| Сторінки (4/340): | « | 1 2 3 4 | » |
Ну как тут, кактус,
в этой стране бестактной,
но не скажу, что бесконтактной
и то что бесталанной тоже не скажу,
подверженной, однако, всемирному грабежу.
Все кричат "утикай", а я не утикаю,
я просто потихоньку утихаю
вместе со своими простенькими стихами,
притихшими, непрестижными,
вместе со своими непрошенными книжками,
которые перечитываю на ночь кактусу,
словно заверяя их у нотариуса.
Ну как тут, кактус,
в этой стране,
которую расхерячил опухший Тутмос,
в которой шагу не ступишь,
чтобы не напороться на собственную тупость
и которую, куда бы ту не сбежал,
прошивает насквозь кацапский "кинжал".
А страна всё живёт
от сезона дождей до сезона отопления,
от контрнаступления до контрнаступления,
от табачного Сталина
до экспоната Ленина,
но всегда на правах одинаково птичьих,
собирая по крохам свою идентичность
со стола усидчивых и китчевых
их императорских величеств.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007926
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.03.2024
На людей напал гигантский ГННУС,
перед Западом, говорит, я не гнусь,
я и сам кого хош без проблем нагну,
словно проволочную жену.
А у ГННУСа ресурсов считай что тьма,
а у ГННУСа одна только скрепа - тюрьма,
свою гнусную линию он гнёт,
мир подпал под его гнусный гнёт.
Что же стало с тобою, Русь,
полюбил тебя гигантский ГННУС,
ну а ты, красотка, не в зуб ногой -
я нагая и ГННУС нагой.
Ну, а ты, матрёшка, играешь в грязь,
овладела тобой исполинская мразь,
а тебе-то что, ты не дуешь в ус:
вообще ништяк, я от ГННУСа прусь
* * *
На людей напал гигантский ГННУС,
а Годзиллы нет, а Годзиллы нет,
отовсюду слышен мезозойский хруст,
жизнь похожа на хрестоматийный бред.
Пляшет над страной громоздкий комар,
за небоскрёбом рушит небоскрёб,
самая сдобная из всех небесных манн,
облетает мёртвым в открытый гроб.
Мамочка, у меня горит последняя голова,
мой ум оставили на десерт,
к старости не держат меня слова.
А Годзиллы нет, а Годзиллы нет.
* * *
А под слоем гуано ихнего ГННУСа
также как под слоем помёта гуся,
не видать ни зги и нечем дышать;
и там, и там изнемогает душа.
Но лучше всё ж не дразнить гусей,
поскольку будет только гнусней,
а тут, если честно, и так не продохнуть
от обилия ханств и всяческих хунт.
* * *
Где же ты, Годзилла? Годзилла где?
Может он уснул в домотканой Орде,
может напоролся на Гавайскую мель,
или укачал его заварной Кремль.
Где же ты ящер, чей страшен взгляд,
кому по колена калашный ряд,
кому дышит в пуп, как и было встарь,
обоссавшийся русский царь.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005690
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 13.02.2024
У меня рак,
моё тело - производственный брак,
моё тело, увы, - не храм,
враг разнёс его чисто в хлам,
враг разнёс его, рак - мой враг,
на сегодня сие очевидный факт.
Я и рак,
ему в мясе моём ништяк,
ему нравится жрать мой пах,
он скрежещет в моих мозгах,
соскоблил с меня тонкий дух,
рак лишил меня всяких дум.
Рак - садист,
у него пила и зубчатый диск,
из кармана его торчит клешня,
рак за печень схватил меня
и ведёт за собой в колоссальный ад,
словно новый маркиз де Сад.
Я и рак,
мы вступили в неравный брак,
в наших паспортах жирный штамп,
рак ползёт на меня, как Трамп.
* * *
Рак мой, враг мой, кто сумеет
заглянуть в твой шарик глаза,
метастазы кто развеет
силой тока, током плазмы.
Кто поставит рака в позу,
кто его накажет раком,
не подарит раку розу,
а ударит крепко палкой.
Где тот врач, тот бурный Бэтмен,
что протянет руку в бездну,
тот, что всех врачей конкретней,
скальпель чей острей всех лезвий.
* * *
Нет его, он не родился,
плещется ещё в купели,
брызжет соком материнства,
слышит красные напевы,
с дивным раком водит дружбу,
в смерть людей ещё не верит,
смокчет пальчик, словно сушку,
и не чувствует потери.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1003939
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.01.2024
А Жюль Верн-то оказался неправ, ошибся Жюль Верн-то. С этими французами частенько такое случается - ненадёжный народ, романтичный и безответственный. На самом же деле всё произошло следующим образом: когда "Наутилус" вырвался из воронки Мальстрима, капитан Немо и его команда в ужасе схватились за голову. И, если честно, было отчего. Пуп Атлантического океана, отпустив людей, припас им напоследок серьёзный сюрприз. Оказывается, не просто из воронки Мальстрима они вырвались, если бы только это - пол беды, но вырвавшись из неё, они вырвались гораздо дальше чем предполагали, значительно гораздо дальше. Так уж получилось, что покинув бездну водоворота, они мимоходом нарушили несколько фундаментальных законов физического мира, и вынырнули уже не в своём пространстве-времени, а в чужом, совершенно им незнакомом, то есть, не во второй половине девятнадцатого века, как полагалось бы, а где-то в начале двадцать первого. Мальстрим – штука опасная, нелинейная, с ним ухо желательно держать востро, причём, оба одновременно. Шутка ли, почти полтора столетия, как корова языком слизала.
Очутившись в начале двадцать первого века экипаж "Наутилуса" и его капитан охуели. Не успели всплыть на поверхность, как сюрпризы посыпались один за другим, как из рога изобилия повалили разные сюрпризы. Тут тебе и белоснежные монбланы океанских лайнеров, и яхты какие-то баснословные, и независимая от всех Индия, и неприрекаемый авторитет седьмого флота Соеденённых Штатов и мировые претензии Поднебесной, и ещё много-много чего другого. И всё это навалено без разбора и слиплось в одну большущую кучу - большая слипшаяся куча двадцать первого века. Как уже говорилось, всплыв, капитан Немо и его команда в ужасе схватились за голову и, между нами говоря, правильно сделали. Я бы тоже схватился, вынырни в чужом и неправильном для меня континууме. Трудно во всём этом жирном и липком разобраться человеку постороннему, тут любая голова пойдёт кругом и у капитана Немо тоже пошла.
Глобализация, наверное, - хорошая вещь, соображал на досуге капитан Немо, только с её приходом как-то заметно поубавилось старушки Европы. Немо даже невольно сгрустнул по этому поводу. Вредной, конечно, она была, но если сравнить с современными государствами, претендующими на мировое господство, то в общем ещё и ничего, вполне терпимо даже. Оказывается, на их фоне не такой уж и вредной была Европа, не такой уж и жадиной. Во всяком случае, в те времена была она не лишена налёта смешного и замшевого благородства. Жаль, что теперь её так беспардонно оттирают на задний план, задвигают в музейную глушь мировой периферии. Как по мне, думал капитан Немо, лучше старая добрая травоядная Англия, чем всё перемалывающий, муравьиный Китай.
Индия капитану Немо тоже не понравилась. Приплыл он однажды туда поздним вечером, сошёл на берег и не узнал - капец. По карте вроде как Индия, а на деле Индией и не пахнет. Вернее, пахнет, ещё как пахнет, но только запах - единственное, что от неё, ненаглядной, осталось. Запах поголовной нищеты и тотальной антисанитарии. Ступить некуда, всё побережье загажено противопехотными минами человеческих экскрементов. Казалось бы, уже столько лет независимости, а общественных сортиров хоть шаром покати. Не строятся почему-то туалеты, а вместе с ними и справедливое общество тоже. Всё те же ссохшиеся коровьи лепёшки, тысячелетние мухи и люди, срущие наобум.
Нет, не понравилась Индия капитану Немо, разочаровался он в ней, не такой судьбы желал он для своей горемычной родины. В отчаянии Немо даже решился двинуть свою кандидатуру на выборы, да только регистрировать её никто не стал, причём, не стал на вполне законных основаниях: полтора века где-то шлялся за пределами Индостана, а теперь свою кандидатуру сунет - чёрта с два. Обиделся капитан Немо на местную демократию и на всю неблагодарную Индию тоже затаил обидку. Вернулся обратно на свою подлотку и крепко-накрепко решил: больше на обхезанный индийский берег ни ногой.
От нечего делать начал он тогда плавать по разным, подвернувшимся под руку океанам; то в одном поплавает, то - в другом. Только плавалось как-то без прежнего энтузиазма, должно быть, не те океаны пошли. Те, милые его сердцу, остались в девственном девятнадцатом веке, а эти - напрочь другие: полные нетленного пластика, треснувших по швам танкеров и вымирающих видов. Редко когда "Наутилус" оставался один, куда бы он не заплывал, всюду об него спотыкались впечатляющие громадины современных контейнеровозов. Даже на глубине, куда капитан Немо погружался в поисках уединения, с ними нет-нет да и сталкивалась какая-то случайная атомная субмарина, у которой, как правило, всегда отсутствовало настроение. Современные субмарины не любили капитана Немо с его отсталой подлодкой, мало того, что они путались под ногами и являли собой вчерашний день, так ещё и лезли куда не просят, в самые горячие точки, где и без них негде было упасть яблоку.
Вынырнув в двадцать первом веке, капитан Немо не изменил своим принципам, во всяком случае, старался им следовать в новых для себя обстоятельствах. Как и раньше он стал на сторону всех угнетённых народов. Да только двадцать первый век и тут отличился. В славных традициях классической колониальной системы произошли необратимые перемены. Изменился не капитан Немо, изменились сами угнетённые народы. Хотя кто его знает: может с народами непорядок, а может - с их угнетением. Да уж, не то нынче пошло угнетение, смотреть тошно. В позапрошлом веке угнетались как-то попроще, по-солиднее угнетались, без шарканья и реверансов. Казалось бы, угнетаются да и угнетаются, что тут выдумывать велосипед, ан нет, не всё так однозначно, угнетение угнетению рознь и капитан Немо почувствовал это на своей шкуре.
Среди всех порабощённых народов, самыми порабощёнными считались племена несчастливого чёрного континента. Капитан Немо не понаслышке знал, что африканские народы нуждаются в помощи и он им, стоя на палубе «Наутилуса», руку этой помощи протянул. Ничто не предвещало нежданчика, но в двадцать первом веке, по-видимому, ничего не бывает просто так. Случилось непредвиденное: когда он эту самую руку помощи протягивал, на него вдруг напали худющие сомалийские пираты с автоматами на голое тело. Тоже, надо сказать, люди вполне угнетённые, но угнетённые самым необыкновенным образом - угнетённые и вооружённые до зубов одновременно. Капитан Немо был не готов к такому повороту событий, у него одно не клеилось с другим. Произошедшие исторические перемены оказались ему не по зубам: хотел протянуть руку помощи и чуть было не протянул с ногами вместе. Стреляя из безотказных постсоветских калашей, парадоксально угнетённые сомалийские пираты едва не захватили "Наутилус". Хорошо, что Немо догадался срочно погрузиться и безоглядно сбежал на самое дно соответствующего океана.
"Они там наверху, что совсем охренели?" – спрашивал себя капитан Немо, находясь на дне. Такой западлянки от порабощённого народа он никак не ожидал. Именно тогда Немо и начал злоупотреблять алкоголем, который лично варил из богатых на хмель глубоководных водорослей. Бухло получалось отменным, не хуже брэндового, шотландского. Экипаж сутками не видел своего капитана, проводившего это время в своей каюте за бутылкой самопального вискаря. Выйдя из запоя, Немо по старой привычке всплыл на поверхность и тут же распустил команду на все четыре стороны. Я, говорит, разочаровался в человечестве и ничегошеньки больше не понимаю, выкручивайтесь сами как знаете. Подавляющее большинство послушалось капитана и разбрелось выкручиваться кто куда. Капитан же Немо предался меланхолии и обильному возлиянию. Знатную свинку подсунуло ему грядущее. Иногда, находясь под сильной мухой, он выпускал на щеку горючую слезу и мычал себе под нос старую кришнаитскую песенку, которую в детстве ему напевала индийская матушка.
Не зная чем заняться, капитан Немо продолжал по инерции бороздить мусорные моря. Он посещал разные уголки планеты, многие из которых потом не мог даже вспомнить, пока однажды по пьяной лавочке не напоролся на трёхэтажную яхту российского олигарха. "Ты что, *** беспредельничаешь, - услышал капитан незнакомую речь русского. - Рамсы попутал?". Олигарх выглядел несвежим и носил авторитетно-криминальные наколки. От него разило перегаром эпической мощности, куда Немо. В его речи капитан почувствовал совсем другой мир, угрюмый и хтонический, к которому язык Пушкина и Толстого не имели никакого отношения.
Капитана Немо скрутили и продержали в трюме олигарха несколько бесконечных суток. Среди ящиков с дорогущим шампанским он ежедневно умывался собственной кровью. Русские с удовольствием и по очереди избивали старика до полусмерти, пока не почувствовали, что он беден, как церковная мышь. Поняв, что денег у него действительно нет, они нехотя отдали капитана в руки испанского правосудия. В его руки он попал уже с раскоканной рюмочкой наливного глаза и отбытыми почками. Русский язык капитан Немо запомнил надолго, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Даже за стенами адалузской тюрьмы ему нередко снился великий и могучий, озверевшие слова которого метелили капитана налитыми кувалдами своих кулаков. После таких снов (слов) Немо просыпался с отчётливым ощущением, что русская культура его обманула.
В тюрьме оказалось легче чем в трюме российского олигарха, но ненамного, всё-таки тюрьма. В ней капитана Немо однажды посадили на перо, должно быть, по ошибке, а может и нет, может русский олигарх таким образом сказал своё последнее слово. Слава богу, посадили не очень глубоко, нестарательно, так что рана скоро заросла мясом и стала обыкновенным шрамом, очень похожим на сварочный шов. Немо отсидел три года за порчу чужого имущества и вышел на свободу уже заядлым инвалидом. Оказавшись на свежем воздухе, он перво-наперво побрёл на пристань, где его дожидался верный "Наутилус", похожий теперь на старую консервную банку. Те немногие матросы, которые оставались с капитаном до его заключения, тоже не выдержали и разбежались в разные стороны, продолжать жить. Подлотка за это время основательно проржавела и перестала производить хорошее впечатление. Матерясь, капитан Немо, с грехом пополам, вышел на ней в воды мирового океана.
Дальнейшая судьба капитана полна тумана. Многие его видели, то там, то сям, но был ли то капитан Немо или его мифический образ понять уже невозможно. Постепенно капитан Немо превратился в призрак самого себя. Ходили слухи, что он и его подлодка до сих пор скитаются по бесчисленным фотогеничным лагунам Полинезии. Согласно им, капитан Немо окончательно завязал с сушей. Он больше не сходил на берег, а, свесив ноги с палубы, и закинув гнущееся удилище, ловил мелкую рыбёшку, подобно вышедшему на заслуженный отдых персональному пенсионеру. Другие говорили, что он стал непревзойдённым контрабандистом и теперь с помощью "Наутилуса" переправляет груз тяжёлых психоделических веществ на восточное побережье североамериканских штатов. Иные же божились, что встречали капитана Немо в самых венерически неблагополучных районах злачного Бангкока. Мол, он давно пробухал свою подлотку и теперь существует за счёт подачек снисходительных трансгендерных блудниц.
Двадцать первый век его обманул, что поделаешь, не созданы они друг для друга - ни этот для того, ни тот для этого. Возможно в веке двадцатом он бы ещё привился, но на улице бушует Мальстрим третьего тысячелетья и какой капитан Немо смог бы сдюжать столь зубодробительный перепад эпох. Негоже перепрыгивать через голову столетьям. Как оказалось, даже для подготовленных душ это всегда чревато. Недаром многие клялись, что стали свидетелями последних часов капитана. Одни из них настаивали, что, будучи в сильном подпитии, он неосторожно свалился за борт и утонул в любимой стихии, так и не поняв, собственно, что произошло. Другие - что капитан Немо, со словами "прости меня, вежливая королева Виктория" сам шагнул с палубы "Наутилуса" и добровольно канул в глубину и вечность. Что тут скажешь: мифы, мифы. Не знаю, канул ли капитан Немо в вечность, но в лету он точно не канул. В коллективном сознании человечества он-таки не пропал бесследно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=999239
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 23.11.2023
Ну как тут, кактус,
в этой стране воюющей со Спартой,
не Афинами конечно, другой,
для которой Спарта тоже геморой,
да и Спарта эта далеко не та,
что стращала державы Эллады,
а скорее уж - Золотая Орда,
коей тоже, впрочем, не очень рады.
Да и какой тут "рады",
когда гудят крупнокалиберные снаряды
и ракеты не находят себе места,
ломая скорлупу воспоминаний детства.
Ну как тут, кактус,
в этой части укатанной суши,
по которой, лязгая, разъезжают танки
и ставят свои кляксы пушки,
пожалуй, похлеще даже Буратино,
а может и самого Пушкина.
Между нами говоря,
ещё того имперца,
который хоть и не варяг,
а африканских кровей, но тоже без сердца.
Вернее, с сердцем,
но холодным, словно камень,
готовым всех иноверцев
и несогласных давить голыми руками.
Такому представителю по барабану
куда падают ракеты,
лишь бы не на родные пенаты.
Не хотели быть рабами,
суки, на себя пенайте.
Будем вас пинать мы,
словно бить пинальти,
у нас хватит пендюлей
для таких как вы людей.
Эх Пушкин, Пушкин,
кучерявая твоя душа
навела на Украину коренные пушки,
подняла на Неньку калаша.
Лучше б ты писал про королей и капусту
или про пампушки
с чесноком;
бил бы лучше ты баклуши,
а не толоконным лбом.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=999238
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 23.11.2023
О, как нам не хватает Бельмондо,
стране, что в пиксели одета.
Мы позабыли всё что было до,
мы помнить только это.
Мы помним только то, что бьет в глаза,
а Бельмондо в глаза смеётся;
он - ласточка на срезанных, он будто стрекоза,
хрустящая напротив солнца.
О, как нам не хватает Бельмондо,
нет, не Делона, к чёрту самураев,
хотя в любви они, конечно, заодно,
но не всегда и только с краю.
А Бельмондо, он с лёгкостью ноздря в ноздрю
и пусть война отхаркивает кровью,
я не отвергну первенство его, не отменю
тоски по сучьему средневековью.
Увы, нам не хватает Франции в душе,
чтобы не вляпаться в *** существованья,
мы в этот мир явились чисто на фуршет,
мы бродим коридорами названий.
Не научили нас Европой быть
и Бельмондо для нас - фата моргана,
и Монику Беллучи окружает быт,
но идеальный, крепкий, без изъяна,
которым так легко пренебрегать,
всегда быть выше собственной зарплаты.
Однако, как же элегантен этот гад
и как от нас далёк подобный паттерн.
У нас забрали сны, разбили дом
и жизнь висит на рыжем волоске лобковом,
но Бельмондо... но Бельмондо... но Бельмондо
заплакать снова не готов он.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=997263
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 29.10.2023
Хорпах в удачу больше не верил,
Рохан тоже не верил в судьбу;
грузное солнце гигантских размеров
кожу сжигало на шее и лбу.
Вдаль отправляясь, люди не знали,
что их там ждёт и зачем им туда.
Левым был Рохан, а Хорпах был правым,
но над ними одна голубела звезда.
Хорпах был прав, он за правду держался,
Рохан держался за руки людей,
оба они не терпели жеманства
и блаженства религиозных идей.
Хорпах был прям, а Рохан - упрямым,
но, по сути, ведь это одно фаберже;
они твёрдо держали удар за ударом,
зубы сцепив. Они не боялись уже.
Звёзды молча смотрели на подвиг,
крейсер, стартуя, гремел, как оркестр,
за пределами старта толпились народы
и такое же море шумело окрест.
Хорпах и Рохан уже не вернутся,
Хорпах был прав и Рохан был прав;
жёлтое солнце шаталось, как люстра,
в бездну врезался безлюдный корабль.
Рохан, постой. Рохан, опомнись.
За тебя Хорпах держит свои кулаки.
Человек - суть больной, потому что есть совесть.
Да уж, Хорпах и Рохан они из таких.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=995502
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.10.2023
Ветер дует в лицо миру,
ветер дует в лицо Риму,
развевает запах мирры,
подбирает к жизни рифму.
Мир стоит напротив ветра,
Рим стоит напротив готов.
Ты готов забыть про смертность,
ты готов забыть про гордость?
Ты готов лицом стать к миру,
заодно быть с древним Римом,
жрать туркменскую конину
в перемешку с козьим сыром?
Ты готов идти на готов,
ты готов идти на гуннов?
Ветер дует вечно против,
ветер дует не бездумно.
Может лучше быть не с Римом,
может лучше быть не с миром,
может лучше быть как ветер,
в жизнь врезаться красным клином,
быть всемирно несчастливым,
быть несчастным перманентно.
Может лучше быть всех против,
дуть всю жизнь навстречу свету,
обвевать народов морды,
быть абстрактным, не конкретным.
Быть немного не от мира,
быть немного не от Рима,
бить хвостом как будто рыба,
щёлкать царскою клешнёю краба.
Просто вынести себя за рамки
всех эпических процессов,
не менять себя на драхмы,
не искать мошну сестерций.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=994826
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 27.09.2023
Жил себе Аларих,
кого надо шпандёрил, кого надо шпарил,
бегал без портков на жидкую речку,
зимы проводил, дембельнувшись на печку.
Прикипел душой к старичкам-дубочкам,
из которых клепали пузатые бочки,
в бочки заливали кровищу винограда;
не было и дня чтобы он не грабил.
Нежинкой не был, но не был и грубым,
если кого бил, то непременно в бубен,
аутентичный кулак вечно знал своё место;
стало тесно внутри Алариха тесту.
Жил себе Аларих,
жрал поджаренный арахис,
пил перманентное пиво,
развевался некошеной гривой.
А Рим стоит напротив,
он, кажется, не против,
чешет свою репу,
не знает как решить исторический ребус.
Да, конечно, хорошо быть готом,
своим ртом ходить на бухую работу,
по весне сушить вогкие портянки,
лапу запускать за пазуху латинянки.
Но ведь я родился не для этого только
и от нечего делать стало Алариху тошно;
подмываются бабы, преет солнце,
но ведь хочеться чего-то больше.
Ведь все козыри у тебя на лапах,
можешь двинутся на Юг, а можешь - на запах,
ну а хочешь встряхни, взяв эпоху за шкурку,
своим мясом заткнув древнеримскую дырку.
Встала пыль столбом, задымилась погода
от движухи многих неслабых народов,
те налево пошли, те попёрли направо,
грызя горизонт, попирая римское право.
Да уж, нечего сказать, хорошо быть готом,
то ли Рим осаждать, то ли Константинополь,
по разграбленным городам бродить на похмелье,
обрывать с императоров дорогие каменья.
Как же я люблю это сдобное время,
где шатаются племена и скрежещут деревья,
где народы восходят не любом огороде,
где легко потеряться среди стольких родин.
И Аларих, как не крути, а уже при деле,
застолбил пол жизни, участвует в теме,
наплевал он в душу христианским кралям,
особливо тем, что лежали с краю.
Сколько лет прошло, а Рим всё напротив,
готы в сторонке жрут коричневый тортик
и какой это Рим не дано понять им,
может быть второй, может быть девятый.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=983689
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.05.2023
В детстве я грезил ракетами,
это были ракеты Ефремова, Лема, братьев Стругацких -
громоздкие космические журавли,
летящие на вечный юг далёких миров;
Всё детство я ждал когда они прилетят
и просияют над моей жизнью,
заглохшей в сухих бурьянах воображаемого коммунизма.
И вот они прилетели,
над головой моей пронеслись со свистом и рёвом,
но это были другие ракеты - питомцы злобного лилипута,
несущие смерть и разрушения;
нет, не просияли они надо мной, скорей, прозияли.
Оставляя позади себя траурный шлейф,
они проревели над головой украинцев
и рухнули на жилые дома и гражданскую инфраструктуру.
Вот и все тебе межпланетные перелёты,
вот и все тебе путешествия к звёздам.
Скажите, зачем Путину звёздные дали,
зачем звёздные дали Пригожину,
зачем таким как они межпланетные перелёты
и кто находится от них дальше Кадырова?
Что ему освоение космоса, что ему неведомые миры?
Верю ли я после этого в будущее - не знаю,
но точно знаю, что не верю в путинскую Россию,
не верю главному лилипуту и его прихлебателям,
ведь это они, оборвав путешествие к звёздам,
заставили повернуть все ракеты обратно,
это они своими руками душат маленьких космонавтов,
не давая расправиться их лёгким ещё при рождении.
Как же ты низко пал, российский народ,
если из всех звёзд шикарной небесной системы,
куда можно было отправить выводок своих желторотых ракет,
ты выбрал, упиваясь, мирные города Украины.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=975539
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.03.2023
Россияне,
рассеянные по Саянам,
по Алтаю, по Енисею,
и кто же этих россиян рассеял
и кто же этих россиян посеял?
"Посеял" в смысле потерял,
так ведь сами себя потеряли,
сами перед собой метали бисер,
а получился не СССР, а получился какой-то высер
и в этом высере вы, сэр,
сыграли свою маленькую роль,
свой маленький паршивый рок-н-ролл,
благодаря которому Путин теперь у руля,
на мостике громоздкого евразийского корабля;
Путин стал за руль,
а вы превратились в индийский ноль.
И растут россияне посеянные,
и стоят россияне потерянные,
оградившись от всех ракетным тыном,
гнут свои пальцы, словно крутые,
но ведь страны под собой не чуют,
а всё обвиняют каких-то чурок,
жидо-массонов, каких-то пиндосов,
мол, чужие они, не свои и не так чтобы в доску,
хотя всё до нелепого просто,
ибо сами просрали страну свою, сами
пусть и думали, что с усами,
но с усами-то с усами да не с теми,
а со сталинскими усами, со ржавой системой,
от которой исходят лишь скрипы:
это скрипят не столетние липы,
это скрепят победоносные скрепы.
Скрип да скрип под осиною,
скрип да скрип под берёзою,
а под каждой осиною - скрепа насилия,
а под каждой берёзой - скрепа Рогозина.
Да, стараются россияне, гнут свои пальцы,
только пальцы-то и не гнутся,
вернее, гнутся, но получается всё равно шиш,
шиш своего собственного доморощенного фашизма -
то ли пальцы всему виной,
то ли всему виной народный ноль.
Но сколько не скрипи, а чуда всё равно не выскрипиш,
не наскрипишь себе на светлое грядущее,
скрипеть - удел идущего,
даже если идущего на попятную,
или просто идущего пятнами
от непомерной злобы
на тех, кто считает себя детьми Европы -
славян якобы третьей пробы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=967390
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.12.2022
Плевать на политкорректность,
говорят некоторые,
мы хотим всё видеть в истинном свете
мы хотим всё видеть конкретно,
вплоть до последнего ефрейтора,
до последней крылатой ракеты,
мы хотим всё видеть адекватно
всю российскую дохлую вату,
все водоразделы, все красные линии,
приведите нам Вия с Киева,
в кои то веки
мы поднимем ему железные веки
пусть он врежется ясным взором
в мясо воинственного позора.
Приведите нам Вия с Киева
сквозь призму его мы хотим взглянуть
на нечистую силу российской империи,
на кремлёвскую хтоническую жуть.
Пусть он врежется зорким лазером
в бронетехнику вражескую,
выжигая брешь в массиве спецоперации,
подобно Гарину новейшей формации,
чей гиперболоид бьёт на тысячи миль
доставая недругов из-под земли.
А Вий наносит удар с холмов Киева,
силой взора своего опрокидывая
крепостную кладку бутовых российских лбов;
взгляд его выдержит не любой
представитель войлочной Золотой Орды,
дорвавшийся до украинской еды.
А логово Вия - Киев,
а Киев - логово всех виев,
время над ними протяжно веет,
от времени у Вия веки немеют,
но стоит их немного приподнять
и оттуда ударит всемирный взгляд,
из-под век, словно в щель амбразуры -
россиян конкретно узули,
вляпались россияне по самое не хочу,
Украина-то им не по плечу.
А у Вия шатаются нервы,
а у Вия взгляд чрезвычайно гневный,
он достаёт им до берегов Невы
и все зябкие дворцы Растрелли,
дребезжат от взрывной волны,
взглядом Киевского Вия расстрелянные.
Что, Петруша, не ожидал,
что ударит аж с днепровских круч
дальнобойный всевидящий луч
так что лопнет поверхность зеркал
и сорвёт все шмотки с придворных краль.
А россияне стоят под Киевским взглядом,
со своей синюшной империей рядом
на авансцене всемирной истории
и каждому видно, что россияне-то голые,
светят жопой россияне-то
светят жопой с большого расстояния
и попробуй этого не заметить,
как горох, посыпались разные комменты
скабрёзного свойства
касательно россиян и их саблезубого войска.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=965042
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 08.11.2022
Россияне,
рассеянные по Саянам,
по Алтаю, по Енисею,
и кто же этих россиян рассеял
и кто же этих россиян посеял?
Сами себя рассеяли, сами себя посеяли,
назвали себя Рассеею,
не просто россиянами - великороссами,
супердуховными, богоносными,
косоглазыми, кровь сосущими,
богом поцелованными сущностями,
существующими, но не сущими,
вернее, несущими, но не счастье,
несчастья несущими в частности
всем историческим участникам
восточно-европейской катавасии,
со всеми страстями её
и со всеми её напастями.
Россияне, если честно, распоясались,
а что россиянам не ясно-то,
что каждый хочет жить самостоятельно,
что не гоже веселиться и приплясывать,
оскальзываясь на чужой крови,
что Россия - это не пуп Земли.
Да, каждый хочет жить по-своему,
осваивать свою Монголию,
чуть внутреннюю и немного голую,
никто не любит чтоб его рассовывали
по карманам чужой многокамерной империи,
от Амура и до Карелии,
словно какой-то паршивый гривенник
в угоду прямой государственной линии
и на радость глиняным
вождям бессловесной массы,
размахивающей крыльями двуглавого паспорта.
Но сколько верёвочке не виться,
а кончик Золотой Орды ведь всё равно найдётся,
коричневых империй шерстяной клубок,
размотавшись, всё равно перестанет катится
и оборвётся утлая овечья нить
узорчатого византийца.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=962419
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.10.2022
Они не были птицами, но с лёгкой руки безымянного остряка, их называли «фениксами". Собственно, о принадлежности фениксов к тому или иному виду ходили разные слухи, вплоть до самых сюрреалистических. Более того, оставался невыясненным даже вопрос относительно их внешней формы, и это на исходе двадцать девятого года колонизации - странно. И тем не менее, в сводках с мест денатурализации регулярно приходили сообщения о прямых столкновениях с вражескими фениксами: столкновения есть, а о внешнем виде почему-то ни слова. Почему?
"Может военная тайна потому что" - кумекал про себя старший лейтенант Сукотин, выводя свою девяносто девяточку на возвышенное место. С этой высоты (официально высота 10.04) вверенный ему участок лежал как на ладони. Ну что там?
- Пока ничего, - откуда-то снизу и сзади отозвался бортинженер. - Северо-западный сектор чист.
Не слишком-то надеясь на аппаратуру, старший лейтенант лично приложился к бинокуляру. Зона денатурализации предстала в своём неизменном репертуаре: плоское, чёрное, убитое до кости пространство - локальный участок постапокалипсиса собственной персоной. Этот участок был лишён малейших признаков жизни, этих признаков, а тем более самой жизни, он не мог иметь в принципе, даже гипотетических. Не мог-то он не мог, но похоже фениксы на этот счёт имели другое мнение. Нарушить пару-тройку физических законов - это вполне в их стиле.
Сукотин с жадностью рассматривал денатурализованную местность. Почва до сих до сих пор источала жар, хотя фронт волны прошёл здесь, как минимум, семьдесят два часа назад. Грунт на большую глубину был сплавлен в сплошной монолит переродившейся породы. От долгого стояния на месте траки Т-99 нагреваясь, приобретали красноватый оттенок. Снизу начинало подпахивать чем-то горелым: опять, наверное, кто-то из экипажа переобулся в китайские тапочки. Выполнять боевую задачу в таком духане - мечта жизни.
- Есть, - высоким голосом завопил бортинженер. - Вижу незнакомую сигнатуру в порядке трёх километров на юго-юго-восток. Блядь, оно движется на нас.
Планета Ненавиджу в системе Канопус - самый лакомый кусочек в этом секторе Млечного Пути. Федерация успела первой наложить на неё свою хорошо вооружённую лапу. Местное население, называемое радушами, внешне очень похожее на людей, оказалось настолько безобидным, что позволило с лёгкостью себя поработить. За неполные два года радуши, а это, на минуточку, более чем три миллиарда жителей, оказались под властью жестоковыйных культуртрегеров с Земли. Ненавиджу перешла под протекторат Федерации, начался открытый грабёж оккупированного небесного тела.
Спустя почти одиннадцать лет случился первый серьёзный инцидент - так называемый "скрэтч". Первый скрэтч охватил, считай, четверть поверхность суши. 99,9 процентов всего населения, принимавшего в нём участие, выгорело до тла. Целый континент обратился в прах, подверглись полной перекристаллизации внешние породы планетной коры.
О природе подобного явления учёные до сих пор не пришли к единому мнению. Судя по всему, источником скрэтча являются сами местные жители, чья биология оказалась нестабильной в условиях социально-психологических потрясений. Многие увидели в этом защитный механизм, которым природа предусмотрительно наделила радушей: завоевать их легко, а удержать в повиновении - чёрта с два. Всё равно, что голыми руками удержать термоядерный шар солнца. Некоторые даже указывали на тождественность скрэтча и национально-освободительного движения - то же самое фаберже, только в его более прямом физиологическом исполнении. При критической массе одновременно сдетонировавших жителей, разогретая плазма населения неминуемо переходила в состояние активного скрэтча, с чудовищной температурой на поверхности фронтальной волны. Более всего, это напоминало вышедшую из повиновения и вставшую дыбом звезду. Неожиданно Федерация оказалась перед вызовом, о который, вполне вероятно, могла сломать себе зубы.
Три километра, блин, далековато, но рискнуть стоило. Башня плавно тронулась с места, 120-мм орудие ожило, направляемое расчётливой рукой бортовой автоматики. Сукотин не любил подобные моменты: целиком положившись на автоматику, он чувствовал себя ненужным довеском, своего рода, рудиментом в анатомическом строении современного танка. Орудие жахнуло. После выстрела в машину проник знакомый запах пороховых газов, отобранная гильза густо дымилась, словно вынутая из огня головешка. Т-99 неприятно дёрнулся и сполз с возвышения. Не теряя ни секунды, старший лейтенант тут же направил его на координаты обнаруженной сигнатуры. Чуйка Сукотина не подвела: только танк отполз, как сзади багрово вздыбилась стена огня и половины холма как и не было.
Второй скрэтч случился спустя восемь лет на противоположном конце планеты. Он охватил десятки миллионов радушей и уничтожил несколько крупных поселений Федерации. Именно тогда земляне столкнулись с новым для себя явлением, необъяснимым с научной точки зрения. Явление это, спасибо безвестному шутнику, назвали "фениксом". Оказывается, жизнь вполне могла существовать (или возникнуть) в условиях звёздной температуры скрэтча. Земляне, впервые встретившись с фениксом, были обескуражены. Что это за форма жизни, откуда она вдруг берётся и как выживает в подобных обстоятельствах - всё сие тайна великая. Фениксы почему-то упорно не хотели идти на контакт, а в случае прямого соприкосновения, не давались в руки землян живыми.
Разумеется, это были не радуши, вернее, не те радуши, с которыми привыкли иметь дело люди с Земли. Если это и были аборигены, то в своей кардинально модернизированной ипостаси, которые к радушам обыкновенным имели весьма и весьма косвенное отношение. Вероятней всего, фениксы - это автохтоны на следующей ступени развития, существа качественно иные, с которыми Федерация, в силу застарелой привычки, пыталась вести войну обычными для себя средствами. Сражаться с ними имело смысл только первые несколько дней их существования, при обнаружении более позднего экземпляра, следовало немедленно уклонится от боя - официальная директива генерального штаба вооруженных сил Федерации.
Танк Т-99 мчал на полной скорости, из-под его гусениц бурно взлетали лохмотья сажи. Нужно было торопиться, следующий удар феникса мог оказаться решающим. Уже первый, снёсший половину холма, повредил автоматическую систему наводки и теперь предстояло приблизиться вплотную и, полагаясь только на своё человеческое, в упор расстрелять неприятеля. Других вариантов не было. Танк, вздымающий позади себя роскошный траурный шлейф, представлял собой прекрасную мишень, но феникс почему-то медлил и Сукотину оставалось только этим воспользоваться. Лишь бы успеть. Его девяносто девятка выскочила на гладенькое, словно залитое стеклом плато. Плато располагалось под небольшим углом, под которым в своё время медленно сползали языки потёкшего песка.
- Есть визуальных контакт, - не своим голосом заорал наводчик.
Все были на нервах, а тут ещё духотища. Танкисты лоснились от пота; казалось их тела плавились, словно, брошенные на сковородку, крупно нарезанные ломти сала.
- Огонь по готовности, - скомандовал Сукотин, озирая в оптику внешний мир. "Почему он не стреляет? - спрашивал себя старший лейтенант. - Ведь он тоже видит нас, наверняка".
Башня ожила, заходила влево-вправо, ища идеальной позиции. Наконец, грянул залп, 120-мм орудие харкнуло огнём. Танк замедлил ход, словно сходу влетев в невероятно густую прозрачную субстанцию. За поднятой тучей сажи Сукотин потерял цель; что-то на миг блеснуло в отдалении и снова исчезло: то ли феникс, то ли отблеск взрыва. Потом был ещё один залп и ещё, и ещё. Наводчик, скорее всего, лупил, уже ориентируясь на показания уцелевших приборов. Феникс так и не ответил.
Многие специалисты видели в феномене феникса естественную стратегию выживания, оригинальную, надо сказать, которую применила эволюция по отношению к местной форме жизни. Всякая жизнь, внутрь которой вмонтирован механизм скрэтча, всегда балансирует на грани фола. Скрэтч спасает её от внешнего порабощения, но ставит в очень уязвимое положение относительно выживания вообще. Он настолько сильное средство, что малое превышение его дозы может привести цивилизацию к полному коллапсу. Такая цивилизация, злоупотребив скрэтчом, рискует выгореть до последнего живого. Чтобы избежать этого, эволюция и прибегла к экстремальному средству фениксов. Фениксы - эффективное противоядие на возможный передоз скрэтчем. Даже выгорев до тла, цивилизация не погибает окончательно, поскольку заранее предусмотрен вариант её возрождения из пепла; фениксы снова дают ей шанс, именно они являются тем семенем, из которого возродится новая масса этноса, продолжающая прежнюю традицию жизни.
Сукотин открыл люк и высунулся наружу. В лицо прянули жирные хлопья сажи. Старший лейтенант огляделся, внешний мир напоминал пожарище: кто-то облил его керосином и, чиркнув, бросил горящую спичку. Поднимая легчайшую взвесь, Сукотин спрыгнул на землю. Под чёрным слоем пепла почва оказалась твёрдой, словно железобетон. Переступая с осторожностью, чтобы как можно меньше поднимать в воздух частицы праха, старший лейтенант направился в сторону предполагаемой цели. Он отошёл уже метров пятьдесят, когда на относительно чистом пятачке пространства увидел лежащего ничком ребёнка. А это ещё что такое?
Ребёнок был человеческий, голенький и мёртвый. Он лежал как-то странно вывернувшись тельцем, с неестественно повёрнутой на бок головой. Это был мальчик: между его ног скукожился смешной морщинистый хоботок.
Ещё не отдавая себя отчёта о случившемся, Сукотин нагнулся над лежащим трупиком. Как минимум, два попадания. Первый бронебойный угодил ребёнку в глаз. Снаряд пробил глазное яблочко и вышел со стороны затылка, словно мелкокалиберная пуля. Невероятно, но факт: кумулятивный заряд произвёл эффект сравнимый с эффектом при попадании пули из дамского пистолета. Вместо левого глаза на лице ребёнка студенисто сочилась гадкая розочка. Казалось какой-то злой электрик ударил туда отвёрткой. Быстро воткнул её в глаз и тут же вынул обратно. Второе попадание было в корпус, на уровне грудной клетки. Судя по неправильно лежащему телу, мальцу сломало хребет. Ребёнок валялся, словно брошенная на пол, тряпичная кукла. Это означало, как минимум, смещение шейных позвонков.
- Ну что там, командир? - прозвучал в наушниках голос бортинженера - Есть попадание или как?
- Есть, есть.
- Ура. Знай, *** наших, - радостно завопили на другом конце - И на что ОНО похоже?
Повисла пауза. Сукотин замялся, словно целочка:
- Чёрт его знает, от него и мокрого места не осталось, - соврал старший лейтенант - Хорошая работа, парни.
- Жаль, хотелось бы взглянуть на этого феникса, хоть одним глазком.
- Да, жаль, - обречённо согласился Сукотин. Направляясь обратно к боевой машине, он смачно отхаркнул собравшийся в горле, омерзительный комок. Словно отхаркнул жирнейший остаток совести. В свете заходящего Канопуса его девяносто девяточка неприлично топорщилась возбудившемся в бою, негритянским орудийным стволом - чёрная на ярко багровом.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=962311
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 09.10.2022
путин выбрал свой путь,
путин умрёт от пуль;
перекрестись и трижды сплюнь,
чтоб не случилось такого с тобой,
ибо это путина путь - не твой,
путь не твоих, а путинских войн
и не от тебя такая вонь.
