| Сторінки (1/2): | « | 1 | » |
1
……………….
– Подсудимый, Вы признаете себя виновным?
Небритый, исхудалый мужик с бегающими глазами затравленной дичи, не вставая с лавки, отрицательно покрутил головой.
……………….
– Приговор. Следствием и судебным заседанием установлено, что обвиняемый Артёменко Геннадий Петрович, 1959 года рождения, проживающий в городе … – Далее последовали разного рода детализации и монотонное перечисление событий, фактов, статей и прочей сутяжной дребедени, с помощью которой люди в мантиях, жонглируя и изголяясь, придают любому мыслимому и немыслимому «решению суда» тот уровень "справедливости" и "законности", который, согласно имеющемуся на него социальному (скажем так) заказу, должен быть обозначен в каждом конкретном случае. Опустим этот список, для нашего повествования он не представляет принципиального интереса. Важно другое, а именно.
– Именем NNN, обвиняемый Артёменко Геннадий Петрович приговаривается к пожизненному заключению. Приговор может быть обжалован в установленном законом порядке в течение…
Назарев – судья – с облегчением вздохнул (про себя – так, чтобы никто не заметил), и внутренне обрадовался, что это идиотское, кровавое, для него совершенно не денежное, но сопровождавшееся уймой звонков из высоких и ещё более высоких кабинетов, дело, наконец, сброшено с плеч. Все, кажется, должны быть удовлетворены. А ему важно уже не столько повыситься по службе и даже получить кейс, сколько спокойно уйти на достойную и заслуженную судейскую пенсию, достроить особняк на одном из Канарских островов, получить испанское гражданство – в общем, слава Богу, заботы уже будут приятные и солнечные, а не это всюжизненное копание в социальном, юридическом и политическом гавне, которое за многие годы добросовестного сутяжничества уже начало приобретать у Назарева признаки какой-то маниакальной патологии… «Доходяга этот, конечно, же никакой апелляции не выиграет: толкового адвоката у него нет – платить лисе нечем. А тот пацан, если и напишет апелляцию, так её Максимыч враз и без малейшего напряга отклонит. Сиди, сиди, Артёменко, доживай свою жизнь, если то, что ты прожил, можно назвать жизнью, в камере, или… Или капитан Герасим … на что он там намекал? … не всё сказал? не до конца выбили показания? кое-что знает? Но это уже не моё дело. Вы мне дали дело, шитое белыми нитками. – Я вам эти нитки превратил в канаты. Ну, и что, что по-прежнему белые? – Тут уж извините – мы не ателье и не парикмахерская. Мы суд: канатный завод: мы меняем прочность и толщину ниток. А вот цвет – об этом уж, менты, заботьтесь сами…».
– Будь ты проклят!!! – Прервались размышления Назарева криком Артёменко. Кричал зверь. Уже не доходяга и не жертва, не избитый и покалеченный в СИЗО, не синий и худой, не заросший щетиной с бегающими глазами. Кричало что-то первобытное и страшное. Только пару раз за свою долгую сутяжную жизнь Евгений Сидорович Назарев, слышал из клетки подобные крики осуждаемых, и помнил их. Ничего хорошего эти крики добиваемых Фемидой животных не сулили… Назарев их боялся. Испугался он и на этот раз.
– Будь ты проклят! И дети твои, и внуки, и все потомки твои до седьмого колена! – орало животное из клетки. Менты его скручивали и пытались заткнуть ему пасть, но ярость придала Артёменко силы и он какое-то время успешно изворачивался, выкручивался, вырывался из лап годзил в погонах. – Не виноват я! Не признал я вины и не признаю, и в стенограмме так записано будет, и эта запись – твоя печать, печать на тебе, и ты не сотрешь со своего лба эту печать! Мы с тобой ещё встретимся – в котле со смолой! Я не боюсь котла со смолой, я знаю, что за проклятие полагается котел со смолой! А ты боишься его. Я только перемещусь из земного ада в подземный – я привык до котла со смолой! А тебе туда нырять придётся из твоего дворца на Канарах, и не долго тебе осталось… Будь ты проклят и потомки тво…
Доходяга умолк: годзилы его «отрубили». Взяли за руки и уволокли из клетки в никуда…
2
На следующий день, в пятницу, Евгений Сидорович шёл на работу в пресквернейшем настроении. Божья Мать – заступница, Святой Николай – угодник, Сам Христос – дорогими портретами Оных был украшен его кабинет – заступятся. Он служит Закону (какой-то червяк внутри сделал кульбит), он всегда служил Закону (червяк снова перевернулся). А в Писании что, не записано, что «Власть от Бога»? Он – власть, значит он – от Бога, значит, Бог так устроил… Кейсы? – Червяк завертелся, как винт Архимеда в мясорубке… Назарев полез в карман, достал валидол, положил под язык. Так, что сегодня? Рейдерский захват. Опять этот чёртов «радикал» Олежки-пидарасика полез на фермера. Ну, что с ними делать? – От звонков высоких заступников и того и другого мобилa обрываeтся. Надо потянуть, подождать, отложить слушания месячишков этак на три, пусть фермер хоть урожай соберет – Евгений Сидорович внутренне симпатизировал фермеру. …Червяк снова кусонул: забыться в делах не выходило. Крики Артёменко продолжали звенеть в ушах, а образа упорно молчали и не подавали никаких знаков относительно защиты… «Защиты? Меня?», – Назарев открыл шкаф и из горла сделал большой глоток «Хенеси», – «Пошли они к чёрту, эти врачи, со своими запретами…».
