!  Якби  ми  розпочали  його  раніше...  Як  би  знизили  ризик  грипу  звичайні  трав"яні  чаї  і  настої!  Якби  ми  їх  раніше  почали  пити.  Гляньте,  як  вимальовується  різниця  між  лікуванням  хвороби  і  піклуванням  про  здоров"я!  Для  підтримання  здоров"я  потрібні  поміркованість,  послідовність  і  дисципліна  -  риси,  нашій  ментальності  не  зовсім  властиві.  Інша  справа  -  з  хворобою  розібратись.  Р-р-р-раз  гранату  у  курник!  І  лежать  віруси  догори  лапами  разом  із  курми  (чи  у  курей  таки  ноги?).
Поступово  опановуючи  себе  після  паніки,  ми  не  тільки  фізичними  тілами  себе  почуваємо.  Нас  турбують  і  більш  глибокі  моральні  й  духовні  питання.  Підсумувала  їх  одна  гарна  молоденька  телевізійна  ведуча:  "Ну,  чим  завинила  Україна,  що  у  нас  напасть  за  напастю;  навіть  грип  у  нас  найгірший?"  За  цим  криком  душі  я  почула  серйозні  претензії,  що  їх  ми  пред"являємо  Творцеві  і  Управителеві  Всесвіту:  "Чи  Ти  думаєш,  що  робиш,  Боже?  Ми  -  не  найгірша  у  світі  нація  -  мусимо  потерпати  найбільше!"  
Коли  приходить  біда,  ми  звертаємось  до  Господа  із  одним  і  тим  же  питанням-претензією  "За  віщо?"  Ми  уявляємо  його  у  такі  хвилини  жорстоким  суддею,  що  не  хоче  пом"якшити  суворий  вирок  за  не  такий  вже  й  тяжкий  злочин.  І  нам  до  голови  не  приходить,  що  найбільша  Божа  кара  за  наші  вчинки  виглядає  зовсім  не  так.  Батьки  -  не  караючий  "орган"  у  житті  своїх  дітей,  а  скоріше  -  навчаючий  і  стримуючий.  Найбільша  кара  -  коли  Батько  відпускає  милуючу  й  стримуючу  руку,  й  дозволяє  нам  пожати  уповні  нами  ж  таки  й  посіяне.  Божа  кара  -  це  відсутність  його  милості.  А  милості  вимагати  не  випадає.  ЇЇ  треба  просити.
21.01.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244087
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 28.02.2011


НЕЕКОНОМНА ЕКОНОМІКА (Із циклу

(Роздуми  старого  універмага)
Постулат  часів  перебудови  про  те,  що  економіка  має  бути  економною,  критикувати  не  треба.  Його  Задорнов  давно  вже  обсміяв.  Метр  сатири  і  гумору,  мабуть,  трохи  розгубив  математичні  навички,  отримані  колись  у  авіаційному  інституті.  Адже,  якщо  економіка  (сімейна,  виробнича  чи  бізнесова)  не  навчиться  зараз  бути  саме  економною,  то  економіки  у  нас  з  вами  не  буде.  Як  не  буде  й  незалежної  держави.  І  ніякі  політики  нам  її    не  врятують.
Колись,  по  наївності,  я  вважала,  що  прозорливець  -  це  людина,  яка,  сидячи  "у  позі  лотоса"  із  заплющеними  очима  слухає  чиїсь  "голоси"  і  переповідає  їх  охочим  слухати.  У  зрілому  віці  є  свої  переваги,  -  перестаєш  бути  наївним,  більше  віриш  не  в  містичні  "голоси",  а  у  просту  й  доступну  уважному  оку  логіку  буття.
Ось  вам  актуальний  приклад.  У  невеличкому  містечку  столичної  області  жив-був  великий  універмаг.  Колисть  він  належав  державі  і  був  єдиною  торговою  точкою.  Та  часи  змінились,  і  сьогодні  його  розділено  на  невеличкі  магазинчики,  що  належать  різним  господарям,  змушеним  платити  арендну  плату  далекому  столичному  начальству.  У  семи  няньок  дитина  без  ока.  Проте,  і  одним  оком  бідолашний  універмаг  спостерігає  майже  у  всіх  магазинчиках  одну  й  ту  ж  картину.  За  один  день  у  магазин  заходить  по  одному-два  покупці.  Універмаг  знає,  що  не  всі  покупці  купують.  Він  багато  років  спостерігав  за  торгівлею  і  сам  для  себе  поділив  тих,  хто  заходить  у  магазин  на  три  категорії:  "Глядачі",  "слухачі"  й  "купці".  "Глядач"  -  найпоширеніша  категорія  покупців.  Це  люди,  що  прийшли  подивитись  на  магазин,  асортимент,  ціни,  новинки,  познайомитись  із  продавцем.  Такі  відвідувачі  покупок,  як  правило,  не  роблять,  тому  продавці  й  не  звертають  на  них  особливої  уваги.  Торговці  може  думають,  що  виграють  у  часі.  Однак,  універмаг  добре  знає:  вони  програють,  втрачаючи  імовірного  клієнта,  нерідко  -  постійного.  А  все  -  за  браком  уваги  і  небажанням  просто  спілкуватись  з  людиною,  без  меркантильного  прицілу.  
Дорогі  речі  не  купуються  спонтанно,  рішення  про  купівлю  обдумується  і  обговорюється  на  сімейній  раді.  Для  того,  щоб  вибрати  дорогу  річ,  покупець  збирає  про  неї  всю  потрібну  інформацію:  ціна,  знижки,  гарантії,  якість,  тощо.  Саме  за  цим  приходить  у  магазин  покупець  -  "слухач",  його  мета  -  збір  потрібної  інформації.  Ви  будете  здивовані,  а  от  універмаг  знає,  що  покупці  готові  платити  на  10  відсотків  дорожче  за  товар,  якщо  їх  якісно  обслуговують.  І  оцінюють  якість  обслуговування  саме  покупці  -  "слухачі".  Хоч  вони  теж,  ймовірніше  всього,  -  не  купують.  Принаймні,  відразу.  Адже  ж  потрібно  подумати,  порівняти,  порахувати.  "Купці"  -  та  категорія,  яку  найбільше  полюбляють  продавці  -  це  ті,  хто  прийшов  конкретно  купити.  Їм  -  честь  і  шана,  саме  вони  наповнюють  касу  магазину.  А  відтак  і  кишені  господарів,  продавців  та  арендодавців.  Бачите,  яка  важлива  людина  -  "купець"!  І  тільки  мудрий  універмаг  знає,  щоб  стати  "купцем",  треба  побути  і  "глядачем",  і  "слухачем".  Якщо  ж  при  цьому  тебе  негостинно  прийняли  і  неякісно  обслужили,  -  не  факт,  що  тобі  схочеться  наповнити  живими  грошима  саме  ці  кишені.
Протягом  останнього  року  наш  універмаг  спостерігає  сумну  картину:  ті  речі,  що  їх  раніше  купували  як  дешеві,  або  не  дуже  дорогі  (тобто,  сходу,  без  обдумування),  зараз  перейшли  у  розряд  дорогих.  Навіть,  не  тому,  що  істотно  змінилась  їх  ціна.  А  більше,  тому  що  грошей  у  кишенях  покупців  поменшало  і  витрачатись  вони  стали  обачніше.  Отже,  у  магазинах  і  магазинчиках  стало  менше  "купців",  а  "глядачів"  і  "слухачів"  побільшало.
От  стоїть  напівпорожній  сумний  універмаг  тай  підраховує:  сільки  треба  "слухачів"  та  "глядачів"  обслужити,  щоб  у  касі  з"явилась  бодай  якась  копієчка?  Якщо  поталанить,  то  "купцем"  буде  кожен  третій.  Це  -  при  умові,  що  продавець  приділив  їм  максимум  уваги  й  віддав  шану  ще  тоді,  коли  вони  були  "глядачами"  чи  "слухачами".  От  і  запитує  сам  себе  універмаг:  про  яку  увагу  й  шану  йдеться,  коли  магазин  -  сам  по  собі,  порожній  стоїть;  а  продавець  -  сам  по  собі,  -  насіння  у  коридорі  лузає.  І  проходить  бідолашний  поодинокий  покупець  під  прицілом  очей  продавщицьких,  згадуючи  оповідання  Т.  Шевченка,  як  солдат  крізь  стрій  проганяли  та  шпіцрутенами  дубасили.  Звичайно,  продавці  не  б"ються,  але  якщо  ваша  перука  трохи  з"їхала  набік  -  начувайтесь,  -  горітимуть  і  спина  й  вуха.  То  що  ж  мають  у  касі  горе-бізнесмени,  коли  відвідувачів,  що  прорвались  у  магазин  крізь  такі  ворожі  редути,  -    два?  Мама  не  дозволяла  мені  показувати  такі  непристойні  жести,  як  дуля.
Це  -  тільки  один  бік  неекономної  економіки.  А  є  ж  і  другий,  теж  невтішний.  Із  готівки,  що  час  від  часу  з"являється  у  касі  магазину,  потрібно  відняти  гроші  на  закупівлю,  бо  інакше  доведеться  влаштовувати  фінальний  розпродаж  і  зачинятись.  Ще  треба  поплатити  податки,  віддати  зарплатню  продавцеві  й  оплатити  аренду  торгової  точки.  Як  не  рахує  бідолашний  універмаг,  як  не  натягує  "на  кисіль  шкірку",  усе  в  нього  дебет  із  кредитом  не  співпадає.  От  і  гадає  він,  де  беруть  гроші  господарі  його  магазинів  і  магазинчиків.  Поки  що  він  надумав  два  варіанти.  Хтось  із  сторони  покриває  збитки  магазинів,  а  торгову  точку  люди  тримають,  як  модно  казати,  для  престижу.  Це  -  м"який  варіант  неекономної  економіки,  коли  успішний  і  небідний  чоловік  дає  погратись  "у  бізнес-леді"  дружині,  щоб  дома  не  сиділа  й  менш  діставала  своїми  забаганками  й  примхами.  Про  більш  жорсткий  універмаг  вам  нічого  не  розповість,  він  же  -  універмаг,  а  не  слідчий.  
Наш  кам"яний  філософ,  хоч  і  облупився  без  ремонту,  хоч  і  нагадує  більше  базар  під  стелею,  ніж  цивілізовану  торгову  точку,  якою  був  спершу,  проте,  ціну  собі  знає.  Вірніше,  ціну  йому  знають  ті,  хто  має  прибуток  у  вигляді  відрахувань  і  зарплат  із  оренди  магазинів.  І  весь  час  цю  ціну  піднімають.  А  що  ж  тут  неекономного,  спитаєте  ви,  адже  люди  про  свій  гаманець  дбають?  Цілком  економно!  
Дбають  то  вони  дбають,  та  якось,  на  думку  універмагу,  дивно.  Це  -  м"яко  кажучи.  От,  наприклад,  щоб  покарати  неплатників  оренди  і  електроенергії,  орендодавці  вимкнули  світло.  Все.  У  всіх  магазинах.  Чудується  універмаг:  кого  ж  покарано?  Ті,  хто  не  платив,  отримали  "по  заслузі",  а  ті,  хто  вчасно  платить,  чого  мають  страждати?  Ображені  орендатори  по  відношенню  до  орендодавця  -  також  покупці.  Уявіть,  приходите  ви  у  магазин,  а  вам  від  порога:  "З  вас  тисяча  гривен!"
-  Як,  чого?  -  жахаєтесь  ви,  і  чуєте  у  відповіть  "логічне"  пояснення:
-  Твій  сусіда  у  мене  товар  украв.
-  Так  то  ж  сусіда!  Завіщо  ж  з  мене?
-  У  профілактичних  цілях,  щоб  і  ти  бува  чого  не  вкрав.  А  хочеш  назад  повернути,  біжи  морду  сусіду  набий.  Тоді  й  тебе  виправдаємо.
"Ну,  даєте,  хлопці,  -  чудується  універмаг,  -  так  же  можна  й  відштовхнути  чесних,  залишаться  тільки  інші...  Ну,  ті,  у  кого  бізнес  -  для  престижу,  а  магазин  -  для  розваги".  Неекономна  економіка  виходить.
Не  знаю,  як  орендодавцям  та  господарям  торгових  точок,  а  універмагу  геть  не  байдуже,  що  з  ним  завтра  буде.  Он  поряд  сусіда-кінотеарт  стоїть.  Занедбаний,  напіврозвалений,  нікому  не  потрібний.  Нашому  універмагу  така  доля  аж  ніяк  не  всміхається. І  що  ж  йому,  бідолашному,  робити?  
Ну,  що  робити,  він-то  знає:  берегти  орендарів  з  прибутковим  бізнесом,  прислухатись  до  їх  думки.  Грошики  не  всі  до  кишені  класти,  щось  і  людям  дати.  Та  ні,  не  готівкою,  у  вигляді  таких  необхідних  речей,  як  вода,  тепло  взимку  та  туалет.  Продавців  перебрати,  бо  це  тільки  так  здається,  що  поганий  продавець  -  проблема  того,  кому  він  прибутків  не  приносить.  Насправді,  -  послухайте  мудрого  універмага  -  це  проблема  всіх,  кому  недбайло  псує  імідж  та  атмосферу,  поширюючи  навколо  себе  ауру  недбалості  й  неповаги  до  клієнтів,  колег  та  роботодавців.  При  чому,  немає  смислу  навчати  продавця,  який  не  хоче  працювати,  є  смисл  знайти  нового,  того,  кому  покупці  не  байдужі.  Так  вважає  універмаг.  Тут  я  з  ним  зі  скрипом  погоджуюсь.  Бо  я-то  знаю,  як  важко  знайти  хорошого  продавця  -  настраждалась!  
Економіка  -  вважає  мудрагель-універмаг  -  повинна  бути  економною,  що  б  там  пан  Задорнов  не  казав.  А  ще  вона  повинна  бути:  раз  -  розумною,  два  -  далекоглядною.  Ніякої  містики,  -  одна  суцільна  логіка.  Однак,  чи  хто  схоче  почути  її  -  логіку  порожнього  занедбаного  універмагу?  Га,  люди?