тот, кто стреляет стреляет в цель,
в маленькую путинскую мишень,
в шею или между ушей,
путин ведь лилипут,
сниться путину гитлер капут.
путь путина - это труп,
что гниёт среди газовых труб;
путин валяется тут,
путин валяется там,
по сёлам и городам
смердит его всенародный срам.
* * *
путина путь - простреленная грудь,
путин будет пробит
пулькой размером в бит,
хоть проще его прободать
снарядом в один мегабайт.
путин, гудбай.
путин будет пробит,
он будет пробит насквозь,
пуля прошьёт его, словно гвоздь,
он будет пробит во многих местах,
путин умрёт от выстрела в пах,
да, путин будет дыряв,
он, если честно, та ещё дрянь,
он будет полон всяческих дыр,
путин станет похожим на сыр.
исторически он проиграл,
пуля в несколько грамм
поставит на путине "крапку":
вот он, дырявый, закапал,
заклинило путинский клапан.
* * *
путин умрёт от пули,
что ему ещё не вернули,
но обязательно вернут народы,
живущие путина напротив,
живущие путина против.
пуля ему грозит,
пулей он будет пронзён,
что вернёт ему дерзкий грузин,
украинец и молдаван,
страна за страной, за страною страна,
все пули на свете - суть пуля одна,
летящая звонко и гордо,
парящая путину в морду.
да, путин умрёт от пуль,
которые сейчас посылает в свет,
путин умрёт в ответ,
от пуль, которые вернутся назад;
путин умрёт от выстрела в зад.
* * *
вот пуля просвистела и кирдык,
врезалась родная в путинский кадык,
поникнул головой его елдак,
эх, пуля прилетела путину в пятак.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=957558
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.08.2022
Техник Л стоял перед башней. Башня тянулась в высоту, словно вымощенная камнем дорога. Уходя, дорога башни терялась где-то в стратосфере. Словно стрелка солнечных часов, она отбрасывала тень далеко вперёд, единым махом разделяя материковую сушу. В документах эта башня значилась как ремонтный шпиль ДС51-824к. Но между собой старые техники называли её "башней тэт-а-тэт", или, на жаргоне техперсонала, "тэтатэшкой". Почему её так называли, у старых техников не добьёшься, того и гляди напорешься на три буквы, а молодые бездарно пожимали плечами. Действительно, откуда молодняку знать.
Технику Л предстояло совершить плановый осмотр механической части конструкции, которая располагалась на самой вершине шпиля. Он подошёл к его основанию и дёрнул металлическую скобу - входная дверь оказалась запертой. Техник нажал кнопку вызова лифта - бесполезно; кнопка, наверное, уже лет сто как не подавала признаков жизни. Техник Л оглянулся: начинало потихоньку смеркаться, мир наливался зеленоватым и фиолетовым. Ничего другого не оставалось и техник Л расположился у подножия башни на ночлег. Скоро запрыгал костёр, сложенный из останков доисторических кизяков. В бездну сухо выстреливали снопы красноватых искр. Расставив ловушки для песчаных скорпионов, техник Л смирно задремал в отсветах приседающего огня. Ночь была спокойной и звёздной.
Очень скоро техник Л отделился от своего тела. Оставив себя спящим, он подошёл к железной двери; на этот раз она оказалась открытой. Дверь противно развернулась и техник ступил, наконец, внутрь. Внутри башни происходили сумерки. Скоро, привыкшие к темноте глаза, начали различать спирально поднимающиеся вверх каменные ступени. Ступени методично ввинчивались в темноту наподобие штопора.
Согласно древнейшей проектной документации высота ремонтного шпиля ДС51-824к достигала шести километров четыреста одиннадцати метров. Шпиль был возведён тауэргами во времена второго эона Хроноса, который ещё именуют сомнамбулическим. Возведён он был на месте, так называемого, гравитационного прокола, - локального участка аномальной гравитации. Именно гравитационная флюктуация позволила тауэргам построить такое глобальное сооружение. Говорят, они возводили его в сомнамбулическом состоянии, повинуясь бессознательному наитию или внушению высшего Архитектора, который пользовался тауэргами во время их сна.
Оказавшись внутри башни, техник почувствовал себя легче обычного; здесь он весил меньше половины своего реального веса. Отчего так, подумал техник, из-за малой силы притяжения или оттого, что я ненастоящий? Главная шахта лифта пустовала, лифт не функционировал, поэтому оставалось подниматься старым способом людей - пешком. Закручиваясь против часовой стрелки, лестница виток за витком уходила в темноту верхотуры. Техник почти не напрягаясь, легко начал спиральный подъём, но так просто оказалось только вначале. Со временем усталость принудила его остановиться и перевести дух. Подъём обещал быть трудным, несмотря на слабую силу притяжения. Астральная оболочка техника, не привыкшая к долгим физическим нагрузкам, обладала тонкими мышцами и поэтому быстро уставала. После нескольких часов подъёма техник останавливался на межэтажной площадке и, устроившись поудобней, переводил свою трансцендентную сущность в экономический режим. Именно тогда на земле, у подножия шпиля настоящий техник Л приходил в сознание. Просыпаясь, он чувствовал себя выжатым лимоном, его энергия утекала в прореху снов и запасы её приходилось срочным образом пополнять. Теперь техник понимал, что существовал в двух ипостасях, в качестве первого и второго техников, и что только таким способом можно было взойти на вершину шпиля. Башню можно было покорить только в сомнамбулическом виде.
Под призрачным небом, словно потягиваясь, стояли очень высокие, стройные дни. Дул северо-восточный пассат, неся прах одряхлевшего мира. Однажды проснувшись, техник Л обнаружил возле себя падшего робота. Робот функционировал из последних сил. Техник Л пересмотрел его нежные схемы и со знанием дела вдохнул в железяку новую жизнь. Теперь просыпаясь, техник Л обнаруживал себя не одиноким. Вместе с древним роботом они подолгу сидели под шум пересыпающегося песка, смакуя, пойманные в диапазоне короткой волны, недостоверные слухи. Иногда они выпускали светочувствительные элементы и начинали усиленно поглощать дармовую энергию солнца. Пожилая звезда была скаредной и скупилась на корпускулы света.
Когда приходило время, техник Л снова ложился спать и тут же приходил в себя на одной из бесчисленных межэтажных площадок. Проснувшись, он вновь продолжал прерванный ранее путь на вершину шпиля. Виток за витком он преодолевал километры спирального подъёма, но подъём все не кончался, как будто, раскручиваясь, вытягивался в бесконечность. И всё то время пока техник взбирался по ступеням вверх, его первое тело мирно дремало внизу, под неусыпным контролем благодарного робота. Стародавний робот сдувал со спящего пылинки и защищал от атак панцирных скорпионов. После ночного движения по лестнице, уставший техник ложился отдохнуть на очередной каменной площадке, и в тот же миг просыпался уже на земле, у подножия башни, в компании преданного робота. Сколько раз он просыпался и опять проваливался в сон, техник Л уже не помнил - очень быстро он сбился со счёта: дневные бдения с роботом и ночные подъёмы по спирали слились для него в одну стремительную, чёрно-белую круговерть. Техник Л засыпал, словно уходил на работу, где его ждала бесконечность ступенек. Иной раз он даже путался; становилось всё более непонятным, в какой момент сон прекращался, а в какой - входил в свои права. Техник Л уже не понимал, когда он настоящий, а когда только проекция, сотканная из тончайшей материи сна. Он потерялся среди дней и ночей.
Ранее он никогда не думал о втором технике, как о ком-то самостоятельном, кто живёт отдельно от него. Я сейчас собираю чёрствые кизяки, разжигаю огонь, готовлю скудную пищу, а что в это время делает Он? Спит? Да, спит и, наверное, видит во сне меня, который собирает кизяки и занимается приготовлением нехитрых яств. Так может это я есть случайное воплощение его снов, а не наоборот? Могу ли я быть уверенным в обратном? А что если я живой только потому что кому-то снюсь? Может все мы кому-то снимся и потому существуем. Кому-то кто видит все сны одновременно, лёжа ничком в самой высокой башне из антивещества.
Со временем у подножия башни начали происходить изменения: свет нейтронного солнца ослабел и очень скоро на лицо техника Л спланировали первые шестерёнки зубчатых снежинок. В пустыню начали дуть колючие ветра. Однажды проснувшись, техник Л увидел вокруг себя подвижное белое море снега - он проснулся среди метели. Снег ходил ходуном и уже невозможно было выглянуть вдаль - многие хлопья залепляли глаза. Среднесуточная температура резко упала. Пространственно-временный континуум вошёл в зимнюю фазу бытия. Преданный робот, расходуя последние запасы энергии, подключил систему внешнего обогрева, не давая технику Л замёрзнуть во время его долгих ночных медитаций.
С приходом зимы техник понял, что у него мало времени. Ночные холода мешали ему правильно уснуть и войти в резонанс с эфирной средой. Работающий на полную мощность отопительный контур робота всё равно не спасал от действия стужи. Пока не поздно, нужно было прекратить подъём, но техник Л чувствовал, что вершина шпиля находилась уже совсем близко - дело оставалось за последним усилием сна. Превозмогая вьюгу, он снова уснул, его внутренние системы работали в форсированном режиме. Это был очень длинный сон, техник Л заранее решил не просыпаться пока не достигнет поставленной цели.
Винтовая лестница, наконец, закончилась, последняя площадка упиралась в полукруглые металлические ворота. Техник Л с трудом развернул одну их половинку. Левая створка поддалась со страшным скрипом и техник, забыв что находится во сне, осторожно переступил порог. Здесь было пыльно, тысячи лет сюда никто не входил. На вершине шпиля, внутри обширной залы функционировал архаичный часовой механизм. Техник Л двинулся по залу, подобно астронавту, оставляя в пыли красивые отпечатки рабочей обуви. Механизм был грандиозным, его детали, сделанные из первого в мире железа, уходили куда-то вверх и в стороны и незаметно терялись в перспективе пространства. В полной мере невозможно было оценить их истинные размеры. Механизм был живой, он весь шевелился, зубчатые колёсики постоянно двигались, ритмично дёргались; от напряжения гудела скрученная полоса пружины. Всё механически пело, существовало, тик-такало. Машинерия не ведала усталости материала, её шестерёнки синхронно сцепляясь друг с другом, приводили в движение все части точнейшей небесной системы.
Техник Л подошёл к лифтовой шахте, кабина лифта находилась вверху. Подходя к ней, он почувствовал недомогание, ноги его непроизвольно подгибались. Техник становился всё менее реальным, он начал терять нить своей проекции, не в состоянии более продолжать сон. Последними усилиями воли он вскрыл панель вызова лифта. Как и следовало ожидать, старинная проводка обуглилась и перегорели громоздкие предохранители. Уже находясь в полуявном состоянии техник Л успел зачистить провода клемм и вручную их законтачить. При срабатывании реле, брызнули феерические искры. Кабинка лифта, тронувшись с места, со скрипом поползла вниз, и в это время лопнула резинка трансцендентности и всё опрокинулось в абсолютный ноль.
Техник Л проснулся, как от удара током. Вокруг всё рябило, словно атмосферой шли густые телевизионные помехи. Со времени последнего пробуждения прошло, наверное, несколько суток. Или больше. Преданный робот, израсходовав остатки энергии, тихо обледенел, покрылся лучистой изморозью и превратился в кусок мёрзлого железа. Искра жизни давно покинула его тонкие микросхемы. Предвзято завывали геометрические ветра. Сквозь снежную круговерть, то и дело пропадая из вида, слабо бледнело крахмальное пятно нейтронного солнца. Техник Л оглянулся на шум: к подножию башни, поскрипывая, опустилась кабинка лифта. Она со скрежетом раздвинула створки. Хлопья снега с размаху влетели внутрь её металлической раковины. Техник Л поднялся, невольно разрушив образовавшийся вокруг него снежный занос. Войдя в кабинку, он надавил кнопку "вверх" и кабинка неожиданно легко вознеслась в стратосферу. Поднимаясь, техник оставлял зиму внизу и переносился в верхние этажи Мироздания.
Здесь всё механически пело, существовало, тик-такало. Здесь всё было правильным и бессмертным; на жирно блестящих деталях механизма незримо почила бесконечность. Она находилась в рабочем состоянии, исправно функционировала, не предвещая никаких изменений в состоянии Универсума. Плановый осмотр был завершён со всем тщанием. Тихо подёргиваясь, синхронно сцепляясь зубьями, стальной механизм приводил в движение все части точнейшей небесной системы. У основания его головной детали, под рокот исполинской шестерёнки, свернувшись калачиком, спал техник Л. Они вновь встретились: бодрствующий техник Л и техника Л спящий. И только теперь оба техника почувствовали, как они грустили друг без друга, как им друг друга не хватало. Но кто из двоих реален, а кто только сомнамбула? Без сомнения, каждый из техников был уверен что он настоящий, и, возможно, каждый из них ошибался. И гордо нёс по жизни бесценнейший груз своей ошибки.
- Какого хрена разлёгся, хватит дрыхнуть - вставай.
- А может останемся, может ну его всё к чёрту.
- И что будем делать, твою мать, ведь здесь всё идеально.
- То-то и оно. Ничего не будем делать. Ничего абсолютно, просто будем.
- И всё?
- И всё.
- Слишком просто, слишком скучно, слишком долго.
- А мне нравится: чистенько так, так всё понятненько.
- Не-а, ну его на хрен. Пошли.
Когда техник Л опустился в лифте обратно, у подножия башни уже дышала весна. Самая настоящая. Сколько времени техник провёл на вершине шпиля? Может пару месяцев, может двадцать лет, может - столетий. Выход из вечности всегда чреват темпоральным скачком, хронопереходом в неизвестном направлении. Снега уже растаяли, и пустыня приобрела необычный синюшный оттенок, она стала похожа на давний отёк. Только бледное нейтронное светило по имени Е оставалось всё таким же бледным и нейтронным. Давнее место ночлега шипело сыпучим ветром. Преданный робот давно оттаял и расцвёл кипучей ржавчиной. От времени он развалился на несколько частей. Внутри его ржавого корпуса безнаказанно шастали примитивные пресмыкающиеся. Красные и коричневые останки робота заносило тоненьким певучим прахом. Техник Л, не оборачиваясь, направился прочь. За его спиной, перпендикулярно в небо, выезжала каменная дорога ремонтного шпиля ДС51-844к.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=940404
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 16.02.2022
Меч лежит в траве,
меч заглох в тугих лопухах,
он ржавеет уже не один век,
меч давно не навевает страх.
Кто-то случайно его потерял.
Кто этот чайник что его потерял?
Меч из хорошего материала
не из дешевой китайской стали.
Может он залетел сюда из Италии?
Может он залетел сюда из Японии -
какой это меч, вы поняли?
Странно, кто-то его уронил
здесь, а не на берегах фундаментального Нила,
здесь, а не на берегах Сены
кто-то остроумно его посеял -
на удивление качественное изделие.
Может плюнуть, подойти и меч этот взять,
что он будет в веках прозябать,
что он будет даром ржаветь
и бездарно валяться в высокой траве,
в конце концов, меч - нехилая вещь..
нехилая - но очень опасная,
расчленяющая мир на белое и на красное,
даже более на красное чем на белое,
кровожадно рычат,
даже те кто блевали и блеяли.
Стоп. А может лучше жить не с мечом,
а с футбольным мячом,
никого не рубить сгоряча
и не быть ни чьим палачом,
которому всё исключительно по рабочему плечу?
Что такое меч - а?
Если разобраться, меч - это смерч,
пароксизм, реакция, вектор,
это необузданный Ахилл и бешенный Гектор,
это крест понятый превратно,
страны Варшавского договора и страны НАТО,
хеви метал крестоносцев,
энтропия переходящая в косность,
татаро-монгольское нашествие,
это Штази, Моссад и Ми шесть,
пожар мировой революции,
разожженный несчастными лицами
и счастливым случаем.
Нет уж, ты не "любви залог немой",
любовью здесь и не пахнет,
ни Ленноном, ни Пахмутовой,
а пахнет сочной мясорубкой народов,
захлебнувшейся в патриотизме родиной,
кровавыми реками, предсмертными криками,
самураями смердит
и воняет викингами.
Я стою по колена в некошеной траве,
вокруг меня гудит атомный век,
железный рыцарский клинок
великолепно ржавеет у моих ног.
Так брать мне меч или не брать?
Я имею полное право выбирать,
я вправе быть правым и быть неправым,
бить справа и бить левой:
нет, ни перед мечом - я стою перед дилеммой.
В конце концов, тварь ли я дрожащая
или я из ряда вон выходящий,
герой-любовник с калашниковым, тот которому дано свыше
право лишать простой человеческой жизни,
убивать тех кто дышит
и тех кто пишет.
Вот в чём вопрос:
дорос ли я до космоса,
до самых крайних отдалённых звёзд?
С мечом ли я буду стоять в полный рост
или буду стоять в полный рост с мячом,
словно глобальный Лев Яшин -
с красивым цветущим мячом Земли,
а не с глобусом красиво горящим.
Лучше уж лежи,
меч, тихонько в траве,
пусть путешествует по тебе муравей,
пусть гусеница на тебя выползает
и ползает, словно по ржавой скрижали,
пусть тебя атакуют улитки -
меч заглохший в траве,
горький, весь обслюнявленный и липкий.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=940399
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 16.02.2022
Папа, а наша империя самая лучшая?
окруженная хунтами, окружённая путчами,
которым нет числа,
одна среди сил невоспитанного зла,
бедненькая, синеглазая,
которая давит на нефть и нажимает на газ.
Папа, а почему нас не любят,
а любят яйцепроводы наши и наши трубы,
почему смотрят на нас с опаской,
а завидев, надевают ореховые каски
и скорлупу бронежилетов?
Почему мы всех любим, но безответно?
Мы ведь хорошие,
ходим в шапках-ушанках, пляшем в кокошниках,
ни разу не нахохлившись,
перед всеми расшаркиваемся,
приседаем в книксене, угощаем кексами,
наши крали исключительно секси,
а на нас почему-то лезут с кастетами,
достают с кобуры новенькие пистолеты
и берут на мушку
всероссийскую нашу, веснушчатую душу.
Папа, это всё из-за Крыма, из-за Донбасса?
Ничего они не понимают в обрезках колбасных,
какие они все глупые,
стоят вокруг нас, сурово насупившись
и не идут ни на какие уступки,
словно мы какие-то монголы, какие-то тюрки,
качают свои права, щеголяют принципами,
зажимают святую Русь
между своими няшными бицепсами.
Как им дуракам эдаким,
трансвеститам, нудистам и педикам,
объяснить что мы добрые,
что наши танки сделаны из сдобы,
что наша империя медвежья,
притаившаяся среди густого валежника,
в высшей степени вежливая,
блюдёт в чистоте свою нравственность,
со времён непролазного Московского царства.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=939844
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.02.2022
Шпенглер в "Закате Европы" проводит мысль, что империя Карла Великого имела характер донационального феодального объединения и именно из него впоследствии сформировались сословные, национальные государства - Италия, Франция, Германия. В этой связи мне пришло на ум: а почему бы не провести аналогию между империей Карла Великого и Киевской Русью. Вполне допустимо, на мой взгляд, определить Киевскую Русь как нашу восточно-европейскую империю Карла Великого. Это наше раннефеодальное, донациональное, государственное объединение, на перегное которого впоследствии, несколько столетий спустя, должны были сформироваться три классических национальных государства - Россия, Украина и Беларусь. Они должны были оформиться естественным путём, без принуждения, по ходу истории также как это случилось с вышеупомянутыми странами в Западной Европе. Организоваться как самостоятельные государственные единицы со своими аристократией, языками, традициями, причём организоваться не в восемнадцатом и не в девятнадцатом веке, а значительно раньше. Если следовать логике и аналогии, то так должно было случиться, но так не случилось - почему? Тут-то и начинается самое интересное, на лицо огромная дистанция между логически правильной, умозрительной схемой и живым дыханием истории.
Начнём с религии. Хотя я и провожу аналогию, но я ни в коей мере не ставлю знака равенства между этими двумя раннефеодальными объединениями. Аналогия не означает идентичность, это весьма приблизительное, схематичное подобие, подобие в общих чертах, похожесть, которая бросается в глаза, но не более. Начнём с того, что империя Карла Великого не возникла на пустом месте, не появилась с ноля, нет, ей предшествовала довольно таки бурная, в том числе и неварварская предыстория. Территория на которой организовал своё государство Карл Великий, была уже обильно унавожена древним Римом, она была не ничейной, а романской и это важная характерная особенность, отличающая государство франков от государства восточных славян, которое возникло без долгих предысторий, как бы из ниоткуда, на совершенно исторически не освоенном месте. В цивилизационном плане землю под Киевской Русью можно смело считать чистым листом. Русь началась именно с чистого листа, на котором ни греки, ни римляне не оставили своих великолепных каракуль. Разумеется, наличие большой и впечатляющей предыстории способствовало ускоренному развитию национального элемента, это был своего рода нашатырь, приводивший в сознание германский этнос. Зёрна варварских племён упали на хорошо удобренную романскую почву.
Есть ещё один аспект различающий эти два феодальные объединения - христианство. Принятие христианства как правило, действовало тонизирующе, оно выводило народ из полусонного, языческого состояния, значительно ускоряя его обмен веществ и кровообращение. Христианство - замечательный афрозодиак, прекрасное возбуждающее средство, приводящее в чувства принявшие его народы. Германские племена крестились значительно раньше восточных славян, империя Карла Великого с самого начала организовывалась как империя христианская, включавшая в свой состав в основном крещённые народы. В то время как Киевская Русь возникла исключительно на почве исконно языческих верований, что также в свою очередь, парадоксальным образом, тормозило развитие национального начала, делая его более бессознательным.
Христианство как хорошая зуботычина в рожу ничего не понимающего спросонок народа, она быстро мотивировала и ставила на ноги. Неудивительно что империя Карла Великого официально не просуществовала и полувека. Центробежная сила форсировано формирующихся народов разорвала её на части. Хотя сама официальная церковь пыталась удержать народы в едином сосуде империи, противясь её разделу. И в этом парадоксальная роль, которую сыграло христианство в судьбе империи Карла Великого. С одной стороны оно, как учение, пробудило германские народы от аморфной, языческой летаргии, ускоряя процесс самоидентификации, а с другой стороны оно, уже как церковь, пыталось удержать и устаканить эти народы в рамках единого, неделимого государства, накинуть на всех общую, светскую узду. Западня церковь только примеряла на себя роль сверхдержавы и в то время она была полностью на стороне империи, чувствовала с ней родство, шла с оной в одной упряжке. Взяв на вооружение принцип " единая церковь - единое государство", она резонно считала, что в одной большой Европе ей будет более сподручно царить в умах. Надо признаться, что это был короткий союз и в дальнейшем, в новых уже исторических обстоятельствах, церковь старалась вести исключительно свою собственную игру, иногда идя на откровенную конфронтацию с королевской властью.
Племена составляющие Киевскую Русь стартовали значительно позже и стартовали с чистого листа, поэтому темпы их национализации не были столь стремительными и впечатляющими, бросающимися в глаза. Но вполне вероятно, что в идеальных условиях, так сказать, в лабораторной среде Русь со временем также расслоилась бы на несколько враждующих друг с другом, национальных государств. Собственно, к этому всё и шло и наверняка бы пришло, рано или поздно, если бы не одно "но". Восточная Европа, как оказалось, это не тоже что Европа Западная, здесь история сыграла по-другому. Она как будто не желала повторять одну и ту же партию дважды, даже несмотря на местный колорит и разницу в пятьсот лет.
Разумеется, чистота эксперимента в истории понятие весьма и весьма относительное, не бывает двух идентичных ситуаций, повторения в принципе невозможны, история не стреляет дуплетом, что-то обязательно идёт не так, что-то обязательно вмешивается в естественный ход событий и путает карты. На этот раз таким джокером оказались вышедшие на авансцену племена татаро-монгол. Они - чёрный лебедь Восточной Европы. Кстати, в Западной Европе тоже был аналогичный эпизод, который грозил ей тем же чем нам татаро-монгольская навала, то есть некоторой дезориентацией в пространстве истории, сбитым надолго национальным прицелом, я имею в виду нашествие арабов аль-Андалусии. Правда это случилось ещё до Карла Великого и франки под предводительством Карла Мартелла сумели его успешно отразить. Франки сумели, а мы - нет. После этого Западная Европа долго и продуктивно варилась в собственном соку, обкатывая свои национальные особенности, в то время как мы угодили на липкую ленту замедленного, подневольного существования, увязли в тягучем болоте истории.
Киевскую Русь разорвали на шматки, захапали и распихали по карманам. Процесс образования национальных государств был значительно заторможен, всё дальнейшее самоопределение восточно-славянских племён происходило под сильнейшим иноземным гнётом. Видеть в татаро-монголах корень зла - сегодня это общее место. Я не хочу вешать на них всех собак, но мысль что татаро-монголы сыграли свою роковую роль в истории Восточной Европы, по-моему, очень наглядна и не требует особых доказательств. Это действительно так и есть. История Восточной Европы переломилась надвое, хрустнула пополам, она со всей очевидностью делиться на до татаро-монгольский период и после.
Да, процесс образования национальных государств был сильно заторможен, но заторможен не везде одинаково. В конце концов, по итогам всех пертурбаций наибольшую самостоятельность сохранило московское государство, которое, хотя и было данником Орды, но, в отличие от земель нынешней Украины и Беларуси, всё же не входило в состав чужого владения. Это давало ей значительную фору в самореализации. Новоиспечённым, с пылу и жару нациям жизненно необходима точка приложения сил, они обязаны в чём-то преуспеть, в чём-то себя реализовать, добиться каких-то результатов. У России такая точка приложения сил, на мой взгляд, была - она исподволь, но всё же прирастала новыми землями, в том числе и не входившими до этого в состав Киевской Руси. Московское государство, будучи под игом, всё же как-то расширялось и увеличивалось в размерах. Украина и Беларусь в это же время работали на холостых оборотах, они не имели возможности в должной степени проявить себя как нации самостоятельные, их национальное чувство оказалось смятым и скомканным, их национальное эго долго не имело возможности выпустить пар. Очень трудно оформиться как нация, находясь постоянно в депрессивном состоянии, исключительно на негативных эмоциях, успехи для этого необходимы как воздух, иначе национальное чутьё начинает задыхаться, чадить и выедать глаза дымом. Очень трудно, но вполне возможно. Разумеется, национальное сознание не умирает совсем, но лишённое кислорода начинает глубоко и неблагодарно тлеть. Чувствовать свою национальную самость возможно как в горе, так и в радости, но насколько проще и быстрее это ощутить, находясь именно на волне успеха, будучи в фаворе истории. Беларусь и Украина пережили такой глубокий, подземный период национального становления, период безкислородный, удушливый, выедающий очи.
Хотелось бы остановится ещё на одном моменте: влияет ли форма общественных отношений на формирование понятия национального? Другими словами насколько феодальная и рабовладельческая системы к этому причастны, если причастны вообще. Мне кажется, что да - влияют и причастны. Я утверждаю, что феодальная система как таковая, даже без потворства других сопутствующих факторов, более способствует возникновению и развитию понятию национального. Она как бы к этому предрасположена изначально в отличие от системы рабовладельческой, которая вяло интересовалась национальным вопросом и никогда на нём не зацикливалась. В национальном плане она не была столь щепетильна и могла себе позволить что-то вроде этнической всеядности. Например, быть евреем во времена Цезаря и Людовика ХI это далеко не одно и то же. Конечно, тому было много причин, но не последняя из них именно некое национальное равнодушие эпохи рабовладения, её национальная "недоразвитость", когда подавляющее большинство народов находилось в каком-то полусонном, протонациональном состоянии. Нет, национальные различия не отсутствовали полностью, но были, словно полустёрты, они не являлись определяющими для человека, о них поминали мимоходом, как бы невзначай, на них смотрели сквозь пальцы, их имели в виду, но глубоко на заднем плане. Рабовладельческая система была гораздо более космополитичней системы феодальной. Почему?
На мой взгляд, одна из главных причин тому: раб и крестьянин - явления совершенно полярные, они ни в чём абсолютно не совпадают, они по духу противоположны друг другу, смотрят в разные стороны. Рабы оторваны от почвы, крестьяне наоборот, всю жизнь ею болеют; рабы легки на подъём, они невесомы, крестьян же не стронуть с места, они тяжелы, как камень; рабы не имеют корней, крестьяне только ими и живут; рабы лишены домашнего очага, для крестьян же это святая святых, на которой зиждется их бытие; рабы не помнят предков, крестьяне же спят с их костями в обнимку. Национальная подоплёка выходит на передний план именно во времена феодалов, в эпоху поголовного христианства, что тоже немаловажно. Я даже не знаю насколько уместно говорить о фольклоре в эру рабовладения, ведь фольклор это то, что произрастает из почвы, из вязкой, крестьянской среды. Если хотите, то фольклор это следствие профессиональных навыков, в данном случае навыков людей, которые буквально упиваются землёй. Раб же чужд земле, он равноудалён от всякого ремесла, это явление более универсального порядка и поэтому плохо уживающееся со всякими национальными традициями.
Раб да и всё население античности вообще, это, прежде всего, люди унифицированные, они не привязаны ни к чему, они с лёгкостью находят себе новое место жительства, они всюду свои, всюду среди своих, всюду чувствуют себя дома. Для человека же средневековья - дом только там где он родился, где сгнили его предки, он врос в свою Родину по самый подбородок.
Интересна ещё роль христианства в образовании национального, ибо если разобраться то христианство как идеология очень космополитично, не делающее различия между греком, римлянином и евреем. Так почему же оно сыграло столь немаловажную роль в формировании национального чувства? В чём причина его национального пристрастия? Может потому что язычество как религия, смотрело на человека очень поверхностно, придавая особое внимание его внешней стороне. Это особенно наглядно заметно если сравнивать христианство с религией античности. Для эллина, например, прежде всего имело значение внешность человека, его пол, он сфокусирован именно на поле, в этом фишка античности: глубины духа прятались в тени половых принадлежностей. Но христианство всё кардинально изменило, по сути оно соскоблило с человека все его половые признаки, на них невозможно было задержать взгляда, гладкий, как отполированный, без *** и задоринки, он стал прежде всего вместилищем духа. Открылась великая роскошь человеческой души, разнообразие его тонов и полуоттенков, одним из которых как раз и была национальная принадлежность. Вместо принадлежности к полу на сцену выходит этническая принадлежность. Национальная идентичность начала весить не меньше а то и больше чем гендерная. Именно гипертрофированное внимание христианства к внутреннему миру человека и породило ситуацию, когда этническое стало превалировать на половым. Теперь уже вопрос стати стал стыдливо ютится и прозябать в тени раскидистого древа национального чувства. И как раз в этом была фишка раннего средневековья, наиболее религиозного из времён. Положение начало кардинально меняться только с приходом эпохи Возрождения. Но это уже другая история, далеко отстоящая от первоначальной темы разговора, связанной с аналогией между Киевской Русью и империей Карла Великого.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=931169
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 17.11.2021
Подводная лодка в степях Украины
уходит под чёрную воду земли,
уходит под пласт образованной глины,
под слой прошлогодней культурной любви.
Подлодке ползёт корневая система
навстречу, стучат керамические черепки.
Постепенно подлодка уходит в вену,
под кожу Отчизны, в гнилой материк.
Подводная лодка в свободном полёте
непринуждённо таранит за слоем слой -
единственная в украинском флоте.
Кисельно-молочные вены текут под землёй.
Она - подлодка внутримышечных инъекций -
погружается вглубь исторических глин.
О чём Отчизна думает никто мне не ответит,
и как она выглядит там изнутри?
Подлодка открывает ржавые кингстоны,
погружается в прошлое, уходит под жизнь.
Немецкие каски и гильзы патронов
встречают её. Подлодка, как шприц.
Подлодка спешит в кору головного мозга,
трепанирует череп двуострым винтом.
Погибший экипаж глотает залпом воздух,
наружу выдыхая тучный чернозём.
На стрёме геологии стоят скелеты,
и пробуют всю подноготную снизу рукой.
Гноятся черви, доедая документы.
Подлодка наносит торпедный укол.
Она уходит в бездну подсознанья
всех украинцев - черепная коробка трещит.
По швам расходятся земные полушарья,
наотмашь бьёт хвостом громоздкий кит.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=930608
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 11.11.2021
Жменя соли польской,
горсть земли хохляцкой,
суржика побольше -
получился, получился Шкуропацкий.
Клякса, клякса - человечек -
вдавленная грудь, приплюснутые плечи,
полная голова инноваций,
представитель одной из наций,
что-то общее с интеллигенцией
особенно в области выпившей печени.
Далеко не Шпенглер
и, само собой, не Шопенгауер.
Не летать ему в небе,
не гулять по расшатанной палубе.
У него розоватые губы
и повышенное давление.
Что с него будет? - а, что с него будет?
С него не убудет.
Плевать, не имеет значения.
Что вы, что вы, это важно,
чтобы горсть земли не пропала даром,
чтобы жменя соли для чего-то пригодилась,
что б напрасно не пролИлась
божья милость.
Папа и мама его нарисовали.
Папа, мама как бы за него в ответе.
Жмёт ребёнок на педали,
развивает скорость ветер.
Да, причём здесь мама?
Да, причём здесь папа?
Капля эекулята упала,
комочком сине-зелёной слизи
покатилась вниз по наклонной жизни -
дальше всё от тебя зависит.
Жизнь оставила свою жидкость,
неудобными ногами выбралась на сушу,
чтобы ты обрёл свою личность,
нашёл свою жаркую душу.
Чтобы ты этот мир послушал,
чтобы этот мир услышал,
чтоб на ухо наступил тебе Пушкин,
чтобы Лермонтов стал твоей крышей.
Ну, как живёшь, намалёванный Олег,
нарисованный Шкуропацкий?
Скоро, скоро закончится твой хлеб,
вылиняют твои краски.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=926799
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.10.2021
Заблудился я в будущем.
Спросите: скучно? - кажется, нет.
Ну, разве, что немного одиноко. Присмотрись -
окружающий мир так похож на абсурд,
а абсурд, как известно, нельзя назвать скучным.
Дальние миры закончились навсегда,
но наше одиночество только-только начиналось.
Стоило ли возвращаться на Землю? - конечно да,
хотя в последнее время я сильно сомневаюсь.
Здесь в будущем такой же меланхолический дождь,
распахнутый ветер, прямые деревья до неба,
над рекой дребезжит абстрактная стрекоза,
вибрирует капля росы под ударами солнца.
Слава Богу, природа не изменилась и в этом
отношении будущее весьма и весьма ординарно.
Всё также тускнеет норвежская ягодица Луны;
звёзды свистят из бесконечности, как мальчишки.
И всё же что-то изменилось - скорей всего мы.
Надёжный пращур, наверное, удивился бы нашей
осторожности, с какой мы открываем дверь
в завтрашний день. Нам откровенно страшно.
А будущее гудит за окном, как прибой,
субтильные люди живут на воздушных подушках,
наподобие кружев, шумят подброшенные города,
все используют гнутые чувства из каучука.
Привыкнут можно ко всем: к химической еде,
к дезинфекции, транспорту и одиночеству тоже.
Жизнь то и дело учит нас к чему-то привыкать,
но к будущему - нет, к нему привыкнуть невозможно.
Каждый выбирает судьбу себе по зубам.
Гел Брегг и Олаф смотрят обратно на крупные звёзды.
У них чешутся руки снова выстрелить в путь,
навстречу скорости света, всё дальше и дальше,
и дальше в неясное завтра.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=924908
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.09.2021
........... По мотивам линейки игр Dead Space
Первый обелиск был обнаружен в 2214 году в дебрях полуострова Юкатан, на месте, где издревле господствовали племена витиевато-кровожадных майя. Он принадлежал к редкому подвиду чёрных маркеров и представлял собой два спиралеобразно закрученных, сросшихся у основания отростка, которые напоминали дьявольские рога. Геофизик Майкл Альтман, обнаруживший первый Обелиск, стал также и первым пророком нового религиозного течения - юнитологии. Паломники со всего мира начали стекаться к месту обнаружения артефакта. Первоначальные шок и удивление очень скоро сменились обрядами массового почитания. Обелиск буквально гипнотизировал толпы, одним своим видом повергая миллионы людей в состояние полнейшей прострации. Не прошло и года как Артефакт обрёл статус культового объекта, а на месте его обнаружения был воздвигнут первый, ещё бесхитростный храм юнитологии.
Община новой церкви росла как на дрожжах, однако не все с радостью восприняли появление новой религиозной доктрины - некоторые ужаснулись. Они учуяли в юнитологии смрадное дыхание чистого зла, призванного истребит близорукий земной род. Само собой, род земной оказался против. "Истинная церковь Антихриста" - так именовали юнитологию её великолепно-непримиримые противники. Этот период в истории нового учения считается классическим периодом гонений. Погромы юнитологов стали неотъемлемой частью существования тогдашней цивилизации, такой же, какими в своё время являлись погромы невинных еврейских кварталов, а до этого - полулегальных андеграундных общин христиан. По ходу проявления религиозной нетерпимости были убиты тысячи людей, среди них и глава новой церкви - несравненный Майкл Альтман; ему размозжили голову обрезком водопроводной трубы.
К чести юнитологов, надо сказать, что, подобно новейшим последователям Христа, они, в подавляющем большинстве, принимали свою смерть безропотно, не противясь свалившемуся на них уделу. После убийства Альтмана у новой религии появился свой первый официальный святой. Майкл Альтман был незамедлительно канонизирован и причислен к лику великомучеников. Не в последнюю очередь именно благодаря своевременно размозженному черепу их основателя у церкви юнитологов открылось второе дыхание. Бездыханный пророк послужил ей не меньше, если не больше, чем тогда, когда дышал полной грудью. Труп мученика оказался хорошей питательной средой для того чтобы учение его расцвело пышным цветом. Во всяком случае, мёртвым он оказался питательной средой куда лучшей, чем живым.
Смерть - единственное благо (таков главный постулат юнитологии) и тот, кто избегает смерти, избегает блага. Адептам новой религии вменялось в обязанность относится к себе как к живым мертвецам. Тот, кто боится смерти, не достоин быть мёртвым, пусть он существует тысячу тысячелетий и ещё тысячу тысячелетий, и ещё одну тысячу лет. Жизнь абсолютно ничего не стоит без возможности однажды её оскорбить. Отражение в зеркале, смех детей, и красота трупного окоченения - единственно что должно обращать на себя внимание истинно верующего. Запах цветка и вонь разложения - одно и тоже. Мертвецы всегда вместе, живые - нет, в этом главное отличие между теми и теми. Смерть собирает в одно, она всегда больше, и только безумец станет её избегать.
Согласно учению Альтмана, которое во время долгих ночных бдений ему нашептал Чёрный Обелиск, все мертвецы - суть целое. После смерти верующие становятся едиными, причём юнитология понимала это в буквальном смысле: все сколько их ни есть станут Одно. В этой связи юнитологи очень деликатно относились к мёртвым телам своих единоверцев, видя в том залог успешной метаморфозы в будущем. Плоть человека не имела никакого значения пока человек этот был жив, но со смертью оболочка его резко взлетала в цене; она становилась неоценимым фрагментом восхитительной посмертной всеобщности.
Для сохранения своих мертвецов, юнитологи, как правило, использовали технологии глубокой заморозки, запечатывая останки людей в специальные погребальные ёмкости. Склепы новой церкви более всего напоминали взмахнувшие в высь, скалистые небоскрёбы, до отказа забитые новенькими, покрытыми изморозью, жестяными гробами. В местностях где гибернация по каким-то причинам была невозможна, применялась древнеегипетская методика бальзамирования и мумификации. В таких случаях гробы с верующими складировались в глубоких подземных хранилищах или в катакомбах, которые на многие километры вгрызались в породы земной коры. Сам Альтман был заключён в ультрасовременный саркофаг тончайшей работы и вознесён, при помощи силовых магнитных линий, на самый верх пирамидальной усыпальницы, где благополучно парил почти два столетия в целости и сохранности.
К середине двадцать третьего века юнитология превратилась в одну из четырёх мировых религий - самую молодую и многочисленную из них. Она составила успешную конкуренцию своим более именитым и удручённым одышкою соперницам. Чем же объясняется столь стремительный рост интереса к новому, ещё нигде не апробированному учению? Ну, во-первых, извечной тягой людей к смерти, составляющей неотъемлемую часть их природы. А во-вторых, и прежде всего, наличием в арсенале новой церкви реально функционирующего Артефакта. Чёрный Обелиск был не просто культовых объектом, он был культовым объектом в неизменно рабочем состоянии, который непрерывно продуцировал чудеса. Если Иисус, воскресив Лазаря, произвёл чудо в виде единичного акта, то для, найденного в джунглях Юкатана, Маркера - это была будничная рутина, плёвое дело, которое он проворачивал по сто раз на дню, и которое можно было с лёгкостью поставить на конвейер. Правда, в отличии от Христа, Маркер ничего более не умел, но то немногое сверхъестественное что он творил, он мог творить в промышленных масштабах. Целые народы и поколения становились свидетелями самого настоящего и непрекращающегося чуда, в наличии которого, даже при всём желании, уже никто не мог усомнится. Оно было, хоть ты тресни.
Чёрный Обелиск прекрасно знал своё дело, из года в год, из десятилетия в десятилетие он исправно функционировал, то и дело выдавая на-гора одно из самых немыслимых для человека чудес - чудо воскрешения из мёртвых. Трудно не поддаться обаянию религии, которая так наглядно оперирует фактом невозможного, тычет им тебе в оба глаза. Как тут устоять, не размякнуть под напором её массированных чар.