К концу следующей недели опустела пятая бутылка «Хенеси», но становилось хуже. Крики уже не звенели в ушах, громадьё делов и ритмов заседаний позволяло так-сяк забыться. Дева Мария начала посматривать более ласково (особенно, когда показывалось дно очередной бутылки). Но, бля, пришла эта шестерка, этот слуга всех господ, Мокроус (или, как называл его про себя Назарев, Мокросос), и как бы промежду прочим брякнул, что капитан Герасим перестарался. От него, видите, ли жена сбежала, он нажрался в дупель, два дня не появлялся СИЗО, а когда на третий припёрся с чугунной башкой, начал срывать зло на Артёменко, из которого ранее так и не смог выбить все нужные показания… И досрывался до того, что доходяга гыгнул. До рассмотрения апелляции оставалось три дня, но это – херня, Максимыч Герасима уважает, в обиду не даст, выкрутит – не впервой: упал с лестницы, стукнулся головой. Проблема в другом: доходяга унёс с собой в могилу проклятие. Неизвестность пугала Евгения Сидоровича и червяк кусался всё сильнее.
3
– Да перестань ты стонать, через два часа вставать, а я третий раз просыпаюсь… Завтра заседание с кучей журналюг, активисты, мордобитие Герасим устроит, звонки, а я выспаться не могу … заснуть не могу … то хрипишь, то стонешь. Ладно, я пойду – лягу в комнате.
…….
– Женя, я сама не знаю, что такое. Что-то в середине лёгких, всю ночь кололо. Ты же знаешь, никогда я раньше не стонала во сне и не хрипела.
– Стареем милая, вот вчерашняя слякоть и дала о себе знать. Ерунда. – Назарев отхлебнул кофе. – Но ты, может, сегодня, всё-таки не ходи на работу, отлежись. Температуру меряла? Ну, вот видишь, всё нормально. Но всё равно, побудь дома, дорогая. – Назарев чмокнул супругу, оседлал лифт, нырнул в «Лексус» – и был таков.
День прошёл без особых приключений. К воплям, протестам, демаршам, камерам, даже запаху слезоточивого газа судья Е.С. Назарев за последние эн лет привык. «Издержки судопроизводства», – придумал он такое вот название всему этому, – и был доволен своим определением. За эти «издержки» хорошо платили. Кейсами. – «А, чёрт бы вас побрал, чемоданы проклятые! Как только подумаю слово “кейс”, так сразу же червяк и крутонётся. Ну, что за напасть, пять месяцев уже прошло после этого доходяги. Всё, всё, всё прошло; ничего нет – суеверия; чушь! скоро на пенсию! Испанское посольство вчера хорошую новость принесло. Скоро мы с Женечкой получим вид на жительство в королевстве Испании, а там и гражданство полноценное прикупим… И Альку с Сашкой погодя оформим...», – мысли скакали туда-сюда и уже не сосредоточивались на криках осужденного. – «С “Хенеси” удалось завязать – и своими силами! Да я сильный мужик ещё!»
– Можно? – Этот *** умеет испортить настроение! Назарев с ненавистью метнул молнию взгляда в Мокрососа, засунувшего свою елейную лгбт-харю в приоткрытую дверь как раз в тот момент, когда судья был близок к состоянию уравновешенности и спокойствия.
– Чего тебе? – процедил он сквозь зубы.
Мокроус-Мокросос замялся.
– Ну, что? – чуть ли не прошипел Назарев.
– Евгений Сидорович, – простонал не то Мокроус, не то Мокросос, – видите ли, капитан Герасим майора получил…
– Ну, так поздравь его от моего имени, спроси за одно, когда «поляна» будет, – скороговоркой протараторил Евгений Сидорович, застегивая портфель и всем видом давая Мокрососу понять, чтобы тот отправлялся в жoпу.
– Евгений Сидорович, – ещё больше стушевался нежеланный посетитель, – понимаете, капитан Герасим Иван Николаевич, праздновал своё новое звание…
– Надеюсь, вы ему не дали залезть после празднования в «Ягуар»?, – зная привычки Герасима, в панике прохрипел Евгений, чувствуя, как червь множится в брюшной полости, а от мочевого пузыря к горлу катит волна леденящего арктического холода.