                                                                                                                                    15.08.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244086
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 28.02.2011


У ЄВРОПУ - ЧЕРЕЗ ТУАЛЕТ (ІЗ циклу "Провінція")

Нам  часом  зовсім  безпідставно  здається,  що  політика  -  це  десь  там,  у  Києві,  як  мінімум.  А  ми  -  тут,  у  провінції.  У  зовсім  іншому  вимірі.  Як  казав  тато  -  Сірко  у  фільмі  "За  двома  зайцями":  "Ви,  Секлето  Пилипівно  -  це  щось  одне,  а  ми  -  щось  друге".  Та  часом  остогидла  політика  й  у  наше  життя  вплітається  так,  що  й  не  знаєш,  де  особисте,  а  де  -  політичне.  От,  здавалося  б,  яке  відношення  до  політики  має  провінційний  продуктовий  ринок?  А  таки  ж  має!  
Наші  керманичі  другий  десяток  років  міркують,  як  би  то  його  потрапити  усією  громадою  у  Європу.  Законодавство  у  відповідність  до  європейських  стандартів  приводять,  про  пенсійний  вік  сперечаються,  по  освіту-науку  гадають.  А  Старий  Світ  усе  від  нас  відвертаєтья,  усе  губу  копилить.  І  то  йому  не  так  -  і  це  не  гаразд.  От  і  не  знають  бідні  політики,  як  же  його  потрапити  у  ту  омріяну  Європу.  А  от  працівники  і  відвідувачі  наших  базарів  знають  як.  Через  туалет!
Довелося  мені  у  кращі  часи  побувати  у  європейських  країнах.  
Найбільше  враження  справила  не  кількість  товарів  у  магазинах,  не  зовнішній  вигляд  людей,  не  культура  навіть.  Найбільш  вразили  туалети.  У  Польщі  на  кордоні  в  туалеті  привітна  літня  пані  у  капелюшку  ввічливо  запропонувала  спочатку  зайти,  а  потім  вже  оплатити.  Може  співчувала  бідолахам,  що  простояли  у  черзі  на  митницю.  У  залі  туалету  чистота  була  така,  яку  рідко  побачиш  у  нас  навіть  у  кафе  чи  лікарні.  Білосніжні  мийки  з  дзеркальними  кранами,  сувої  одноразових  рушників.  Мило  не  у  мильницях  -  розквашене  й  залите  водою,  а  у  гарненьких  флаконах  з  дозатором.  У  кабінках  чистота,  як  в  операційній.  Туалетний  папір,  серветки  -  сухі  та  вологі  і  -  що  зовсім  вже  нас  доконало  -  прокладки  й  тампони  (сподіваюсь,  я  вас  не  змусила  червоніти?  У  рекламі  нам  це  щодня  показують).  На  стіні  висів  загадковий  автомат  із  рядом  кнопочок.  І  не  були  б  ми  вихідцями  із  "країни  туалетних  неандертальців",  якби  не  натисли  хоч  одну.  Натисли!  Й  мало  не  втратили  свідомість  -  автомат  видав  нам  пакуночок  із  колготками.  Ну,  так!  А  раптом  у  леді  порвались  колготки!  На  виході  ввічлива  пані  запитала  нас,  якими  послугами  ми  скористались,  і,  повіривши  на  слово,  видала  чек  за  послуги.  Коли  ми  вийшли  надвір,  на  усіх  обличчях  було  написане  тільки  одне  питання:  "Що  їдять  поляки,  щоб  пукати  фіалками?"
Провінційці,  що  регулярно  бувають  на  продуктових  базарах  й  заглядали  до  тамтешніх  туалетів,  не  дадуть  збрехати  -  Європою  (даруйте,  за  непристойний  жарт)  там  не  пахне.  Як  не  пахне  цивілізацією  й  у  інших  сферах  базарного  життя.  
Продуктовий  ринок  як  економічне  диво  існує  в  провінції  досить  давно,  щоб  господарі  та  розпорядники,  що  отримують  щомісяця  орендну  плату  з  чималої  кількості  торгових  точок,  довели  територію  до,  не  скажу  європейського,  -  хоча  б  більш-менш  людського  вигляду.  Усі  чотири  пори  року  -  стихійне  лихо  для  базару.  Узимку  працівникам  холодно  так,  що  на  них  дивитись  боляче,  влітку  на  сонці  плавляться  продукти,  подекуди  засиджені  мухами.  Зараз,  навесні,  вітер  щедро  притрушує  пилом  те,  що  пропонується  потім  їсти.  Біда!
Особлива  мова  про  м"ясний  павільйон.  Цікаво,  чи  відомо  санепідстації,  що  торгівцям  м"ясом  на  робочому  місці    навіть  немає  де  вимити  руки?  Не  треба  вивчати  медицину  чи  бути  біологом  за  фахом,  щоб  знати:  кров  на  повітрі  гнити  починає  відразу.  Уявляєте,  що  додають  немиті  протягом  кількох  годин  руки  продавця  до  вибраного  вами  шматка  сала,  м"яса  чи  ліверу?  А  уявляєте,  що  таке  простояти  робочі  години  з  руками  у  засохлій  крові?  Спвічуваю  торговцям,  не  кожен  таке  витримає.
Ринок  потрібен  провінційному  місту.  Де,  скажіть,  у  якому  магазині  можна  купити  свіже  домашнє  м"ясо?  Де  продавці  дадуть  гарантію,  що  у  пляшку  налите  свіже  з-під  корови  а  не  розбавлене  порошкове  молоко?  Що  сметанка  -  справжня,  без  консервантів  та  домішок?  Тільки  на  базарі.  Завдяки  базару  ті  жителі  міста,  що  не  мають  своїх  городів  та  садків,  можуть  ще  згадати  смак  справжніх  овочів  та  фруктів.  А  ті,  хто  дуже  зайнятий,  чи  працює  у  столиці  -  купити  домашню  консервацію.  У  цих  продуктах  немає  сумнозвісних  барвників,  згущувачів,  консервантів,  підсилювачів  смаку  та  штучних  приправ.  Моя  давня  подруга,  що  живе  у  Німеччині,  як  трапляється  оказія,  просить  передати  домашніх  помідорів,  огірків,  меду.  Знає,  що  вони  справжні.  Це  ми  не  замислюємось  про  такі  "дрібниці",  як  натуральність,  купуючи  імпортні  продукти  харчування.  А  німці  знають,  що  модифіковані,  наприклад,  зернові  -  це  не  схрещені  із  іншим  видом  на  кшталт  яблуко-груша,  а  плід,  у  який  вживлений  ген  скорпіона,  щоб  підвищити  витривалість  у  спеку  без  води.  Старенький  дідусь  колись  на  репліку  продавця  імпортних  яблук  про  те,  що  черв"ячок  на  них  не  сидів,  влучно  відповів,  у  дусі  часу:  "Та  що  ж  я  вам  -  дурніший  за  черв"яка?"
 Продуктовий  ринок  у  нас  -  такий  собі  супермаркет  під  відкритим  небом.  Не  треба  оббігати  числені  магазини,  щоб  запастись  продуктами  і  товарами  першої  необхідності  на  цілий  тиждень.  І  до  продавців  претензій  немає  -  ввічливі,  порадять,  пояснять,  припросять  і  товар  свій  так  розхвалять  -  хоч  ролики  рекламні  знімай.  А  от  із  гігієною  на  ринку  проблеми.
Я  би  сказала,  політичні  проблеми.  Адже  ми  у  йдемо  у  Європу.  А  продуктовий  ринок  куди?  Так  що,  панове  політики,  хто  ще  не  знає,  як  до  Європейського  Союзу  потрапити,  спитайте  працівників  і  відвідувачів  продуктового  базару  у  центрі  будь-якого  провінційного  містечка.  І  вони  скажуть  вам:  "Через  туалет,  голубчику!  Через  туалет!"
                                           25.04.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243432
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 25.02.2011


СПРАВЕДЛИВА НЕСПРАВЕДЛИВІСТЬ (Із циклу "Провінція")