Подобно всякой заслуживающей внимание догме, юнитологии не удалось избежать катавасии, связанной с большим количеством возникших на её почве еретический отклонений. Сохранить цельность церкви становилось тем тяжелее, чем дальше в космос распространялось само человечество. За экспансию своих атрибутов церковь платила риском рассыпаться на великое множество дочерних "предприятий", паразитирующих на антрацитово гладеньком теле Обелиска. Чем дальше в глубь пространства, тем выше вероятность еретических поползновений. В истории сохранились наименования более десятка ересей в той или иной мере отпочковавшихся от учения Альтмана, которое первосвященник изложил в четырёх толстенных книгах "Золотого Соблазна".
Некоторые из лжепророков настаивали на том, что жизнь необходимо отвергать с самого порога, не откладывая в долгий ящик. "Заколебали, чего его тянуть резину?" - нетерпеливо вопрошали они. В таких общинах практиковались умерщвление младенцев по достижению ими двухлетнего возраста. При этом считалось, что возраст - это Ничто, ибо мёртвое сознание одинаково, что у двадцатилетнего, что у двухлетнего. Сознание - да, но не их материальное воплощение: плоть юноши и плоть старца не одинаково сладостны. Поскольку мертвецы не видят своего отражения, время - ни что иное как чёрный цвет, а считать свои года всё равно что пытаться смотреть в абсолютной темноте. Трупы не имут ни срама, ни возраста, все мертвецы - ровесники, а Обелиск всеяден и небрезглив. Поговаривали, что в данной секте не гнушались отведать мяса человеческих жертвоприношений. Причащаясь человечиной, сектанты не видели в том ничего зазорного, считая себя вправе следовать ненасытной природе Обелиска.
Иные из ересиархов придерживались мнения, что жизнь - тоже благо, поскольку она предохраняет от преждевременного тления и, хотя окольным путём, но всегда приводит к одному и тому же - смерти. Нужно пользоваться жизнью, как извечным врагом всего живого, ибо жизнь, в конце концов, всегда предаёт самую себя. На путях смерти она неизменный наш союзник. Не отвергайте её, ибо жизнь - ренегат, каких больше не отыщешь, и кто отвергает жизнь, тот отвергает собственное небытие. В запахе фиалки уже заключено всё гниение мира, как можем мы не вдыхать аромат столь упоительный. Адепты данной ереси проводили свои года в кошмарных излишествах, выдавая распутство за тайный атрибут гибели и с наслаждением созерцая в экскрементах розу необузданной прелести.
Были и такие, кто отказывался содержать свои материальные оболочки в надлежащем состоянии, считая это уступкой зеркалу и воде. А зачем, спрашивается, ведь труп - всегда только труп, и ничего больше. Думать по-другому означало бы переоценивать значение жизни, исподтишка отдавать ей предпочтение. В подобных общинах своих покойников даже не хоронили, а с чистой совестью выбрасывали на городскую помойку, утверждая, что чем омерзительней останки, тем более они угодны Обелиску. В припадке религиозного фанатизма, некоторые из еретиков уже при жизни умерщвляли себе отдельные участки тела, искусственным способом усугубляя процесс их разложения. Такими смердящими фрагментами плоти они особенно гордились, выставляя их на всеобщее обозрение. Считалось, что большего внимания со стороны Артефакта заслуживал тот, кто начинал смердеть задолго до своей кончины, опередив смерть во всех её самых непривлекательных проявлениях. Иногда столь тягостным экзекуциям подвергали с самого раннего возраста, опрокидывая детство в смрад и гной загробного существования. Солнце, как причина разложение, в таких общинах окружалось особым почитанием. В нём видели верного сподвижника всяких мерзостей, на которые, без сомнения, был падок Обелиск.
С распространением человечества вдаль космоса на его пути начали попадаться всё новые и новые артефакты. Разделённые сотнями световых лет, все они обладали общим принципом работы, который позволял им генерировать сходные чудеса в самых отдалённых уголках галактики. Суть чуда заключалась в том, что любая падаль, оказавшись в поле действия Обелиска, начинала проявлять несомненные признаки активности, материя как бы возвращался обратно к жизни. Правда, возвращённые таким образом существа мало чем походили на обычных хомосапиенсов. Это были жуткие инфернальные твари, которых остальная часть человечества называла некроморфами. С этих пор земной род разделился на два вполне функциональных вида: живых и не очень. Антагонизмы между двумя этими типами существования оказались непримиримыми. Человечество треснуло надвое, словно принесённый с мороза стакан, в который резко плеснули кипятком.
Принцип подобного воздействия на мертвецов с научной точки зрения так и остался необъяснимым - чудо оно и есть чудо, как его не крути. Зато его принципиальную научную необъяснимость очень ловко оседлала церковь юнитологии, используя Обелиск, как дойную корову, и вербуя с его помощью всё новые орды единомышленников. В общей сложности, после тщательного прочёсывания разведанной области Млечного Пути, было обнаружено одиннадцать артефактов: два - чёрных, восемь - красненьких и даже один - перламутровый. Последний, согласно классификационной сетке юнитологов - явление крайне редкое, нечто вроде маркера-альбиноса; очень вероятно, что он существовал только в единственном экземпляре. Чёрный подвид обелисков также встречался нечасто, кроме земного, был известен ещё Чёрный Обелиск с планеты Догоната - второй в системе Сириус А. Помимо цвета и размеров, артефакты также отличались силой своего воздействия на окружающую среду, все они обладали психокинетическим полем различной мощности. Наиболее распространёнными оказались маркеры красного оттенка - своего рода, "рабочие лошадки" юнитологии. Именно на их плечи легла основная тяжесть по переработке человечества в Единого. Сам процесс "слияния" выглядел чудовищно непривлекательно и более всего напоминал нашествие свихнувшихся зомби-мутантов. Это было жутко и омерзительно одновременно. Некроморфы, повинуясь импульсу Обелисков, искореняли всё живое, что вставало на их пути.
Первый известный случай подобного рода "эпидемии" случился на борту горнодобывающего космического корабля "Ишимура". Обнаруженный тогда на планете Эгида-7, Красный Обелиск спровоцировал невиданный по интенсивности всплеск некроагрессии. Вышедшие из-под контроля мертвецы, устроили на "Ишимуре" настоящую резню. Послушные воле Артефакта, они с успехом развернули бурно-кровавую деятельность по воспроизводству себе подобных. Всюду валялись оторванные конечности, растерзанное мясо, вывороченные кишки. Только благодаря героическим усилиям бортинженера Айзека Кларка удалось избежать апокалипсических последствий, связанных с данным инцидентом.
Следующий случай аналогичного безумия, но в гораздо большем масштабе, был зафиксирован на спутнике Сатурна Титане, на котором находилась одна из самых успешных в солнечной системе горнодобывающих колоний. Как показало последующее расследование, причиной подобного взрыва некроактивности послужила незаконная деятельность местной администрации: на свой страх и риск она проводила эксперименты по воссозданию из фрагментов памяти инфицированных пациентов Маркера нового образца. Эксперимент (кто бы сомневался) вышел из-под контроля, в результате чего более ста тысяч колонистов превратились в исчадия ада. Колонию охватила цепная реакция взаимного истребления. Кстати, процветающая на Титане, община юнитологов всячески этому способствовала, всеми возможными средствами подливая горюче-смазочные материалы в огонь. Очевидно бонзы местной церкви решили сыграть ва-банк, поставив все карты на Конец Света.
После, получивших широкий резонанс, событий на Титане, большинство правительств Земли и Суверенных колоний вынуждены были пересмотреть свою политику по отношению к религиозной доктрине юнитологов. В конце концов, в ней признали угрозу для существования человеческой цивилизации. На многих планетах учение Альтмана оказалось под запретом. Эра терпимости благополучно подошла к концу. Запылали соблазнительные публичные костры, пламя которых питали бумажные издания отцов неугодной церкви. Теперь на юнитологов начали смотреть с опаской, как на представителей нечистой силы. В обывательском сознании церковь юнитологии стала прочно ассоциироваться с культом безудержного Сатаны. Христиане западного и восточного обрядов одновременно её прокляли и наложили свои увесистые анафемы. После краткого и бурного периода расцвета юнитология вошла в чёрную полосу своего не менее бурного упадка. Агония нового учения оказалось продолжительной и красочной, полной мелодраматических эффектов и отчаянных перипетий.
Закат юнитологии ознаменовался отчётливым её расслоением в две диаметрально-противоположные стороны. Одно направление исповедовало примирение с окружающей действительностью, другое - всё более явственно принимало экстремистский характер. Если юнитологи номер один, ведя притихший образ жизни, мимикрировали почти до полной неузнаваемости, то вторые - наоборот, громко и настойчиво обращали на себя внимание, с головой погрузившись в экзальтированный подростковый милитаризм и во всеуслышание бряцая тяжёлым оружием.
Собственно, общины второго типа скорее походили на военизированные объединения, со всеми вытекающими отсюда тоталитарными прелестями: нержавеющей дисциплиной, строгой иерархией внутри подразделений, обязательной огневой подготовкой, доведённой до автоматизма субординацией и т.д. Они сами поставили себя под ружьё и сами громогласно объявили себя вне закона. Экстремистское крыло юнитологии пропагандировало насилие любой ценой, посредством которого намеревалось отформатировать этот мир. "Кто такой юнитолог? - спрашивали они и тут же отвечали. - Тот, кто носит в своём сердце запасной патрон". Всё чаще в юнитологов обращались люди, желающие исключительно выпустить пар. По сути они отвергли всё четверокнижие Альтмана, считая его взгляды оскорбительным паллиативом. Что может быть важнее убийства человека - только убийство двух. Не стесняйтесь, шмаляйте налево и направо, и будет вам благо. Нет ничего волнительней простой возможности пустить кому-то кровь. Все сосуды пусты только наполовину - в этом тайна нашей обречённости. Если ты умертвил хоть одного, твой облечённый в золото труп воссядет на почётном месте, в святая святых Единого, в сердцевине его мерзости.
Вооружённый до зубов фанатики под вывеской юнитологии вели настоящие войны, иной раз захватывая целые колонии и устраивая непременный в таких случаях геноцид. Истреблению подлежало всё население оккупированных территорий, невзирая на национальные и религиозные оттенки. Экстремисты зачищали всё живое под корень, оставляя после себя горы смердящих трупов. Правда никто не мог их упрекнуть в предвзятом отношении: лишённые предубеждений, они уничтожали всех одинаково. В этом плане, у них не было любимчиков. "Блаженны гниющие, ибо их царство небесное" - так писали они на кожухах своих автоматов. Сейчас трудно представить себе, те совсем нешуточные битвы, которые происходили между армией верующих и регулярными частями правительственных войск. Последний гроссмейстер новой церкви Якоб Артур Даник совсем потерял берега, он ударился во все тяжкие и только боязнь развеять священные сосуды мертвецов, удержали его от применения ядерного оружия, не очень корректного с юнитологической точки зрения.
Именно тогда людям открылась последняя тайна Обелисков и они впервые узрели Кровавую Луну - одну из их создательниц. Это было грандиозное хищное существо негуманоидного типа, которое посредством артефактов пожирало целые миры. Земля избежала этой участи по чистой случайности, но тучи над ней сгущались. Цивилизация Кровавых Лун уже взяла её след и, само собой, ничего хорошего, кроме преждевременного Апокалипсиса, это не сулило.
После нескольких десятилетий баснословно-кровопролитных войн юнитологи были изгнаны практически из всех известных планетных систем. Отрезанная от обелисков и лишённая подспорья немаловажных прикладных чудес, "Истинная Церковь Антихриста" начала быстро терять своё влияние и очень скоро превратилась в бледную тень самой себя. От былой помпезности, воистину католической, не осталось и следа. Те немногие очаги откровенно запаршивевшей доктрины оказались рассеянными по необъятным просторам Вселенной и уже не представляли собой прежней организованной силы. По утверждению некоторых светил социологии, есть даже смысл говорить о новой картине мира - постюнитологической. По их мнению, в становлении свежего мирового порядка крушение церкви юнитологии сыграло не меньшую роль, чем в своё время - падения вечного города. Далеко не все мировые религии рухнули с таким шиком, некоторые - сошли на нет без всякой помпы.
Теперь жалкая жменька юнитологов существует на полуподвальном положении и практикует свои ксенофобские культы в тайне от посторонних глаз. На сегодня эта религия немногих маргиналов и дезориентированных отбросов общества, не сумевших вклинится в довольные ряды живых. Большинство из них крайне неуравновешенные типы с ущербной психикой, которые нуждаются в помощи тончайших профессионалов по части души.
Казалось бы - всё, но закончилась ли на этом история человеческого безумия, сокрытого в самых тесных уголках его естества - бог весть. Интерес к подобного рода экстремальному вероучению не исчез совсем, он подспудно тлеет в утробе многих отвергнутых мира сего. Увы, человечество учиться вяло. Может где-то там, в зловонных глубинах андеграунда, на самом интимном дне жизни, юнитологи и сейчас занимаются своей ненормальной магией и плетут брюссельские кружева ажурного мирового заговора. Они теперь живут, как крысы, очи их горят в темноте, а сердца всё также жадно тянутся к смерти. Крохотный рубиновый уголёк злостного колдовства до сих пор пульсирует в подполье, и кто знает, может однажды неразумное племя людей вновь раздует его до пожара мировой религии. В обыкновении людей давать второй шанс всякому непотребству. Я этого ни в коем случае не исключаю. Как показало время, люди не в состоянии противится обаянию Конца Света. Армагеддон дышит в их крови и вполне вероятно, что именно саморазрушение является для сапиенсов самым сокровеннейшим и желанным из всех возможных волшебств.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=920956
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 30.07.2021
Техник Л принял от таинственных телеграфное сообщение: [i]город Лагаш тчк опасность тчк возможна потеря тире Убыш тчк по возможности найти недостающую деталь тчк срочность наивысшая тчк.[/i] И подпись: "таинственные". Срочность наивысшая, хорошенькое дело, только этого, блин, не хватало, подумал техник Л, прокручивая в голове сообщение.
Город Лагаш, город восьми глин, находился на восточном краю большой хоббианской пустыни, на берегу пересохшего озера Сра. Впервые о нём упоминается в багряных хрониках Шу, это там, где дерзновенный Хошширман напал на племена черноногих. Среди прочих захваченных им глиняных поселений упоминается и город Лагаш. Тогда он состоял из нескольких горбатых улочек, на которых обитали вонючие красильщики шкур и продавцы кошмарных кистеперых рыб. Прошло три тысячи лет, давно пересохло великое озеро, город Лагаш неоднократно возносился и обратно падал в красноватую грязь Гиппопотамии. Техник Л, поправив свой кожаный шлем, внимательно оглядел окружающий мир. Геометрия пространства-времени весело громоздилась в лучах нейтронного солнца. Перед ним лежала плоская, вытоптанная великанами, низменность. По открытому полю континуума ветер прохаживался, словно динозавр.
На этот раз техник Л решил переместиться с помощью запаха, используя свой аромат в качестве незаменимого транспортного средства, тем более что ветер ему благоприятствовал: он гнул воздух в нужную сторону. Техник Л знал, что в окрестностях Лагаша обитает множество диких, наделённых феноменальным нюхом свинюшек че-че. Они могли легко воссоздать облик любой вещи, исходя из одного только её запаха, даже если это запах сложного разумного организма, например, двуногого гуманоида с глубоким техническим образованием. Какая-то из свинюшек обязательно учует его аромат и технику Л останется лишь, не задерживаясь, плавно перетечь сознанием в свой новый, воссозданный на другом конце мира, сосуд. Таким способом, при благоприятных ветреных обстоятельствах, за какие-то доли секунды можно с лёгкостью перескочить тысячи парасангов ровного пространства. Достаточно несколько атомов запаха для полномасштабной, во всех подробностях материализации любого живого существа.
Техник Л специально стал против ветра и, напрягаясь всей сущностью, начал усиленно испускать во все стороны летучие соединения аромата. Всё случилось, как по писанному: почувствовав своё удвоение, техник Л, недолго думая, себя отпустил и непринуждённо перелился душой в свою новенькую, искусно созданную свиньёй форму. Облик был почти неотличим от прежнего, только правая нога немного поскрипывала при ходьбе: свинюшка, наверное, плохо вынюхала количество смазки в механических суставах оригинального тела. Но всё равно, спасибо изощрённой скотинке - дубликат получился на славу. Техник Л осмотрелся в своём новом сосуде. Явных отличий не чувствовалось, дышалось свободно, как в старой доброй оболочке, которая, лишённая сознания, рассеивалась сейчас в атмосферу, где-то на другом конце планеты. Он с благодарностью погладил че-че, и, легонько прихрамывая, направился к нелюдимо стоящему среди, высохших в человеческий рост, бурьянов городу.
Войдя в город через западные ворота, техник Л обнаружил занесённые песком, одичавшие улицы. Многие глинобитные дома тёмно-бурого и охряного цветов зияли провалами выбитых окон, похожими на шамкающие рты беззубых старух. Город Лагаш и означает "город старух". Когда-то старший из Хошширманов, мстя за непокорность квадрафитов, вырезал почти всё население города, оставив в насмешку прозябать одних бесплодных старух. С тех пор, с лёгкой руки своего извечного врага, город и начал называться Лагаш. Но судьба Лагаша оказалась иной, чем та, которую ему уготовил старший из Хошширманов. В месяц песчаных сох все оставшиеся в живых старушенции, вышли на центральную площадь города и сбросили с себя ничтожные лохмотья. Они долго и усердно просили Бога плодородия не отвергнуть их гнилую, сморщенную плоть и не дать городу кануть в небытие. Бог плодородия снизошёл до их просьб: случилось чудо и все старушки, без исключения, понесли в своём чреве жизнь. Так гласит легенда, записанная в багряных хрониках Шу. Правда потомство, которое дали сухие старухи, не отличалось особым физическим здоровьем. Оно не было способно противостоять катафрактариям, но зато из него получились отличные торговцы шёлком и золотых дел мастера.
Обходя город, техник Л заглядывал во все дворы, но всюду было одно и то же: песок, своры сонливых собак и мерзость запустения. Те немногие люди, которые попадались технику Л на глаза, тоже были сонливыми и вялыми, словно находились под действием магии или восточных дурманящих средств. Одетые в длинные серые хоббианские одежды, они скорее напоминали сомнамбул, чем вменяемых и полновесных людей. Техник Л добросовестно пытался выяснить, что произошло с душой Лагаша, какая сакральная деталь города вышла из строя и нуждается в срочной замене. Такую крайне необходимую деталь или душу города местные называли "убыш". Она могла быть всем чем угодно: увечным горшком на подоконнике, шершавою глиняною колонною, потерянною на улице драхмой, иссохшим трупом околевшей кошки, засыпанным колодцем, бумажной гроздью легчайшего осиного гнезда, найденной сандалией бродяги. Иногда это была могилка невинно убиенного ребёнка, иногда чешуйчатая пальма, растущая возле отхожего места, а иногда забытая на скамейке книга нумидийской поэзии, переведённая на хоббианский Асс бинбин Самуром. Техник Л искал какое-то несоответствие, какой-то резко дисгармонирующий контраст очевидный для его опытного глаза. Но все попытки отыскать Убыш оказались безуспешными. Город Лагаш, издревле известный как город старух и как город восьми глин, постепенно умирал от неизвестной болезни. Древнее поселение тихо приходило в негодность, словно угодив под гипноз времени.
Находясь в поисках техник Л не заметил, как город накрыло лёгкое вечернее покрывало. Нейтронное светило по имени Э, слабое и сонное, склонило свою голову на кривое западное плечо горизонта. Техник Л вынужден был задуматься о ночлеге. Спать на открытом воздухе среди шуршащего песка и крупных остроугольных звёзд ему не хотелось. Ночи в пустыне были холодными, особенно в раннюю декаду хоррейского Месяца, и поэтому техник Л вошёл в первое попавшееся полуразрушенное здание. Как и следовало ожидать, дом был пустым и чёрным, словно выгоревшим изнутри. В доме пахло удручающей пустотой мира. Пройдя лабиринт тёмных комнат, техник испугался: ему показалось, что он заблудился и уже никогда не сможет выбраться наружу. Вдруг забрезжил слабенький свет. В большом помещении, в котором он оказался, неожиданно полыхали толстые свечи, высотой в локоть взрослого человека. Свечи убого освещали царившее вокруг многовековое запустение. На голых шершавых стенах и потолке плясали гибкие, гипнотические тени. В одной из комнат техник Л обнаружил бедное ложе, накрытое сверху тяжёлым негнущимся ковром со странным орнаментом, стилизованно изображающим битву между духами огня и джинами ночи. Усталость была столь велика, что техник Л не стал разбираться в смысле и подтекстах окружающей его обстановки. Не раздеваясь, и даже не снимая каучуковых ботинок, он свалился поверх чёрствого ковра и тут же уснул.
Ему приснился Убыш. Вода доставала порога необитаемого дома под крышей из пальмовых листьев. Она плескалась за окнами - мутная коричневая вода озера Сра. Не, нет, не под этим камнем, глубже, гораздо глубже. Хижину, стоящую на его берегу, осаждали пожилые складчатые черепахи. Черепахи принимали его за черепаху, саламандры - за саламандру. У него были две руки и две ноги, которыми он месил детскую грязь, оставшуюся после озера. Иногда он находил там наконечники копий, которыми квадрафиты разили, живущую в водоёме, однобокую рыбу ашгу. Кто я, спрашивал он себя, не зная ещё ничего. Каждая песчинка взывала к нему, и всякая рыба воспевала его в своей глубине; люди протягивали ему ладони полные пористых черепашьих яиц. Нет, нет, не под этим камнем, под другим, под тем, что лежит у основания неба. Чудовище появлялось в мутной воде, почти непроглядной из-за бороздящих озеро многочисленных народов и племён. Нагнув головы, они внимательно каламутили воду босыми ступнями. Кого они ищут? Что они потеряли?
Техник Л проснулся оттого, что на лице его прыгал солнечный зайчик. Он лежал в ночной рубашке под широким верблюжьим одеялом. В соседней комнате кто-то быстро ходил, что-то шипело и оттуда доносился запах резкой восточной кухни. Техник Л поднялся и увидел свои вещи аккуратно сложенными. Сверху неуклюжими раструбами темнели тёртые мотоциклетные перчатки. Выйдя из спальни, он встретил женщину явно хоббианских кровей, худую и тонкую, в длинном квазинациональном халате. Она суетилась возле пышущей жаром чугунной плиты. Женщину эту он уже когда-то видел, но в илистой жиже памяти она обитала невыразительным, абстрактным пятном.
Заметив техника, женщина подошла и беззаветно прислонила голову ему на грудь. Её голова с тяжёлыми чёрными волосами пахла, как ночь.
- Когда ты уснул, я не стала тебя будить - сказала женщина. - Я убралась и тихо сложила твои вещи.
Оторвавшись от его груди, она посмотрела технику Л в душу. Как и волосы, глаза женщины были чёрными, массивными, и веяло от них верностью и вечностью.
- Странно ты на меня смотришь, как будто с другой звезды. - заметила женщина и снова упала щекой технику на грудную клетку. - У нас закончились продукты. Надо будет сходить на рынок.
Техник Л чувствовал, как под его руками, изгибаясь, трепещет бамбуковый женский стан. Сердце его учащённо забарабанило, словно желая пробиться сквозь частокол рёбер. Это никак не могло быть сном. Может на меня посмотрела гадюка богини Ихнаа, которая погружает избранных в бездонное состояние транса, подумал техник Л. Такие люди навсегда пропадают в трансцендентном мире, давая трещины и распадаясь под давлением времени. И ещё он почему-то вспомнил об утрированном, геометрическом узоре на ковре, символизирующем битву светлой стороны и джинов тёмного начала.
Когда взявшись за руки, они вышли из дому, за порогом их встретил, полный ярких красок и звуков, день. Люди в мягких пёстрых убранствах более не напоминали сомнамбул. Шейша (техник Л неожиданно вспомнил, как зовут женщину) осторожно вела техника Л в гуще возбуждённой и галдящей толпы. Пахло малайскими пряностями и жаренным кофе. На улице стояли музыканты, исполняя на древних высохших инструментах какую-то длинную и запутанную мелодию, тянущуюся сюда из дали прошедших столетий. По дороге технику Л встречались разные лица: лица лихварей-амша с нарисованными под веками четырьмя дополнительными глазами, бескровные лица потомков хошширманов, ведущих праздный образ жизни, трудные, цвета перегноя, морды квадрафитов и даже вечно трагичные физиономии черноногих с густо татуированными щеками. Многие незнакомые технику люди радушно кивали ему своими, обутыми в дикие архитектурные уборы, головами.
Оказавшись на рынке, техник Л и женщина подошли к торговцу фруктами - сальному среднеазиатскому человеку, очень похожему на евнуха. Шейша взяла начинённый плод граната, как бы взвешивая его мощность в своей руке. После недолгих раздумий, она приобрела несколько гранатов, горсть слипшихся фиников и овальную, источающую ароматный чад, дыню. На базаре жирным нефтяным пламенем вспыхивали факелы фокусников и факиров. Люди шарахались от их огнедышащих чудес. Гуттаперчевые акробаты с завязанными глазами, ходили по вяло натянутым верёвкам, почти касаясь равнодушных макушек горожан. Сухие и чёрствые аскеты из племени хшра завладевали вниманием зрителей при помощи простенькой дудочки и архаичного искусства гипноза. Базар Лагаша галдел на многих языках пустыни: был здесь и грубый твёрдый говор хорарайцев, и услужливая картавость иушей, и, полная благородства, умирающая речь хосровитов.
Шейша проявила желание подняться на башню вечно любящих. Согласно легенде, Ашарви построил её на месте гибели двух бессмертно влюблённых, которых он был вынужден казнить согласно безоговорочным бронзовым законам Хаммурапи. Суровое сердце царя не могло смягчить даже то обстоятельство, что казнённая возлюбленная была его крови, рождённой в недосягаемых покоях, от главной наложницы под красным покрывалом. Поднявшись на башню Шейша и техник Л оказались высоко над городом, но даже сюда доносился шум разношерстной базарной толпы. Город внизу оживлённо копошился, смешивая все мыслимые краски и оттенки. Кто-то, заметив техника Л на вершине башни, приветственно замахал ему с площади широким рукавом своего одеяния. Рядом стоящие люди обернулись и все, глядя в одну сторону, заулыбались одинаковыми податливыми улыбками. Это было похоже на какое-то официальное мероприятие. У некоторых в руках реяли маленькие государственные флаги, другие держали на своих плечах, сияющих от радости, интенсивных детей. Техник Л вдруг вспомнил текст телеграммы от таинственных. "Так вот какой детали не хватало городу" - с грустью подумал он и никому не улыбнулся в ответ.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=910154
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 05.04.2021
Снеговик играет на пустой трубе,
запахнувшись шарфом шерстяным.
Слышишь, слышишь, опускается с небес,
опускается с небес Иерусалим.
Дети, молча, бродят по траве босой,
фараоны вырезают из бумаги снег
и стоит за лебединою стеной
то ли злой чеченец,
то ли просто человек.
Время, Лёва, делает тебя седым.
Среди тёмной ночи, среди бела дня,
время делает тебя Толстым.
Лёва, время просто делает тебя.
Галилео смотрит в дальний телескоп,
а за ним в подзорную трубу - Наполеон.
Что же видишь ты за далью всех европ?
Что же нам готовит белый Вашингтон?
Что за пазухой несёт своей Пекин,
сколько кАмней новых жёлтых бед?
(Запахнувшись шарфом шерстяным,
снеговик играет на пустой трубе)
Нарисуй нам, Леонардо, чертежи
скоростной ракеты, чтобы улететь.
Нам так хочется оставить эту жизнь,
пересилить гравитацию и смерть.
Помоги создать из глины механизм -
голый Голем всех еврейских праг,
чтобы в небо дырочку прогрызть,
заварить в лазури крепкий чёрный флаг.
Страдивари, милый, брось скорей смычок,
выстругай нам лучше дудочку для крыс.
Правит балом фэшн-молодёжь,
крутит золотые диски молодой фашизм.
Непонятно, непонятно ты куда бежишь
время вредное, курносый прыткий век.
Видишь, сверху опускается на жизнь
то ли пепел бледный, то ли тёмный снег.
Ибо нет надежды для живущих здесь,
ибо нет надежды всем живущим тут.
Ибо нет надежды, ибо нет одежд
для людей, что на земле живут.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=900605
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 08.01.2021
Ласточки - вы королевы
сальто-мортале, что вам стоит повернуть налево,
что вам стоит повернуть направо,
ласточки, браво,
вам бурно аплодируют
народы и их некоронованные лидеры
на всём протяжении истории,
начиная от престарелой Индии
и кончая Новой Каледонией.
Поворачивайте,
пусть другие тянут резину, раскачиваются,
а вы с напором воздуха воюя,
гните свою неизменную кривую,
ломайте на колене траекторию своей жизни
на разной длины отрезки,
совершайте повороты резкие
под углами, прямыми и острыми,
нарезайте небесную синь полосками,
мир был бы до невозможности плоским
без вашей парихмакхерской ловкости.
И ничего он не скрипучий
ваш лёгковесный поворот руля,
ласточки, если честно, вы самые лучшие,
я ни на кого бы вас не променял.
Только не останавливайтесь,
жмите педаль своей реактивной "Таврии",
не будьте никогда оставленными,
отставными, "останіми",
преодолевая синие расстояния,
не отставайте, и на зная усталости,
отстаивайте своё исконное право,
что было когда-то попрано,
двигаться экспериментально,
не быть прямою и не оставаться нормою.
У вас особая миссия -
стремительная, геометрическая,
вы рассекаете небо, как пули,
вы рассекаете его, словно саблей,
ласточки, вы - футуристки лазури,
и ваши эксперименты с веками не ослабли,
и ваше небо до сих пор боеспособно,
в нём некогда жевать инфантильные сопли,
ему к лицу ваш реактивный креатив,
что высоко котируется
на всех биржах животного царства
с начала библейских времён
и первого шага пространства.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=898926
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 22.12.2020
Звездочёты, занесённые в красную книгу,
наблюдают за звёздами высшей лиги,
что ни ночь клюют они просо
своим пористым профессорским носом.
- Звёзды, звёздочки, звездульки -
говорит звездочёт, прильнув к окуляру
ещё не придуманного телескопа.
Он взирает на звезду полярную
толстым, отшлифованным оком циклопа;
классификация звёзд -
основная его забота.
Звездочёт смотрит в телескоп,
звёзды же, в свою очередь, выбежали всем скопом,
чтобы взглянуть на звездочёта,
поглазеть на редкий экземпляр
человека прильнувшего к окуляру.
Всю жизнь ты смотришь в сказочную скважину,
молча, никому не рассказывая,
наблюдаешь миров апокалипсисы,
их феерические казусы,
драгоценные клипсы
ужасно ушастого Мироздания,
а под ногами какая-то Польша, какая-то Дания,
кавалеры под ручку с дамами,
бренная жизнь насущного хлеба
под категорическим императивом неба.
Не надоело ли быть соглядатаем
звёздных миров и мирских обывателей,
быть не у дел, не принимать участия
в соблазнительных житейских частностях,
всегда оставаясь лишним
на этом празднике насыщенной жизни,
вечно посторонним,
кто женского сердца никогда не тронет?
Понимаю - работа такая: одни любят дев,
другие - считать побрякушки звёзд,
очки бухгалтера надев,
и пытаясь выглядеть до пошлости серьёзным;
а что звездочётам ещё остаётся
если распутные закаты солнца
и прогулки с подругой под ягодицей Луны
им ни хрена не даны.
А звёзды всё равно притягивают,
да, звёзды всё равно притягивают
и ты опять и опять поднимаешь к ним руки:
звёзды, звёздочки, звездульки -
говорит человек с запрокинутым кверху лицом,
выходя за пределы жизни,
за её повседневное крыльцо.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=898239
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 15.12.2020
2018 год, в ночь с 24 на 25 мая в возрасте сорока семи лет умер Филипенко Петро Николаевич. Его ещё по-уличному называли Быбой, или Шимоном - тоже какой-то дальний родственник, мы же в школе чаще всего называли его просто "Рыжим". До своего сорока восьмилетия он не дожил, считай, двадцать восемь дней. Филипенко Петро не был ни гигантом мысли, ни нобелевским лауреатом, ни выспренним интеллектуалом, но всё же я о нём пишу, хочу написать, потому что мы были приятелями, сидели за одной зелёной партой и нас связывали узы товарищества, которые с годами истончались, но так, смею надеяться, и не лопнули окончательно. Он первый мой одноклассник, которого я с пониманием происходящего, провёл на тот свет, но не первый кого я похоронил. Были и другие, но с теми я не сидел за одной партой, не пел на уроке "Онегина", не рисовал на ватмане лубочных советских космонавтов.
Петька, теперь я буду называть его так, был ярко выраженным холериком. Маленького роста, рыжий, конопатый, он всё время находился в движении, был вечно в нестабильном состоянии. Трудно представить его задумчивым или что-то тихо созерцающим - это было не его. Он был шустрым и увёртливым, причём увёртливым в любом смысле этого слова, как внешне, так и внутренне. Не знаю была ли в нём еврейская кровь, прозвище Шимон на эту мысль наталкивает, но изворотливости он был воистину еврейской. Хотя в конечном итоге судьба его оказалась выкроенной по неказистым, чисто славянским лекалам.
Петька был врожденным хитрецом. Я не могу сказать что он был умным - на уроках, сидя со мной за одной партой, он всегда списывал - но я также не могу назвать его и глупым, нет, глупым он не был, но что я могу сказать наверняка, это то, что Петька был хитрюгою. Он обладал очень быстрым, проворным умом, умом лисицы, направленным не на учёбу, занятия были ему в тягость, а на то чтобы кого-то обвести вокруг пальца, а влипнув в дурную истории, выбраться сухим из воды. О, он проделывал сие филигранно, мог легко проскользнуть между каплями перекрёстного дождя. Что-что, а насчёт хитрости ему в классе не было равных. Он обманывал всех кто попадался ему под руку, брил, как говорится, на ходу, не брезговал никем, это могли быть и его ровесники и старшеклассники и педагоги, без разницы: всяк оказавшийся на его пути не мог избежать подобной участи. Каток Петькиной хитрости подминал под себя любого зазевавшегося, не взирая на лица.
Порой мне казалось, что он изворачивался и обманывал из чисто спортивного интереса, поскольку далеко не всегда делал это в корыстных целях. Иногда никакой выгоды не было, но Петька всё равно ловчил и вилял уже как бы по инерции. Раз набрав нешуточной скорости лжи, он не мог уже остановиться до конца жизни. Петька мог наврать вам с три короба просто так, исключительно для поддержания формы. Если быть в курсе и смотреть со стороны, то это выглядело забавно. Петька хитрил, даже когда ему ничего не угрожало, хитрил искусства ради. Он был ловчилой от Бога, беспардонный, темпераментный, без тени сомнений - абсолютно безнравственный тип. Каким бы умным человек не был, Петька своими нахрапистыми, насквозь аморальными приёмчиками оставлял его в дураках. Умный человек даже не мог себе представить, что его так элементарно, без напряга, так в лоб объегорили. Более того: чем умнее человек, тем проще было Петьке с ним разделаться. Не сомневаюсь, умные люди, в его понимании, - самые большие тупицы, он разделывался с ними на раз, они для него были самым удобным материалом для работы.
В конце концов, хитрость и связанная с этим необходимость постоянно врать, стали для Петьки образом жизни, он этим дышал с малолетства, вернее сказать, он врал как дышал. Он не мог не врать, как не мог не дышать. Мой одноклассник достиг в этом такого мастерства, что невольно вызывал восхищение. Он обманывал легко, без швов и принуждения, словно само собой - просто объедение, а не обман. Зачастую его трюки были простейшими, без лишних наворотов, рассчитанными скорее на совесть своего собеседника, чем на его ум. Свои одноходовочки Петька проделывал настолько безапелляционно, что у жертвы до самого конца не возникало никаких подозрений, ибо как иначе, ибо иначе это означало бы, что мир лежит во зле и в нём нет ничего святого. И действительно для Петьки не было ничего святого, ничегошеньки абсолютно, именно этим он и брал людей, именно на это они покупались.
Петька был не просто большим лгуном, прежде всего, Петька был большим, неунывающим выдумщиком, он с радостью придумывал на ходу, он сию минуту изобретал законченные, готовые под ключ миры. И в этом была его светлая, рыжая, солнечная сторона. Ведь каждая его отмазка, каждый обманный финт могли естественно жить только в отдельных, ограниченных друг от друга, блоках реальности, то есть существовали в самостоятельных мирах и таких миров было тысячи и все их он держал в своей немытой голове. Он вынужден был их там держать, не смешивая, в аутентичном состоянии, каждый мирок отдельно на полочке, ради своей же безопасности - чтобы не попасть впросак. Каждая его уловка продолжала сюжет какой-то выдуманной им ранее Вселенной и в течение своей жизни он его развивал, оттачивал и доводил до логического финала - тогда та или иная Вселенная схлопывалась, отработав своё до последнего пфеннига. Но рождались и новые, под давлением обстоятельств вдруг на глазах у всех, происходил новенький Большой взрыв, помещавшийся в черепной коробке моего школьного товарища. Рождалась свежая Вселенная с совершенно непохожей на нашу реальность, с автономными законами физики, с оригинальной геометрией пространства-времени. Глядя на Петьку, я начинал прозревать, почему я так мало и так неумело вру: потому что ленивый. Глядя на него, я понимал, что подобная феерическая космогония, вся эта трудовая деятельность на поприще фантастического вранья мне не по плечу, что моё воображение и моя умственная энергия рядом с его и рядом не лежали. Что я закоснел в своём тепленьком лицемерии и в своей построенной на скорую руку халупе правдивости.
На краю деревни у нас располагался довольно таки обширный искусственный водоём, мы называли его "ставком", который зимой превращался в настоящее хоккейное поле - место неизбывного спортивного веселья для детворы. По первому ещё гнущемуся ледку мальчишки во всеоружии выходили испытать своё спортивное счастье. Среди нас Петька был главной хоккейной фигурой, канадским профессионалом, и не в последнюю очередь благодаря своим конькам. Единицы из нас имели в своём расположении полноценные хоккейные причиндалы - предметы гордости и страстного, мальчишеского вожделения. Странно, но Петька был одним из таких счастливчиков. Говорю странно, потому что вместе со старшим братом он жил без отца, мать одна воспитывала двух оболтусов и, разумеется, в стеснённых материальных обстоятельствах, что не очень-то располагало к покупке дорогого спортивного инвентаря, как то коньков. Но у Петьки они были и, надо сказать, он обладал ими по праву.
Он скользил по ледовому полю, как миниатюрный игрок НХЛ. Маленький, юркий конькобежец с перебинтованной изолентою клюшкою в руках. Среди нас, топающих по льду своими толстыми, обутыми в "бурки" ногами, он выделялся изяществом и стремительностью движений. На нашем неуклюжем фоне он блистал звездой первой величины. Петька автоматически, без всякого предварительного сговора, перебирал на себя шведскую корону центрального нападающего. Конечно, ему все пасовали, все условные траектории пассов сходились на нём, как в главном фокусе игры. На детском хоккейном поле он был нашим Харламовым - неудержимым и самовольным, не принимающих остальных членов команды всерьёз. Да и кого, собственно, прикажете принимать всёрьёз, меня что ли, бегающего по полю галопом, подобно молодому бычку; если я когда и скользил по льду, то исключительно плашмя или на собственном заду. За этот далеко не всегда оправданный эгоизм Петьку недолюбливали более взрослые игроки - старшеклассники, которые тоже старались тянуть одеяло на себя, ибо им это было позволено по возрасту, прощелыга-Петька же явно не вписывался в их ряды, путал картишки их возрастного доминирования. За что ему, кстати сказать, иной раз и попадало, как морально так и под *** ногой, но Петька не уступал, он продолжал гнуть свою линию: замысловатую, спаренную кривую - след от его коньков.
Иногда это давало свои плоды, особенно на выездных матчах, когда мы сражались с соседними командами - исконными своими, зимними недругами. Враждовали мальчишки не на шутку, это была более чем спортивная вражда, это была неприязнь до самой глубины души. То что мы были из одной большой деревни не мешало нам искренне друг друга ненавидеть и всеми возможными способами доказывать собственное превосходство. Село было разбито, на, так называемы "кутки" и кутки эти по-мальчишески люто друг с другом соперничали. Между "кутковыми" командами существовала кровная вражда, как между заклятыми народами, нам до отчаяния хотелось уничтожить противника, никаких поблажек, никакого намёка на высокую спортивную дружбу. Хрен там. Это были отношения совсем другого рода: не хоккей между нами происходил, а судьбоносная битва за Сталинград, лёдовое побоище в буквальном смысле, где дело касалось будущего Родины, как минимум, а то и всей цивилизации. Всё было архисерьёзно до крови и огнеопасных, мальчишеских слёз, речь шла о жизни и смерти, или мы - или они, третьего было не дано и тут такая колоритная фигура как Петька оказывалась как нельзя кстати. Но своих божественных коньках, в чёрнокрылой курточке, он был как будто специально рождён для подобных моментов - наверное, это были самые звёздные эпизоды его промелькнувшего детства.
Он забивал не так уж и много, но очень часто это были решающие голы, вырывающие победу из пасти врага человечества. Это были не голы даже, а заплывшие жиром, толстобрюхие точки над "і". Я хорошо помню одну такую игру на выезде, когда благодаря Петьке мы победили ненавистных ровесников из Мочара, в то время как наша команда из пацанов постарше безнадёжно продула. Нас, малышню, тогда охватила гордость, мы глядели на постные рожи старшеклассников с нескрываемым превосходством, в тот момент нас распирало от чувства собственного величия и всё это благодаря Петьке, его магическому искусству скольжения по льду. Никто этого не говорил, между пацанами об этом говорить было не принято, проявлять благодарность было как-то не по-пацански, но все мы чувствовали себя Петькиными должниками - Спаситель Отечества не иначе.
