Глава 41
Я строго придерживался маршрута, указанного незнакомцем и вскоре вышел на главную прямую. Я шел без остановки, вращая в голове слова, сказанные прохожим, как детский волчок по полу. Они не отстраняли меня от цели, а наоборот, подогревали мое любопытство.
В конце пути я подумал о Лоре. В это время передо мной открылся вид на самый крайний дом улицы, который, судя по всему, и был тем самым «оксфордским лупанарием». Я окинул взглядом фасад, рассеивая мысли о Лоре, как зерна пшеницы в поле, и задумался над увиденным. Собственно дом и вправду выглядел обыкновенным жилым помещением спального района: светло-кремовые стены с резным узором в тон, такой же расцветки веранда, густо заставленная цветами, преимущественно фиалками всех сортов и оттенков, небольшой столик с несколькими стульями вправо от входной двери, скрытый за бесчисленными цветочными горшками и вазами. От моего внимания не ушел и ухоженный зеленый двор с чистыми дорожками и белыми лавками в тени молодых декоративных деревьев, схожих с теми, что украшают висячие сады Амитис-Семирамиды. Увиденное заинтересовало меня, но, к счастью, я помнил, зачем пришел сюда, хотя, наверное, в действительности я и не знал, зачем пришел. Мне просто не хотелось идти домой. Не хотелось видеть Лору и детей. Не хотелось повторять все те шаблонные действия, которые я совершал все восемь лет как на духу. Я задавался единственным вопросом – почему? И находил единственный ответ: наверное, дух вышел. А вышел я. С того самого дня, как мы вернулись в этот город, я закончился, точнее, закончился тот я, которым настоящий я всегда хотел быть, тот я, который являлся как бы временным образом для настоящего я, образом циркового артиста или актера кино. Объяснение этому у меня было только одно: то, что ложно – ни вечно, хотя в сущности ни вечно и то, что правдиво. Однако ложь всегда обрывается раньше, в то время как правда умирает своей собственной смертью в положенный ей срок.
Я набрался решимости подойти к двери и постучать, хотя все еще не понимал до конца, зачем я все это затеял. Ради миссис Айвори? Чушь! Кто она мне, что я «выслеживаю» любовницу ее супруга? Должно быть, во мне говорила сокрытая надобность, касающаяся исключительно меня самого, а ни семейного благополучия миссис Айвори. Сперва я предполагал, что мои намерения могут быть связаны с домом, который всегда принадлежал моей семье, а сейчас принадлежит другим людям, у которых в жизни что-то не ладится, а мне хочется, чтобы люди, заселившиеся в мой дом, были счастливы или, по крайней мере, удовлетворены.
Мне ни пришлось стучать дважды. Дверь мне открыла молодая девушка, по внешнему виду которой я понял, что это прислуга – все начиналось так, как говорил прохожий. Она предложила мне войти, не спросив ни слова, даже не зная, кто я, и я насторожился. Я переступил порог и оказался в большой затемненной зале, где передо мной развернулись воистину шокирующие сцены, которые когда-то имели место и в моей жизни. Вокруг меня сновали абсолютно обнаженные мужчины и женщины, не обращая никакого внимания на «новичка». Каждый из них занимался своим делом: в глубине залы на широком разноцветном ковре, более соответствующему скорее игривому французскому или пикантному восточному стилю, нежели чопорному английскому, расположились четверо – трое женщин и один мужчина – придающиеся любовным утехам; чуть поодаль – парочка, практикующая изощренные сексуальные извращения, а перед ними – женщина, блестяще выполняющая римминг своему партнеру, а недалеко от меня высокая полногрудая блондинка вдосталь обливалась коньяком, который позволяла жадно слизывать с себя другим, не менее привлекательным леди. Кроме широкого обзора этого хаоса я стал замечать, казалось бы, незначительные детали: расположение мебели, расстановку спиртных напитков на столах, форма расположения «клиентов» этого дома, их действия в замеленном ракурсе. Я заметил также, что все окна были наглухо зашторены плотными коричневыми портьерами из грубого льна. Время от времени я задерживал взгляд на некоторых особах, вспоминая на их месте себя и воображая, как бы я чувствовал себя на их месте сейчас. Я ловил похотливые взгляды женщин и упивался их эмоциональным всплеском, когда они приближались ко мне, касались моего лица, пытаясь заворожить своими чарами и притупить мою осторожность. Какое-то время я старался не поддаваться, хотя никогда это не вызывало у меня неприязни, наоборот, я чувствовал изрядное возбуждение в то время как их теплые пальцы скользнули по моей коже, когда они умудрились расстегнуть мою рубашку так, что я и не почувствовал…
Спустя некоторое время мое тело всецело принадлежало им, а моя душа застряла где-то сверху и наблюдала, как я вновь теряю самообладание и контроль над своей жизнью, возобновленной по кирпичику в столь долгий срок. Когда я открывал глаза в перерывах между горячими приливами страсти, я видел, как моя душа, приняв подобие светлого ангела, висит надо мной с опущенным взором и скрещенными на груди руками, словно молится за свое спасение Господу, от которого я только что отрекся. Она, безутешная сестра, понимала, что я не властен спасти ее, ибо мое тело стало мне темницей и перекрыло доступ к свету. Изредка поднимая глаза, не поднимая головы, моя душа смотрела на меня прямым печальным взором, от которого становилось жутко, но было все равно. Этот взор не испепелял ненавистью, ни грозил адским огнем, не устрашал и не запугивал – он молил, и эта мольба была мучительнее всякой адской муки, была непостижимее самой греховной мысли, тяжелее самой лютой кары.