Війна  закінчилась  давно.  Уже  й  дев’ятого  травня  рідко  зустрінеш  її  ветерана  –  старенькі,  мало  рухаються.  Уже  наші  дорослі  діти  не  знають  про  війну  навіть  із  старих  фільмів,  –  на  травневі  свята  показують  хіба  ще  тільки  «У  бій  ідуть  одні  старики».  А  нові  якось  більше  нагадують  американські  бойовики,  ніж  фільми  про  справжні  історичні  події.  Та  і  які  вони,  ці  справжні  події?  За  менш  як  два  десятки  років  незалежності  так  змінились  «факти»  війни  та  їх  трактовка,  що  ті,  останні,  ветерани,  що  залишились,  уже  й  не  знають,  хто  вони  –  герої,  що  обстоювали  рідну  землю,  чи  її  вороги,  що  підтримували  «російських  загарбників»?  Все  це  достоту  прикро.  Але  найприкріше  не  це.  Нам  –  онукам  і  правнукам  солдатів  минулої  війни  найприкріше  усвідомлювати  той  факт,  що  сьогодні  нам  за  рівнем  життя  далеко  до  переможеної  Німеччини,  як  куцому  до  зайця.  Колись  роз’єднана  навпіл,  розбита  й  розтягнута  по  шматочку,  по  гвинтику,  сьогодні  вона  знову  цілісна,  заможна,  впевнена  у  прийдешньому.  А  ми?  Чи  принесло  нам  щастя  й  достаток  усвідомлення  того,  що  ми  –  переможці?  Чи  збагатили  наші  оселі  конфісковані  і  вивезені  після  війни  німецькі  заводи  й  фабрики?  Чи  збудували  нам  щасливе  життя  мільйони  німецьких  полонених,  що  гнили  по  наших,  радянських  концтаборах.  І  не  тільки  німці!  Як  могло  так  статись,  що  переможена  Німеччина  обігнала  нас  у  розвитку  на  століття,  а  Японія  –  на  тисячоліття?  І  чи  не  ганьба  подібне  становище  насамперед  перед  тими,  хто  своєю  кров’ю  здобував  перемогу?
Гіркі  уроки  –  це  теж  уроки.  Може  навіть  потрібніші  і  вагоміші,  ніж  «солодкі».  Саме  такі  гіркі  уроки  засвоювали  переможені  країни  після  травня  1945-го.  Перш  за  все,  це  було  –  каяття.  Потрібно  було  видерти  із  сердець  з  корінням  ті  шовіністичні  імперські  «непереможні»  амбіції,  що  довели  країну  до  війни,  до  інтервенції,  до  геноциду,  концтаборів  та  згуби.  Потрібно  було  перед  обличчям  всього  світу  визнати:  «Так,  ми  сволота  і  вбивці,  і  цьому  немає  виправдання!»  Переможений  народ  залишився  без  господарства,  без  промисловості,  без  держави.  Усе  потрібно  було  починати  спочатку.  У  кожній  сім’ї  були  загиблі,  але  їх  не  можна  було  згадувати  з  честю  й  хвалою.  Про  них  можна  було  тільки  шкодувати  та  мовчки  оплакувати.  Страшно?  Будьмо  великодушними  хоча  б  як  переможці,  –  так,  це  страшно.  Але  це  привело  всю  націю  до  покаяння.  Спочатку  перед  Богом,  а  потім  і  перед  світом.  І  почався  розвиток.  На  місці  конфіскованого  майна  швидко  з’явилось  нове,  на  місці  зруйнованого  виросло  сучасніше,  краще.  Стало  ще  більше  порядку,  дисципліни,  цілеспрямованості.  Саме  того,  чого  у  нас  як  не  було,  так  і  немає.  Ми,  переможці,  як  сіли  пиячити  на  знак  перемоги  9  травня  1945  року,  так  і  досі  з-за  столу  не  вставали.  Скажете  ні?  А  що  ж  тоді  ми  робимо  кожного  року  9  Травня  ось  уже  майже  64  роки?  П’ємо  та  вихваляємось!  Я  не  кажу  про  державну  підтримку  ветеранів,  я  зараз  про  нас,  про  людей.  Хто  з  нас  провідав  сусіду-ветерана  хоча  б  9  Травня?  Хто  допоміг  продуктами,  одягом,  чи  бодай  увагою  та  добрим  словом?  Попри  численні  декларації,  чи  були  ми  хоч  раз  після  1945  року,  коли  зустрічали  їх  як  переможців,  по-справжньому,  на  ділі  а  не  на  словах  їм  вдячні?  Якщо  -  так,  то  ця  вдячність  набула  якогось  не  дуже  природного  вигляду.  Бо  тих,  хто  пережив  страшні  часи  оточення  й  полону  після  війни  загнали  у  табори.  А  скільки  їх  спилося  й  звело  свої  такі  дорогоцінні  після  війни  життя  нанівець  просто  тому,  що  у  мирному  суспільстві  не  знайшлося  для  них  місця.  Ті,  хто  значно  пізніше  пережив  Афган,  знають,  що  я  маю  на  увазі.  Люди,  у  чиїх  руках  щодня  знаходилося  право  когось  залишити  живим  чи  позбавити  життя,  зовсім  по-іншому  дивляться  на  світ.  Загублене  життя,  не  суть  важливо,  чиє  воно,  потребує  каяття,  інакше  біда  неминуча.
   Ми  бачимо  їх  тільки  на  парадах  і  кожного  року,  наче  крокодили,  проливаємо  скупі  сльози:  «Як  же  мало  вас  залишилось!»  І  знову  тішимо  свої  амбіції  споглядаючи  смертоносну  техніку,  що  суне  площею  тепер  уже  сусідньої  держави.  Переможці!  А  потім  сідаємо  до  столу.  Пити!  Невже  нікому  у  нашій  славній  країні  не  приходило  до  голови,  що  ми  –  теж  убивці?  Що  на  совісті  переможців  не  менш  загублених  життів,  ніж  на  совісті  загарбників?  І  далеко  не  всі  ці  життя  належали  воякам.  Невже  не  переслідують  ночами  у  жахливих  снах  душі  загублених?  Прокляття  убивць  передається  до  четвертого  коліна.  А  каяття  немає…  Натомість,  стоять  по  старих  заводах  ще  й  досі  вивезені  із  повоєнної  Німеччини  станки.  Змінювати  їх  на  нові  ніхто  не  збирається.  Навіщо?  Дешевше  індійцям  продати,  вони  зроблять.
Не  вміємо  ми  користуватись  своїми  перемогами.  Нам  здається,  що  найважливіше  перемогу  здобути,  а  далі  все  піде,  як  по  маслу.  Хіба  не  так  було  після  Майдану?  Здобули  перемогу  –  справді  велику  й  славну  перемогу  –  й  по  хатах  –  пиячити  та  вихвалятись.  А  здобутки  треба  утверджувати,  розвивати.  Ми  на  Майдані  добре  відчули,  що  влада,  –  це  не  щось  далеке  й  недосяжне,  влада  –  це  ми,  ті,  хто  обирає  собі  під  чиїм  керівництвом  іти  в  майбутнє.  І  що  ж  далі?  Чому  ми  віддали  цю  владу?  Чому  замість  утверджувати  нашу  перемогу  знову  поділили  суспільство  на  два  розрізнених  табори  –  політиків  і  народ,  забувши,  що  ми  і  тільки  ми  вирішуємо,  хто  й  куди  нас  поведе?    Біда  наша  в  тому,  що  ми  тотально  нецілеспрямована  нація.  Ще  з  часів  козацтва  у  наших  перемог  якийсь  один  згубний  алгоритм  –  налетіли,  побили  турків,  награбували  добра  –  і  додому,  пиячити  та  вихвалятись.  У  старенькій  Європі  та  загадковій  Японії  –  не  так.  Щодня,  щогодини,  роки  й  десятиліття  люди  працюють  старанно  вибудовуючи  майбутнє  своїм  дітям  і  онукам.  Дисципліна,  послідовність,  цілеспрямованість,  моральна  чистота  у  ставленні  до  ближнього,  до  держави  –  такі  прості  й  звичайні  речі.  А  результат  –  сьогодні  переможеними  є  ми,  вони  –  переможцями.  Ми  своїм  пияцтвом,  лінню  та  злодійством  звели  майже  нанівець  перемогу  у  тій  страшній  війні.  То,  може,  ми  хоч  зараз  схаменемось?  Ще  не  пізно,  як  гадаєте?
Вічна  пам’ять  героям  –  це  не  пам’ятники  у  парках  та  на  площах,  це  не  музеї  і  меморіали.  Найкраща  пам’ять  –  щастя  дітей  та  онуків,  їх  заможне  й  красиве  (не  грошима  й  гулянками,  а  здобутками  й  перемогами)  життя.  Нам  є  в  чому  каятись  перед  пам’яттю  ветеранів.
                                                                                                                                                 09.05.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243428
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 25.02.2011


АРЕШТАНТИ (Із циклу "Провінція")

(роздуми,  навіяні  відвідинами  одного  зоопарку)

Спека  була  жахливою.  Танучи  під  палючим  серпневим  сонцем,  ми  з  хрещеними  дітьми  брели  чарівними  доріжками  приватної  садиби  місцевого  магната.  Кажуть,  тут  десь  є  навіть  зоопарк!  От  ми  й  прямували  туди.  Провідників  не  було,  йшли  по  запаху,  як  літак  "по  приборах".  Сподівались  побачити  уже  трохи  звичних  у  наших  широтах  страусів.  Може,  коней,  поні,  віслючка.  Але  ніяк  не  сподівались  на  ведмедів,  лева  й  королівських  оленів.  За  сталевими  гратами  клітки  у  кам"яній  порожнині,  як  кажуть,  без  зручностей  хижий  лев  мало  нагадував  короля  звірів.  Не  те,  щоб  він  -  житель  жарких  країн  -  знемагав,  як  і  ми,  від  спеки.  Просто,  обмежений  гратами  невеличкої  клітки,  мабуть,  не  мав  апетиту  й  бажання  доглядати  свою  колись  розкішну  гриву.  А,  не  скажу,  що  занедбані,  та  все  одно  якісь  нещасні  у  темряві  вузької  клітки  ведмеді  ліниво  гризли  здоровенні  шматки  закривавленого  м"яса.  Картинка,  повірте,  не  для  слабких  нервами.
Їдучи  додому,  чогось  сумно  згадувала  наших  друзів  -  немолоду  сімейну  пару  без  дітей.  Вони  відмовились  від  традиційної  вже  недільної  поїздки,  бо  повезли  до  ветеринарної  клініки  свою  собаку    породи  пудвор  (хто  не  знає:  "пудель  дворовий"  скорочено).  Трагедія  бідолашної  Жульки  полягала  в  тому,  що  вона  мала  нещастя  приблудитись  до  одиноких  підстаркуватих  диваків,  які  тепер  не  дозволяють  бідній,  вкрай  розгодованій  і  розбещеній  животині  вмерти  своєю  смертю.  Вони  навіть  друзями  знехтували,  вкладаючи  її  під  крапельницю  у  кабінеті  досить  таки  дорогого  ветеринарного  ескулапа.  Ці,  в  принципі,  досить  непогані  люди  не  запрошують  додому  знайомих  чи  друзів,  -  Жуля  дратується.  Вони  виводять  її  гуляти  під  наглядом,  -  розбещена  животина  кидається  на  випадкових  перехожих,  що  у  господарів  викликає  хвилю  веселих  жартів.  
Після  відвідин  домашнього  зоопарку  ставлення  деяких  людей  до  тварин  уже  не  здавалось  мені  дивацтвом.  Ні,  радше  воно  нагадувало  певне  психологічне,  даруйте,  збочення.  Ну,  нехай  ми  втручаємось  у  природу  із  метою  здобути  хліб  насущний,  хай  ми  вже  засмітили  все,  що  можна  навколо  засмітити  і  забруднили  все,  що  можна  забруднити.  Ви  бачили  останні  нововведення?  Вздовж  дороги  стоять  плакати  "Дякуємо  за  чисте  узбіччя!"  І  узбіччя  справді  стали  виглядати  чистіше.  А  далі  у  посадки  ви  заходили?  Ні?  Тоді  зайдіть!  Складається  враження,  що  хтось  великою  мітлою  відмів  увесь  бруд  від  узбіччя  в  глибину  насаджень.  Так  колись  в  дитинстві  перед  приходом  мами  підміталось  сміття  під  коврик.  Хоч  у  глибині  душі  розумілося:  мама  знайде  і  будеш  битий.  Виростаючи  із  дитячих  штанців,  ми  губимо,  нажаль,  цей  дитячий  інстинкт:  робиш  зле  -  будеш  битий!  Ой,  як  даремно!
Ми  не  тільки  до  неживої  (умовно  кажучи)  природи  ставимось  вкрай  егоїстично  і  недбало.  Нас  не  зупиняють  навіть  живі  істоти,  що  дивляться  на  нас  -  "царів  природи"  живими  ж  таки  очима.  На  вулицях  міст  зграями  гуляють  бездомні  коти  й  собаки,  потрапляють  під  колеса  транспоту,  розносять  заразу  й  паразитів.  Серед  них  все  частіше  зустрінеш  породистих  тварин,  явно  викинутих  із  дому.  Хтось  не  подумав,  що  тварина  -  не  кімнатна  квітка,  її  значно  важче  доглядати.  Вона  має  свій  характер,  звички,  потреби.  Наприклад,  собаки  великих  порід  мають  потребу  пробігати  по  три-п"ять  кілометрів  на  день.  Якщо  пес  не  отримує  належного  вигулу,  він  гасатиме  ці  кілометрі  у  квартирі  "люблячого"  господаря.  Не  тому,  що  пес  вредний,  просто  тому,  що  йому  це  потрібно,  щоб  зберегти  форму.  Так  само  кіт.  Якщо  не  випускати  його  на  двір,  він  буде  мітити  територію  квартири,  і  його  запаху  буде  дуже  важко  позбутись.  Заводяти  кота  чи  кішку,  треба  буде  жертвувати  м"якими  меблями,  бо  тварина  все  одно  їх  дертиме,  які  б  запобіжні  заходи  ви  не  вживали.  Треба  розуміти,  що  коти  й  собаки  -  не  люди  і  людський  раціон  харчування  їм  не  піходить.  І  не  кажіть  мені,  що  у  сільських  дворах  коти  й  собаки  харчуються  тим,  що  залишилось  від  столу  господаря.  В  умовах  вільного  сільського  життя  кіт  харчується  тим,  що  для  нього  найсмачніше  -  мишкою  з  комори,  горобчиком  із  саду.  Для  нього  залишки  вашого  столу,  типу,  десерт.  В  умовах  міської  квартири  для  кота  чи  собаки  потрібен  спеціальний  корм.  Ну,  то  й  що?  -  скажете,  -  він  тепер  всюди  продається.  То-то  ж  і  воно,  що  продається.  У  моїх  друзів  двоє  "квартирних"  котів,  на  пісок,  щоб  у  помешканні  не  смерділо,  та  на  корм  вони  витрачають  щось  300  гривен  на  місяць.  І  це  при  тому,  що  їх  тварини  не  розкошують.  От  і  рахуйте.  Це  -  один  бік  сумної  медалі.  Є  й  другий,  ще  сумніший.  
Турботу  про  котів  і  собак,  пташок  і  ховрашків  люди  видають  як  найвищий  ступінь  благочинності.  На  в"їзді  у  Київ  стоїть  величезний  плакат,  на  якому  зображені  людські  руки,  що  годують  пташок.  І  напис:  "Блаженні  милостиві..."  Не  думаю,  що  в  Біблії  йдеться  про  таку  милість.  Гадаю,  мова  все-таки  про  людей.  Я  знайома  з  однією  досить  симпатичною  літньою  вчителькою,  яка  годує  взимку  горобців  і  синичок,  купує  для  бездомних  котів  і  собак  рибку,  чи  курячі  шиї.  Така  собі  добра,  турботлива  бабуся.  Тільки  от  студентка,  що  живе  на  квартирі  у  цієї  добродійки  не  може  вранці  поснідати,  -  від  запаху  тухлої  рибки,  що  її  старенька  варить  дворовим  котам,  у  дитини  спазмами  зводить  шлунок.  А  бездомні  коти,  що  вільно  гуляють  по  квартирі  старенької,  залюбки  кладуть  купки  то  під  ліжком,  а  то  і  просто  в  речах  дівчини.  Загаджені  тваринами  під"їзди  будинків  -  теж  показник  подібної  благочинності.  Рятуючи  від  загибелі  котів  та  собак,  такі  от  благочинники  перетворюють  на  смітник  наше  з  вами  житло.  Більш  жорсткий  варіант,  це  господар  велетенського  монстра  (іншого  слова  для  деяких  псів  я  не  знаходжу),  який  каже:  
-  За  свою  собаку  я  можу  і  вбити!
З  якого  це  часу,  люди  добрі,  життя  тварин  (якими  б  улюбленцями  вони  не  були)  цінується  у  нас  вище,  ніж  життя  людини?
У  своїй  "любові"  до  тварин  добрі  господарі  часом  заходять  так  далеко...  Котів,  щоб  у  квартирі  не  смерділо,  каструють.  Кішкам,  щоб  не  гуляли  й  кошенят  не  приводили  роблять  операції  з  перев"язки  маточних  труб.  Сумно,  що  ми  ще  й  досі  не  зрозуміли  простої  істини:  гармонія  -  це  не  тоді,  коли  пристосовуєш  навколишній  світ  до  своїх,  часом  людських,  а  часом  і  "нелюдських"  потреб.  Гармонія  -  це  уміння  "вписатись"  у  оточуюче  середовище  з  якомога  меншими  для  нього  (середовища)  збитками.  Тоді  річка  дасть  рибу,  ліс  -  ягоди  й  гриби,  поле  -  пшеницю.  Кіт  знешкодить  гризунів  у  коморі,  а  пес  здійме  тривогу,  коли  з"явиться  хтось  чужий,  чи  допоможе  вполювати  дичину.  Усьому  -  своє  місце,  своя  робота,  своя  нагорода  за  неї.  Так  задумав  Творець,  як  би  ми  його  не  називали:  Природа,  Вселенський  Розум,  чи  просто  Бог.
                                                                                                   8.08.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242755
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 22.02.2011


