Узнаю в доморощенной яви – зэчку замкнутых узких пространств,
что читает стихи об агаве и хранит в портсигаре пиастр:
поглядев на свою безделушку, полистает Верлена в тиши –
чтоб слеза потекла на подушку, уходя от отдушин души,
дабы снова мечтать о прогулке, о свободе – без утлого «от»,
но достав перламутр из шкатулки, всё равно никуда не пойдёт.
Близлежащая явь, дорогуша, нереальная баба в трико,
прекращай околачивать груши и вздыхать у окна глубоко!
Вновь забывшись, в совдеповском кресле ты грустишь о какой-то поре.
Монстр по имени Какбыдаеслиб, точно бобик, скулит на ковре.
Вижу праздность пролившейся речи вдруг сюда – на бумажный листок,
ибо носишь бесхозные плечи над красой полусогнутых ног,
стали грёзы незримой вуалью. Что ж ты сделаешь, только представь,
если небылью как бы реальной всё однажды окажется, Явь?