Но мне было все равно.
Когда она тянула ко мне руки, я не жалел о том, что не потянулся к ней ответ.
Мне было все равно.
Моя душа.… О, как она страдала и как она глядела на меня, и как металась в пустом просторе в надежде, что я вернусь и предоставлю ей дом в моем теле!..
Но мне было все равно…
Я снова закрыл глаза, переживая очередной «всплеск любви» и пустил происходящее на самотек, позабыв о том, с какой целью я пришел сюда и что мне необходимо быть бдительным.
Очнулся я, когда смолкла музыка, и все остановилось. Навстречу гостям вышел нагой мужчина с тростью и громким звучным басом окликнул зал: «Время!». В то же миг зал встрепенулся, и послышались звуки скрипки, разрывающие воздух. Мне же они напомнили о реальности. Я быстро пришел в себя, как только молодые наяды покинули меня, убегая так быстро, что меня обдало ветром. Я панически искал свою одежду, но ее нигде не было и в помине. Тогда я судорожно схватил то, что было под рукой – чужую рубашку, заляпанную виноградным вином и брюки (тоже не мои) измятые и надушенные смесью взрывоопасных ароматов приторно-сладких цветов.
Я заметил, что все стали расходиться кто куда: часть отправилась наверх и разбрелась по комнатам; часть перешла в соседнюю залу, отгороженную занавесками; некоторые остались здесь, но уже не придавались утехам, а только разговаривали или впадали в странное состояние отрешенности и пьяного оцепенения; а некоторые покинули дом. Но главное, что я уловил с этой фразой, брошенной с тщательной отработкой и превосходной грацией нагим мужчиной, все изменилось в одном направление – их время закончилось. Я не мог понять, в чем дело и лишь только после того, как горничная отодвинула портьеры в разные стороны, я понял: наступает рассвет.
Я наблюдал, как небеса, раскрашенные малиновым соком, бледнеют и пропускают сквозь плывущие розовые облака прямые солнечные лучи, пробивающие небо. Звезд почти не осталось, лишь где-то поодаль одна от другой еще тускло мерцали холодные серебристые точки, тающие как зажженные свечи. В это время Луны уже не было видно – она уступила место своему заклятому врагу – Солнцу и скрылась, как ночной зверь в холодной выси неба.
Я долго глядел в окно, и моя голова становилась яснее с каждым новым лучом, падающим вниз на землю. Я вспомнил то, о чем позабыл вчера ночью и даже большее, то, что не хотел вспоминать вовсе. Я огляделся и увидел, что на меня никто не обращает внимания. Тогда я блуждал по дому в поисках прислуги, но везде попадались одни гости. Я попытался спросить у некоторых из них, где я могу найти кухню или столовую – любое место, где, как мне думалось, обитает по обыкновению прислуга, но никто так и не ответил. Все они были точно восковые, погруженные в свои раздумья и совершенно потерянные для реального мира. Я уже начал сомневаться – ни секта ли это? Как раз в тот момент, когда я упорно искал ответ на этот вопрос, я наткнулся на девушку-горничную: она выскочила прямо мне навстречу с зеркальным подносом, подобно молодой антилопе, и чуть было не сбила меня с ног.
Осторожно, мисс, - задержал я ее, сгоняя мимолетный испуг, накативший на меня от неожиданности.
Простите, - кротко ответила она и попыталась быстро уйти, но я задержал ее.
Постойте, я как раз искал Вас.