РАРИТЕТИ (Із циклу "Провінція")

Мода  -  дама  примхлива.  Вона  має  перемінливий,  жорсткий  характер.  Те,  що  виходить  з  моди,  робить  смішним  того,  кого  ще  вчора  робило  красивим,  чи,  принаймні,  модним  і  стильним.  Гарні  речі,    що  вийшли  з  моди,  розумні  люди  не  викидають  на  смітник.  Вони  знають:  час  від  часу  примхлива  дама-мода  повертається  обличчям  до  минулого.  А  якщо  й  ні,  то  згодом  старі  речі  перетворюються  на  старовинні  (відповідно,  цінність  їх  збільшується),  а  старовинні  -  на  раритети  -  безцінні  речі,  які  неможливо  ні  відтворити,  ні  створити  заново  за  браком  матеріалу.  Існує  навіть  модний  стиль,  у  якому  використовуються  дрібнички  з  "бабусиної  скрині",  він  називається  "вінтаж".Поряд  із  речами,  що  їх  ми  використовуємо  у  нашому  повсякденні,  із  моди  виходять  слова,  поняття,  риси  характеру  та  переконання.  І  це  -  набагато  сумніше.  Дістати  із  старої  скрині  бабусиного  капелюшка  з  рисової  соломки  чи  дідів  галстук  із  натурального  шовку  простіше,  ніж  повернути  забуті  вислови,  манери  й  звички.  А  таких  раритетів  чимало  назбиралось  за  життя  навіть  мого  ще  зовсім  не  старого  покоління.
Раритетом  стали  вишукані  манери.  Колись,  ще  студенткою,  я  пішла  зі  своїм  дядьком  у  ресторан.  Ні  до  того,  ні  після  я  не  бачила,  щоб  офіціантки  так  ревно  і  дружно  обслуговували  незнайомого  клієнта.  І  таких  манер  я  більше,  нажаль,  ніколи  вже  не  бачила.  Було  враження,  що  дух  гусарів  минулого  перенісся  у  двадцяте  століття.  Рівна  спина,  хвацький,  але  поштивий  уклін,  у  манері  говорити  -  безмежна  повага  і  захоплення  просто  тому,  що  ти  жінка  -  істота  ніжна  й  тендітна.  Із  зовсім  іншого  тіста  зроблена,  ніж  мужній  гусар.  Ах,  панове  гусари!  Де  тепер  ваші  нащадки?  Де  гречність,  благородство,  готовність  служити  прекрасній  статі  без  суєтності  і  бажання  мати  з  цього  якийсь  зиск?  Де  готовність  за  честь  дами  стрілятись  на  дуелі?  Останнім  часом  стало  модно  відшукувати  у  своєму  генеалогічному  дереві  дворянські,  чи,  бодай,  купецькі  корені.  І  знаходять!  Виринають  із  забуття  старі  притрушені  пилом  регалії.  А  от  подивишся  на  теперішніх  представників  старовинних  фамілій,  і  хочеться,  як  Станіславський,  вигукнути:  "Не  вірю!"  Не  в"яжеться  якось  вийнята  із  старої  скрині  честь  старовинного  роду  із  сучасними  псевдо-демократичними  манерами.  Виглядає,  як  капелюшок  із  рисової  соломки  з  джинсами,  чи  шовковий  галстук  із  футболкою,  -  не  танцює  разом. Ну,  звичайно,  я  про  своє  -  про  жіноче.  Але  й  чоловікам,  навіть  молодим,  є  за  чим  сумувати.  Питаю  недавно  у  колеги  мого  сина,  чого  він  досі  не  одружений,  а  він  мені:  "Ну,  кого  брати,  Алло  Василівно?  Ми  на  Хрещатику  увечері  дивились  концерт,  так  мені  молоденькі  дівчатка  всі  боки  й  спину  на  синець  пощипали,  так  хотіли  познайомитись,  а  я  ж  -  не  найперший  красень!"  Розумію,  не  дуже  кортить  знайомитись  із  дівчиною,  що  таким  примітивним  робом  дає  знати  про  свої  уподобання.  Моя  бабуня  колись  сказала  з  приводу  однієї  моєї  подруги,  що  ніяк  не  могла  вийти  заміж:  "Бо  де  ти  бачила,  щоб  курка  за  півнями  бігала?"  Так  уже  влаштовані  ми,  що  чоловік  -  переможець  -  має  нападати,  а  жінка  -  слабка  стать  -  оборонятись.  Колись  жінки  обороняли  свою  честь.  А  зараз,  коли  честь  стала  раритетом,  обороняти  стало  нічого.  Як,  власне,  й  завойовувати.
До  життєвих  переконань,  що  поступово  перетворюються  на  раритети,  належить  тепер  переконання,  що  чесним  бути  вигідніше.  Ні,  я  не  кажу  про  те,  що  чесним  бути  -  не  правильно!  Правильно,  правильно,  -  це  всі  знають.  Однак...  не  вигідно.  Не  приносить  зиску  у  нашому  суспільстві  чесність  -  таке  тепер  переконання.  Не  вигідно  чесно  вести  бізнес,  переконував  мене  знайомий  бізнесмен,  -  бо  треба  буде  сплачувати  усі  податки,  які  належить,  -  і  я  залишусь  без  штанів.  Знаючи  розміри  наших  податків,  вірю.  Більше  того,  знаю,  що  увесь  бізнесовий  світ  зайнятий  проблемою  втечі  від  непомірних  податків.  Консультанти  з  цієї  проблеми  -  досить  високооплачувані  спеціалісти.  Однак,  цивілізований  світ  і  платить  їм  за  те,  що  вони  шукають  законний  шлях  уникнути  високих  податків.  У  нас  же  більшість  ділків  переконані,  що  оминути  податки  без  брехні    неможливо.  Та,  знаєте,  є  у  мене  знайомі,  упевнені,  що  найвигідніше  -  чесно  вести  справу.  Їх  бізнес  розвивається  такими  темпами,  які  декому  й  у  найрайдужніших  снах  не  снились.  Я  думаю,  просто  Господь  цінує  таких  людей  і  благословляє  їх.  А  ми  сьогодні  навіть  від  політиків  чесності  не  чекаємо.  Той  політичний  діяч,  що  вголос  заявляє  про  свою  чесність,  скоріше  викликає  недовіру  -  ба,  навіть  скепсис  -  і  втрачає  голоси  виборців.  Може  тому  ми  й  благословінь  у  житті  нашої  держави  не  бачимо?
Коли  виходять  із  моди  речі,  страждає  хіба  тільки  наш  гаманець.  Потрібно  час  від  часу  купувати  одяг  і  аксесуари  до  нього  не  тому,  що  вони  зносились,  але  й  тому,  що  не  модні.  Коли  ж  раритетами  стають  духовні  речі  -  біда.  Духовність  починається  з  того,  що  людина  має  потребу  прислухатись  до  голосу  Бога.  Колись  така  духовна  практика  була  у  кожній  сім"ї,  кожному  домі.  Адже  всі  мали  вдома  Біблію.  І  не  для  того,  щоб  створити  модний  псевдоінтелектуальний  і  "духовний"  інтер"єр  приміщення.  Біблія  вивчалась  у  школі,  читалась  удома.  Якби  тоді  хтось  сказав,  що  не  читав  її,  то  це  було  б  все  одно,  що  зараз  хтось  би  сказав,  що  ніколи  не  читав  Буквар  чи  "Читанку"  -  сміх  і  сором.  Зараз  ставлення  до  Слова  Божого  -  наче  до  якихось  геть  не  важливих  чи  навіть  шкідливих  у  житті  речей.  І  ми,  виходячи  у  життя  без  правильно  сформованих  переконань  і  преоритетів,  нагадуємо  водія,  що  сідає  за  кермо  не  маючи  й  найменшого  поняття  про  правила  дорожного  руху.  Люди  навіть  цим  хваляться.  Ось  мій  знайомий  -  бізнесмен,  інтелектуал,  філософ  не  у  побутовому,  а  у  більш  серйозному,  науковому  значенні  цього  слова.  Каже:  "Я  читаю  наукові  трактати  від  античних  філософів  до  сьогодення,  мені  не  цікавий  такий  примітив  як  Біблія".  Смішно!  Це  все  одно,  що  я  задовольнятимусь  розповіддю  про  смачну  страву,  а  скуштувати  її  відмовлятимусь,  бо  смакові  відчуття  -  примітив  у  порівнянні  із  інтелектуальним  задоволенням  від  розмови  на  тему  "яка  смачна  страва".  Адже  всі  філософи  світу  будували  свої  теорії  на  основі  Божих  законів,  хто  -  опираючись  на  них,  хто  -  відштовхуючись.  Виходить,  з  людиною,  що  перечитала  за  життя  безліч  книжок,    а  Біблії  так  і  не  відкрила,    говорити  ні  про  що.  Коли  я  вперше  побачила  Біблію  дуже  шанованого  мною  чоловіка  -  мудрого  батька,  чуйного,  прекрасного  друга,  -  я  була  в  шоці.  Святе  Письмо  -  обшарпане,  пописане  зауваженнями  й  коментарями,  з  плямами  від  кави,  з  якою  мій  друг  не  розлучається,  коли  щось  читає,  із  закладками,  приклеєними  просто  на  сторінки.  Жах!  Мої  тодішні  релігійні  почуття  були  глибоко  ображені.  Праведний  гнів  застив  мені  розум,  і  тільки  згодом,  заспокоївшись,  я  згадала,  де  бачила  такі  пошарпані  книги.  Такими  були  мої  інститутські  підручники,  бо  по  них  я  вчилась  сама  та  ще  й  вчила  своїх  учнів.  І  я  зрозуміла:  мій  друг  Слово  Боже  вивчав!  Більше  того,  він  учив  по  ньому  своїх  учнів  і  свого  сина.  Бачили  б  ви  зараз  мою  Біблію!
Той,  хто  володіє  раритетом,  -  багата  людина.  Мати  у  своїй  колекції  старовинні  предмети  мистецтва  -  престижно  й  додає  ваги  володарю.  Мати  у  скрині  старі  бабусині  речі  -  корисно,  адже  вінтаж  -  досить  модний  напрямок.  Мати  злегка  старомодні  гречні  й  вишукані  манери  -  красиво.  Це  відразу  робить  власника  таких  манер  "на  два  витки  крутішим"  від  світської  й  усякої  іншої  тусовки,  у  масі  своїй  до  плачу  погано  вихованої  .  А  от  володіти  раритетами  духовними  -  це  бути  і  багатим,  і  красивим  (адже  духовність  додає  краси  будь-якому  обличчю),  і  -  головне  -  мудрим.  А  значить,  правильно,  грамотно  з  точки  зору  Божих  законів  вибудовувати  своє  життя,  життя  своїх  дітей,  життя  суспільства.
Раритети  коштують  дорого.  Цінність  предметів  мистецтва  й  ужиткових  старих  речей,  що  продаються  на  престижних  аукціонах  виходить  за  межі  моїх  уявлень  про  гроші  взагалі.  Та  і    вінтажні  речі  наші  бабусі  нам  не  позалишали.  Красивим  манерам  вчитись  довго,  і  наставник  потрібен  неабиякий.  А  от  найцінніші  раритети  -  духовні,  як  золото  на  Клондайку,  лежать  у  нас  під  ногами.  Чи  то  пак,  стоять  на  полицях.  Бери.  Читай.
                                                       