– Всё получилось как-то очень быстро, он обманул, у него были ещё одни ключи от машины…
– Что-о-о-о?! – чувствуя, как земля уходит из-под ног, заорал судья, – скольких человек он задавил в этот раз?!
– Он никого не переехал и не сбил. Он врезался в столб. На месте. Вырезали пол-часа «болгарками»…
Назарев почувствовал облегчение и даже испытал какое-то наглое злорадство. Но одновременно вернулся страх. Смутный, одднако более сильный, чем после вынесения приговора и убийства в СИЗО Гены Артёменко.
4
Запах эфира Назарева с детства настраивал на лад покорности. Он – человек в мантии, судья – должен проявлять покорность перед человеком в белом халате, тоже судьей, но из другой области. К запаху эфира примешивался запах сирени, цветшей под окном врачебного кабинета. Дверь деликатно открылась, и в неё вошёл судья в халате, только не в белом, а зелёном, с ним ещё двое, одного он знал: крупный чин из Минздрава. Евгений Сидорович за десятилетия служения Фемиде научился прекрасно читать по глазам, по губам, по бровям, по лбу и даже по ушам… Достаточно было беглого взгляда. Официальные объяснения, оправдания, извинения, соболезнования с использованием профессиональные терминов гудели где-то далеко, как в подвале. Евгений молча кивал, в глазах стоял туман, а под черепом стучало молотком: «Жени больше нет, Жени больше нет…».
– Хрипы? Какие хрипы? – очнулся Евгений от вопроса врача.
– Не было ли у вашей покойной супруги хрипов по ночам, может быть…
Евгений вспомнил, как полгода назад впервые выругал жену за то, та хрипела ночью, не давая ему спать.
– Были, давно, полгода назад, но быстро прошли.
– К сожалению, не прошли. То есть болезнь не прошла. Если бы начать лечение, когда появились хрипы, то всё было бы по иному… Увы, четвёртая стадия «прокралась» внешне как-то совершенно незаметно. Упустили время. Мы ничего не могли сделать…
Волна арктического холода разлилась по телу Евгения Сидоровича.
…………..
– Жар! Да у тебя же тропический жар! – Алька тупо смотрела на термометр и хваталась за голову, пока судья Назарев открывал своим ключом дверь дочкиного дома.
– Пап, у Сашки 40 градусов температура. Ты машину не отправил? Позвони, тормозни. Так быстрее будет, чем скорую ждать. Быстрей, быстрей… Алька бегала вокруг любимого мужа в панике, а тот был на краю сознания и вяло улыбался, стараясь приободриться в присутствии тестя. Евгений понял, что сообщение о смерти матери придётся отложить.
К больнице подъехали быстро. Санитары с носилками выскочили мгновенно. В реанимационной уже вовсю жужжали умные медицинские приборы и деловито со шприцами и шлангочками суетился вышколенный более чем квалифицированный медперсонал. Лифт поднимал больного. Но вкатывались носилки в реанимационную уже с трупом.
5
Сколько миллионов лет катит Атлантический океан свои волны и бросает их на скалы и гальку этого острова? В измерениях человека – вечность. Ну, и что, что мы мыслью можем охватить геологические периоды и даже нарисовать картину, как Атлантический океан раскрывался по срединно-океаническому хребту, отделяя Новый Свет от Старого. Да и вообще, что в этом свете может быть нового для судьи Назарева после того, как Алька полезла в петлю, когда умер её муж Александр? Как они любили друг друга! Назарев всю свою грязную жизнь посвятил кейсам только для того, чтобы его бесценная Алька была счастлива и чтобы – не приведи Бог! – не залезла с ногами в то дерьмо, которое смолоду засосало его. Ну, зачем ему сегодня вот эти мраморные колонны у моря, когда нет уже ни Альки ни Жени?
– Дед, а дед, мы поднимемся за шишками в парк, – подбежали к нему маленькие подданные Испанского королевства Назаревы – Маринка, Светка Александровны и Алёшка Александрович. – Ну, дед, мы только шишек наберём, они там такие большие и красивые. Мы не будем бросаться шишками, не будем. И высоко не полезем – вон только под той кривой сосной наберем, а выше не полезем.
– Ладно. До кривой сосны – и обратно. Выше – ни шагу!
– Хорошо, дед! Мы мигом!
«Мигом» затянулось, Евгений начал волноваться. Где-то в углах живота появился знакомый холодок. Назарев встал, и, насколько позволяли годы, поспешил по тропе, ведущей в верхний парк. На одном из поворотов он нос к носу столкнулся с перепуганным Алёшкой.
– Где Светка и Маринка?! – заорал Евгений.