По ее лицу я понял, что напугал ее этими словами, которые она, должно быть, расценила многозначительно. Она среагировала почти моментально, подавляя свою природную кинестетичность.
Я не та, за кого Вы меня приняли! Я всего лишь работаю здесь! – Она раскраснелась от гнева и сверкнула своими карими глазами.
О, нет-нет, Вы неправильно поняли! Я лишь хотел поинтересоваться, где можно найти хозяйку этого… - тут я растерялся, не в силах подобрать достойного и не слишком грубого слова.
Однако девушка продолжала молчать, не сводя с меня глаз, как будто проверяла, есть ли правда в моих словах. Не получив ответа, я стал говорить с ней издалека.
Видите ли, я впервые здесь… - начал я, но девушка резко перервала мои слова, не оставив возможности завершить фразу. Очевидно, она только что поняла, что я не представляю угрозы для ее чести.
Я знаю. Все бывали здесь в первый раз. Вы свыкнетесь.
О, нет! Я не собираюсь возвращаться сюда более. На самом деле, у меня есть определенная причина, по которой я был вынужден посетить этот дом, а точнее, навестить его хозяйку.
Я видела вчера Вашу причину… - саркастично ухмыльнулась девушка, будто хотела, чтобы я почувствовал себя виноватым.
Я хотел было оправдаться, сказать, что вчерашнее происшествие не имеет под собой какой-либо «внутренней подпитки», но не стал. Не потому, что считал девушку недостойной этого оправдания, а потому что внутренне понимал, что «почва» в действительности была. Из непонятных причин я не хотел лгать ей. Она была единственным человеком, кто внушал мне искреннее доверие в этом доме, такое же искреннее, как чистота ее души, отражающаяся в глубоких карих глазах.
Так Вы поможете мне? – Снова спросил я.
Дверь там. – Она тут же указала на выход, все еще гладя на меня с надеждой, что я прислушаюсь к ее словам.
Но разве это не выход?
Именно.
Вы, должно быть, не услышали меня… - мотивировал я, но она снова вмешалась, не позволяя мне договорить.
Но Вы же просили о помощи?
Верно. Но не о той, которую предоставляете Вы. Мне необходимо увидеть хозяйку. Пожалуйста, скажите, где я могу найти ее.
Мадам, верно, в опочивальне. – С грустью сказала она, опустив глаза.
Мадам? Она – француженка?
Си.
Как мне пройти в опочивальню?
Вверх по лестницу, прямо по коридору, а затем направо. Красная дверь.
Благодарю Вас, мисс, - я наклонился, чтобы поцеловать ее руку в традиционной английской манере, но она не позволила.
Это излишне.
Что ж, могу я узнать Ваше имя?
Для чего? Я предпочла бы остаться просто служанкой для этого дома. Не хочу, чтобы в этих стенах звучало мое имя.
Если этот дом так ненавистен Вам, отчего Вы не покинете его?
Покинуть? Это невозможно.
А Вы пытались?
Нет.
Тогда с чего… - возразил я, но моя фраза так и осталась незавершенной. На сей раз ей не пришлось перебивать меня: увидев ее взгляд, я замолчал сам, позволяя ей сказать все, что она хочет.
Видите ли, мадам взяла меня к себе на попечение, когда мне не было и десяти лет отроду. Все это время она заботилась обо мне, как о родной дочери: бережно растила меня, не скупилась на подарки, предоставила хорошее домашнее образование и никогда не позволяла кому-либо обидеть меня, несмотря на то, чем живет этот дом. Здесь всегда так было, с самого детства помню, как новые незнакомые лица приходили и уходили когда им вздумается, а я только успевала открывать им дверь, вежливо приглашать в дом, а затем обслуживать их в качестве официантки, на которую все смотрят, как на объект вожделения. Но, к счастью, мадам ни разу не позволила им прикоснуться ко мне и я стала считать ее матерью, пока однажды… – она начала плакать, и я заметил, что ей сложно продолжать свой рассказ с этой паузы, - простите, - тихо сказала она, сдавливая изо всех сил слезы.
Ничего, меня Вы можете не стесняться, - я подошел к ней ближе и следка дотронулся до плеча.
Она не отпрянула, не убежала, а позволила мне пожалеть ее.
Если Вам сложно, можете не продолжать, - спокойным гипнотическим голосом проговорил я, в надежде, что ей станет легче доверять мне. Теперь я не сомневался, что ее что-то гнетет, что-то, связанное не с этим домом, а конкретно с загадочной мадам.