                                                                                                                             6.11.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242754
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 22.02.2011


ДИТЯЧЕ ПИТАННЯ ( Із циклу "Провінція)

По  вулицях  ганяють  діти.  Після  школи  й  до  самого  вечора,  допоки  не  прийдуть  з  роботи  мами  з  татами  й  не  покличуть  додому,  робити  уроки.  У  дітей  свої,  дитячі  проблеми,  свої  ігри,  виграш  чи  програш  у  яких  не  менш  болючий,  ніж  наші  дорослі  виграші  чи  програші.  Це  вони  на  зріст  та  зовнішність  -  діти.  Пристрасті  у  їх  віці  -  геть  не  дитячі.  Чим  вони  точно  відрізняються  від  нас,  так  це  тим,  що  відповідаємо  за  них  ми.
Відповідальність  -  складна  штука,  вона  вимагає  від  відповідального  серйозних,  конкретних  речей.  Першою  із  таких  небхідних  речей  я  би  назвала  бачення.  Не  подумайте,  що  мова  йде  про  якість  зору,  ні.  Бачення  -  це  уміння  батьків  у  своїй  голові  вибудувати  майбутнє  дитини.  Нічого  спільного  немає  з  фантастичними  прожектами,  коли  батьки  Васі-двійочника  й  забіяки  -малюють  у  своїй  уяві  кар"єру  професора  математики,  або  супер-бізнесмена.  Такі  фантазії  -  річ  страшенно  шкідлива.  Вони  -  джерело  комплексу  неповноцінності,  що  мучить  дорослих  дітей,  які  не  змогли  втілити  у  життя  батьківські  фантазії,  чим  страшенно  розчарували  люблячих  людей.  Бачення  тим  і  відрізняється  від  батьківських  фантазій,  що  будується  на  твердій  основі  реального  характеру,  здібностей  та  уподобань  дитини.  Воно,  на  відміну  від  фантазій,  що  дозволяють  приписати  своєму  чаду  усілякі  чесноти,  якими  воно  не  володіє,  вимагає  чесного  погляду  батьків  на  свою  дитину.  Розумію  ваше  здивування:  та  хто  ж  на  своїх  дітей  дивиться  нечесно?!  А  як  же  ми  дивимось,  коли  виправдовуємо  перед  іншими  -  учителями,  вихователями,  сусідами  -  неприглядні  вчинки  своїх  малолітніх  нащадків?  Скільки  довелось  мені  за  життя  почути  байок  про  упереджених  вчителів,  які  "самі  нічого  не  розуміють,  і  мого  чогось  не  люблять".  І  погані  оцінки  ставлять  не  тому,  що  він  чогось  не  вивчив,  а  виключно  через  свій  гидкий  характер  та  огидну  звичку  ділити  дітей  на  "любимчиків"  та  "інших".  І  "мій"  звичайно  ж  завжди  потрапляє  до  "інших".  Часом  ми  не  можемо  й  не  хочемо  знайти  виправдання  вчинкам  чужих  дітей.  Проте,  щоб  виправдати  свого,  фантазії  нам  не  бракує.  Оце  й  є  та  сама  неправда,  яка  заважає  бачити  об"єктивну  картину  характеру  й  вчинків  дітей.  Я  знаю  сім"ю,  де  двоє  уже  дорослих  синів.  Один  -  Сашко  -  злодій  у  щонайпрямішому  розумінні.  Батьки  вже  років  п"ять  тільки  тим  і  зайняті,  що  викупають  його  із  всіляких  перипетій.  Другий  -  Максим  -    просто  вкалує,  допомагаючи  батькам  віддавати  гроші,  позичені  на  відкуп  брата.  Максим  закінчив  коледж,  але  працює  охоронцем  на  кількох  роботах,  бо  там  більше  платять.  Хлопець  живе  надією,  що,  віддавши  борги,  знайде  роботу  за  спеціальністю,  до  якої  у  нього  великі  здібності.  Проте,  як  тільки  борг  добігає  нульової  відмітки,  Сашко  знову  когось  грабує.  І  все  для  Макса  починається  спочатку.  Скажіть,  бачать  батьки  цих  юнаків  реальну  картину  того,  що  хорошого,  доброго  й  чуйного  сина  вони  продали  у  рабство,  щоб  без  кінця  виручати  злочинного,  підлого  егоїста?  Судіть  самі,  чи  така  вже  непотрібна  річ  -  об"єктивний  погляд  на  своїх  дітей.
Правильне  бачення  вимагає  від  батьків  не  тільки  чесного,  неупередженого  погляду  на  дитину.  Воно  будується  на  досконалому  знанні  усіх  якостей  натури  дитини.  Знову  чую  "голос  народу":  та  хто  ж  краще  за  батьків  знає  дитину?  Знову  стереотип.  Ох,  як  я  не  люблю  це  мислення  стереотипами!  Коли  ми  так  вже  досконало  знаємо  своїх  дітей,  то  чому  ж  деякі  їхні  вчинки  здатні  викликати  у  нас  шок?  Спитайте  у  батьків  повій  і  наркоманів,  чи  бачили  вони  подібні  задатки  у  своїх  діток.  Упевнена,  що  вам  скажуть  -  ні.  Якщо  ще  парочку  нецензурних  слів  не  добавлять  за  подібні  припущення.  Здавалось  би,  батьки  схильні  частіше  перебільшувати  здібності  й  чесноти  своїх  дітей.  Та  це  тільки  так  здається.  Я  гадаю,  що  всіляко  применшувати  таланти  й  перебільшувати  "гріхи"  й  недосконалості  дітей  -  специфіка  українського  менталітету.  Скільки  разів  мені  доводилось  чути  від  батьків  такі  припущення  щодо  їх  чад,  як  "це  бандит  росте",  "до  корів  розуму  не  треба",  "хіба  з  неї  щось  путнє  буде",  "нащо  йому  та  наука"  і  тому  подібне.  Колись,  працюючи  у  школі,  я  вигадала  для  батьків  свого  класу  такий  тест:  напишіть  десять  найбільших  талантів  своєї  дитини  й  десять  недоліків  її  характеру.  Цікаві  вийшли  анкетки.  Правди  у  них  було  -  кіт  наплакав.  А  буксувати  думка  батьків  починала  вже  на  п"ятому  пункті.  Ну,  не  знаходили  люблячі  батьки  талантів  у  своїх  дітей!  А  недоліків  бачити  не  хотіли.  "Лицом  к  лицу  -  лица  не  увидать"  -  писав  колись  російський  класик.  Може,  ми  такі  сліпі  щодо  своїх  дітей,  тому  що  близько  живемо,  постійно  бачимо?  А  може,  нам  просто  ліньки:  це  ж  своє,  куди  воно  дінеться?  А  може,  ми  просто  мало  їх  любимо?
Для  батьківського  бачення  необхідна  любов.  Як  повітря  потрібна,  як  вода!  І,  коли  ми  вже  з  вами  відійшли  сьогодні  від  стереотипів,  то  сентенцію  про  те,  що  всі  батьки  люблять  своїх  дітей  ми  проігноруємо.  По  тій  простій  причині,  що  це  -  неправда.  Мар"янка  -  ніжна,  тендітна  дівчинка,  що  тільки-но  закінчила  школу.  Не  просто  закінчила  -  із  золотою  медаллю.  Ніхто  не  сумнівався,  що  дівчина  вступатиме  до  гарного  вузу,  -  кому  ж,  як  не  їй.  Однак,  мама  вирішила  інакше.  Вона  видала  дитину  заміж.  Побачила,  що  доня  небайдужа  до  дорослого  й  забезпеченого  чоловіка,  й  добилась  від  того  "пропозиції  руки  й  серця".  Ви  не  повірите,  на  що  часом  здатні  "люблячі"  матері!  Коли  ми  спитали  матір  ,  навіщо  вона  так  поспішає,  почули  шокуючу  відповідь:  "Щоб  не  розгулялась!"  Чекати  "розгулу"  від  тендітної,  трохи  навіть  припізнілої  у  фізичному  розвитку  Мар"янки  -  це  все  одно,  що  чекати  запуску  у  космос  сусідської  клуні!  Однак,  щоб  побороти  свій  страх  (бо  розгуляється  -  що  люди  скажуть),  мати  вклала  малу  невинну  дитину  у  ліжко  тридцятилітнього  ловеласа.  Така  материнська  "турбота"  дуже  скоро  принесла  плоди.  Мар"янка  народила  дитинку,  чоловік,  що  перебачив  на  своєму  віку  різних  жінок,  швидко  втратив  цікавість  до  неумілої  молодої  дружини.  І  жінка  -  така  ще  юна!  -  змушена  нести  непосильний  тягар  самотності  й  турботи  про  новонароджену  дитинку.  Я  скажу:  тягар  материнської  -  дуже  свєрідної,  м"яко  кажучи,  -  любові.  Хто  хоче,  може  зі  мною  посперечатись.
Батьківське  бачення  майбутнього  дітей  -  річ  надзвичайно  важлива.  Але  це  ще  не  все.  Для  того,  що  це  бачення  втілити  у  життя  потрібні  ще  деякі  речі,  бо  інакше  воно  перетвориться  на  фантазії.  А  з  ними  ми  вже  розібрались.  Найперше,  потрібно  вміти  "заразити"  дитину  своїм  баченням.  Ми,  батьки,  дуже  рідко  (а  то  й  ніколи)  задумуємось  про  те,  що  дитину  завжди  простіше  чимось  "заразити",  ніж  навчити  чомусь.  Ось  вам  простенький  приклад.  Одинока  мама  Каріна  скаржиться  мені,  що  її  одиначка  -  дванадцятирічна  Крістіна  -  страшенна  нечупара.  Ні  в  кімнаті,  ні  у  речах,  ні  в  навчанні  -  ніде  немає  у  дитини  порядку.  Сама  ж  мама,  на  мій  материнський  погляд,  недалеко  у  питанні  порядку  від  своєї  дитини  втекла.  Може,  тому  й  самотня...  Я  раджу  їй  "заразити"  доню  любов"ю  до  порядку,  бо  привчити,  не  вміючи  самій,  неможливо.  Та  Каріна  мене  не  чує.  Ще  б  пак,  щоб  когось  заразити,  треба  спочатку  самій  захворіти.
Уміння  передати  своє  бачення  майбутнього  -  найперша  і  найголовніша  якість  лідера.  Про  що  б  не  йшлося:  керування  колективом,  будівництво,  чи  побудову  майбутнього  власної  дитини.
Те,  що  ми  вкладаємо  в  наших  дітей,  я  схильна  вважати  інвестиціями  в  нашу  старість.  Щоб  мати  тихе,  забезпечене  життя  настарвік  треба  ясно  зрозуміти,  що  у  дитину  потрібно  вкладати.  Так,  як  вкладається  віськовоначальник  у  навчання  й  виховання  своїх  солдат,  розуміючи,  що  від  цього  залежить,  чи  виграють  вони  війну  і  чи  залишаться  живі.  Найкращим  підручником  по  вихованню  дітей  я  вважаю  книгу  О.Бека  "Волоколамське  шосе".  Книга  про  війну,  про  те,  як  молодий  командир  готує  солдат  до  реальних  боїв.  Його  кредо:  "Жаліти  солдата  -  це  не  жаліти  його".  
Моя  подруга  Галина  виростила  найкращого  у  світі  сина.  В  усякому  разі,  я  кращих  не  бачила,  дарма,  що  маю  двох  власних.  Вона  -  ходяча  енциклопедія  по  тому,  як  "позбавити  дитину  дитинства".  Саме  таке  закидали  їй  років  десять-п"ятнадцять  тому  "сердобольні"  друзі  й  знайомі.  Та  Галя  знала,  що  робила,  коли  у  п"ять  місяців  почала  читати  своєму  малюку  медицинську  енциклопедію.  У  три  роки  вони  вже  розбирали  її  разом.  У  п"ять  малюк  пішов  до  музичної  школи.  Сьогодні,  у  свої  сімнадцять,  він  -  зрілий  музикант.  А  ще  -  студент  другого  курсу  університету  ім.  Т.Шевченка,  президентський  стипендіат  і  переможець  міжнародних  наукових  конкурсів  з  біології  та  екології.  У  нього  було  все  -  найкращі  школи,  гарні  репетитори  й  неухильна  праця,  від  якої  малий  не  міг  відкараскатись.  Адже  поряд  працювала  мама,  постійно  втягуючи  сина  у  веселі  змагання.  Розуміння,  любов,  турбота,  ніжність  -  Галя  нічого  для  сина  не  жаліла.  Але  ніколи  не  принижувала  його  жалістю.  
-  Не  ходи,  дитинко  у  школу,  ти  стомився!  Не  віддамо  дитину  у  перший  клас  у  цьому  році  -  не  відбиратимемо  дитинство,  -  таке  батьківське  ставлення  до  дітей  -  не  новина.  Може,  у  нас  немає  розуміння,  що  таке  насправді  дитинство?  Саме  у  цю  пору  -  від  утроби  матері  до  п"яти  -  дитина  засвоює  90  відсотків  усієї  життєво  важливої  інформації.  А  ви  думали,  у  школі?  Дитинство  -  пора  інтенсивного  навчання  життю.  Тут,  як  для  селянина  навесні,  кожен  день  -  запорука  майбутнього  врожаю.  Дитячі  мізки  наче  глибокий  порожній  колодязь.  Якщо  щодня  батьки  не  заповнюватимуть  його  силою-силенною  важливої  і  корисної  інформації,  він  наповнюватиметься  усіляким  непотребом.  А  потім,  на  старості,  той  непотріб    видасть  батькам.  Воно  вам  треба?
                                   21.02.2010