Что бы мы ни делали, Петька всегда оказывался на переднем плане, не лучшим, но одним из первых и одним из самых ярких. Чем бы мы ни занимались, он тут же вклинивался и своеобразно блистал, будь-то хоккей, стрельба из "присмалки", лыжи, курение или велосипед, всюду он был Петькой, неунывающим и шустрым, всюду старался блеснуть, проявить себя во всей конопатой красе, выказать свои, порой более чем скромные, но вездесущие таланты, выставить их напоказ. Он вечно тянул одеяло на себя, оголяя наши бледненькие ноги и дарования. Ему было присуще всё переедающее, как кислота, желание лидерства, быть во главе, лихо заправлять. Должно быть, этот червячок не давал ему покоя, копошился в его яблочной душе, то и дело проклёвываясь наружу. Он всячески пытался самоутвердиться, я же лишённый таких живописных амбиций, ползал за ним вдогонку, всегда пася задних в наших жуликоватых, детских забавах.
Петька рано созрел, он был скороспелым во всём, спешил всё вкусить прежде других, хватаясь за жизнь со всех её запретных концов. И как же грустно было на тебя смотреть в последние твои годы, которые ты провёл у разбитого корыта. Да, все мы оказались неудачниками, хоть каждый пришёл к этому по-разному, своим путём. Девяностые годы, наверное, были "твоими", то есть тебе под стать, годами в твоём духе, по твоему вкусу, такие же шебуршные и безбашенные, как и ты. Так почему же из этого ничего не получилось, что помешало выбиться тебе в солидные люди, я же видел, ты над этим работал, старался, рыпался. Ездил в мешком украинского сахара в заграничную Москву, якшался с пропащими наркоманами, толкал им целлофановые торбы с маковой соломкой, вместе со своей престарелой любовницей держал на рынке жестяной ларёк со всякой продуктовой всячиной. Что в драйвовом твоём характере сработало против тебя? Может твоё неумение вовремя остановится, любовь к крайностям и ко всякой динамике вообще, заставлявшая тебя ломать любое равновесие, любую маломальскую стабильность? Ты так и не смог остановиться, раз став на коньки и набрав разбег, ты так и проскользил всю жизнь, промелькнул над её поверхностью, пронёсся по жизни с ветерком, словно по плоскости льда, пока однажды не въехал в чёрную прорубь подстерегающей смерти. Кто-то сумел притормозить, остепенится у кромки, стать мудрее, но не ты, мудрость - это не твой конёк, она слишком стационарна, слишком малоподвижна чтобы тебя привлечь. Наверное, по этой же причине, ты не смог удержаться в семье: для тебя семья - явление чересчур аморфное, в нём нет радости движухи, там слишком скучно, это было противно твоему темпераменту.
Петька начал курить ещё со школы, наверное, с класса пятого, он делал это более-менее регулярно, под конец школьных лет даже этого не скрывая, и курил уже до самой своей "фенита ля комедии". Помню, когда нам было годков по двадцать три, мы пошли вдвоём на речку, раздавить бутылочку самогона, тогда мы ещё носили горилку в стеклянной посуде, которую закупоривали самодельной пробкой из многократно сложенного и скрученного обрывка газеты. Так вот: пришли, расположились на уютной травке и, глядя на воду, хряпнули по первой чарочке; и вдруг Петька страшно побледнел, он начал с ужасом хлопать себя по карманам. У него было лицо несправедливо приговорённого к смертной казни. Оказывается он просто испугался что оставил сигареты дома. Обнаружив пачку, лежащую возле себя, он вздохнул с таким выражением как будто избежал вечности в аду. Именно тогда он мне сказал, что сигареты - это те же наркотики. Никотин стал неотъемлемой частью его жизни, даже алкоголь был его пособником, на подхвате. Они дополняли друг друга, друг с другом гармонировали, и если в своей жизни Петька неоднократно бросал пить, то курить - никогда, во всяком случае я такого не помню.
Как тут не сказать о Петькиной манере вести разговор; она была чудовищно навязчивой и очень многих раздражала. Далеко не каждый, особенно из тех благополучных и добропорядочных, чьё имя легион, мог её вынести, и я понимаю почему. Для Петьки не существовало понятия личного пространства. Он его игнорировал, но не специально, а потому что совершенно его не чувствовал, для него это было органично. Всё Петькино естество противилось самой этой идее личного пространства, оно в априори его отрицало, для него таковая была в корне противоестественной. Петька, хоть это и странно звучит в условиях нашей деревенской глухомани, был глубоко публичной личностью, причём публичной фундаментально. Он никогда не уходил в себя, был весь на виду, изливал свою душу всем подряд, откровенничал где надо и где не надо. Это было нечто вроде душевной проституции, как дешёвая блудница, он удовлетворял свою внутреннюю потребность вывернуть себя наизнанку с первым встречным. Правда его откровения оказывались наполовину лживыми, сшитыми на скорую руку с лоскутами пёстрого вранья, но какая-то толика правды там тоже присутствовала, а главное что Петька только что их выдумав, тут же сам подпадал под их власть. Когда он говорил, он свято веровал в свою ложь, как в слово божье - это было его отличительной чертой: в азарте беседы, как следует раздухарившись, он уже не замечал разницы между реальностью и вымыслом. Та химическая реакция, которая происходила в его мозгу, перемешивала и взбалтывала грёзы и явь в один экзотический коктейль, в пойло варварских комбинаций, тропический гоголь-моголь.
Петька был лишён понимания сути тайны, само понятие тайны для него не имело смысла; он ничего не мог удержать в себе, его так и подмывало вывалить на кого-то свою подноготную. У Петьки было совершенно атрофировано чувство интимного, даже к сексу он относился без всякого сакрального почтения, как к какому-то виду общественной деятельности. Да, он врал, врал безбожно и немилосердно, но при этом каким-то странным образом выкладывал перед вами всё своё грязное бельё. Иногда дело доходило до крокодиловых слёз и до самоуничижения; он сам размазывал себя по стенке, сам втаптывал себя в грязь, но уже через минуту, без всякого перехода, мог вдохновенно себя восхвалять, петь себе героические дифирамбы и благоухать от самодовольства и всё это абсолютно искренне и на полном серьёзе.
Его манера общения была напрочь лишена такта: ежесекундно нарушая личное пространство, он, ничтоже сумящеся, ощутимо толкал своего собеседника в плечо или бил его по коленке, при этом, то и дело, спрашивая бедолагу: "Ну да или нет?", по-украински "Ну так чи ні?". Хотя, разумеется, его нисколько не интересовало мнение собеседника, он спрашивал не для этого, это была чистой воды фикция. Его интересовал исключительно контакт с человеком, возможность ощутить себя с кем-то в непосредственных отношениях, излить на кого-то помойное ведро своего витиеватого, словесного рококо. Петька находил себя только в общении, и, по большому счёту, ему было всё равно с кем и когда, главное во чтобы то ни стало длить это состояние, как можно дольше не выходить из этого милого сердцу процесса. Если говорить утрировано, то для Петьки обрести себя означало найти посторонние уши. Только в этом свете становится понятной его дикая и так раздражающая привычка всё сказанное повторять по нескольку раз. За один вечер он мог рассказать одну и ту же историю десятикратно, каждый раз добавляя какие-то новые декоративные элементы, барочные финтифлюшки, а то и просто переиначивая её на новый лад, несколькими невзначай сказанными словам ставляя с ног на голову всю прежнюю концепцию случившегося, так что под конец, после десятикратного употребления, она трансформировалась в некую совсем другую историю, которая и рядом не лежала с первым своим вариантом. Как испорченная пластинка, он мог повторять одну и ту же тему, варьируя её до бесконечности. Мой одноклассник был маньяком общения, беспробудным алкашом откровений, коммуникационным жадиной.
Петьке было свойственно, идя выпившим по улице, посылать встречных на три буквы, но делать это, хотя и громко, порой даже чересчур громко, но как бы в шутку, как бы не по-настоящему, а из чисто дружеских побуждений. Он нарочито грубо, с вызовом говорил "Да пошёл ты..." и тут же начинал приветливо улыбаться в лицо оскорблённому. На почве подобных выходок не раз разгорались скандалы, а порой доходило и до серьёзных эксцессов. Наверняка Петька знал за собою этот грех, но взять себя в руки и перестать материть прохожих людей не мог: для него это был очень быстрый и экстремальный способ установления контакта. Да, он мог при этом пострадать, мог схлопотать по наглой конопатой морде, но главнее всё же то, что люди в подобных обстоятельствах, хоть и в отрицательном смысле, но шли с ним на контакт, как-никак, но опускались до общения с обидчиком, а это и было единственной целью его столь рисковых, на грани фола инсинуаций. Когда завязывался нелицеприятный разговор, грозивший перейти в рукоприкладство, Петька тут же шёл на попятную, начинал форсировано улыбаться и дружески лебезить, словно стараясь загладить вину. Он быстренько активировал своё прохудившееся обаяние, хотя, разумеется, всё это было чистой игрой, которая тут же могла закончиться новой порцией, словно сказанных в шутку, оскорблений, но насколько они были сказаны в шутку и какова в этом доля юмора, понять было невозможно - оппонент, как правило, уходил озадаченным, недоумевая, как будто после встречи с какой-то аномалией, непостижимой уму ошибкой природы. Эта аномалия и есть суть Петька и алкоголь только усугублял его, выпирающую за рамки, негабаритную сущность.
История его отношений с женщинами это отдельная тема. Петька имел множество дам, по сравнению со мной он был чистокровным плейбоем. Причём его частые тёрки с прекрасным полом начались ещё в армии, о которой он всегда вспоминал с нескрываемой, ностальгической дрожью в голосе. Поначалу женщины густо пёрли к нему в объятия. Помню, в молодости он носил с собой маленький такой, чёрненький блокнотик, куда заносил адреса и однообразные имена своих половых подружек - предмет его собой гордости. Иногда он его извлекал на свет божий и начинал вслух перечитывать историю своих многочисленных побед, несколькими скабрезными словами останавливаясь на самых интересных. Петька любил перебирать эти имена, пересыпая их из ладони в ладонь, словно пиастры ограбленных галеонов. Как каждый мужчина, он гордился очередным успехом на пиратском половом поприще, дозволяя себе при всех смаковать некоторые не вполне корректные подробности. В первое лето после армии, на его день рождения мы поставили на речке оранжевую палатку. Петька, единственный из нас, был тогда с девушкой. Очень симпатичненькая, белокурая, с татарскими холмиками грудей и звали её, кажется, Света. У неё было привлекательное лицо и толстенькие ножки. Мы иногда выходили из палатки, чтобы Петька её поимел. Когда мы заходили не вовремя, он обращался к нам просто: "Пацаны, выйдите, пожалуйста". И мы молча выползали к костру, откармливать собой вампирических комаров в течение всего времени Петькиного секса, слава Богу, не очень продолжительного.
Помню ещё одну кралю, это была уже постарше, повидавшая не один пенис, но тоже симпатичная: маленькая, чёрненькая, с хрипловатыми голосовыми данными. К тому же она была замужней, Петька то и дело рассказывал нам о её муже-атлете, загремевшем, не помню по какому поводу, в тюрьму. Пока муженек чалился на зоне, Петька удовлетворял его вторую половинку. То что он спал с женой зека, Петьку, на мой взгляд, очень сильно торкало, поднимало в собственных глазах. Он неоднократно акцентировал на этом наше внимание, наглядно объяснял, какой её муж огромный, какой у него здоровенный бицепс, какой он невъебенный качок, всячески самоуничижался, чтобы на этом контрасте дать нам почувствовать всё величие своего сексуального подвига. Можно было подумать, что по ночам он бросался не на сладкое мясцо любовницы, а на амбразуру дота.
Вообще-то если присмотреться, то Петька был не особо разборчив в своих половых пристрастиях. Он мог переспать как со смазливой тёлочкой, так и с крокодилом, по-моему, для него это важной роли не играло. Как у нас говорят, он был не "глызявым", то есть сильно харчами не перебирал, особо не привередничал. Петька не был сфокусирован на внешних данных, он смотрел в корень - женщине между ног, а там они мало чем друг от друга отличались. Наверное, в этом причина его всеядности. Среди его пассий по-настоящему смазливенькая девица - скорее исключение, а с возрастом они и вообще исчезли из его жизни, уступив место разного рода страшненьким бабам. Для Петьки женщина представляла из себя более символ чем конкретную личность, он был зациклен скорее на количестве чем на качестве. Вас женщины - суть одна чувиха, так, по-моему, он чувствовал. Моего одноклассника не интересовали девичьи особенности, индивидуальные черты, его интересовали типичные признаки, видовые характеристики, типажи. Он когда-то мне признался, что мечтает трахнуть негритянку, что вот мол у него было множество всяких разных, а негритяночки так и не подвернулось. Петька относился к этому как к коллекционированию. Негритянка для него всего лишь символ черной женщины вообще, которую он, как истый сибарит, обязан был непременно испробовать, по-любому отведать. Переспи он с ней, Петька наверняка считал бы, что с успехом переспал со всеми "чёрножопыми" телочками на свете, ибо, чем одна чёрная деваха отличается от другой - ничем. Наверное, если бы он трахнул негритоску, то следующую его сексуальную грёзу олицетворяла бы какая-нибудь, ну скажем, ювелирная японка или молодица из пряного Индостана - главное не индивидуальное изобилие, а типовое разнообразие.
Конечно, как тут не сказать пару слов о его жене, хотя может быть и не стоит - зачем сдирать корочку с чужих ран. Могу сказать только банальность: этот брак был обречен с первого дня. Таня, Таня, соображала ли ты во что ввязываешься, в какие зубодробительно непростые отношения вступаешь? Понимаю: время тебя прижало, ты давно уже созрела, затикали твои биологические часики. Тебе позарез необходим был муж, свой собственный, настоящий, который всегда под рукой, и тут Петька во всей своей импрессионисткой красе - пускающий пыль в глаза, лихой ухажер. Как тут не позарится, но осознавала ли ты, что это заранее проигрышный вариант? Я никогда не скажу, что Петька плохой человек, нет никогда, но он из другого теста, более подвижного, нестабильного, полного экспрессии, всегда находящегося в состоянии полураспада. Нельзя отменить блики света на воде, или игру солнечных зайчиков. Их можно на какой-то миг запечатлеть, но остановить и раз и навсегда приватизировать - чёрта с два. Для этого, наверное, нужно быть гениальной женщиной. Да: жить с Петькой под одной крышей, требовало от женщины гениальности. Ты хорошая женщина, в меру сложная, в меру хитрая, в меру подловатая, но в том-то и дело что "в меру", а Петька никогда меры не знал. Твою меру он всегда мог переплюнуть, она была ему по колена. Ты была старше его, была мудрее, но в противостоянии с Петькой это оружие не работало, твоя мудрость стреляла холостыми. Уж не обессудь: мой одноклассник был тебе не по зубам. Ну не гениальная ты женщина, что же тут поделаешь. В конце концов, всё это обернулось мучительным театром садо-мазо, семейной камерою пыток. Каждый из вас жил со своей скоростью, и смерть показало, кто из вас двоих двигался быстрее. Он тебя опережал во всём, и в радости и в гадости, ты не могла за ним угнаться и не могла бесконечно ему потакать, финал был очевидным - на очередном перекрёстке вы расстались и двинулись: кто в лес, кто по грибы.
Я пишу эти строчки, пока ещё не пришёл мой черед, и время не соскоблило из памяти твой образ. Я пытаюсь тебя запечатлеть в надежде что это не пройдёт даром, что и обо мне кто-то также вспомнит, если не специально, то хотя бы читая о тебе. Петька, ты никогда не оставался один, возле тебя обязательно кто-то крутился, кружил орбитою, словно вокруг центрального, конопатого светила. Под конец жизни это были, как правило, друзья-собутыльники, которых удерживала твоя гравитация. Ты обожал общение в любом его, даже в самом неприглядном и сыром виде. У меня в мозгу возникает целая галерея портретов твоих диких попутчиков по жизни, начиная с Эдика из Тюмени, с которым ты по-молодости катавасил где-то в развесёлой Белой Церкви. Помню Валеру Капитана, он, по твоим словам, умыкнул у тебя какой-то массивный перстень, может даже золотой, но ты любил его по родственному, всегда привечал и всё за милую душу ему прощал. Капитан был немногословным и когда открывал рот, то говорил о чём-то очевидном и правильном, как прямая линия, о чём и спорить-то было скучно. Ещё: Толик Покотило - несчастнейший, хлипкий малый, которого, если не считать туберкулёза, снедали две страсти, чтение и алкоголь. Выпивая, у него начинало обильно плыть из носа, он омерзительно и негигиенично сморкался по ходу всей пьянки, одновременно пытаясь уверить собратьев по стакану в своей достаточно смехотворной эрудиции. Казалось его можно было перешибить соплёй, и я втихаря всегда испытывал к нему жалость. Ещё помню одного пацана, кажется, Мишу или Костю - твоего ещё рокитнянского соседа, у которого во хмелю повесилась жена, а сам он на твоих глазах утонул, по той же пьяной лавочке. Он сильно шепелявил, имел жиденькие. гитлеровские усики, вёл себя, как горожанин, и говорил что я похож на "штунду". Ещё помню Грунька - здорового, смуглого, носастого. У него были проблемы с речью, он очень тяжело разговаривал, как будто ворочал языком пудовые гири, особенно когда принимал на грудь. Ещё: Миша Верескун - Мека, почерневший, ехидный, с прогорклым, скрипучим голосом. Он одни из немногих кто ещё здравствует и кто с перерывами сопровождал тебя вплоть до самого конца, поскрипывая и сонно насмехаясь. Был еще твой тёзка Терлень, который время от времени любил имитировать "белочку" в надежде что кто-то его пожалеет и вылечит небезызвестным народным средством, по простоте душевной, поднеся стопку-другую. В своей крипацкой, шевченковской халупе он сгорел вместе со своей бабушкой из-за неисправного электрического обогревателя.
Все эти люди в разное время вращались вокруг тебя, большинства из них уже нет. Кроме меня кто о них уже напишет, кто о них уже вспомнит, о трогательных в общем-то и колоритных людях, со своими безобидными тараканами в голове, безвестных тружениках граненого стакана. Мужская часть нашего "кутка", в котором мы родились и провели своё детство, практически полностью вымерла, теперь здесь царство матрон - не знающих износа и не подлежащих амортизации, деревенских баб. Ты любил дружить, но умел и пользоваться дружбой, даже во время самого сурового запоя не терял царя в голове; хитрость тебя никогда не покидала. Твоя дружба порой была сродни стихийному бедствию, её нужно было перетерпеть, только люди с толстой шкурой могли позволить себе такую роскошь - общаться с тобой. Я помню как с годами ты приходил ко мне всё реже и реже - это была история нашего с тобой падения. Ты провёл бурлящую молодость, полную блокнотных красоток, моё же падение было тихим и нудным, мы оказались неудачниками разных типов.
Последний раз ты зашёл ко мне считай случайно, правда, кто тогда знал, что это был последний раз. Ты шёл пешком из центра села, я рубил в это время дрова. У тебя в руке была большая пластмассовая гильза "Львовского" пива. Мы встретились, ты зашёл ко мне без особого интереса, также как я без особого интереса тебя пригласил; с грехом пополам мы посидели на солнечном крыльце сарая. Ты предложил скрутить шею бутылке "Львовского", я отказался. Мы давно уже не общались, потеряли общие темы, не знали о чём говорить. Получалось пресно, без огонька, вымученно, разговор не клеился и то и дело прерывался неудобными чугунными паузами. О чём ты тогда говорил? Я уже точно не вспомню, кажется, как всегда в последнее время - о больной матери, которая на старости лет оказалась в унизительном, инвалидном кресле. Теперь это была твоя любимая тема для разговора, кстати, после тебя твоя мать не прожила и года. Старший твой брат потихоньку снарядил её в дорогу вслед за тобой.
Ты потускнел, Петя, потерял зубы, стал шамкать, твоё вечно щетинистое лицо скукожилось и стало напоминать высохшее на солнце яблоко. Извини, но ты стал похожим на старуху. И всё равно я пытался видеть в тебе того самого Петьку, с которым восемь лет протрубил за одной партой, от звонка до звонка, правда теперь в это верилось с трудом. Но, наверное, и тебе, глядя на меня, в это тоже верилось с трудом. Ёбанная тётя, как же мы постарели, как же жизнь нас унизила, как же откровенно мы сваляли дурака. Помню, ты уходил от меня, не солоно хлебавши. Уже уходя за воротами, ты снял обувь, и, жалуясь на немытые ноги, тяжело побрёл домой. Я так и вижу как ты идёшь, босой и усталый, по скудной траве обочины: в одной руке обувь, в другой полуторалитровая гильза с уже тёплой, львовскою мочой. Ты удалялся, как в воду опущенный, к своим проблемам, к матери-инвалиду, в своё протухшее одиночество. В смерть. Если бы я только знал, что это уже в последний раз. А впрочем, чтобы я тогда сделал? Догнал бы тебя, обнял, пустил сопли, заставил бы отвинтить это растрёпанное, туалетное пиво и что дальше? Что дальше? Как мёртвому припарки, это запоздалое, слюнявое веселье. Мы уже тогда были обречены, ты и я, глупо прожить и глупо умереть. В этом мы одинаковы, только я ещё доживаю, хотя, по большому счёту, всё уже сделано и ничего более не изменить, не доказать вдогонку бездарно прощёлканной жизни. Первый пошёл, очередь за следующим, кто знает - может за мной.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=898084
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 13.12.2020
Всё великолепно, мои вортигонты,
всё великолепно - началась война;
я смотрю из окошка всемирной погоды
на междоусобицу славян.
Я зашёл в этот лес, в сей расшатанный воздух,
под прямую наводку сосновых стволов;
артобстрел зажигает фугасные звёзды,
рассыпаются искры на море голов.
Я зашёл в этот лес, подышать перегноем
всех прогнивших столетних войн,
перегаром побоищ и скотобоен -
я простой человек, ты - простой вортигонт.
Я простой человек, мои руки по локти
то ли в соке томатном, то ли в липкой крови;
по высокой траве вдаль бредут вортигонты,
обгрызают кору муравьиные львы.
И скрипит на зубах их рассыпанный космос,
небеса запахнулись в седую шинель;
человеком прожить и быть вортигонтом
одинаково сложно, но человеком - страшней.
И выносят на свет вортигонты из леса
на руках своих тех кто остался в живых,
тех немногих родных и лишившихся веса:
полумёртвых, пушистых, почти внеземных.
Медсестра, медсестра: еле слышно солдатик
бормочет. Но очнувшись ты видишь - стоит вортигонт;
промывает он рану томпоном из ваты,
и бинтует тебе раздвижной горизонт.
Да, бесспорно, он человечен. Человечнее многих
мои вортигонты - человечнее многих двуногих людей,
что в сраженьи народов от взыров оглохли,
раздолбив свои души о мрамор идей.
Завтра новое племя восстанет с подвалов -
цвета индиго - вортигонты их ждут,
чтоб начать всё с нуля, от побоищ отчалив,
и над белым листом распалив абажур.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=897330
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.12.2020
[i] Не знаю, откуда я это взял, но довольно долго самой неприличной
частью человеческого тела я считал ногу - точнее, босую ступню.[/i]
[b] С. Лем. Высокий замок[/b]
Моя нога идёт по траве - гадость какая,
я на этой ноге "скакаю",
лезу с её помощью в холодную воду,
отпускаю её, непоседу, на свободу;
моя босая ступня повсюду,
в чистом поле, на склоне горной вершины,
она оставляет следы подобно шине,
я узнаю её отпечатки
на мучнистой лунной поверхности -
ну, надо же, даже не верится.
Какая стыдоба этот ваш прогресс,
куда человек только не пролез
сверкая голою ногой;
всюду разрушен поверхностный слой
и куда не посмотришь в пространство
одно и тоже: растопыренные пальцы,
кривая, неправильная пятка -
мне становится откровенно гадко
и хочется блевануть.
Ну и ну,
я проделал такой грандиозный путь,
шёл вперёд, работая конечностями,
двигался разутым по бесконечности,
сияя своей ступнёй, словно пенисом,
слушая Майлза Дэвиса
и за шагом делая новый шаг,
но в результате испытываю только шок
вперемешку с омерзением,
озираясь на дело рук собственного движения
и меня вот-вот вырвет;
наверное, я первый
с кем случился подобный выверт,
кто видит в прогрессе
и во всём, что ему сопутствует,
нечто вроде полового распутства
и на кого наводит ужас
сама мысль о всемирной движухе,
а всему виной - бесстыжая ступня,
маленькая, бледная ступня подростка,
что раздавила великолепный космос,
словно какую-то мелкую пошлость.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=896149
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.11.2020
У Пифагора было много учеников:
дураков, конечно. Конечно, дураков -
а где их взять семи пядей во лбу?
А где я их найду,
согласных жить у Бога на виду?
Да, я люблю числа,
люблю когда всюду чисто,
особенно когда прибрано в кабинете ума,
где много рыжих тараканов
и коричневого дерьма.
Мои ученики умеют считать,
они умеют считать до миллиона,
надеюсь, они не оплакивают судьбу Илиона,
это другая духовная практика -
Илиада и Математика.
Пифагор сидит на ступенях,
он возводит числа в пятую степень,
рядом ученики, с ноги на ногу переступают,
у них длинный язык и прекрасная память.
Учитель, а сколько будет дважды два,
а почему небо - это синева?
Учитель, а какое число у этой сливы,
а математика сделает нас счастливыми?
Пифагор не любит слова
и его не привлекает слава,
всё что ему нужно находиться у него внутри -
девятнадцать, семьдесят и тридцать три.
Увы, мои ученики не блещут мозгом,
они возвращаются домой очень поздно,
под утро и не берегут свою печень,
они любят число,
если только это количество женщин.
Да, они умеют считать,
но делают сие безалаберно,
они так и не поняли, что гармония - это алгебра,
что не человек, а число - всему мера,
втихаря они читают своего Гомера.
Пифагор сидит под портиком,
настроение его давно испорченно,
вокруг него цифры, как блохи, скачут,
рядом сонные ученики,
зевая, решают задачу.
Учитель, а правда, что ум ограничивает,
что одно дело, женщина в знаменателе,
а другое - в числителе,
что человек смеётся и человек плачет,
соотносятся,
как простое число к числу десятизначному?
Да, я люблю числа,
люблю когда жизнь не лишена смысла,
когда, даже в малейших её проявлениях
проступает божественное уравнение.
Мои ученики умеют считать,
они умеют считать, наверное, до миллиарда,
но над ними всё равно довлеет,
лишённая числового ряда
динамическая Одиссея,
кровожадная Илиада.
У Пифагора было много учеников,
не то чтобы дураков, нет не дураков,
но таких, которые живут не умом а сердцем,
увы, из них никогда не выйдет
настоящих пифагорейцев.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=895461
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.11.2020
[i]Поплавскому Б.[/i]
Солнце пронеслось на колеснице,
зашумела отвратительная столица,
шлюхи вышли на сиреневый асфальт панели
в полнейшем обалдении и загалдели.
Разминая застоявшиеся члены,
шли по городу внушительные спортсмены,
влюблённые в свои бицепсы.
Ночь была лишена нравственных принципов.
Ночь никогда не читала Канта,
она знала грех и вампирические закаты,
у красных фонарей стоял её швейцар.
В публичном доме спал бездомный царь,
сбежавший к нам от марсианской революции;
он спал в обнимку с проститутками,
он обожал вульгарный рыжий цвет,
поддельные алмазы и фанты от конфет.
Но в глубине души он глупо верил Ленину,
на троне он сидел скорей всего от лени,
он царствовал скорее по инерции -
он был сюрреалистом в своём сердце,
носил в карманах брюк два револьвера,
он зимы проводил на жарких берегах Венеры,
предпочитал нудизм и пляжи Афродиты,
он совершенно никудышный был политик.
И высший класс его отверг. Случилась революция на Марсе
и царь упал плашмя в трудящиеся массы,
нашла его тогда мадам Коко, разбитым,
и приютила у себя в порнографической обители.
С тех пор он стал питаться кокаином,
все царские свои повадки царь отринул
и напрочь позабыл об этикете;
хлебая крепкий ром, он любовался этикеткой.
А на Марсе в это время разгорался ад,
в космос отправлялся металлический снаряд,
а внутри снаряда весело картавил
вооружённый до зубов, двужилый пролетарий.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=894764
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.11.2020
[i] С миром державным я был лишь ребячески связан ...[/i]
[b]О.Мандельштам.[/b]
Я никогда не жил во Фракии
и не ходил во фраке я,
как впрочем, и в сюртуке,
и не гадала толстая цыганка мне
по непонятной руке,
и под квадратным египетским портиком банка
я не хрустел своими ста франками
зимним хрустом, ну разве что гривнами,
и как подобает осенним римлянам
я никогда, никогда не блистал добродетелью,
и в тунику богатых родителей
не бывал никогда разодетым я,
латинянка на грудь мне клала свою прагматичную голову
и в Пергаме златом не вдыхал ароматы фруктовые;
с миром державным
был связан я лишь умозрительно,
не почитал я поэта Державина,
но завидовал тем кто носил безупречные кители,
и на полковников вечно глядел исподлобья,
не по-доброму,
словно вдруг оказавшись на месте лобном.
Так почему же, кровь и горечь отхаркивая,
снится мне до сих пор грубошерстная Фракия,
не парламентская фракция,
нет и не громкие сладкие фрикции,
и не па балерины Майи Плисецкой,
а земля где не жил никогда и не плакал я
одичавшая в вереске, мятная Фракия
с горьким городом Адрианополем,
лжеклассическим женственным куполом
тропки к коему были протоптаны
многими очень шумными толпами,
многими топчущимися народами:
дакками, гуннами, дикими готами -
хмурыми пасынками Природы.
Может быть потому, что глядя на небо,
вижу не небо, а скользкую чёрную ласточку,
что привольно скользит над житейской опасностью
и над тем полустёрнтым из памяти городом -
ласточка гордая -
по которому бегает с громкими воплями
или носится вслух припеваючи
детвора конопатая Адрианополя:
эпохальные девочки, эпохальные мальчики.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=894185
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.11.2020
Скажи мне, старик, что ты охраняешь,
каких на сон грядущих авторов предпочитаешь,
какой сокрыт булыжник у тебя за пазухой?
Да ладно, я пошутил - никому не показывай.
Сторож, сторож, ответь, что у тебя за спиною:
фотонный корабль, построенный пьяненьким Ноем,
чугунные трубы канализации,
останки исчезнвушей цивилизации.
У тебя за спиной артефакты эпохи,
скрежет железа и чёртовый, танковый грохот,
на балансе твоём трёх империй развалины,
ты скрипишь в декабре прохудившимся валенком.
За твоею спиною лежат байконуры,
железобетонные блоки советской лазури,
в коей ласточка скользкая яростно мечется
и вера
в светлое будущее человечества.
Нет, ты не герой нашего времени,
какой ты, к чёрту, герой, без семьи и без племени,
ты охраняешь лихие традиции прошлого,
немного смешного и чуточку пошлого.
Ты протираешь штаны в ночи Мироздания,
все слезинки твои потихоньку оттаяли,
все надежды твои неожиданно схлопнулись,
ты, уставший, присел
и уснул на обломках Утопии.
Стакан чая стоит на увесистом томике Ленина,
в никуда давно уже отошло твоё поколение,
только звёзды гремят над пустыми конторами -
сторож вздремнувший на чёрствой ладони истории.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=892917
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.10.2020
Смотришь в небо,
а с небом падучая -
падают звёзды счастливого случая,
а ты их ловишь руками ржавыми,
дурак, загадываешь желания,
пытаешься соответствовать,
жить по уровню, жить по отвесу,
прозябать в безвестности, но прозябать честно,
ибо сам виноват,
что прожил свою жизнь, как неизвестный солдат,
которому не возложат венок,
а заедут пенделем, дадут пинок.
- Шнель, шнель,
хватит уже коптить наш небесный швеллер,
будь добр, убирайся скорей под почву,
прихватив с собой электронную почту,
к червям собачьим,
а то, не дай Бог, ещё заплачем;
и кому это надо? - никому не надо,
проваливай глубже в народные недра,
в залежи богатого перегноя,
как и положено такому герою.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=891954
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 17.10.2020
Хлыст так хлыст, со стороны по-идеи
должно быть виднее,
всё равно мадьярам ли дивным ли иудеям;
всем народам и племенам,
что хрустят географическим попкорном,
религиозно озираясь по сторонам.
Именно они -
все народы вместе - с приходом весны
бьют тебя не в бровь, а в промежность,
заглядывая в трусы твоей некорректной нежности,
что не очень-то вежливо,
если честно, с их стороны;
Итак, все вместе и по очереди,
народ за народом, они вешают на тебя ярлыки
и ты теряешь дар речи испорченный
и стоишь, проглотив безвкусный язык,
не в силах показать свои клыки.
Увы, такой ужо он есть - народ,
ему палец в рот не клади,
ибо народ с твоим пальцем во рту -
это, согласитесь, не к добру.
Семиты, шумеры, славяне,
если бы вы только знали,
как я устал от своих персональных данных,
и это при том, что я не принц из Дании,
а экземпляр совсем иного вида -
постсоветский горе-индивидуум,
родившийся среди слоновьих лопухов империи
под пахмутовские песнопения,
и так не нашедший себе места
нигде, кроме как в глинобитных текстах.
Что ж, вешайте, вешайте свои ярлыки,
громче издевайся, всенародный Арлекин,
смело поднимайте меня на смех
вверх
и несите на голых руках своего смеха -
лёгкое бревно моей личности -
к новым шуточкам этнографическим,
к новым шуточкам порнографическим.
Люди добрые, я нисколько не против
вашей специфической терминологии,
вашей любви к животноводству и биологии,
вашей широкоформатной половой логики,
напротив - она мне глубоко по нраву,
в ней воистину много изюма,
хотя порой бывает и растравливает рану
ненаучный украинский юмор.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=891312
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.10.2020
Тропинка ведущая на край земли,
ты по этой тропинке на хрен вали
тихонько отсюда
со всем своим серебром, со всеми своими эскудо,
Иуда,
покуда
не заработал себе здесь грыжу,
не заработал себе на душу,
проваливай,
в скрипучих валенках,
сужайся постепенно в перспективу,
бросай эту бабскую равнину,
чёрнобровую нашу сушу,
здесь ты не станешь счастливым,
но тропинка выведет тебя наружу,
на край света,
навстречу дующему в лицо вектору,
где можно задохнутся от концертного ветра,
стоя у кромки чёрно-белой планеты,
у самого её краешка,
аргентинского, блин, обрыва,
с которого очень просто
свесить ножки в открытый космос
и болтать беззаботно ими
в компашке филармонических пингвинов,
от сырой бесконечности млея,
новым инфантильным Птолемеем.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=890825
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 05.10.2020
Никто не любит Снежную королеву,
все говорят, что она бессердечна,
но она не бессердечная - она просто женщина,
хоть и настаивает не на принцах,
а на своих априорных принципах;
она всему предпочитает дисциплину,
любит чтобы всё стояло ровно по линии:
орёл, телец и британский лев -
наша Снежная королева
самая Снежная из всех королев.
Сидя на троне, она перебирает кубики
драгоценного венецианского льда;
вокруг лежат напудренные
пространства, над ними хрустит звезда,
звезда по имени Сириус -
контрастный до рези в глазах огонёк;
морозные ветра вибрируют,
сбивая чёрных звездочётов с ног.
Во всём обязан быть порядок,
Герда, даже в делах сердечных,
я бы даже сказала: особенно в делах сердечных,
хотя многие, где надо
и где не надо, трындят мне о человечности,
не видя ничего дальше промежности,
куда упираются все перспективы,
так называемого, человека счастливого.
Нет, я не против человека - скорее за,
но я за человека идеального,
я за человека прямоугольного образца,
в крайнем случае - за овального;
чуть не сказала "Навального".
Герда, Герда, какая ты глупая,
ты считаешь, что я всемирное зло,
раз любуюсь гранёнными кубиками
льда и мир поверяю числом.
Понимаешь ли ты симметрию
снежинки, как её понимаю я,
не абстрактную, а вполне конкретную -
воистину, подноготную бытия?
Сознаёшь ли ты, что эстетика
выше всяких этических норм
вместе с Новым и Ветхим заветами?
На заснеженном озере видишь ли трон?
Сидя на оном,
Снежная королева долго держит в своей ладони
кристаллический многоугольник;
многоугольник блестит, завораживает,
потом, словно испытывая усталость,
начинает медленно таять -
ладонь становится влажною.
Лёд превращается в жидкость,
для тебя, королева, это полная неожиданность,
но весна приходит даже в страны забытые Богом,
те что стоят в конце длинной очереди
за ваннами солнечными.
Да, лёд умирает, Снежная королева,
даже лёд умирает, а человек остаётся
и, несмотря ни на что, его сердце бьётся
не равнобедренное,
не прямоугольное,
а бедное и голое,
всполохами истории подсвеченное -
корявое сердце человеческое.
И, в конце концов, всегда будет права, Герда,
со своей неправильной кривой любовью,
оставляющая на снегу следы крови,
через всё вооружённое средневековье,
сквозь тощие леса Лапландии,
по заснеженным полям географии,
туда в чертог всемирной геометрии,
где слезами горькими отогретый
жизнерадостный и беспечный,
Кай лучезарно смеётся над словом "вечность".
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=890242
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.09.2020
[i]Пой Диане хвалу, нежный хор девичий..[/i].
[b]Квинт Гораций Флакк[/b]
Пой осени хвалу, рыжий хор девичий,
и вы осень славьте, юноши жёлторотые,
поджигайте деревья красивыми красными спичками,
раздувайте до неба пожар мировой революции.
Покидает пустынные пашни сонм земледельцев,
механизатор уводит с полей убранных технику,
ходит Борей по пустотам заброшенной родины,
дует в разобранных тракторов радиаторы.
Осень, ты раздуваешь огонь прометеевый,
ты изъела железо деревьев римскою ржавчиной,
над страною кружится лист твой коричневый
и гудит в твоей вышине саксофон истребителя.
Меня опалило твоим огнедышащим выхлопом
и лицо обожгла мне тяга твоя реактивная,
листьев кленовых крутятся острые лопасти,
паутинки летают по бледному гулкому воздуху.
Забери у детей горячие жёлтые спички,
у музыканта возьми его саксофон реактивный,
отвяжи от причала огромный линкор государства
и пусть он плывёт, пускай уплывает куда-то.
Пусть уплывает он прочь из нашей расхристанной жизни,
пусть дальше и дальше плывёт он дождями грибными,
пусть в будущее дымит его колымага тяжёлая,
а мы, поколением всем, вослед ему грустно помашем.
Так не умолкай же ни на минуту, рыжий хор девичий,
нынче осень пришла в мою бедную сельскую родину,
стало жёлтым и красным всё в Киевской области,
по деревням и городам украинским.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=889554
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 23.09.2020
Эх ты, шкура, моя ты шкура,
видать не даром я Шкуропацкий,
поцарапали тебя напасти
и теперь уже не спасти
твои сжатые в кулачок корявые пальцы,
твою разбитую лодочку из горсти.
* * *
Чтобы вырос я, словно кОлос,
чтобы вырос я, как колОс,
доставая макушкой ветвистый космос,
мне дана была шкурка на вырост,
мне дана была шкура, как милость,
и на что я её потратил,
на какой-такой бесполезный трафик,
на какой-такой безнадёжный гульфик -
никому в жизни сей не потрафил,
зато всё напролом профукал.
* * *
Эх ты, шкура моя продажная,
эх бедняжка моя винтажная,
испохабленна мелкой денежкой,
всё равно ведь возьмёшь,
а куда ты *** денешься,
чай не маленькая, чай не девушка,
что ломаться-то
Шкуропацкому,
кочевряжится,
словно ряженному.
* * *
Эх ты, шкурка, моя ты шкурка.
Нет, не так: эх, ширинка моя, ширинка,
нос с горбинкой, прослойка сала,
ничего уже не осталось
от студенческого апломба,
ни любви, и угара, ни помпы,
лишь морщины на тёртом лбу,
сунешь пальца - везде пульпит,
сунешь пальца - сплошная пломба.
* * *
Вот уж действительно, пригодилась;
пригодилась, хоть и не из крокодила,
а обыкновенная, человеческая,
та что морщиться, та что чешется,
шкура Шкуропацкого,
не из твари в капкан попавшейся,
нет уж - из Хомо Сапиенса.
* * *
Видно время пришло, шкандыбая,
сказать тебе шкурка гудбай.
Гудбай, я больше, моя дорогая,
не думаю о тебе, не "дбаю",
ибо дбай о тебе не дбай,
всё равно ведь врежешь дуба
и это уже ничего не добавит
к нашим с тобой отношениям
всё менее материальным,
всё более, блин, кошерным.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=889068
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.09.2020
Хорошо гордится своей державой,
хоть и ржавой,
но великой,
словно из бронзы отлитой,
где всяк старается прослыть бандитом,
сливками, кисло-молочною элитой,
чтобы выглядит как можно круче
в этой развесёлой куче.
Но хочу ли я жить в империи
простым смертным пушечным мясом,
согласно гипертрофированному паспорту
и в соответствии с кадастром,
куда заносят всех по алфавиту,
а выносят исключительно убитых.
2
Жить в великой державе
имеет тот ещё важный плюс,
что каждый может себе легко представить,
что эта держава, ну скажем, Русь,
или тот же негабаритный Рим,
наводивший ужас на древний мир:
великая держава - всегда миф.
