Ха-а (Хелена Курунова)
Бог глиняного живота.
Тельцем дрожащим, еще не обсохшим, жмётся-боится…
Толкает копытцем
из любопытства,
тёплый уставший живот вздохнувший
земли, на полвзгляда уснувшей.
Шорох, плеск, писк.
Ресницы-пичуги дрогнули,
встрепенулись,
стылые ивы-дуги
мучительно в сон потянулись -
податливо выгнулись,
Ветер качнули в ветвях…
И губы шершавые,
жадные бога,
тельца-однодневки,
ткнули рассвет-недотрогу,
Розовое всосали,
выпили,
смяли,
выпотрошили…
И пошел, пьяно качаясь,
Капли туманов парных роняя,
бузить-колобродить,
Себя проживать-прожигать,
обдумывать и забывать.
До ночи – тьма света еще, наживётся.
Ночь даже не ждёт – знает.
Выйдет к буяну, глянет на выблеск телячьих глаз,
хмельный огонь ланит,
отточено молча серпом осенит,
вспухшее небо погладит любовно,
выльет по краю сок.
Бездумно и кровно, привычно,
горячую горечь вберёт песок,
в угоду новому богу –
носить его глиняным брюхом по звездным дорогам
целую вечность. До утра.
Травы колкие
Травы колкие,
рыжьём томлёные,
взглядом-волком
пью воспалённым –
жарит, чертово солнышко!
Ни кусточка, ни колышка,
ни тенечка для темечка –
пропаду, выбран небом до донышка,
в сушь уйду помаленечку…
Вот же тварь сизоглазая,
замогильная,
подколодная –
подкралась на беду.
Смотрит голодно,
лезет в горло мне
слезой скрытною,
одиночеством.
Изнутре меня ест…
Только знай, тоска –
я живой пока,
не возьмёшь меня, не насытишься!
Хошь - зубами померимся?
Изойдёшь собой, поистлеешь вся…
Не таких сгрызал –
вон на поле покоятся…
Кто бы слово сказал,
хоть нелестное –
тошно так помирать безвестному,
не в родном дому оплаканному.
Одному.
Пьешь, что ль, память мою, земля?
Только помню зерно в полях
да на старом столе хлеба крошки,
крынку с квасом,
пустые плошки…
И детей голоса,
белый пух в волосах,
пятки круглые
тропы чёрным бьют,
угли снулые
во печи поют.
Комариный дым в мелкой заводи.
Солью выпитые глаза, вдовьи загодя…
Что, тоска,
все посасываешь,
колешь мне бока,
душу заживо ешь…
Мне б людского словца да живого лица…
Холодею. Неужто ночь уже?
Темнотой стылой вылижет,
звёзд надарит при встрече,
и забуду все…
Слышу тихие речи
иль это мне чудится?
Плачем жил сводит плечи.
Подойди, человече!
Поднимусь на локте,
охну,
глазами его поищу,
помолюсь второпях небесам –
да прилажу пращу.
Не зря хоть подохну. Не сам.
Проныра
В сахарном мареве ивы двугорбые
Тащат кульками, верейками, торбами
ветры калёные,
вьюги ежовые,
дымки топлёные.
Морды изжованы,
слюнка полощется,
узкие губы позёмкой волочатся…
Буклями бурь
туго завинчены,
В кровь опечатаны мёрзлой брусничиной.
Спрятаны, свёрнуты, снегом укутаны…
Тишь и покой, эхо лоскутное.
Сонно,
и небо протяжно зевнуло…
Тихо вьюном ползёт из баула,
минуя замки,
перевязи, ловушки,
тонкая нотка певучего ветра.
Снега сдирая искристую цедру,
соснам щекочет игольные ушки,
гладит пальто елового меха.
Вырвался!
Будет сегодня потеха!!!
ХОТЬ
В пальцах, нагретых трением ветра,
дрёмы щепоть.
Хмелем и трёпом до хрипа раздета
сонная Хоть.
Медлит и выгорает,
из тёплого пепла себя выбирает…
Тугими шрамами приличий
стянув котомку живота
под жалами кошачьих кличей,
ночей поджарого хребта
съедая смоль,
проступит соль…
И Хоть касанием взметнёт
ряды служивых волосков,
по спинам влезет,
обмирая,
втянув соцветия пупков.
Пылом нездешним пахнёт,
жадностью вешней пугнёт
чешуекрылые черешни…
Скрипом мельничных колёс
сухо всхлипнет, зарыдает,
в жилки струйно опадая
за ненадобностью слёз.
Из ночи вынырнет,
рассвет глотнёт
и хлынет
в полыньи полыни…
Тревога-пчела
Раздутый солнцем жвачный день
Пасётся на гречаных крышах.
Под куцей юбкой клёна в тень
Ползут дожить минуты-мыши…
Сычужный ветер южной ложкой
Створожит небо на окрошку,
Царапнет кожу, тронет вожжи,
Хлестнёт…
И на ходу уснёт – одолевает лень.
Заныла, чем-то разбужена,
Тревога-пчела натужно,
Полосуя гудением
День,
Опасками опоясывая,
Укусом припугивая,
Фасетками всплясывая.
Страхи собрав, на гнусавой ноте –
Сотни их в соты,
соты,
соты…
Новый виток, зудом в висок.
Жаль уже!
Зарраза, изыди или занозь!
Желудок что камень от пережиданий,
Жаль!
Вот тебе жилка.
Зарево…
Небо зарёвано, хмурь белобровая,
Сердится, прячет
Красный от плача
Глаз.