– Они покарабкались на утёс, там шишки красивее, – заикаясь, пролепетал Алёшка. – Я им говорил, что нельзя, что ты не разрешаешь…
Назарьев бросился вверх по тропе с прытью восемнадцатилетнего юноши – ни отдышки, ни колик в сердце, ни ватных ног. Светки и Маринки на утесе не было. Он подошёл к сосне, росшей у его кромки, как безумный глянул вниз на протыканный острыми булыжниками галечный пляж – там лежали два бездыханных тельца. Евгений перестал что-либо чувствовать и понимать. Повернулся и мерными шагами, как к эшафоту, пошёл к кривой сосне. Алёшка стоял на том же повороте тропы, где они расстались. Судья Евгений Сидорович Назарев остановился перед внуком, взглянул на него – и с ужасом понял: Алёшка – представитель только третьего поколения Назаревых. От него пойдет четвертое, а дальше пятое, шестое и седьмое. А после седьмого? Оно будет последним? Судья закрыл глаза и увидел сплошную черноту. Так, с закрытыми глазами он стоял на живописной тропе острова Тенерифе, частица которого была его частной собственностью, одну минуту, две, три… Чернота перед глазами постепенно начала приобретать какие-то странные формы: вроде её поверхность пузырилась. На четвертой минуте всплывающие и лопающиеся на чёрной поверхности пузыри стали просматриваться вполне отчётливо. Это кипела смола.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=913475
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 11.05.2021
Жила-была... Однажды пошла в мини-маркет за однопроцентным кефиром. Но заблудилась в зарослях прилавков и в поисках выхода забрела на солнечную поляну с порхающими махаонами. Там рос большой дубовый ясень, а под ним – гриб-мухомор. Красный-красный с белой мягкой ножкой и коротенькой, как совсем у неё, юбчонкой. Было очень жарко, полу-утро, и мухомор попросил кефира, и она, откусив уголок полиэтиленового пакетика, вылила ему весь литр. Грибок стал расти, рос-рос и вырос в кругленький белый дом с красной крышей в цяточку – стены ватные, цяточки масляные, а на красную крышу махаоны слетаются. Устала, зашла в домик, улеглась на ватный пол и крепко-крепко заснула под тёплый запах винного погребочка с бочонком засоленных опят. Спит она, спит в ножке гриба – а постель-то! постель! – тончайшие гифы сплетаются в мягчайшую перину, одеяло, подушку, и это всё – вокруг-вокруг: ни стягивать ни с кого не надо, ни натягивать на себя. Но одна маленькая песчинка, попавшая случайным образом в основание ножки гриба, всё колола и муляля её атласную кожу, и наша красавица ворочалась с боку на бок, посапывая и повздохивая... Ей и невдомек было, что она – принцесса чистой крови, и ни на песчинке, ни на горошине сладкие сны ей видеть не суждено. А принцы всё порхали и порхали махаонами над красной шапочкой грибка и не решались сесть на сливочные белые пятна – чтобы не увязли лапки.
Тогда принцесса решила ждать принца на вороном мустанге. Но он был в конюшне, потому что мустангов любил все-таки больше, чем принцесс. Разуверившаяся путешественница решила: полюблю принца на белом мерседесе. Но этот, к несчастью, был так увлечен “Формулой-1” и техническими характеристиками последних марок мерседесов, что на заклинания «эй, мужчина, оставь свой машина!» не реагировал ни чуть-чуть. Ведь всем известно, что все принцы, в отличие от принцесс, храпят и спят на горошинах и даже на булыжниках – без задних ног.
Огорченная принцесса приняла решение: «Плюну на принцев вместе с их королевствами и тронами». И стала она анархисткой. Проповедница воли и вольной любви, девушка королевских кровей стала пользоваться у принцев разных мастей бешеной популярностью, так как была для них недостижимой. Но ей было скучно и неинтересно с ними. Ведь никто из них, так и не смог объяснить толком, почему принцессы чувствуют песчинку через 21 матрац, а принцы преспокойно дрыхнут на булыжниках? Вопрос настолько жгучий и неординарный, что наша принцесса решила поискать на него ответ в других лесах и в других супермаркетах с однопроцентным кефиром. Вставив в уши ракушки-наушнички, она врубила на всю громкость блюзы Gary Moore'а и трезвым шагом пошла вон из лесу, в котором принцы бояться масляных пятен красных верхушек мухоморов, пропадают на конюшнях и пылают страстями к “Формуле-1”, вместо того, чтобы любить принцесс.