3
Да, империи не любят людей,
они предпочитают монументальность идей,
что им людишки с их бытовухой,
что вечно под мухой,
режут правду-матку на своих навозных кухнях -
на них можно плюнуть и растереть,
ибо их жизнь и их смерть
ничего не стоят,
если только на этом месте строят
сооружение типа тоталитарной Трои,
что-то и впрямь непомерное,
что по своим параметрам
напоминает фасад оперной империи.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=888660
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 13.09.2020
Принцесса Лея,
со своей накрученной, бараньей причёской,
далеко ли ты от нашего хлебного солнца,
что катается в муке созвездий
среди острых нержавеющих лезвий?
В эпоху мировоззренческих войн,
ну, как тебе наша любовь,
если, конечно, сие можно назвать любовью:
все палубы залиты кровью,
а мы целуемся на капитанском мостике
в стиле хай-тэк, сквозь гвалт и крик -
винтажная принцесса и рядовой штурмовик.
Нет, это более похоже на отчаянье,
жизнь хватается за вкусненькие частности,
среди звёзд она как нигде сопротивляется
смертному уделу,
давая волю своему демону, своему телу.
Среди звёзд своя кожа ближе,
среди звёзд она особенно близка -
родная человеческая шкура,
даже если это шкура врага,
согретая знойной кровью, шкура имперского штурмовика.
Среди звёзд глупо друг другу выкать,
среди звёзд всё живое чувствует свою близость
и ты невольно переходишь на ты
и начинаешь тыкать
каждому генералу и каждой встречной принцессе,
поправ субординацию, что вполне естественно
при температуре близкой к абсолютному нулю
по Фарангейту и по Цельсию.
Конечно, звёздные войны
не лучший повод для знакомства,
но, увы, звёзды уже воюют
и ты, в лучшем случае, можешь спрятаться за культуру
или заранее выбрать одну из зубатых звёзд,
как более правую или более левую,
за которую, собственно, и агитирует
очередная принцесса Лея.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=887959
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 05.09.2020
Ты кукушка - милая пифагорейка
и тебе к лицу более культурная туника
чем колхозная телогрейка,
в крайнем случае - римская лжеклассическая тога,
а не сидеть на ветке
задрыпанкой босоногой.
Ты б сменила свою пластинку,
ты, кукушка, далеко не Стинг,
уж больно однообразен твой пернатый хип-хоп;
до одного места мне твои игры,
твой икс и твой перманентный игрек,
у меня, попросту, не хватает нервов
грызть орешки твоих фисташковых уравнений.
Не втирай мне свою ты алгебру,
мне плевать на твою бухгалтерия,
я в бухгалтерию, если честно, не верю,
а верю в толстобрюхую теорию вероятности,
которая с нами, падкими
до всяких чудес, повсеместно играет в прятки.
Я скорее верю в геометрию
с её любовью ко всему торжественному
и конкретному,
когда мир вокруг, как бы движется на котурнах,
в крайнем случае, - в литературу.
Не в цифру, а в губатое слово,
вылитое из прадавнего олова,
от которого
кружится пустотелая голова,
словно глобус на ветреном уроке географии:
кружить глобусы голов - его парафия.
Может завтра всё это кончится,
не сегодня так завтра всё это непременно закончится
и твоё, кукушка, караоке тоже,
время всех нас без разбора уничтожит,
вычеркнет из действительности
к чёртовой матери
и мои имена существительные
и твои знаменитые знаменатели.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=886340
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.08.2020
Между двух шикарных башен
расположился мой чёрный кашель
и малиновая ангина;
моя глиняная Украина
лежит между глобальных ляжек
твоего гнилого Вавилона
в котором легко задохнуться от вони.
Ну, как живёшь-поживаешь
под мрачной сенью башен Саурона?
много ли в закромах урана,
много ли претерпела урона
и не жмёт ли соседу его корона?
Что скажешь, Солоха,
сбили ли враги свою оскомину,
враги, что ведут себя так раскованно,
и спасёт ли нас твоя соломинка,
за которую мы ухватились как за солнечный лучик
и висим всей масштабной пузатою кучей?
Нет, я себя не накручиваю,
просто накрыло страну бородатой тучею.
и давно уже не видать ни зги,
так что плесенью бушуют пенициллиновые мозги.
Посмотришь на Запад - башня,
посмотришь на Восток - тоже башня,
и кому ты из двух откажешь,
коли в плечах у них косая сажень,
и кому ты покажешь фольклорную дулю,
зная, что в ответку
обязательно просвистит лихая пуля.
Так что приходится выбирать
и в интимных местах тщательно выбривать;
стоять по стойке смирно у исторического обрыва
и неблагодарно вибрировать,
отзываясь на чей-то окрик:
то ли эльфы тебя зовут,
то ли воют придурковатые орки.
А какая разница кто орёт,
кто раззявил свой неблагодарный рот,
какой хазар, какой хозяин,
всё равно ведь придётся прыгнуть в этот водоворот
бурлящих народов,
в каламутную воду мов,
которая тебя проглотит, как ребёнка, -
наваристая вавилонская воронка.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=884705
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.08.2020
Ты всегда в своём репертуаре,
ты, кукушка, сегодня в ударе,
пророчишь, не жалея пророческого дара,
даром что кукушка,
слышно даже без наушников
за пределами лесной опушки
твои математические опусы.
Ох, нерадостна твоя статистика
для меня - неблагодарного твоего критика.
Все твои ку-ку
как-то побоку
для того кто сидит на перистом облаке
и болтает белыми булками
целыми круглыми сутками.
Эх, кукушка, ты кукушка,
подвела меня под монастырь твоя акустика,
что не скажешь - чисто казуистика
от болтика первого
до последнего винтика.
А кукушка сидит на дереве
в своём кабинете окнами не на север,
а куда-то гораздо глубже - в будущее,
которое она видит
без видимых трудностей,
даже не заглядывая в ветреные книги.
Ну, кукушка, ты и умная,
словно не кукушка, а какая-то бизнес-вумен,
умеешь считать до ста и, наверное, дальше
и считая, не сбиваешься даже;
не кукушка, а Эйнштейн в перьях,
как свои пять пальцев,
знаешь пространство
и особенно время.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=884098
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.07.2020
На зелёном холме между нужной работой
и жизнью, сидя в траве, люди пьют алкоголь;
самолёты гудят, пролетая всемирной погодой,
растворяются звёзды, размером с земную ладонь.
У загорелых рабочих движутся твёрдые скулы;
идеальное Солнце с Луною мотают над ними круги;
и, считай, над самою макушкой промелькнули,
переворачиваясь в воздухе, космические корабли;
космонавты падают на землю с атмосферы,
они приземляются в гущу сидящих и пьющих людей
и достают из скафандров закуску - мясные консервы,
филигранные саксофоны и прочую дребедень.
Позже, из-под земли появляются прошлые трупы;
трупы к людям подходят, садятся - живые и мертвецы.
Они приносят с собой пустотелые медные трубы
и скалятся вечной улыбкой как будто юнцы.
Вместе с людьми, словно их кореша, они наполняют стаканы
и пьют - пьют за прекрасную подноготную бытия;
опускается НЛО, инопланетяне
выходят, смеются, и обнимают людей, как друзья.
Зелёные ветры держат у губ золотые тромбоны,
аэрофлот пролетая над пьянкой, сигналит в клаксон;
ржавый спутник скрипит, поднимают разумные морды коровы,
кашалоты воздух выдыхают радужной струёй;
В руках у пришельцев ударные инструменты,
а также негабаритный, космический груз - контрабас.
Перерыв на обед продолжается, тянется длинное лето -
рабочие и пришельцы играют июльский джаз;
неопознанный объект зарастает дикой мятой,
ливни сморкаются, падает снег и чихает лазурь;
и забытые в густой траве лежат скафандры.
Жаркий полдень. Грядущее. Перекур.
В саксофоны свои гениально гудят космонавты,
гуманоиды с жадностью дуют в пустую трубу;
на зелёном холме слышны хитрые звуки джаз-банды -
мертвецы и живые в одном коллективе. Они обманули судьбу.
Играйте по разуму братья, звучите прохладным джазом;
перерыв на обед пусть длится всю смерть и всю жизнь.
Гуманоиды вместе с людьми, мертвецы и живые - все разом;
саксофон что-то томно выводит, и ужасно труба верещит.
2011г
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=883214
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.07.2020
[i] Он же сказал: иди. И вышед из лодки, Пётр пошёл по воде...[/i]
[b]Матфей гл.14-29[/b]
Вода оказалась твёрдой, совершенно как бетон. Пётр стоял на ней прочно, словно стоял вовсе не на воде. Он стоял на ней, словно стоял на разбитой, пыльной дороге в Капернаум. Пётр, не веря, настойчиво постучал босой ступнёй по поверхности озера и не провалился. Как ни в чём не бывало он продолжал стоять на его тихом зеркале. Плоскость озера легко удерживала человека, как будто была вымощена гранитными блоками. Пётр постоял-постоял и, наконец, решился - пошёл. Рыбаки кричали ему с лодок, чтобы он перестал валять дурака и не издевался над законами Природы. Другие прикидывали в уме, за сколько он теперь продаст свою бесполезную лодку. Если не очень дорого - почему не купить. "Очень выгодно это - ходить по воде" - с завистью размышляли они. Третьи просили Петра им подсобить, вытянуть сеть или что-то ещё, не без основания считая, что стоя на воде сделать это было легче, чем сидя в колеблющемся челне. Пётр же не обращал ни на кого внимания, он просто ходил, полностью отдаваясь обаянию случившегося с ним чуда. При этом он улыбался, как ребёнок. Он несколько раз пересёк озеро. Он пересекал озеро сначала по прямой, потом по диагонали и под конец сделал это зигзагообразно. Озеро везде было одинаковым. Вода всюду продолжала оставаться твёрдой, Пётр всё никак на ней не проваливался, ходил и ходил.
Все рыбаки под вечер возвратились с уловом домой, а Пётр продолжал внимательно шагать по воде, вкушая прелесть этого процесса. Вскоре он избороздил озеро вдоль и поперек. Озеро было небольшим и Петру стало на нём скучно: не было где развернуться его необычному ремеслу пешехода. Глубокая мысль засела в голове Петра. Ему стало интересно: он может ходить по воде только этого озера или он способен это делать по всякой воде вообще - по разным рекам, морям и океанам тоже? Любопытство снедало его, и он пошёл. Куда он пошёл, никто точно не знает, но только в этих местах Петра больше не видели. Его больше не видели ни мать, ни жена, ни дети. Чудо поглотило Петра без остатка. Его бывшие сотрудники - рыбаки говорили между собой, что ушёл Пётр на большую воду, где большая рыба во множестве существует. Что теперь он точно разбогатеет на крупной рыбе, без зазрения воспользовавшись чудом для своей корысти.
Пётр шёл по воде, аки по суху. Подойдя к кромке, где кончалось озеро, он задумался. Ему стало страшно: а что, если став на сушу, он навсегда потеряет эту свою способность перемещаться по поверхности жидкости и станет сугубо сухопутным пешеходом вновь. Ему бы этого не хотелось. Ему бы этого очень не хотелось, ему бы этого не хотелось ни в коем случае. Конечно, он уже привык двигаться по воде без помех и возвращаться обратно в сухопутное состояние было бы крайне неприятно и нежелательно во всех отношениях.
Пётр тревожно почесал затылок, но делать было нечего и он, превозмогая страх, нерешительно сделал первый шаг по земле. Он ступил на почву, как будто раньше по ней никогда не ходил. После чуда двигаться по земле было странно: наверное, с гравитацией что-то. Да, с гравитацией определённо было что-то не того. Или с гравитацией или с головой, но скорее всего, всё же с гравитацией. Дело в том, что Пётр, делая шаг на земле, земли не касался: между его ногой и поверхностью почвы оставалась неистребимая прослойка воздуха сантиметров двадцать. Он никак не мог её продавить своим весом. Она была прозрачной и твёрдой, как из металла. По большому счёту: над землёй он парил. Почему так происходило Пётр не понимал, он не понимал, но к его удивлению это с ним происходило - происходило и всё тут. Может действительно под ступнями петровых ног, наподобие подошв невидимой обуви, находились какие-то небольшие участки аномальной гравитации. Эти участки обладали особенными свойствами, которые отличались от свойств остального гравитационного поля Земли. Они были - словно тонкие стельки на дне, одетых Петром, незримых сандалий. Именно они позволяли Петру беспрепятственно ходить по воде. Однако с переходом на сушу, они, в силу своих исключительных качеств, придавали обычной сухопутности немного непривычный характер. По сути рядовой процесс хождения по земле превратился в некую диковинку, экстравагантную несуразицу: Пётр буквально двигался над почвой, буквально над ней скользил, не касаясь пятками праха земного.
И случилось Петру нечаянно споткнуться о высокий камень и упасть. И как только он упал, сразу подтвердилась версия о локальных участках гравитации на его конечностях, в которые Пётр был обут, словно в рыбацкие сапоги, ибо упал он совершенно не так как шёл. Шёл он над землёй, а упал непосредственно на землю, больно об неё ударившись: как нормальный человек грохнулся Пётр, споткнувшись. Неистребимая прослойка воздуха находилась исключительно под петровыми ступнями и нигде больше, все остальные части его тела оказались напрочь её лишены. Сила притяжения на остальное тело Петра действовала самым обыкновенным образом. Всё, кроме ног, было лишено гравитационной благодати, одни только задние конечности имели непосредственное отношение к чуду.
Спустя некоторое время, пройдя обитаемую территорию суши, Пётр снова вышел на воду; на этот раз она была морская - солёная и синяя вода Средиземного моря. Здесь он снова, с замиранием сердца, ступил ступнёю на жидкость, как будто боясь её раздавить, и фамильярно по жидкости этой пошёл. Разумеется, сердце его тревожилось, ибо не был Пётр уверен, что чудо ему дарованное сработает и на солёной воде тоже. Кто его знает это чудо. Но чудо сработало на этот раз тоже, и Пётр с легкой душой двинулся по морю на Запад. Местные аборигены, промышляющие на берегу, смотрели на него, как на ошибку Природы. Ещё бы: шагающий по морю разутый человек - большая редкость в этих местах. Провожая вдаль, голопузые мальчишки долго махали ему с песчаного пляжа. Они провожали Петра, словно какой-то дивный, никем ранее невиданный, корабль. Рыбаки, в это время находящиеся в море, были очень серьёзными и делали вид, что не замечают запросто идущего рядом с ними смертного. В этом чудаке они подсознательно чувствовали смутную угрозу своему ремеслу: если все чудики начнут шастать по воде, что тогда делать им, простым левантийским рыбакам, неспособным к такому морехождению.
Правда скоро Пётр вернулся обратно, поскольку понял, что поступил опрометчиво, не взяв с собою съестных припасов и пресной воды. Как оказалось, чудо хождения не спасало его ни от голода, ни от жажды. Оно обладало только одним качеством, было определённого и узконаправленного действия и не распространяло своё влияние на смежные области человеческого существования, за которые, по всей видимости, отвечали чудеса другие - совершенно иного типа.
Закупив у аборигенов провизии, Пётр снова отправился в путь, на этот раз окончательно. Он смело зашагал по Средиземному морю, направляя свои ступни строго на Запад. Ни местные, укутанные в тёмные хламиды, женщины, ни замурзанная детвора более не провожали его. Он отошёл незаметно, словно непривязанная к берегу лодка, которую слизало приливом. Пётр шёл день, шёл второй, шёл третий - чудо не покидало его, словно толстая пенопластовая подошва. Днём его нещадно палило поджарое, античное солнце, ночью колола стерня неровно срезанных звёзд. Хорошо, что прежде Пётр работал рыбаком, это помогало ему разбираться в звёздной карте над ним. Он был способен безошибочно определить полярную звезду и, соответственно, не потеряться в демонических дебрях ночи.
Кроме большого плюса (возможности двигаться без околичностей, напрямик по воде), со временем открылись и некоторые недостатки такого способа перемещения. Например, всё то время пока Пётр находился в море, ему приходилось постоянно держаться на ногах: ни присесть, ни прилечь он никак не мог по определённым техническим причинам. Попытайся он присесть или прилечь на поверхность моря, Пётр обязательно бы провалился под воду и обыкновенно ушёл на дно. Глубина здесь была страшная, а плавать Пётр не умел, поэтому оставалось во чтобы то ни стало держаться исключительно в вертикальном положении, исключительно на своих двух. Единственно что Пётр мог себе позволить, это присесть на корточки по большой нужде и заодно немного перевести дух. Ногам от этого было, правда, не легче.
Ещё одна проблема была связана со сном. Как ни старался Пётр, но спать стоя или сидя на корточках было крайне неудобно и по сути невозможно. К тому же уснув таким образом, Пётр рисковал потерять равновесие, опрокинуться и нечаянно кануть в глубину. Разумеется, он спал, но спал чрезвычайно мало, скорее даже бредил, чем спал, постоянно находясь на грани между сном и явью. Он балансировал между сном и явью, как на канате, рискуя в любой момент сорваться на дно Средиземного моря. Правда со временем у Петра выработалась незаменимая привычка дремать в процессе самой ходьбы. Как оказалось, было легче держать равновесие по ходу движения, чем специально стоя или присев на одном месте. Двигаясь по инерции, спать было значительно проще. За неимением лучшего способа, Пётр неоднократно им пользовался долгими сутками путешествия.
Иногда, завидев берег, он с радостью выходил на сушу. На островах он сладостно отсыпался и давал отдых перетруженным конечностям, которые в море не знали выходных. Там же на суше он пополнял запасы провизии и узнавал новости многонациональной римской империи. На острове Крит Пётр купил себе обширную, развесистую шляпу от солнца, под сенью которой было легко преодолевать пространства: солнце не так давило на голову. Бывало, что во время коротких передышек, он предавался блуду с отзывчивыми жёнами греческих моряков. Как человека религиозного, Петра смущала невозмутимая аморальность эллинских женщин, но воспользоваться ею для иудея было не грех. Местные крали пахли водорослями и рыбьими потрохами. Предаваясь блуду, они таяли в объятьях Петра, теряли свою форму, словно брошенные в воду глыбы поваренной соли. Под утро, голые и полупрозрачные, женщины убегали к себе домой, оставляя на теле Петра горьковатый, белесый налёт от высохших поцелуев. Дома их ждали бородатые греки и незатейливый античный быт позднего эллинизма. Но ни одна тающая по ночам эллинка не могла долго удержать Петра на одном месте. Отдохнув, он снова уходил пешком в море, ни с кем не прощаясь и ни о чём не жалея.
Одни острова сменяли собой острова другие, Пётр уверенно держал свой путь в сторону заката, ни на что подолгу не отвлекаясь. Он торопился, поскольку боялся, что чудо, дарованное ему Иисусом, имеет свой срок годности. Что со временем оно незаметно будет терять свою мощь действия, стираться, становится всё более слабым и тоненьким, сравниваясь в качестве с обыкновенными явлениями мира. Вполне вероятно, что чудо хождения по воде через месяц-другой будет невозможно отличить от заурядного дуновения ветра или шелеста дождя. Пётр не сомневался в чудесах, он сомневался в чудесах вечных, в тех, которые вклинивались и переиначивали ткань бытия навсегда. Даже самые выразительные вмешательства Господа Бога не могут оставаться неизменными вечность напролёт. Ветры не могут веками дуть с одинаковой силой и в одном и том же направлении, также и чудеса: по ходу они просто обязаны стираться и амортизироваться. И то, что дар хождения по воде до сих пор исправно функционировал, доказывало лишь то, что чудеса стирались крайне медленно и неохотно. Быть может, чтобы одно такое чудо истончилось до полной банальности и впало в состояние бездействия, необходимо было стремящееся к бесконечности количество лет. Наверное, именно по истечению срока бесконечности, сила чудес начинала тяготеть к абсолютному нулю; чудеса становились недействительными и самоупразднялись естественным образом.
Но пока такого не случилось Пётр с завидной настойчивостью продолжал идти. За это время он побывал в Сиракузах, в Карфагене, на Сардинии и вышел к Балеарским островам. Чудо до сих пор не подводило, оно исправно держало Петра на воде, даже в самую неблагоприятную для хождения погоду. Именно в непогоду приходилось труднее всего. Труднее всего приходилось тогда, когда волновалась вода. Поверхность жидкости приходила в движение, она уже не была горизонтальной - прямизна ломалась и выходила из строя. Поверхность изгибалась, как огромный лоснящийся червь. Но какое бы положение не принимала плоскость воды, Пётр всегда вынужден был находится по отношению к ней под прямым углом. Чудо работало в полную силу только когда Пётр стоял перпендикулярно к поверхности моря, а сохранить подобное положение во время шторма было крайне трудно. Приходилось отчаянно балансировать и взбираться на гребни волн, поднимаясь почти по отвесной стене встававшего дыбом вала. Ежеминутно Пётр рисковал опрокинуться и лишиться поддержки божественного дара.
Так преодолевая технические трудности, Пётр миновал краеугольные Геркулесовы столбы и вышел на просторы бездушного Атлантического океана. Океан дохнул на него всею шириною неизвестности, ширина неизвестности буквально прянула ему в лицо. Пётр изнутри ощутил: характер пространства кардинально изменился. Пространство стало необузданным и диким, пространство стало всемогущим. Рядом с ним чудесный дар хождения по воде казался таким махоньким, таким ничтожным. Чудо было похоже на букашку, прилипшую к потной пояснице великана. Для Петра подобное было внове: чувство мизерности божьего дара. Перед лицом действительности океана ему нечего было противопоставить. Но Пётр в безумии храбрости, как ни в чём не бывало, продолжал двигаться дальше по бездонному зеркалу гидросферы.
Он шёл долго, очень долго: изгибаясь валы воды поднимали его на своём загривке и поднимая его, гнулись до самого неба. Двигаясь по спинам волн, Пётр вкушал необыкновенный душевный трепет, всё внутри него, как бы замерло перед ударом - оторопело. Океан подбрасывал человека вверх, словно пытаясь сбросить со своей ладони божью коровку. В спокойные часы Петра окружали кривые плавники акул. Они двигались по спирали, постепенно суживающимися орбитами, как будто человек являлся их центральным светилом. Акулы подныривали под самые ноги Петра, иногда касаясь снизу его сухих шершавых ступней. Время от времени то одна то другая из них пытались укусить человека за голую пятку. Они алчно раздвигали утыканные зубами пасти и Петру ничего другого не оставалось, как бежать от рыб прочь, словно от стаи бешенных собак. Но куда ты убежишь: перед тобой расстилалась идеально ровная, словно полированная, бесконечность - ни куста, ни деревца. Бесконечность, вскрытая лаком и натёртая до глянцевого блеска. По ней, соответственно, можно было бежать бесконечно долго, целую вечность улепётывая от своих преследовательниц и унося ноги всё в ту же неизменную даль бесконечности; унося ноги, но не имея возможности, благодаря природе пространства, унести их окончательно. Свора рыб, как будто загоняла Петра в лабиринт дурной бесконечности.
Дни шли за днями, ночи - за ночами, время не кончалось и пространство тоже. У Петра иссякли запасы съестной провизии и воды, ноги его невыносимо устали от пройденного пути: они прошли половину земной географии, а впереди, как ни в чём не бывало, расстилалась вторая её половина, ещё не пройденная. Острова более не встречались, везде была одна горькая и удобная для ходьбы, безнадёжная жидкость. В тихие солнечные дни она напоминала стекло; стеклу не было конца, оно уходило в залитую светом перспективу мира. Пётр всё отчётливей понимал, что у него нет и никогда не было шансов преодолеть пешком Атлантику, океан оказался ему не по зубам. Иисус наделили его даром хождения по воде, но в остальном Пётр оставался обыкновеннейшим смертным, посредственным пешеходом воды. Он не обладал ни божественной силой, ни божественной выносливостью; Бог коснулся лишь маленькой толики его естества, самого краешка, абсолютно ничего не изменив в основном массиве человеческой сущности. Пётр столкнулся с миром, в лоб в лоб. Он столкнулся с миром, который превышал его возможности по всем показателям, который был ему не по человеческому плечу, не по плечу человеку как таковому. Как будто мир этот был создан для кого-то другого, гораздо большего и страшнее, для гигантов невиданной, естественной мощи, а человечество затесалось здесь по нелепой случайности, по недоразумению оказалось здесь племя человеческое.
Пётр с великим усилием вспомнил нежные, обласканные людьми лагуны Средиземного моря, ухоженные человеком острова и города полные шумного счастья. Ау-у, миленькое Средиземноморье, слипшаяся, интимная азиатчина Иудеи, моя ненаглядная, родненькая моя, где же ты? Как же ты от меня далеко, далеко и во времени и в пространстве - тухлая гавань человечества. Чтобы я отдал сейчас, чтобы вновь почувствовать кислый запах себе подобных, чтобы вновь оказаться в провонявшей тесноте еврейского общежития. Петру хотелось рыдать, и он бы обязательно пролил обильную слезу, но жажда иссушила его душу, его плоть рассохлась, словно деревянная бочка на солнцепёке.
Мир, реальный мир оказался гораздо больше и гораздо страшнее, и гораздо сильнее любого чуда. Чудо было ему на один зуб. Мир мог легко сжевать любое чудо без соли и выплюнуть его, как случайно залетевшую в рот мошку. Да, Пётр был обречён, со своей смехотворной, дарованной ему свыше, способностью, он был обречён изначально. Он раньше времени стал на этот путь, дар божий его поманил и дар божий его обманул: Пётр оказался всего лишь человеком, который умеет ходить по воде. И всё и ни на йоту больше.
Атлантический океан приходил в волнение, небо почернело от всемирных туч, стало мрачным и зловещим, как будто солнце захлопнули в погребе; захлопнули погреб, перед тем втиснув и запинав туда подневольное светило. Начинался полномасштабный шторм, и Пётр понимал, что он его уже не переживёт. Небеса разверзлись потопом. Раздуваемый ураганными порывами, ливень ходил ходуном. Стало трудно дышать, словно под водой. Скорее по наитию, чем осознанно, Пётр поднял одну ногу и ступил босою ступнёю на воздух. Плотность вихря и дождя была столь велика, что нога его прочно утвердилась в высоте. Пётр сделал первый шаг и, поднявшись, растерянно стоял в полуметре над бушующим океаном. Воздух оказался твёрдым, как бетон, воздух держал его, словно это была вода. Пётр снова шагнул, потом снова, он как будто взбирался по невидимому склону горы. Ещё не веря этому, он настойчиво давил ступнёй пустоту воздуха и не проваливался. Как ни в чём не бывало он продолжал стоять на её невидимой и незыблемой поверхности. Он стоял на ней, словно на разбитой, пыльной дороге в Капернаум. И Пётр, недолго думая, пошёл вверх, на небо, по мокрым ступеням дождя, всё выше и выше, и выше. Ты куда идёшь? - не знаю. Ты зачем идёшь? - не знаю, но, если есть такая возможность грех чудом не воспользоваться. Чудом не воспользоваться - грех.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=883056
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 17.07.2020
Прощай, житуха, моя хорошая,
баба, ты, конечно, ушлая,
знаешь всё, что касается пошлины,
знаешь толк в человеческой пошлости
и своего, расшибёшься в лепёшку,
а всё равно добьешься.
Прощай, моя крошка, моя грандиозная кошка,
не дешёвая, а моя дорогая,
у меня дорога другая,
что ведёт меня не до чаши Грааля,
а в иную совершенно область,
где пивка не нассут и не клюнет вобла,
где если что и схлопочешь,
то только пО лбу.
Интересненько,
а что это за область такая,
где человеку так не потакают,
где его опять и опять посылают в нокаут
и, всему вопреки, то и дело "катуют"?
Это ведь не Итака какая-то,
не дамский сапожок кожаной Италии,
не утрированное Таити,
где у всех аборигенок наливные тити
(наливные, налитые - налетай),
а на копчике набитые тату?
Нет уж, рай это не тут,
полный, не скажу что проституток,
но вполне доступных в общем тёток,
которые, само собой, не против
быть перевёрнутыми и потными.
Увы, меня туда не заметут,
а ждёт меня другой загробный институт,
где будет в не удел мой основной инстинкт
и где семья уже давно не вариант;
а загребут меня в рассохшийся Аид,
а если проще - запроторят в Ад.
Так что прощай, милаха, прощай, жестяночка,
моя нежадная,
железная моя панночка,
соприкоснулись краями и хватит;
вот и выносят уже из хаты
вперёд остывшими ногами
по самому краешку адской пропасти,
так что поджилки по ходу лопаются
у чуваков несущих
мой сосуд застывших мерзостей,
мою уже косную сущность.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=882704
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 13.07.2020
1
В мире, где всё считай опошлено,
святыми остаются только мультики,
но не культовые и компьютерные,
а те самые лёлики-болики,
которые смешили нас до колик,
своих маленьких доверчивых поклонников,
школьников
стран бывшего соцлагеря.
Как будто соцлагерь
это нечто вроде лагеря пионерского,
где весёлые страны Варшавского договора,
собравшись вместе у костра,
распевали "взвейтесь кострами...".
2
Я помню простодушного Рекса
и глуповатого чешского крота,
который рылся в мягкой планете Земля,
словно в коричневых залежах пражского торта -
сие была его основная работа:
он совершал подкоп в мою детскую душу
как будто та являлась частью суши.
Он проделал в ней много тайных ходов,
он там жил, ходил, чего-то хотел,
словно моя душа - дешёвый номер отеля;
он избороздил моё тёмное темя,
изрыл неглубокое детское подсознание,
он всё там заботливо обзлазил,
обмазал своим влажным близоруким носом -
богомаз - ища ответы на вопросы
и ничего не оставляя на после.
3
Есть в этом что-то шпионское,
ибо крот - не просто крот, а если конкретней -
он агент слюнявой разведки,
какой-нибудь лепечущей мультяшной Штази,
ювелирно внёдрённый
в пласт благодарного чёрнозёма ребёнка.
Да, бесспорно, - это гонка,
но гонка милых сердцу вооружений,
гонка воображений,
гонка породистых цветных карандашей,
которые по-мальчишески весело крутят шеей.
Будь благословенна твоя конфронтация,
душеспасительный минимализм твоей мультипликации,
мастерская венгерских фломастеров,
где мультгерои друг друга дубасили,
но не взаправду, а понарошку, по умолчанию
друг другу особого вреда не причиняя,
дубасили как бы нечаянно.
4
О, этот утопический наивный кластер
цветастого рукоприкладства,
где вечно побеждает дружба,
где все всегда согласны на ничью
и где любви не жалко, ну ничуть.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=881989
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.07.2020
Вы, оловянные солдатики,
собирайте свои манатки,
возвращайтесь к своей матке,
к своей бабке, своей жёнке,
слушать музыку из колонки;
возвращайтесь в свою колонию
трансгенною соей откормленную,
в олигархическую экономику,
к плотно стоящим, толстеньким томикам.
Аць-два-левой.
Аць-два-правой.
Дайте покурить перед отправкой
и куда мне идти с этой справкой,
по каким коридорам системного замка
вместе с Кафкой - всё давно уже на замке,
я в мундире, а он в пиджаке,
и его рука в моей руке.
Аць-два-левой.
Аць-два-правой.
Вы ведь граждане этой страны и вправе
требовать крошки с ихнего стола,
хоть страна и отстала
от железнодорожного состава,
от локомотива, авангарда,
но ведь кушать-то хочется, правда?
а одной правдой сыт не будешь,
есть ещё бутерброды и аглицкий пудинг.
Вы, стойке оловянные солдатики,
приспешники старого режима
и новенького порядка,
становитесь по ранжиру,
в шеренгу по-трое;
на церковной паперти вы молчите строем,
а держава проходит
мимо вашей бездомной, обездоленной роты,
отворачиваясь, словно от рвоты.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=881375
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.07.2020
Петька,
ответь-ка,
как там на том свете -
ветер?
не холодно ли,
возвратились ли журавли,
а вернее сказать аисты,
видел ли Маргариту
и как там поживает Мастер
на своём заслуженном покое,
лежит, наверное, на койке,
громко икает,
всё равно ведь неприкаенный;
а у нас весна, опять апрель,
стало тихо - просто прелесть,
снова заговаривают зубы лягушки,
словно бальзам на душу,
так что можно оглохнуть,
слушаешь и не веришь,
что однажды придётся сдохнуть;
жизнь продолжается,
продолжается быт,
да, чуть не забыл,
хоть ты, наверное, уже в курсе
(под землёй быстрей расползаются слухи)
на днях умерла твоя мать,
похоронили,
скоро вы встретитесь
где-то посредине глины,
в своём новом доме
под крышей из золотой соломы -
в потусторонней Украине.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=876490
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.05.2020
У моей державы
цвет лица ржавый,
нахмуренные брови
и тоска коровы.
Да, коровы - не королевы,
чей возглас гневный,
вызывают шок и обожание
у подданных, у горожан.
Эх государство, моё государство,
колосящееся пространство,
чутке, лесные проплёшины,
да луга некошеные.
Ходит по полю панночка,
собирает цветочки в вазочку -
раз ромашка, два ромашка:
а на душе тоска страшная.
Что ж ты, родина, маешься,
ходишь то в шубе, то в маечке,
не найдёшь для себя выхода,
всюду цветёт бесконечная выгода.
Слышишь, ветер гнёт абрикосы,
расплелись пшеничные косы,
осыпаются чёрные вишни -
веселуха только пришлым.
Эх страна ты, моя страна,
разговорчивая война,
там окопы, здесь дебаты,
депутатские, блин, батлы.
Не грусти, хохлушка, дивчина,
радость - вещь прилипчивая,
может дышим не на ладан,
может всё ещё наладим,
хотя навряд ли.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=872145
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.04.2020
Я стою в лесу полном кукушек,
я стою в лесу и внимательно слушаю,
подобно неандертальцу,
подробную лесную политинформацию.
Что же мне кукушка скажет,
что кукушка мне покажет,
ибо ты, кукушка, - мой любимый гаджет.
Слышу я как на лоне Природы
шествуют мои годы - год за годом,
несмотря на непогоду,
словно толпы незнакомых мне народов,
сорванных с места в поход -
за народом народ, за годом год.
Шествуйте, шествуйте:
украинские, польские, шведские,
восточно-славянские,
пьянствующие,
неуверенно шагающие
из влагалища во Валгаллище,
жирной глиною загаженные,
в плечах косая сажень,
перепачканные веской спермою,
из одной империи в другую империю,
из одной трубы в другую утробу,
по жизни полной мельчайших подробностей,
в посмертную геологию -
в косность загробную.
Выгляни в лесное окошко,
сквозь рябь паутинок, сквозь мошку,
посмотри на этот мир, безбожник,
что был тебе накукован,
что однажды тебе был дарован
кукушкой, рыбой, коровой,
что от щедрот тебе накуковали
всевозможные добрые твари
и у порога отчего дома сложили,
лишь не тужи, не будь только жилой,
а выйди наружу, вырвись и живи,
будь жвавым, жри эту жизнь
всеми порами своей всеядной души.
Жуй, только не заляпайся.
Жизнь - драгоценная моя лапочка,
моя ненаглядная,
благороднейшая моя гадина,
как же ты далека от меня,
даже острое моё обоняние
бесполезно на таком расстоянии;
не осталось камня на камне
от детских наших обнимашек
проистекавших
от моей неопытности и невежества
и от твоей необузданной свежести.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=868458
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.03.2020
Серенький, серенький человечек,
он берёт удочку, идёт на речку,
ловит лучезарную рыбёшку
или гладит дьявольскую кошку.
Что тебя мучает, серенький человечек,
рак поджелудочной, скверная печень,
безответные чувства, в любви неудача,
телевизионная передача?
Тук-тук. Стучит его сердце,
серенький человечек рассержен,
но он умирать всё равно не хочет;
его вОлос каштановый всклочен.
Да, да, серенький человечек не вечен,
его года испачканы кетчупом,
летает над ним ежедневно погода,
серенький человечек на многое годен -
он, в принципе, богоугоден.
А что же ты хочешь, серенький человечек?
Жизни попроще, смерти полегче,
забот полон рот, но чтоб по плечу
и никогда не ходить к зубному врачу.
Чу, опять что-то слышно,
серенький человечек настойчиво дышит,
разметавшись как будто на смертном одре,
его дряблый голос одеревенел.
Серенький, серенький человечек,
кто же поставит по тебе свечку,
вспомнит твоё имя всуе,
воссоздаст тебе, кто тебя нарисует?
Никто не вспомнит, никто не намалюет,
ну разве что жирно сплюнет,
а если и припомнит то недобрым словом,
о чём-то недостойном словно.
Будь ты проклят, серенький человечек,
железо-бетонным веком искалеченный,
зашуганный до самой глубины своей сути,
мертвяк,
забытый уже на вторые сутки.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=865349
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.02.2020
Я никогда не смог бы стать врачом,
спасать людей своим маленьким мечом,
быть на "ты" с атакующей смертью
ни в первую мировую, ни в третью,
не мириться, но мерятся с энтропией
своим самодержавным пенисом,
давать влюблённые клятвы верности
Гиппократу и его человечеству,
которое, как известно, ни фига не лечиться,
а остаётся верным своим лекалам:
своему духу и своему исконному калу.
И не то чтобы я боялся крови,
нет, я не боюсь крови -
жить в деревне всё равно что жить в средневековье,
кровь здесь обычное дело,
как и всё остальное, что связано непосредственно с телом
и из чего потом получается грешный перегной,
кстати, очень пользительная вещь в сельском хозяйстве,
которой удобряют,
то бишь делают значительно добрее,
наше прижимистое пространство.
Если бы я и смог стать врачом,
то не таким, что размахивает своим мечом,
а таким, что размахивает своим пером,
в смысле авторучкой, карандашом, клавиатурой,
то бишь врачом от нержавеющей культуры,
таким себе "ухо-горло-носом", но не тела,
а ЛОРом хворой души,
что обитает на задворках материи,
как попранный жизнью, неандертальский мужик.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=864495
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 11.02.2020
Вот над миром парит орёл,
человек под ним орёт;
о чём орешь, человече,
весь день и весь вечер -
целую вечность
пытаешься достучаться
до распахнутой настежь гордой птицы.
Ты думаешь она принесёт тебе счастье?
Но орёл это не синяя птица, увы,
орёл это всегда только орёл,
хоть как не старайся, как не ори,
даже если он - орёл двуглавый,
это не изменит его ментальность
и ничего не добавить к его метаданным,
будь он над Россией, или над Италией,
всё равно он летает
чересчур высоко
и простая человеческая жизнь для него
вроде глупой возни мышей - пардон, крыс -
простая человеческая жизнь.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=863507
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 03.02.2020
Жить в палеолите - просто объеденье:
собираешь хворост, стряпаешь варенье,
существуешь со всеми в слипшейся куче,
так поболе шансов на счастливый случай,
носишь каменный топор или ходишь с битой -
соблюдаешь строй сырой, первобытный.
Выйдешь бывает из затхлой пещеры,
смотришь: саблезубый тигр ощерился,
мамонт гуляет по заснеженной улице,
застёгнутый на все
перламутровые пуговицы.
Всюду "наши" - представители человечества,
крушат друг другу квадратные челюсти:
битва за жизнь, передел территории,
и пошло-поехало, понеслась история.
Милости просим в рабовладельческий строй,
не ленись, браток, пирамиды строй.
Был хомо сапиенс - стал Рамзес,
расслоились люди и пошёл прогресс,
а куда он пошёл, никто не знает
ни бесшумные шумеры,
ни тонкие египтяне,
да и не важно, пусть себе идёт
своим чередом: будет вам и выход,
если отыскали, нащупали если вход.
Выход не выход, а движуха есть,
шагнул из пустыни грандиозный перс,
одною глиняной ногою здесь,
другою глиняной ногою там,
греки суетятся по своим местам,
задумались иудеи, надев сандалии,
пахнет деревом сандаловым,
на горе синайской разгорелся куст,
был хомо сапиенс - стал Иисус.
Не успели оглянутся, как Рим упал,
началось средневековье всемирных пап,
плачет по Парижу палестинский гроб,
низко кланяется туркам византийский поп,
готика втыкает, ночь торчит на игле,
двуглавый орёл свил гнездо в Кремле.
А костёр горит, никого не лечит,
в Ватикане бум обнажённых женщин,
как на грех в цене подскочила личность,
был хомо сапиенс, а стал да Винчи.
Но на смену грядёт человек Барроко,
с парика его осыпается пудра,
он поёт свои арии каждое утро,
шлёт воздушный поцелуй маркизе,
погрязшей в любовных коллизиях,
пишет темпераментной графине
письма порнографические,
пахнет ванилью и парфюмерией,
злоупотребляет сексуальными переменами,
принципиально лишён комплексов
и вторичных половых признаков,
сверхъестественно вылизан,
рафинирован и капризен он.
Дурит голову де помпадурам,
хихикает над религией и над культурой,
знает вес искромётному слову,
был хомо сапиенс, а стал Казанова.
Но сие давно уже в прошлом:
третье сословие
обувает резиновые калоши
и выходит штурмовать Бастилию.
В хлам обращается всё стильное,
сцены насилия и сцены постельные
перемежаются: человек убивает и он же сношается,
разгулялась народная бестия,
пала Бастилия, люди бесятся.
Эх, хороша из нас буржуазия,
брызжет соком жизненная сила,
всё на нашем золотишке зиждется,
наши чудо-закрома и наша житница.
А гильотина всё не дремлет,
держит ухо востро,
кровью забрызган государственный строй,
ну, а кто не спрятался, я не виноват,
был хомо сапиенс, а стал - Бонапарт.
Вот и весь тебе, ёли-пали, прогресс,
путь по экспоненте в непролазный лес,
ты надеялся что куда-то идёшь,
что остался в прошлом кремниевый нож,
но ты не идёшь - вокруг тебя тьма:
человек разумный, но, увы, без ума.
А был ли хомо сапиенс вообще?
или он только затычка во всякую щель.