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242503
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 21.02.2011


ДОРОГА В НИКУДА

(Ответ  на  статью  Оксаны  Пахлевской  "Дети  немилосердия".  Газета  "День"  от  2  июля  2010г.http://www.day.kiev.ua/301557)
                           Читали  исследование  Оксаны  Пахлевской  "Дети  немилосердия"  всей  нашей  большой  и  дружной  семьей.  Размышляли,  обсуждали  -  и  решили  написать  продолжение.  Оно  необходимо,  потому  что  пани  Оксана,  глубоко  исследуя  причины  бездушного  отношения  к  сиротам  в  нашей  стране,  дает  ответ  только  на  один  сакраментальный  вопрос:  "Кто  виноват?".  Но  есть  ведь  и  другой,  не  менее,  если  не  более,  важный:  "Что  делать?".  Существование  нашей  необычной  семьи,  в  некотором  смысле,  и  есть  ответ.  Но  давайте  по  порядку.
Мы  -  это  супружеская  пара  Галина  Петровна  и  Андрей  Серафимович,  их  восемнадцатилетний  родной  сын  Богдан,  я  -  их  подруга  и  сестра,  мой  родной  взрослый  (25  лет)  сын  Саша  и  трое  наших  крестных  детей  -  Инна,  Юля  и  Максим.  Из  них  троих  только  Юля  -  круглая  сирота,  ее  растили  бабушка  с  дедом.  Инна  же  и  Максим  -  те  самые  социальные  сироты,  которых  большинство  в  массе  неприкаяных  детей  нашей  родины.  Лет  десять  назад  эти  дети  пришли  в  домашнюю  воскресную  школу  Галины  и  Андрея  и  остались.  Теперь  уже,  думается,  навсегда.  Мы  -  не  детский  дом  семейного  типа,  не  опекуны.  Дети  до  окончания  школы  жили  у  себя  дома.  Мы  лишь  пытались  дать  им  то,  чего  дома  дать  не  могли  (или  не  хотели):  знания  (благо,  каждый  из  нас  получил  в  свое  время  хорошее  и  разностороннее  образование),  цель  в  жизни,  правильные  ориентировки  в  профессии,  материальную  поддержку  и  правильное,  христианское  понимание  жизни  и  себя  в  этой  жизни,  в  социуме,  в  семье.  Постепенно,  как  бы  само  собой,  это  содружество  младших  и  старших  оформилось  в  семью.  Мы  не  живем  одним  домом.  Юля  и  Богдан  -  студенты,  Инна  работает  в  Киеве  и  учится  заочно.  Максим  работает  учителем  младших  классов  в  селе.  Но  когда  мы  собираемся  вместе  -  это  большая,  дружная  и  целеустремленная  семья.  Наши  дети  сейчас  опекают  уже  своих  крестных  детей,  они  приняли  наши  взгляды  и  убеждения.  Они  и  профессии  выбрали,  то  что  называется  "в  тему":  Юля  -  учителя  украинской  словесности,  Максим  -  младших  классов,  Инна  -  психолога.  В  последнее  время  в  нашей  семье  наметилось  парочка  новичков.  Хотя  мы  не  гонимся  за  количеством,  любовь  -  дело  индивидуальное.  Cкорее  расчитываем  на  естественный  рост  семьи,  ведь  наши  дети  ориентированы  не  только  на  образование  и  карьеру,  но  и  на  серьезные  супружеские  отношения.  И  на  заботу  о  тех  детях,  которые  будут  в  этом  нуждаться.  Это  -  о  нас.  
Теперь  о  статье  Оксаны  Пахлевской.  Факты  и  размышления,  изложенные  в  "Детях  немилосердия"  создают  довольно  четкое  представление  о  положении  сирот  в  стране  и  о  том,  что  к  такому  состоянию  дел  нас  привело.  Будучи  христианами,  мы  добавили  бы    к  социальному  и  историческому  дискурсу  еще  пару  мыслей  духовного  плана.  Первая  -  об  истоках  немилосердного  отношения  к  сиротам  и  детям  вообще.  Западная  традиция  отношения  к  вдовам  и  сиротам  уходит  корнями  в  раннее  христианство.  Первоапостольская  церковь,  создавая  свою  базу  на  основе  учения  Христа,  взяла  за  основу  иудейские  традиции,  данные  Богом  евреям  в  противовес  традициям  языческим.  Правила  жизни  иудеев,  запечатлённые  в  книгах  Ветхого  Завета,  предполагали  полную  ответсвенность  родителей  за  ребенка  перед  Богом  и  обществом.  К  двенадцати  годам,  когда  ребёнок  считался  уже  взрослым  и  самостоятельным,  родители  обязаны  были  дать  ему  образование  и  ремесло,  способное  его  прокормить.  Отец,  не  обучающий  сына  ремеслу  воспитывает  вора,  -  гласит  одна  из  многочисленных  притч.  Что  же  касается  сирот  и  вдов,  то  общество  имело  весьма  строгие  предписания  на  их  счет.  Эти  предписания  -  не  секрет,  они  содержаться  в  книгах  Ветхого  Завета.  
Как  не  секрет  и  языческая  традиция,  когда  родители  приносили  в  жертву  своих  детей.  Чего  стоит  только  культ  бога  Ваала,  с  его  обрядом  сжигания  младенца  на  руках  каменного  истукана,  внутри  которого  горел  огонь.  Ребенок  медленно  сгорал,  а  в  это  время  его  родители  поклонялись  своему  божеству.  Эта  жуткая  картина  была  естественной  в  те  времена.  Может  быть,  даст  Бог,  жуткой  нашим  потомкам  покажется  и  такая  естественная  для  нас  картина:  дети  гибнут  и  в  моральном  ,  и  в  физическом  смысле,  пока  их  родители  поклоняются  своим  божествам  -  деньгам,  водке,  власти,  наркотикам.  Да  и  просто  -  тупой,  беспросветной  лени.  Аналогия,  по-моему,  -  прямее  некуда.  А  как  назвать  нашу  губительную  привычку  заботиться  о  детях  до  пенсии?  До  их,  детей,  пенсии.  Разве  это  не  воспитание  воров?  Или  иждивенцев,  что  в  сущности  -  одно  и  то  же.  Только  вор  крадет  у  чужих,  иждивенец  -  у  своих  близких.  Так  что  наша  традиция  воспитания  детей  и  отношения  к  ним  -  не  азиатская,  она  скорее  -  языческая.  Корни  такого  отношения  гораздо  глубже,  чем  история  ментальных  и  политических  конфликтов  двух  сопредельных  государств,  одно  из  которых  находилось  в  колониальной  зависимости  от  другого.
Вторая  мысль:  христианская  традиция  построения  семьи  в  корне  отличается  от  того,  что  на  сегодняшний  день  мы  реально  имеем.  Она  базируется  на  том,  что  Бог-Творец  создавал  мужчину  и  женщину  как  взаимодополняемые  части  единого  целого  под  названием  "человек".  Одна  женщина  для  одного  мужчины.  Эксперементы  и  рокировки  не  предполагались.  Христианское  таинство  брака  -  утеряная  нашим  обществом  база  для  посторения  правильной  семьи.  Есть  ли  в  нашем  обществе  сегодня  человек,  который  не  смог  бы  ответить  на  вопрос  "что  такое  христианский  брак"?  Пожалуй  нет.  И  это  еще  больше  подчеркивает,  как  далеко  в  хаос  и  неразбериху  зашли  наши  семейные  традиции  и  правила.  Самой  большой  потерей  в  этой  неразберихе,  на  наш  взгляд,  стала  потеря  пастыртва.  Христианская  семейная  традиция  предполагает,  что  глава  семьи  является  пастырем  своей  домашней  церкви.  Пастырство  включает  в  себя  три  важных  вещи:  вИдение,  ответственность  и  мужество.  Не  стоит  путать  вИдение  с  видениями,  пророчествами  и  предсказаниями.  Видение  -  это  ответственное  понимание  куда,  почему  и  зачем  пастырь  ведет  свою  общину.  Куда,  почему  и  зачем  -  главные  ориентиры  в  пути.  Более  того,  без  ответов  на  эти  вопросы  нет  пути.  Есть  хаос,  запустение  и  деградация.  В  масштабах  страны  мы  ответов  на  эти  вопросы  не  имеем.  Поэтому  решение  "куда,  почему  и  зачем"  принимается  каждой  семьей,  так  скажем,  на  отдельно  взятой  кухне.  Но  беда  в  том,  что  во  многих  семьях  и  семейных  детских  домах  вопросов  "куда,  почему  и  зачем?"  не  ставят.  Живут,  как  придется,  как  подсказывает  ситуация,  опыт  родителей,  интуиция.  Просто  живут  сегодня.  Выживают.  Что  дало  обладание  видением  нашей  семье?  Прежде  всего  понимание  достоинств  и  недостатков  друг  друга.  Анализируя  характеры,  мы  пытаемся  помочь  каждому  изменить  себя.  Во-вторых,  видение,  которым  обладает  наша  Галина  помогло  детям  сориентироваться  в  будущей  профессии.  Далеко  не  все  с  детства  знали,  чем  хотят  заниматься.  Именно  Галина  увидела  педагогические  способности  Максима,  определила  направление  учебы  Юли  и  Инны,  поддержала  занятия  живописью  Саши.  У  нее  на  этот  счет  -  свой  материнский  опыт,  направление  развития  Богдана  она  увидела  очень  рано.  Его  образование  было  четко  спланировано  и  организовано.  Это  же  она  сделала  и  для  других  детей.  Как  для  своего  родного  ребенка  -  только  и  всего.  Видение  дает  нам  возможность  действовать  в  нужном  направлении.  