Так вот побрела принцесса под ритм блюза по городам и весями искать ответа на вопрос, почему принцы дрыхнут на мостовой, а принцессам неуютно и на песчинке. Поначалу её путь шёл вдоль Средиземского моря. “Средиземского” потому, что море было окружено земствами и каждым земством управлял свой Гигант Мысли и Отец Демократии. Но в натуре море больше походило на сельский пруд. Вот идет она, идет берегом Средиземского моря, и приходит к большому и светлому, но всему в камышах и лилиях, затону. Глядит, а на овале белого крына сидит жабка, а на жабке – золотая корона. Обрадовалась наша принцесса – вот родная душа, тоже кровей царских, пусть и пойкилотермных. Рассказала она царевне-лягушке свои сомнения и девичьи мысли про злополучных кандидатов на руку и тело, и та ей посочувствовала. «Кваа-а-а-а, – говорит, – ну и задачку ты мне загадала: сам Змий Горыныч Зеленый с будуна такой не придумает и его собутыльник Ванька ни на трезвяк, ни с похмелюги не отгадает». – «А ты своего царя-мужа вспомни, – принцесса говорит, – может чего и наанализируешь откровенного...». Жабка-царевна достала золотую стрелу из сумочки с косметикой, почесала ею правую заднюю лапку и проквакала: «Вот стрелу золотую-ква видишь? – Это-ква всё что у меня от царства осталось. Первый принц с Ванькой и Змием злыгався и-ква пропал почем зря со всеми их могуществами несусветными, хоть и жабой был бессмертной. Второго я под каблук загнала, чтобы к иванам не бегал; так его Водяной в глубокий омут повадился таскать и к содомскому греху приучил... Ты “Ветхий Завет” читала-ква?» – Принцесса утвердительно кивнула. – «Я однажды-ква нырнула и застукала их. И вот этой стрелой, стрелой, – в лапке стрелой потрясая и от гнева зеленея, хоть ей дальше зеленеть некуда было, проорала лягушка-царевна, – одному в яйца, другому в мудё – ква-ква-тьфу: оба гыгнули – как Лука Мудищев, которому сводня яйца вязальными спицами проколола... Ты “Луку Мудищева” аса Пушкина читала?». Стыдно стало принцессе, что она “Луку Мудищева” аса Пушкина не читала, ничего не ответила принцесса... Но жабка была баба с умом, и сделала вид, что ничего не заметила. – «Ну, в общем, мой второй принц гыгнул тоже. Я не жалею – туда ему и дорога. Ква, жарко, ква – пора на дно, а то я вся высохла и кожа стала эластичной и розоватой, как у тебя: нам царевнам-лягушкам так не положено. Нам пупырышки надо». – Лапкой махнула арриведерчи, и – плюх в затон моря зеленого Средиземского.
Принцесса присела на мураву прибрежную, достала бритву и на запястии руки – там, где подростки “Синих Китов” выцарапывают, записала лезвием: «Что я знаю о принцах? – 1) Вороной конь: минус. 2) Белый мерседес: минус. 3) Знакомства с горынычами и связи с иванами: минус. 4) Глубокое дно Водяного, где ничего вроде бы не видно и никто не застукает: тоже – минус». «А что в плюсах?», – спросила сама себя принцесса, и усталая от головоломок склонилась на мягкую мураву… «Завтра, завтра, утро вечера мудренее, пойду завтра поутру ответ искать, авось кто-то знает...».
Cон был долгим и красивым, правда что снилось, девушка вспомнить не могла никак. К тому же утро выдалось пасмурным, правда тёплым. Стал накрапывать дождик. Принцесса сорвала три листка крына и устроила шалашик над головой, под которым и спряталась. Монотонные струи навевали философскую скуку, и она думала: «Вот как бы хорошо было бы схватиться за одну струйку, смотать её в клубок, чтобы потом – после дождя – он размотался и привел меня к тому месту, где мне смогли бы помочь решить задачку: почему принцессы чувствуют песчинку под 21-м одеялом, а принцы ничего не чувствуют? И вообще – что в плюсах, когда минусов так много?». С этими мыслями она высунула из шалашика руку, зацепила пальцем первую попавшуюся струйку и стала сматывать её в шарик. Струя поддалась и вскоре, к концу дождя, у вымокшей принцессы в руках оказался самый настоящий клубок нитки дождевой струи, который, разумеется, тянулся в небо. Моква закончилась, выглянуло солнышко, заплясали комарики и запели травяные кузнецы. Жуткий прекрасно-величественный богомол взобрался к ней на плечо и хотел ногой-сапкой перекусить нитку дождя, но только почем зря вымок. От огорчения он набросился на дремавшую сонную муху и чуть её не съел: слава Богу, та вовремя жжжжужнула и закружилась вокруг носа принцессы. «Фу, противный богомол! Ах, вредная муха!», – махнула та рукой и поторопилась убежать, но не тут-то было: нитка дождя, в которой она запуталась, вела на небо! А лестницы не было! Бедняжка не знала, что и делать, села и чуть не начла плакать. Это увидел Гарри Мур, сидевший в плеере и лениво перебиравший аккорды. Ему стало жаль принцессу, хотя он и считал, что та занимается глупостями, озадачиваясь проблемами принцев: сам-то он принцем не был и плевать хотел на всё принцево племя. Тем не менее, девушка была симпатичной, а рок-музыканты любят симпатичных девушек – и принцесс, и прачек и даже доценток. Гарри свистнул по струне глиссандо своему закадычному коллеге-дружку Джимми Пейджу – у того в запасе была “Лестница в небо”, причем очень высокая и добротно сыгранная. Джимми, как истинный рок-джентельмен, тоже большой почитатель печально-симпатичных девушек, приволок драбынку, упер её в самое прочное облако и позвал Рыцаря Печального Образа – большого специалиста лазить по ветряным мельницам: сами-то рок-музыканты по лестницам высоко не поднимаются, их высота ограничена количеством ладов на грифе, которых, как известно, всего 19. Другое дело поклонник Дульсинеи! Этот и на пол-лестницы вскарабкается по крылу ветряка, и дальше, посадив принцессу на тупой конец своего длиннющего копья, подбросит её на 119-ю ступеньку лестницы: а оттуда и до облака недалеко. Посоветовались, порядились, поспорили, и так и сделали. С братской помощью Гарри Мура, Джимми Пейджа и Дон Кихота наша путешественница оказалась на полпути к небу.