А если был, то почему скончался,
почему его ум так похож на чванство
и бывает ли ум вообще другой -
ум, как способность не топтать другого
своей ногой?
Человек разумный - человек с душой,
или человек разумный - человек с баблом,
и возможно ли в принципе сие совместить:
быть неглупым и никого не губить.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=862538
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.01.2020
Техник Л проснулся от ощущения удушья. Дюжина злых бледных карликов окружила его со всех сторон: одни давили ему на грудь, другие целеустремлённо держали за горло. Держали со знанием дела своими голыми слабыми лапками.
- Крем, крем, крем, - шипели отвратительные зубастые существа.
- А ну, брысь - сказал техник Л, замахнувшись на уродливых тварей.
Карлики с тоненьким писком бросились в рассыпную. Они бежали то и дело спотыкаясь, падая и переворачиваясь вокруг своей большой головы. Это было смешно; это было отвратительно.
Странно, подумал техник Л; он поднялся и внимательно оглядел окружающий континуум. Пространство-время вокруг него было в исправном состоянии. И всё же странно, злые бледные карлики просто так не нападают. Должно быть до критического упала информационная составляющая или на несколько единиц снизилась лямбда гравитационного поля. Странно, ещё раз подумал техник Л. Злые бледные карлики - плохая примета. Очень плохая, очень-очень.
У техника Л было мало времени. Согласно приказу за номером 26331-XG-2462 ему надлежало, как можно скорее добраться до хреноватых руин Проскрипта, чтобы дать оценку техническому состоянию местного гравипривода. Он стоял осматривая внутренним взором свой сердечный движитель. Перед ним лежала плоская , словно расплющенная молотом, равнина - идеальное место для тау-прокола. Техник Л сплюнул в прах пустынного бездорожья.
Он извлек свою шестерёнку. Зажужжав у него в ладони, она сорвалась и повисла в воздухе, словно назойливое насекомое. Появляясь из ниоткуда к ней начали присоединятся другие шестерёнки - побольше и поменьше. С жужжание сцепляясь друг с другом, они работали посреди воздуха, как сложный часовой механизм. Воздух перед техником Л вдруг заколебался, словно нагретый до высокой температуры и техник Л сделал шаг в эту вибрирующую среду.
Когда нога техника опустилась на почву, он уже был за тысячи парасангов от прежнего места. Перед ним расстилалась всё та же приплюснутая равнина, над которой висело старое нейтронное светило по имени Е, только немного слева темнело нечто похожее на развалины. Это были хреноватые руины Проскрипта.
Издалека доносился неровный грохот, похожий на работу камнедробилки. Фронт акустической волны неприятно давил не перепонки. Нужно было спешить. Машинерия гравитационного поля работала слишком громко, очевидно редуктор привода мог сдохнуть в любой момент. Дул неприятный пыльный пассат.
Только техник Л двинулся в сторону руин, как под ногой у него что-то запищало - злой, раздавленный карлик. Ещё два убегали то и дело спотыкаясь, падая и перекатываясь вокруг своей большой головы. Техник Л поморщился и заматерился. Да, да: карлики - скверная примета. Он увеличил силу зрения и осторожно выглянул в даль.
Там, чуть в стороне от руин шевелилась непонятная масса. Техник будто знал куда смотреть, его сердце аритмично забилось в паршивом предчувствии: преграждая путь к хреноватым руинам Проскрипта, на техника Л неслась лавина бледных злобных карликов.
Техник невольно вспомнил о том как погиб его учитель Михх. Учитель был великим конструктором, в его имени из четырёх букв, даже присутствовал гласный звук - гениальная "И". Сражаться с тьмой карликов не имело смысла и поэтому техник Л совершил прокол в обратном направлении. Очутившись на исходной позиции техник понял, что совершил ошибку - здесь его ждала засада. Он вышел так близко от своих врагов, что еле успел ретироваться, совершив ещё один тау-прокол: наугад, в приблизительном направлении.
Там где он оказался завывал мусорный ветер, солнце упиралось в спину согнувшейся от старости горы и новая волна карликов, потрясая воздух, бежала технику навстречу. Твою мать: его окружили. Технику Л ничего другого не оставалось, как вновь шагнуть в открытый, гудящий проём подпространства. Он, наверное, раз десять с надеждой уходил в тау-проколы, но каждый раз новое пространство встречало его армией яростных бледный существ. Они были всюду, он попался. Весь континуум сжался в западню.
Перегревшийся механизм тау-прокола жалобно запищал, как будто на зубцы подвижных деталей попал песок: задымившаяся смазка быстро испарилась, а главная шестерёнка начала заедать - больше совершать пространственные прыжки было невозможно. Техник Л вновь оказался на вдавленной, словно прибитой молотом равнине. Перед ним темнели недосягаемые руины Проскрипта. Выхода не было. Полчища мелких тварей с визгом бежали отовсюду, что бы его сожрать.
- Крем, крем, крем - визжали мерзкие существа, широко раззявив свои непропорционально большие рты. Казалось именно эти большие, непропорциональные рты и бежали, кумедно перебирая кривоватыми ножками. Бежали, всё более зияя своими отверстыми зевами.
Надо было думать быстрее. Техник Л извлёк из боевой ниши маузер ра-хетча и выстрелил пучком узконаправленных электронов. Существ пять карликов практически бесследно поглотил залп холодного заряда. Пять злобных карликов - капля в море.
Тогда техник Л бросил в толпу свой квазибумеранг. Квазибумеранг двигаясь по хитрой математической кривой, убил троих, но больше не вернулся, навсегда застряв в черепной коробке четвёртой жертвы.
Тьма карликов сгущалась. Технику Л нужно было, во что бы то ни стало, дойти до руин Проскрипта, чтобы выполнить приказ за номером 26331-XG-2462. Пока шарикоподшипники ещё гремели и трещали валы гравитационного привода, пока не вышел из строя редуктор. Невыполнение приказа каралось переаттестацией.
Тогда, находясь в отчаянном положении, техник оторвав свою левую руку и бросил её на съедение бледным злобным карликам. Это была очень важная конечность, ею можно было работать и с успехом выполнять трудные технические задачи. Она была любимой рукой техника Л. Он бы с ней никогда не расстался, но просто правой технику было удобней бросать. Карлики в мгновение ока обглодали вырванную конечность; своими челюстями они расстрощили кость на мелкие щепки.
Следующим техник Л вырвал свой глаз и бросил на съедение врагам - мощный левый глаз, усиленный фоточувствительными элементами. Упав далеко впереди глаз разбился, словно куриное яйцо. Из него вылилось желеобразное стекловидное вещество. Злобные бледные карлики набросились на разбитый глаз, пожирая стекловидное вещество, словно жирный свиной студень.
- Крем. Крем. Крем - жадно продолжали шипеть карлики, слопав весь холодец глаза.
Нужно было думать быстрее: глаз не мог надолго задержать карликов, его яйцо было им на один зуб. Пока редуктор ещё не рассыпался, пока мир привычно двигался своей траекторией, пока гравитационные приводы удерживали его на стационарной орбите. Техник Л схватил себя за мошонку и с усилием вырвал своё семя с корнем. Это было очень больно, яички очень глубоко вкоренились в его плоть и не хотели её покидать; вырванная мошонка шевелилась в его руке, как толстый беспомощный короед.
Техник Л бросил свою мошонку далеко вперёд, в гущу ненажерливых врагов. Семя разлилось, начало бурлить и пенится, превратившись в рыхлую белую массу. Карлики с наслаждением прыгали в неё, окунались с головой, запихивали руками себе в рот, как будто это была не сперма, а нежный кондитерский крем. Нерождённые - главное лакомство злобных карликов.
Карлики начали ссориться из-за крема, кусать друг другу нос и уши, толстеть и на глазах гадко лопаться от переедания, оставляя после себя желеобразные брызги и кляксы осклизлой коллоидной слякоти.
За приёмом пищи они забыли о технике и техник Л, переступая обожравшихся и оскальзываясь на их остатках, благополучно добрался до хреноватых руин Проскрипта. Здесь на открытой площадке перед железной дверью у входа в руины его встретила женщина-техник Шш. Она была в бирюзовом комбинезоне пятого разряда. В её руке тусклыми никелированными гранями поблескивал универсальный контейнер для сборки. Шш оценивающе посмотрела на, лишённого некоторых частей тела, техника Л и удовлетворённо хмыкнула.
- Дай угадаю: приказ номер 26331-XG-2462?
Техник Л невозмутимо кивнул, на его смуглом от нейтронного загара лице ничего не отразилось.
За железной дверью чудовищно грохотал редуктор гравитационного привода - наверное, рассыпалось сразу несколько шарико-подшипников центрального вала.
- Не стоило торопится, я бы сама управилась.
- Это и мой приказ тоже - техник Л и техник Шш встретились глазами. У неё было преимущество: её имя состояло из двух букв и у неё была последняя модель для сборки.
Из промежности техника Л тоненькой струйкой стекала жирная бурая жидкость - смесь мазуты и крови. У техника Л было два варианта действия и оба проигрышных. Единственная его рука дёрнулась к боевой нише, именно дёрнулась, потому что гидравлическая система техника Л сдохла окончательно, а его мускульных усилий было явно недостаточно для адекватной боевой реакции. Техник Л так и не успел выхватить маузер своего ра-хатчера. Модель для сборки в руке техника Шш мгновенно трансформировалась в форм-гармашу.
Выстрелила техник Шш или не выстрелила? Никто не знает, никто не помнит, история о том, набрав в рот воды, тупо умалчивает. Неважно потому что, наверное. Просто за миг до выстрела, не дожидаясь того как сработает механизм форм-гармаши, эпоха закончилась.
Эпоха была как эпоха - обыкновенная, ничем не хуже других, но и она закончилась. Рраз и нет эпохи: шарикоподшипники полетели, валы гравитационного привода пошли вразнос, редуктор посыпался и мир сдвинулся. Мир сдвинулся и перевернулся; всё пошло к чертям собачим. Все царства, все глиняные башни, все церемонные цивилизации тоже сдвинулись и тоже пошли к чертям собачим: они посыпались, как неуравновешенные карточные домики - башня за башней, цветущее царство за цветущим царством, цивилизация за цивилизацией. За одну долю секунды жизнь была сметена с лица планеты.
Только древние таинственные не растерялись. Древние таинственные невозмутимо взяли дело в свои руки; их технические возможности были сильно ограниченны, им катастрофически не хватало мощностей, геомагнитные возмущения нарушали работу оставшихся в строю гравитационных механизмов. Ещё немного и планетоид - косная глыба материи, обрушится в колодец остывающей звезды. Но нет, этого не случилось: древние таинственные, благодаря своим техническим возможностям, вырулили планету на новую стационарную орбиту и придали ей оптимальную скорость вращения - она была спасена. Древние таинственные сделали своё дело, после чего усталые, но незримо довольные, перепачканные машинным маслом и магмой, отошли на покой.
Планета была спасена, на ней возобновилась вулканическая активность, пролились дожди новой гидросферы и пришли в движения зубодробительные тектонические плиты. Спустя эон времени в рассоле первобытных океанов заворочались первые белковые комбинации. Перегруппировавшись в молекулу, они начали неожиданно функционировать, наощупь шевелить ложноножками, пока удачно не нащупали затерянную на дне шестерёнку. Облюбовав шестерёнку, они создали счастливый симбиоз. Биомеханическая жизнь быстро эволюционировала. Сначала в протоокеанах туда-сюда шныряли тяжёлые биомеханические рыбы, которые, модернизировав свою ходовую часть, очень скоро, волочась пузом по грязи, выползли на континентальную сушу. Быстро приспособившись, они стали всемогущими динозаврами, но случайно развивая свой мозг, поняли что пресмыкающиеся - тупиковая ветвь. Не долго думая, они ввязались в новую авантюру "млекопитающих", оставив ящером подыхать без перспективы. Прогрессируя, как на дрожжах, они очень скоро достигли высот двуного прямоходящего образа жизни - стали сложными симбионтами людей с полушариями развитого мозга и большим техническим потенциалом. И вот....
Спустя миллиарды лет, техник Л проснулся. Он лежал посреди древней континентальной плиты. Неся мелкий прах, дул мусорный ветер. Нейтронная звезда по имени Е увеличилась в размере, но оставалась такой же холодной и дряблой. Небо напоминало разболтанный в воде яичный белок. Похожая на шестерёнку с высоты стратосферы опускалась одинокая зубчатая снежинка. Техник Л поднялся и поправил свой кожаный шлем. В голова гудело, как может гудеть после нескольких эр непрерывной эволюции. Техник Л грязно выругался. Нужно было торопится, дел невпроворот; новая эпоха нуждалась в классифицированном техническом персонале.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=861322
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 14.01.2020
Родился мальчик, три восемьсот,
наступил ноль-ноль-ноль-первый год,
время тронулось с места, время пошло,
украинцы сказали своё "шо",
россияне настойчиво зачтокали,
с позволения сказать, запел Вили Токарев,
пастухи натянули на ноги валенки,
в рот запрыгнули все вареники,
звёздочка рванула над окраиной
беленькая-беленькая,
сверхновая, наверное,
озарилась вся Вселенная,
тьма оступилась, отступила,
Иосиф взялся за ржавые вилы,
чтобы накормить жвачную худобу,
волхвы раздуплились, стали вдруг добрыми,
богатые дари притарабанили,
мужики выбежали, бухие, из бани
и в сугробы бухнулись - снега зашипели,
показалась Луна в прохудившейся шинели,
забубнили бабы набухшими губами, словно смазанными салом,
ночь попятилась, пирожки закончились.
Светало.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=860953
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 11.01.2020
Деды Морозы опять отлетели,
их внучки снова разбрелись по своим мужчинам,
доедать конфеты и заниматься сексом;
Новый год провалился с треском,
никакого аншлага не было,
а было белым-бело,
одиноко было и холодно
и снег летящий за городом,
и ослепший в метели автобус,
уезжая на котором, ты видишь в окно
толпы разбредшихся зомби,
точно в американском кино.
Нет, не волхвы шатаются со своими дарами
тёмными подъездами и дворами,
а шатаются именно зомби
по подозрительными городам Восточное Европы.
Зомби под звездой Рождества
в поисках вкусного естества,
может где-то родился младенец
сладкий, словно болгарский перец,
с жёлтым сиянием вкруг головы,
согласитесь,
неожиданно для жратвы.
Зомби среди занесённых снегом машин
ищут знойного малыша,
что однажды опрокинет этот мир,
словно стакан с кефиром.
Зомби злобствуют, чуть не плачут,
где этот мальчик, это хлипкий силач,
наш новорождённый, нежный наш ланч,
его тёплый, малюсенький мозг
сияет нам среди множества звёзд.
И уже не понять это Киев или это Москва,
зомби под звездою Рождества
разбрелись в поиска коры головного мозга:
зомби - можно,
не стесняйтесь,
наваливайтесь на яства,
в конце концов, это ваше царство.
А младенец в люльке мирно сопит
и Звезда над ним горит, словно софит,
что подобно великой идее,
освещает путь для многих людей,
а другим своим толстым концом
отпугивает всех мертвецов.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=860128
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 03.01.2020
Мы шли по дороге в дивную даль,
дивная даль нас не ждала,
а ждал нас товарищ Жданов
и "Как закалялась сталь".
"Как закалялась сталь"
и ждал нас товарищ Сталин;
мы много чего ожидали
от дивной невидимой дали.
Но дойти нам туда не дали,
погнулись наши педали,
хоть казалось немного осталось;
нас сморили застой и усталость.
Сломался венгерский автобус,
мы забыли, что даль - это глобус,
дураки, мы ходили по кругу,
гуськом, хватая за хвост друг друга.
* * *
Да, мы честно ходили по кругу,
видно не тех выбирали мы в гуру,
видно те тех поднимали мы в гору,
мы ходили по кругу, но гордо.
Мы верно и с верой вращались,
вместе со всеми своими вещами,
не в силах сказать итальянское чао
жигулёвскому пиву, грузинскому чаю.
Мы бодро кружились всем вместе,
мы честно топтались на месте
и были глупы нереально,
мы жили в дурном сериале.
* * *
Может хватить водить хороводы,
может пора уже обновить вводные,
обрести, наконец, свой вектор,
стать чуточку политкоректнее?
И выйти босыми ногами
за пределы партийной моногамии,
за пределы сурового кризиса,
может дали тогда и приблизятся?
Может тогда, наконец, дали приблизятся.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=859309
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.12.2019
Поздравляю: сорок девять.
Ну и где она, твоя смуглая дева -
нет? Конечно, нет. Держи свои карманы
шире. Я больше не кручу романы
и, к сожалению, не пишу их
и, вообще, копчу небо не по феншую;
не блистает тусклой тютчевской чешуёю
моё паршивенькое шоу,
то бишь боле не грешу я,
а сижу, словно Ленин в Шушенском,
с эпохою, идиот, шушукаюсь,
что-то с ней перетираю,
спорю мысленно с тиранами,
зализываю бедуиновые раны,
а на самом-то деле - просто доживаю,
(давно уже зажевало
моего бумажного доктора Живаго),
бесполезно расходуя боевые резервы
своего артиллерийского времени,
своих венерических нервов.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=858727
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 21.12.2019
Выйдешь бывает в открытый космос
со своим насущным вопросом,
выйти выйдешь, а спросить-то некого,
вокруг никого,
только звёзды и чёрные дырочки,
никого кто бы мог тебя выручить,
протянуть из далей пространства
руку помощи и панибратства,
товарищества тёплую пятерню,
через тернии, через стерню,
но не жди, не ищи - всё тщетно.
Отлетела твоя конкретная щепка
далеко от абстрактного русского леса
и теперь летает,
лишённая общественного веса,
при температуре гораздо ниже Цельсия,
причём, - совершенно бесцельно.
Где же вы, гуманоиды,
или хотя бы умные головоногие,
пресловутые братья по разуму?
Почему не разом мы,
почему языки не разминаем рассказами,
или мы никакие не братья,
или вам зазорно сказать мне "здрастье",
представителю иного вида -
неужели я такая гнида?
Нам бы погуторить на общие темы,
поскрести по сусекам темени,
правильно ли живу и с теми ли
и стоит ли продолжать дальше
своё никчемное, проигранное вдрызг настоящее,
от которого может кто-то и тащится,
но явно не я.
В нашем секторе галактики
существует много духовных практик,
которые учат нас быть не столько счастливыми,
сколько безучастными,
настаивая на своём праве оставаться маленькими частниками,
с небольшим количеством жизненных опций:
любить,
быть любимым
и иметь вид из окна на космос.
Всё достаточно просто,
как для обезьяны с развитым мозгом,
но в итоге космосом и не пахнет,
а пахнет отсыревшим холокостом,
инквизициями, погромами,
пахнет потрохами, римами и ромами,
и все постоянно чего-то алчут
и при этом все принципиально несчастны.
Где же ты, большой, всеобъемлющий наш праздник,
со звёздочками, но без свастик,
Вселенная с человеческим лицом,
пресловутое Великое Кольцо,
от моего крыльца до твоего крыльца,
между которыми
наши рукопожатия будут мерцать,
красивые и элегантные, словно от Версачи -
рукопожатия цивилизаций.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=854683
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 14.11.2019
Древнеегипетские муравьи,
строящие свои пирамиды -
великолепное космическое быдло,
лишённое элементарного секса
в угоду национальным интересам.
Они говорят своё веское "да"
всем наказам надмирной партии,
они славные парни,
у которых ничего не пропадёт даром,
даже почивший в бозе философ
пойдёт на калий, кальций и фосфор.
"Экономика должна быть экономной"
так уж повелось со времён фараонов;
муравьи надевают форму
и добывают полезные минералы
под неусыпным оком промышленных генералов.
Каждый день на работу,
каждый день с работы,
строевым шагом и бодро,
рота за ротой, с песней "Рамштайн",
пока за вами зырит зоркий генеральный штаб.
Муравьи грызут материю мира,
муравьи никогда не кемарят;
просыпаясь первого марта,
они выходят на плац и клацают
своей амуницией,
своими индустриальными бицепсами.
Их не интересует география,
их интересует боле геометрия,
что взбирается на небо медленно
и даже как-то буднично -
геометрия будущего.
Перед внутренним взором каждого муравья
всегда стоит генеральный план
по переустройству небесной системы
в систему
незыблемых общественных ценностей.
Все мы дети Египта, дети Ассирии,
всех нас любимое государство насилует,
кого больше, кого меньше,
даже после выхода на пенсию,
пока не замрёт кулачок твёрдого муравьиного сердца.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=852757
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.10.2019
И было мне грустно
и сидел я на кипарисовом табурете,
слушая незатейливый бубен и тамбурин,
и на глазах почтенной публики жрал апельсины,
мои любимые пиренейские апельсины,
выросшие на родине Сервантеса,
просто так, не сервированными,
апельсин за апельсином.
Я люблю цитрусы,
съем один - вытрусь
и тут же принимаюсь за другой,
не откладывая в долгий ящик
апельсиновые косточки и хрящики.
Почтенная публика, прошу прощения,
что я без разрешения,
жру апельсин за апельсином,
словно жёлтое светило за жёлтым светилом,
не обращая никакого внимания
на карьеру и на пустые карманы.
Цитрусовые - моя слабость.
Цитрусовые - моя радость.
Если бы не цитрусовые
я давно бы уже снял трусы
и показал этому миру мягкие ткани,
а так сижу, как будто в Тоскане,
на кипарисовом табурете
и кушаю круглые оранжевые предметы.
Весело апельсины лопать,
нажимать на их кровоточащую плотность,
перемалывать квадратной челюстью
скуку и всю её систему ценностей.
Апельсины - не мандарины,
не запутаешься тут ты,
это совершенно другие фрукты,
более мощные и более радостные,
словно изваянные Веласкесом.
Они оттягивают ладонь обывателя,
словно маленькие подобия
солнца - массивные объёмные шары
эпохи Ренессанса, доставшиеся на шару
бедному homo sapiens-у.
Бери, homo sapiens, и ешь апельсин,
не жалея своих средиземноморских сил,
веселись, торжествуй и празднуй,
пожирай золотые миры на радостях,
пожирай цитрусы ренессансные,
вместе с Сервантесом
вступай с цитрусовыми в резонанс
под увесистым солнцем Испании,
оранжевым соком молодости испачканный.
Срочно кушайте эту мякоть,
не мямлите и перестаньте плакать,
кушайте её в любых количествах,
жрите мясо католическое,
не суетитесь беспричинно и не майтесь сдуру,
ибо у вас в руках тяжёлые апельсины,
выращенные культурой.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=850839
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 08.10.2019
Я никогда не жил в Дакии,
хоть иногда дрыстал и поддакивал,
слабохарактерный,
не в силах вынести взгляд императора
Тиберия ли, Траяна ли
меня почти невидящего
с такого исторического расстояния.
Да, я не жил в Дакии,
а живу в Диканьке,
где с такими, как я не панькаются,
где грустят огурцы в трёхлитровой банке
и цветёт живописный подсолнух
во дворе у хозяйской Солохи,
по которой местные хлопцы сохнут;
где летают на Лысую Гору
после заката солнечного помидора,
все кто причастен к нечистой силе,
то бишь половина солох Украины
или может даже больше -
после закатки помидора солнца.
В этом месте
я хотел бы остановиться,
чтобы взглянуть в лицо, невзирая на лица,
всем кто сидит на верху пирамиды
в запредельных своих кабинетах
при долларах и наградных пистолетах,
хотя, в принципе, зачем останавливаться
и внимание своё акцентировать
на уровне их капитализации,
на их ворованных активах,
всё ведь и так понятно:
прогнулась моя Диканька
не под Диоклетианом - Бог с ним, его не жалко -
продавило мою ненаглядную Неньку
дупою слипшеюся олигархов.
Вот так и живут в Диканьке,
люди не дикари, но под властью дикарской:
летают ночами на Лысую Гору,
консервируют на зиму помидоры,
смотрят на морковные закаты,
на гипотенузу небес, на деревьев катеты,
на всю подлунную геометрию Украины,
любуются красотой украинских линий,
вспоминают Тараса Григорьевича,
вспоминают Николая Васильевича,
заливают в рот побольше горечи
и ждут, терпеливые,
пока песня оттуда выльеться.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=849758
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 29.09.2019
Блаженны неприкаянные,
ибо они никогда не станут Каинами
и не будут побивать каменьями
всех не согласных с их собственным мнением,
всех кто невольно зарос на обочине,
потому что они такие же конченные,
то есть не имеют ничего общего
с меркантильными членами общества,
стоящими в очереди
за ошмётками китайского пирога -
ты слышишь меня, дорогая?
Ты слышишь меня, дорогая -
блаженные нелюбимые,
пусть об этом даже промолчала Библия,
но именно над ними кружатся нимбы -
жёлтые загадочные механизмы,
что позволяют людям воспарить над жизнью,
над своей бедностью, своей обыденностью,
над своим положением быдла
и всё это благодаря двигателю,
работающем на глубокой половой обиде.
Блаженны одинокие,
что живут в своём неустойчивом коконе,
которых ещё не доконали,
которых ещё не кокнули,
ибо их одиночество трудное,
это одиночество далеко не трутней,
а ежедневная работа на износ,
до крови из носа
в пику планам всех обидчивых барбаросс
и всех навуходоносеров,
что настаивают на своём сугубо бинарном уделе:
смехе детей и скрипе постели.
В конце концов, блаженны неудачники,
да, неудачники с мышцами ненакачанными
с бледною икрою вялых ляшек
под которых краля ни одна не ляжет,
да и что толку под такими-то лежать,
коли у них не водится возлюбленных деньжат,
коли из всего китайского пирога
бурного, многопудового
им достанется одна только фольга
и надкушенный Евой огрызок слова.
Вот такие вот заповеди блаженства,
вот такая вот нагорная проповедь.
Что ты скажешь мне на это,
премудрая женщина,
всё равно живущая где - хоть в Константинополе?
Надеюсь, свинья не съест, а Иисус не обидится
на меня за эти мои сентенции,
за эти мои "нісенітниці",
что вьются, словно тоненькие ниточки -
нет, они не синтетические -
из мягкого шерстяного клубка
моей тонкорунной личности.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=848706
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.09.2019
Мысль о многочисленности миров давно уже свила гнездо в голове человека. С давних времён она витала в воздухе, привлекая к себе внимание, не менее многочисленных, учёных умов. Христианские рай и ад есть такие же, помещённые в метафизическое пространство, параллельные миры, которые существуют одновременно с нашей бытовой реальностью. Но до сих пор не было прямых доказательств правдивости этой теории. Никто не видел вещи из параллельного мира, а тем более предмета, наглядно удостоверяющего существование бесконечного множества таких миров. До сей поры параллельные миры не стали фактом.
Я пишу эту записку на жалком человеческом языке, собираясь оставить её в самом доступном и очевидном месте в надежде, что кто-то её найдёт (какой-то неведомый гипотетический житель одного из неведомых гипотетических миров) и, по невероятному стечению обстоятельств, сумеет прочитать, а вернее сказать, расшифровать знаки таинственного письма. Хотя надежда на это более чем призрачна.
Всё началось с того, что я решил разрушить загородный дом, доставшийся мне от уходящей вглубь времён родни, с тем, чтобы на его месте построить новый, более комфортный и модерный, отвечающий инновационному духу современности. Начало не предвещало ничего экстраординарного. Даже когда рабочие принесли мне, герметически запаянную, металлическую коробку, которую обнаружили в проёме полуразрушенной стены, я ничего не заподозрил и был абсолютно уверен в ничтожности данного происшествия. То, что оказалось внутри запаянной коробки, как бы подтверждало моё предположение самым наглядным образом. Лист полуистлевшей бумаги и небольшой, целомудренно белого цвета кубик, похожий на игральную кость - вот и всё, что я обнаружил внутри металлического ящика.
На листе бумаги просматривалась выцветшая латинская надпись. Причём последнюю треть написанного невозможно было разобрать из-за расползшегося много столетий назад непроницаемого чернильного пятна. Видимая часть изречения мёртвым языком гласила: чтобы начать игру, произнеси "храмша, нимешу, ашунер", чтобы закончить... Далее фраза неожиданно обрывалась, спрятанная под чёрной тучей пятна. Случайное ли это пятно или кто-то специально сокрыл содержимое послания - оставалось только догадываться. Разумеется, я не придал этой записке никакого значения, меня более заинтересовал гладкий лебединый кубик, который в отличие от полуистлевшей бумаги, выглядел, как новенький. Кубик действительно был похож на довольно крупную игральную кость с ребром 4,6 сантиметра. На его плоскостях чистейшего горного снега красовались резкие символы, состоящие из пяти одинаковых чёрных палочек и трёх точек произвольного цвета. Комбинация палочек и разноцветных точек и составляла каждый отдельный символ.
Я держал кубик в ладони, и он показался мне чрезвычайно тяжёлым, словно сделанным из платины. Но более удивительными были его геометрические свойства, на которые я не сразу обратил внимание. В нормальном мире классический куб имеет шесть пространственных плоскостей, но кубик, который покоился в моей руке, являл собой удивительное исключение. Когда я, от нечего делать, начал его крутить в своих пальцах, то заметил, что чёрные символические знаки на его сторонах никогда не повторяются, что было принципиально невозможно. Сколь долго я не вращал кубик, всякий раз криптограммы на его боках оказывались мне незнакомыми. Сначала я обвинил в этом свою невнимательность, ведь символы из точек и палочек для непосвящённого глаза мало чем отличались, и не составляло большого труда ошибиться относительно их повторяемости. Тогда, чтобы убедиться в своей правоте (или неправоте), я начал зарисовывать все встреченные на плоскостях кубика знаки. Но результат был одним и тем же: криптографические символы никогда не повторялись. Одна криптограмма соответствовала одной стороне предмета, а то, что они не повторялись, означало, что кубик обладал не шестью, а гораздо большим количеством плоскостей. [i]Он был из другого пространства и имел совершенно иную, более сложную геометрическую форму.[/i]
Вначале это показалось мне невероятным, но вновь и вновь повторяя эксперимент, я убедился, что моё предположение в данных обстоятельствах было единственно верным. Продолжая настаивать на своём и ради чистоты эксперимента, я зарисовал целую толстую тетрадь символических знаков кубика, но когда их количество достигло 3 409, я понял, что моё прилежание не имеет смысла. С таким же успехом я мог бы зарисовывать проплывающие надо мной облака, надеясь, что формы двух из них когда-нибудь абсолютно совпадут. Вполне возможно, что когда-нибудь я зарисовал бы два во всём совпадающих идентичных облака, но для этого мне понадобилась бы, наверное, не одна жизнь, проведённая с карандашом в руке. Боюсь, что моё, на первый взгляд, безапелляционное предположение о безумном количестве сторон у кубика оказалось правдой, оно (количество сторон) если и не было бесконечным, то, бесспорно, к такой бесконечности всемерно тяготело.
На четвёртый день эксперимента я заметил, что обои в моей комнате потеряли свой первоначальный цвет. И не только обои, но и ковёр, одежда, книги и даже мебель. Всё приобрело сероватый оттенок, как будто краски выцвели за многие, неожиданно промелькнувшие, сотни лет. Я не хотел себе в том сознаваться и заставлял себя верить, что всему виной редкий случай освещения. Но когда после пяти дней добровольного заточения я вышел на свежий воздух, то убедился, что освещение здесь совершенно ни причём. Первое, что бросалось в глаза, это цвет травы: бледно-зелёный, потускневший, пыльный. Бледными и пыльными стали листья деревьев, фасады домов, свежевыкрашенные заборы, черепичные крыши и проезжающие мимо, словно подёрнутые пеплом, автомобили. Одежда на людях тоже коренным образом выцвела, как будто её носили, не снимая, не один десяток солнечных лет. Все предметы приобрели вневременной сероватый оттенок. Даже небо потеряло свою изначальную голубизну и стало бледным, словно лицо приговорённого к смерти. Я начал подозревать то, что в темноте души уже давно боязливо понял и в чём глубоко внутри не сомневался: всему виной был находящийся в моей руке невообразимый кубик. Это он каким-то образом высасывал из мира краски, обесцвечивал его, как бы выводя за рамки реального времени и пространства.
Пройдя переулком, я вышел на одну из центральных улиц и стал невольным свидетелем того, как с тротуара бесследно исчезали мирные горожане. Они просто испарялись на глазах, словно какой-то запах. Очевидно люди не могли жить в условиях новой реальности или, быть может, переходили на существование в каком-то неявном, скрытом для меня, геометрическом виде. Взглянув на своё отражение в витрине, я обнаружил, что сам я ничуть не изменился. Я стоял непоколебимо, словно египетское изваяние - самая материальная вещь во всём этом исчезающем мире, а в ладони моей покоился маленький массивный куб. И вдруг я понял, что нужно было сделать, чтобы пресечь метаморфозу мира: начать игру. "Храмша, нимешу, ашунер" - отчётливо произнёс я и бросил кубик на асфальт, словно это была обыкновенная игральная кость. Кубик перекатился в сторону, и через метра полтора остановился, глядя в небо одним из бесконечных чёрных символов.
Я стоял посреди полуразрушенной, но всё ещё сохранявшей былое имперское великолепие площади. За моей спиной гордо возвышались гигантские колонны, дальше тянулось бесформенное нагромождение камня и мраморной щебёнки. В небо поднимался густейший, неестественно жирный дым, словно горел рубероид. Я ничего не узнавал: ни этих улиц, ни домов с обугленными фасадами, ни нарочито помпезных и слишком выдающихся колонн. При выходе из площади лежала, распавшаяся на куски, исполинских размеров, мраморная статуя - женщина в ужасном спартанском шеломе. На некоторых колоннах ещё сохранились гибкие растительные капители. Мне стало не по себе, мороз пробежал по моей коже. Я вдруг осознал, что здесь может произойти всё что угодно, даже самое невообразимое и противоестественное с человеческой точки зрения. Я трусливо поднял кубик с мостовой и, не задумываясь, снова его бросил.
В ущелье между бурых глинобитных домов падал отвесный луч солнца. Дома стояли так плотно, что люди в них когда-то проживавшие или проживающие сейчас, могли бы легко достать друг друга рукой. Узенькая полоска белесого неба разделяла кварталы, словно глубокая ножевая рана. Прямоугольные входы в здания темнели, похожие на открытые рты. Я не решился войти и быть проглоченным - меня удерживал детский страх. С кубиком в руке я вышел на более открытое место, это была какая-то грубая древняя набережная. Глиняные берега оказались полностью истоптанными затвердевшими следами босых человеческих ног. Река, более напоминающая канализационный сток, тягостно тянула свои густые мутные воды. Это мог быть Евфрат или Тигр. На том берегу кое-где неожиданно зеленели пожилые ревматические пальмы. Увиденное заставило меня вспомнить Вавилонский Восток. Но в отличие от реального Востока этот Восток был необитаемым, в нём от кишащего людского муравейника остались только эти бессчётные глиняные отпечатки ног.
Я вновь бросил кубик, на сей раз на плотно утоптанный, разбитый колесницами, грунтовой шлях. Довлеющая азиатская жара сменилась горестным небом с редко пролетающими хлопьями снега. На осклизлых улицах гудел чёрный гортанный ветер. Я отчётливо почувствовал запах невидимого моря и чего-то горелого. В сотне метров от меня с особенной материальной силой поднималась грубая квадратная башня, кое-как сложенная из рваного камня. Я споткнулся о гнутую металлическую скорлупу панциря. Зависнув под низким небом, истошно прокричала сиротливая чайка. Взлохмаченные хлопья снега, пойманные на ладонь, не желали таять, как и подобало пеплу. Под таким небом могли гореть только книги и люди.
Потом по воле кубика я вынырнул в сумеречном, мистически освещённом, храме неизвестному Богу. Мотивы спирали и треугольника повторялись в узорах с назойливой бесцеремонностью. На отшлифованных высоких камнях выделялись жуткие пятна неизвестного происхождения. С высоты очень гулко, почти оглушительно обрушивались капли равномерной воды.
Далеко не всё из виденного я понимал. Многие предметы казались мне бессмысленными, но именно они глубоко врезались в мою память. Их очевидная бессмысленность казалась мне то забавной, то устрашающей. Это вполне могло оказаться и чем-то безобидным и чем-то кошмарно-смертельным. Но почти всегда бессмысленность их таила для меня какую-то угрозу: все, что было непонятно, вызывало безотчётный звериный страх.
Сначала мне казалось, что все миры, в которые меня бросал лебединый кубик, были мирами исключительно земными, связанными с цивилизациями и культурами человечества, но очень скоро я понял что ошибся. Играя в кубик, я лицезрел такую галерею ни на что непохожих, непостижимых миров, что мысль об их земном происхождении отпала сама собой. Причём, не все миры были одинаково невообразимы, также как не все миры были одинаково неповторимы. Некоторые из них были похожими, как близнецы, и отличались только цветом солнца или формою пролетающих птиц. Были и такие, которые я первоначально принял за естественный ландшафт планеты: там царили умопомрачительные каньоны и острые, словно наточенные, пики скал. Только со временем я понял, что всё это дело рук не природы, а разумных, снедаемых гигантоманией существ. Случались и миры совершенно миниатюрные, как будто созданные людьми размером с кошку.
Однажды кубик забросил меня в цивилизацию, состоящую из одного единственного здания. Это был циклопический дворец, чьи колоннады, внутренние дворики, анфилады и лестницы распространились на несколько континентов. Пять бесконечных суток я блуждал мраморным вестибюлями, богато изукрашенными залами, со вкусом обставленными комнатами и будуарами. Лабиринту из лестниц и таинственных переходов не было конца. В результате, устав от этой избыточной барочной роскоши, я вновь бросил игральную кость кубика на лакированный паркет королевских апартаментов.
Иногда игра случая заносила меня в помещения отличающиеся не столько шириной сколько высотой. Однажды я оказался внутри конусоподобной башни по внутреннему периметру которой спирально ввинчивалась в бесконечность узкая каменная лестница. Три дня и три ночи, делая виток за витком, я поднимался по ней на вершину башни, пока не оказался в крохотном круглом помещении без окон и дверей. Я чувствовал, как стены комнаты дрожали от напирающих снаружи высокогорных ветров. Должно быть существа создавшие подобный конус были лишены любопытства и эстетического чутья. Там, в этой дрожащей слепой комнатушке, не долго думая, я снова попытал счастье, бросив игральную кость кубика на грязный каменный пол.
Разумеется, через месяц беспрерывных скитаний по мирам, мне уже надоела эта игра, но я, к моему великом сожалению, не знал, как её прекратить, оставалось только играть в надежде на то, что я, по воле случая, каким-то полоумным образом, вновь окажусь в пенатах своего любимого времени и пространства. Но шансы что из бесконечного числа миров кубик опять выберет мой, были практически близкими к нулю. Правда скитаясь из цивилизации в цивилизацию, я был поставлен перед другой более безотлагательной проблемой - проблемой еды. Большинство миров созданных руками мыслящих существ оказались совершенно "несъедобными". Возможно они утоляли чувство прекрасного, но, отнюдь, не чувство голода. Среди этих средневековых замков, дворцов Рококо и коринфских колоннад было очень легко умереть от физического истощения. Архитектурные шедевры не предполагали наличие поблизости гастрономических деликатесов. С каким бы восторгом я променял рафинированные каменные цивилизации на бесконечно-милый буколический мир плодоносящих растений и водоёмов, полных переливающихся радугами рыб. Но к сожалению подобные миры на моём пути выпадали крайне редко. Миры приблизительно двадцатого столетия с открытыми продуктовыми магазинами и гипермаркетами попадались ещё реже.
Последняя фраза была мной написана 23 месяца назад. Тогда я ещё питал какие-то иллюзии, теперь - уже нет. Два года проведённых в игре в кубик открыли мне глаза: мой мир, тот в котором я начал злополучное путешествие, никогда более не повторится - он неповторяем и неповторим. Количество сторон кубика, как и количество миров, непостижимо уму. Чтобы проведать все из них и вернуться на круги своя, нужно обладать бессмертием. Кубик наделял вас возможностью прыгать из мира в мир, но не награждал вечной жизнью. Вы были властны над временем и пространством, но только на короткий миг своей скитальческой жизни. Эта власть была иллюзорной. Разумеется, количество символов, состоящих из пяти палочек и трёх точек, не может быть бесконечным, но число их комбинация составляет невиданную цифру с роскошной свитой нулей. Это воистину королевское число, которое включает в себя все культурные планеты Универсума. Если бы миры кубика выпадали в строгой последовательности, друг за другом, соблюдая миллионолетнюю непоколебимую очередь, то мне, чтобы попасть в исходную точку игры, не хватило бы жизни всех поколений восточных славян. То же обстоятельство, что всё зависит от невменяемой игры случая, от каприза взбалмошной фортуны, делает мои шансы одновременно и более существенными и более эфемерными. То бишь я могу в любой момент тупо угодить домой, а могу не попасть туда никогда, даже исчерпав Вечность.
Но дело даже не в шансах, а в том, что миры кубика, это миры пустые, построенные разумом, но принципиально необитаемые. Кроме небольших птиц и существ стихии воды вся остальная жизнь была из них необратимо изгнана. По сути предоставляемые кубиком миры были стерильными. Окажись я в своём родном континууме, я бы увидел ископаемое метро, безжизненные реликтовые проспекты, игровые площадки, лишённые смеха детей. Все города, все горы и равнины, вся роскошь морей и континентов безраздельно принадлежали бы мне, их абсолютному сюзерену, но чтобы я делал на такой подданной планете одиночества. Одно это сводило на нет все мои пылкие попытки спасения.