Рыхлые губы, вспухла щека - за облака.
Больно, обидно…
Эх, а такое большое! Не стыдно?
Спела пчела…
Опала,
Воском залиты соты.
Завтрашнее беззаботно
Выйдет гулять на крыши,
Может, услышит…
Нанижет тоненьким слухом
Вязкий несносный прононс
Пчелиного пенья…
Может, тряхнёт ухом,
Да побредёт нюхать
Тающие тени.
Крепость
Сколько, веками прикрыт,
отточен клинками дождей,
глядит –
по-прежнему удивлённо,
на неба подол калёный,
прищур щербатых бойниц?
Рыщет пьянчуга-ветер,
мигают звёзд вереницы…
Пёс неразлучный, огонь,
преданно лижет башню.
Лучники тычут дымную вонь
за дырчатый стяг вчерашний.
На вдохе осада,
на выдохе – пепел,
задуть и засеять далёкую пашню.
Не выйдет. Не важно…
Копотью снова лицо загорело,
моргнуло, сыпя ресницами стрел.
Стоп! Желание загадала?
Скажи – по какой щеке
стекает сейчас чья-то жизнь?
Верно. Сбудется. Улыбаешься…
Трещина камень тронула.
Только еще намаешься,
вони тебе да стону,
ветров да пожаров еще пережить –
пока перетрут, переврут
все легенды твои, все песни.
Тогда и уйдешь с ними вместе - в пыль.
В снега и ковыль,
в придорожный лопух,
в кислую брагу, птенцовый пух,
да мало ли…
Доберёшься до моря, ляжешь…
Уснёшь наконец.
Веры тебе, веры….
Не надо тебе пока –
знать, что там, на мели,
твои бока
встревожат крикливо галеры.
Наступление
Улица утренне жмурится, снится помятым лицам…
Свежа, холодна и туга – пахнет дымком четверга,
забытым неделю тому вперёд – припрятанным на год,
за шиворот, за небосвод.
Пахнет… Хлебом, еще непечёным.
Заката пером золочёным…
Взглядом, уже огорчённым, готовящейся суетой.
Обычный дневной настой –
Привычное средство ленивого бегства за всем,
Что уже есть…
Почти незаметно горчит - пока улица дышит соло,
победно по городу мчит,
кромсая его гулким горлом.
Звучит чечёткой -
печёт тропки
перечно сыпь каблучков;
Течёт робко, от семечка, песнь кабачков
в уютном тепле сковородки…
Сны отлежав себе все,
Косолапо
бредёт ночь немая –
приподнимая рассветные складки,
ворует остатки крепкого храпа…
Гадает на сонной гуще, сладкой, густой и тягучей.
Но…
Давит упругой плотью
Настырное утро,
сползает холодной щепотью звёздная пудра. Пора!
И улица льётся,
кусает кожу,
зябко смеётся и
мышцы гложет,
Воздухом сытным швырнёт,
До отвала накормит –
В окна ворвётся,
Ночь прогонит и спрячется
под одеяла:
Идёт в наступление день – а с ним не поспоришь…
Ворь
Тоскует утро…
На пальцы дуя, трёт
рассыпчатую мякоть
дня-картошки.
Ломает запечённый кожушок,
горелым пачкает ладошки.
Ночь опрокидывает – хряп,
на посошок!
Минуты-крошки чередуя:
что - в рот,
а что – теряя,
в похмельном небе растворяя
шипучие таблетки фонарей,
томится-мается: скорей бы уж, скорей…
Чихает хворый хорь,
хватает ворох хвой,
сдувает дымных вяхирей,
солёным глазом смахивая
приманки-огоньки.
Ноздрёй
пугливой кожаной
встревожено свистя,
Хорь тычется в пеньки…
След!
Путаясь в сетях,
воришка мечется,
вгрызаясь, что есть сил…
Схватил…
Хвост брызнул
… – прочь!
… Отстала ночь…
Цепляет репешок
снов краденый мешок.
Обкусан хвост
подпалинами зорь,
и остриями звёзд
изрезаны бока,
но когти споро шьют
тесьму следов
песка…
Несётся рваный хорь,
рассвета шут.
И пляшут-просыпаются
в прорехи:
ряхи-слухи,
ветхие стихи,
вязанки сказок, страхи,
суеты штрихи
и тёплые ладони,
хлопья лиц и масок…
Вспомнит ли?
Не вспомнит…
Весь снами прорастёт и сбудется
День.
Тёртые мыши
Тёплые мыши
Небо надышат.
Пляшут-бормочут,
Слышать спеша,
Как тучки хохочут,
Трут друг об дружку,
Сырною стружкой
Мелко кроша,
Шершавых мышат…
Тёртые мыши
В тесной калоше
Лезут все выше,
Цепляя ладошами,
зубками,
ушками,
попками,
рожками,
морща мордашки,
усы – врастопырку…
Тащат за шкирки,
петельки и бирки
мелочь и тушки,
ёлки и кошек,
ковшики-плошки,
сушки и зайцев –
Всё в одну кучку,
Потом разбираться,
некогда,
некогда!
День разгорается,
Надо опять затевать,
согревать,
В дырки вдевать
Берёзы серёжки,
В окошки вживать
Флаги в горошек,
Трещать и жевать,
Вменяя в меню новому дню
Мышиную кашу-возню!
ID:
79030
Рубрика: Проза
дата надходження: 12.06.2008 16:47:14
© дата внесення змiн: 12.06.2008 16:47:14
автор: РЕДАКТОРСКАЯ
Вкажіть причину вашої скарги
|