Дальше она уже полезла сама, одной рукой перебирая перекладины лестницы в небо, другой, держась за нитку дождевой струи.
Оставалось всего 123 ступеньки. Пыхтя и обливаясь капельками пота, девушка упрямо дряпалась по “Лестнице в небо”: там – точно разгадка загадки! Но каково же было её удивление, когда добравшись до облака, она спрыгнула на... твердую скалистую почву! О, это коварный Гаспар Фридрих Давид нарисовал свои Альпы и закрыл их валёром облаков! А дождь струился, оказывается, не из облака, а с озера Брайес; сначала вытекая из него ручьем или речушкой, потом – со скалы ниспадающим водопадом, а затем, брызги-капли, подхваченные ветром, дождевались по всему Средиземскому морю и окрестным супермаркетам. Ступив на берег альпийского пруда, принцесса сразу очаровалась красотой бело-льдистых пиков и бирюзовой эмалью водоема, и так и замерла на берегу, не смея шажками тревожить удивительный пейзаж. Вдруг она ощутила, что пальчики её босых ног холодеют от прикосновения чего-то скользкого и липкого: это был рыбий хвост. Но принадлежал он не рыбе, а Русалочке – той самой, которая – символ далекой страны Дании. Русалочка вовсе не превратилась в морскую пену и не ушла к дочерям воздуха, чтобы через триста лет обрести душу. Когда она прыгала с корабля в пучину, её ловко подхватил Шарль Перо, перетащил в альпийское озеро – подальше от принцев, глаз людских и холодных датских сказочников, сочиняющих были с грустными окончаниями. На озере не было пены, как на море! Никогда! И Русалочка осталась жить радостной и счастливой, хотя и без принца. По вечерам она подплывала к прибрежным зарослям, а из лесу на берег выходила Красная Шапочка, садилась на камень, подружки сплетничали от души о красавчике Сером Волке, а тема принцев была запретной. Но об этом никто не знал: добрый Шарль никому не стал рассказывать о Русалочке – она и так исстрадалась; пусть же отдохнет от людских взглядов и пересудов, пусть спокойно поплещется в голубизне альпийских вод и насладиться девичьими побрехеньками с Шапочкой, которая с некоторых пор начала носить кожаное сомбреро... А тут вот появилась ещё одна девчонка: любопытная Русалочка хотела с ней познакомиться. Но. «Уррррааааа, – во весь голос про себя, но так, что Русалочка всё услышала, заорала наша принцесса, – вот кто знает разгадку: точно!», – и помахала приветливо Русалочке рукой. Та улыбнулась, подморгнула одним из огромных бирюзовых, как само озеро, глубоких глаз, плеснула хвостом и … ушла на глубину. Беседа не получилась. Потому, что Русалочка знала разгадку и правильный ответ на вопрос. Но Шарль Перо ей строго-настрого запретил открывать тайну кому бы то ни было, даже Красной Шапочке в лихо заломленном сомбреро и с кольтом на бедре (случай с Серым Волком её многому научил). Русалочка была послушной рыбкой-девочкой и выполняла свое обещание добросовестно. А нашей героине ничего больше не оставалось, как продолжать путь и искать, искать, искать нужный ответ.