Я бы хотела рассказать Вам, но не для того, чтобы Вы жалели меня, а для того, чтобы Вы поняли, что Вам здесь не место и немедленно покинули этот дом, пока все еще можете.
Ее слова всколыхнули во мне тревогу. Я огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, а затем отвел ее в укромное для беседы место и предложил присесть. Когда мы сели, я заметил, что ее взгляд блуждает по комнате, а руки, погруженные в подол юбки, сжаты в кулак.
Я была счастлива, что, наконец, обрела семью, пусть даже странную – все равно. Я благодарила судьбу за то, что она свела меня с мадам и позволила мне почувствовать материнскую заботу, о которой я всегда мечтала, но, потеряв обоих родителей в раннем детстве, никогда не надеялась обрести. Но эта встреча оказалась роковой для меня, а любовь мадам – иллюзией.
Что же случилось потом?
До того, как мне минуло пятнадцать лет, я чувствовала детскую беззаботность и всецело была погружена в свой возраст: училась, развлекалась, даже иногда общалась с ровесниками, хотя друзей не имела, но все же контакт с окружающим миром не был фантомным. Он был так же реален, как наша с Вами встреча…
И что же произошло?.. – я видел, что она старается потянуть время, дабы отсрочить момент признания, который был для нее особенно трудным.
Однажды, когда мне исполнилось пятнадцать лет, это было как раз в день моего рождения, мадам приготовила праздничный ужин, на котором единственными гостями были я и она. В этот день она никого не принимала, даже сама убралась в доме,… а ночью…после ужина, - она снова начала всхлипывать и вытирать неконтролируемый поток слез, стараясь говорить отчетливо.
Я встал и присел перед ней на корточках, взяв ее потные руки в свои, и разжал сомкнутые кулачки. Я вгляделся в ее лицо и поднял за подбородок, сказав при этом:
Успокойтесь, я никуда не ухожу.
На миг мне показалось, она действительно успокоилась, но внутри все клокотало, как в жерле действующего вулкана. Однако девушка не сошла с пути, возобновив свой рассказ.
После ужина она отвела меня в мою комнату и усадила на кровать, а сама села рядом. С минуту она смотрела на меня таким взглядом, который я часто ловила на себе со стороны…мужчин. Поэтому я запомнила этот взгляд. Она не моргала, и мне становилось некомфортно, потом даже страшно, но она продолжала смотреть, а я не могла сказать ей о своем страхе. Ее дальнейшие действия подтвердили мои худшие опасения: она начала приставать ко мне. А когда увидела мое сопротивление, то разозлилась и ударила меня. Я заплакала, но ей как будто нравился дикий ужас в моих глазах, и она без лишних слов сорвала с меня платье, которое купила накануне в качестве подарка на день рождения, и…
О, Боже!.. – вырвалось у меня в одночасье. Этот возглас был похож на крик души.
А после того… как она сделала это со мной, она сказала, чтобы утром я убрала все и приготовилась встречать гостей.
Тогда я попросту не понимаю! – Воскликнул я.
Чего?
Как вы можете оставаться в этом доме после всего, что сделала эта женщина!?
Потому что я связана с ней, как и все, кто появляется в ее жизни. Именно поэтому я не хочу, чтобы Вы виделись с ней. Эти встречи губительны.
Я не знал, что сказать. Эта милая девушка открылась мне, незнакомцу, чтобы спасти мою душу, в то время как моя душа была запятнана и испорчена безвозвратно. От этого мне становилось еще больнее – ведь в жизни этой юной особы не должно быть темных пятен, а тем более – роковых встреч со Злом. Я бы хотел также откровенно поговорить с ней, но что-то не позволяло мне сделать это, сдерживая фразы на дне моего существа без моего на то разрешения. Проблема состояла в том, что я – хозяин этого тела – не был хозяином своих страстей, о которых толковала миссис Айвори. А когда человек не властен над инстинктами, он перестает быть человеком и опускается до уровня животного, а возможно и ниже, потому как животное не имеет возможности выбирать, а человек очень часто игнорирует эту возможность.
Я искренне поблагодарил девушку и обнял на прощанье. Когда я уходил, она печально смотрела мне вслед, и это напомнило мне взгляд моей души, витавшей надо мной вчера и плачущей о поражении в войне за мое спасение.
ID:
435914
Рубрика: Проза
дата надходження: 07.07.2013 23:42:01
© дата внесення змiн: 07.07.2013 23:42:01
автор: Олеся Василець
Вкажіть причину вашої скарги
|
