Признаться, даже этот текст, в котором будет очень мало моего, дается мне с некоторым трудом. Еще в июне я, по (много)летнему обыкновению, углубился в любимые тексты Катаева, а потом из какого-то глупого снобизма полез в литературу о них и о нем. На какое-то мгновение мне даже показалось, что вот теперь, уже прямо вот-вот сейчас я разгадаю секрет его прозы - ведь я уже помню наизусть все эти строчки, такие простые и в то же время обладающие такой изобразительной силой, что иной раз, перечитывая или произнося их про себя, я слышу стрекотание старомодного кинопроектора, и перед моими глазами появляются и оживают картины, на которых герои Катаева движутся чуть быстрее, чем нужно, совсем как в старом добром немом кино...
Вот тут-то и обнаружился секрет. Когда мне стало известно многое о самом Катаеве, и я мог сопоставить, что из его жизни и как превратилось в его литературу, и как его литература взбиралась по ступенькам мастерства; когда критики объяснили мне про его сюжеты и ходы-выходы; когда сам Катаев кратенько поделился приемами и принципами - осталось неразгаданным что-то совсем небольшое, вроде горчичного зерна, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные. Я вдруг почувствовал себя вбитым в стену гвоздем, к шляпке которого поднесли мощный магнит: невидимая сила тащила меня за голову, а видимая крепко-накрепко держала за ноги, хоть разорвись! И гвоздю, пронизанному незримыми силовыми линиями, казалось, что деревянное узилище уже подавалось, а его хватка ослабевала, давай-давай, мало-помалу, сама пойдет... - но узилище было совершенно равнодушно к магнитному полю и фантазиям гвоздя, который по-прежнему крепко сидел в стене. Вот так и это зерно - я нашел его, но не смог заглянуть внутрь, а только понял, что это такое, а еще - что это не может быть расщеплено, как атом, потому что куда сложнее, а главное, вне всяких законов устроено. Это зерно - талант.
Это "открытие" ошеломило меня так, что на некоторое время я утратил дар речи, по крайней мере, связной письменной. А я-то полагал, что достаточно разобраться в этой механике, чтобы самому построить машины не хуже, а может, и лучше... - но это зерно оказалось как бы той единственной лишней шестеренкой, которая неизменно оставалась у меня в руках, когда я по детской страсти к познанию и подчинению мира разбирал часы, заводные игрушки и прочие механизмы. Эта мелочь была как бы "богом" всего механизма, "Богом из машины", и без этой одной "лишней" детальки они не работали - как не работает литература без того самого зерна. Дальше этого зерна в познании идти не следует - точнее, следует идти в другом направлении, искать свое зерно, пусть даже для того, чтобы убедиться, что его не существует.
Но попутно вполне дозволено познавать познаваемое. Вот так вот сегодня сумма знаний принесла мне небольшой, но все-таки процент на капитал. Нет, не зря мне мерещился стрекот кинопроектора! - пластический дар Катаева подтвердил свою документальность, достоверность, точность, верность в деталях. А это, наверное, секрет убедительности его прозы: выдуманный им сюжет развивается в настоящих реалиях, взятых из жизни и перенесенных на бумагу без искажений и погрешностей. Да, так и есть, ведь сам Катаев говорил: "Видишь собаку - пиши про собаку". И потому у него получался некий замкнутый круг, но не порочный, а волшебный: жизнь - текст - жизнь. Начитавшись Катаева, я встречаю фотографии или живопись тех же лет, о которых идет речь у него, и немедленно вспоминаю его строки.
Например, вот описание квасника из "Белеет парус одинокий":
"Сам квасник являл собою вид такой непревзойденной праздничной красоты, что Гаврик каждый раз, как его видел, не мог не остановиться на углу в порыве восхищения и зависти.
Гаврик никогда не задумывался над вопросом, кем ему быть, когда он вырастет и станет взрослым. Особенно нечего выбирать. Но уж если выбирать, то, разумеется, квасником.
Все одесские квасники были нарядные и красивые, как на картинке.
А этот в особенности. Ни дать ни взять - Ванька-ключник.
И точно. Высокий купеческий картуз тонкого синего сукна, русые кудри, сапоги бутылками. А рубаха! Господи, да такую рубаху только и надевать что на первый день пасхи: блестящая, кумачовая, рукава пузырями, длинная - до колен, со множеством синеньких стеклянных пуговичек!
А поверх рубахи - черный суконный жилет с серебряной часовой цепочкой, вдетой в петлю серебряной палочкой.
Один вид его пламенной рубахи вызывает в человеке желание напиться холодного квасу.
А как он работает! Ловко, споро, чисто..."
Обратите внимание на эту фразу: "квасники были нарядные и красивые, как на картинке". Вот она, эта "картинка" - Владимир Маковский, "Продавец кваса", 1897 год (катаевский квасник датирован 1905 годом).
...Бог из машины.
ID:
887061
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Поема
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 27.08.2020 07:15:56
© дата внесення змiн: 27.08.2020 07:15:56
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