Легко сказать «продолжать свой путь», а какой он «свой»? куда идти? к кому обращаться за ответом? О, эта проблема была непростой! В альпийской пустыне, блистающей неродной красотой, никто не мог подсказать ей, к кому обратиться. Только ветер пошёптывал в ветвях прибрежных вётел: «Ш-ш-ш – ша-ша-ша – шу-шу-шу – у-у-у – нта-ла-а-а». – Принцесса замерла, как вкопанная: «Ну, конечно же: Шакунтала! Как я раньше не догадалась! Она точно знает все загадки принцев, ведь она – одна из таких немногих нас, обретших счастье после долгих-долгих мытарств со своим любимым раджой», – развеселилась от мыслей таких девушка. – «Да, но я в Тироле, а мне надо в Тамилнад. А ближайший самолет до Нью-Дели – из Рима. Или из Милана? Какая разница – путь немалый и так, и так». – Шла наша путешественница через всю Ломбардию дней этак десять, по пути ей попадались монахи, наркоманы, мафиози, разносчики пиццы и прочая итальянская шушера, и каждый норовил её то за грудь схватить по ягодице шлёпнуть. И только один какой-то сеньор предложил ей новенькие кроссовки, сжалившись, глядя на истоптанные до крови очаровательные пальчики сказочно стройных ног. Кроссовки она взяла: «Адидас» 100%; но сеньор, требуя платы, полез ей за пазуху, и терпение девушки лопнуло. Заехав со всей силы ему носаком по яйцам, она стремглав побежала в ближайшую оружейную лавку и обменяла 100% адидаса на старенький, но добротный, оставивший в этой жизни после себя не один труп, кольт. – «Молодец Красная Шапка, умно сделала… На кожаное сомбреро денег нет, но с этой штукой не пропаду», – поцеловала кольт в барабан, сунула ствол под юбку и побежала в Милан. Самолет до Нью-Дели как раз загружал толстых пассажиров с толстыми детьми и без них. Худенькой и элегантной принцессе не составило труда затесаться меж двух толстяков так, что её совсем незаметно стало. А когда один из них попробовал схватить её за грудь, она ткнула ему в задницу вороненым стволом – тот быстро успокоился. Места в салоне ей не было, пришлось затесаться меж чемоданов в грузовом отсеке. И всё было бы хорошо, если бы через каждые полчаса какой-нибудь пассажир с какой-нибудь пассажиркой не прибегали бы в багажный отсек позаниматься экстремальным сексом. Сколько раз она клала указательный палец на курок, чтобы отстрелить яйца очередному плэй-бою – то лысому, то с пушком на подбородке, то с тату на заднице, – но страх разгерметизировать аэроплан на высоте 10 000 м удерживал её от гражданского подвига.
Через 10 часов “Боинг” совершил благополучную посадку в аэропорту Нью-Дели. Найти Шакунталу было делом техники: как тот, чёрт возьми, городок назывался на санскрите? – девушка и вымолвить не могла, но счастливую принцессу разыскала. Записалась на приём, и после 1,5-месячного стояния в очереди – а наша героиня по доброте душевной постоянно пропускала впереди себя то старушку, то женщину с ребенком, то опаздывающего непонятно куда непонятно кого – вошла в кабинет мисс Шакунталы. Приближалась разгадка, ответ был рядом!
«Присаживайтесь, синьорита. – Шакунтала была сама любезность. –Итак, дорогая, Вы хотели бы приобрести ответ на вопрос. Задавайте Ваш вопрос». – Принцесса быстро-быстро затараторила, и даже испугалась, что что-то не так сказала или упустила. Но Шакунтала была счастливой принцессой и всё поняла с полуслова. «Дорогая …», – «Та-нья», – по слогам и с ударением специально для индийской матроны вымолвила девушка своё редкое в этих краях северное имя. – «Дорогая Та-ньи-йа, – не смогла всё-таки не поковеркать чужой язык мисс Шакунтала, – видите ли, проблема, которую вы затронули, весьма и весьма животрепещуща и от её правильного решения зависят котировки акций на основные фонды нашего штата на Бомбейской бирже. Поэтому её решению мой муж, лично я и всё правительство штата, да что там штата! – Индии, уделяет весьма серьезное внимание. Позвольте, я познакомлю Вас с нашими наилучшими экспертами по поднятым Вами вопросам, это поможет Вам подключиться к нашей команде решал песчиночно-горошиночных проблем, и, я уверена, вы совместными усилиями добьетесь необходимого результата в кратчайшие сроки…». – Честно говоря, принцесса не ожидала такого разворота событий, но делать было нечего, путь был проделан длинный – и она согласилась. Они прошли через несколько светлых комнат, потом по длинному коридору, вышли на террасу и спустились к берегу Индийского океана, который как раз сегодня готовился к принятию первых муссонных ветров… Там на длинном песчаном пляже были разбросаны то тут то там деревянные топчаны. Из топчанов торчали гвозди – жалами вверх. На двух топчанах, стоявших рядом, лежало два человека – прямо на острых, как осиные жала, гвоздях. Один из них был самый настоящий индийский йог, про которых девушка ещё дома слышала всякие чудеса и небылицы, а другой был белым и казался уже знакомым, где-то виданным типом. – «… наши эксперты экспериментальным путем посредством ежедневного семнадцатичасового пребывания в горизонтальной позе на …», – бубнила Шакунтала, а принцесса стояла, как вкопанная, и сверлилась мыслью: «Да где же я его видела! Чёрт возьми! Где? где? где?!».