Например,  поскольку  наши  дети  ориетированы  на  построение  семьи,  мы  направляем  их  усилия  в  нужное  русло:  Андрей  демонстрирует  ответственность  и  авторитет  отца,  мы  -мамы  -  учим  готовить,  создавать  уют,  ту  особую  семейную  атмосферу  ,  в  которой  будет  тепло  и  уютно  детям,  мужьям,  женам.  Разговоры  по  душам,  праздники,  походы  и  поездки,  уроки  и  мастер-классы  -  все  работает  на  единую  цель.  Не  то,  чтобы  мы  не  ошибались  и  были  кажую  секунду  уверены  в  своей  правоте  и  непогрешимости.  Нет,  как  и  во  всяких  семьях,  у  нас  бывают  конфликты,  разборки,  обиды.  Как  в  христианских  церквях,  у  нас  есть  практика  замечания  и  отлучения  (иногда  на  время,  но  бывает,  что  и  навсегда).  Однако  единство  семьи  сохраняется.  Мы  отдаем  себе  отчет  в  том,  что  в  основном  -  это  Божья  заслуга,  ведь  именно  Его  любовь  является  тем  цементом,  который  держит  нас  вместе.  Поэтому  нас  не  удивляет,  что  в  европейских  странах  с  развитыми  христианскими  традициями  попечительство  -  дело  верующих  людей  и  церковных  организаций.  У  нас  в  стране  перекосы  и  с  этим.  Не  секрет,  что  организации,  ведающие  устройством  детей-сирот,  охотнее  отдают  их  в  семьи  верующих.  Жаль  только,  что  мало  кто  пытается  разобраться,  сколько  декларативности  в  заявлениях  о  вере,  а  сколько  практики.  Ясно,  что  никто  еще  не  придумал  прибор  под  названием  "верометр".  Но  оценить  уровень  воспитанности,  образованности  собственных  детей  попечителей  не  так  уж  и  сложно.  И  уж  совсем  не  сложно  предположить,  что  для  опекаемых  детей  приемные  родители  вряд  ли  станут  делать  больше,  чем  для  своих.  Еще  хуже  в  ситуациях,  когда  собственных  детей  у  попечителей  нет.  В  таких  случаях  заявление  родителей  о  принадлежности  к  церкви  является  для  опекунских  органов  как  бы  гарантией  правильного  воспитания  приемных  детей.  На  практике  такая  гарантия  -  не  факт!  Жизнь  все  больше  и  больше  заставляет  нас  в  этом  убеждаться.
Конечно,  мы  хотели  бы  найти  единомышленников.  Но  пока  наши  ожидания  успехами  не  увенчались.  По  заданию  газеты,  в  которой  я  подрабатываю,  мне  пришлось  писать  статью  о  проблемах  детского  дома  семейного  типа  из  села  Пыщики  Киевской  области.  Родители  пяти  детей,  потерявшие  взрослого  сына,  решили  усыновить  малышей.  Мне  рассказали  о  перипетиях  оформления  документов,  о  проблемах  создания  детского  дома  семейного  типа,  о  волоките  с  жильем  и  равнодушии  местных  властей.  Статью  я  тогда  написала.  Но  решила  познакомить  их  со  своими.  При  более  близком  знакомстве  стали  видны  и,  так  сказать,  внутренние  проблемы  этой  семьи.  Мы  увидели,  что  можем  помочь  родителям  на  одном  из  важнейших  этапов  жизни  детей  -  при  выходе  их  из  дома.  Собственно,  мы  могли  бы  сделать  для  этих  детей  то,  что  сделали  и  делаем  для  своих:  подготовить  к  поступлению  в  учебные  заведения,  помочь  освоить  профессию,  обеспечить  материальную  поддержку.  Цель  казалась  вполне  осуществимой.  Препятствием  стало  то,  что  мы  не  стали  единомышленниками  с  родителями.  Они  не  поняли  и  не  приняли  наших  целей,  убеждений,  принципов,  хоть  и  по  сей  день  считают  себя  верующими  христианами.  Сейчас  мы  понимаем,  что  в  такой  ситуации  общение  и  общий  труд  невозможны.  А  жаль.  Ведь  эти  люди  уже  потеряли  двоих  из  приемных  детей.  Старшая  девочка  -  Саша,  поступив  в  училище,  очень  быстро  забеременела  и  вышла  замуж  (родители  не  были  на  свадьбе  и  не  особо  переживают  по  поводу  будущего  Саши).  Второй  -  сын  Вася  -  отличик  и  любимец  родителей,  взявший  их  фамилию,  -  не  проучился  и  полугода  вдали  от  дома.  Бросил  учебу,  вернулся  в  старую  семью,  лишенную  когда-то  родительских  прав,  стал  пить.  И  скоро  станет  отцом  внебрачного  ребенка  такой  же  юной  и  беспутной  барышни.  Вот  такая  история.  А  вот  еще  одна.  Не  справившись  с  одним  из  новичков  -  Вадимом,  -  приемные  родители  отправили  его  в  Васильковский  интернат.  В  интернат  же  собираются  отправить  маленькую  Аленку,  не  могут  договориться  с  семлетним  ребенком.  Однако  предложение  Максима  подготовить  ее  к  школе  энтузиазма  не  вызвало.  И  наше  желание  подставить  плечо  именно  там,  где  есть  слабое  место,  на  этапе  перехода  во  взрослую  жизнь  приемных  детей,  не  было  принято.  Почему?  Мы  тоже  задаем  себе  этот  вопрос.  И  он  поднимает  за  собой  еще  целый  ряд  вопросов.  С  какой  целью  люди  усыновили  больше  десятка  совсем  не  благополучных  детей?  Какое  будущее  они  этим  детям  готовят?  Осознают  ли  они,  что  сегодняшнее  положение  их  старших  мало  чем  отличается  от  того,  которое  наступило  бы  после  интерната?  Так  зачем  же  тогда  все  эти  усилия?
Конечная  цель  воспитания  ребенка  в  семье  (без  разделения  на  родную  и  приемную)  -  подготовить  его  к  полноценной  жизни  в  социуме.  Научить  элементарным  жизненно  важным  навыкам,  дать  образование  и  ремесло,  научить  быть  ответственным  за  свои  поступки  и  благодарным.  Все  это  -  инвестиции  в  нашу,  родительскую,  старость.  А  что  происходит  на  самом  деле?  Какие  цели  ставят  себе  премные  родители,  усыновляя  чужих  -  далеко  не  здоровых  и  социально  адаптированных  -  детей.  Хорошо,  у  детей  есть  крыша  над  головой,  еда,  одежда  и  даже  возможность  отдохнуть  летом  в  других  семьях  и  странах.  А  что  дальше?  Дети  вышли  из  дома.  Куда?  Где  они  будут  жить,  чем  зарабатывать,  как  учиться?  Все  ли  здесь  продуманно,  взвешено?  Истории  Саши,  Васи,  Вадима  говорят  об  обратном.  Так  зачем  пристраивать  детей  в  семьи,  если  потом  все  равно  им  придется  уходить  в  никуда?  А  знаете,  если  такие  дети  обвинят  нас,  взрослых,  в  предательстве,  -  они  будут  правы.  Ведь  не  кормиться  же  и  одеваться  мы  приходим  в  этот  мир...
Возможно,  я  слишком  эмоциональна.  Не  исключено,  что  краски  я  сгустила,  и  у  нас  в  стране  множество  замечательных  людей,  прекрасно  воспитывающих  чужих  детей.  Но  вот  вам  еще  одна  история.  Прихожане  одной  из  церквей,  очень  нуждающиеся  в  жилье  и  финансах  усыновили  десять  лет  назад  четырнадцать  детей.  Получили  дом,  мебель,  финансовое  обеспечение,  спонсорскую  поддержку.  Все,  кроме  цели  и  принципиальных  требований  общества  к  тому,  какими  оно  ожидает  увидеть  оттданных  на  попечение  детей.  Результат  -  плачевный:  самый  низкий  уровень  образования,  никаких  навыков  ни  в  одном  ремесле,  ни  в  одной  профессии,  психологические  проблемы  -  мастурбация  у  девочек,  например.  Спросите,  откуда  мне  это  известно?  Да,  это  известно  всем!  Разве  что,  кроме  органов  опеки,  которые  снова  дали  в  эту  семью  детей  -  девять  малышей  -  родителям,  которые  к  тому  же  уже  успели  развестись.  А  ведь  органы  опеки  нужны,  чтобы  приемные  родители  постоянно  помнили,  что  это  -  не  их  дети.  Они  -  государственные,  и  государство  вправе  спросить  о  выполненой  работе,  а  не  только  о  потраченных  средствах.  
Проблема  детей-сирот  в  нашей  стране  -  это  глубокая  внутренняя  проблема  буквально  каждого  человека  и  всего  общества.  Общества,  утратившего  всякие  ценности  и  ориентиры  в  этой  жизни.  Пока  мы  будем  жить  без  ценностей,  без  цели,  без  активной  а  не  декларативной  любви  к  ближнему,  ничего  у  нас  не  изменится.  И  здесь  бессильно  государство,  бессильны  общественные  организации.  Любовь  -  глубоко  индивидуальна  и  личностна.  Здесь  каждому  нужно  начинать  с  себя.  Если  каждый  полноценный  человек  в  стране  позаботится  об  одном  чужом  ребенке  (без  надрыва  и  воплей,  по  мере  своих  возможностей  и  таланта),  детдома,  интернаты,  "суррогатные"  семьи  будут  никому  не  нужны.  Но  такая  работа  должна  выполятся  безвозмездно.  То  есть,  как  говаривали  персонажи  любимого  мультика,  -  даром.  И  даже  больше:  такая  работа  требует  вложений,  из  которых  деньги  -  на  последнем  месте  (у  нас  никогда  не  было  в  них  недостатка).  Нужны  вложения  любви,  воли,  сил,  времени  и  здоровья.  Иначе  дорога  ведет  в  никуда.