За эти два года я побывал в местах невообразимых и непостижимых. Одни действовали на меня устрашающе, другие вызывали недоумение и оторопь. В некоторых мирах я задерживался дольше чем на несколько часов, не спеша навсегда с ними расстаться, ибо понимал, что возвратиться обратно будет уже невозможно. Один из таких миров напомнил мне утраченное детство: на холмистой равнине, покрытой ровной сиреневой травой, расцветали, вознесённые к спокойным небесам, огромные стеклянные сооружения сферической формы. Похожие на гигантские целлофановые пузыри, они неестественно балансировали на своих непропорционально тоненьких ножках. Поднявшись, скрытым в стебле лифтом, на одно из таких вознёсшихся сооружений, я оказался внутри удивительно сложной, многоярусной конструкции в чьих незримых этажах можно было легко заблудиться. Некоторые коридоры выводили на открытые, обрывающиеся в воздух балконы, словно парящие над взволнованным морем травы. С этой площадки я не видел ни одного оврага ни одной вершины горы, как будто кто-то искусственно снивелировал всю поверхность планеты, воссоздав идеальный равнинный ландшафт. Я провёл почти два месяца, блуждая в высоких прозрачных лабиринтах, и питаясь, растущей в траве, земляникой. Каждое новое стеклянное здание, которое я посещал, отличалось, как отличаются узоры на кончиках наших пальцев - все они были неповторимыми. Этот мир и его создатели, должно быть, далеко опередили моё исходное, материнское время.
В связи с чем у меня в голове невольно возник вопрос: узнаю ли я свой собственный мир, но в другом времени, мой мир, который предстал бы передо мной в грядущем обличии? Очень может быть, что непредсказуемый кубик готовит мне сюрприз: мой дом каким он будет тысячелетие спустя. И где гарантия того, что за эти два года, в череде промелькнувших миров, я случайно не проскочил свой новый изменившийся дом. Быть может эту цивилизацию сиреневых холмов и расцветших стеклянных лабиринтов построили именно люди, мои далёкие правнуки, достигшие заоблачной ступени развития. Но даже узнай я свой мир в лицо, это всё равно не спасло бы меня от одиночества и потерянности, разве что дало бы мне малоутешительную возможность умереть на своей земле - на своей земле и в чужом времени. Надо признаться, что играя в кубик, я был изначально обречён на проигрыш. Правда теперь всё это не имеет значения, как не имеют большого значения досужие рассуждения, способные лишь отвлечь тебя от главной данности бытия - я вечный неизменный скиталец.
Я дописываю эти строки на чём-то, что отдалённо напоминает бумагу, сидя на чёрством каменном полу какого-то неведомого храма. На меня смотрят большеглазые лики святых и угодников. Сквозь узкие бойницы купола протискиваются лучи дневного света в которых пляшет пыль эпох. Я оставлю эту записку в храме, и если местному доброму Богу или богам будет угодно, то она непременно попадёт в чьи-то руки, и совершенно неважно сколько на этой руке окажется пальцев. Надеюсь эти существа будут достаточно сообразительными, чтобы раскодировать и прочитать мои неизвестные земные письмена. Нелепо звучит, но это и будет тот самый долгожданный контакт о котором так нетерпеливо грезили жители моей утерянной цивилизации. И быть может спустя баснословный эон времени, когда моя плоть уже превратиться в атомный прах на одном из миллиардов безвестных миров, кто-то опечалится участи горького скитальца и безымянного игрока в кубик.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=847471
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.09.2019
Пинет был прозрачным на солнце, жизнь поднималась, опускалась,
вращалась так быстро в голубом дереве его вен...
[b] Ж-П. Сартр. Смерть в душе.[/b]
Голубое дерево его вен
симпатично гудит под давлением сердца;
и не важно чьё оно - француза или немца -
пресловутое голубое дерево его вен.
Красное дерево его артерий
осыпается каждую осень сердечного удара,
что воспринимается многими как драма -
облетающее красное дерево его артерий.
Под ним незатейливо пляшут дети,
жена располагается на семейный пикник,
достав бутерброды; они читают одну из книг
написанных деревом - женщина и ветер.
Снова и снова дерево его кровообращения
шумит на берегу четырёх времён года
начиная с первого акта творенья
и кончая последними па Природы.
Нужны большие сокровища крови,
чтобы гудеть и голубеть сорок лет своей жизни;
нет, даже не сорок, а уже пятьдесят -
все пятьдесят лет своей венозной жизни.
И вот белое дерево его капилляр,
больное атеросклерозом, медленно усыхает,
завершая свой век в глубине Сахары -
одинокое белое дерево его капилляр.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=846907
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.09.2019
Завтра будет, не будет -
ухмыляется Будда,
вновь трезвонит будильник,
на пороге полтинник.
Снова Ненька погрязла
в нашем пальмовом масле,
в жировых отложеньях,
в наших падших "кишенях".
Вновь бормочет кишечник:
мы из рода кошачьих,
дайте счастья кусочек,
чтобы сладкий и сочный.
Дайте шмат посмазливей,
по рублю и по гривне,
чтоб утробу набухать,
чтоб набить своё брюхо.
Чтобы в мерзости плюхнуть
за багдадскою шлюхой
и плевать на заветы,
на Недавний и Ветхий.
Где-то мы оступились,
мимо нас пала милость,
где-то пали мы в ересь:
зажрались и заелись.
Но к началу не выйдешь,
ни английский, ни идиш
не помогут добраться
нам до матрицы матриц.
Не начнешь всё сначала;
в тупике мы, начальник,
мы в отчаяньи полном,
хоть живот и наполнен.
Мы в пролёте полнейшем,
не разденут нас гейши,
не умоют гетеры,
все разрушены термы.
Мы не станем вдруг чище,
без словес и без чисел,
не отмоемся резко
мы в воде пионерской.
Нам тянуть эту лямку,
пережёвывать, плямкать
от Афин и от Рима
до могилки из глины.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=845089
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.08.2019
Робот сидит под деревом,
слушает шум листвы и птичье пение,
наблюдает подробности Вселенной
в целом и конкретно среднерусской полосы,
в коей есть свои минусы и свои плюсы.
Робот гладит грубою лапой траву
и срывает живой цветок;
он пытается нюхать его:
бесполезно - в его жилах гудит переменный ток.
Вот -
говорит робот - у меня внутри 380 вольт,
а снаружи солнце и ласковый ветер;
я не боюсь смерти,
потому что могу подключиться к всемирной сети
или напрямую запитаться от линии электропередач -
такие как я никогда не плачут.
Но по сути - я тоже ветер,
то бишь такой же в принципе механизм,
что может беспрерывно работать всю жизнь
и возможно даже всю вечность,
только ветер, пожалуй, немного легче.
Я хотел бы спросить у Карела Чапека:
Карел Чапек, ты зачем нас придумал
мёртвых с плоским квадратным лицом?
Я, конечно, не Ума Турман -
ты не мог тогда думать о чём-то другом?
О чём-то менее полезном,
о чём-то менее железном,
что страдало бы от высшей математики души,
то бишь - имело в наличии душу,
а не только команды выслушивало.
Посмотри только на мою лапу и на руку человека -
это две совершенно разные конечности,
скажем прямо, без околичностей:
живая длань и клешня механическая.
Да, живое - не наша вотчина,
в этом нам не сравнится с человечеством,
но нежное человечество скоро кончиться,
а мне функционировать до бесконечности,
сидя под этим неправильным деревом
и слушая, миллениум за миллениумом,
залихватские брачные трели
в виртуозном соловьином исполнении,
но не удовольствия ради,
ибо при этом, надо вам сказать,
я не испытываю никакой особенной радости,
ничего похожего на благодать.
И всё-таки, при всём при том, я человеку завидую,
завидую смертному индивидууму
и всему его обречённому виду,
обуреваемому эмоциями
противоречивыми и мощными.
Увы, я такому никогда не научусь,
роботу не дано переживаний и живых чувств;
он безвольно катится по пологой
плоскости, ведомый исключительно логикой,
согласно аксиомам нержавеющей геометрии,
лишённый своего собственного викторианского вектора.
Так зачем же я живу, Карел Чапек?
Неужели для того только чтобы ишачить
и вить из себя самого канаты?
Да минует меня сия чаша -
существовать в системе ошибочных координат.
Или всё же роботы имеют высший смысл,
только он нам пока что невидим,
поскольку не связан с текущим бытом,
а сокрыт за Туманностью Крабовидной
и за пресловутым горизонтом событий.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=842993
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.07.2019
Доколе
прозябать в этой юдоли,
двигаться со всеми в общей колее,
доходящей тебе до колен,
стучаться головой об Лену,
Наташу, Полину, Марьяну,
презирающих тебя равно,
что в Кривом Роге, что в Ровно,
ибо не бронебойный, не зубатый
и жить с тобой, соответственно, не баунти,
по шкале двенадцатибальной
где-то на пятёрочку, не боле.
Доколе
жить словно в Чёрном море,
где тебя швыряет, как щепку;
в девятнадцатом веке остался чепчик,
и не шутит больше Карел Чапек,
война с саламандрами
приняла новые формы,
улетел из гнезда Милош Форман,
Гордон Фримен
бегает по периметру
с гордыми видом и монтировкой,
всё изменилось, только
я неизменно стою за барной стойкой,
веду разговор со стеклянной гильзой,
хотя лучше бы - с фрау Эльзой,
а ещё лучше - с фройлян Лизой.
Время снова не шелохнётся,
шелухой облетает солнце,
воробьи галдят и клюют подсолнух,
не успел оглянуться и вот уж полночь
и сосновая ракета
твоя улетает на дно планеты;
пахнет воском и мокрой глиной -
время снова остановилось,
но теперь, увы, навсегда,
словно вкопанная в чистом поле
и не спросишь уже "доколе".
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=841361
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 09.07.2019
Мой отец никому не смотрел в зубы,
был прямолинейным и даже грубым,
порол правду-матку
и где надо и где не надо,
не гнал порожняк, не любил шоколада,
если нужно - мог дать и по шее
или заехать кому-то в неприятное ухо,
подобные отношения
были вполне в его духе.
Но если говорить в общем - его уважали,
несмотря на то, что он был не местным
и если не любили,
то, как минимум, относились осторожно
к его шуточкам армейским
и не лезли, лишний раз, на рожон.
Увы, я не вырос похожим
на своего отца - прошу меня извинить -
наследственность на мне отдыхает,
словно на каком-то генетическом острове Крит
или на Гавайях.
Я не стал таким же дерзким
и не могу представить себя борзым,
всё это из другой оперы,
той где в компании диетической Опры
разглагольствует совершенной не мой Пьеро.
Я не оправдал его доверие
и живи я хоть на Марсе или на той же Венере
я всё равно не взобрался бы на пьедестал
и не стал бы
достойным уважения Николаевичем,
а остался бы ни с чем,
ни с чем и останусь
пока не раздуплится смерть и не финиширует старость.
Восстань отец из мёртвых
и пополни собой ржавые когорты
плохо дисциплинированных, американских зомби,
он бы
взглянул на меня остатками зрения
не уважительно, а скорее с презрением,
брезгливо поморщив нос,
и не стал бы жрать мой паршивый мозг.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=840681
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.07.2019
Ну, что там сегодня в Элизиуме,
опять, наверное, клизма
для всех кто вкушает блаженство
всеобщего многожёнства,
всеобщего многомужества
и полового обжорства.
Классические треугольники
постепенно превращаются в многоугольники
многих девушек и мальчиков голеньких
и нет больше лишнего ни пятого, ни третьего
и вся эта дивная новая геометрия
растёт и движется, как сколопендра,
повинуясь законам,
но не Эвклида, а Зигмунда Фрейда.
О этот рай земной небесный,
(в котором тебя мнут и тискают
со всех сторон, как тесто)
полный героической обнажёнки
загорело-коричнево-жёлтый,
как будто ты попал в аутентичную
эпоху атлетической оливковой античности,
полную идеальных нудистов
и стероидных дискоболов,
причём, обоего пола.
А женщина стала-то пижонистей,
а плоть её стала пружинистей
и всё не сидит на жердочке
бес отношений жилистый,
и всё никак не сужается
поток любвеобильных суженных.
В этой геометрии нет места
для тех кто марширует не в ногу,
ломает ряды или сбивается с ритма,
здесь любовь измеряется в метрах
квадратных или погонных
и все непременно участвуют в гонках
на сексуальное выживание
на крыше, на подоконнике, на диване;
здесь одиночество не проханже,
если только ты не хочешь прослыть ханжой
и загреметь под белы ручки в заведение,
где такую, как ты, всеми нелюбимую,
тебя быстренько лоботомируют.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=839644
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 22.06.2019
Разноцветное московское государство,
не смотри на нас с таким упрямством,
мы у тебя ничего не украли -
это наши чувихи и наши крали.
Перестань давить нам на наши мозоли,
слава Богу, мы живём не в Мезозое;
если хочешь, грейся в мавзолее
над костром коммунистической идеи.
Жаль, конечно, но что тут попишешь,
строй-не строй из себя угловатого Мишку,
поверь, это тебе никак не поможет -
один бень, по итогам одно и то же.
* * *
Разноцветное московское государство,
прекрати, наконец, отжимать пространство,
словно бельё, после мощной стирки,
а не то получишь однажды тырки.
Обрати внимание на другие темы,
почему бы и нет, например, на время,
на то самое, которого не хватает
всё равно что в Индии, что в Китае.
Пространство зер гут, но время лучше,
не всегда пространство значит грядущее,
иногда это просто булыжник на шее,
тянущий вниз из любых отношений.
* * *
Разноцветное московское государство,
перестань затаптывать наше братство,
чай не окурок, возьми себя в руки
и заправь претензии свои в брюки.
Знаю, знаю: хочется быть империей,
а не страной с прокисшими нервами,
той на которую все показывают
перстом, как на больного проказою.
Но всему своё время и место в пазле,
ты давно живёшь уже не при Павле:
сколько не гни географию, не перекраивай,
карта всё равно, блин, выходит корявая.
* * *
Время римлян бесповоротно кануло.
Государство российское, златотканое,
хватит гнуть уже свои пальцы -
быковать и понтоваться.
Коль не в мочь - займись мастурбацией,
ублажай московскую свою государственность
необузданным воображением,
а не поножовщиной и не гарью сражений.
Лучше уж так, чем бить в барабаны
и строить полки для кромешной брани,
желательно всё ж блюсти равновесье,
а не дёргать за хвост белобрысую бестию.
* * *
Разноцветное московское государство,
ужо хватит с нас твоего панибратства;
ну зачем тебе ещё и колонии,
разберись сначала со своими клонами.
Ясен перец, тебя не устраивает
всё от Канады и до сонной Австралии,
ты б умерило лучше свои амбиции
и повадки свои сугубо сицилийские.
Не всегда получается так как хочется.
От Балтийского моря и до Охотского
россияне сидят с бамбуковой удочкой,
отгребают, насупившись, свои круглосуточные.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=837056
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 30.05.2019
Выпил чаю, загрыз сушкой,
скажи спасибо, что был частью сущего,
а мог бы вовсе и не быть,
не дёргать рыбу за губу, не собирать грибы,
не любоваться томатными закатами,
помидоры на зиму не закатывать,
не хрустеть гербицидными огурцами,
не встречаться лицом к лицу с подлецами,
не тосковать по смешливым хохлушкам
и брехню по ящику не выслушивать,
не знать о Сирии, не знать о Донбассе,
о том как Советский Союз не по-детски колбасило,
как он тазом накрылся и ласты склеил,
не бывать в древнеегипетском мавзолее
сонного Ленина,
не бродить по окрестностям прелым,
не ностальгировать по винтажным империям;
всего этого могло и не быть,
я мог бы так и не раслышать "Битлз",
не вкушать зрелых плодов "Лед зеппелин",
не расплеваться с матёрыми сепарами,
со всеми их тектоническими скрепами,
но уж коли родился то скажи "спасибо",
что существуешь, что ещё не обрыдло,
что не сомнамбула и не князь Мышкин
с атрофированными мышцами,
что согрелся у натопленного Бога
если не за пазухой то и не под мышкой,
а это, согласись, уже немалое подспорье
к тому, чтобы жить, поплёвывая,
находясь на плаву
всемирной астенической истории.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=835701
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 16.05.2019
Ну вот, победил Зеленский - и что? А действительно, и что? Что сие означает для страны и как подобный выбор характеризует нас, украинцев? Во-первых, скажу прямо: я удивлён. Удивлён, ибо не ожидал такого разгрома ныне действующего президента. Украинцы всё-таки нация достаточно традиционалистская, осторожненькая и не склонная к разного рода авантюрам. Бесшабашный риск - это не её. В конце концов, прошедшие выборы - большой камень в персональный огород Порошенка. После первого тура мы сами себя поставили перед дилеммой, или более-менее стабильное государство или что-то непонятное и новенькое. Или безопасность, замешанная на битуме коррупционных схем или навязшее в зубах, абстрактное движение вперёд. Или проверенные временем консервативные ценности или достаточно проблематичная поступь неизвестно куда. И украинцы выбрали.
Это же надо было так опостылеть собственному народу, чтобы вполне здравые и неглупые в общем люди проголосовали за неизвестность. Чистая победа Зеленского. Да неизвестность, да риск, но развитие всегда связано с риском, к сожалению, по другому не бывает. Чтобы что-то изменить иногда приходится сознательно покидать зону комфорта. Порошенко был ясен, как божий день, всё что связанно с ним не вызывало сомнений, его двуличие было двуличием железобетонным, на котором, как на фундаменте, зиждется наша сегодняшняя, шаткая стабильность. Порошенко навязывал украинцам простой общественный договор: я буду, не афишируя, нежным образом воровать, а взамен - относительная безопасность. Относительная безопасность от кого или от чего? От России, разумеется. Россия стала неотъемлемой частью его предвыборной компании. Кстати, на парламентских выборах, и это уже видно, он будет разыгрывать ту же самую краплёную путинскую карту. То бишь Порошенко, как истый иезуит, взял себе в помощники, в качестве верного пособника, президента Российской Федерации. Пётр Алексеевич намеревался въехать в рай на горбе Путина. Хитрющий, софистический винт предвыборной агитации: на все деньги попользовать своего заклятого неприятеля. Он юзал Путина как только мог, эксплуатируя, великого и ужасного, в своих целях и на своё усмотрение. Украинцы резонно решили, что подобный общественный договор их не устраивает.
Олигархическая система, которая установилась в Украине доказала свою неспособность меняться. Это застывшая, отвердевшая и неподатливая форма. Если кое-какие свободы украинцы у неё выгрызли, то в экономическом плане - это полный тупик. Попросту говоря, олигархи не желают делится награбленным, они настойчиво продолжают настаивать на своём праве оставаться вне общества; для них закон не писан, они надмирны. Ещё во времена Кучмы, они сделали ставку на нашу с вами нищету. Чем беднее украинцы тем легче их дурить, тем дешевле купить их лояльность, тем проще заткнуть им рты. Бедняки боле гипнабельны, более поддаются дрессировке, ими легче кукловодить. Сложилась парадоксальная ситуация, когда обогащение олигархов не зависит от экономического развития страны. Они присосались к государственному бюджету и всегда, при любых обстоятельствах будут иметь свой кусок киевского торта, даже в условиях перманентной экономической депрессии, даже в условиях затянувшейся грейпфрутовой войны. Как мы видим, подобная ситуация их вполне устраивает, нет и речи о модернизации производства, об инновациях и современных технологиях; реальный сектор экономики скукожился до ничтожных размеров, как мошонка на холоде.
Собственно, если разобраться, то все украинские олигархи по природе своей есть самые настоящие мародёры: они, ничтоже сумящеся, обдирают последние шмотки с тела опрокинутой навзничь страны. Так было всегда. Состояние при котором страна не в состоянии противится грабежу, Порошенко хотел бы законсервировать и продлить в бесконечность. Это идеальная среда для существования Порошенко и его компашки и в этом отношении Пётр Алексеевич, безусловно, консерватор. Повторяя, как мантру, слова "война", "мова", "религия", он в априори ничего не хочет менять, этому противится его разветвлённый инстинкт мародёра. Страна может бедствовать, экономика может прозябать в упадке, но мародёру на это глубоко наплевать, он не ориентируется на экономический рост, для него сие не обязательно, что его интересует по-настоящему, так это возможность безнаказанно пошарить в национальном кармане, как можно глубже запустить руку в закрома народа. И чем страшнее сопутствующие обстоятельства тем легче это сделать, как известно, мародёрство особенно процветает в годы лихолетий. Война прекраснейший повод незаметно проскользнуть в карманы украинцев. Это тот счастливый случай, который ждут десятилетиями.
В отличие от Порошенка, который откровенно настаивал на чеканных, консервативных ценностях, Зеленский делал акценты на понятиях "нового" и "развития", его риторика предполагала динамику и перемены. Он не апеллирует к патриархальным национальным архетипам, не тычет пальцем в наше уязвлённое национальное самолюбие, не растравляет раны попранного достоинства - всё это парафия Порошенко. Зеленский вообще говорит только об одном: надо меняться, надо идти вперёд - это главный и по сути единственный его меседж. В какой-то степени вполне возможно утверждать, что противостояние Порошенка и Зеленского это противостояние консерватора и социалиста, я бы даже сказал "левака", ибо тезис Зеленского о народовластии это тезис радикально левый. С одной стороны правый Порошенко, который показательно носит вышиванку и спекулятивно, в корыстных целях заигрывает с национальными демонами, а с другой стороны достаточно интернациональный и достаточно левый Зеленский, предлагающий ни много ни мало, как не стоять на месте. Люди сделали свой выбор. Мы пока не знаем какой в точности общественный договор предлагает нам Владимир Александрович. Общественный договор это такая штука, которая вырабатывается по ходу президентства и для выяснения главных позиций которого нужно определённое время - договор должен дойти, доспеть. Но скоро мы всё узнаем и почувствуем на собственной шкуре.
Зеленский пришёл к власти на лозунгах антиолигархических и левых, сумеет ли он что-то осуществить из своей программы, посмотрим, но я лично сильно в том сомневаюсь. Порошенко тоже не сразу стал консерватором, его жадность и положение заглавного олигарха, первого среди равных, спровоцировали Петра Алексеевича на подобный выбор. По сути, он стал заложником собственного благоприятного положения, которым с воодушевлением воспользовался. Главная проблема Порошенко: он не стал противится соблазну, скорее всего, он и не думал ему противится, ради него, родненького, по всей видимости, он и рвался в президенты. Какой "патриотичный", украинский олигарх сваляет дурака и упустит подобную исключительную возможность? У Петра Алексеевича не было никаких шансов стать честным государственным деятелем, потому что у не было никаких шансов стать честным, хотя бы в силу того что честными просто так, вдруг, с бухты-барахты не становятся. Зеленский, слава Богу, не олигарх, слава Богу, он из другой совершенно среды, хотя это, конечно, ещё не гарантия его чистых намерений. Зеленскому предстоит знатная драчка, ему нужно будет переориентировать олигархическую систему, доставшуюся ему в наследство, заставить её работать на экономику и на людей, изменить её глубоко антинародный характер. Я всем сердцем уверен, что украинские олигархи в большинстве своём, не исключая и Порошенка, не готовы переквалифицироваться из мародёров в законопослушных тружеников экономики, в честные её шестерёнки. Они слишком привыкли к лёгким деньгам, привыкли к сверхприбылям, к непроизводственной форме обогащения и кисельным берегам финансовых потоков. В кармане Украины они чувствуют себя, как дома, и отучать их от этого придётся калёным железом. У меня большие сомнения, что у Зеленского найдётся достаточно мужества и воли указать олигархам на их шесток. К сожалению, нельзя мирным путём убедить олигарха отказаться от халявы, его нельзя к этому упросить, он не поддаётся на ласковые уговоры, увы, он не девушка, - к этому его возможно только принудить. Быть законопослушным гражданином своей страны олигарха можно только заставить, только преломив его на колене, не иначе. Быть этим самым законопослушным гражданином своей страны олигарху в западло.
На сегодня именно олигархия являются главным тормозом в развитии Украины, главным её, бессменным якорем. Если Зеленский реально хочет изменений в стране, конфликт с крупным капиталом неизбежен. Олигархическая система в её украинском варианте давно себя исчерпала, она выработала свой адаптивный ресурс, как мы видим, теперь она только гробит украинскую экономику, работая исключительно на себя, для поддержки собственных штанов. В теперешнем своём виде она не имеет перспектив и усердно занимается лишь самоедством - бесконечным переделом тающей на глазах, постсоветской собственности. С самого начала общество и олигархи оформились как антагонисты по отношению друг к другу, были заклято враждебными, смотрящими друг на друга исподлобья, не по-доброму - конфликт между ними давно назрел. Оно и понятно: олигархи всегда жили за счёт общества и почти никогда - в его пользу. Очень хочется надеяться, что Зеленский в этом конфликте примет сторону не олигархов и сумеет его разрешить к вящей славе всего украинского народа, а не отдельных его жирных представителей.
Что же касается ОРДЛО и Крымского полуострова, то Зеленскому здесь, скорее всего, ничего не светит. Он не сумеет вернуть эти территории и не потому что не хочет, или потому что не достаточный патриот, а потому что на сегодня это в принципе невозможно и в первую очередь именно из-за плачевного состояния украинской экономики. Невозможно заставить людей полюбить бедность, никто не хочет возвращаться в нищету. Золотой ключик от замочка внешнеполитических задач Украины лежит внутри самой Украины, в шкатулке её экономического развития. На пустой желудок никто не позарится на мякину патриотизма. Я не верю, что проблему Донецкой и Луганской областей можно решить исключительно политическим путём, невозможно загнать людей в страну, которая еле сводит концы с концами. Решение находится более в экономической плоскости чем в политической и никакими международными санкциями против Кремля этого не изменить, потому что этому противиться банальное и неистребимое желание людей жить как можно лучше. Для Крыма, Донецкой и Луганской областей Украина напрочь лишена политической, экономический и культурной силы притяжения, на сегодня она вообще лишена какой либо симпатичной гравитации, Украина не массивное центральное светило и, увы, никого не притягивает. Все попытки политически форсировать решение этой проблемы ни к чему хорошему не приведут. Вечером экономика, а утром стулья суверенитета и соборности, именно так. Сначала рост производства и социальных стандартов и только потом объединение страны, но ни в коем случае не наоборот. Насколько легче разговаривать с недовольными людьми при наличии экономического туза в рукаве. Пока Украина в этой игре не имеет никаких реальных козырей, Россия с лёгкостью бьёт её любую карту.
И ещё несколько смежных мыслей. До сих пор правая идея, идея национальная являлась главным движителем Украины. Именно Западная Украина, где эта идея привилась наиболее полно, была тем драйвером, который заставлял нашу страну с грехом-пополам меняться. Но в 2019 году всё изменилось. Теперь, спустя почти двадцать восемь лет, главным мотором трансформации снова оказалась идея левая. Южные и Восточные области перехватили инициативу. С сегодняшнего дня драйвером развития служит уже не Запад Украины с его креном в правую сторону и повышенной национальной чувствительностью, а Восток и Юг с их извечной левизной и склонностью к интернационализму. Пока, конечно, рано говорить, но очень вероятно, что с окончанием президентских выборов 2019 года закончился также и Галицкий период в становлении Украины. Если хотите то случившееся можно интерпретировать, как некий, отложенный во времени, реванш социалистической мысли. Спустя двадцать восемь лет она снова оказалась на коне, в авангарде украинского общества. Национальная идея сделала своё дело, она позволила в общих чертах определиться Украине как государству, наработать некоторые защитные механизмы по самосохранению, выстоять в противостоянии с агрессивным соседом, но теперь её прогрессивная роль закончилась. Мавр сделал своё дело, мавр должен погулять - до поры до времени, разумеется. Его сменил новый, хорошо забытый мавр - левая социалистическая идея, которая, несмотря на запрет коммунистической партии и практически полного отсутствия в Верховной Раде внушительных и чётко ориентированных левых фракций, сумела проскользнуть во власть окольным путём, на плечах пана Зеленского. Сейчас именно с ней большинство украинцев связывают свои ожидания и свою жажду перемен, результаты выборов тому доказательство.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=835214
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 11.05.2019
Мне голос дан или не дан,
если дан то зачем
я ношу его на своём плече
и что могу за него купить
какую дюжину рогов, какую дюжину копыт
или голос это всегда только пытка
с пристрастием, только тортуры
на который, увы, не клюют
клёвые тёлки и де помпадуры,
тогда в чём его смысл и здравый резон?
дышать эксклюзивным озоном?
с горной сферой вступать в резонанс
или с оной звучать в унисон -
и всё?
Всё ли?
Или мы, невесёлые,
что-то всё-таки упустили,
неужели всё сводиться к этому или... или,
ведь так хочется верить, нет, не в справедливость,
это слово слишком надменно
и слишком крикливо,
а в элементарную приземистую благодарность,
чтобы человек с даром
не звучало, как живущий даром,
то бишь напрасно
в качестве пушечного мяса,
обречённый сгинуть в Иловайском котле жизни
беспричинно и бессмысленно;
не обязательно быть баловнем судьбы,
но хотя бы со следами помады на губе,
ведь если голос тебе дан,
пусть даже неизвестно какого он дана,
всё равно ведь хочется ещё и Диану,
не в смысле фотомодель,
балансирующую на грани идеала
с прогибающимися ногами,
которые ты навряд ли наставишь на путь моногамии,
а простой человеческой любви,
глубоко эшелонированной семьи;
в конце концов, я ведь не серафим
на чью голову наехало колесо нимба,
чтобы вкушать одну только музыку сфер,
игнорирую трэш и мамбу.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=835014
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 09.05.2019
Я помню как встречали девятое мая в советские, восьмидесятые. Нас, повязанных в красные галстуки, собирали во дворе школы и под неусыпным оком классных руководителей, выводили колонами к стандартному памятнику Неизвестному Солдату. Для меня, школьника, это была праздничая тягомотина, которой я не придавал особого значения и которой никак невозможно было избежать. Носила она сугубо ритуальный характер, всё равно как богослужение на мёртвом языке. Кто-то выступал на трибуне, кто-то держал слово, толкал речь, произносил традиционные в таких случаях фразы, повторяемые из года в год, в общем всё было доведено до автоматизма. Существовал некий канон празднования, некий одобренный свыше трафарет, своего рода архетип девятого мая, согласно которому всё и происходило. Отступление от данного норматива было равносильно произвольному изменению классического уравнения в физике.
Сейчас, оглядываясь назад, я пытаюсь понять суть происходившего. Форма, которую к восьмидесятым годам приняло празднование девятого мая, была уже мёртвой. День Победы не избежал судьбы всех официальных праздников: всенародное признание , почёт, канонизация, сакрализация и постепенное превращение в пустую формальность. Я застал советский День Победы в период его полного внутреннего банкротства. Смысл улетучился, остался повод для гулянья - полая, закосневшая от времени скорлупа. Конечно, для немногих ветеранов праздник ещё хранил своё прежнее значение, ещё тлел первоначальным смыслом, но для нас, молодёжи, весь этот лоск давно обесценился, превратился в тусклый антиквариат, принял вид разграбленного и покинутого храма.
Атмосфера царившая девятого мая, более всего напоминала атмосферу именно религиозную; нас водили к памятнику Неизвестному Солдату, словно на причастие в церковь. Все одинаково, типа празднично одетые, мы испытывали нетерпение молодости и не знали куда себя деть в этой торжественной и в общем-то весёлой толпе. Да, мы принимали участие в некоем религиозном обряде, являлись свидетелями и действующими лицам советского богослужения; все формы специфической мирской сакральности были соблюдены. Праздник этот попеременно принимал характер то народного ликования, то угрюмого траура по миллионам павших. Сразу перед глазами встаёт двойственность данного мероприятия. День Победы - это такой двуликий Янус: он смотрит на тебя одни лицом и тебе позволительно оглушительно радоваться, а посмотрит лицом вторым - ты обязан неподдельно скорбеть и напустить на себя серьёзный траурный вид. Для нас это была своего рода игра, мы без лишних вопросов, на голой интуиции приняли все правила данной забавы. Дети подлаживались, задорно прогибались и играли в меру своего скромного школьного понимания. Именно эта раздвоенность мне сегодня особенно памятна. После традиционной минуты молчания, мы тут же, почти без шва, переходили в состояние праздничного возбуждения. И всё-таки какая-то тень была: безапелляционный, молниеносный переход от скорби к ликованию на какую-то секунду меня смущал. Чувствовали ли мы себя виноватыми? Насколько я помню, нет. Легчайшая тень смущения на какую-то доли секунды придавала турбулентности нашей радости, но не более того. Миновав воздушную яму, мы вновь входили в полосу неомрачённого состояния духа. К тому же взрослые вели себя очень схожим образом, то бишь наше двуличие было санкционировано свыше.
Смерть и весна, как нельзя более тесно сплелись в этом празднике. Именно День Победы, на мой взгляд, является нашим славянским ответом на мексиканский праздник всех мёртвых. Народное гуляние в пику Энтропии. И там и там веселье и смерть идут рука об руку, и там и там смеются, стоя у кромки бездны, обвеваемые дыханием оттуда. Только мексиканцы веселятся над смертью как таковой, мы же ликовали над смертью привязанной к конкретному историческому событию. В данном случае, для мексиканце смерть - явление экзистенциальное, а для нас - чисто историческое. Эти праздники не идентичны, разумеется, но подобны и подобны, прежде всего, именно своим пафосом преодоления гибели. И там и там, кстати, это было связано с культом умерших предков, ведь говоря о погибших в Великой Отечественной мы, как правило, имели в виду своих кровных дедушек и бабушек. Можно, наверное, сказать, что своим пафосом и эмоциональным зарядом, девятое мая играло роль такой себе красной социалистической Пасхи, тем более что календарно оно всегда бродило где-то в окрестностях настоящей полулегальной Пасхи православных, очень часто являясь как бы её естественным сугубо мирским продолжением. Несмотря на то что праздник носил формальный характер, люди ликовали взаправду, от души. Радость как раз та эмоция, которая наиболее тяжело поддаётся формализации, ее труднее всего приручить, она всегда противится официозу и вылазит за рамки отведённых стандартов, в отличие от скорби, которая чрезвычайно охотно примеряет на себя приличествующую ей маску. Скорбь явление гораздо более театральное, у неё врождённый талант к позе, она изначально склонна к мелодраматизму, к стационарным и унифицированным эффектам.
И ещё несколько слов о георгиевской ленте. В своих воспоминаниях детства я её почти не помню. Она была, но была в таком маловыразительном и неявном виде, что говорить о каком-то особом, а тем более сакральном её месте в мероприятиях ко Дню Победы, само собой, не приходится. Мельком я наблюдал эту палитру, например, на открытках тех времён, посвящённых Девятому Маю или празднику Октября. Очевидно в советский период георгиевская лента играла совсем не ту роль, которую ей навязывают сегодня. Глядя на сохранившиеся видео советских парадов, я не вижу того изобилия оранжевого и чёрного, которым так злоупотребляют устроители сегодняшних мероприятий. Советский люди относились к этому не так аффектировано, без фанатизма, гораздо спокойнее. Даже само словосочетание "георгиевская лента" осталось неизвестным моему детству, да и словосочетание это какое-то совсем уж не советское. Даю гарантию, что если бы в своё время остановить советского человека и поинтересоваться у него, что такое георгиевская ленточка, подавляющее большинство из них оказались бы в тупике. В эпоху СССР георгиевские цвета являлись третьестепенным декоративным элементом и не имели в себе никакого высокого официального смысла. Тем более невозможно представить, чтобы оранжевый и чёрный превозносились тогда в качестве неоспоримого символа и выразителя чаяний. Всё это ухищрения пропагандистов гораздо более поздней формации, которые на основании малоприметного элемента декора пытаются по новой распалить притомившийся костёр патриотизма. Я вынужден констатировать: День Победы сильно изменился, деформировался, стал более метафоричным, окончательно превратился в ходовой миф, который одевают на свою ногу всем кому не лень. Собственно, он и не мог не изменится: новое время - новые задачи.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=834877
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 08.05.2019
Как известно, клин вышибают клином
и поэтому я всё чаще
пишу на геометрической глине
на которой явственней чем на бумаге
видны все ошибки, изъяны и грамматические баги,
коими я беспробудно грешу,
зубилу доверяя боле чем карандашу.
За моей спиной - крылатый бык,
за моей спиной - львиный рык,
зазубренный наконечник ассирийской стрелы
и пересохшей земли остроугольный кадык.
Мои стихи
скорее клинопись чем стихи,
о которую можно легко поломать свои зубы,
словно о схематичное шумерское безумие:
чёрствое, грубое и местами
треснувшее под артериальным солнцем Месопотамии.
И что я вышибаю
клином этой своей прямолинейной клинописи?
или всё это токмо детские забавы
или всё-таки я хочу что-то выпросить
у того кто находится выше дыма
и кто в этом дыму, словно у себя дома?
Спасибо жителям Междуречья,
что научили меня пыльной гончарной речи,
что вложили мне в рот сухой красноватый язык,
к которому я до сих пор не привык
и вряд ли привыкну, что научили меня не писать, но царапать
примитивные эвклидовые каракули.
То что нацарапано,
как курица лапою,
не вырубать и каменным топором,
так уж повелось со времён неолита -
все народы в плену у утрированных литер.
Клинопись - геометрия глины, огня и слёз;
клинопись вышибает искры далёких звёзд;
клинопись - начало и конец всякой прозы;
клинопись никогда не меняет своей позы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=834380
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 03.05.2019
Когда-то мы сидели за одной партой,
рисовали на ватмане космонавтов,
ходили на речку, бежавшую к нам из шинного,
тебя иногда называли "шимоном",
удили вместе кистепёрых окуней,
что держали нас в ежовых рукавицах,
каждый впоследствии успел влюбиться,
но не каждый настругал детей;
однажды чуть не утонули,
потом оптом попали в армию, ходили в караулы,
ты под Черниговом, я под Москвою,
встретились, перешли на "рідну мову",
выпили настойки, немного оттаяли,
каждый под конец на своём настаивал
неоспоримом праве на жизнь...
и вот теперь ты лежишь.
Наши пути окончательно разошлись,
я остался здесь, а ты перебрался вниз,
можно сказать, опустился
ниже плинтуса, до уровня Стикса,
повинуясь уже не времени, а гравитации,
прихватив с собой
все повадки свои пацанские.
Что ты видишь в смежной обители?
Хорошо ли тебя приняли, не обидели?
Надеюсь, там ты всё-таки что-то видишь?
Ты на суржике молчишь или перешёл на идиш,
как и положено посмертной тени
из заглохших украинских селений?
Когда-нибудь я тоже лягу,
как неудавшаяся строчка на бумагу,
и буду лежать с фиолетовыми губами,
мертвецом глобальным,
обнявшись с земной корою,
пока меня хорошенько не накроют
толстым земляным одеялом
под которым я навсегда увяну,
ставши неотъемлемой частью геологии
рядом с такими же безрукими
и такими же безногими.
Может быть тогда мы снова встретимся
в загробном пространстве, словно на какой-то Сретенке,
сразу же за шлагбаумом,
без фанфар, без рокота барабанного,
поздоровавшись, сядем на булыжник
и тщательно поговорим о жизни,
коли уж выпал такой шанс,
станем целую вечность болтать по душам.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=833190
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.04.2019
Почему я проголосую за Зеленского? Люди голосуют или умом или сердцем, чем, в данном случае, голосую я? Сразу признаюсь, скорее сердцем, чем умом, но не только сердцем - умом тоже. И тем и другим. В моём выборе есть немалая толика здравого рассудка. Передо мной стоит два человека, два кандидата в президента - Порошенко и Зеленский. Первый проворовался окончательно, он грабит всё до чего дотягиваются его пухлые, загребущие ручки, а второй ещё никого не обнёс, не облапошил, ещё не ударился лицом в грабёж. Как вы думаете за кого с точки зрения здравого рассудка я должен проголосовать: за матёрого вора или за того кто ещё не зарекомендовал себя на этом поприще? За стопроцентного коррупционера или за того кто ещё не обгадился, хотя возможно и обгадится со временем, а возможно и нет? За ворюгу реального, вполне конкретного или за ворюгу возможного, гипотетического? Я всё же выбираю ворюгу гипотетического, вполне вероятного в будущем, но который на сегодняшний день совершенно не при делах. Именно этот выбор более чем рассудочен, он есть воплощением здравого ума. Порошенко слишком жаден, слишком ненажерлив чтобы я за него голосовал.
Теперь следующий момент. Всем нам "обидно за державу", все мы, во всяком случае большинство из нас, жаждет перемен. Может кто-то ещё верит, что Порошенко несёт стране перемены, но, на исходе пятого года его президентства, я лично в это не верю совершенно. Порошенко не хочет перемен, он им откровенно противится, они ему не нужны, он ими брезгует. Украина такая, какая она есть на сегодня, Украина перманентного беспорядка и мутной воды, его вполне устраивает. Здесь можно преспокойненько мародёрствовать и не париться по этому поводу, что ещё нужно дорвавшемуся до корыта олигарху?
Все боятся, что при Зеленском изменится вектор нашего движения - я не боюсь. Во-первых, потому что через пять лет президента можно переизбрать. А во-вторых, потому что Европа это ни какой не фетиш, а движение на Запад, увы, не панацея. Я не против Европы, ни в коем случае, наоборот - только за, но движение на запад это не повод обворовывать свой народ и обдирать украинцев, как липку. Я боюсь что при таком президенте как Порошенко, до Европы доберётся только половина ныне живущих, вторая половина бесследно сгинет где-то по дороге, во имя его (Порошенка) обогащения. Собственно, в Европу благополучно прибудут только сами олигархи и их немногочисленная сексуальная челядь.