Чёрт, услышав, что его позвали, прыгнул на Татьянину серёжку и запищал прямо в ухо: «В 9-м классе, на уроке русской литературы, “Что делать?” Чернышевского: перед тобой сам господин ригорист Рахметов». – Неизвестно, сколько тысяч вольт пробежало по венам, волосам, синапсам и ногтям Татьяны, когда она поняла, кем был белый эксперт по лежанию на гвоздях, а заодно на песчинках, горошинах, булыжниках, кнопках, пробках, гальке, щебенке, бутылках, рыболовных крючках, вязальных спицах, запчастях от мерседесов и т.д. и т.п., – но только, как сумасшедшая, она рванула вдоль пляжа: молодость и здоровье были её друзьями, – и бежала, бежала, бежала, покуда были силы. Когда последние закончились и запас их был исчерпан, принцесса села на берегу, злобно плюнула на песок. Подбежала волна и смыла плевок. Татьяна плюнула на мокрый песок ещё – другая волна проглотила и его. Девушка начала что-то понимать. Но что? – «Так, всё уходит в песок, и всё смывают волны», – это уже что-то. – «По песку течет Океан, а сам песок перетекает из будущего в прошлое, а я – в узкой горловинке песочных часов. И когда-то песок в верхней половинке часов закончится», – рассуждала девушка. «Но что же будет тогда?», – Татьяна наморщила лоб и … д о д у м а л а с ь: «Волны! Будут волны! Они были всегда и они всегда будут, они сделали песок!». – Океан тяжело и тягуче катил длинные валы волн. Приближался муссон. Вода из бирюзовой постепенно становилась иссиня-свинцовой, а потому барашки – целые бараны, нет – целые стада баранов – на верхушках волн казались ещё белее, ещё пронзительней, ещё круче. Гул то нарастал, то переходил в шуршание песка и гальки, волокомых откатом очередной волны. Океан и волновал и успокаивал. Ему не было никакого дела до того, кто, как и на чем спит: Океан никогда не спал. «Боже, какая же я дура, – тихо прошептала принцесса. – Эта проблема надумана, она яйца выеденного не стоит, она пустяшна и никчемна – не оттого ли ничего не сказала Русалочка? Так зачем же я тратила столько сил и времени на поиски ответа на совершенно дурацкий вопрос? Зачем, о Боже?». Бог её услышал и глянул с тучи на Землю: он как раз занимался этим непослушным муссоном, направление которого так изменило устроенное его образами и подобиями глобальное потепление. А девушка глянула на Океан – глянула, и уже не могла оторвать глаз от прекрасной шири. Она смотрела, смотрела на белые вершины и гребни вечных волн и видела лица – простые лица простых и приятных мужиков, которых она повстречала на своем пути. Вот к её ногам подкатил Гарри Мур и ушел бархатной пеной в мокрый песок, словно пролитое добившее его же его любимое виски. Вон – могучий гребень, на нем взвились вверх брызги и яростные клочья пены: это Рыцарь Печального Образа поднял своё копье и вызывает на смертельный бой всех обидчиков вдов и сирот! А на этом неровно, но мелодично рокочущем гребне сидит Джимми Пейдж и, перебирая аккорды, беспокоит слух Бога. А Старик и рад – Он же Сам когда-то вложил в его уши свои божественные ноты… – «… по образу и подобию… да, этот парень сумел стать Моим подобием...», – почесал седую бороду Старик и одобряюще взглянул на музыканта, перебиравшего на гребне волны свои серебряные струны. Принцесса, сама не зная как, стала тихонько подпрыгивать и притоптывать в такт рок-блюзу, делая па на мокром песке. Старый, как сама вечность, Саваоф тоже не удержался, отложил свой муссон на полдня, и начал в такт серебряным струнам покачивать седой головой и притоптывать босыми ногами по облаку. Правда Старик всё время путался в мелодиях (сколько же Он их раздал людям!) и вместо куплетов “Ли-винг, ловинг!..” мурлыкал в бороду “Джи-и-и-и-зис Крайс-с – су-у-у-упер ста…”, – это было Его любимое. Даже Чёрт, запыхавшийся в погоне за сбежавшей от ответа принцессой (только сейчас приваландался), прятался неподалеку в кустарнике лавра и пританцовывал что-то рок-н-рольное. Бог не стал ругать и прогонять Лукавого – пусть пляшет, раз охота: не будем же мы мешать музыканту распрями нашей вечности…
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=913439
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 10.05.2021