           5.07.2010  г.                                                                                                                            Алла  Мегель

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242500
рубрика: Проза, Очерк
дата поступления 21.02.2011


Лінь. Лінька. Лінюська (Із циклу "Провінція")

Як  задовбав  цей  внутрішній  голос!  Вже  цілий  тиждень  канючить:  "Треба  шити,  треба  шити..."  Прямо  сил  ніяких  немає.  Якби  цей  голос  був  матеріальним,  його  хоч  виключити  якось  можна  було  би,  або  в  пику  дати.  А  так...
Справа  в  тому,  що  моя  дружня  компанія  має  традицію  дарувати  на  день  народження  не  усілякі  дрібниці,  а  щось  велике  й  корисне.  Сам  би  таке  не  потягнув  у  фінансовому  смислі,  а  компанією  -  запросто.  І  от  я  мала  необережність  попросити  на  свій  день  народження  швейну  машину.  Колись,  як  у  магазинах  одягу  не  було,  а  мій  тодішній  розмір  взагалі  продавався  тільки  у  "Дитячому  світі",  я  досить  непогано  шила.  Зараз  часи  змінились,  але  ні  у  магазинах,  ні  на  базарі  знову  ж  таки  немає  мого  розміру.  Але  тепер  вже  з  іншої,  протилежної,  причини.  Подружки  по  віку  й  фігурі  не  дадуть  збрехати:  у  наш  час  складається  враження,  що  весь  одяг  шиється  на  ляльок  Барбі.  Ну,  майже  весь.  Дивишся  на  себе  у  дзеркало  -  наче  й  нічого  ще.  А  зайдеш  у  магазин  -  таке  враження,  наче  ти  найтовща  жінка  у  світі.  От  я  й  вирішила  -  шитиму,  як  колись.  Машину  мені  подарували  класну,  гарної  японської  фірми.  Стоїть  на  столі,  мов  голівудська  красуня.  А  я  вже  тиждень  не  можу  до  неї  присісти:  то  подружка  у  гості  прийшла  чайку  попити  -  за  життя  поговорити,  то  фільм  цікавий  по  телеку  показують.  То  просто  втомилась  на  роботі,  хочеться  прилягти  відпочити,  книжку  почитати.  То  світло  увечері  погане,  очі  не  бачать.  Коротше  кажучи,  все,  що  навколо  відбувається,  ніяк  новому  заняттю  не  сприяє.  Та  мене,  власне,  ніхто  у  шию  й  не  гонить,  не  гола  ж,  є  що  на  роботу  вдягнути  й  на  вихід.  От  тільки  цей  внутрішній  голос,  щоб  йому  заціпило,  ниє  й  ниє,  хоч  вуха  затикай.
Знайома  картинка,  правда?  Я  сама  такі  картинки  у  своєму  житті  регулярно  бачу.  І  добре  знаю,  що  зі  мною  відбувається:  лінь,  лінька,  лінюська.  Вона,  дорогесенька,  то  до  крісла  мене  притискає,  то  до  дивану,  то  до  телека.  Я  її,  заразу,  добре  знаю.  Майже  з  дитинства.  Я  її  навіть  вивчаю,  керуючись  постулатом:  щоб  побороти  ворога,  треба  його  знати.  Вивчення  ліні  привело  мене  до  цілої  низки  цікавих  відкриттів.  І  не  тільки  цікавих.  
Спочатку,  роздивляючись  проблему  з  точки  зору  банальної  фізіології,  я  дійшла  висновку,  що  лінь  -  це  заторможеність  моторних  функцій.  Інакше,  як  пояснити,  що  деколи  навіть  рукою  поворухнути  немає  сили.  Щось,  значить,  у  головниму  комп"ютері  -  нашому  мозку  -  тормозиться,  десь  програма  дає  збій.  Може,  не  стикуються  якісь  контакти  нервові,  от  сигнал  від  голови  до  інших  органів  і  не  доходить.  Така  матеріалістична  теорія  -  прекрасна  знахідка,  коли  треба  придумати  наукову  відмазку,  чому  я  не  хочу  щось  важливе,  але  геть  не  цікаве  робити:  ну,  не  від  мене  це  залежить,  це  у  моєму  організмі  щось  не  так.  Горе-матеріалісти,  що  не  знають  таких  розумних  слів,  як  я,  уміють  прекрасно  придумувати  собі  інші  відмазки.  Хвороби,  наприклад.   -
-  Не  може  малий  у  технікумі  вчитись,  -  жаліється  сусідка,  -  не  тягне  здоров"ям.  Там  так  тих  дітей  нагружають,  що  він  із  занять  приходить  -  і  весь  час  спить.  Геть  втомлений  і  хворий.
-  То,  може,  він  у  тебе  ледачий?  -  питаю  сміючись.  Образилась.
Більша  частина  сім"ї  моїх  знайомих,  а  саме:  тато  та  двоє  дорослих  синів,  працюють  на  забезпечення  здоров"я  меншої  частини.  А  саме  -  дуже  хворої  мами.  Мама  настільки  хвора,  і  настільки  переймається  своїми  хворобами,  що  перечитала  про  них  усю  можливу  й  неможливу  літературу,  поздавала  такі  аналізи,  що  доктор  Хаус  стоїть  у  кутку  й  тихенько  лигає  свої  пігулки.  Коли  вона  розповідає  про  своїх  гельмінтів  (глистів  там,  чи  гостриків),  складається  враження,  що  вона  їх  всіх  в  лице  й  поіменно  знає.  Не  те,  щоб  вона  зовсім  не  працювала,  адже  тричі  на  день  вимити  усю  хату  хлоркою  -  це  вам  не  тур  вальсу  станцювати.  Ні  на  що  інше  сил  і  часу  ніяк  не  вистачає.  На  роботу  піти?  Та  ви  що!  Куди  з  такими  болячками?!  Мене  дивує,  що  троє  дорослих  мужиків  абсолютно  не  помічають  її  квітучого  вигляду.  На  що-що,  а  на  вмираючу,  чи  навіть  просто  хвору  моя  знайома  аж  ніскілечки  не  скидається.  Хіба  що  на  ледачу.  
Ще  залізніша  відмазка  -  втома.  Колись  моєму  чоловікові  вдалося  майже  десять  років  цією  відмазкою  мені  очі  замилювати.  Приходив  додому  зі  свого  науково-дослідного  інституту  -  й  на  диван.  Втомився.  Зарплатня  інженера  у  радянські  часи  тягла  хіба  що  на  анекдот,  але  й  додатковою  роботою  грузити  було  ніяково  -  так  страшенно  чоловік  втомлюється.  Може  б  і  довше  вірила,  якби  не  перестали  у  моїй  школі  за  роботу  платити  зовсім.  І  пошуки  бодай  якогось  заробітку  привели  мене  в  той  таки  науково-дослідний  інститут,  у  відділ  комплектації.  І  тут  я  побачила  (уперше  за  десяток  років)  якою  непосильною  працею  займається  мій  благовірний.  У  комп"ютерному  відділі  саме  в  ходу  були  всілякі  гороскопи,  тести,  перші  примітивні  ігри.  Багато  сил  і  часу  займало  розпивання  чаю,  у  найбільш  просунутих  -  кави.  Розмови  про  улюблених  поетів  і  письменників  -  теж  праця  непосильна,  інтелектуальна.  Після  такої  роботи  саме  місце  на  дивані  під  телевізором  у  незмінному  горизонтальному  положенні.  Після  того,  як  правда  спливла  на  світло,  парочка  розбитих  тарілок  і  грамотно  влаштованих  скандалів  хутко  поправили  здоров"я  мого  чоловіка.  А  головне  -  його  бажання  працювати  на  благо  родини.  Не  гарантую  й  вам,  друзі,  такого  швидкого  результату.  Мій  все-таки  був  сільський,  не  запущений,  мене  й  дітей  любив.
Це  що  стосується  фізичної  сторони  ліні.  Тепер  давайте  глянемо  на  психологічний  бік  медалі.  О,  тут  є  чим  поживитись.  У  бажаючих  виправдати  свою  лінь  стільки  можливостей,  що  кільком  поколінням  психологів  буде  на  чому  дисертації  захищати.  Найбільш  поширена  і  фундаментальна  відмазка  -  депресія.  У  одному  із  своїх  творів  апологет  християнства  Клайв  Льюіс  припустив,  що  у  пекельних  сил  є  свій  філологічний  відділ.  Якщо  дотримуватись  цього  припущення  (а  я  -  філолог  за  освітою  -  схильна  йому  вірити),  винайдення  терміну  "депресія"  -  велика  перемога  темних  сил.  Це  хитре  слово  дає  змогу  виправдати  найнеприглядніші  вчинки,  найганебнішу  поведінку.  У  реальності  ми  би  таке  стовідсотково  засудили,  а  скажи  "депресія"  -  і  якось  рука  не  підіймається,  язик  не  повертається.  Погано  людині.  Депресія.
Депресія  дає  право  нехтувати  обов"язками  у  родині,  на  роботі.  Вона  виправдовує  склочність  і  ниття.  І  лінь,  звичайно,  можна  теж  гарненько  приховати  за  пекельним  терміном  "депресія".
Ще  одна  відмазка,  для  більш  інтелектуально  просунутих,  -  недостатня  мотивація.  От  у  мене,  щоб  почати  шити,  мотивація  явно  не  достатня.  Ну,  немає  потреби  у  нових  речах!  Жінки,  дорогі  мої,  ви  в  таке  вірите?  Теорія  мотивації  -  дуже  цікава  й  потрібна  річ.  Особливо  у  вихованні  дітей.  Що  може  бути  мотивом,  достатнім,  щоб  побудити  людину  до  певних  вчинків?  А  що  хочете:  обов"язок,  страх,  інтерес,  ентузіазм,  любов,  ненависть,  заздрість  і  таке  інше.  Головне,  щоб  мотив  за  інтенсивністю  був  більший  за  стримуючі  фактори,  одним  із  яких  є  й  лінь.  Простіше  кажучи,  щоб  "Хочу!"  звучало  у  душі  голосніше,  ніж  "Хай,  якось  іншим  разом".  Як  ви  мотивуєте  свою  дитину  на  некомфортні  для  неї  вчинки  (а  все  нове  й  незвідане  для  дитини  апріорі  -  некомфортне)?  Що  примушує  вашу  дитину  діяти:  страх  покарання,  інтерес,  обов"язок  чи  звичка  слухатись?  Цікава  розмова?  Поговоримо,  обіцяю.  Але  не  зараз.  
Чого,  здавалось  би,  простіше:  придумай  відповідну  мотивацію,  зацікав,  як  кажуть  сучасні  вчителі,  і  проблема  ліні  буде  вирішена.  Браво!  Нобелевську  премію  місцевого  значення  тому,  хто  зацікавить  мене  мити  посуд  по  три  рази  на  день,  як  мінімум.  Біда,  як  ви  розумієте,  в  тому,  що  у  нашому  житті  є  безліч  нудної  і  нецікавої  роботи.  Я  навіть  свого  часу  придумувала  собі  якісь  премії  за  виконання  такої  роботи.  Шоколадку,  наприклад.  Хто  уважно  читав  початок  цієї  "наукової"  статті,  зрозуміє,  чим  це  скінчилось.  
Мабуть,  лінь  так  би  й  залишалась  для  мене  загадкою,  якби  не  було  ще  одного  рівня,  на  якому  можна  проблему  розглянути.  Лінь  -  духовна  проблема.  Про  це  написано  в  Біблійних  Притчах.  А  якщо  так,  то  і  роз"яснення,  і  вирішення  теж  треба  шукати  у  духовній  площині.  Що  ми  тут  маємо?  Маємо  волю,  віру,  мету,  ідеал  -  саме  такий  наш  із  вами  духовний  вміст.  Що  ж  за  збій  у  духовній  системі  людини  дає  грунт  для  ліні?  Маю  я  мету  свого  шиття?  Так,  маю,  хочу  виглядати  краще,  підняти  собі  життєвий  тонус  парочкою  нових  речей.  Нові  речі  взагалі  чудовий  спосіб  підняття  життєвого  тонусу.  Жінки  всі  це  знають.  І  розумні  чоловіки  уміють  вправно  цим  користуватись.  Не  погоджується  жінка  на  рибалку  з  друзями,  -  можна  скандал  влаштувати,  розказати,  хто  в  домі  господар,  дверима  трахнути  нарешті.  Але  якщо  подарувати  нову  блузочку...  Може  обійтись  і  без  скандалу,  -  тонус  життєвий  не  той,  не  скандальний.  Чи  маю  я  віру  в  те,  що  шиття  мені  необхідне.  Так,  теж,  гадаю,  маю.  Чого  ж  мені  не  вистачає?  Ага,  волі!  Ось  саме  ця  загадкова  складова  нашого  духу  і  є  відповідальною  за  те,  щоб  усі  наші  плани,  цілі  й  ідеали  втілювались  у  життя.  А  що  ж  воно  таке  -  воля?  Будемо  шукати,  бо  не  можна  ж  користуватись  пристроєм  не  прочитавши  інструкції.  Навіть  примітивним.  Усі  знають  -  небезпечно,  може  бути  вава.  А  тут  -  така  складність  і  глибина!  Почала  шукати  інструкцію  до  непізнаного  духовного  механізму  -  волі.  І  яким  же  було  моє  здивування:  навіть  у  серйозній  літературі  по  психології  і  філософії  немає  бодай  якогось  більш-менш  прийнятного  визначення  волі.  Чесні  і  розумні  вчені  й  філософи  так  і  написали:  повного  і  всеохоплюючого  визначення  на  даний  момент  не  існує.  Ті,  хто  чесним  бути  не  насмілився,  накрутили  таких  визначень,  що  бажання  одне  -  подивитись  в  очі  й  спитати:  "Ти  сам  зрозумів,  що  сказав?"  Найбільш  прийнятним,  принаймні  для  мене,  здалося  визначення  одного  із  християнських  проповідників:  "Воля  -  це  мускулатура  душі".  Багато  що  відразу  стало  зрозумілим.  Щоб  заставити  тіло  рухатись  потрібна  мускулатура  -  без  неї  ніяк.  Причому,  щоб  тіло  виконувало  не  тільки  найнеобхідніші  рухи,  а  й  трохи  більше,  потрібно  мускулатуру  тренувати.  Чим  більше  тренувань,  чим  вони  грамотніші  й  наполегливіші,  тим  ширший  діапазон  фізичних  можливостей  тіла.  Значить,  щоб  заставити  розум  і  почуття  (з  цього  складається  наша  душа)  виконувати  щось  більше  заданого  інстинктами  й  насущними  потребами,  потрібно  тренувати  мускулатуру  душі  -  волю.  Так,  вже  тепліше.  Як  же  її  тренувати,  цю  загадкову  волю?  Хто  займався  у  житті  спортом,  той  знає,  тренувати  мускули  можна  тільки  одним  способом  -  примусом.  Треба  постійно  примушувати,  гвалтувати  себе,  своє  тіло.  Так  само  діють  і  танцюристи,  і  музиканти.  Знаєте  такий  анекдот:  недалеко  від  опери  "Ла  Скала"  у  вуличного  музиканта  спитали,  як  потрапити  в  оперу.  "Тренуватись,  тренуватись,  тренуватись,"  -  відповів  той.  Я  колись  чула  історію  про  чудову  піаністку,  яка  в  евакуації  в  роки  війни  не  мала  інструменту.  То  вона  тренувалась  на  столі,  намалювавши  клавіши  на  старій  довоєнній  газеті.  З-під  нігтів  йшла  кров,  бо  харчування  було  ніяке  й  жінка  захворіла  на  цингу.  Війна  закінчилась  і  піаністка  з  успіхом  почала  виступати  у  великих  концертних  залах.  Однак,  вона  так  і  продовжувала  стирати  з  клавіш  кров,  -  постійні  вправи  не  давали  рукам  зажити.  Є  подвиги  мужності,  сміливоті,  праці.  А  це  -  подвиг  волі.  
Волю  тренувати  важко,  набагато  важче,  ніж  тіло.  Однак  нетренована  воля  приносить  більше  втрат  і  розчарувань,  адже  погане  життя  -  це  вам  не  поганий  зовнішній    вигляд.  Зате  й  здобутків  тренована  воля  дає  в  сто  тисяч  раз  більше.  От  я  зараз  примушу  себе  шити  і  матиму  радість  не  тільки  від  нової  речі,  а  й  від  того,  що  зуміла  таки  себе  перебороти.  Хай  моя  лінь  знає,  що  місця  їй  в  моєму  житті  нема.  Так,  все,  пішла  шити.
                                                                                                                                                         1.02.2011

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242233
рубрика: Проза, Нарис
дата поступления 20.02.2011