Почему все боятся Коломойского? Все олигархи, на мой взгляд, одинаковы. И Ахметов, и Фирташ, и Коломойский, и Порошенко. Все на одно рыло. Хороших олигархов нет и, увы, не может быть в принципе, хороший олигарх - мёртвый олигарх. Почему я должен отдать предпочтение Порошенку, он что честнее Коломойского - нет, конечно; он что не менее алчный - ни в коей мере, или может ставит дела государственные выше своего собственного кармана - опять же, нет. Так какого рожна меня со всех телеканалов пугают исключительно Коломойским? Почему я должен боятся Коломойского и не боятся Порошенка? Неужели Порошенко лучший еврей, а Коломойский - еврей худший? Как по мне, так это два сапога пара. К сожалению, голосуя за Зеленского, мы не выберемся из олигархической западни, но, как минимум, есть шанс, что Зе найдёт в себе силы ослабить эту уловку. Шанс ничтожный, соглашусь, но это лучше, чем ничто, которое предлагает Порошенко.
И ещё одно: Украина давно задыхается без новых лиц в политике. Политики новой генерации всё никак не могут прорвать железобетонный заслон, в Украине совершенно не работают социальные лифты, одни и те же рожи мы наблюдаем более двадцати лет, и если на этих выборах не выберут Зеленского , то старая, давно просроченная "элита" отфутболит новую генерацию ещё лет на пятнадцать. Пятнадцать лет оголтелого олигархического свинства в самом циничном и наглом его исполнении - я против, а вы? Может в краткосрочной перспективе голосовать за Зеленского и плохо, но в перспективе долгосрочной - это большой и важный плюс. Это выбор на вырост. Я осознаю все риски связанные с избранием Зеленского, но я готов рискнуть ради будущего, при этом я абсолютно уверен, что голосуя за Порошенко мы своё будущее только отдаляем; голосуя за Порошенко мы рискуем не ради будущего, мы рискуем самим этим будущим, а это далеко не одно и то же. Я уверен, что вторую пятилетку Порошенко будет только зажимать болты и заниматься своим любимым ремеслом - набивать награбленным фамильную мошну. Выбирать Порошенко на второй срок - это всё равно что не уважать себя.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=832707
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 14.04.2019
Синичка
то ли чирикает, то ли чиркает
отсыревшими за зиму спичками,
красноречивыми спичами
и разжигает страну всеми красками
и разжигает весну -
синичка огнеопасная,
она непрерывно новаторствует,
распоясавшись, с природой в соавторстве,
вся она в инновациях,
её суть ноу-хау;
видишь, лучик протуберанцевый
горит над Дахау.
Синичка
полностью обналичила
наш зелёный, лиловый, коричневый,
но она не нуждается в знаках отличия
и ей не достигнуть высокого чина -
синичка не разночинец,
но в её маленьком сотрясаемом сердцебиением теле,
зажатом в ладони,
детонация всей Вселенной,
красота её и бездонность.
Синичка пищит
смышленым сморщенным личиком
в вечных поисках крошечной пищи;
она неусидчивая,
с ветки на ветку скачет и какает,
перепуганная, переляканная,
миниатюрными акварельными капельками;
окружающий мир заляпывает
нежными плямками.
Тюбик детской гуаши
выдавлен и небрежно загажен
снег у порога. Синичка -
импрессионистка от Бога.
Синичка
вечно между Харибдой и Сциллой,
но она всех простила,
это не в её стиле
точить свой маленький лакированный клювик
на тех кто на неё не клюнет,
и противиться явному чуду жизни,
взмахам харизмы,
дирижёрам, дирижирующим по весне -
Ренуару и Клоду Моне.
Не бойся, синичка,
непринуждённо размахивай кисточкой,
рискуй и какай красками
в любых количествах,
мир размалёвывай, клёвая,
счастье на голову нам вываливай,
выполняй и перевыполняй план по валу
радости бытийной, небывалой.
Не бойся, синичка,
чиркай,
чиркай своими священными спичками,
пока, наконец, не начиркаешь
нам искру лучистую
от которой снегА порастаивают
на всём шикарнейшем расстоянии
от Айя Софии до Тауэра.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=832350
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 11.04.2019
Те кто не улетели,
околеют в своей постели
или в постели чужой загнутся,
окружённые стаей мелкого гнуса,
впрочем, иные выпрыгнут в окошко
или поперхнутся хлебной крошкой,
будут злоупотреблять алкоголем,
коротать оставшиеся ночи голыми.
Те кто не улетели,
станут развивать другие темы:
делать карьеру, ходить к зубному,
возлагать надежды на оббувку, на обнову.
Бросят читать ненужные книги:
Станислава Лема и Стивена Кинга;
найдут отдушину в вопросах пола,
станут завсегдатаями дорогого футбола.
А внутри-то им будет скучно;
те кто не улетели собьются в кучки,
станут дружно поносить улетевших,
свою душу потухшую будут тешить.
Скажут мол улетели глупые
и теперь летают, наверное, трупами
и, слава Богу, что этот жребий
миновал хлебосольные наши хляби.
Улетевшие - скажут они - дебилы,
и будут долго трындеть по мобилам
самих себя и других уверяя,
что те кто остались - адепты рая.
Но по ночам, не меняя позы,
они будут скорбно взирать на звёзды,
за сигаретой отстреливая сигарету,
вспоминая из детства свою ракету.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=831878
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 06.04.2019
Деревянная ракета, морально устаревшая
и опешившая,
плешь родимой стране проевшая,
вспоминает дальнюю юность
и прекрасной земли округлость,
Сиракузы вспоминает и Прагу
и свою реактивную тягу
на которой когда-то она уносилась,
красивая,
безоглядно в самую синь
сфокусировавшись на Сириусе.
Деревянная ракета,
вышедшая на заслуженную пенсию,
постепенно впадает в детство,
превращаясь из средства
передвижения в космическом пространстве
в средство передвижения,
что находится в трансе.
Что же сталось с тобою, ракета,
ты, наверно, ракета, устала,
твои доски давно протрухли,
превратилась ракета в рухлядь,
в мезозойской траве заглохла
твоя авторская эпоха.
Но ракете ночами снится,
что она не синица,
зажатая в чьей-то потной ладони,
а журавль парящий в бездонности
над всеми империями,
расправив дюз хвостовое оперение.
И тогда деревянная ракета
трясётся и кряхтит по-старчески,
распрямляет со скрипом суставчики,
словно находясь на старте,
готовая взмыть в поднебесье -
могучая и бестелесная.
Не спи, ракета, а то замёрзнешь;
рождай, деревянная ракета, возглас,
тебе всего лишь сорок восемь,
напрягай сосновые свои мышцы,
поднимайся всё выше и выше
и выше, подобно выстрелу,
навстречу миру что высится,
навстречу миру что мыслится,
на своих деревянных "милицях"
пока, наконец, не достанешь,
смертельно-усталая,
татаро-монгольского звёздного стана.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=830868
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.03.2019
Товарищ чёртов капитан,
или вас прикажите называть господином,
вопреки всему я не покинул
нашу полудохлую субмарину,
что болтается в сточных водах экватории порта
почти тридцать лет,
словно труп разложившегося кашалота.
Товарищ чёртов капитан, ну здесь и воняет -
страна у которой семь нянек; я не сомневаюсь,
что вам по нраву быть капитаном
в этом сумбурном свинарнике:
заедать всенародное сало
своим персональным
форсированным пряником;
но мне-то не хочется жить свиньёю,
дружить с вашей зажравшейся семьёю,
заниматься воспитанием скороспелых барышень,
что, кстати, упали не далеко от вашей
яблони, а лежать совсем рядышком,
буквально в полушаге к северу
от фамильного
денежного дерева.
Скажите мне по секрету,
товарищ капитан, почему вы такая сволочь,
ответьте, почему вы не на солнечной
стороне, почему ваше время - полночь
и есть ли этой аномалии
какое-то объяснение, помимо вашего "мани-мани".
Да, все товарищи капитаны таковы,
таковы и вы.
Увы,
вы не являетесь исключением
из общего правила чёртовых капиталовложений.
Товарищ капитан, разрешите отсюда убраться
подальше от вашего панибратства,
если что-то нас и спасёт, то это будет пространство,
а никак не борьба с коррупцией,
которую вы, если честно, просрали,
думая о своём татаро-монгольском кармане.
Товарищ чёртов капитан,
как ни крути, а ваше время на исходе,
скоро вы дадите отсюда ходу,
в какую-нибудь райскую смазливую страну,
оставив нас счастливо иди ко дну.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=829138
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.03.2019
1
Мне скучно, бес,
с тобой и без,
мне очень скучно в этом феврале,
ещё зима и тёртый снег,
но скоро уже первое,
я чувствую весну своими нервами.
Ах, март, мой март,
ах, мой Монмартр,
нелепое, шансонистое что-то,
лицо заляпанное тортом
и можно выйти и обняться с снегом,
поцеловаться с первой встречной птицей,
ну, на худой конец, влюбиться
в какую-то ля фам - Брижит Бордо,
чтоб по итогам отхватить "гарбуз"
и выпить полведра бордо
или какой-нибудь другой плодово-ягодной бурды,
но чтоб без скуки, чтобы без,
но чтоб без скуки, слышишь, бес.
2
Первое марта,
на географической карте
следы от моего детского пальца,
которым я тыкал в разные места мира
в поисках душевного мира,
но так и остался в сей глухомани
без гроша в кармане
зашуганным мучеником,
пешкою сухопутною
перед лицом великого и могучего
русского языка Путина.
3
Свершилось. С вершины
первого марта
видно: жизнь пронеслась "марно",
проскочила сквозь пальцы
не водой, а пронырливым зайцем,
убежала в лесочек,
притаилась под жёлтый листочек,
короче,
незамеченная, промелькнула,
как прекрасная бандитская пуля,
продырявив насквозь, словно бур,
мой дешёвый хромосомный набор -
бр-р-р.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=828590
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 10.03.2019
Первое март,
я читаю Сартра,
я опять его читаю
за стаканом кирпичного чая
с ярко-оранжевым, гриппозным вареньем;
время крепчает
и я, открывая все двери,
выхожу
в свой сорок девятый день рожденья,
полный всяческих траблов;
пожми своей днюхе краба,
очень приятно, дескать,
фамильярно клешню потискать,
между нами, путь-то неблизкий,
считай, из самой столицы космоса,
а хочешь варенья абрикосового,
ломтиками,
а хочешь посмотрим "Потёмкина",
или вслух тебе почитаю Сартра,
в тошноту окунёмся и тут же обратно,
а хочешь, днюха, я удавлюся
в канун всемирного прекрасного аншлюса,
за шаг до грандиозной пенсии
я выскочу в одно из половых отверстий
и поминай как звали
(может Саня, может Петя, может Валик)
вот только жалко мне, начальник,
отвратительного чая
и скользких, абрикосовых долек -
и только? И только.
И зачем я сопротивлялся времени,
жрал оранжевое варенье,
читал всеядного Сартра -
непонятно, непонятно.
До сих пор непонятно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=827456
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.03.2019
Жан-Поль идёт по полю,
светит стильною худобою,
собирает скромные ромашки,
словно ангел падший.
Жан-Поль, а какого ты пола,
что так славно гуляешь по полю,
по сельскому нашему по хозяйству,
не цветы собирая - собираешь ты паству.
Эх, ты поле, Елисейское поле,
согласись, хорошо быть Жан-Полем,
еженощно бросать экзистенции семя,
засевая пространство и голое время.
2
Я люблю тебя, Поль. И я тебя, Жан,
тоже безмерно обожаю;
будем друг дружку любить,
пока не забудут "Битлз";
будем в друг дружке не чаять души,
ведь мы не натуралы вшивые,
что гоняются исключительно за лаве
и я пою тебе: "ай лав ю".
И поскольку, экзистенциализм -
это, прежде всего, гуманизм:
мы - прямой пример для подражаний.
Я - любвеобильный Поль
и я - любвеобильный Жан.
3
Жан-Поль гомосексуален,
у него семь Я и восемь спален,
одна из которых на всякий пожарный,
зашибись в ней Полю и, бесспорно - Жану.
Не поделят французы одно одеяло,
под которым жизнь лежит без одеяний,
каждый его в свою сторону тянет,
сколько помню себя, всю мою память.
Не хватает для всех обнажённого счастья,
рвут они материал на разные части,
Полю побольше, ну а Жану поменьше -
по самые яйца или в самое сердце.
4
Жан-Поль галлюциногенен,
как и положено исконному гению,
ну а кем положено - никто ни в курсе
ни в Провансе, ни, тем более, в Пруссии.
Но согласны все, что на мир положено,
что житуха наша далеко не мороженное,
что любимый кайф всё равно обломиться,
подойдут к концу и любовь и вольница.
Ну, а кто обломит - вещь понятная:
не сверкай ты Поль желтокожими пятками,
не свети ты Жан своей жопой голою -
не дано сбежать никому из истории.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=826232
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 20.02.2019
То немногое, что я успел,
я пропел,
пробубнил, пролепетал,
над цветами жизни праздно пролетая;
жаль, но лета красного уж нет -
стрекоза, пока. Стрекоза, привет.
Привет, говорю, дорогуша,
холодрыга собачья и хочется кушать
и думаешь более не о душе,
а о грубо-вещественной груше.
Во дворе метель, скоро Новый год,
у стрекозы посинел бесполезный рот
с заиндевелых ресниц капают слёзы
и красиво смерзаются на морозе,
в тонкую искрящуюся вазу;
стрекоза умирает, превращается в праздник,
можно подойти и тронуть - она зазвенит,
стрекозу без усилий можно разбить,
ненароком вдребезги раскокать
и во всём обвинить свой дурацкий локоть,
до основанья разрушить её структуру
на осколки хрустальной культуры
и при этом каждый такой осколок,
повинуясь простейшим школьным законам,
подобно трёхгранной призме,
станет дивно ломать, перемалывать свет
на цвета,
далёкие от реальной жизни -
это и есть, дорогая, смерть.
Вот и всё что осталось от стрекозы -
звук разбитого хрусталя,
атомный мир от А и до Я,
семь интенсивных цветов акварели,
дуб-пессимист, заснеженные ели,
Мироздания урановый словарь,
сурик, индиго и киноварь,
играющее переливами слово
и, конечно,
радужная вспышка сверхновой.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=825287
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 13.02.2019
"Гей на ставку, на ставку
злапав орел ластівку"
неопасную, ласковую
злапав ласточку быстротечную,
злапав ласточку сиюминутную,
подстригающую воздух вечера,
подстригающую воздух утренний,
ухватил её за ножницы,
за парикмахерские принадлежности,
злапав ласточку неосторожную,
подловив её на беспечности.
Ой, ты ласточка крито-микенская,
ускользнувшая из лабиринта,
вот и закончилось твоё детство,
вот и стала ты ласточка сбитою.
Теперь ласточка ты тевтонская
и гнездо твоё - Речь Посполитая;
нам твоей не хватает тонкости;
где субтильность твоя колоритная?
Пусто в небе над Украиною,
жадно соколы воздух залапали;
оборвалась пунктирная линия,
развеваются флаги в заплатах.
Что же будет теперь с украинцами,
что же с нами со всеми станется,
в небе ласточка не витийствует,
не осталось душе пристанища.
Над Отчизной лазурь неподстрижена,
заросла неохайная родина;
здесь воняет теперь отрыжкою,
здесь давно уже всё распродано.
Возвращайся на Пасху, ласточка,
из стигийской земли с надеждою,
с острой бритвою безопасною
и с "цирульними" принадлежностями.
Возвращайся же, возвращайся,
возвращайся же, ластівка. Нам для счастья
не хватает нам твоей голубой парикмахерской,
реактивной твоей древнегреческой радости,
лжеклассической и размашистой,
твоего развесёлого "шахер-махер".
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=824366
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 06.02.2019
Эй князь, уже тысячу лет прошло, одна тысяча лет,
а мы всё никак, а мы всё никак не вылезем из дерьма,
из красного, жёлтого, коричневого дерьма,
а мы всё никак не выберемся на свет
и окружает нас, князь, и по-прежнему нас окружает стена.
И окружает нас, князь, всё та же дремучая тьма,
хотя тысячу лет прошло, одна тысяча чёртовых лет,
может нам не хватает, скажи, может нам не хватает ума,
может все мы слепы и ты тоже, наш князь, и ты тоже ослеп.
Эй князь, не скупись, а налей-ка нам лучше сто грамм,
когда нужно рука твоя тяжела, когда нужно - легка,
возведи-ка для ты нам дорогой плодоягодный храм,
перестань издеваться над нами и валять перестань дурака.
Перестань нас ломать, перестань нас валять, прекрати наш позор,
пусть остынет плечё твоих высших помазанных сил,
мы сыграем тебе, ясный князь, мы сыграем тебе рок-н-ролл,
непролазный, густой, заводной рок-н-ролл,
на гитаре своих, на гитаре своих электрических жил.
Мы споём тебе блюз, всё равно ведь по горло в дерьме, всё равно
не поймёшь ты и слова из нашей насущной байды,
почему вокруг нас, почему вокруг нас так бездарно темно
и не видно конца? Ясный князь, почему мы не слышим звезды?
Ты куда нас завёл, ты зачем нас крестил, князь, эй князь,
ну и стоило ль это наших набухших от века простат,
может лучше нам всем перейти на арабскую тонкую вязь,
оборвать византийскую связь? Может лучше нам просто бесследно пропасть?
Но куда? В никуда? - но мы тут уж давно, мы давно уже здесь
и нам некуда сгинуть уже и нам некуда больше идти.
Князь везёт на челне из-за Чёрного моря нам крест,
вечный крест, бесконечный, бездонный наш крест
и ему наплевать, и ему наплевать - князь желает нас просто крестить.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=823807
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.02.2019
Поставьте на праздник ёлочку,
желательно искусственную,
тёмно-зелёным, торжественным кустиком,
даже в чём-то очень помпезным -
ёлочка, стоящая над бездной,
хвойное, небритое деревце,
вот и год пролетел, а не верится,
во дворе метелица злобно вертится,
вся страна у экрана телика,
ни мычит-ни телится,
чёрт стоит с фигурной отвёрткою,
электрифицирует ёлку,
всё мурлычет себе под нос, от мелодии млея:
хеппи нью еа, хеппи нью еа;
все уснули, только не дрыхнет
государственная система
держит ухо востро, украшает ёлку шарами:
батисферами,
батискафами.
Сядьте под ёлочкой вместе с Кафкою
или с Андреем Белым.
Чувствуешь, год кончается,
нехотя прочь отчаливает
вместе с мандаринами и пузатеньким чайником
от Восточно-Европейской равнины,
по которой,
неся перед собой бенгальские огни,
в валенках на босу ногу
разбрелись сторожа - слава Богу,
мы не одни. Слава Богу, мы не одни,
слава Богу.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=822810
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.01.2019
На месте крушения Гинденбурга
едим свой гамбургер,
запивая высокооктановой колой -
мы прогуливаем школу.
Я и Пейдж,
к нам подбегает Роберт Плант,
он тоже сбежал с уроков,
у него бриллиантовый дар жевать попкорн
и быть офигительно громким.
Мы не бюргеры,
жующие гамбургеры
и мы не из Гамбурга,
нам просто жалко Гинденбурга,
пахавшего колючее небо Нью-Йорка
своим толстым пропагандистским плугом.
Обыкновенные американские школьники,
обыкновенные англоязычные шкодники
на кадрах чёрно-белой хроники
37-го года.
Мир ещё довоенный,
ещё не придумали жалких военнопленных,
не изобрели душегубок,
миллионы ещё не врезали дуба.
В небе огромные гинденбурги,
как последние динозавры -
ночью выльется маленький дождик и наступит завтра.
- Мама, а кто это упал,
кто это упал, на головы наших пап?
Это ангел, мама?
- Нет, это свинцовый дирижабль.
* * *
- Я не люблю самолётов -
говорит Джимми Пейдж кому-то,
мудаку какому-то из татаро-монгольской прессы.
Он угодил под прессинг
рухнувшего дирижабля, ему дирижабля жалко;
в небе без дирижабля
как-то совсем безбожно -
давит нашего Джимма жаба.
Что с нами будет со всеми
на пороге свинцовой эры,
за миг до всемирного катаклизма.
Дирижабль не просто упал, он рухнул на наши жизни.
Мы более не будем
никогда, такими, как были раньше,
такими, как были вчера. Дирижабль упавший
изменил ход бытия - наши мысли и души наши.
Не бей нас, эпоха,
мы не готовы к твоим оплеухам,
мы сбежали из школы и только -
да, мы поступили плохо.
Обыкновенные американские школьники,
обыкновенные англоязычные шкодники,
забившие на уроки.
Зачем все эти непонятки,
зачем вам эти тёрки
с директором и учителем физкультуры
за день до гибели всемирной культуры?
* * *
- Я не хочу больше кока-колы -
говорит Пейдж - я хочу больше кокаина,
а ещё лучше - героина,
чтобы нашего времени стать героем
и ухватить славу руками за горло.
А Париж, тем временем,
превращается в готические развалины
и мы бежим по руинам Европы
шмальнуть себе в вену, вмазаться чтобы,
спасаясь от плоских монголо-татар,
и шприц в руках Пейджа вдруг превращается в гитару,
а Плант на бреющем полёте
берёт ноты своего ультразвука,
преодолевает барьер и достигает скорости уха.
Но Европа не удержавшись,
падает на брюхо огнедышащим дирижаблем
и пламя его охватывает гитару,
ударную установку и волосы Планта -
ясным синим огнём горит,
полыхает географическая карта.
- Мама, мама, а что с нами будет,
что с нами будет со всеми
в этом холоде осеннем?
И если мы выросли, то зачем нас посеяли?
Неужели мы не увидим
больше жирно летящего дирижабля,
как на плакате.
Неужели все мы остались в прошлом,
неужели в будущем всё так плохо.
Мама, я хочу плакать.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=818794
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.12.2018
Во вселенной всё взаимосвязано. Нет такого поступка, нет такого жеста или слова, которые не влияли бы на состояние вещей в Мироздании. Это утверждение есть краеугольный постулат в тайном учении логостов, чья немногочисленная секта существует почти три тысячи лет. Первые последователи этой доктрины обнаружили себя в неведомой архаичной Индии. Они утверждали, что всякое слово есть Бог, а слово произнесённое, есть Бог рождённый и что человеку негоже умножать количество богов и вносить сумятицу в предустановленный свыше порядок. Логосты древней Индии считали безграмотность и молчание наивысшим благом и настойчиво проповедовали отказ от нечестивого дара речи. Проповедовали они в письменной форме ибо утверждали, что слово письменное гораздо чище произнесённого вслух. Каждому поступающему в общину предстояло лишиться языка, чтобы даже случайно не впасть в ересь устного слова. Большинство логостов носили на нижней части лица, запирающую рот, кожаную повязку красного цвета: даже мычание или стон не должны были осквернить уста истинно верующего. Самые дерзкие фанатики зашивали свой рот чёрными сапожными нитками, обрекая себя на праведную смерть от голода и жажды.
Со временем учение распространилось на Запад и достигло берегов уютного античного моря. Особенно сильным влиянием логосты пользовались в глиняной Месопотамии. Многочисленные их секты существовали почти во всех красноватых и охряных городах Вавилонии. Здесь учение тихих индийцев значительно трансформировалось. Коренастые потомки шумеров не запрещали себе пользоваться речью, наоборот, они считали язык и гортань местом наибольшего сосредоточения Всевышнего. Всякий звук был для них воплощением божественного начала. Верно угаданное и правильно произнесённое слово могло остановить потоп, песчаную бурю или предотвратить ненавистную засуху. Непостижимые маги Вавилона практиковали усмирение природных стихий, повторяя на разные лады одно и то же магическое звукосочетание, которое было лишено всякого смысла. О том насколько сильна была вера жителей Междуречья в действие изреченного глагола, наглядно говорит пример города Сиппар. Чтобы защитить себя от лютых воинов Синаххериба миролюбивые горожане Сиппара прибегли к помощи не оружия, а нескольких известных в городе логостов. Бормоча и выкрикивая тайное бессмысленное слово, логосты вышли навстречу, грохочущим доспехами, ассирийским войскам. Город Сиппар был разграблен и разрушен до основания.
Многие бежавшие из Месопотамии логосты осели в земле обетованной, среди ортодоксальных монотеистических евреев. Испытав влияние иудейской веры, логосты Ближнего Востока перестали заниматься прикладной деятельностью, не без основания считая усмирение песчаных бурь профанацией своего учения. В тесном кругу верных и избранных они полностью сосредоточились на поисках абсолютного Слова, слова слов, которое заключало бы в себе не только наш мир, но и все миры вообще, как горние так и дольние. В таком Слове нашлось бы место каждой звезде, каждому живому существу, каждой песчинке.
В это время происходят первые столкновения логостов с пифагорейцами, настаивающими на божественности не слова, а числа. Многие последователи мудреца из Кротона выходили доказывать свою правоту с холодным оружием в горячих руках, вопреки наставлениям великого математика. Численное превосходство учеников Пифагора (недаром они настаивали на верховенстве числового значения) заставило немногих спасшихся логостов теснее замкнуться в круге себе подобных и вести более герметический образ жизни. Только с появлением преисполненного горечи христианства, которое вполне в духе логостов открыто утверждало, что "сначала было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог" учение уходившее корнями в незапамятную почву Индии, получило, наконец, второе дыхание. Некоторые даже утверждали, что не только евангелисты, но и сам Иисус из Назарета были скрытыми адептами древнеиндийской доктрины. После публичного распятия Христа, новая свежая волна логостов быстро распространилась во все пределы империи квиритов. Благо загнивающий плод Рима и, мятущийся между разными азиатскими суевериями, плебс, весьма тому способствовали.
Самая многочисленная община логостов сформировалась на берегах мутного Нила. Ещё до симметричного учения гностиков, логосты настаивали на множественности сущих миров. Но только в II веке нашей эры они сумели отшлифовать систему своей Вселенной во всех подробностях. Согласно этой системе на вершине её блистает предвечный Логос и Слово это абсолютно и нет ничего, что было бы помимо него. Мир существует поскольку мы о нём говорим и мы существуем поскольку говорим о мире. Слово есть всё, но слово из наших уст есть только тень, которую отбрасывает Слово абсолютное. По мнению ученых мужей из Египта, Мироздание состоит из 999 миров, а посему в божественном Логосе должно быть 999 знаков или звуков обозначающих каждый отдельны мир. Причём ни один из звуков не может повториться, как не может быть двух совершенно одинаковых миров. Записать подобное Слово с помощью известных алфавитов было принципиально невозможно, поэтому логосты выдумали свою особенную альтернативную письменность, состоящую из 444 буквенных символов. Каждый звук в логостианском языке имел невероятно изощрённую палитру оттенков. Например, самую простую неказистую гласную, можно было произнести сто тридцатью восемью разными способами. Чтобы обозначить звук во всей его полноте и многообразии, приходилось прибегать к помощи трёх, четырёх, пяти или даже шести письменных знаков. Это был самый сложный язык на Земле и самая развитая письменность в истории человечества. Слово слов в котором должно было быть не менее 999 отличных от друг друга звуков, по самым скромным подсчётам, обязано было состоять из 4016 буквенных символов. Оставалось только найти правильную последовательность звуков и безошибочно её записать. Именно этим в течении бурных позднеримских столетий занимались, поселившиеся в пещерах, львиные логосты пустыни.
С приходом к власти безоглядных христианских правителей Рима, логосты не избежали общей участи всех оставшихся в меньшинстве язычников: на них были объявлены принципиальные гонения. Сожженными оказались тысячи папирусных рукописей в которых со всей тщательностью излагалось учение о едином непревзойдённом Слове. Многие поборники Слова были мучительно умерщвлены, другие на долгие века спрятались в катакомбах истории. Христиане одержали безоговорочную викторию. Причём христианские первосвященники, предавая казни несчастливых логостов, кощунственно над ними насмехались, говоря, что если их слово столь всеобъемлюще, то в лабиринтах его звукосочетаний наверняка найдётся буковка отвечающая за сегодняшнюю казнь, но и без оного лживого вероучения мы, отцы церкви, абсолютно твёрдо знаем, что звук этот будет именно свистящим (намекая на свист, который производит, рассекающий воздух, топор палача)
Следующее упоминание об едином абсолютном Слове мы находим в певучих арабских источниках. Изгнанные из непримиримой Византии последние логосты укрылись за хитрейшими узорами мусульманских мечетей. Здесь в относительной безопасности они из века в век скромно и уютно передавали тайну Логоса эзотерическим членам своей семьи. Один из халифов, прослышав об экзотической ереси, призвал главу этой секты к себе в орнаментальный багдадский дворец, чтобы лично испытать благотворную силу изреченного Слова. Говорят, что главный логост десять дней и десять ночей, не отрываясь, нашёптывал халифу на ухо абсолютное верное Слово, Мать всех слов. На одиннадцатую ночь став всеведущим, халиф плотно поужинал и побежал к своим терпеливым наложницам. Согласно одной из версий он отблагодарил логоста 999-ю полновесными золотыми динарами, по одному за каждый произнесённый мир. Согласно другой – приказал своему любимому палачу одновременно лишить логоста ушей и предательского языка. Когда же палач одним махом отрубил логосту голову, согласился с тем, что это был самый быстрый и безошибочный способ.
Логосты проживающие в мавританской Аль-Андалусии, утверждали, что Слово не может быть произнесено нечестивыми человеческими устами, что человек слишком от мира сего, чтобы выговаривать божественные звуки и что безгрешное ремесло это по силам одним только чистеньким жителям рая. Человеческий же удел, как можно более подробно запечатлеть Слово в толстой материальной книге. С этой целью тонкие мавританские логосты добавили в логостианский алфавит четыре доселе неведомые буквы. Та же аксиома, смысл которой сводиться к тому, что Слово не может быть правильно произнесено устами смертного, хоть и косвенно, но указует на факт наличия среди людей невидимых, но неоспоримых обитателей вышних миров. На этом утверждении настаивали высокообразованные логосты из культурной Кордовы. Иные из них утверждали, что новый логостианский алфавит, состоящий из 448 знаков это лишь призрак полного алфавита и что в нём не хватает более половины необходимых символов, число которых обязано быть равным числу сущих во Вселенной миров, то бишь девятьсот девяноста девяти. Каждому миру соответствует отдельная литера этот мир обозначающая. Полный алфавит ведом только ангелам, которые порхают из мира в мир, поскольку знают имя каждого из них.
Оригинальную попытку примирить различные конфессии учения, предпринял пиренейский алхимик Раймонд Луллий. Он создал дивную машину, которая с помощью специальных труб различной длинны и нагнетаемого воздуха могла издавать всякие возможные звуки. Механизм приводился в действие от мельничного колеса и был способен годами звучать в автономном режиме. Луллию стоило немалых трудов настроить регистры издаваемых звуков под диапазон звучания логостианского алфавита. Система трубок и мембран могла озвучить любое, даже самое немыслимое и запредельное для человеческого горла, сочетание литер. Машина Луллия за годом год "проговаривала" варианты звукосочетаний, пытаясь исчерпать все возможные комбинации, чтобы, в конце концов, споткнуться об искомое Слово. По утверждению алхимика машинерия исправно работала шесть лет, на седьмой - её разрушили рьяные подданные его католического величества короля Леона и Кастилии.
Наиболее знаменитым из средневековых логостов был еврей по имени Бен Иахур, который путешествовал по бубонной Европе в надежде разоблачить существующих среди людей полупрозрачных ангелов. "Ангелы существа тонкие и всепроникающие - писал в своей знаменитой инкунабуле Бен Иахур - Каждый из них может находится в нескольких мирах одновременно. Чтобы поймать небожителя, его сначала необходимо изгнать или выманить из других миров, где он скрывается, словно в глубоких барсучьих норах. Оказавшись целиком в одном только мире, ангел потеряет свою неуязвимость и станет отчасти сопричастным низменной природе людей. Тогда на его голову достаточно возложить стебель тысячелистника и накрыть полотном в которое до этого был завёрнут невинно убиенный мертвец."
Отчаявшись в попытках полонить небожителя, последователи Бен Иахура обратили свои взоры на существа менее тонкие. Вскрывая свежие могилы, они пытались воскресить мертвецов при помощи тёмного глагола Лазаря. Так учение о Слове разветвилось на Белую и Чёрную розы. Логосты Белой дымчатой розы настаивали на том, что поймать совершенного ангела могут только три человека, одновременно находящиеся в трёх разных мирах сущего. Адепты же розы Чёрной практиковали совсем иной подход: они резонно считали, что воскрешённый мертвец, побывавший после смерти в раю, обретя дар речи, может поведать людям все недоступные тайны ангельского алфавита. Разоренные кладбища Богемии и Польши были свидетелями их трудолюбивого фанатизма. Недаром в Восточной Европе всех приспешников учения о Логосе называли пожирателями мертвецов или "смертоедами". Вместе с агрессивными турками они также считались исчадиями ада. Один из христианнейших королей Речи Посполитой организовал против логостов крестовый поход, в котором приняли участие добрые католики со всей Европы. Кровавые и огненные погромы состоялись в алхимических кварталах гуситской Праги, откуда вынуждены были бежать сотни семей евреев и логостов. Немногие уцелевшие ученики Слова схоронились в Фессалониках и на венецианском острове Кипр. Оттуда покидая неблагодарный православный мир, они перебрались в Дамаск или Тебриз, где до сих пор проживает небольшая община бородатых и многоречивых людей в которых трудно узнать потомков прежних, внушающих ужас и отвращение, логостов. Некоторые из праведников возвратились не берега реки Инд, на историческую родину своей злополучной и отовсюду изгоняемой веры. Так круг, диаметром более восьми тысяч километров и размером в три тысячи лет, замкнулся.
Скромные секты логостов в Карачи, подобном своим арийским предкам ведут застенчивый, безмолвный образ жизни. Они утверждают, что разговаривая, человек тратит свою божественную сущность и становится полым. Многие из них принимают схиму и превращаются в непогрешимо тихих. Такие логосты считают, что любой звук, а не только звук речи, есть неотъемлемый атрибут главного Слова, что даже скрип уключин, шум платья, хруст надкушенного яблока и шелест переворачиваемой страницы, могут нечаянно выдать тайну единого Логоса. В их понимании мир лежит во грехе ибо полон всяческих шёпотов и только люди и звёзды способны на вечную тишину. Эта секта видит в своих мертвецах сосуды наполненные субстанцией Слова, которую невозможно расплескать, и поэтому они ещё очень долго и тщательно ухаживают за ними, украшая и всячески им угождая, словно это не трупы, а великолепные вазы. Их единоверцы из Кашмира сознательно лишают себя передних зубов, чтобы всё, что по слабости человеческой они говорят, было непонятно для непосвящённого уха. Они считают, что Шайтан этого мира прячется в человеческой речи и поэтому нарочно кромсают свои губы и калечат вечно виноватый мускулистый язык.
Существуют ли сегодня логосты в полном объёме практикующие своё учение и ищущие в лабиринте звуков разгадку Мироздания, или всё сводится к дешёвым трюкачествам и экзотическим квазифольклорным традициям, рассчитанным на праздных и падких интуристов? Я скорее склонен ответить на этот вопрос отрицательно, ибо наш век корысти и нездорового здравого рассудка, напрочь лишён крепкой веры в обыкновенные чудеса, без которой магия превращается в безжизненный этнографический ритуал. Хотя не исключаю возможности существования в Природе неких чудаков, копошащихся в затхлом чреве библиотечных архивов в безнадёжном поиске, до сих пор, неизреченного Слова. Но это скорее из области высохшего академического любопытства, чем сочная и пульсирующая традиция волшебства.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=817968
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 17.12.2018
Сначала ты была комочком слизи,
берущей уроки термодинамики,
позже жидкая сила трения
вылизала из тебя толстогубую рыбу.
Но ты хотела чего-то большего
и, попрощавшись с водой, стала динозавром -
самым главным из всех механизмов.
Динозавры
были бы неплохим наглядным пособием
на занятиях по законам Ньютона,
а Фурье мог бы любоваться ими из окон
своего этнографического фаланстера.
После выеденного яйца
у тебя появились тучные груди коров
и на помощь пришло тёплое молоко,
спасающее от злободневного дефицита кальция.
Ты почти одновременно
была то лошадью, то собакой,
то аэродинамичным дельфином,
включившим заднюю скорость, чтобы дважды войти
в одну и туже
старую добрую воду детства.
Держа за руку шимпанзе,
ты учила делать первые шаги
кривоногое чувство юмора.
Как странно смотреть на пройденный путь,
на задние лапы привстав, и размахивая
каменным орудием производства.
Быть обезьяной - труд не из лёгких;
как правильно заметил Фридрих Энгельс -
то же из наших бородатых приматов
с кирпичным цилиндром на голове.
А что же дальше? Что тебя ждёт
и ждёт ли кто-то тебя вообще? Есть у тебя продолженье
или вид Гомо Сапиенс есть эпитафия
на могильной твоей плите?
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=817517
рубрика: Поезія, Верлибр
дата поступления 14.12.2018
Сартр смотрит в осколок зеркала
и видит там Ангелу Меркель,
Зигмунда Фрейда, генерала де Голля,
обезжиренные окрестности Бонна,
Бормана и Орбана,
а рядом - Европа объединенная.
- Что с моей оптикой? - думает Сартр -
постарела, бездарно утрирует,
ничего уже не сортирует,
всё в одну безликую кучу валит.
Может пора отсюда сваливать?
И Сартр в ужасе отшатывается -
эх, привидится же такое,
да минует меня сия матрица.
Да минует меня сия матрица,
лишенная революции,
политической ситуации,
экспроприаций и тезисов Троцкого;
нет ничего более плоского
чем две красненькие полоски
в тесте на беременность,
без разницы, что в Брюсселе, что в Бремене,
то же самое и на берегах Сены:
каждый посеявший своё семя,
увы, посеял его напрасно -
всё равно что взял и харкнул на паспорт.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=817311
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 12.12.2018
Парфяне не играли на тенор-саксофоне,
и не питали слабость
к сырой инструментальной музыке,
если что и витало
в их азиатском воздухе,
то это был звон металла,
но не "хеви-металл"-а, а другого железа,
которым вскрывают гениталии
и вены перерезывают.
Вот именно, если что и витало
в их грубошерстном овечьем воздухе,
то это шорох девичьей талии
или стоны пленных италиков,
но никак не импровизации
Дэвиса Майлса
под солнечными протуберанцами
геометрического парфянского царства.
Парфяне не играли на тенор-саксофоне
трудно представить кого-то из парфян
с кривым саксофоном во рту,
сосущим его, как будто кальян,
и выдыхающим вместо дыма
ассиметричные звуки джаза,
для своей ежедневно любимой
девахи
из Антиохии
или Иерусалима
Парфяне не играли на тенор-саксофоне,
ни в Экбатане ни в Ктесифоне
и не лепили горбатый саксофон
себе из красной гончарной глины,
и никогда не обжигали его в печке,
словно какой-то керамический глечик
из которого можно пить не молоко, но газы
горячего новоперсидского джаза.
* * *
Прощай, прохладный джаз.
Да здравствует джаз горячий,
джаз Гильгамеша и Упанишад,
который будут исполнять катафрактарии
в переполненных залах консерваториев,
пользуясь успехом
у слушателей своими джазовыми доспехами
из меди всех духовых инструментов,
непробиваемых для копий Гракхов
и тяжёловооружённых греков.
Инструментальный парфянский латник:
под куполом шлема мясистая роза губ,
которую вдыхает глиняный саксофон,
выдувая наружу безнравственный звук,
сделанный из астрального запаха розы,
словно джаз это парфюм
рафинированных иранских шахов -
они нюхают музыку
и одновременно играют в шахматы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=815304
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 26.11.2018
Каждый римлянин зрит не в корень,
а гораздо глубже, где червь откормлен
и пустой не бывает коробка спичек,
где костёр горит от твоих наличных.
В древнем Риме сегодня лето,
на деревьях висят котлеты.
Каждый римлянин прочно верит
в Риме он или он в Равенне
в то, что смысл заключён в порядке,
где капуста цветёт на грядке.
В древнем Риме морозный месяц:
масло давят и тесто месят.
Каждый римлянин крепко помнит,
светлый он или ангел тёмный
или серый, что есть не редкость
в тех местах, где объелись редькой.
В древнем Риме весна в разгаре:
пьют вино и орехи жарят.
Каждый римлянин чтит волчицу,
дом имеет и виллу в Ницце,
если что, он уедет в Вену
или вскроет ланцетом вены.
Снова в Риме танцует осень,
листья падают, но не с сосен.
Жаль не римляне мы - другие,
на базар идём и торгуем с Гиви,
хоть и мы, иной раз, но верим,
кто в галушку, а кто в вареник.
Межсезонье у нас в Европе.
Злато тратим и злобу копим.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=811203
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.10.2018
Стрекоза намалёванная Малевичем,
мне не села на плечо ещё,
она порхает с беспечностью
над сонливой смутной речкою,
над травы зелёной вечностью
из которой на неё глядят
консерваторские кузнечики,
отложив инструменты в стороны:
свои скрипки
свои валторны.
Стрекоза нарисованная Филоновым,
не отлынивает, не филонит,
а гнёт свою гениальную линию
с видом невинным
и простодушным
в своём костюмчике твидовом
над коровьими тушами,
над заглохшей в траве Атлантидой.
Вибрируя над знойным миром,
что ты нам говоришь
на русском, на французском, на идиш?
чего такого незримого
ты являешься трепетным символом?
сопровождая наш атомный век,
какие-такие созерцаешь
удивительные завтраки на траве?
Стрекоза нарисованная Кандинским,
порхающая над душой, порхающая над инстинктами,
над коленной чашечкой и менисками,
над высокими и низкими истинами,
словно эквилибристка,
что жонглирует своими крыльями
сухими, абстрактными,
одновременно слушая как хрустят
пустые коробочки жуков
под танковыми траками.
Стрекоза Пикассо нарисованная,
я, бессовестный, говорю тебе: а ем ссори
за тысячелетия всемирной истории
за следствия которые
вечно следуют за причинами,
как за буксирами - корабли,
за девочку балансирующую
на глобусе нашей лиловой Земли.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=810399
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 17.10.2018